Сказка об уроде

1

С утра пошёл дождь. Небо было затянуто серыми тучами, навевающими тоску — даже вставать с кровати не хотелось, не то, что выходить из квартиры и куда-то идти. Антон полчаса пролежал с закрытыми глазами, мысленно пытаясь остановить или хотя бы замедлить назойливое тиканье часов на стене. Но они продолжали невозмутимо идти, двигая утро вперёд. Наконец, он поднялся и поплелся в душ.

За завтраком Антон обдумывал «мероприятие». К Лене он обещал заехать часам к одиннадцати, когда её мать гарантированно уйдёт на работу. Прямо как в школьные времена, когда он встречался с девушками по подъездам да укромным улочкам. Он улыбнулся. Итак, он подъезжает к ней, делает звонок, Лена спускается, потом они едут к месту назначения.

Позавтракав омлетом без особого аппетита, Антон взглянул на часы. Половина десятого. Ещё есть время.

Час он провёл, валяясь перед телевизором на диване — смотрел утренние викторины. Почти не слушая, что говорят ведущий программы и игроки, он сосредоточенно грыз ногти: детская привычка, которую года так и не сумели извести. Когда викторины сменились дневными новостями, он нехотя встал и вышел из квартиры.

Серая девятиэтажка, где жила Лена, этим хмурым утром почти сливалась с небом. Он остановил свой «Форд» у второго подъезда и мрачно посмотрел на дом снизу вверх. На балконах развевались выстиранные одежды — тоже, как на подбор, блеклые и бесцветные. Понадеявшись, что хотя бы Лена будет одета во что-нибудь цветное наперекор этому мерзкому утру, он набрал номер на телефоне.

Она взяла не сразу, а когда ответила, голос у неё был глухой и невыразительный. Она молча выслушала его и сказала:

— Жди, я через пару минут.

Конечно, пришлось ждать не меньше десяти минут. Антон к такому привык за время отношений с девушками. Он опустил стекло на дверце автомобиля и закурил, выпуская дым в окно. Лёгкая головная боль, преследовавшая с утра, исчезла после пары затяжек.

Лена была одета в светлый костюм, который смотрелся на ней очень элегантно. Антон раньше не видел её в этой одежде, поэтому задержал на ней взгляд. Лена покрасила свои волосы в ярко-рыжий цвет месяц назад, но сейчас краска начала тускнеть, и в корнях волос уже угадывался истинный оттенок. Он вспомнил, как впервые увидел её. Тогда она была жгучей брюнеткой. Они познакомились после дурацкой драки на улице, в которую Антон и его друзья влезли из-за Игната.

— Привет, — осторожно приветствовал он, когда она уселась на кресле пассажира.

— Привет, — она положила руки с алыми ногтями на колени. — Едем.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично.

— Может, купить чего выпить? Воды, сока…

— Нет. Поехали.

Выруливая обратно на улицу, Антон чувствовал себя неуютно. Лена не хотела с ним говорить — это было ясно. Да и глупо было бы ожидать, что она в такой день будет в хорошем настроении. Но всё равно в нём шевельнулась обида. Это было их совместное решение — так какой смысл сейчас строить из себя оскорблённую невинность? Им не по семнадцать лет…

Белое здание располагалось в одном из центральных кварталов города. Дорога не заняла много времени. Антон больше не пытался заговаривать с Леной, она тоже хранила молчание. Чтобы тишина в салоне была не такой гнетущей, Антон включил радио. Так и доехали до клиники.

Паркуясь за высокой оградой, Антон украдкой наблюдал за своей спутницей. Она была бледнее, чем обычно, но выглядела спокойной. Только кисти сильнее легли на колени, и на пальцах появились морщинки от давления.

— Выходим? — нервно спросил он. Лена кивнула. Когда они шли к зданию, ему хотелось взять её за руку, сказать что-то ободряющее, но он не осмелился.

Они прошли под большой зелёной вывеской у входа, открыли дверь и оказались в чистой приёмной. Женщина в белой одежде, сидящая за столиком, вопросительно посмотрела на них.

— Вэ сто шестнадцать, — сказал Антон ей. Ему не требовалась бумажка, чтобы вспомнить присвоенный ему номер: он занозой сидел в памяти с тех пор, как он услышал его. — Я был у вас неделю назад. Доктор Грюнвальд назначил предварительный приём на сегодня.

Женщина быстро набрала текст на клавиатуре и с чем-то сверилась:

— Да, совершенно верно. Сейчас у Ивана Владимировича идёт приём, но он скоро закончит. Подождите, пожалуйста, пару минут. Можете посидеть, полистать журнальчики.

Поблагодарив её, Антон вернулся к Лене, которая устроилась на большом кресле у входа. Перед ней на столике лежал ворох красочных журналов, но она не смотрела на них: сидела с прямой спиной, глядя на дверь кабинета напротив.

— Всё в порядке, — прошептал Антон, усаживаясь в соседнее кресло. — Доктор скоро нас примет.

Лена кивнула, не посмотрев на него. Антон взял один их журналов, но сразу положил обратно. Читать хотелось меньше всего. Заметив на столе графин с водой и башню из пластмассовых стаканчиков, он налил себе воды. Вопросительно посмотрел на Лену, но та покачала головой и снова переключила своё внимание на дверь кабинета, из-за которой доносились тихие голоса.

— Что-то не так? — Антон вертел в руке стакан с водой. Ему очень хотелось, чтобы Лена что-то сказала. Её молчание убивало, и чувство неловкости и вины за происходящее росло.

— Всё нормально.

— Ты не боишься?

— Нет.

Вроде бы она говорила честно. Антон наклонился к ней:

— Это совсем не опасно. Доктор Грюнвальд объяснял мне во время первого визита. Сказал, что современная медицина даёт полную гарантию от всяких случайностей. Тем более что у нас… у тебя… ранняя стадия. Да ты сама всё услышишь, он расскажет.

— Замечательно, — безразличным тоном ответила Лена.

Антон вздохнул:

— Лена, ну умоляю тебя, хватит. Мы всё уже решили. Поверь, мне самому сейчас паршиво, прямо не знаю, куда себя деть. Будем взрослыми людьми.

Лена не ответила. Голоса за дверью стали ближе.

— Не будем создавать друг другу ещё больше проблем, хорошо? Я виноват, полностью это признаю, я это уже сто раз гово…

— Антон, ради бога, замолчи, — негромко сказала Лена, и тут дверь кабинета открылась. Изнутри вышла молодая пара — совсем ещё детишки: белокурая девчонка с покрасневшими глазами и юноша в сером вязаном свитере. Они быстро прошествовали мимо, не глядя на новых посетителей, и вышли наружу. Затем в приёмной появился доктор Грюнвальд — опрятный человек средних лет в белом халате, с острой бородкой и в круглых очках с посеребренными дужками. У доктора была привычка часто мигать, будто у него слезились глаза или он отгонял сон.

— Лидочка, пожалуйста, запиши дэ сорок семь утром двадцатого числа, — мягко обратился Грюнвальд к женщине за компьютером, и она послушно застучала по клавиатуре.

Антон встал с кресла, и доктор посмотрел на него.

— Ага, — сказал он. — Антон, если не ошибаюсь?

— Да, именно, — кивнул он. Клиника была анонимной, и можно было представляться кем угодно, но он не видел смысла скрывать от доктора настоящее имя. — Мы договаривались о процедуре на завтра, и вот…

Он сделал жест в сторону вставшей вслед за ним Лены.

— Елена, — сказала она.

— Очень, очень приятно познакомиться, — дружелюбно закивал доктор. — Меня зовут Иван Владимирович. Надеюсь, вы захватили с собой результаты необходимых анализов? Я на той неделе давал молодому человеку список во время первой консультации…

— Да, всё с собой.

— Замечательно, просто замечательно. Что ж, пройдёмте в кабинет, у меня там тёплый чай, печенья, если хотите…

Как и в прошлый раз, Антон чувствовал себя в кабинете доктора очень уютно. Внутри было светло и тепло, на малой мощности работал кондиционер, который создавал приятный ветерок. В прошлый раз за окном светило солнце, но и сегодня Антон вновь почувствовал прилив уверенности, слушая речи доктора.

— У вас очень ранняя стадия развития зародыша, — говорил Грюнвальд, обращаясь к Лене. — Вы очень разумные люди, что не стали запускать ситуацию и приняли решение сразу, это позволит избежать хирургического вмешательства и ограничиться приёмом специальных препаратов. Кроме того, помимо чисто медицинского аспекта, это снимает, если можно так выразиться, некоторую часть этических проблем. Зародыш сейчас на крайне примитивном уровне организации, настолько примитивном, что о существовании хоть какой-то формы жизни как таковой речь не идёт…

Антон краем глаза следил за Леной — как она воспринимает слова доктора? Она по-прежнему оставалась немногословной, но и не выглядела безучастной. Когда Грюнвальд задавал ей вопросы, она отвечала без промедления, кивала, слушала его объяснения и показывала результаты необходимых анализов, которые она сдавала в поликлиниках на прошлой неделе. Не отказалась от чашки чая и печенья (Антон для компании тоже съел пару штук). Кажется, доктор был удовлетворён её реакцией.

— Вот что я вам скажу, молодые люди, — сказал он напоследок, когда беседа стала подходить к концу. — Я знаю, что решение, которое вы приняли, нельзя назвать лёгким. Не знаю, каково ваше собственному отношение к этому, но мне нравится, как вы оба держитесь. Поверьте, в этом кабинете бывает всякое… Мне кажется, ваше решение не спонтанно, а обстоятельно продумано. Это очень хорошо.

В конце Грюнвальд дал Лене бумаги, которые она должна была подписать. Антон несколько напряжённо следил за ней, когда она взяла ручку. Кисть Лены, как ему показалось, на секунду задрожала над бумагой перед тем, как поставить свою подпись в согласии на проведение процедур. Но она сделала это. Антон облегчённо выдохнул и тут же вновь почувствовал острый прилив стыда и вины.

«Вот и всё, — устало подумал он, закрыв глаза. — Сделано — значит сделано. Не о чем жалеть. Не я один так хотел…».

Первый этап процедур был назначен на следующий день после обеда. Когда они вышли из кабинета Грюнвальда, время уже перевалило за полдень. В приёмной сидела очередная пара — полная противоположность давешним юнцам: степенный плотный мужчина с тяжёлыми веками и не менее дородная дама в светлой шляпе. Они с интересом уставились на уходящих. Кровь прилила Антону к щекам, и он ускорил шаги. Теперь он хорошо понимал, что чувствовали те двое молодых людей.

— Лидочка, пожалуйста, — услышал он за спиной, закрывая дверь, — назначь вэ сто шестнадцать процедуру на завтра в шестнадцать ноль-ноль…

Обратно ехали тоже молча. Когда Антон проезжал через центральную площадь, его попыталась подрезать светлая «тойота», и он едва не выехал на тротуар. Пришлось резко нажать на тормоз; их обоих качнуло вперёд в креслах. Лена при этом как-то странно икнула. Глаза у неё были подозрительно блестящими. Антон быстро вернул взгляд на дорогу и сосредоточился на вождении. Капли дождя, стучащие по лобовому стеклу, вдруг показались ему страшно тяжёлыми.

Дождь усилился, когда он остановился, чтобы высадить её. Лена вынула из сумочки сложенный розовый зонтик.

— Зачем? — удивился он. — Тут же два шага до подъезда.

— Схожу в магазин, — сказала она. — Нужно купить продукты на обед.

— Ты только не сильно налегай на жирное, ладно? Врач ведь сказал…

— Я помню! — с неожиданной злостью выпалила она и выскочила из машины. Антон видел через мокрое стекло, как она зашагала прочь, и над её головой раскрылся розовый купол.

— Ну ладно… — растерянно сказал он и тронул машину.

«Дерьмо, — крутилось в голове и никак не могло уйти. — Какое же ты дерьмо, Антон ты Соловьёв. Дерьмо, самое настоящее…».

Хотелось втопить педаль газа в пол; он едва сдерживался от этого. Гнев рвался наружу. Антон ругал почём зря себя, свою неосмотрительность, Лену, которая вела себя так, как будто он главный злодей, мотор машины, который ревел слишком громко, погоду, которая портилась всё больше…

«Приму горячую ванну, — зацепился он за приятную мысль. — Как приду домой — и в ванну. И спать, чёрт возьми. Сегодня и завтра выходные дни. Можно выспаться, забыться на время».

Заперев «Форд» в гараже возле дома, он поднялся в свою квартиру на пятом этаже. Антон скинул обувь в прихожей и, даже не сняв пальто, прошёл в спальню и плюхнулся на кровать. За окном вдалеке пророкотал гром.

Он лежал очень долго, не испытывая вообще никаких желаний — не хотелось никуда идти, не хотелось что-либо делать, даже спать было невмоготу. Вместо мыслей в голове образовалась вязкая пустота. На улице то начинался дождь, то прекращался.

К пятому часу вечера он стал приходить в себя. Он встал с кровати (снова кружилась голова — пол квартиры с коричневым линолеумом пренеприятно покачивался под ногами), снял одежду, лёг в ванну и включил воду. Лёжа в приятной неге, он попытался заснуть, хотя и знал, что сон в ванне опасен. Но дрема не шла. Как только его начинала накрывать истома, во тьме под веками мелькал розовый зонт Лены, и он открывал глаза.

Выйдя из ванной, Антон почувствовал себя абсолютно опустошённым. Он понял, что просто так взять и заснуть ему сегодня не удастся, как бы этого ни хотелось. Наверное, можно было накупить пива или чего покрепче, усесться перед телевизором и глотать зелье, пока хмель не утянет разум в сон…

Впрочем, осенило вдруг Антона, есть вариант лучше.

Взяв телефон, он открыл список контактов и отыскал нужный. «Женя Школьник». Друг не друг, приятель не приятель, так — полезный знакомый, которого он знал со времён студенчества. Евгений был низкорослым, поэтому его дразнили «школьником». С тех пор он вряд ли сильно вырос.

Антон нажал на кнопку вызова. Начались гудки. Раз. Два. Три. Антон попытался вспомнить, когда он в последний раз звонил Жене. Так… кто-то у него взял номер на вечеринке у Жоры: обычное пивное веселье кутил не устроило. Это было полгода назад.

— Алло, — раздалось в ухе. Голос, как всегда, спокойный, с нотками вкрадчивости.

— Привет. Это я, Антон. Узнал?

— А то! У меня твой номер давно уже сохранён. Что, как делишки?

— Норма, — Антон поморщился. — А у тебя как?

— Всё путём. Плыву по жизни, барахтаюсь, не жалуюсь. Ты по какому делу?

— Слушай, ты всё ещё занимаешься… — он помедлил, подбирая подходящее слово, но Женя его опередил:

— Конечно! Тебе что подкатить?

— А что у тебя сейчас есть?

— На этой неделе у меня по-настоящему хорошая травка. Высший сорт!

— Нет, мне хорошо бы что-то помощнее травки, — Антон вымученно улыбнулся. — Так, чтобы круто мозги вывихнуло.

Женя присвистнул:

— Ну вот, а говорил, что всё в норме. Совсем паршиво, а?

— Да, есть немножко, — сухо сказал Антон. — Значит, какие варианты?

— «Скорость»? Кокс?

— Э-э, нет. Я не хочу, чтобы мне было хорошо. Даже наоборот. Ну, как бы это сказать… нужно такое, чтобы мозги прояснило на раз. Понимаешь?

Женя некоторое время молчал.

— Кажется, я понимаю, о чём ты, — сказал он наконец. — Да-да, у меня есть именно то, что ты хочешь. Ну что, жди. Ты живёшь по прежнему адресу?

— Да. А о чём речь-то? Что ты мне отдашь?

— Спокойно. Всё увидишь сам, но скажу тебе по секрету — штука улёт. Моя личная гарантия.

— Сам приедешь?

— Нет, сейчас занят. Будет один из парней, ничего страшного. Идёт?

— Договорились. Ты только не разори меня этим своим «улётом».

— Да что ты, очень разумная цена…

Человек, о котором говорил Женя, прибыл очень быстро — буквально за полчаса. Антон, вознамерившийся ждать пару часов, несколько опешил, когда раздался звонок. За дверью стоял молодой белобрысый парень в демисезонной куртке. Едва Антон открыл дверь, он молча проскользнул внутрь, в прихожую.

— Это ты Антон?

— Да.

— Я от Евгения. Заказывал?

— Да, да. Сколько с меня?

Не прошло и минуты, как человек улетучился, будто и не приходил вовсе. А в руке у Антона остался невзрачный крошечный пакетик из целлофана. Он прошёл на кухню и посмотрел на содержимое пакета в угасающем свете дня. Крупнозернистый порошок фиолетового цвета с желтоватыми вкраплениями. Как сказал «курьер», он был сделан из сушёных грибов.

— Ну, и как оно? — спросил Антон, передавая ему деньги. Парень лишь пожал плечами:

— Мне платят за подкаты, а не за приходы.

Антон с подозрением смотрел на пакетик. Раньше он не употреблял подобное, да и вообще не любил наркотики — разве что обычную траву от случая к случаю, ради компании. «Что на меня нашло?» — подумал он, уже жалея о своём звонке и потраченных деньгах. Грибы… А ну как траванёшься, потом через две недели соседи по запаху найдут?

В пакетике, как ему сказали, было три порции. На вопрос Антона о способе употребления курьер сказал: «Кидаешь в горячую воду и пьешь. Можешь жрать всухую, если ты экстремал».

Вздохнув, Антон поставил чайник кипятиться, сел на табурет у стола и откинулся назад, прислонившись спиной к стене. Вот до чего я дожил, подумал он. Употребляю всякую гадость. Везу на аборт свою девушку. Если ад есть, мне дорога туда гарантирована за один этот день. Хорошо, что в ад он не верил.

Резкий щелчок переключателя. Чайник вскипел, над ним вился пар. Антон налил воду в чашку, разбавил холодной водой из графина, зубами разорвал пакетик и осторожно ссыпал треть фиолетового порошка в чашку. Вода стала мутной, в нос ударил слабый горьковатый запах. Антона скрутило отвращение. Он уже готов был вылить пойло в раковину, а остатки порошка отправить в мусорное ведро, но тут перед внутренним взором опять мелькнуло неестественно спокойное лицо Лены, потом — розовый зонт, раскрывающийся над её головой.

«Будь что будет», — зло подумал Антон и выпил зелье залпом.

Как ни странно, вода с грибами оказалась весьма приятной на вкус. Напоминало настойку, сделанную из трав, которой Антон полоскал горло в доме бабушки в детстве. Тёплая вода вызвала приятные ощущения в животе. Он икнул.

«Нужно лечь на кровать, — подумал он. — Скоро начнётся».

Скинув тапочки, он взобрался на кровать с ногами и откинулся на подушку. Мысли стали спокойными и перестали скакать туда-сюда, как норовистый жеребец — может, порошок уже давал о себе знать, а может, это было самовнушение. Антон расслабился всем телом, наблюдая, как за окном плывут громады серых облаков. Через полчаса по всему телу стало разливаться странное ощущение — что-то вроде приятной щекотки, которая циркулирует вместе с кровью в венах. Антон улыбнулся. Вот это, конечно, уже действие грибов — посмотрим, что будет дальше…

Щекотка прошла так же быстро, как началась. Некоторое время Антон просто лежал и ждал продолжения, потом заметил кое-что странное. Облака, до этого гонимые ветром, перестали двигаться по небу. В комнате повисла оглушительная тишина. Посмотрев на круглые часы над кроватью, Антон увидел, что секундная стрелка замерла. Вся комната застыла, стала монолитной, как будто выкованной из гранита. Даже подушка под головой стала жёсткой. Антон попытался оббить её кулаками, но руки упрямо отскакивали от ткани.

«Ох ты, чёрт», — подумал Антон с лёгкой паникой. Ничего подобного из-за травы с ним не происходило.

«Я уже в отключке? Это видение?».

Он попробовал встать с кровати. Это удалось очень легко. Тело буквально парило в воздухе, словно в комнате наступила невесомость. Антону пришлось вцепиться пальцами в краешек стола, чтобы не улететь под потолок. Отсутствие привязанности к полу ужасало — будто вот-вот сорвёшься и улетишь в мировое пространство…

Громкий скрип двери спальни заставил его очнуться. Оказывается, он вовсе не поднимался с кровати и не летал под потолком. Он по-прежнему лежал на кровати. Подушка под головой была мягкой. Облака плыли. Часы ходили. Всё было нормально, вот только дверь приоткрывалась сама собой, и из образовавшейся чёрной щели тянуло лютым холодом. Антон увидел, как линолеум под дверью заледенел.

«Надо закрыть, — подумал он. — Чего доброго, ещё замёрзну насмерть».

Ему не хотелось умереть от холода в наркотическом сне.

Он опять встал. На этот раз никакой лёгкости и воздушности, наоборот — воздух будто прибавил в густоте, мешая двигаться. Он с усилием шёл к двери. Тем временем дверь открылась окончательно, и Антон вышел из комнаты, забыв о намерении закрыть её. В гостиной было очень темно и холодно, всё будто покрылось коркой льда. Но Антон знал, что делать: нужно всего-то включить свет, щелкнуть выключателем, и эта несвоевременная зима тотчас пройдёт. Он не учёл одного: выключатели тоже застыли льдом и никак не хотели поддаваться давлению пальца. Антон чертыхнулся и потёр лоб ладонью.

«Так… Зима… Лёд…».

Вот оно, вспомнил он вдруг. Он принял какие-то фиолетовые грибы, чтобы избавиться от чувства вины. Это всё сон. Он галлюцинирует.

Как только он понял это, «зима» прошла. Гостиная вновь стала такой, какой была всегда. Свет не зажёгся, зато бесследно испарилась дверь квартиры, и из подъезда в прихожую проникло яркое электрическое сияние.

Мне нужно туда, понял Антон.

Коридор подъезда растянулся в длину и стал уже. Теперь он напоминал горловину или туннель. Через каждые три-четыре шага висели электрические лампы, прикреплённые к оголённым проводам. Антону стало лениво преодолевать такой длинный путь, но на том конце коридора был человек, и ему захотелось узнать, кто это. Антон пошёл вперёд, жмурясь от слепящего света. Бесконечная вереница ламп угнетала его. Человек вдали стоял и ждал.

Скоро на стенах стали попадаться надписи. Антону приходилось читать их по мере продвижения вперёд, так как буквы были огромные — высотой в полтора метра, бордово-красные, нанесённые трафаретом.

«ПОВЕРНИ НАЗАД — ВПЕРЕДИ ГАЗ!» — гласила одна надпись.

После третьего повторения своей фамилии Антон раздражённо замотал головой, и надпись исчезла.

Надпись про бутылку стала последней. Антон уже почти добрался до цели. Человек был близко, но Антон ещё не мог различить черты его лица. Осталось всего несколько шагов, и он сможет коснуться его…

Коридор внезапно сжался, стены стали круглыми, как внутри трубы. Лампы взорвались с громкими хлопками. Антон потерял равновесие и едва не упал. Он уже начал валиться на спину, когда человек перед ним стремительно подошёл к нему и схватил за руку. Антону пришлось опереться о его плечо, чтобы устоять.

— Что ты тут делаешь? — грубо спросил человек. Голос был знакомым. Круглый коридор начал бешено вращаться. Антон с опаской посмотрел под ноги: он был уверен, что вот-вот снова упадёт. Но он твёрдо стоял на ногах, хотя отчётливо видел вращение опоры под собой.

— Я спросил, какого чёрта ты сюда припёрся?

Он посмотрел на человека рядом с собой. Какие-то два-три мгновения силился вспомнить, где он видел эту физиономию. А когда это ему удалось, издал нечленораздельный возглас.

— Потерял дар речи, умник? — свирепо спросил второй Антон, который всё ещё держал его за руку. Та же одежда. Тот же рост. То же лицо. Он как будто находился перед большим зеркалом, только двойник не желал слепо копировать его движения и выглядел вполне самостоятельным.

— Это всё… грибы, — глухо сказал настоящий Антон.

— Поздравляю, мсье Пуаро, — фыркнул двойник.

— Это мне кажется. Это сон. Галлюцинация. Правда ведь? — он с надеждой воззрился на свою копию.

— Не стоило тебе сюда приходить, — уже спокойнее произнёс двойник. — Какого лешего ты потащился в бутылку? Лежал бы у себя в квартире, балдел.

— Там было… — Антон честно попытался вспомнить недавнее прошлое. Это удалось с огромным трудом. — Было холодно. Везде лёд. Хотел согреться.

— Согреться можно, и не засунув себя в бутылку, — угрюмо сказал двойник. Вращение коридора-трубы становилось всё неистовее, стены обрели отвратительный мясисто-красный цвет. Антона затошнило.

— О какой бутылке ты говоришь?

— Читать умеешь? — ощерился двойник. — Надписи видел?

— Ну… да.

— Для кого, как ты думаешь, они писаны, Шерлок?

Антон честно попытался вспомнить, что за слова он видел в коридоре.

— Но ведь там бессмыслица какая-то, — сказал он.

— Для твоего умишка — несомненно, — пробормотал двойник.

Антон почувствовал прилив раздражения. Почему он стоит тут и позволяет себя оскорблять? Нужно идти дальше, а он теряет время. Пусть этот двойник с кислой рожей тут и остаётся.

— Я пошёл, — решительно бросил он и сделал шаг вперёд, вырвав своё запястье из руки лже-Антона. Не успел сделать и шага, как на плечо сзади опустилась тяжёлая ладонь.

— Тебе что, совсем не страшно?

— А чего мне бояться? — ухмыльнулся Антон, не оборачиваясь. — Это лишь видение. Утром я проснусь у себя на кровати, как ни в чём не бывало. Может, будет болеть голова, тогда выпью аспирин. Вот и всё. А ты — трус.

Конец трубы был в десяти шагах. Красные стены смыкались друг с другом, и посредине находилось крохотное отверстие. Возле него стены были покрыты мелкими морщинами. «Как кишечник», — с отвращением подумал Антон. Но из-за отверстия сочился голубоватый свет — яркий, успокаивающий…

— Ладно, — ладонь пропала. — Лезешь в бутылку — дело твоё. Я предупредил.

— Вот и замечательно, — Антон сделал шаг к отверстию.

— Только аспирин твой тебе вряд ли поможет.

— Слушай, ты достал уже… — он порывисто обернулся, но двойник исчез вместе с красным коридором. Позади Антона сгустилась тьма — такая плотная, что он был уверен в том, что столкнётся с чёрной твёрдой поверхностью, сделав пару шагов назад.

Страх снова накатил на него, рождая холод в груди, но Антон напомнил себе, что нужно идти вперёд. Голубой свет — такой мягкий, будто сочащийся в каждую пору тела, наполняющий умиротворением… Он сам не заметил, как достиг конца трубы и стал протискиваться в отверстие. Странное дело — вроде бы оно было крохотным, но он всё-таки смог протолкнуть в него своё тело. Тёплая масса стен плотно облегала его, и иногда казалось, что он застрянет тут, в отверстии, навсегда, не сможет податься ни вперёд, ни назад — но, несмотря ни на что, он становился всё ближе к голубому свету, который с каждой секундой сгущался, становился темнее…

Фиолетовый цвет, осенило Антона. Фиолетовые грибы.

Он уже почти прошёл через барьер из мягких стен, когда фиолетовое сияние вдруг расступилось, как расходятся занавески на окнах. В образовавшейся перед Антоном пустоте появилось нечто — сначала он видел только большую круглую тень, затем стали вырисовываться детали, и, наконец, он с замиранием сердца увидел всё.

Это был глаз. Глаз, выдернутый из глазницы. Очень большой глаз, круглый, как мяч. Он не катился, а плыл вперёд, уставившись немигающим взором на Антона, и тот подался назад, прочь от этого жуткого существа, которое пронизывало его своим огромным замораживающим взглядом. Каким-то чудом это ему удалось — он снова был в коридоре-трубе и опрометью бежал назад. А вот и квартира, его квартира — но почему на полу вместо линолеума зелёная трава? И солнце на небе, белые перья облаков, аромат луговых цветов… Он увидел разноцветных бабочек, которые порхали перед ним, до того великолепных, что Антон мгновенно забыл обо всех своих страхах и запорхал вместе с ними в воздухе, упиваясь ощущением полёта.

Затем — спустя годы, века, тысячелетия — воздух вдруг взорвался льдом, и что-то пренеприятно царапнуло по барабанным перепонкам. Какой-то грохот, который перешёл в мелодичное попискивание. Антон беспокойно зашевелился. Какой знакомый звук, вяло подумал он. И как я его ненавижу. Это звук…

Он открыл глаза. Первое, что он увидел — подушка, которая вся пропиталась потом. Он лежал, уткнувшись в неё носом. Антон перевернулся на спину, не понимая, что происходит. За окном плыли тучи, но между ними были видны проблески синего неба. Он приподнял руку и почувствовал, как ломит всё тело, но не очень сильно, будто он принял обезболивающее. И этот ужасный звук всё не прекращался.

Телефон! На тумбочке у кровати!

Антон присел, заранее скривив лицо — он был уверен, что голова взорвётся страшной болью. Но всё было нормально. Даже головокружения не ощущалось. Он потянулся к телефону и поднёс его к уху.

— Слушаю… — он откашлялся, чтобы прочистить горло.

— Антон, чтоб тебя, что ты творишь?

— А? — он мотнул головой. — Это ты, Лена?

— Время! Время, ублюдок! Взгляни на часы! Скажешь, что передумал в последний миг? Вдруг пробудилась совесть, да?

Он бросил быстрый взгляд на часы.

«Боже!».

— Лена… — выдавил он из себя. — Слушай, ты… извини. Я сейчас же приеду. Уже выхожу. Проспал. Извини…

— Проспал? — голос в трубке звенел от злости. — Я до тебя уже полдня дозвониться не могу! Я тут с ума схожу, нервничаю с ночи, а он, видите ли…

— Я скоро буду, — виновато сказал Антон. В динамике раздались короткие гудки.

Он встал с кровати. Приглушённая ломота не проходила, но в остальном ничего страшного. Он опять мрачно посмотрел на часы. Чёртовы грибы…

Спускаясь по лестнице, он набрал номер клиники. Доктор Грюнвальд был обеспокоен тем, что они опаздывают, но по спокойному голосу врача Антон понял, что отмены в последний момент не редкость в его практике. «Всё готово, — сообщил Грюнвальд. — Приезжайте, я вас жду».

Только доехав до дома Лены и позвонив ей, Антон вдруг понял, что здорово высушен. Нужно было глотнуть воды перед выходом из дома. К тому же его одолевал голод — вечером перед приёмом грибов (уже почти сутки прошло!) он даже не удосужился поужинать.

«Гадость, — подумал он, закрыв глаза. — Ну и гадость».

Он пытался вспомнить свои видения, но в памяти остались лишь обрывочные образы. Лёд, длинный коридор, там в конце было что-то страшное. Фиолетовое сияние… И бабочки. Вот это было приятно. Что ни говори, дурь была довольно сильной. Никогда раньше Антона не испытывал ничего подобного.

Лена сегодня была в другом костюме — темно-зеленом. Как и вчера, она молча уселась рядом с ним. Даже не наградила его парой ласковых слов за опоздание. Глядя на неё, Антон внезапно осознал в полной мере, что скоро всё будет кончено — их ребёнок будет мёртв, они сами его убьют, и это будет именно убийство, что бы там ни вещал очкастый Грюнвальд…

Убьют.

Над городом опять плыли тучи. Антону захотелось увидеть солнце, которого не было уже неделю. Может быть, тогда всё предстанет в другом свете. Может, он вдруг поймёт, что совершает ошибку, и отвезёт Лену куда угодно, но только не в клинику.

Но тучи висели скалистыми кручами, и ничего в голове не менялось. Они оба приняли решение. Ребёнок был ошибкой, фатальной ошибкой. Их отношения не должны были развиваться далеко. У Антона были свои планы на будущее, у Лены — свои. Всё верно. Тяжко, отвратительно, но верно.

На этот раз они не посетили кабинет Грюнвальда, а вошли в короткий белый коридор слева от приёмной. Их заставили надеть бахилы. У двери в дальнем конце («СПЕЦ. ПРОЦЕДУРНАЯ», — гласила табличка на ней) они остановились. Когда медсестра открыла её, Антон увидел внутри кресла жутковатых форм и лампы, которые давали мощный молочно-белый свет. Его пробрал озноб, хотя он знал, что Лена просто примет препараты под наблюдением врача — никто не коснётся её холодным железом на этих креслах.

— Проходите, пожалуйста, — сказала медсестра Лене. — А вы можете подождать здесь, — обратилась она к Антону. — Это не займёт много времени.

Антон кивнул. Медсестра исчезла за дверью. Лена чуть помедлила, и он встретился с ней взглядом. Она была напугана. В её глазах был не просто страх, а почти ужас. Антон попытался улыбнуться, чтобы приободрить её, но не смог. Он лишь кивнул ей, и Лена необычно короткими шажками вошла в кабинет. С той стороны щелкнул замок.

Он сел на мягкое кресло напротив двери. На прозрачном стеклянном столике валялись те же мерзкие журналы, что и в приёмной. Антон даже не стал на них смотреть. Он сидел и пялился на дверь. С той стороны не доносилось шума — в здании была хорошая звукоизоляция.

Над дверью зажглась красная табличка: «НЕ БЕСПОКОИТЬ!». Антон покачнулся в кресле. Вот и всё, не так ли? Теперь уж точно поздно менять решение.

Он посмотрел на столик. Кроме журналов, там был большой графин с водой. И башня из пластмассовых стаканчиков. При виде графина Антон тоже почувствовал отвращение, как и от журналов, но пить хотелось до одури. Он налил себе воду и поднёс стакан к губам. Он залпом выдул пять стаканчиков.

Спустя двадцать минут Антон сходил в туалет. Вернувшись, опять сел и стал смотреть — уже не на дверь, а на горящую малиновым огнём надпись. Он не знал, сколько времени прошло, но в конце концов надпись погасла, оставив вместо себя пустой чёрный прямоугольник. Сердце замерло на секунду, потом забилось быстрее.

Из процедурной вышла медсестра — не та, которая вошла туда с Леной, а другая, постарше и посуровее на вид. Видимо, кабинет имел несколько входов с разных сторон. Антон вскочил на ноги. Медсестра посмотрела на него:

— С ней всё в порядке. Всё прошло хорошо.

— Ага… — Антон не нашёл, что на это сказать. Он чувствовал себя странно: чувство облегчения боролось в нём со скользким, мерзким ощущением необратимой ошибки.

— Можно мне… к ней?

— Извините, она сказала, что не хочет никого видеть. Это обычное состояние женщин сразу после процедуры, — доверительно сказала медсестра. — Она будет здесь ещё где-то час. Нужно убедиться, что у организма нормальная реакция на препараты.

— Хорошо, — сказал Антон. — Я подожду снаружи…

В приёмной никого не было, кроме неизменной женщины за компьютером. Проходя мимо неё, Антон краем глаза заметил, что она со скучающим видом раскладывает электронный пасьянс.

На улице было ветрено. Тучи задвигались быстрее, налезая друг на друга и образуя причудливые формы. Он зябко поёжился и сел в «Форд». Рука по привычке потянулась к радиоприёмнику, но Антон сообразил, что сейчас ему хочется посидеть в тишине и смотреть на меняющееся небо.

Через сорок минут снова стал накрапывать противный мелкий дождь. Капли иногда становились крупнее и тяжело разбивались о лобовое стекло, а затем дождь переходил в едва заметную морось. Антон следил за тем, как стекает вода по стеклу, когда Лена вышла из дверей клиники, и над её головой вспыхнуло знакомое розовое пламя.

Он боялся, что она пойдёт к остановке маршруток, даже не взглянув в его сторону. Но Лена пришла к автомобилю и села рядом с ним. На её щеках не было ни кровинки.

— Как всё прошло? — тихо спросил Антон.

— Хорошо.

— У тебя не будет никаких последствий? Доктор говорил…

— Всё отлично. Поехали. Мама, наверное, вернулась с работы. Будет ждать.

В груди у Антона что-то шевельнулось.

— И это всё? — беспомощно спросил он.

Лена наконец-то повернула голову к нему.

— Что — всё?

— Ты ничего мне не скажешь? Всё кончено? Ты… — он говорил всё быстрее, не в силах подобрать нужные слова. — Так и разойдёмся, да? А как же ссоры? Ты бы хоть накричала на меня… Это как-то… неправильно.

Лена опять уставилась на забор перед капотом автомобиля.

— Какой смысл, — произнесла она, почти не разжимая губ.

Антон мотнул головой. Хотелось что-то сделать, выскочить из машины и бегать кругами возле клиники, размахивая руками…

— Ну же, — сказала Лена, — поехали.

И они поехали.

Когда Антон высаживал её у дома, ему показалось, что Лена всё же что-то хочет сказать. На этот раз она не стала доставать свой ужасный зонт. Открыла дверцу, ступила одной ногой на потрескавшийся асфальт и застыла на пару секунд в этом неудобном положении. Может, она ждала каких-то слов от него. И он, лихорадочно размышляя, не нашёл ничего лучше, как буркнуть:

— Ладно, до свидания…

Она ушла. Он же остался внутри, глядя, как она медленно поднимается по лестнице в грязный подъезд. «До свидания, до свидания, — с горечью думал Антон. — Дурацкое выражение. Уж свиданий-то у нас уже точно никогда не будет».

И вечером он опять лежал в тёмной квартире, уставившись на потолок. Ужин он устроил себе роскошный, набив брюхо до отказа — и теперь чувствовал, как живот стал большим и твёрдым. Но когда приятное ощущение насыщения прошло, на него опять навалилась чернейшая тоска.

«Мне бы в кино, — отрешённо думал он. — Или в боулинг. Или в клуб, оторваться… просто танцевать, двигаться, пока не упаду. Никакого флирта. Никаких женщин».

Но он знал, что никуда не пойдёт — слишком велика была усталость, слишком зыбким и призрачным казалось всё вокруг. Тем более что фиолетовых грибов осталось ещё две порции — зря, что ли, он деньги платил?

«Какие грибы? — взвилась какая-то часть его разума. — Тебе завтра на работу, дурень!».

«Отвали».

«И ничего хорошего в этих грибах нет, лишь страшные видения».

«Замолчи».

«И кто знает, что будет, если ты будешь их лопать каждый день?».

«Ну и пусть».

Антон вытащил из кухонного шкафа пакетик с остатком фиолетового порошка. Ровно две трети пакетика. Ещё две встречи с радужными бабочками и… что там ещё было-то…

Он понимал, что от приёма грибного зелья жизнь вовсе не становится легче. Антон смутно помнил ощущение леденящего ужаса, который охватил его вчера в видении, хотя и не знал, что именно он увидел. И он хорошо осознавал риск — грибы есть грибы, неуёмное увлечение ими может принести к нехорошей развязке. Но также он знал, что ему это нужно. Он хотел, чтобы ему было страшно. Ему должно быть плохо — после того, что он сегодня сделал, это будет как минимум честно. И если он так и не очнётся после очередного фиолетового прихода — что ж, значит, есть на свете хоть капля справедливости.

Тёплая вода. Порошок быстро растворился в ней, расходясь мелкими пузырьками. Антон выпил весь стакан залпом…

На этот раз действие грибов долго не давало о себе знать. Он успел заскучать, лёжа на кровати и наблюдая за рваными тучами. Часы тикали. Изначальное щекотание внутри тела давно прошло. Похоже, он пролежал, любуясь небом в окне, целый час. И лишь после этого почувствовал, как цвета и формы перед глазами расплываются, расползаются, трещат по швам, подобно одежде, которую напялили на слишком толстого человека. С громким треском одна стена спальни отскочила от другой, и он увидел, что за ними есть ещё одна комната, напоминающая чердак дома в деревне, где Антон жил в детстве. Тут тоже всё было завалено кипами газет и какими-то деревянными брусьями. В комнате стоял такой же сундук, как в том чердаке — большой и красивый, с серебристыми узорами на крышке. Антон отлепился от кровати (именно отлепился, ибо руки и ноги не хотели отрываться от простыни, будто приклеенные) и прошёл в новую комнату. Пыль защекотала ему ноздри; он чихнул. Из-за чиха по чердаку разнеслось эхо, да такое, что большой сундук затрясся, как во время землетрясения.

Антон сел на корточки и стал разбирать пожелтевшие газеты. Это было его любимым занятием в детстве — пока родители ссорятся, пробраться на чердак, подальше от всех этих оров и разбитых тарелок, и читать заголовки минувших лет. В чердаке всегда было уютно, здесь витал приятный бумажный запах…

— Антоша! — закричали снизу. — Спускайся, доешь ужин! А ну, марш!

— Сейчас, мам! — ответил он, читая первые полосы. Большие чёрные буквы резво прыгали на бумаге. «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК. МОЖЕТ, ВЫ ЗАХОТИТЕ С НАМИ ЕГО ПОИСКАТЬ?». Антон нахмурился, перебирая газеты — все заголовки кричали об исчезнувших людях, суля всевозможные блага тем, кто поможет в их поиске. Иные объявления были снабжены фото. Среди пропавших, как заметил Антон, были и женщины, и дети. И у всех было до того отсутствующее выражение лица, что можно было подумать, будто они спят с открытыми глазами.

Или умерли.

— Антон!

Другой голос. Лена. «Что она делает в доме моего детства? — раздражённо подумал он, оборачиваясь. — Ей тут не место».

За его спиной оказался узкий коридор со стенами, почти смыкающимися друг с другом. По нему разливался мягкий желтоватый свет, но электрических ламп Антон не увидел. И Лена там была — стояла в трёх шагах и смотрела на него очень строго.

— А, это ты, — сказал Антон. — Решила всё же поговорить?

— Антон, зачем ты снова принял эти грибы?

Тон у неё был до того резкий, что ему захотелось нагрубить в ответ.

— Теперь я должен у тебя спрашивать, что мне делать у себя дома?

— Знаешь, ты просто идиот.

— Спасибо, милая. А теперь уйди.

— Я не могу.

Лена растерянно посмотрела себе под ноги. Он посмотрел туда же и с ужасом увидел, что по её ногам текут струйки крови. На полу успела скопиться тёмная лужа.

— Но ведь они говорили, что с тобой всё будет в порядке! — воскликнул Антон. — Они обещали!

— Дело не во мне, — вздохнула Лена. — Как же ты не поймёшь? Дело в тебе. Тебе нужно оставаться тут. Сиди и читай газеты. Не вздумай пойти по коридору. Хоть раз, чёрт тебя возьми, послушайся меня.

Антон обдумал её предложение.

— Мне кажется, это будет как-то скучно, — сказал он, наконец. Жёлтый свет стал подрагивать и мигать. Лена схватилась за стены:

— Скоро всё поменяется. Тебе не придётся долго сидеть в этом чердаке. Будут бабочки. Ты же любишь бабочек? Тебе понравилось летать с ними?

— Да-а, — блаженно улыбнулся Антон и зачем-то пустил слюни. Он вспомнил, как ловил бабочек на полянах, когда был совсем маленьким.

— Ну, вот и сиди. Жди. Всё образуется. А пока не ходи по коридору.

— Не указывай мне, что делать! — вскинулся он. — Тоже мне… начальница! И вообще, это было совместное решение, так что нечего валить всё на меня!

Лена скрестила руки на груди.

— Ещё немного, Антон, — умоляюще сказала она. Жёлтый свет пошёл мелкими струнами, коридор за спиной Лены всё больше растекался, как масло. Газеты запорхали вокруг Антона, как птички, и стали оживлённо чирикать.

— Нечего мне приказывать, — упрямо повторил Антон и пошёл на Лену. Она широко раскрыла глаза.

— Ты не посмеешь отодвинуть меня!

— И не буду, — весело заверил Антон. Лицо Лены всё увеличивалось, как полная луна, загораживало всё вокруг… потом он прошёл сквозь неё, ощутив на мгновение холод. Теперь перед ним был только коридор, смазанный, как на некачественной видеосъёмке.

— Антон, мать твою!

— Не матерись, милая, — он шёл вперёд. Ноги сами поплыли, как корабль, и вскоре он понял, что остановиться не в силах. Это его не испугало.

— Не лезь в бутылку! — в голосе Лены появились необычные, явно мужские интонации. Фраза показалась Антону какой-то знакомой. Бутылка… Бутылка… Где-то он это слышал. Неважно. Он нёсся вперёд с крейсерской скоростью. Он воображал себя военным кораблём — да, именно так, отдан приказ на атаку, отступать нельзя. Сквозь жёлтый туман — к огням, которые ждут его впереди…

Свет начал менять свой окрас — он загустел, как застоявшаяся сметана, обрёл плотность и стал затухать, постепенно сменив цвет на ярко-фиолетовый. Антону становилось труднее идти, но он упрямо продвигался вперёд. Ещё шаг… ещё… Лена с другого края Вселенной что-то кричала голосом лже-Антона, но он не разбирал её слова. Углы коридора расплылись, размякли, приобрели округлую форму.

«Я здесь уже был», — подумал Антон. Фиолетовый сумрак окутал его. Он ждал появления живой преграды из стен, но увидел вместо этого в конце коридора дверь — большую, железную, приоткрытую. Оттуда тянуло холодным воздухом с запахом чего-то приторно-сладкого. Прямо на двери была приколота газета с фотографией улыбающейся блондинки с немного выступающими передними зубами. Подпись гласила: «ПРОПАЛА И НЕ ВЕРНЁТСЯ, МЫ ЕЁ ДАВНО НЕ ИЩЕМ».

Антону стало не по себе. Он не хотел открывать эту дверь — но ноги двигались вперёд, и руки поднимались, будто он превратился в заводного солдатика, не властного над своим телом. Дверь оказалась очень лёгкой, несмотря на свою массивность. Антон увидел за ней сумеречное пространство, наполненное фиолетовым мерцанием, напоминающим лунную ночь.

«Я не пойду туда, — убежал себя Антон. — Не пойду, не пойду, ни за что…».

И переступил за порог. Дверь за спиной со скрежетом захлопнулась, будто только этого и ждала. Он резко обернулся, наконец почувствовав, что может вновь управлять своим телом. Но дверь пропала — за Антоном простирались те же фиолетовые просторы, что и впереди.

Он затравленно огляделся. Похоже, это было замкнутое пространство — по крайней мере, у него создалось стойкое ощущение, что это так, хотя стен Антон не видел. Под ногами была ровная полированная поверхность, напоминающая стекло. Всюду стоял противный сладковатый запах. Антон скривился. Действительно, лучше уж разбирать старые газеты на чердаке. Может, тогда и бабочки появились бы. Зря он сюда пришёл. Место было нехорошее.

Чтобы не стоять на месте, он пошёл вперёд вслепую. И тут же услышал слабый стон слева — едва слышный, но явно человеческий. Антон прищурился, пытаясь что-то разглядеть в сумбурном отсвете.

— Кто здесь?

Он пошёл на звук неуверенным шагом.

— Вам нужна помощь?

В сумраке стали вырисовываться очертания чего-то большого. У Антона засосало под ложечкой, но он сказал себе, что кому-то плохо, и он обязан помочь, потому что помогать бедняге более некому в этом пустынном месте.

— Эй…

Стон повторился, и Антон понял, что движется в правильном направлении. Через несколько шагов он понял, что перед ним клетка высотой метра в три. Сделана была она из стали, и за прутьями её кто-то находился. Человек. Он стонал. Тихо, но тяжело.

— Вам плохо?

Антон сомкнул пальцы на железе и подался вперёд, упершись в решетку лбом. Была безумная надежда, что ему удастся пройти сквозь неё, как в знаменитом фильме, но этого не случилось: твёрдость металла была вполне осязаемой. Внутри лежал человек, на полу… и он там был не один.

— Чёрт возьми, — прошептал Антон, не веря своим глазам. На полу лежал долговязый худой парень с длинными светлыми волосами. Руки и ноги были раскинуты в стороны, как у мертвеца, их словно удерживали невидимые цепи. Лицо парня было искажено от муки, и неудивительно: на животе у него восседало серое существо размером с сенбернара и деловито грызло его живот. У пупка образовалась кровоточащая дыра. Каждый раз, когда существо шевелило мордой в ране, парень издавал мучительный стон.

— Мама, — вырвалось у Антона, когда тварь вдруг волчком повернулась к нему. Морда напоминала крысиную, но была более широкой, что контрастировало с худым и облезлым телом, покрытым серой шерстью. На усиках висели капли крови, которые в синем свете обрели чёрный, как мазут, блеск.

На морде существа появилась улыбка, почти человеческая: «Попался!».

Антон бросился бежать. Подальше от клетки с пленником — куда угодно, лишь бы не видеть этот кошмар. Но не успел он отбежать далеко, как из игры тумана перед ним стало бесшумно выплывать нечто большое, круглое…

Глаз, вспомнил Антон. Тот самый.

Он бросился в сторону, не теряя ни секунды. На бегу то и вертел головой и видел, как слева и справа маячат расплывчатые крысиные силуэты, словно не давая ему сойти с некого невидимого коридора. А если обернуться, то можно было углядеть вдалеке круглую тень, которая неизменно держалась на его хвосте. Видимо, несмотря на сумрак, глаз хорошо видел беглеца.

«Конечно, — в истерике подумал Антон, — он всё видит. На то он и глаз».

В конце концов, он ткнулся носом об ещё одну клетку — поменьше первой, но в остальном являющуюся её копией. К счастью, она была пуста — никаких крыс и пленников. Антон обогнул её и побежал дальше. Глаз вроде бы отстал, но спокойствия ему это не добавило. Он задыхался. Всё время мерещилось, что из тумана на него кто-то готовится выпрыгнуть.

Очередная клетка. До того узкая, что человеку в ней не присесть, не лечь: можно только стоять, изнывая от усталости… вечно стоять…

Маленьких клеток было много, они стояли плотным рядом. И в крайней левой из них кто-то был.

Антон пошёл в ту сторону. И верно — клетка не пуста, внутри человек, обречённый на вечное стояние, всем своим видом выказывающий безнадёгу: голова опущена, длинные волосы прикрывают лицо, колени подогнуты, спина безвольно упирается в холодный металл. Женщина в тёмной блузке и простой юбке выше колен.

— Эй… — окликнул Антон, не зная, чего он хочет добиться. Он всё равно не мог помочь страдалице. Может, она вообще была давно мертва.

Она вздрогнула, приподняла голову, которая до того покоилась на груди, колени распрямились. И Антон закричал — не мог не закричать, потому что иначе потерял бы рассудок.

У женщины не было лица. Ни глаз, ни носа, ни рта. Вместо них была чистая, абсолютно целая кожа. Лишь уши из органов чувств были на месте. Она повернула голову к нему, и Антон кричал, отшатываясь назад, а женщина вцепилась в прутья решетки и подалась вперёд. Антону хотелось убежать, но он потерял способность двигаться; просто стоял и смотрел, как она просовывает худые руки через прутья и протягивает ладони к нему, отчаянно жестикулируя. Пальцами она показывала куда-то вниз. На себя? На клетку? На пол?

Когда первая волна леденящего ужаса прошла, Антон уразумел, что она что-то пытается ему сказать. Но что? Он не мог даже понять выражения её лица — пустая кожа не могла ничего отобразить. Она указывала пальцами вниз, потом быстро складывала ладони вместе, и всё повторялось заново. Второй жест Антон понял. Это была мольба. Она умоляла его что-то сделать.

Но что?

Пытаясь не смотреть на жуткую внешность женщины, Антон заставил себя сделать шаг вперёд, ближе к клетке. Он скользнул взглядом в этом направлении её жестов. Но там были лишь толстые железные прутья, которых не сдвинуть, не погнуть…

Или всё-таки можно что-то сделать?

Присмотревшись, Антон понял, что клетка не монолитна. С передней стороны у неё была дверь, впрочем, так умело замаскированная, что сливалась с остальной частью клетки. Дверь была закрыта на тонкий засов с наружной стороны, выглядящий как один из прутьев. Антону даже не сразу пришла в голову мысль, что он может просто отодвинуть его в сторону и освободить узницу.

«И всё? — подумал он. — Но это же очень просто! Почему она сама не могла…».

Но один взгляд на женщину, которая жестикулировала всё отчаяннее, объяснил всё. Поистине дьявольской была фантазия того, кто придумал эту клетку. Стоя внутри вертикально, человек не мог дотянуться руками до засова, а ноги не могли пролезть за решетку. Это было ещё одно издевательство над узниками: пускай думают, что у них осталась какая-то надежда, и бьются в своей темнице, изводят последние силы — всё будет напрасно! Антон весь покрылся гусиной кожей, когда понял это.

Руки женщины внезапно замерли и опустились — видимо, она решила, что Антон ушёл.

— Сейчас… — прошептал он, присаживаясь на корточки, и она вздрогнула. — Подождите… я сейчас…

Засов не хотел сдвигаться с места, будто его заклинило. Лишь после того, как Антон напряг все мышцы, ему удалось сдвинуть его. С громким скрежетом дверь клетки подалась в сторону Антона, и он панически обернулся: проклятый глаз не мог не слышать этот звук, теперь он наверняка знает, где он скрывается…

Если только у глаза есть уши.

Женщина без лица вышла из клетки, ступая осторожно, как ребёнок, делающий первые шаги. Петли двери снова отозвались пронзительным скрежетом, и Антон, который продолжал вглядываться в фиолетовый туман, на этот раз ясно увидел, как вдали зашевелилось что-то тёмное. Он схватил женщину за руку. Её кожа была ледяной.

— Послушайте, — тихо сказал он ей. — Не знаю, понимаете ли вы меня, но… За нами охотятся. Этот глаз… и ещё крыса. Нам нужно уходить очень быстро. Хорошо?

Он не надеялся, что она поймёт его, но она быстро кивнула. Понимает русскую речь? Или просто уловила интонации?.. Впрочем, сейчас было не время об этом размышлять. Силуэт грозной тенью маячил в мареве. Судя по размеру и форме, это был не глаз, а давешняя крыса. Антон побежал в другую сторону, увлекая за собой женщину. К его удивлению, она не тащилась кулем, а довольно резво бежала с ним; впрочем, время от времени она спотыкалась о собственную ногу и махала руками, и тогда ему приходилось поддерживать её за плечо.

«Она до смерти боится, — подумал Антон, углубляясь в фиолетовую вечность. — Она знает, что её ждёт, если нас поймают, и сжигает последние силы. Не хочет, чтобы её заживо сожрали крысы».

А вот в нём страх таял. После того, как он увидел, что у женщины нет лица, внутри него как будто что-то заморозилось — чувства притупились, осталось только желание действовать, не стоять на месте, вырваться из этого кошмара. Сейчас он просто бежал, куда глаза глядят, подальше от преследователей — и будь что будет…

А между тем вокруг что-то менялось. Фиолетовый туман, чья густота достигла катастрофической концентрации несколько минут назад, редел. Женщина устала, стала спотыкаться чаще. Одышки у неё не могло быть — грудь не вздымалась и не опадала. Антон задался вопросом, как она вообще дышит без носа. На ум пришёл только глупый детский анекдот о еже, который сел на пенёк и сдох. Неожиданно для самого себя он расхохотался, и женщина опять дёрнулась.

— Всё нормально, — уверил её Антон, тут же прекратив смеяться. — Это я из-за нервов. Что ж, кажется, мы оторвались от этих тварей…

Едва он сказал это, перед ним возникла дверь. Он успел только моргнуть. Только что ничего не было — и вот уже стоит дверь с косяком, коричневая и толстая, с позолоченными цифрами «42» и стеклянным глазком. Дверь его квартиры. Странно она смотрелась в этом инфернальном окружении — как человек строгом костюме в обществе ряженых клоунов.

Он подошёл к двери и открыл её. Ну конечно — что ещё могло быть за этой дверью? Его квартира. Такая, как всегда, но погружённая в темноту — ту беспощадную темноту самого едкого вида, которая бывает осенними ночами. Лишь зеркало в прихожей мутно поблескивало, как краешек металлической монеты на солнце.

Он обернулся. Женщина всё ещё была рядом с ним. Антон испытал лёгкую досаду. В его голове уже начало складываться понимание того, что весь этот безумный вояж не более чем видение, нагнанное дурманом, и он надеялся, что к его концу странные существа из недоброго фиолета оставят его в покое. Но женщина не пропала. Антону не оставалось ничего другого, кроме как взять её за руку и ввести в квартиру. Её рука по-прежнему была холодной, как снег. Она молча встала в прихожей. Во тьме, милостиво скрывающей детали её внешности, она почти была похожа на нормального человека. Антон только сейчас заметил, что гостья — очень юная девушка. Сложение её тела было хрупким и чуть-чуть угловатым, как бывает в первые годы после переходного возраста. Антон немного посмотрел на неё, потом отвернулся и поплелся в спальню. На него навалилось желание спать. Он устал. Хватит с него фиолетового цвета, да и всех других оттенков радуги…

Кровать в спальне весело подпрыгивала на полу. Стены качались в такт, будто отплясывая индийский танец. За окном творилось что-то странное — по стеклу текли краски, смешиваясь между собой и образуя дикие, не укладывающиеся в воображении кляксы. Антон мысленно приказал всем немедленно успокоиться. Танец веселья тотчас прекратился, кляксы поблекли. Вещи испуганно притихли, как нашкодившие котята после прихода хозяина. Антон довольно улыбнулся. Так и должно быть — если вещи перестанут слушаться собственного владельца, куда покатится этот мир? Вот в Японии, вспомнил он, скидывая ботинки, самураям было принято слушаться своего хозяина, каким бы мерзавцем он ни был… потому что таков порядок вещей в природе. Во всём должен быть порядок, конечно…

Кровать прогнулась под ним — и в следующее мгновение Антон уже не мог ничего ни сказать, ни думать, ни делать…

Из сна его опять вырвал телефонный звонок. Как человек привыкший, Антон на этот раз взял телефон, даже не размыкая глаз.

— Слушаю.

— Добрый день, Антон.

Он поморщился. Ну как же без этого…

— Добрый день, Сергей Вячеславович. Извините, я не смог сегодня выйти на работу. Я заболел.

— Понятно, — сказал начальник. — Ну что делать, выздоравливай тогда. Но всё-таки мог бы позвонить, предупредить, что сегодня не придёшь. Кстати, а почему ты с утра не брал трубку?

— С утра? — Антон взглянул на часы и приложил руку ко лбу. — Я, ну это… спал. Вчера наглотался снотворных. Наверное, не услышал.

— Антон, я звонил пять раз!

— Сильное снотворное, — промямлил он.

— Хм… ну, бывает. Ладно, восстанавливайся. Мы тут все ждём тебя.

— Хорошо. До свидания…

Положив телефон на место, Антон выругался. Сергей Вячеславович был, в общем-то, неплохим начальником, но если он что-то возьмёт себе в голову, то пристанет, как банный лист. К Антону он давно относился с некоторым недоверием — в филиале он был самым молодым работником. Вот и сейчас, наверное, думает, что он кутил в выходные по клубам и сейчас валяется с бодуна.

Впрочем, проблема была не из разряда масштабных трагедий. За один день прогула его не уволят. Завтра он выйдет на работу, и всё вернётся в круги своя.

Четверть часа Антон пролежал на кровати, думая о своём смазанном видении. Часы над кроватью показывали три часа. Погода со вчерашнего дня никак не улучшилась.

Грибное видение на этот раз было ужасно. Даже бабочек не было — только нескончаемый кошмар про какой-то фиолетовый мир и постоянное чувство страха. Если Женя это и имел в виду, когда нахваливал свой товар, то чёрта с два Антон у него теперь что-то брать будет. Если ему нужно будет почувствовать себя хреново, проще наесться песка. Нужно будет выкинуть остаток порошка.

Потом он подумал о вчерашнем визите в клинику, и в груди снова сжался ледяной обруч. Лена… Как она там сейчас? А ребёнок — химия уже убила его? Или он умирает прямо сейчас, медленно, минута за минутой…

«Всё должно было быть не так», — отрешённо подумал Антон. Переживать уже не было ни сил, ни желания.

Он потянулся и поднялся с кровати. Как и вчера, «отходняка» не было, кроме ломящего чувства в конечностях.

Антон решил поставить вариться кофе и принять душ. Вышел из спальни и пошёл на кухню, разминая затекшие мышцы. Суставы с готовностью хрустели, и он подумал о том, что хорошо бы как-нибудь возобновить упражнения с гантелями…

Не доходя до кухни, он остановился в гостиной. Очень медленно, чувствуя каждую секунду, её десятые и сотые доли, он повернул голову и посмотрел на диван перед телевизором. Потом моргнул и посмотрел снова. Ничего не поменялось. Глаза ему не врали.

На диване, обхватив колени руками, мирно спала девушка без лица.

2

Порез оказался неглубоким, но болезненным. Морщась, Антон приложил палец к ранке, стряхнул кровь и приложил к подбородку кусок ваты. Та пропиталась алым цветом. Кровь постепенно остановилась.

Выключив воду и отложив в сторону бритву, Антон не сразу вышел из ванной. Он стал вглядываться в собственное отражение в зеркале, опираясь руками на края раковины — с маниакальной скрупулёзностью искал на своей внешности что-либо неправильное, не соответствующее его обычному облику. Но человек в зеркале выглядел вполне обыденно, разве что вокруг глаз залегли тени от усталости. Антон вздохнул. Последняя надежда на то, что он ещё находится под действием дурмана, исчезла. Всё было по-настоящему. В гостиной на диване лежала девушка, которой просто не могло тут быть.

И у неё отсутствовало лицо.

Закрыв глаза, он попытался сосредоточиться и обдумать, что он будет делать дальше. Ситуация, в которой он оказался, была нездоровой. Предпринимать что-либо с бухты-барахты не стоило. Обращаться в полицию не хотелось — как он, скажите на милость, объяснит, кто эта женщина и как вышло, что она оказалась изуродованной? Антон представил себя, сбивчиво объясняющего следователю, что странную гостью он вытащил прямиком из своего видения, вызванного фиолетовыми грибами, и ему стало дурно.

Грибы. Вот зацепка. Если есть какое-то объяснение произошедшему, оно связано с проклятым порошком. Ему вспомнился жизнерадостный голос Жени в телефонной трубке: «Скажу тебе по секрету — штука улёт»…

Улёт. И ведь по-другому и не скажешь…

Антон решил, что позвонит Жене, как только соберётся с мыслями. Пускай он узнает, чего натворил своим «товаром»…

Он вышел из ванной и остановился в нерешительности у двери гостиной. Он закрыл её час назад, чтобы не видеть спящую девушку в её отвратительной реальности. Может быть, она проснулась? Или он откроет дверь и увидит, что диван пуст?

Приоткрыв дверь самую малость, Антон припал глазом к образовавшейся щели. И вздрогнул. Девушка была, и она уже не лежала, а сидела на диване. Пустое лицо было направлено в потолок — казалось, она задремала, ненадолго присев для отдыха.

Антону захотелось выскочить из квартиры и бежать прочь. Пусть она тут остаётся. Он снимет номер в гостинице и будет ночевать там. Ни за что не войдёт в гостиную, не заговорит с невозможной гостьей, не признается себе в том, что она вообще существует…

Он открыл дверь. Петли, как всегда, негромко скрипнули, и девушка отреагировала немедленно. Руки, лежащие на коленях, сцепились в защитном жесте. Лицо повернулось к Антону, и девушка приподнялась на диване.

— Не бойтесь, — поспешно сказал Антон. — Это я. Помните меня? Вчера…

Она на мгновение застыла, потом расслабленно упала на диван. Тонкие руки снова легли на колени. Антон стоял, не осмеливаясь делать очередной шаг. Может быть, она ждала от него ещё каких-то слов, но он больше не знал, что сказать. При свете дня он мог разглядеть её лучше. Девушка была среднего роста, ниже Антона. Её кожа была очень бледной — и неудивительно. Антон сомневался, что в фиолетовом мире когда-либо восходило солнце, способное пригреть его обитателей, а девушка явно провела там немало времени. Прямые тёмные волосы доходили ей до лопаток и выглядели грязными и ломкими. Одежда девушки была грязной, потемневшей от долгого ношения. Она была ужасно худой — хоть прямо сейчас в медицинский учебник как иллюстрацию к главе «Дистрофия». Ей нужна ванна и новая одежда, подумал Антон. И накормить, хорошо накормить… Когда она в последний раз ела?

«Ела чем?» — спросил вкрадчивый голос в голове.

Неизвестно, сколько он стоял, пялясь на неё во все глаза. В конце концов, она привстала с дивана, и он опомнился:

— Слушайте, вам… кажется, вам не помешает привести немного себя в порядок. Я отведу вас в ванную, потом подберу что-либо из одежды. Идёт?

Она наклонила голову вбок, будто прислушиваясь, но никак не выразила согласие или отказ. Антон испытал отчаяние. Видимо, она не понимает русскую речь. Как ему с ней столковаться?

— Ду ю спик… — он поморщился, пытаясь вспомнить уроки английского в университете. — Ду ю спик инглиш?

Девушка по-прежнему слушала его с наклоненной головой.

— Шпрехен зи дойч? Чёрт, как там было… Парле ву франсе?

Она не двигалась. Антон вздохнул. Видимо, придётся, как ночью, вести её под ручку. Но ему не хотелось подходить к ней, вновь касаться этих ледяных пальцев. Девушка, сколь бы хрупкой она ни выглядела, вызывала в нём ужас, схожий с тем, что он испытал в детстве, когда увидел дедушку в гробу. Он тогда тоже не хотел приближаться к гробу, но его заставили подойти и смотреть на холодное тело…

Антон подошёл к гостье. Услышав приближающиеся шаги, она поднялась навстречу. Он оказался совсем близко от неё — мог видеть поры на её коже, грязь под ногтями и вдыхать запах её немытого тела. Он мог бы протянуть руку и коснуться сухой упругой кожи на месте её лица. Ему вдруг захотелось это сделать, с силой приложить обе ладони к её лицу. Вместо этого он взял её за пальцы. Они были не теплее, чем ночью.

— Пойдём, — сказал Антон.

Она покорно шла за ним. Они пришли в ванную, и Антон включил душ, надеясь, что шум воды подскажет ей, где они находятся и что от неё требуется. Похоже, задумка сработала: девушка встрепенулась и энергично кивнула. Когда Антон отпустил её руку, она сама шагнула к ванне и пощупала её края. Он почувствовал себя неловко.

— Вы это… пока залезайте, — сказал он. — Вот есть ширма, если нужно… Я уже выхожу. Не спешите, хорошо? Я найду пока вам что-нибудь взамен этой одежды, она уже никуда не годится…

Ступая задом наперёд, он вышел из комнаты и прикрыл дверь. Стоял, прислушиваясь, пока не стало ясно, что девушка неплохо освоилась: послышался шорох падающей на кафель одежды и раздался звук задёргиваемой ширмы.

«Значит, она всё-таки знакома с нашим миром», — удовлетворённо подумал Антон, отправляясь в свою спальню. Оставался шанс, что он сумеет наладить с ней контакт. Она должна понимать хотя бы один язык, но вот какой?

Порывшись в шкафу с одеждой, он вытащил оттуда белую футболку с рекламной надписью, которую ему подарили в магазине (он никогда её не носил — футболка оказалась на три размера больше, чем надо) и старые джинсовые брюки. Не бог весть что, но всё же лучше, чем её нынешняя одежда. Выйдя из спальни, он осторожно приоткрыл дверь ванной. Ширма была задёрнута, из-за неё шёл пар. Юбка и блузка валялись на полу. Антон подобрал их и положил на то же место новый комплект одежды.

Покончив с делами, он сел на табурет и какое-то время ни о чём не думал. Потом его взгляд упал на стол, где всё ещё стоял стакан, из которого он вчера выпил зелье. Антон заглянул в него и с отвращением увидел внутри остатки раствора. К фарфоровым краям прилипли комки фиолетовой кашицы. Его затошнило; он встал и тщательно промыл стакан водой из-под крана.

Хотя гостья и не могла перекусить, Антон всё равно поставил кипятиться чайник и накрыл на стол, отрезав куски колбасы и сыра. Невольно представил, как они с девушкой сидят за столом и он что-то говорит ей, а потом в квартиру заходит растрепанная Лена с криком: «Негодяй, и сутки не прошло, а он уже крутит с другой!», и фыркнул.

Журчание воды в ванной стал тише. Антон посмотрел на часы. Гостья уже пробыла там полчаса. Наверное, скоро выйдет. Но до этого он хотел сделать ещё кое-что…

— Алло! — раздалось в трубке после пятого гудка.

— Это Антон, — сказал он.

— Привет, дружище! Как дела?

— Женя, нам нужно встретиться.

— Да ну? — собеседник весело хихикнул. — Видимо, понравились грибочки? Ещё хочешь?

— А как же, — холодно сказал Антон. — Но дело не только во мне. Тут я кое-кому из знакомых дал распробовать, и он хочет закупить для своих большой запас твоего порошочка. Пересечёмся сегодня где-нибудь?

— Большой запас? — Женя на несколько секунд замолчал. — Вообще-то, у меня не очень много именно такой дури… Может, твоего знакомого заинтересуют другие варианты? Приход будет такой же лютый, я гарантирую.

— Не знаю. Поговоришь с ним, когда я вас сведу.

— Добро. Где и когда?

— Давай часа через три… — Антон задумался. — В кафе «Белая рыба». Знаешь это место? Находится на пересечении Лермонтова и Строителей.

— Да, бывал. Приду, замётано. — Женя снова засмеялся. — И как тебя торкнуло? Высший класс, да?

— Не то слово, — сказал Антон и дал отбой.

Положив телефон в карман, он задумался. Похоже, его звонок не вызвал у Жени никаких подозрений. Если бы кто-то из покупателей раньше звонил ему по поводу порошка, вряд ли он так легко согласился бы встретиться с ним по явно надуманному поводу. Скорее всего, Женя ничего не знает о действии грибов, хотя он вроде говорил, что сам их пробовал. Странно…

Антон и сам не очень понимал, чего он хочет от Жени и чем это может помочь его положению. Главное — встретиться, а там видно будет.

В коридоре раздались робкие шаги. Антон быстро вышел из кухни. Девушка вышла из ванной, одетая в футболку и джинсы, и теперь медленно шла в его сторону, хватаясь рукой за стену. Длинные мокрые волосы прилипли к плечам. Кашлянув, чтобы дать знать о своём присутствии, Антон взял её за руку; она не стала возражать. Он отвёл её в гостиную, на диван, и девушка с готовностью уселась на знакомое место.

— Минуту, — сказал ей Антон. — Я сейчас…

Он вошёл в спальню и вытащил из ящика своего стола несколько чистых листов и ручку. Подложив под бумагу первую подвернувшуюся книгу широкого формата (это оказалась «История квиддича», купленная в пору всеобщего увлечения книгами об одном мальчике-волшебнике), он вернулся в гостиную. Девушка смирно сидела, повернув голову к окну. Антон видел её вполоборота сзади. С такого ракурса не были видны чудовищные детали её облика: гостья из видения казалась обычной юной девушкой.

— Я кое-что придумал… Вот вам ручка и бумага, — Антон положил книгу ей на колени и вложил ручку в правую руку. — Напишите тут что угодно. А потом я постараюсь понять, какой это язык и как нам столковаться.

Кажется, девушка сначала не поняла, что за палочку ей дали. Но когда она пощупала ручку со всех сторон, её осенило. Она торопливо переложила её в левую руку, наклонилась над листом и принялась писать, выводя буквы медленно и с усердием.

«Вот те на, — подумал Антон. — Значит, она левша».

Она писала недолго, всего три-четыре строки, потом выпрямилась и отдала Антону листок. Он взглянул на записи, сделанные ею, и нахмурился. Несомненно, это была латиница или что-то очень похожее. Большую часть записей составляли буквы английского алфавита, однако он увидел среди них такие буквы, как «ä» и «ö», сбившие его с толку. Почерк девушки оказался лёгким и округлым, буквы были завалены вправо.

«Наверное, это всё-таки европейский язык, — размышлял он, проводя пальцем по строкам. — Ну что ж, могло быть и хуже — что бы я делал, напиши она вдруг что-то арабской вязью или иероглифами?».

Он вернул бумагу девушке, перевернув другой стороной.

— На каком языке ты говоришь? — медленно, раздельно выговаривая слова, спросил он, будто это могло помочь ей лучше понять его. — Твой язык. Страна. Вот ведь напасть…

Девушка сидела, не шевелясь.

— США. Ю-Эс-Эй. Канада. Россия. Раша. Англия. Франция. Германия. Бразилия…

Антон перечислял названия стран, надеясь, что среди них попадутся те, которые на родном языке девушки будут звучать похоже. И это подействовало: она снова что-то черкнула на чистом листе — всего одно слово. Когда она вернула ему бумагу, Антон прочитал:

«Suomi».

— Суоми? — растерянно спросил он, и девушка быстро закивала. — Что это за страна такая?

Задавая вопрос, он уже понимал, что нужно делать, чтобы выяснить это. Антон знал человека, который мог ему помочь. Слишком хорошо знал.

Дипломированная лингвистка. Красный диплом. Блестящая карьера: всего несколько лет работы, и уже первый помощник декана филфака. Да и просто красивая девушка. Вечность назад она купила ему пиво после того, как их дерущихся и кроющих друг друга матом друзей разняли и увезли домой. Так они познакомились.

— Подождите, — очень тихо сказал Антон девушке. — Мне нужно кое с кем поговорить.

Набирая номер, он старался ни о чём не думать. Всего один звонок. Один вопрос. Они ведь расстались не в ссоре. Почему бы ей чуток не помочь ему?

«Но ведь ты можешь найти другого лингвиста, — сказал он сам себе. — Город большой, и специалистов по иностранным языкам не так уж мало. Почему ты сразу бросился названивать Лене? После того, что произошло — как ты вообще смеешь?».

В трубке раздался первый гудок, потом второй. Антон плотно сжал губы и прогнал из головы все мысли, со страшным интересом рассматривая пульт от телевизора, который валялся рядом.

Пятый гудок. Шестой. Седьмой…

Она не примет звонок. Конечно — ведь у неё записан номер его телефона. На её месте Антон тоже не взял бы трубку.

— Алло, — прохладно сказала Лена.

Он оказался к этому не готов. Наверное, до последнего не верил, что Лена ответит. Звонок был лишь жестом отчаяния. Антон растерялся. Взгляд всё не хотел отрываться от серых кнопок на пульте.

— Антон, — устало произнесла Лена, — если тебе есть что сказать, то, пожалуйста, говори. Не трать моё время. У меня рабочий день ещё не закончился.

— Э-э… Привет, Лена. Как ты?

— Лучше всех. Зачем ты позвонил?

Неимоверным усилием воли ему, наконец, удалось сфокусировать глаза на листе бумаги, который был в руке.

— Лена, извини… я не должен был тебе звонить, но… знаешь, я попал в один переплёт.

— Надо же, — ровно ответила Лена.

— Мне нужно знать одну вещь, — сказал он. — Что такое «суоми»? Буквы выглядят, как в английском языке, но это точно не английский. Наверное, название языка или страны.

Он не заметил, как до мокроты вспотела его рука, держащая телефон.

— И за этим ты мне позвонил? — спросила Лена.

— Это очень важно для меня. И срочно. Иначе бы я не звонил. Я не знаю ни одного другого лингвиста…

— Финский, — сказала Лена. — «Саами» — это финский язык.

Антон воззрился на девушку без лица, которая прислушивалась к их разговору:

— Получается, она финка?

Только когда фраза была произнесена, он понял, какую ошибку совершил.

— Да, Антон, получается, что она финка, — в голосе Лены появились звенящие интонации. — Всего тебе хорошего. Пожалуйста, не донимай меня больше.

— Да нет же, Лена! — встрепенулся он. — Ты меня не так поняла…

Но она уже положила трубку.

Антон с гулко бьющимся сердцем просидел несколько минут на диване, потом встал и принялся расхаживать по гостиной вперёд-назад, заложив руки за спину. Гостья сидела без движения. Она была настолько тихой, что человек поневоле начинал воспринимать её как предмет интерьера. Сейчас, когда Антон испытывал сильнейшее смятение, это было даже хорошо.

Он попытался составить план, что ему нужно сделать дальше.

Первое. Встретиться с Женей через пару часов. Вытрясти из этого товарища всё, что тот знает о проклятых грибах — откуда они, кому продавались, не были ли жалобы на их действие.

Второе. Найти человека, умеющего говорить на финском. И не Лену. Для начала можно посмотреть в газете объявлений.

Третье. До поры до времени девушке лучше оставаться в его квартире. Тут ей уютно, и она вроде бы не против (да и кто был бы против после клетки, в которой её заставляли стоять). Правда, она не может питаться — но она также не может и дышать, так что…

Антон остановился и почему-то украдкой посмотрел на грудь гостьи, будто она могла перехватить его взгляд. Так и есть — не шевелится. Не дышит. И кожа холодная. Ему стало зябко. А она… вообще… живая? Живым существам нужно дышать, есть, у них тёплая кожа…

Безумие. Антон закрыл глаза и замотал головой. Об этом лучше не думать. Она ведь не монстр какой-нибудь — в случае чего он сможет обороняться от неё. Когда удастся найти кого-то, балакающего по-фински, девушка сможет рассказать, как из своей Финляндии попала в его сон.

Собравшись с мыслями, он почувствовал себя лучше. В какое бы идиотское положение он ни попал, у него есть план. Нужно только претворить его в жизнь.

Когда он вышел из квартиры, за окном уже темнело. Девушку он оставил сидеть на диване, включив телевизор на музыкальный канал и как мог объяснив, что ему нужно отлучиться, но он скоро вернётся. Она кивнула, словно всё поняла. Только эта её понятливость Антона и спасала.

Он торопливо вывел машину из гаража и направился в центр города, в кафе «Белая рыба». Тут он бывал много раз: на свиданиях, на встречах с друзьями, пару раз на деловых обедах. Ему нравилась непринуждённая обстановка и то, что по вечерам здесь играла живая музыка. Вот и сейчас, зайдя в «Белую рыбу», Антон увидел на сценке саксофониста, который выводил печальную мелодию. Из-за перегородок между столиками он не сразу нашёл Женю; впрочем, тот его увидел первым и замахал руками, приглашая к себе.

Женя был не один. Рядом с ним сидел двухметровый тип обезьяноподобной наружности и безразлично смотрел в окно. Когда подошёл Антон, он перевёл на него свой тяжёлый взгляд.

— Здорово, Антоха! — Женя поднялся навстречу и пожал ему руку. — Немного опоздал, ну да ладно, я тоже не всегда вовремя прихожу. Мы тут себе уже заказали поесть. Ты что возьмёшь?

— Есть не буду, — ответил Антон, украдкой разглядывая спутника Жени. — Возьму немного выпить.

— Официантка скоро подойдёт, вот она уже в нашем ряду… Ах да, — Женя перехватил взгляд Антона, — на Романа не обращай внимания. Он здесь для обеспечения моей безопасности. Знаешь, ты уж извини, — он подмигнул, — просто всякое бывает, приходится страховаться… А вообще, я думал, что вы вместе приедете.

— С кем? — не понял Антон, совершенно забывший свою легенду.

Беспечная улыбка Жени пропала. Взгляд стал осторожным и проницательным. Роман зашевелился на своём стуле.

— Разве ты не сказал мне, что нашёл покупателя для грибного порошка?

— Говорил, — Антон внимательно подбирал слова, уловив изменение атмосферы за столиком. — Но это не так. Просто я хотел с тобой встретиться, чтобы поговорить о тех самых грибах.

— Значит, ты соврал?

— Получается, что так. Извини.

— Какого лешего? Ты же мой однокурсник. Я бы и так пришёл, если бы ты сказал, что порошок палёный или ещё что.

— Почему-то я думал, что ты не придёшь, — сказал Антон. Женя несколько секунд молчал, поигрывая желваками, потом произнёс:

— Ладно, проехали. И что у тебя? Грибы не действуют? Бабки хочешь вернуть?

— Они действуют. Даже слишком хорошо. И деньги оставь себе. Мне нужно знать, что это за грибы. У меня из-за них проблемы.

— Могу помочь уладить.

— Нет, это не те проблемы, о которых ты подумал. В общем… — Антон покосился на Романа, который снова скучающе смотрел в окно; его раздражало наличие за столом чужого человека. — У тебя не было раньше никаких жалоб на эффект от этих грибов?

— Я их сам пробовал — маленько. Сильная вещь. Грибы, конечно, вещь более жёсткая, чем травка, и особого кайфа ожидать не нужно. Если ты жалуешься, что не испытал кайфа…

— Я не об этом, — Антон подался вперёд. — Фиолетовый мир — не помнишь? Большой глаз, клетки, крыса… Не припоминаешь, раз уж сам принимал?

Женя посмотрел на Антона с интересом:

— Дружище, да тебе реально крышу снесло. Разве всю муть от галлюциногенов упомнишь? Там много чего было — проснулся и забыл.

— И ничего необычного? Совсем ничего?

— Слушай, Антон, — Женя посерьёзнел. — Я толкал эти грибы как минимум семи людям за последнюю неделю. И никто ими не отравился. Кое-кто даже звонил спросить, нет ли ещё порции. Ты уж поверь, в моём деле качество товара играет первостепенную роль. Палёная дурь — это серьёзно, можно заработать не только фингал на лице.

Он кивком указал в сторону своего «телохранителя» — мол, смотри, к каким мерам приходится прибегать.

Антон был сбит с толку. Похоже, Женя говорил правду. Может быть, ему стоит без утайки рассказать ему обо всём, что произошло?

Подошла официантка и предложила сделать заказ. Женя вопросительно взглянул на Антона. Тот пожал плечами.

— Три кружки светлого пива, — сказал Женя. Черкнув запись в своём блокноте, девушка кивнула и удалилась. Роман сопровождал её заинтересованным взглядом.

— Откуда вообще эти грибы? — спросил Антон после тягостного молчания.

— Мне-то почём знать. Тот, кто мне их даёт, говорил, что грибы возит один человек из-за границы. Вроде бы растёт где-то в Европе.

— Не в Финляндии? — вопрос выскочил сам собой.

— Не знаю. Антон, может, расскажешь, в чём дело? Меня это тоже касается, знаешь ли. Если с этими грибами что-то не так…

— Сколько у тебя ещё их осталось?

— Немного. Это была лишь первая поставка, пробная. Расходится нормально. Следующую партию завезут, наверное, через месяц. Я собирался взять на этот раз побольше, раз уж продажи идут.

— Вот этого не советую. Но хоть сколько-то завалялось?

— Пакетика два, может быть. А с чего это ты вдруг заинтересовался?

— Я возьму весь оставшийся порошок, — сказал Антон.

Женя несколько секунд молча сверлил его взглядом, и тут подоспела официантка с подносом, на котором стояли три кружки золотистого напитка.

Когда Антон вышел из «Белой рыбы», было уже девять часов вечера. Снова накрапывал дождь; небесный свод нависал на угрожающе малой высоте. «Форд» Антона вырулил на дорогу, освещённую тусклыми мячами фонарей.

С Женей договорились на том, что его человек наведается к нему домой через два часа, когда он точно будет дома. Антон так и не сказал ему, что за беду натворили грибы, но настоятельно посоветовал больше не брать их у поставщика. «Ну, раз уж ты мне говоришь, что они такие проблемные, — Женя усмехнулся. — У меня есть и другой товар, который расходится куда лучше. Но знаешь, это ведь не остановит проникновение грибов. Не я, так другой купит их и будет продавать — свой круг ценителей у этой гадости имеется».

Удушливая тьма, окутавшая город, действовала на нервы. Антон почувствовал, что задыхается в тесном салоне автомобиля. Он остановился у небольшой площади с памятником Пушкину и вышел из салона. Подставив лицо мелким каплям дождя, Антон сделал глубокий вдох.

Итак, он выяснил, что грибы возят из Европы. Может, напрямую из Финляндии, а может, и нет — страна не так далека от России, туда могли привезти грибы через один и тот же канал сбыта хоть из Африки. В том, что бедная девушка, лишившаяся лица, стала жертвой того же фиолетового порошка из грибов, Антон теперь почти не сомневался. Только ему удалось убежать от чудищ, обитающих в синем сумраке, а ей, видимо, повезло меньше, и она застряла в том дьявольском мире — и они что-то с ней сделали… Он содрогнулся и спросил себя, как может такое быть. То, о чём он рассуждал, было чистым безумием — попранием всех мыслимых законов природы и доводов рассудка. Но он сам её видел, вёл её за руку, дал ей свою одежду…

А ещё он купил последние грибы. Он не совсем отдавал себе отчёт, для чего проклятый порошок ему понадобился, но чувствовал, что лучше иметь его под рукой. Это был единственный мостик между дождливой реальностью и синим миром жутких видений.

Теперь ему нужен был человек, который мог бы разговаривать по-фински.

Человек, которому он доверял бы настолько, чтобы привести его в свою квартиру и показать девушку без лица.

Антон открыл рот и запрокинул голову. Дождинки, влетающие в рот, приятно холодили язык. Жалеть было бессмысленно, он себе не раз это говорил, но сейчас он именно это и делал. Как всё было бы хорошо, если они с Леной оставили своего ребёнка в живых. Они сейчас были бы в мире и любили друг друга. У неё стал бы расти пухлый животик. Конечно, рано или поздно нужно было бы сообщить родственникам. Потом помолвка… свадьба. Не прошло бы и года, как то, что вчера лишилось права на первый вдох, стало бы их первым малышом…

Он отогнал пустые мечты. Тем более что они никаким боком не касались того, что ему нужен специалист по финскому языку.

Антон сел в машину и поехал. Дождь пошёл сильнее. В салоне висела давящая тишина, но включать радио не хотелось. Остановив машину у входа в подъезд, Антон поднялся на шестой этаж. Лампочки в коридоре горели тускло — он едва различил серебристое число «63» на нужной двери. Нажав на кнопку звонка, он услышал мелодичный звон и машинально шагнул в сторону, чтобы его не увидели в глазке.

— Кто там? — послышался встревоженный женский голос.

— Это я.

Повисла пауза, показавшаяся ему бесконечной.

Потом голос с той стороны сказал:

— Уходи.

— Лена, послушай меня… Мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно.

Она молчала, но и не отходила от двери. Он приободрился:

— Я… в неприятном положении. Лена, только ты можешь мне помочь, иначе бы я не пришёл. Прости за наглость, но другого выхода у меня нет.

Щелкнул замок, и Антон зажмурился от яркого электрического света, ударившего ему в глаза. Лена наклонилась вперёд, не переступая за порог:

— Что ты здесь делаешь? Ты чем вообще думаешь? Слава богу, мама уже легла спать…

— Знаю, — виновато ответил он. — Потому и пришёл. Ты мне как-то говорила, что она всегда ложится спать в девять вечера.

— И чего тебе надо? Только быстро.

Глаза привыкли к свету, и он увидел, что она в домашнем халате и шлепанцах.

— Мне нужно поговорить.

— Ага, а со своей финкой поговорить не судьба?

В её голосе не было злости, лишь усталая ирония.

— Она не моя финка, — Антон замялся. — И я действительно не могу с ней поговорить… в общем… во-первых, я не знаю языка… а во-вторых, она попала в беду, а я не знаю, как ей помочь. — Он посмотрел Лене в глаза. — Она изуродована. Не может говорить. Не может видеть…

«И дышать», — добавил он про себя, видя, как поднялись брови Лены.

— Она нуждается в помощи, — закончил он. — В срочной помощи. Поэтому я пришёл сюда… Я больше никого не знаю, кто говорит на финском.

— Боже мой, — тихо сказала Лена. — Во что ты опять вляпался?

Он промолчал, изучая взглядом носок своего ботинка.

— Ты говоришь, она ранена? Вызови скорую.

— Не могу. Это не те раны, из-за которых вызывают скорую или полицию. Это… нет, лучше увидеть, чем объяснить.

— Если она не может говорить, почему ты так уверен, что она из Финляндии?

— Я звонил тебе днём, помнишь? Ты сказала, что «Suomi» — это по-фински. А она это слово написала на листе, когда я пытался выяснить, откуда она.

Лена надолго замолчала, и Антон подумал, что она сейчас захлопнет перед ним дверь.

— И ты пришёл сюда, — наконец сказала она, — считай посреди ночи, чтобы я поехала с тобой осматривать эту твою… финку?

— Я же говорил, она не моя. Я нашёл её случайно. Честно говоря, не понимаю, как она вообще тут оказалась. Надеюсь, что если удастся с ней вступить в контакт, это что-нибудь прояснит. Тогда и можно будет обратиться в полицию или сразу в посольство. Лена… — сказал он с мольбой.

Она приложила ладонь ко лбу, как будто у неё разболелась голова.

— Господи, ну… ну ты даёшь. После того, что было, вот так врываться… Только ты способен на такую наглость. — Она выпрямилась. — Ладно, хорошо. Сейчас разбужу маму, что-нибудь ей скажу, чтобы не беспокоилась, потом поедем. И учти: не ради тебя. Ради неё.

— Отлично! Спасибо, Лена! — просиял Антон.

Через десять минут они уже были в машине. Дождь прекратился; в свете фар поблескивали лужи на асфальте. Лена молчала, да и Антон не пытался заговорить. Он понимал: то, что Лена согласилась поехать с ним, само по себе величайшее чудо, и добиваться чего-то большего — это уже через край.

Разомкнул он губы только на лестничной площадке, когда они приближались к его квартире:

— Лена, я должна тебя предупредить. Она выглядит… не очень хорошо. Ты можешь быть напугана. Но она обычный человек, просто с ней что-то такое сотворили.

Лена бросила на него быстрый взгляд.

Антон повернул ключ в замке и переступил за порог. В прихожей было темно, но в гостиной горел свет. Телевизор играл музыку. Антон нажал на выключатель в прихожей и со странным ощущением в груди прошёл в гостиную. Лена шла за ним. Квартира выглядела до того обыденно, что он успел испугаться: как быть, если никакой девушки не окажется на диване? Что, если она исчезнет так же внезапно, как появилась? Он бы не удивился, но попробуй объяснить Лене, зачем он вытащил её из дома…

Девушка по-прежнему была здесь. Она лежала на боку, подложив под голову подушку, и, похоже, спала. Чистая кожа лица была хорошо видна. Антон вступил в гостиную, и в следующее мгновение Лена пронзительно закричала.

Он обернулся. Лена смотрела на гостью расширившимися глазами, крик сам собой изливался из её рта. Никогда прежде он не видел её в таком состоянии. Антон в отчаянии схватил её за руку и грубо потряс, одновременно загораживая собой буквально подпрыгнувшую на диване девушки.

— Лена… Лена, успокойся же!

Крик оборвался. Она посмотрела на него — разом побледневшая, с дрожащими губами, потерявшая всё былое хладнокровие.

— Это… — пролепетала она.

— Да, это она. Та финка, о которой я говорил. Теперь ты понимаешь, почему я не могу вызвать ни скорую, ни полицию…

— Но это же…

— Да, странно. Я сам не понимаю, как она так может жить. Но она человек. Просто человек. Понимаешь?

— Но…

Вроде бы Лена немного успокоилась, поэтому Антон отпустил её и обернулся к гостье. Та чувствовала себя немногим лучше Лены — крик напугал её, и она сжалась в комочек в углу дивана. Антон присел рядом с ней и сказал самым спокойным тоном, на который был сейчас способен:

— Всё хорошо. Всё в порядке. Она нам поможет. Поможет тебе.

Он хотел ещё что-то сказать ей, но тут решительно постучали в дверь. Антон чертыхнулся и метнулся в прихожую. В глазок он увидел, что за дверью стоит сосед, с которым он иногда здоровался на лестнице — крупный мужчина лет сорока. Антон открыл дверь.

— Да?

— Это у вас кричали? — без обиняков спросил сосед.

— М-м… да, у меня, — отпираться не было смысла. Антон увидел, как открылась ещё пара дверей поблизости, и из-за них выглянули любопытные лица.

— И в чём дело?

— Моя девушка прищемила палец в двери.

— А могу я её увидеть? — полюбопытствовал сосед, смерив Антона недоверчивым взглядом. У него упало сердце. Он хочет вломиться в квартиру? Ни в коем случае!

— Лена! — позвал он, полуобернувшись. — Ленусь! Подойди, пожалуйста!

Она подошла без единого слова, уже успевшая прийти в себя. Может, по-прежнему была бледновата, но в полутёмной прихожей это не было заметно.

— Кто эти люди? — спросила она.

— Дорогая, их встревожил твой крик из-за пальца.

— Ах да, — спокойно сказала Лена. — Я укололась иглой. Не обращайте внимания.

«Тьфу ты», — Антон плюнул в сердцах.

— Укололась? — медленно спросил сосед.

— Да, именно, — тон Лены стал вызывающим. — Палец показать?

Она оттопырила перед собой совершенно здоровый мизинец. Сосед, похоже, засмущался. Двери за его спиной разочарованно закрылись.

— Ладно, понятно, — сказал мужчина, отходя назад. — Только вы, пожалуйста, немного потише там, уже ночь всё-таки…

— Постараемся, — кивнула Лена и захлопнула дверь.

Посмотрев на Антона, который не смог удержаться от ухмылки, она отрезала:

— И чтоб эти твои «Ленусь» и «дорогая» были в последний раз.

— Хорошо, — смирно сказал Антон.

Вернувшись в гостиную, они оба стали смотреть на гостью, которая уже окончательно проснулась и беспокойно теребила пальцами край диванного покрывала. У Лены на лице опять не осталось ни кровинки, но на этот раз кричать она не стала.

— Как она сюда попала? — шёпотом спросила она.

— Ты не поверишь, — ответил он. — Да и я сам не так хорошо это понимаю. Лучше спросить её саму.

— Между прочим, я знаю финский не очень хорошо. Изучала, конечно, но когда это было…

— Но общаться хоть как-то ты сможешь?

Лена шагнула к девушке без лица. Было заметно, что это стоило ей немалых волевых усилий. Потом ещё шаг, ещё, и вот она уже присела на диване. Услышав шаги, отличающиеся от мужских, девушка сложила руки на коленях и повернулась на звук. Теперь Лена смотрела прямо в её пустое лицо. Антон осторожно обошёл их сбоку и вручил девушке бумаги и ручку.

— Гм… — Лена кашлянула. — Hei. Mikä sinun nimesi on?

Услышав знакомую речь, гостья вскинула голову. Будь у неё возможность выражать чувства мимикой, она вся засветилась бы радостью. Кисть с ручкой так и запорхала над бумагой.

— Что ты спросила? — шепнул Антон.

— Хочу узнать её имя.

Девушка развернула лист и показала им.

— Её зовут Мари, — прочитала Лена, делая ударение на первый слог. — Мари Сорса.

Услышав своё имя, девушка утвердительно кивнула. Лена снова заговорила на финском — медленно, подбирая слова, то и дело останавливаясь. Мари слушала. Потом перевернула лист и опять принялась писать — быстро и легко, тем же почерком с креном вправо.

— Я сообщила ей наши имена, сказала, что бояться нечего, — Лена перехватила вопросительный взгляд Антона. — И попросила рассказать, кто она и что с ней произошло.

Антон снова посмотрел на бумагу. Строки налезали одна на другую: Мари было трудно придерживаться ровной линии вслепую. Лена неотрывно смотрела туда, где у неё должно было быть лицо. Отвращения в этом взгляде не было, только удивление и жалость.

Затрезвонил звонок. В первую секунду у Антона перехватило дыхание — неужто неугомонные соседи всё-таки вызвали полицию? — но он тут же вспомнил, что ему должны привезти остатки порошка от Жени. Нервно кивнув Лене, он вышел в прихожую. На этот раз с грибами явился другой человек. Он быстро вошёл в квартиру и вытащил из кармана пакетик со знакомым фиолетовым содержимым. Один.

— И это всё? — разочарованно спросил Антон. — Всего один пакет?

— Мне сказали, что это всё, что осталось, — просипел пришелец. Сухой голос шелестел, как бумага.

Антон взвесил порошок на ладони. Всего один пакетик — три порции…

— Ну так что, платить будем? — напомнил человек, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Антон опомнился и отсчитал ему нужную сумму, вытащив бумажник из внутреннего кармана куртки. Только сейчас до него дошло, что он так и не снял одежду, вернувшись домой.

— Кто это был? — спросила Лена, когда он запирал дверь.

Антон повернулся к ней и молча показал пакетик с грибным порошком. На лице Лены отразилось замешательство:

— Чем ты, чёрт возьми, тут занимаешься?

— Я всё объясню, — сказал он, почувствовав внезапную усталость. Ноги заныли так, что, будь он один дома, не раздеваясь рухнул бы на кровать. — Но давай чуть позже, хорошо? Сначала прочитаем, что пишет эта девушка. Тогда тебе будет легче поверить мне.

Лена молча смотрела, как он кладёт пакетик в карман. Они вернулись в гостиную. Мари успела исписать весь лист и ждала, вращая в пальцах ручку.

— О'кей, — сказала ей Лена, забирая бумагу. — Me vain lukea.

Она стала читать то, что написала Мари, беззвучно шевеля губами. Антон с интересом наклонился вперёд, тоже скользя взглядом по кривым строкам, но для него записи оставались китайской грамотой.

— Может, будешь читать вслух? — предложил он.

— Отойди, — отрезала Лена. — Мне и так сложно понимать, что тут написано. Когда закончу, перескажу.

Немного обидевшись, Антон сел на диван в стороне от женщин и запрокинул голову на спинку дивана, глядя на потолок. «Заснуть бы сейчас, — подумалось ему, — а когда проснусь, пусть никого из них в квартире не будет». Он опустил веки и стал вслушиваться в размеренные щелчки секундной стрелки часов над диваном…

— Эй! — его бесцеремонно потрясли за плечо. — Ты что, заснул? Проснись!

Он нехотя открыл глаза. Веки успели слипнуться, голова гудела. Свет от лампы полоснул прямо по заспанному разуму.

— А?

— Проснись. Я… я дочитала.

У Лены дрожал голос. Антон выпрямил спину, щелкнув позвонками, и посмотрел на неё:

— Что с тобой?

— Со мной-то ничего, — она горько улыбнулась, но тут же закусила губу, как в судороге. — Но вот что с вами обоими, мне не понять…

Мари по-прежнему сидела на краю дивана, как провинившаяся школьница, и играла ручкой.

— Что она написала?

Лена опустила взгляд на исписанный листок:

— Она всё время пишет о каких-то синих грибах.

У Антона ёкнуло сердце. Он поправил:

— Не синих, наверное, а фиолетовых.

— Да какая разница! — отмахнулась Лена. — Эта девушка пишет тут какие-то ужасные вещи. Если бы она сейчас не сидела рядом со мной, я бы… Чёрт побери, это всё похоже на бред наркомана.

Он молчал, ожидая продолжения.

Если верить написанному, то знакомство с грибами у Мари состоялось почти так же, как у Антона: у неё внезапно умер отчим в автомобильной аварии, и сразу после похорон, когда она пребывала в лёгком шоке, кто-то из друзей предложил заглушить боль наркотиками. Мари прежде не пробовала наркотики, но согласилась, чтобы забыть о свалившейся беде хотя бы ненадолго. Они достали через своих знакомых грибы и втроём с подругами приняли по порции. После этого она попала в фиолетовый мир.

— Она пишет, что блуждала там довольно долго, прежде чем наткнулась на «них», — Лена приложила указательный палец к бумаге. — Не уточняется, что именно, но она обвела это слово ручкой. В общем, она не смогла убежать от них, и они её поместили в клетку… Тут написано, что ты знаешь, о чём она говорит.

— Знаю, — подтвердил Антон, сцепив пальцы так сильно, что затрещали костяшки.

Мари не знала, сколько времени она провела в фиолетовом аду: там не было смены времени суток, а она чем дальше, тем больше теряла связь с окружающим миром. Однажды, проснувшись в своей клетке, она обнаружила, что лишилась носа. Боли не было — просто на месте носа осталась чистая кожа, и она не могла дышать. Она испугалась, что умрёт от удушения, но этого не произошло. По прошествии времени у неё исчез и рот.

— Она пишет, что после этого поняла, к чему всё идёт, и попыталась сбежать, — читала Лена. — Но не получилось. Её вернули обратно.

То, чего Мари боялась, произошло: после очередного цикла беспамятства она не смогла разомкнуть веки. Её лишили глаз. После этого разумное существование для неё практически кончилось. Слепая и немая, она ощущала себя не живым существом, а неодушевлённой частью фиолетового мира, и мечтала лишь, что однажды не проснётся, потому что во время сна у неё украдут то немногое, что у неё осталось: рассудок.

— Потом… — Лена перечитывала последние написанные строки. — А потом пришёл ты. Она сразу поняла, что ты не из обитателей фиолетового мира, и стала просить помощи, как могла. И ты ей помог, и… вот и всё, — закончила она неуверенно. Она смотрела на Антона, словно увидела в первый раз какое-то диковинное животное в зоопарке, которое вот-вот покажет свой коронный трюк. А Антон не мог оторвать глаз от Мари. Он догадывался, что с ней произошло, ещё до того, как услышал от Лены, но… боже, что пришлось ей пережить! Лене не понять, никому не понять, кто не был в том сумрачном мире, насколько это уродливое место, и что значит провести там хотя бы минуту. Он пробыл там совсем недолго, и ему хватило сполна. А бедная финка застряла там на многие дни, может, месяцы, запертая в той дьявольской клетке! Как её разум мог такое пережить? Как она может так скрупулёзно писать об этом?

— Слушай… — начала Лена, но тут он вскочил и принялся расхаживать по гостиной. Усидеть на месте после услышанного не было возможности.

— Нужно же что-то с ней делать, — Лена будто говорила сама с собой. — Она очень больна. Ей нужно в больницу, не знаю… Может, ей там помогут с лицом… объяснят весь этот её бред…

— Это не бред, — Антон остановился у окна.

— В любом случае, согласись, с головой у неё явно не всё в порядке, — Лена осеклась, заметив страшную двусмысленность своих слов.

— О да, это я заметил, — отозвался он. За окном была густая тьма, и ему захотелось шагнуть в эту ночь, которая казалась идеальной отсюда — из комнаты, наполненной электрическим светом, где всё было неправильно. Лена ждала его слов, но Антон всё стоял и стоял спиной к обеим девушкам, зачарованно глядя на улицу.

— Если ты хочешь, я могу сама позвонить в больницу, — заявила Лена наконец.

И тут его прорвало.

— Ну давай, звони! — в сердцах воскликнул он, порывисто обернувшись и стукнув кулаком по подоконнику. — Позвони им, смелее! Скажи, что тут у нас сидит девушка без лица. Как ты думаешь, каких врачей они отправят сюда в первую очередь? А если даже они приедут, посмотрят сами, поверят глазам своим — чем они смогут помочь этой бедняжке? Очень сомневаюсь, что медицина сейчас в состоянии так запросто пришивать людям новое лицо.

— И что ты предлагаешь взамен? — Лена тоже почти кричала. — Сидеть так и пялиться на неё? Она же может в любой момент умереть — об этом ты подумал? Сейчас она жива невесть каким образом, но что, если это лишь временно, и с каждой секундой она всё ближе к гибели?

Антон не нашёл, что на это возразить. У него была иррациональная уверенность, что с девушкой ничего подобного не случится, но попробуй это докажи… Мари настороженно слушала их перепалку.

— Я не знаю, — сказал Антон. — Просто… не хочется, чтобы вообще кто-то обо всём этом дерьме узнавал. Чёртовы грибы…

— Грибы? — Лена нахмурилась. — Вот что, дружок, теперь твоя очередь. Давай-ка расскажи без утаек, как ты вообще влип в эту историю.

Антон бегло описал, каким образом к нему попал фиолетовый порошок, не останавливаясь на подробностях того, зачем он ему понадобился. Зато о мире по ту сторону адских грибов рассказал Лене очень подробно — по крайней мере, ту часть, которая сохранилась в сознании. В какой-то момент слова уже выходили сами собой. Он не мог остановиться — ему нужно было об этом рассказать, выпустить пережитое из себя, чтобы оно не сожгло его изнутри. Он только стыдливо умолчал о том, что видел образ Лены до того, как погрузиться в царство кошмара.

Лена слушала его не перебивая, полузакрыв глаза. Казалось, она находится в дреме и едва прислушивается к рассказу, но она ловила каждое его слово. К тому времени, когда Антон закончил свой рассказ, её лицо было похожим на мел.

— Не знаю, что сказать, — прошептала Лена. Взгляд метнулся к Мари, которая, казалось, тоже вновь переживала свой кошмар со слов Антона, пускай и не могла его понять: она часто вздрагивала, как от холода, и оглядывалась по сторонам.

— Всё дело в грибах, — сказал Антон. — Мари их тоже принимала, ты же слышала. Одного не могу понять, ведь их вроде многие покупают, и ничего, все довольны… тогда почему с нами это случилось?

— От наркотиков глупо ждать хороших последствий, — сухо сказала Лена.

— Ох, прошу тебя. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— И давно ты стал наркоманом?

— Я не наркоман. Просто иногда, чтобы жизнь разнообразить…

— «Я не курю, могу бросить в любой момент» — так, что ли?

— Нет, не так! — Антон почувствовал раздражение. — Ты не видела настоящих наркоманов. Я видел, это пропащие люди. Да и какая, к чёрту, разница теперь? Собираешься мне мораль о здоровом образе жизни читать?

— Теперь-то разницы никакой, — Лена смотрела на него с любопытством, которое Антону совсем не понравилось. — Но днём раньше была разница. Я бы не хотела, чтобы отцом моего ребёнка был… такой человек.

Антона словно стукнули тюком с мукой по голове. Он открыл рот, чтобы достойно ответить на эту тираду, но не нашёл нужных слов. «Такой человек». Как много презрения и разочарования можно вложить в два слова… Он почувствовал, как пересыхает горло, свет в комнате меркнет, и он остаётся один.

— Думай, что хочешь, — выдавил он из себя. — Я не наркоман.

Пауза, которая настала после этого, могла бы затянуться, если бы не Мари, которая стала ожесточённо водить ручкой по воздуху, явно требуя бумаги. Лена сунула в руки девушки чистый лист. Мари написала на нём совсем мало слов и вернула Лене.

— Она пишет, что чувствует запах, — сказала Лена. — Запах того кошмара. И он становится сильнее.

— У неё нет носа, чтобы чувствовать запахи.

— Что она, чёрт возьми, имеет в виду? — встревожилась Лена. — Я никакого запаха не чувствую…

Антон втянул носом воздух и тоже не уловил ничего необычного. Может, Мари уже не может различать природу своих ощущений, и имеет в виду что-то другое? У неё остались уши — значит, речь могла идти о необычном звуке. Антон напряг слух, но и в этом плане всё было спокойно. Мари же буквально ёрзала на диване, и нельзя было втолковать напуганной девушке, что её страхи беспочвенны.

— Порошок, — вдруг произнесла Лена.

— Что?

— Твой пресловутый грибной порошок. Я видела, как ты положил тот пакетик в карман.

— При чём тут… — Антон остановился. — Ты думаешь, она имеет в виду это?

Он выудил пакетик из кармана и положил на раскрытую ладонь. Мари инстинктивно отодвинулась на дальнюю сторону дивана и обхватила колени руками. Девушка была близка к истерике. Лена осторожно положила ладонь ей на плечо.

— Убери эту мерзость, — отрезала она, не глядя на Антона.

Он спрятал пакетик на верхней полке шкафа для посуды в кухне, потом помыл руки над раковиной. Кожа ладони будто бы зудела там, где он прикасался к пакетику. Глупость, конечно…

«Запах того кошмара. И он становится сильнее».

Вернувшись в гостиную, Антон увидел, что Мари что-то пишет, положив бумагу на колени, а Лена по-дружески держит её за свободную руку.

— Она спрашивает, выбросил ли ты порошок, — сказала Лена, вглядываясь в неровные строки.

— Зачем? Я не собираюсь больше принимать его, но если дело дойдёт до полиции или больницы, то порошок — единственное доказательство того, что мы не чокнутые.

— «Мы»? Речь уже идёт о «нас»? — Лена приподняла брови.

— Ты же не собираешься убежать, оставив меня с ней? — Антон кивнул на пустое лицо Мари. — Извини, Лена. Я не хотел тебя втягивать в это… но если бы она хотя бы русский язык знала! Без твоей помощи мне не справиться.

— Что собираешься делать? Будешь держать её тут у себя, как домашнего питомца?

— Нет, я… то есть, конечно, я бы не хотел… — Антон присел на краешек дивана и зажал виски ладонями. — Боже, я не знаю, что делать. Совсем запутался.

Лена сказала что-то на финском. Мари кивнула, тревожно сплетённые пальцы её рук разжались, а сама она откинулась на спинку дивана.

— Я сказала ей, что ты избавился от него, — Лена смотрела Антону в глаза. — Я соврала ей.

— Это правильно. Иначе бы она не успокоилась.

— Бог ты мой, ты что, совсем ничего не соображаешь? Эта бедная девушка была где-то, и там ей вырезали лицо! Мы должны прислушиваться к её словам, что бы она ни говорила. Если она чувствует, что от грибов исходит опасность…

— Она так не сказала, — перебил Антон.

Лена поднялась с места:

— Вот что, любезный. Час уже поздний. Мне пора домой, отвези меня обратно.

— И что же мне с этим делать? — безнадёжно воскликнул он.

— Я вижу, что ты ничего не хочешь с этим делать. Честно говоря, мне порядком надоело слышать твои причитания, — Лена подобрала сумочку, лежащую у ножки дивана. — Надеюсь, завтра ты станешь немного умнее и отвезёшь её в больницу. Я сделала всё, что могла. Бедняжке, видимо, больше рассказывать нечего.

Она что-то ободряюще сказала Мари, и та опять кивнула. Будь у неё рот, наверное, попыталась бы улыбнуться. Во всяком случае, девушка выглядела повеселевшей, насколько это слово вообще можно было применить к человеку, находящемуся в её положении.

Лена повернулась к Антону:

— Сказала ей, что вернусь завтра. И я действительно вернусь. Как бы там ни было, я не собираюсь оставлять её одну вот так. А ты обдумай всё хорошенько за ночь, прошу тебя. Оттого, что ты будешь ходить кругами по своей квартире и плакаться мне в жилетку, ничего не решится.

— Забыла только добавить: «Будь мужчиной хоть раз в жизни», — уязвлённо отозвался Антон. Слова Лены были вдвойне больней, потому что он понимал, что они совершенно справедливы.

Лена не улыбнулась:

— Вот именно.

Больше они этим вечером не разговаривали. Лена сердечно попрощалась с Мари перед тем, как выйти из дома, а Антону и слова напоследок не сказала, когда он остановил машину у её дома (в который раз за эти дни?). Оставшись один, он включил радиоприёмник во всю мощь и погнал на большой скорости обратно по ночной улице. Хотелось ехать всё быстрее, чтобы лобовое стекло лопнуло от сопротивления воздуха, и ветер свистел в ушах, и «Форд», не выдержав чудовищной нагрузки, развалился на части прямо на ходу — но дорога до дома оказалась донельзя короткой, и слишком быстро он обнаружил себя заглушающим мотор, запирающим дверь гаража и поднимающимся по лестнице наверх, к себе.

«Она там».

Касаясь лбом железной двери, Антон всё повторял мысленно эти слова. Она там. Она там. Она там, и она не уйдёт, будет так же смирно сидеть на диване, безмолвная и жуткая, она — его проклятие, наказание за переполненную чашу грехов.

И она действительно была там, когда он вошёл в гостиную. Но не на диване, а у окна. Стояла, приложив обе ладони к стеклу, и напоминала маленькую девочку, которая очень хотела поехать с родителями, но её не взяли и оставили запертой дома. Вот Мари услышала его шаги и обернулась. Антон скользнул взглядом по нелепой надписи на её футболке: «УМОПОМРАЧИТЕЛЬНЫЕ СКИДКИ — ТОЛЬКО В МАРТЕ!!!» — и неожиданно на него навалился животный, невыразимый ужас, как голодный зверь на добычу.

— Я пойду спать, — сказал он, медленно пятясь назад. — А вы, ну это… можете телевизор посмотреть, или тоже вздремнуть. Почти полночь уже…

Она ничего не понимала, не шевелилась — просто стояла, и Антон подавил желание завыть от отчаяния. Он бросился в свою комнату и упал на кровать, зарывшись в мягкую подушку лицом. Зубы стучали, всё тело мелко дрожало, как осиновый лист. Он потрогал себя за лоб. Он был горячим.

«Не хватало только заболеть».

Ну и пусть, подумал Антон, сомкнув веки. Болезнь — это даже хорошо! Он просто немного поболеет, будут жар и рвота, а затем это кончится; однажды утром он проснётся и поймёт, что совершенно здоров, всё позади, и не было ничего из страшных событий последних дней. Да, пусть он будет болен…

Сон не дал ему избавления от тяжёлых мыслей — он просто заставил тело оцепенеть, в то время как разум продолжал медленно пульсировать, как маяк во мгле. Он лежал в таком пограничном состоянии, казалось, недели и месяцы, прежде чем услышал скрип отворяющейся двери. С трудом оторвав голову от подушки, он перекатился на спину, чтобы посмотреть, кто пришёл.

Это была Мари.

Первое, что он понял — в её облике произошли какие-то перемены. Потом до него дошло, что перемены заключались в том, что у неё появился этот самый облик. Вместо гладкой пустоты лица — глаза, нос, рот, губы, всё как полагается. В спальне было темно, и Антон не мог отчётливо различить её черты. Впрочем, уже то, что они имелись, заставило его выдохнуть с облегчением.

— Значит, теперь ты можешь говорить? — спросил он, и девушка ответила на чистом русском, без малейшего акцента:

— Да. Я могу.

— Замечательно! — обрадовался Антон. — Тогда уже можно обратиться куда надо, чтобы вернуть тебя домой… Как твой город назывался?

— Я не вернусь туда, — безразлично сказала Мари.

— Ну, тогда оставайся тут, — великодушно разрешил он. — Обживёшься, привыкнешь, а там, глядишь, и полюбишь матушку-Россию. Не так страшно у нас жить, как у вас на Западе малюют.

— Я не останусь.

Антону стало зябко.

— Не останешься… Куда ты тогда уйдёшь?

— Туда. Они ждут меня, — Мари сделала шаг вперёд. — Они ждут тебя. Ждут всех нас. Они хотят, чтобы мы прошли через бутылку. Я сопротивлялась им, как могла, но они сильнее.

Она подошла ещё ближе, и в мутном ночном освещении Антон увидел, что девушка плачет, и всё лицо мокрое от слёз.

— Не бойся, — пролепетал он, не в силах шевельнуть пальцем. — Никуда не надо идти. Мы останемся здесь. Мы со всем разберёмся. Всё будет хорошо. Ну же…

Слёзы из глаз девушки текли всё обильней, и цвет их переменился с прозрачного на вязко-чёрный. Обомлев, Антон смотрел, как её глаза оторвались от лица и скатились вниз, теряя форму, превращаясь в бурую жижу, смывая нос, будто его никогда не было. Остался только рот, из которого тоже текла чёрная желеобразная жидкость, и девушка без лица произнесла:

— Слишком поздно.

Она приподняла подол белой футболки. Трусиков на ней не было, и Антон увидел, как её белые бёдра сходятся в пустой участок кожи. Ни волосинок, ни впадинки. Между ног у девушки ничего не оказалось — та же абсолютная пустота, что на лице. Мари завернула футболку ещё выше, и Антон увидел на её солнечном сплетении выжженное клеймо: «ЭТА РАБЫНЯ ЯВЛЯЕТСЯ СОБСТВЕННОСТЬЮ ФОЛЭМА».

Мари наклонилась к нему — рот её тоже уже начал смываться крупными чёрными каплями — и успела прошептать два слова, прежде чем Антон взвыл и перекатился на дальнюю сторону кровати, нечеловеческим усилием разорвав путы сна. Не рассчитав сил, он грохнулся с кровати на пол и окончательно проснулся. Спальня была пуста, никакой Мари здесь не было, и лопатки, на которые он приземлился, возмущённо заныли. Кряхтя, Антон поднялся на ноги. Голова кружилась страшно, во рту пересохло, тело горело огнём. Хватаясь за стены, он вышел из комнаты и на цыпочках стал пробираться на кухню. В гостиной горел свет. Антон не удержался и заглянул туда. Девушка спала на диване в позе покойника, положив ладони на живот. В сознании вновь промелькнули её последние слова, сказанные, прежде чем губы почернели и превратились в пенящуюся чёрную жижу.

«Убей меня».

Пережитый кошмар не желал отпускать его. Антон выдул половину чайника, принял какие-то таблетки, которые нашёл в шкафу, и просидел на кухне целый час, пытаясь успокоиться. Но едва он закрывал глаза, как видение снова оживало: чёрный след от клейма на бледной коже девушки, глаза, выпрыгивающие из орбит и скатывающиеся по щеке… и два слова, прошептанные с искренней мольбой.

До утра ему удалось вздремнуть совсем чуть. Головокружение прошло: то ли таблетки помогли, то ли ночью болезнь была усилена впечатлениями от жуткого сна. Температура и недомогание остались, и Антон не стал готовить завтрак, хотя вчера весь день у него не было ни крошки во рту. Солнце, ненадолго появившись в разрыве туч низко над горизонтом, озолотило окна домов. Мари ещё спала, но Антон уже принял решение.

Лена подняла трубку после первого же гудка.

— Привет, это я, — торопливо сказал Антон. — Слушай, ты не могла бы заглянуть ко мне ненадолго по пути на работу? Я заберу тебя из дома, потом подвезу до университета. Буквально на пару минут, не больше.

— В чём дело? — по неважному голосу он понял, что прошлой ночью Лене тоже спалось плохо.

— Ты права. Я не могу её тут оставить. Я хочу сначала отвезти её в больницу, потом обратиться в полицию. Нужно, чтобы ты поговорила с ней и сказала об этом, чтобы она не испугалась.

— Хорошо, — живо отозвалась Лена. — Приезжай за мной.

Перед тем, как он оборвал связь, он успел услышать в динамике:

— Ты поступаешь правильно, Антон.

Он внезапно понял, что за всю суматоху вчерашнего вечера она ни разу не называла его по имени, и не смог сдержать улыбки. Настроение непонятно почему приподнялось.

Впрочем, улыбка недолго держалась на его лице. Солнце вновь зашло за тучи, и краски поблекли. Антон почувствовал, как грудь давит тревожное предчувствие, которое не имело ничего общего с предстоящим допросом в больнице и полиции. Сон вспоминался снова и снова, умоляющий шёпот висел над ушами. Ему казалось, что он чего-то не понял, упустил нечто очень важное. Антон раздражённо помассировал виски, чтобы избавиться от вновь накатившего головокружения, и вышел из комнаты, чтобы спуститься вниз. Мари ещё не проснулась, это было к лучшему.

Когда он вернулся через полчаса в квартиру вместе с Леной, девушка уже сидела в левом углу дивана — место, которое она прочно закрепила за собой, как котёнок песочницу. Пока Лена беседовала с Мари (если это можно было называть беседой), Антон отправился в кухню и снова припал к носику чайника губами. Пить хотелось до одури: горло уже через пару минут после глотка воды опять становилось сухим, как папиросная бумага. Он с упоением сделал добрую полудюжину глотков, прежде чем заметил, что вода имеет необычный привкус.

Необычный. Но до боли знакомый. В памяти проснулось воспоминание из детства — он лежит на кроватке, сраженный корью, а бабушка подносит к его лицу стакан с жёлтой настойкой из полевых трав.

Поперхнувшись, он разжал пальцы. Чайник упал на пол, и вода выплеснулась на линолеум — не прозрачная, а с отчётливым чернильным оттенком.

Антон перевёл взгляд на шкаф, где он вчера спрятал пакетик с порошком. Дверца шкафа была приоткрыта. Он хорошо помнил, что закрыл её плотно.

Он вцепился пальцами себе в горло, как будто это могло помочь изрыгнуть обратно всю гадость, которую он выпил. Но было поздно — фиолетовые грибы уже были в нём, растекались по его жилам, пленили дурманом тело и разум.

«Слишком поздно», — сказала Мари из сна.

И выжженное клеймо с неровными, красными от воспаления краями:

— Лена! — заорал Антон, выбегая из кухни. — Лена! Не подходи к ней, она опас…

Его крик перекрыл удивлённый женский возглас, перешедший в визг.

3

Он сидел посреди мерцающей дымки, подобрав ноги и обхватив их руками. Голову он положил на колени и безразлично смотрел на туман, обступивший его. Было холодно; когда он попытался оторвать друг от друга сцепленные пальцы, то обнаружил, что они окоченели. Он попытался встать, но и тут его ждал провал: тело перестало его слушаться и на все попытки шевельнуться отвечало только мелкой дрожью. Его на мгновение охватила паника — что, если контакт с телом ушёл навсегда, и он так и останется лежать в параличе, пока фиолетовая дымка будет постепенно разъедать его кожу, а потом кости? Отчаяние было таким острым, что он захрипел, насилуя застывшие воском голосовые связки, и стал биться, как попавшийся в сети окунь. В конце концов, замёрзшее тело постепенно стало возвращаться под его контроль. При малейшем движении суставы издавали хруст, будто в них кости перемалывались в порошок. Появилась колючая боль, которая заставила его заскрипеть зубами, но это было лучше, чем абсолютная нечувствительность, которая владела им минуту назад.

Наконец, он почувствовал, что может предпринять ещё одну попытку встать. На этот раз это ему удалось. Впрочем, когда он выпрямился, голова закружилась так резко, что он замахал руками, чтобы не потерять равновесия.

Антон, вспомнил он. Его зовут Антон. Вслед за именем из тьмы начали выплывать воспоминания — одно за другим, как караван, пересекающий пустыню.

Самым ярким сохранившимся в памяти образом была сцена, которую он увидел, ворвавшись в гостиную: Лена лежала на диване, на ней восседала девушка без лица и душила её. Лицо Лены было перепачкано фиолетовым порошком, она надсадно кашляла и брыкалась. Пустое место на лице Мари было гладким, лишь на лбу появились складки, выдававшие напряжение. Антон в два прыжка достиг дивана и отвесил Мари удар кулаком в правую щеку. Её голову мотнуло в сторону, но девушка без лица удержалась на Лене. Оторвав руки от её горла, она протянула их к Антону. Он хорошо запомнил её ногти, окаймлённые фиолетовыми краями. Второй удар пришёлся в челюсть Мари. Она упала на пол, как куль с мукой, и голова с глухим стуком ударилась о выступающий край дивана. В это мгновение в Антоне всколыхнулся стыд: дрался он в жизни всего несколько раз (последний случай был в ночном клубе, когда он ещё учился на первом курсе), но никогда прежде он не бил девушку, тем более в голову.

Отринув неуместные мысли, Антон наклонился над Леной и стал счищать её лицо от фиолетовой дряни: она хрипела и задыхалась, хватаясь за горло. Каждый раз, когда она выдыхала, из ноздрей текла жижа, образованная смешением слюны и порошка. Антону не нужно было гадать, что произошло: Мари подсыпала часть порошка в чайник — должно быть, за проведённое тут время поняла по звукам, что Антон частенько прикладывается к его носику. Когда он попался в эту ловушку, она вытащила из кармана брюк пакетик с остатками порошка и напала на Лену, заставляя её вдыхать отраву.

— Лена? — он провёл ладонью по её побледневшему лицу, убирая жижу. — Как ты?

Она перестала кашлять, но дыхание оставалось хриплым и тяжёлым: в трахее, должно быть, оставалось ещё много частиц порошка. Нос покраснел и расширился, на глазных яблоках выступили сетки сосудов. Лена смотрела мимо него в потолок, и грудь вздымалась и опадала очень медленно. Антона охватила жуть. Неужели она умирает?

— Ленусь? — он взял её за лицо и почти силой повернул к себе. Лена осторожно сглотнула слюну, поморщилась и выдавила из себя:

— Я же говорила, не называй меня больше так.

У Антона будто гора с плеч свалилась. Он вымученно улыбнулся и встал с колен. Нога задела руку Мари, которая валялась на полу, не подавая признаков жизни. Он опустил взгляд на неё и удивлённо замер: кожа девушки перестала быть белой и на глазах принимала синюшный оттенок, будто она прямо здесь, в квартире, принялась разлагаться. Он отскочил от неё, испугавшись, что вот-вот она схватит его за лодыжку, но Мари так и не шевельнулась. Зато пустое лицо, повернутое вбок и обрамленное растрепавшимися тёмными волосами, темнело и шло волнами, как в некачественном телевещании.

У Антона во рту стало очень сухо. Начиная от груди, по всему телу стало разливаться приятное щекочущее ощущение, такое знакомое и предвещающее погружение в кошмар.

«Она успела отравить нас. Чёртовы грибы уже в наших мозгах…».

— Лена, вставай, — сказал Антон. — Нам надо уходить…

Лена как раз приподнималась, схватившись рукой за спинку дивана. Перехватив взгляд Антона, она посмотрела на пол и как-то странно икнула. Потом кое-как встала и шагнула к нему. Он вовремя заметил, что её ноги стали подгибаться, и успел подхватить Лену. Впрочем, пол покачивался и под его собственными ступнями. А Мари всё преображалась — теперь возле дивана лежала не девушка, а нечто тёмно-фиолетовое, раздутое, в крапинках и пупырышках. Поддерживая Лену, Антон поспешил к выходу, но тут двери гостиной закрылись сами собой перед его носом, издав громкий скрип, как проржавевшие ворота. Одновременно все окна стали чёрными, словно кто-то выплеснул на них дёготь. День, который только начинался, мгновенно уступил место непроглядной ночи, в которой Антон с Леной остались вдвоём…

… если не считать большого неуклюжего существа, который поднимался на свои толстые ноги и издавал сиплый звук, похожий на дыхание больного пневмонией.

— Мамочка, — прошептала Лена. Она прижималась к Антону изо всех сил, и он чувствовал паническое биение её сердца. — Что происходит?

«Бабочек, я так понимаю, сегодня не будет», — обречённо подумал Антон, машинально поглаживая волосы Лены, чтобы хоть как-то её успокоить.

Пупырчатая тварь приближалась к ним, грузно переставляя подобия ног, а им было некуда отступать. Дверь гостиной пропала совсем, выродившись в гранитный обелиск со множеством высеченных надписей. Антон мог сказать, даже не читая их, что это список пропавших людей. Может быть, среди них уже были его с Леной имена.

— Закрой глаза, — сказал он девушке. — И не бойся. Это всё из-за грибов. Я уже принимал их, тогда всё так и было. Всего лишь галлюцинации — скоро их действие закончится, и мы проснёмся.

Поверила ли она? Или её острый ум даже в такой ситуации отказывался уступать своё первенство и воскресил в её памяти рассказ Мари со всеми подробностями? Антон не знал. Но Лена коротко кивнула и смежила веки. А он наблюдал за приближающимся к ним созданием, пытаясь справиться с рвотными позывами. Отвращение вызывал не только вид твари, но ещё и заплесневелый сладковатый запах, которым от неё несло. Когда кожа существа стала отслаиваться и спадать вниз, вонь стала такой выраженной, что от неё мутило. Тошнотворное действо заворожило Антона: он, не мигая, смотрел, как монстр сбрасывает пупырчатую оболочку. Под ней оказался гигантский рот с пухлыми губами, занимающий большую часть его тела. Губы на секунду сомкнулись, издав влажный причмокивающий звук, потом раздвинулись в широчайшей ухмылке, представляя взору красную горловину, которая уходила в бесконечность. Языка у существа не было. Оно придвинулось к Антону вплотную, приперев его и Лену к стенке.

«Бутылка, — осенило Антона. — Вот о чем меня пытались предупредить все те образы. Но я не слушался их, и теперь эта горластая уродина сожрёт нас обоих, и мы затеряемся в фиолетовом аду, как бедная Мари…».

Красный круглый коридор с живыми стенами простирался перед ним. Большие губы аркой высились сверху: они по-прежнему ехидно ухмылялись. Тварь знала, что им некуда деваться. На руке Антона почти без сознания повисла женщина, которую он тоже втянул в это безумие.

Он сделал шаг. Лена пока ещё была на ногах и шла, ведомая его рукой, не открывая глаз. Антон вспомнил, как он точно так же вёл под руку девушку без лица — она тоже покорно шла за ним, доверившись ему, но это её не спасло. Он сглотнул комок в горле, чувствуя, как ноги снова перестают принадлежать ему самому, и его уносит всё дальше в это ненасытное горло — а может, уже пищевод? Или кишечник?.. Неважно. В бутылку стоит только войти, а дальше твоя воля уже ничего не решает, и всё идёт само собой.

Антон произнёс имя Лены, сам не зная, чего от неё хочет. Она слабо промычала что-то невразумительное, и он успокоился. Главное — она пока здесь, с ним, и он сделает всё возможное, чтобы их не разлучили. Он не даст им так легко забрать её, чтобы они истязали её, как Мари.

Он переоценил свои силы.

По сути, Антон «отключился» ещё до того, как они достигли дыры в конце пищеварительной системы монстра, которой заканчивалось путешествие. Нет, он не потерял сознание, но кто-то бесцеремонно ворвался в его разум и превратил его в безликого, безучастного наблюдателя, отняв у него все стремления и чувства. Это происходило постепенно — он ощущал, как в голове поселился незваный гость, и сначала пытался как-то противостоять ему, собирая волю в кулак, но силы были неравными, и вскоре само понятие «воля» стало выглядеть для Антона чем-то бессодержательным. Единственное, что у него было — это способность видеть, что происходит, отрешённо и холодно. Так видеокамеры на перекрестках смотрят на кровавую автокатастрофу, фиксируя каждый момент трагедии, но не участвуя в нём. Все мысли свернулись в мёрзлые комки, которые потом осыпались, как снежный замок под ураганом, и если что-то и осталось в сознании, так это единственная пульсирующая во тьме фраза, которая тоже имела терпкий фиолетовый оттенок.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

Утверждение казалось ему непререкаемой высшей истиной, заслоняющей всё. Лена, кажется, открыла глаза и что-то у него спрашивала, но Антон молчал, поглощенный единственной мыслью, которая сейчас только и имела значение. В синем сумраке мелькали силуэты, их обступающие. Лену оторвали от него — она кричала, отбивалась и пыталась убежать, но преимущество в фиолетовом тумане было на стороне местных тварей, и вряд ли ей удалось убежать хотя бы на десять шагов. Странно, но на самого Антона твари не обращали внимания, лишь большая крыса задержалась перед ним, присев на корточки. Антон увидел, что с тех пор, как он видел это существо в последний раз, в его облике произошли перемены — крыса обрела человеческое лицо, натянутое на морду. И глаза теперь были не сплошными чёрными бусами, а имели зрачок и голубую радужку. Оглядев Антона, крыса шлёпнула гибким длинным хвостиком себе по спине и убежала в туман.

Оставшись один, Антон некоторое время тупо простоял, покачиваясь вперёд-назад вместе с волнами, которые иногда проносились в дымке, потом сел и подобрал ноги. Голова стала ясной и кристально чистой, и даже преследовавшая его мысль о величии Фолэма больше его не тревожила. Холодное умиротворение охватило его, и он почувствовал, как медленно сливается с туманом, теряя те остатки самостоятельного существования, которые ещё оставались с ним…

Сколько времени прошло с того момента? Даже под страхом смертной казни Антон не смог бы ответить на этот вопрос, хотя бы примерно. Может быть, прострация длилась несколько минут, и та крыса всё ещё шныряла где-то поблизости. А могли пройти целые века — нет больше ни крысы, ни Лены, ни одного из его друзей и знакомых…

— Эй… — просипел Антон. Звук заглох почти сразу — плотная завеса тумана поглотила его. Но всё же собственный голос приободрил его. Он ещё цел. У него не отняли лицо или голос, он может двигаться. Может быть, не всё потеряно…

Он сделал несколько неуверенных шагов в тумане и остановился. Куда ему идти? Все стороны одинаковы — везде дымка, пронизанная призрачным синим свечением. Ни один звук, который мог бы послужить ориентиром, не пробивался сквозь неё. Антон зря напрягал слух в надежде услышать голос Лены. Сладкий запах, запомнившийся ему с прошлого визита, забивал нос — запах, который напомнил ему, что он вовсе не так одинок в этом призрачном океане, как кажется, и порождения этого края без солнца могут бродить под боком.

В конце концов, Антон пошёл, куда глаза глядят — другого выбора не было. Он надеялся, что в итоге куда-нибудь, да доберётся, как в прошлый раз. Тогда ему не пришлось долго ходить, чтобы увидеть запертую клетку, где крыса пожирала человека. Вспомнив об этом, Антон вздрогнул. Нет, не думать ни о чём, не размышлять — просто идти, идти и идти, резать это марево своим стылым телом и надеяться на лучшее…

Но отвлечься не получалось. Тишина и спокойствие способствовали полёту мыслей и воображения, и Антон раз за разом возвращался к моменту, когда от него уводили Лену. Где она сейчас? Что с ней сотворили? Он замотал головой, чтобы вытряхнуть оттуда плохие мысли, но напрасно: образы один страшнее другого заполняли разум, заставляя его сбивчиво дышать.

Первые минуты Антон ещё пытался удерживать в себе показания внутреннего компаса, чтобы идти по воображаемой линии, ведущей строго вперёд, но вскоре окончательно запутался и махнул на это рукой. Иногда ему казалось, что он уловил шевеление за дымкой недалеко от себя, но, скорее всего, это были лишь переливания светящегося тумана. Скоро он перестал обращать на них внимание и просто делал шаг за шагом, уходя глубже в фиолетовое царство. Поверхность под ногами оставалась идеально гладкой и матовой, как в офисе. Воздух теплее не становился: Антон то и дело дышал на свои пальцы, когда они снова начинали неметь. Щеки первое время горели огнём, потом потеряли чувствительность. Интересно, подумал Антон, может ли он тут замерзнуть насмерть после многих часов бесплодных блужданий, как неудачливый турист в зимней тайге?

Потом он увидел свет.

Поначалу он принял огонёк, появившийся слева от него, за очередной мираж. Но, в отличие от предыдущих видений, этот свет не рассеялся сам собой после нескольких шагов, и Антон приободрился. Через минуту он уже почти бежал к неяркому сиянию, который тоскливо пробивался через туман. Огонёк рос быстро — похоже, он располагался не так далеко. Антону понадобилось около пяти минут, чтобы добраться до его источника. Им оказался фонарный столб. Конструкция была будто выдернута из городской улицы и осторожно перенесена сюда — так садоводы пересаживают кустики. Линий электропередач видно не было, но это не мешало лампе под чёрным абажуром изливать сияние. Прямо под столбом в узком кругу света стоял металлический стул с высокой спинкой. Подойдя к нему, Антон с ужасом увидел под стулом большое тёмное пятно. Кровь — а что это ещё могло быть? На засохшей луже валялись обрывки толстой верёвки. Кровавая лужа была обильно усеяна какими-то крошечными деталями, напоминающими втулки. Наклонившись, Антон понял, что эти «детальки» — человеческие зубы, выдранные с корнем.

— Господи, — прошептал он, ощущая шествие мурашек по спине.

Одно лишь обстоятельство немного ободряло его: какие бы ужасы ни творились в этой пародии на стоматологический кабинет, это было очень давно. Старая кровь успела въесться в пол, обрывки верёвок, которыми был связан «пациент», прогнили, на ножках стула проступала ржавчина. Лену не могли привести сюда, иначе все следы пыток были бы свежими. Хотя это если он не просидел в кататонии слишком долго…

«Зачем они это делают? — Антон ещё раз оглядел место кровавого действа, кусая губы. — К чему им калечить людей, лишая их частей тела? Какой в этом смысл?».

Ответов у него не было. А были ли они вообще? Может, этим тварям нужно только одно — наслаждаться страданием тех, кого они истязают. Разве это было бы так уж удивительно?

Лампа на фонарном столбе зашипела и погасла. Пару секунд красная нить накаливания была видна во тьме, потом и она остыла и перестала давать свет. Антон резко обернулся, уверенный, что пока он рассматривал это место, за его спиной появился нежеланный гость, замахнувшийся для удара. Ведь если гаснет свет — это верный признак того, что нечисть рядом. Это он усвоил с детства, с тех осенних вечеров, когда бабушка рассказывала ему сказки на ночь…

Гость и правда был, но немного меньшего размера, чем он ожидал. Антон поначалу его и вовсе не увидел. Лишь когда рука, лежащая на полу, дала о себе знать нетерпеливым постукиванием, он опустил взгляд и удивлённо моргнул. Рука была оторвана по локоть, пальцы её безостановочно сжимались и разжимались. Когда Антон обратил на неё внимание, она подняла указательный палец и согнула его несколько раз в недвусмысленном жесте: «Следуй за мной». После чего развернулась, ловко перебирая пальцами, и стала уползать в туман. Антону ничего не осталось, кроме как идти за странным проводником. Тот двигался очень быстро — ему пришлось пуститься чуть ли не бегом. Слишком близко подходить к себе рука не давала, а когда Антон отставал, то останавливалась и раздражённо поворачивалась к нему кистью. В один из таких моментов Антон увидел то, что заставило его сердце болезненно ёкнуть. Ногти на кисти руки были окрашены лаком клубнично-розового оттенка. Этот цвет он бы не перепутал ни с чем другим — даже в неверном фиолетовом сумраке.

Не может быть!

Отчаяние возобладало Антоном. Он застыл, как сломанный механизм, так и не сделав очередной шаг за проводником. Рука ждала его, время от времени потирая указательный палец о средний, будто почесывалась. Каким-то одной ей известным образом узнав, что Антон стоит на месте, она недоуменно поползла назад.

— Не подходи! — взвизгнул Антон и отшатнулся. Рука дёрнулась, как от удара, потом опять начала усиленно жестикулировать: следуй за мной, иди ко мне, пойдём со мной. Алые ногти мелькали и исчезали. Трясущийся Антон в ответ тряс головой из стороны в сторону, как будто рука могла это увидеть.

Неизвестно, к чему привела бы эта ситуация, если бы Антон вдруг не почувствовал дрожь под ногами. Пол сотрясался от поступи громадного существа. Определить, с какой стороны оно приближается, было невозможно. Рука тоже ощутила это: воспользовавшись замешательством Антона, она подползла к нему, уцепилась за краешек брюк и стала отчаянно дёргать. Он едва подавил желание хорошенько пнуть по ней. Но что-то в голове подсказало, что сейчас лучше идти, куда рука просит: если он нарвётся на эту тварь, под которым качается пол, то может ничего хорошего для себя не ждать. Немного помедлив, он, наконец, избавился от оцепенения и побежал туда, куда его дёргала рука Лены. Та быстро сползла на пол и в мгновенье ока перегнала его. Шаги неведомого существа стали отдаляться, а вскоре перестали быть слышны вовсе.

Антона стала одолевать одышка. Холодный сладковатый воздух наполнил лёгкие серебристыми иголками. Рука тоже сбавила темп, но она явно делала это не от усталости, а соответствуя скорости своего спутника.

Дальше они шли без приключений. Один раз Антон увидел поодаль свет, напомнивший ему о давешнем фонарном столбе, но большого желания идти туда, чтобы узнать, что за пыточная мастерская под ним устроена, у него не возникло. Туман, кажется, немного поредел — если раньше за десять метров нельзя было различить ни зги, то большую клетку впереди он увидел задолго до того, как приблизиться к ней.

— Антон!

Лена прижималась лицом к металлическим прутьям, будто хотела протиснуться сквозь них, но щели решетки были слишком узки, и эта затея была обречена на провал. На Лене была та же одежда, в которой она утром прибыла в его дом — светлая деловая блузка, чёрная юбка ниже колен, туфли на низких каблуках. Причёска сбилась, и рыжие волосы в беспорядке сыпались на плечи. Все органы на её лице, к громадному облегчению Антона, были на месте. И клетка, в которую она была заключена, не шла ни в какое сравнение с той, в которой он нашёл Мари — она была не менее двадцати шагов в ширину и была похожа на просторную комнату.

— Антон, это ты?

— Да, это я, — он подбежал к ней. Усталость забылась, он почувствовал прилив сил. — Как ты?

— У меня… всё в порядке.

Её голос был странный, натянутый и в то же время нарочито ровный. За то время, пока Антон встречался с Леной, он научился определять, что если она говорит таким тоном, значит, что-то очень нехорошо.

— Лена, Леночка, — он погладил её по лицу, чтобы удостовериться, что она действительно тут, что это не злая шутка синего тумана. — Всё будет хорошо, мы выберемся. Я сейчас открою эту чёртову клетку…

Он протянул к ней свою руку через прутья, но Лена не сделала ответный жест. Глаза её увлажнились. И тут эйфория, накрывшая ум Антона, исчезла, как утренняя роса. Он внимательно посмотрел на неё и открыл рот.

— Они просто отвалились, и всё, — сказала Лена так, как будто речь шла о сломанной вешалке. Она беспомощно приподняла культи и коснулась ими решетки. Длинные рукава блузки свисали бесформенным тряпьем.

Оторванная рука осторожно тронула ногу Антона. Должно быть, это был своеобразный успокаивающий жест, но он едва не подпрыгнул.

— Даже больно не было, — удивлённо продолжала Лена. — Сидела тут, выплакала все слёзы, потом захотела почесать щеку — а правая рука возьми да оторвись по локоть. Ну и левая за ней, когда я попыталась придержать ею правую… Они оба лежали передо мной, как в фильмах ужасов, потом ещё и шевелиться начали.

Говоря это, она всё постукивала культями о прутья.

— Лена, не стоит сейчас рассказывать…

— Они были как маленькие дети. Сначала я боялась их до потери пульса, но потом поняла, что они вовсе не злые. Ты бы видел, как они тут дурачились. Едва поняли, что их двое, так тут же принялись колотить друг друга, царапаться, а потом помирились и стали пожимать кисти один другому. Я смеялась, пока колики не начались, — Лена улыбнулась. — А потом они полезли ко мне на колени. Совсем как наша старая Мурка. Только я, конечно, не могла их погладить. Зато могла говорить с ними. Я сначала рассказывала им сказки, какие помню, но им было не очень интересно. Тогда я стала говорить о себе, о том, как я попала в это место. Это им понравилось больше, они слушали и просили ещё. Показывали большой палец.

Лена засмеялась и посмотрела под ноги — рука, которая привела Антона, пролезла в клетку и нежно почесывала ей лодыжку.

— Когда они поняли, что я не могу выбраться сама, а где-то есть человек, который может мне помочь, они сразу воодушевились. Принялись бегать, скакать, показывать мне знак победы. И вместе убежали от меня, только помахали в последний раз. Я думала, что больше их не увижу, — она присела на корточки и вытянула культю к оторванной руке. Та приподняла кисть и коснулась того места, куда она раньше была прикреплена. Лена улыбнулась уголками губ и поднялась:

— Значит, она всё-таки нашла тебя?

Антон, лишившийся на время дара речи, кивнул.

— Ты не видел её левую подружку?

— Н-нет, — с трудом выговорил он.

— Надеюсь, её не поймали те монстры, — озабоченно пробормотала Лена. — Не хотелось бы такого. Она очень милая, да и в конце концов, это же моя рука. Может, если мне удастся сохранить их при себе, врачи смогут пришить их обратно. Как вырезать что-то из чрева, в этом они мастера, посмотрим, на что ещё они годны…

— Лена, послушай, — перебил её Антон. — Нам надо уходить. Помоги мне найти дверь у этой клетки.

— Никакой двери тут нет, — сказала она. — Они сбросили меня сверху.

— Сверху? — Антон посмотрел вверх. У клетки не было потолка — прутья вырастали железным кустарником до семи метров в высоту и там обрывались, превращаясь в острые копья.

— Ну да. Та крылатая тварюга просто подняла меня в когтях, потом влетела в клетку и выпустила меня. Хорошо, что рёбра не переломала.

«Что ещё за летающая тварь?». Вопрос был готов вырваться сам собой, но в последний момент Антон сдержался: Лена и так рассказала слишком много. Если ей позволить и дальше погружаться в ужасные воспоминания, то она может впасть в истерику.

Он взялся за прутья решетки и попробовал развести их в стороны. Ничего не получилось — металл был жёстким и прочным. Чтобы погнуть такое, трактор нужен. Но если двери в клетке нет, то как вызволить Лену оттуда?.. У Антона засосало под ложечкой. Чтобы не подать виду, он притворился внимательно разглядывающим устройство прутьев.

— Знаешь, а может, вытаскивать меня вовсе не обязательно, — заметила Лена.

— Ты о чём?

— Если подождать, то я могу убежать по частям. Отвалятся ноги, потом голова, туловище на две части разделится — тогда я уже вся смогу пролезть через решетку. А тебе останется только собрать всё это, как конструктор «Лего».

— Лена, прошу тебя, не сходи с ума, — Антон поморщился. — Дай подумать. Я сейчас что-нибудь придумаю…

Рука выбежала из клетки и, сжав кисть в кулак, несильно стукнула Антона по щиколотке, снова пустив ему холодок по позвоночнику. Впрочем, на этот раз страх быстро сменился раздражением.

— Ну что опять? — спросил он у руки, который вытянул указательный палец и нервно постукивал мизинцем по полу.

— Там кто-то есть, — сказала Лена.

Антон оглянулся, готовый к худшему.

Он узнал этот силуэт сразу — в конце концов, это было первое, что он увидел в этом пространстве, когда в первый раз принял фиолетовые грибы. Теперь тот позавчерашний день, когда он ещё не совершил необратимых ошибок, казался Антону полузабытым сном, но его он отлично помнил. Это торжественное парение в воздухе, эта идеально круглая форма, этот остановившийся взор, который преследует тебя из варева дымки…

Глаз.

Липкий страх накатил, как цунами, захлестнул всё сознание — и отхлынул назад. На Антона вдруг напало звенящее спокойствие. Он попался, и на этот раз ему некуда бежать. Не остаётся ничего другого, кроме как вступить в противостояние с этим галлюцинаторным существом, чего бы это ему ни стоило. Пусть он проиграет вчистую, и потом его прикуют цепями, чтобы гигантская крыса жрала его лицо заживо — пока Лена жива, и он может что-то сделать для неё, он не убежит…

Антон сжал кулаки, глядя на приближение монстра. Проскочило сожаление, что он не догадался с утра положить в карман свой перочинный нож — в руках имелось бы хоть какое-то оружие…

Глаз остановился. Антона от него разделяло всего несколько шагов, и человек видел, как сужается большой чёрный зрачок, изучая его, как под микроскопом.

— Антон, — тихо позвала Лена.

Должно быть, зрачок — его слабое место, размышлял он. Если повредить центр, то он больше не сможет видеть — то есть считай, что будет выведен из строя. Да и вообще, что эта несуразная тварь может ему противопоставить? У него ведь нет ни зубов, ни клыков, вообще ничего, чтобы представлять угрозу…

— Антон, ты меня слышишь?

— Да, — сказал он, не оборачиваясь.

— Он нам не враг.

— Что?

— Левая рука. Она говорит, что этот… глаз… он не хочет нам зла.

Антон позволил себе на миг отвлечься: посмотрел на вторую руку, которая бодро подбежала к Лене и попеременно то поднимала большой палец, то указывала в сторону глаза, который по-прежнему ничего не предпринимал. Правая рука лежала в сторонке, скептически потирая ладонь мизинцем.

— Это она привела его сюда? — недоверчиво спросил Антон. — А откуда она знает, что он не враг?

— Должно быть, как-то понимает, — в голосе Лены не было большой уверенности.

— А вдруг она ошибается? Он мог ввести её в заблуждение.

— Но он вроде бы не собирается нападать, — Лена кивнула в сторону глаза. Тот чуть повернулся, уставившись на девушку. Чёрное пятно зрачка увеличилось. Что это означало, Антон не имел ни малейшего понятия. И расслабляться он не собирался.

— Я видел его здесь в свои первые визиты, — скороговоркой произнес он. — Он преследовал меня. Когда я спасал Мари, глаз хотел остановить меня, несся за мной аж до порога моей квартиры…

Он запнулся, сообразив, что этот случай далеко не так однозначен, как ему раньше казалось. Ведь Мари Сорса из Финляндии («ЭТА РАБЫНЯ ЯВЛЯЕТСЯ СОБСТВЕННОСТЬЮ ФОЛЭМА») оказалась совсем не той, за кого он её принимал, разве не так? И все неприятности начались с того, как он вытащил девушку без лица отсюда и привёл в свой дом. Причём это ему удалось подозрительно легко — ни одна местная тварь даже не пыталась ему помешать, только глаз старательно гнался за ними…

— Чёрт побери, — потрясённо прошептал Антон. — Значит, ты…

Глаз подплыл ближе, и он ощутил на своём плече горячее дыхание Лены.

— О чём ты говоришь? — тихо спросила она.

— Это её глаз, — сказал Антон. — Глаз Мари. Он отделился от неё, когда она была в клетке. Как… как твои руки.

Мгновенно он представил, как в синих просторах где-то бродят остальные части лица финской девушки — второй глаз, нос, её губы, язык, брови. Да уж, до такого даже Гоголь вряд ли смог бы додуматься…

— Но почему он такой большой? — голос Лены вырвал его из разыгравшейся фантазии, в которой он уже видел, как случайно встретившие друг друга части лица безуспешно пытаются вновь стать единым целым.

— Я не знаю. Может быть, нам так только кажется?

— Но он же размером с половину меня… Ой, смотри-смотри, полетел! — вскрикнула Лена. Глаз действительно начал набирать высоту. Он и раньше не касался пола, но теперь взлетал вверх без усилий, как воздушный шар, наполненный гелием. Вместе с тем он чуть наклонился вниз, чтобы держать Антона и Лену в поле зрения. Руки доброжелательно помахали глазу вслед.

— Куда это он? — растерянно спросил Антон. Глаз воспарил над железными прутьями и сместился вперёд, попав на территорию клетки.

— Боже мой, он спускается, — у Лены застучали зубы. — Он идёт ко мне! Зачем он это делает?

— По-моему, он хочет вытащить тебя оттуда.

— Что?!

— Лена, подумай, — он коснулся её щеки. — Он ведь может летать, так? И он достаточно крупный, чтобы поднять с собой вес. Если ты как-то зацепишься за него…

— Нет! — воскликнула Лена. Глаз тем временем почти достиг пола и повис, выжидательно вонзив взор в девушку.

— Лена, это твой единственный шанс спастись…

— Чёрт возьми, Антон, чем ты думаешь? У меня нет рук! Как я, по-твоему, должна ухватиться за него? — она приподняла культи и потрясла ими. Пустые рукава закачались, как шторы у открытого окна.

— М-м-м… — действительно, Антон об этом не подумал. Он представил Лену, седлающего глаз, как коня, но картина получилась такой нелепой, что он предпочёл забыть о такой идее. Он беспомощно смотрел на глаз, который неподвижно висел рядом с Леной, и вдруг ему почудилось, что он движется, но… как-то странно.

«Нет, не движется, — поправил его внутренний голос. — Он увеличивается».

И это было так. Лена стояла к глазу боком, поэтому не замечала этого, но Антон отлично видел, как тот с каждой секундой разбухает, как будто в него закачивают воздух. Гладкая поверхность вибрировала, все детали строения увеличивались вместе с глазом — провал зрачка, линии на радужке, красноватые сосуды, даже тёмные пятна внутри. Изменение размера не было равномерным — оно шло то быстрее, то медленнее. Антона посетила мысль, что глазу такой фокус, должно быть, даётся нелегко.

Лена что-то сказала ему, и Антон ответил коротким движением головы. Лена повернулась, увидела глаз, который к тому времени успел увеличиться раза в полтора, и замолчала. Даже руки, казалось, зачарованно следили за этой метаморфозой: они обе напряженно вцепились в прутья и иногда только подергивали пальцами.

Через минуту глаз уже достиг роста Лены, и ей пришлось потесниться в угол. Мелкие морщины, которые раньше можно было заметить на его поверхности, исчезли бесследно. В отверстие зрачка теперь можно было просунуть голову. Вибрация становилась всё более частой — из-за этого казалось, что нелепое существо перед ними бьётся в судорогах. Антон услышал очень тихий звук, будто где-то далеко порвалась туго натянутая гитарная струна, и тут же на белке глаза расплылось алое пятно. Лена шумно выдохнула.

«А он не лопнет? — Антон, чувствовал, что теперь он и сам близок к истерическому припадку. — Боже, да если он лопнет, то зальёт содержимым всю клетку!».

Глаз не лопнул. Достигнув двухметрового диаметра (в таком виде он был очень похож на детский ярмарочный шатёр), он перестал увеличиваться. От пола его по-прежнему отделяло расстояние в локоть. Глаз плавно повернулся к Лене, зрачок расширился.

— Забирайся на него, — услышал Антон свой изменившийся голос. — Теперь ты можешь просто лечь на него, и он вынесет тебя оттуда.

— Но мои руки… — Лена облизнула губы.

— Ты сможешь это сделать без них, — заверил её Антон. — Давай, попробуй. У тебя получится.

Сказать было легче, чем сделать. Может быть, если бы Лена потеряла свои руки давно, и у неё было время как следует натренировать ловкость ног, это было бы пустяковым делом. Но в нынешних условиях для неё забраться на двухметровый шар было почти невыполнимой задачей, хотя сам глаз делал всё возможное, чтобы помочь ей — опустился на пол и даже слегка приплюснулся. Но всё было тщетно, пока Антон не додумался позвать Лену ближе к решетке и приподнять её. Не так давно ему уже выдался случай носить её на руках. Антона поразило, насколько Лена стала легче. Неужто руки были так тяжелы, что она теперь стала весить, как маленькая девочка?

Наконец, всё получилось. Лена легла на глаз животом вниз — её ноги закрывали обзор зрачку, но глаз ничем не выразил своё недовольство. Он медленно взлетел вверх, держась почти вплотную к решетке (должно быть, считал, что так будет безопаснее для Лены), осторожно перевалился через острые края и опустился на пол. Девушка не издала ни звука, пока глаз был в воздухе, лишь издала протяжный полустон-полувздох, сползая со странного транспорта на твёрдую опору. Руки торжественно зааплодировали, не жалея ладоней друг друга. Бросившийся к Лене Антон увидел, что она прокусила губу до крови, но, похоже, сама этого не осознавала.

— Спасибо, — сипло сказала она глазу, который стал сдуваться до прежних размеров. — Чем бы ты ни был… спасибо.

Глаз ответил равнодушным взглядом. Антон, тоже благодарно кивнул ему, помогая встать Лене на ноги. Она дёрнула головой, откидывая за плечо упавшие на лицо волосы, и спросила:

— Что будем делать теперь?

— Нужно найти выход, — сказал Антон. — Я как-то в прошлый раз выбрался отсюда — значит, мы можем сбежать и теперь.

Он умолчал о своей догадке, что в предыдущий визит ему просто позволили уйти, не чиня препятствий.

— Где находится выход? — спросила Лена. — Как он выглядит?

— В тот раз это была дверь, — ответил Антон без уверенности. — Мы с Мари просто бежали и наткнулись на неё. А где она находится… да чёрт его знает. Помню только, что там неподалеку были такие же клетки, только поменьше.

— Смотри, — шёпотом перебила его Лена. — Он, кажется, зовёт нас за собой.

И вправду, глаз удалялся — пятился назад, не отворачиваясь от них. Смысл жеста смог бы понять даже дурак. Антон ощутил облегчение. Ну, конечно! Глаз ютится в этом фиолетовом мире очень давно и, должно быть, изучил всё до мелочей. Им c Леной нужно просто идти за ним, и он приведёт их к заветному спасению.

— Пошли, — взволнованно сказал он и машинально протянул к Лене руку. Он тут же опомнился и убрал её, но она, конечно, заметила.

— Пошли, — вторила она, но только обращаясь к своим отделённым рукам. Те засуетились, подбежали к ней — ни дать ни взять болонки, боготворящие свою хозяйку. Антон даже украдкой улыбнулся — ничего не мог с собой поделать.

Они двинулись колонной, не отставая друг от друга ни на шаг, чтобы не потеряться в фиолетовом тумане. Шествие возглавлял глаз (убедившись, что все поняли его правильно, он перестал пятиться и поплыл в более привычном для себя положении, так что Антон теперь видел его заднюю половину, без зрачка и опутанную сетью больших и малых сосудов). За ним шёл Антон, то и дело оглядываясь на Лену. Лена ничего не говорила; взгляд у неё был тусклым, но вполне осмысленным, и она иногда слизывала с прокушенной губы капающую на подбородок кровь. За ней ползли руки — сначала левая, потом правая, которая замыкала колонну.

«Если мы выберемся из этой передряги, — мысленно пообещал Антон сам себе, оглядываясь на Лену и видя её волосы, прилипшие к щекам, — я выясню через Женю, откуда на самом деле берётся эта дрянь. Пусть даже мне потребуется не один год, я найду месторождение этой отравы и всё спалю к чёртовой матери».

Уйдя в свои мысли, он немного замешкался; вместе с ней сбавила шаг и Лена. Правая рука, не ведающая об этом, обогнала хозяйку и врезалась в ногу Антона. Он недоумённо посмотрел вниз, и рука тут же виновата отбежала назад. Он проводил её взглядом, и у него возник вопрос, от которого у него скрутило живот — неужели всё так и останется, даже если они с Леной спасутся? Когда он вытащил Мари к себе, лицо к ней не вернулось. Значит ли это, что Лена тоже останется калекой? А может быть, её руки тоже перекочуют в реальность и будут жить в её доме на правах домашних любимцев? Думает ли сама Лена сейчас об этом, когда следует за ним и дышит ему в затылок?

Какой бред! Антон нахмурился, стараясь отогнать навязчивое видение — Лена в домашнем халате месит тесто на столе, но вместо рук у неё протезы-крюки. И пока она занята выпечкой, в ванной комнате её руки старательно прополаскивают в тазике одежду, экономя время хозяйки…

Бред, это да. Но слишком близкий к тому, чтобы стать реальностью. Антон не мог так просто избавиться от своих фантазий, потому что на сей раз этот фиолетовый мир не казался фантазией. Во время первого и даже второго приёма грибов он чувствовал зыбкость кошмара. Даже в худшие моменты он ощущал свою связь с тем настоящим миром, где он родился. Он знал, что всё вокруг нереально. На этот раз ничего подобного не наблюдалось. Сознание было кристально ясным, ничто не намекало на сон или спутанность разума из-за наркотика. Этот туман, эти существа, он сам — всё было на самом деле.

Глаз вдруг перестал двигаться, и Антон едва не впечатался в него лицом. Следом за ними остановилась вся процессия.

— Что случилось?

Глаз резко развернулся. Зрачок был широким настолько, что занял почти всю радужку. Ничего хорошего это явно не сулило.

— Почему … — начал Антон, и тут глаз наехал на него, едва не сбив с ног. Возмущённый возглас готов был сорваться с его губ, но ещё один взгляд на панически пульсирующий зрачок остановил его.

Тихо. Вот что глаз хотел сказать им. Где-то близко была угроза.

Антон повернулся к Лене и приложил палец к губам. Она слизнула кровь с губы и быстро кивнула. Руки тоже перестали шевелиться — так они и стояли фантастической инсталляцией несколько секунд, вслушиваясь в тишину.

«Что же он заметил? — размышлял Антон, прикрыв глаза. — Ничего ведь не изменилось, всё по-прежнему тихо…».

Нет. Был шорох. Почти неслышный, почти не раздражающий слух, но всё же уловимый. И он шёл не из одного места, а из всех направлений сразу.

Их окружали.

Глаз бросился вперёд. Он мгновенно сжался до размера футбольного мяча: наверное, для лучшей маневренности. Антон задержался всего на три-четыре секунды, чтобы поднять на руки Лену. На этот раз её лёгкость была ему на пользу. Лена вертела головой из стороны в сторону, пытаясь понять, откуда исходит угроза. Антон бежал, как мог, но всё равно стал отставать от проводника. Чёрный круглый силуэт был пока виден в тумане, но ещё минута, и он заблудится…

Что-то ударило его в ногу. Опять эта проклятая рука! Антон склонил голову, процеживая: «Брысь!» — но увидел, что это не рука. Рядом с Антоном бежала серая тварь и улыбалась ему крысиными зубами на человеческом лице.

— Стой на месте! — выкрикнула крыса визгливым высоким голосом. — Нас тут много, всё равно не уйдёте!

Антон не стал тратить время на ответ — он прибавил скорости, прижимая Лену к себе. Но тут из тумана впереди вынырнула ещё одна мохнатая тварь, доходящая ему до колен, и перегородила путь. Антон не успел среагировать: споткнувшись, он упал лицом вниз, по пути извернувшись, чтобы не придавить Лену. Колено выстрелило острой болью, и он заскрипел зубами.

— Отлично сработано! — выкрикнула крыса с человеческим лицом. Тварь, к которой она обращалась, самодовольно пискнула.

Антон поднялся на колени, не отпуская Лену. Она шептала ему в ухо беспорядочные слова, но он их не слышал. Всё его внимание было переключено на то, что происходило вокруг них: из тумана появлялись всё новые и новые крысы, которые смыкали кольцо вокруг них. Десятки. Потом сотни. Одни были пухлыми и дородными, а другие — облезлыми, истощенными. Но все глазки-бусинки были обращены на них.

«Вот и закончен побег». Из-за горечи, которая отозвалась болью в ушах, Антон даже всхлипнул вслух. Он смотрел, как крысы расступаются, давая дорогу своему предводителю — исхудалому грызуну, который носил краденое лицо.

— Отдай нам её, — сказала крыса. Ухмылка пропала с лица, и теперь оно вновь стало тем, чем являлось на самом деле — посмертной маской покойника. — Ты не должен был освобождать её.

— Нет, — хрипло сказал Антон. Лена зашевелилась в его руках, и он крепче сжал её в объятиях.

— Мы её всё равно возьмём.

— Попробуйте.

Сверху раздался хищный клич, напоминающий рев льва. Лену словно пробило молнией: Антон почувствовал, как её кожа мгновенно покрылась пупырышками. Она знала этот звук.

Из-за фиолетовой дымки вылетела ещё одна крыса — только крупнее раз в пять, чем остальные, и толстая, как бочка. За её спиной трепыхались тонкие перепончатые крылья. Казалось удивительным, как такая нежная конструкция удерживает всю эту бесформенную серую массу на лету. Задние лапы у существа почти атрофировались, зато на мощных передних были птичьи когти. В когтях летучая крыса сжимала глаз, заплывший кровью.

Крыса с человеческим лицом вскинула голову и противно пискнула. Его писк подхватили остальные; Антон едва не оглох. Летучая крыса подлетела к толпе подпрыгивающих серых тварей и выпустила глаз из когтей.

— Нет! — закричали Антон и Лена одновременно.

Глаз исчез в мятущейся толпе. Раздались отвратительные хлюпающие звуки, а потом — треск, будто рядом раздирали платье на куски. Но всем удовольствия отведать глаз не выпало, и всего через десяток секунд крысы разочарованно подались назад. Немногие из них удовлетворённо облизывали усики тонкими язычками. Глаз пропал, будто его и не было.

Крыса-предводитель не принимала участие в этом недолгом пире — она не отводила взгляд от Антона, который оцепенел от ужаса.

— А ведь то же мы можем сделать с тобой, — с угрозой выговорила она. — И намного, намного медленнее. Ты видел, как это бывает.

У Антона потемнело в глазах. Всё вокруг расплылось в одном синем пятне, за исключением мёртвого лица, которое смотрело прямо на него.

— Нет, — сказал он. — Не отдам.

Лена попыталась отстраниться от него, упираясь культями в грудь:

— Антон, я…

— Не отдам! — страшно закричал он. По рядам крыс прошло волнение.

«Это конец. Сейчас тварь даст им знак, и они все набросятся…». Он даже перестал дышать.

— Эта женщина не твоя, — сказала крыса, наклонив голову вбок. — Она рабыня Фолэма. Ты не можешь этого изменить. Нам не нужны мужчины — во всяком случае, сейчас. Просто отдай её, и ты вернёшься в свой мир. Такое мы позволяем редко.

Он молчал. По вискам покатился пот, зубы стучали так, что болели дёсны. Лена подняла голову и прошептала ему в ухо:

— Антон, отдай им меня. Их слишком много, мы ничего не можем сделать. А так ты хотя бы вернешься домой…

На кратчайший миг он почувствовал, как лёгкие набирают воздух, чтобы исторгнуть из горла слово согласия. Но наваждение прошло, и из него вышло совсем другое слово, столь же короткое:

— Нет.

Лена печально вздохнула. Её губы снова коснулись её, но вместо протеста, которого он ждал, она коротко, но нежно поцеловала его в мочку уха.

Обернувшись к своей бессчётной армии, крыса с человеческим лицом издала решительный писк, и твари бросились вперёд, как спущенные с цепи овчарки. Антон начал подниматься с колен, чтобы отшвыривать их от себя ногами, но не успел: они налетели, как серая вонючая волна, и опрокинули его вместе с Леной. Миг — и его отделили от неё, облепили все конечности, как полипы, пригвоздили к полу. Он услышал крик Лены и закричал сам, но рот тоже тут же забила тёплая шевелящаяся живая масса, и крик захлебнулся. Теряя сознание, он последним безумным усилием раздавил зубами крысу, залезшую ему в рот, но вместо крови в горло потекла вязкая склизкая масса, отдающая приторной сладостью. Он не успел удивиться этому, ибо сознание покинуло тело.

Но даже в беспамятстве крысы не оставили его в покое. Они роились в пустоте, в которой он парил. Иногда они тащили за собой Лену за волосы. Серые крысы, чёрные крысы, коричневые, фиолетовые; они заполонили Вселенную, заняв весь доступный вакуум. Он не мог избавиться от них. Когда Антона охватывала горечь, он тянулся к ним, чтобы раздавить. Иногда даже получалось, но твари, которых он убивал, осыпались вниз фиолетовым порошком, и там возрождались снова, как ни в чём не бывало.

Наконец, ему удалось выкарабкаться из этого тягучего пространства. Он пытался шевелить руками и ногами, но ему это не удалось, как и во время прошлого пробуждения. На этот раз дело было не в холоде: он чувствовал свои конечности, но они стали тяжелыми, будто налитыми ртутью. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, и как бы ни пытался дёргаться, всё было тщетно. «Как препарируемая лягушка», — с отвращением подумал он.

— Очнулся? — спросил знакомый тонкий голосок. Антон скосил глаза влево. Крыса с человеческим лицом сидела в двух шагах и ковырялась передними лапками в зубах.

Справа раздался писк. Там была ещё одна крыса, больше первой и более упитанная, с обычной крысиной мордой. Она с любопытством разглядывала Антона, сжимая в лапке кончик собственного хвоста.

— Ему не терпится приступить, — сообщила первая крыса и одним прыжком вскочила на живот Антона. Когти царапали кожу у пупка сквозь рубашку. — Я его понимаю. Когда я отдирал лицо от того беловолосого, то просто горел от возбуждения.

— Что с Леной? — сипло спросил Антон.

Крыса переместилась ему на грудь, касаясь своим лицом его подбородка. С такой близи было видно, что мёртвая содранная кожа начинает отслаиваться и шелушиться. Воняло просто ужасно.

— Ты о той женщине? — крыса принялась непринужденно тереться носом о его щеку. — Ты её больше не увидишь. Её забрал Фолэм.

— Кто такой Фолэм? — Антон пытался повернуть голову набок, чтобы хотя бы так уйти от крысиной вони, но шея превратилась в камень.

— Фолэм — это я, — крыса оскалилась. Между зубами вылез острый язык и лизнул Антона в нос.

— И он тоже Фолэм, — крыса кивнула на своего сородича. — Как и все, кого ты тут видел. Мы плоть от его плоти, дети Фолэма. Он создал нас. Он создал это место. Он здесь хозяин, и всё происходит так, как хочет Фолэм.

Вторая крыса обошла Антона и мягко положила передние лапы на его волосы, словно собралась сделать массаж. Антона от этого прикосновения пронзила игла ужаса. Он усилием воли заставил себя смотреть на крысу с человеческим лицом.

«Говори с ним. Не дай ему терять интерес, забалтывай, делай что угодно, чтобы он не отошёл. Как только он закончит с тобой, его приятель начнёт жрать тебя заживо…». Он сглотнул слюну, но горло было сухим, как бумага.

— Почему он забрал Лену? Зачем она ему?

— Расщепление, — с умным видом сообщила крыса. — Так, кажется, это у вас называется?

— Что?

— Разложение. Распад. Разбор на части. Это уже началось, когда она была в клетке, ты это видел. И будет идти до конца. Фолэму нужна не вся она, а её отдельная часть.

Антон едва соображал от ужаса, но слова крысы всё равно вызвали в нём какой-то интерес, смешанный с жалостью к участи девушки.

— Какая часть? — услышал он свой голос и тут же закричал: вторая крыса скрутила в лапе клок волос и дёрнула, вырвав их с корнем.

— А ты до сих пор не догадался? — усмехнулась крыса. — Что такого есть у твоей подружки, чего нет у тебя? Ведь иначе ты бы сейчас познавал прелести расщепления на себе.

Антон замолчал, не находя слов. Крыса захихикала:

— Фолэму нужны потомки. Но без женских органов у него не получается рожать новых существ. Вот поэтому, — она топнула лапами по его груди, — Фолэм позволяет обитателям вашего мира проникать сюда. Он отправляет своих потомков к вам в изменённом облике, чтобы мы там произросли и ждали своего часа. Жаль только, что у вас живут не одни женщины. Приходится ухищряться по-всякому, чтобы завлечь новых рабынь. А такие, как ты, только на корм и способны пойти…

Он спрыгнул с Антона, напоследок больно вонзив свои когти в его пупок. Антон вскрикнул снова — но не из-за боли, а потому что понял, что их беседа закончена, и сейчас начнётся самое страшное.

Крысы обменялись попискиваниями. Прошёл всего миг, и вторая тварь вскочила Антону на шею. Он услышал, как захрустели позвонки под его весом. Серое тельце с короткой шерстью заслонило весь мир, и Антон завизжал, отказываясь верить, что всё кончено. Крыса раскрыла пасть, усеянную треугольными зубками, и потянулась к его носу. Усики коснулись щёк человека. Он зажмурился, увидев, как смыкаются челюсти твари.

Боли не было. Антон выждал секунду, две, три — острые зубы не вонзались в плоть, и вес, давивший на горло, пропал. Крыса возмущённо пискнула, потом перешла на странный хрип, напоминающий кашель. Рядом с Антоном происходила какая-то суета, но он боялся открыть глаза. Лучше лежать так и представлять, что всё, что было до этого мгновения — полуночный вздор, вызванный палёной водкой или несвежими консервами…

Он так лежал, пока кто-то не потеребил его за плечо.

— Эй? Ты что тут, умер со страху?

Антон открыл глаза. Крыса с человеческим лицом рассматривала его, насмешливо наклонив голову. Мёртвое лицо было испачкано в чём-то, похожем на кровь, но имеющем фиолетовый цвет. На щеке крысы появилась глубокая ссадина.

— Что случилось? — прохрипел Антон, ничего не понимая.

— Ну, если коротко, то я тебя спас от смерти. Вот, смотри, — крыса провела лапой в сторону. Антон скосил взгляд и увидел, что вторая крыса валяется брюхом вверх. Глаза её были закрыты, уши серым тряпьем распластались по полу.

— Теряю хватку, — недовольно проворчала крыса. — Рассчитывал сразу горло прокусить, но куда там. Хорошо хоть лапы не подвели, пришлось шею свернуть. Зелен он против меня выстоять…

— Зачем ты это сделал?

— Может быть, я хочу тебе помочь.

— Но почему? — он перестал что-либо понимать.

— О, а вот это хороший вопрос, — крыса хихикнула. — Но прежде чем я тебе объясню, скажи мне одну вещь. Когда ты говорил, что не отдашь нам эту женщину, ты и в самом деле собирался умереть вместе с ней?

Антон посмотрел вверх. В причудливой игре тумана на один миг ему померещились черты лица Лены, которая смотрела на него с её обычной ироничной улыбкой.

— Да, — сказал он.

Крыса ударила хвостом по гладкому полу:

— И ты повторил бы тот же выбор, предложи я тебе ещё раз?

— Чего ты хочешь? — сипло спросил Антон.

— Отвечай на вопрос. Один раз ты это уже делал при менее приятных обстоятельствах, и тебе не составит труда дать ответ ещё раз.

— Спрашивай хоть тысячу раз, — отрезал он, вложив в голос всю твёрдость, которая в нём сейчас нашлась. — Мой ответ будет один.

Крыса с человеческим лицом опять наклонила голову.

— Интересно, — сказала она. — Очень интересно.

Антон молчал. После пережитых моментов высшего ужаса его вдруг стало сильно клонить ко сну, и он испугался, что потеряет сознание в этом месте.

— Что ж, в таком случае у меня к тебе такое предложение, — продолжила крыса. Она опять подошла к Антону, но не стала на этот раз взбираться на него. — Насчёт того, что твою женщину уже невозможно спасти, я соврал. Расщепление, как ты, наверное, заметил, процесс не быстрый, так что у нас ещё есть шансы добраться до неё, пока не будет поздно. Эй, ты меня, вообще, слушаешь?

Антон и правда стал плохо понимать смысл того, что он слышит. Высокий голос крысы распадался на отдельные не связанные меж собой слова, а слова были сгустками звуков. Фиолетовый туман стал ближе — он клубился над ним, даже когда он закрывал глаза. Он уплывал вместе с туманом куда-то, как бы ни силился противостоять силе этого невидимого течения. Что-то острое кольнуло в запястье, но это было не больно, а скорее щекотно. Антон опять различил лицо Лены за маревом — она улыбалась ей, звала к себе, и он покорно плыл к ней. Ещё немного, и догонит… Но Лена всё отдалялась, и он начал бояться, что может отстать от неё навсегда. Он бросился в дымку с головой, намереваясь догнать девушку в одном сильном рывке, но тут по щеке прошлись когти, раздирая кожу. Антон вздрогнул и очнулся. Крыса у его головы проводила лапой по его лицу. Исполосованная щека горела, как и правое запястье, которое стало мокрым и холодным.

— Слабый ты, — с укоризной сказала крыса. — Едва не умер. Пришлось немного попортить твоё тело, чтобы вывести яд. Зато теперь двигаться сможешь. Попробуй встать.

Антон поднял правую руку и поднёс её к лицу. Вена на запястье была прокушена, но вместо крови оттуда вытекало что-то синее и вязкое. С каждой покидающей вену каплей ему становилось лучше: тяжесть, налившаяся во все члены и не дающая шевелиться, уходила. Вместе с подвижностью к телу возвращалось ощущение холода и боль в ранах и ушибах, но он был готов это стерпеть. Антон сел, опираясь на руки, а потом поднялся под неусыпным наблюдением крысы.

— Молодец, — похвалила она. — Так вот, на чём мы остановились… Я говорю, что мы спасём твою драгоценную женщину, если ты будешь делать всё, как я скажу. Это-то тебе понятно?

Антон кивнул. Ему не было понятно ничего из того, что произошло тут за последние несколько минут, но крыса говорила о спасении Лены, и перечить не хотелось.

— Но ты мне будешь за это должен, — сказала крыса. Антон повернулся к ней:

— Должен?

— Да. Я вселюсь в твоё тело. Если бы я мог, то сделал бы это и сейчас, но это не так просто. Силой в чужой разум не вселиться, нужно согласие того, кто является изначальным хозяином, чтобы он не сопротивлялся. Вот ты и согласишься впустить меня к себе.

Антон молчал.

— Хорошая сделка, на мой взгляд, — крыса оторвала лапкой сухой клочок кожи от своего подбородка. — Если тебе так дорога эта женщина, что ты готов погибнуть вместе с ней, то тебе предложение должно понравиться. Женщина будет спасена и вернётся в свой мир. Я в твоём теле тоже попаду туда. Не волнуйся, трогать её я не буду, она мне безразлична. Думаю, у меня найдутся в твоём мире другие дела, поинтереснее.

— А что будет со мной?

— Полагаю, ты знаешь.

«Я умру, — подумал он. — Он предлагает мне пожертвовать жизнью ради Лены. Та же игра, которую мне предлагали раньше — смерть не для обоих, а только для одного. Но на этот раз жить останется Лена, а не я».

— Я согласен, — сказал он.

— Замечательно! — крыса захлопала лапками, имитируя аплодисменты. — Значит, договорились. Только сразу одно условие — тело ты уступишь мне в тот момент, когда женщина будет освобождена. Мне не хочется, чтобы вы вдвоём добрались до выхода и были таковы, оставив меня тут ждать гнева Фолэма.

— Нет, так не пойдёт, — Антон покачал головой. — Если меня не станет, как только ты займёшь моё тело, то как я могу узнать, что ты доведёшь Лену до выхода?

— А кто сказал, что тебя сразу не станет? Мы вполне можем жить вместе в твоём теле некоторое время, но главным стану я. Ты же видел ту женщину. Всё то время, что она провела в твоём мире, она оставалась жива, но телом рабыни владел один из детей Фолэма, — крыса снова хихикнула. — Иногда она начинала дергаться и пыталась предупредить вас, но это неизбежный риск. Конечно, мой собрат мог убить её разум в мгновенье ока, но ему были нужны её знания, воспоминания, привычки — и всё для того, чтобы заманить в наш мир новую женщину.

Антон вспоминал Мари, её странные, неуверенные жесты, как будто она всё делала в первый раз. Они с Леной списали всё на слепоту и перенесённый девушкой шок. И ошиблись. Как же эти твари уговорили бедняжку впустить их к себе в голову? Впрочем, после всех увечий она наверняка помешалась окончательно и даже не сопротивлялась вторжению…

— Как бы то ни было, — закончила крыса, — я обещаю не убивать тебя окончательно, пока мы не выйдем в твой мир. Да и вообще, наверняка я позволю тебе пожить там вместе со мной, пока не освоюсь в вашем мире… Ну что, убедил?

Она выжидающе смотрела на Антона и изображала нечто наподобие улыбки, не замечая, что вместе с кожей из подбородка она содрала часть губ, и улыбка выходила неполной — край губ свисал вниз, трепыхаясь при каждом дыхании. Антон не стал бы доверять подобному чудовищу даже паршивый грош, не то что жизни себя и Лены. Но выбора у него не было.

— Хорошо, — сказал он. — Но зачем тебе в наш мир? Что тебе там нужно?

Ущербная улыбка крысы исчезла:

— Хоть это и не твоё дело, ладно, так уж и быть, отвечу. Понимаешь, здесь скучно.

— Скучно?

— И не говори, что ты этого не заметил, — крыса заговорщицки понизила голос. — Нас тут тысячи, если не десятки тысяч, и все на одно лицо. Всё, что интересует Фолэма — это плодить потомков, а то, каково нам тут приходится, ему безразлично. Индивидуальность у потомков очень слабая. В этом смысле мне повезло: я взял себе лицо того белобрысого и с этого мгновения осознал в полной мере, что я живу… Будь я таким, как он, — она указала лапой на поверженного монстра, — меня бы не интересовало ничего, кроме выполнения приказов. Но лицо существа из вашего мира сделало со мной странные вещи. Мне стало понятно, что я, хоть и плоть от плоти Фолэма, имею свой разум и свои суждения. Мне тут больше неинтересно. Мне надоел туман, осточертели дурацкие погони за пришельцами, которые наглотались грибов в своем мире. Пытать их, конечно, здорово, но поймать получается одного из сотни, остальные появляются тут совсем ненадолго, потом возвращаются к себе. А женщин Фолэм не даёт нам трогать, всё себе забирает. Почти всё время мы шляемся без дела и развлекаемся тем, что нападаем друг на друга, иногда даже убиваем. Да разве это жизнь?

Антон ничего не сказал. Крыса опять улыбнулась:

— Ну, если у тебя больше нет вопросов, то пойдём. Время дорого, расщепление-то идёт, пока мы болтаем тут.

Она отвернулась и засеменила в туман. Антон двинулся за ней.

— А это больно? — спросил он. — Расщепление?

— А я откуда знаю? — сварливо откликнулась крыса.

«Они просто отвалились, и всё». Он вспомнил удивлённые слова Лены, и ноющее чувство, которое разгоралось в груди, стало чуть легче. Когда у неё оторвались руки, боли не было. Наверняка и сейчас Лена не мучается…

У Антона возникло чувство дежа-вю — он опять шёл сквозь уплотняющуюся фиолетовую дымку, ведомый чудовищем из бредовых снов. И опять там, за маревом, сновали шустрые тени, которые пугали его до икоты — но крыса живо реагировала на каждый шорох, издавая властный писк, и приближающиеся грозные силуэты рассеивались, как миражи. Пол, кажется, кренился вниз, и идти стало легче. В какой-то момент они прошли мимо пустых клеток причудливой изогнутой формы — помещенные в них люди были бы вынуждены согнуться пополам, извернув руки и ноги в немыслимом положении. На Антона напала мимолётная паника — ему показалось, что тварь обманула его и изначально вела сюда, чтобы заточить в клетку, но крыса прошла мимо стальных конструкций, даже не повернув головы. Скоро туман стал таким плотным, что Антон едва видел серого спутника, который был в двух шагах впереди. Пол растерял свою полированность, стал неровным, бугристым. Сладкий привкус в воздухе усилился. Антону стало не по себе. В этой части неправильного мирка он ещё не был…

— Мы идём к Фолэму? — спросил он.

— Тише, — цыкнула крыса. — Услышат ещё. Нет, не к Фолэму. И не приведи случай идти к нему. Если он прознает про мои планы, то конец и тебе, и мне. Так что помалкивай.

Антон послушно замолчал. Они продвинулись ещё немного, и вдруг его уши уловили крик, и он ударил Антону по голове, как тяжёлая кувалда. Туман глушил звуки, искажал их, но он не перепутал бы этот голос ни с чьим другим. Кричала Лена. Громко и пронзительно, как тогда, в гостиной его квартиры, когда на неё напала Мари.

— Стой! — прошипела крыса. — Стой, тебе говорят! Ты всё испортишь… Ах, чтоб тебя!

Но Антон уже забыл о твари с лицом мертвеца. Забыл о могущественном Фолэме, о том, где он находится. Для него во всей Вселенной остался лишь этот мучительный крик. Он побежал вперёд.

— Лена!

Туман расступался перед ним, но не спешил ничего показывать. Но крик становился громче — значит, он бежал в правильную сторону. Антон сжал кулаки. Виски полыхали с каждой ноткой визга. Он разорвёт голыми руками любого, кто мучает Лену. Пусть даже это сам хозяин этого кошмара, перед которым местные твари так преклоняются…

— Лена!!!

И тут в голове взорвалось маленькое солнце, и холодная дымка окрасилась кровью. Антон схватился за лоб, отпрянул назад и замотал головой, пытаясь вытряхнуть из ушей назойливый хрустальный перезвон. Под ладонью, над правым глазом, набухла большая шишка. Антон застонал, упрямо сделал шаг вперёд — и снова наткнулся лицом на решетчатое ограждение, заслонившее дорогу.

— Лена, — тупо произнёс он единственное слово, ютящееся в его голове.

Она была где-то рядом. В тумане. И кричала. Антон прижался лицом к решетке так сильно, что вновь образовавшаяся шишка смялась, заставив всё вокруг снова окраситься в багряный цвет. И в этом зловещем окрасе он увидел, как по ту сторону на кочковатом полу расселись в тесный круг с полдюжины мохнатых крыс. Они над чем-то копошились, рвали это зубами, тянули куски лапами. «Что-то» было живо, оно трепыхалось, пыталось ускользнуть, ещё надеялось спасти себя. Сначала Антону показалось, что это большой червяк. Но вместо головки у «червяка» оказались пятеро маленьких червяков. Когда-то они были белыми, но под зубами и когтями крыс стали красными.

«Это рука», — понял Антон. Одна из двух — левая или правая? Отсюда было не разобрать. Они пытались помочь им с Леной выбраться отсюда, и ведь это у них почти получилось. А теперь они в плену у монстров, и их раздирают на куски.

Руки Лены. А сама она где-то совсем близко, и всё кричит, кричит…

Она чувствует их. Она ощущает их боль.

— Прекратите! — закричал Антон, ударив кулаками по прутьям решетки. — А ну, сюда!

Крысы все как одна подняли головы и посмотрели на него. Антон увидел их окровавленные морды и длинные шевелящиеся усики. Рука, улучив момент, опять попыталась уползти, но одна крыса — самая мелкая из всей компании — спохватилась и вгрызлась в её локоть зубами. Лена, крики которой было утихли, снова издала истошный визг.

Потом они надвинулись на Антона. Без переглядываний, пауз и колебаний, они наступали на него широкой шеренгой, как натренированные овчарки. На месте осталась только та, что приглядывала за рукой. Антон сделал один шаг назад, второй. Он не мог убежать, оставив Лену этим чудищам — но стоя так, лишался всякой надежды на её спасение…

Позади него раздался раздражённый писк — это подоспел его спутник-перевертыш. Крысы, уже протискивающиеся через решетку, замедлились, сбились с ритма наступления. Но так и не прекратили идти на Антона, пока крыса с человеческим лицом опять не запищала — на сей раз с явной угрозой. Кровожадный синий блеск в глазах тварей померк. Они стали переминаться с лапы на лапу, поджав хвосты. Крыса рядом с Антоном продолжала пищать, в чём-то убеждая их — но, несмотря на свою неразумность, крысы сомневались. Они не хотели подчиняться, чувствовали, что здесь что-то нечисто. Антон замер соляным столпом и молился, чтобы ситуация разрешилась благополучно.

Похоже, перевёртышу удалось убедить своих собратьев в том, что Антона и руку Лены трогать не нужно. С тихим недовольным пищанием крысы стали расходиться в стороны и скрылись в тумане. Мелкая тварь, которая держала в зубах руку, нехотя отпустила её, и изувеченная конечность спешно уползла. Уходя, маленькая крыса напоследок повернулась и смерила Антона и его сопровождающего долгим взглядом.

— Молодец, — ехидно сказала крыса с лицом покойника, когда они остались одни у решетки. — Просто отличная работа.

— Они мучили её, — ответил Антон. — Делали ей больно. Я не мог им этого позволить. Теперь веди меня к ней.

— Только если ты обещаешь больше не устраивать истерик. Ты понимаешь, что они могли растерзать нас обоих прямо здесь? И всё, тогда твою женщину никто бы не спас. Можешь хотя бы ради неё самой немного потерпеть?

— Нет, — сказал Антон.

Крыса посмотрела на него со всей суровостью, на которую было способно гниющее лицо, и пошла вдоль решетки. Антон следовал за ней. Лена больше не кричала — от одного это ему стало очень хорошо. Пусть он рисковал всем, но зато её руку больше никто не пожирает живьём.

— Что ты им сказал? — спросил он, глядя на мелькающий в тумане длинный хвост твари.

— Я сказал, что мы заключили сделку. Ты согласился впустить меня в свой разум, чтобы я мог попасть в твой мир и приводить оттуда новых женщин для Фолэма. Но ты поставил условие — в последний раз поговорить со своей женщиной, — Антон не видел лица крысы, но по тону было понятно, что она самодовольно ухмыляется. — Как видишь, недалеко от правды. Ты не бойся, не собираюсь я никого похищать из вашего мира. Сюда я больше ни за что не вернусь. Нагулялся.

Решетка всё тянулась и тянулась. Антон уже хотел спросить у проводника, есть ли у того уверенность, что здесь есть проход, но как раз в этот момент они дошли до двери. Она тоже была решетчатой и запиралась на простой засов. Антону пришлось сильно наклониться, чтобы пройти сквозь проём — дверь будто была рассчитана на детей.

«Как всё это было построено? — подумал он. — Ведь не эти же серые чудовища — у них не хватит умения даже гвоздь в доску вбить. Все эти решетки, пыточные кресла, фонарные столбы — чтобы создать их, нужен более развитый ум. Кто же такой этот Фолэм?».

Не успел он задуматься над этим вопросом, как в глубине разума что-то зашевелилось, пошло пузырями, как гнилое болото:

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

Он помассировал виски пальцами, чтобы изгнать навязчивую мысль.

Какой он увидит Лену? В прошлый раз после разлуки в этом фиолетовом аду он нашёл её без рук. С тех пор прошло много времени. А вдруг крыса ошибается, и расщепление дошло до конечного пункта? Что, если он найдёт вместо девушки, которую он знает и любит, вторую Мари Сорса?

«Нет, это невозможно, — сказал он себе. — Лена совсем недавно кричала, значит, у неё хотя бы остался рот…».

— Мы близко, — предупредила крыса. — Но она там точно не одна. Её охраняют. Не вздумай делать глупости. Делай ровно то, что я скажу.

Антон облизнул сухие губы и закивал.

Сначала он услышал редкие всхлипы. Так плачет ребёнок, которого жестоко обманули взрослые, которым он доверял. Ноги Антона стали тяжёлыми, но он продолжал упорно их переставлять. Плотность тумана тут делала его похожей на воду — в него надо было нырять, ощущая на плечах всю тяжесть толщи синей субстанции над головой. Но он не был одиноким водолазом в этом море — впереди проступили большие фигуры. Опять крысы. Но таких больших Антон ещё не видел. Они стояли на двух задних лапах с выпрямленными спинами, как почетный караул, и были выше него ростом. Они могли бы раздавить его многоумного спутника, как таракана. Антона охватила гадливость, смешанная с тихой паникой.

— Стой, — прошипела крыса, и он покорно остановился. Смотрел во все глаза в пучину дымки, пока его проводник вёл «переговоры» с караулом, обмениваясь с ними противным писком. Он не знал, насколько удачно тот убеждает их в том, что Антона нужно пропустить, но чувствовал на себе тяжёлый взгляд существ из караула. Один намек, и крысы просто навалятся на него и задушат под собой. Но это почти не пугало Антона сейчас — его внимание было поглощено пещерой тумана, из недр которой по-прежнему доносился душераздирающий плач…

— Идём, — сказала крыса с человеческим лицом. Силуэты расступились, открывая им дорогу. Антон едва удержался от того, чтобы пуститься бегом, и двинулся вперёд мелкими шажками. Крыса сначала держалась за его спиной, но потом отстала: то ли караул её задержал, то ли сама решила оставить его тет-а-тет. Впрочем, скорее имел место первый вариант: у этой твари вряд ли было представление о чувстве такта…

Лена была там. Нагая, заточенная в одну из узких клеток, которых в этих краях было слишком много. Без рук. Без ног. Без глаз… Антон почувствовал, как внутри него что-то рвётся и падает в бездну.

— Боже, — сказал он.

«Я опоздал…».

— Антон?

Разум отказывался верить, что этот нелепый дергающийся обрубок, лежащий перед ним — живой человек, девушка, которая когда-то купила ему тёмное пиво и улыбнулась: «Давай наплюём на правила. Пей». Антон присел на корточки. Он не знал, что сказать.

Бескровный рот на лице, где кожа посинела от холода, снова шевельнулся:

— Антон, ты здесь?

— Да, — ответил он глухо. — Я… извини.

— За что?

«За то, что не смог спасти тебя от крыс. За то, что втянул тебя во всё это. За то, что вынудил тебя убить нашего ребёнка. За всё». Слёзы подступили к глазам, и Антон не стал их удерживать. Сидел и плакал над тем, что осталось от Лены, и синяя мгла вокруг них сгущалась.

— Это не твоя вина, — сказала Лена. — Это всё они. Эти создания. И ещё тот, кто их произвёл на свет. Он тоже здесь, он постоянно говорит в моей голове. Его зовут…

— … Фолэм, — произнёс Антон.

— Да. Он говорит, что я буду распадаться на куски, пока он не заполучит мою матку. Она нужна ему, чтобы он мог иметь детей. Как будто их у него сейчас мало, — губы изогнулись в безрадостной усмешке. — Может быть, это даже справедливо. У меня мог быть малыш, но я позволила им забрать его из чрева. А теперь моими органами воспользуется этот монстр. Хоть какая-то польза.

Антон взглянул на низ живота Лены. Её женские части, прикрытые пушком светлых волосинок, пока были на месте. Он испытал небольшое облегчение.

— Антон? — вдруг с нажимом сказала Лена. — Ты здесь?

— Да.

— Не пытайся меня отсюда вытащить. Уходи. Найди того, кто ими повелевает. Если сможешь, убей его.

— Нет, Ленусь, — он покачал головой. — Я не уйду без тебя. Я пришёл тебя спасти.

— Антон, здесь есть и другие женщины. Я видела их, когда меня вели сюда. Они там, — Лена указала движением головы куда-то дальше в туман. — Их много. И всех ждёт одно и то же. Они похищают нас из нашего мира, и сколько бы этот Фолэм ни получил маток, ему всё равно будет мало. Его нужно остановить.

— Нет, Лен, ты не понимаешь… Ты можешь отсюда выбраться. Сейчас. Я нашёл способ. Всё будет кончено.

— Со мной и так всё кончено, — в голосе девушки была не безнадега, а хорошо знакомое Антону раздражение. Она словно пыталась втолковать ему смысл совместно просмотренного фильма, а он дремал весь сеанс и упустил суть. — Мне уже поздно возвращаться.

— Нет, я тебя заберу с собой, — он упрямо схватился за прутья решетки и стал тянуть их в разные стороны, будто мог погнуть их голыми руками.

— Антон, чёрт возьми! — губы сложились в линию. — Делай, что я говорю.

— Лена…

— Уходи!

Он поднялся, потрясённый. Лена яростно забилась на полу клетки, шевеля культями. Девушка тяжело дышала, и Антон с отвращением увидел, как нос на её лице чуть съехал вниз. Лена захлюпала носом, как во время насморка, и гнусаво повторила:

— Уходи. Убей его. Теперь я ещё больше уверена, что его можно убить. Всё дело в размерах.

Она в изнеможении опустила голову на пол и замерла. Волосы упали на лицо, но она даже не попыталась их сбросить. Может быть, ушла в забытье. Антон постоял ещё несколько секунд, глядя на неё сверху вниз. Потом начал уходить. Слёзы на лице высохли. Плакать больше не хотелось, вместо этого пришло опустошение — будто из него вынули всё, что находится внутри, оставив хлипкую корочку. Ткни пальцем — и порвется.

Крыса ждала его там же, где осталась. Она выглядела запыхавшейся, и от мертвого лица оторвался ещё один солидный кусок кожи, обнажая тёмно-красное мясо под ней. Крысы из караула лежали на спинах. Их глаза были открыты; из разорванных горл толчками выплескивалась фиолетовая кровь.

— Нашёл свою женщину? — спросила крыса.

— Да, — сказал Антон. — Что произошло?

— Мне достаточно было просто исподтишка укусить обоих. Потом они уже не могли сопротивляться. Ты знаешь, как это бывает, — осклабилась крыса, показывая звериные клыки в человеческом рту. — Мои братья большие, но неповоротливые… А где твоя женщина?

— Она останется здесь.

— Что? — тварь вскинула голову.

— План поменялся. Лена останется здесь. А мне нужно найти Фолэма. Веди меня к нему. Я убью его, а потом будь что будет — можешь забрать моё тело.

— Мы так не договаривались! — взвизгнула крыса.

— Извини.

— Ты хоть представляешь, кто такой Фолэм? Он велик, против него ты, я, твоя глупая женщина, все мы — как пылинки, пытающиеся снести гору! Это ведь она тебя надоумила, да? Так знай: никуда я тебя не поведу. Если не хочешь вытащить её отсюда, дело твоё. Свою часть уговора я выполнил, теперь очередь за тобой. Отдай мне своё тело, прямо сейчас!

Антон один раз качнул головой:

— Нет.

— Ты можешь пожалеть об этом, — процедила крыса, отходя назад на пару шагов. — Позволив мне занять твой разум, ты обретешь мгновенную смерть. А если нет… Вспомни, как ты увидел меня в первый раз.

Перед глазами Антона пронеслась страшная выгрызенная рана в животе парня со светлыми волосами. Он подавил тошноту.

— А ведь это было не самое худшее, что можно придумать, — продолжала крыса. — Ты не видел других, которые попали ко мне ранее… О, вот это было настоящее веселье.

Антон затравленно огляделся. Он мог бы бежать — но куда? В этих синих просторах он даже не различал направлений, а крыса догонит его за пару мгновений. Если каким-то чудом ему удастся ускользнуть, то тварь просто кликнет орду других серых чудовищ. Безнадёжно.

Нужно пытаться договориться с монстром. Любой ценой.

— Я отдам тебе своё тело, — сказал он. — Обещаю. Но потом. А сейчас веди меня к Фолэму — или скажи, как его найти, если боишься идти сам. Когда всё будет кончено, я вернусь, и ты сделаешь со мной, что задумал.

Крыса облизнулась:

— Слишком уж легко ты даёшь слово и нарушаешь его. Может, я и поверил бы тебе…

Антон даже не успел ничего понять. Только что крыса находилась в пяти шагах от него и казалась вполне расслабленной, а в следующее мгновение в фиолетовой дымке пронеслась серая молния и врезалась ему в грудь. Он рухнул, как вырванное с корнем дерево. В мозгу зародилось и умерло удивление: «За что?». Он ударился затылком о пол, и на какое-то время синий туман сошёл на серый океан. Когда Антон пришёл в себя, то увидел гниющее лицо в паре сантиметров от себя: крыса залезла на него и тяжело дышала, обдавая его вонью мертвечины.

— … но Фолэм поглотит твой разум, как только ты бросишь ему вызов, — прошептала крыса. — И ты расскажешь ему всё, о, в этом я не сомневаюсь. А я не хочу, чтобы Фолэм узнал о моих проделках.

Пасть раскрылась, оттуда вылез тонкий язык и коснулся носа Антона. Он задергался, пытаясь сбросить крысу с себя. Бесполезно. Он как будто был погребен под большим куском чугуна. И откуда у хилого тельца такой вес?

— Погоди… — сказал Антон, обмякнув. — Послушай меня…

— Не вижу в этом смысла, — заявила крыса. — Наш договор расторгнут.

Мёртвое лицо заслонило мир. Секунда — и мир вовсе исчез во вспышке испепеляющей боли. Лицо Антона стало мокрым, глаза выпучились, и где-то раздалось противное верещание. Он не сразу понял, что слышит собственный крик. Едва он начал осознавать, что происходит, как крыса опять погрузила зубы в его нос, на этот раз оторвав от него кусок, и Антон снова потерял способность соображать. Боль расходилась наэлектризованными волнами от головы до пяток, скручивая сознание, как мокрое полотенце. Назойливое верещание становилось громче, и не было никакой возможности убежать от него. Но, может быть, стоило хотя бы закрыть уши? Антон схватился за голову, прижимая ладони к ушам, но лучше не стало. Он перекатывался и корчился на полу, пытаясь выгнать забравшуюся в него боль, но она только разгоралась.

«Что-то не так, — мысль вспыхнула искрой где-то глубоко за слоями боли и крика. — Что-то неправильно…».

Но он не смог сосредоточиться, и мысль угасла, ушла в никуда. Слишком сильна была боль, слишком велико было его отчаяние. Лишь по прошествии времени, когда боль не то что улеглась, а стала обыденной, Антон стал хоть как-то воспринимать окружение. Он по-прежнему утопал в синеве, но никто не восседал на нем, никто не сковывал движения. Его лицо, казалось, расползлось по швам, набухло, как переваренная картошка в мундире. Кровь текла в его рот, и ему приходилось глотать его, чтобы не захлебнуться. А рядом что-то происходило, какая-то возня, кто-то с кем-то боролся — Антон это чувствовал. И хотя каждое движение головы вызывало новые вспышки боли, он нашёл в себе достаточно любопытства, чтобы перекатить голову набок.

Сначала ему показалось, что крыса с человеческим лицом сошла с ума и отплясывает странный дерганый танец. Она размахивала короткими лапками в воздухе, юлой вращалась вокруг себя, била хвостом по полу, запрокидывала голову, а потом валилась на спину и тут же вскакивала обратно, как ванька-встанька. Об Антоне тварь, видимо, и думать позабыла. Он наблюдал за её конвульсивными движениями, а потом, когда украденное лицо оказалось обращено к нему, заметил, что крыса во рту что-то держит. Поражённое болью воображение нарисовало Антону образ гигантской сигары. Он стал присматриваться и понял, что крыса не может вытащить «сигару», оттого и беснуется. И эта «сигара» становилась меньше с каждым оборотом крысы в его неуклюжем танце…

«Рука! — осенило его. — Не сигара, а РУКА!».

Он увидел царапины, нарывы и глубокие борозды на поверхности «сигары», и стало на свои места. Рука Лены, которую он спас от истязания, вернулась из фиолетового тумана, чтобы отблагодарить его. Антон не представлял себе, как она умудрилась подобраться к крысе и набиться ей в рот — должно быть, монстр слишком уж отрешился от окружения, упиваясь страданиями жертвы. Так или иначе, крыса допустила оплошность и теперь несла за это наказание. Её движения стали замедляться. Хрип всё реже вырываться из ноздрей, и настал момент, когда она грузно повалилась на пол лицом вниз. Судя по тому, как подрагивала спина, покрытая короткой серой шерстью, она была ещё жива, но песенка отпрыска Фолэма была спета.

Антон медленно принял сидячее положение и застонал — когда возбуждение от увиденного прошло, боль вернулась с новой силой. Крыса отгрызла хрящ в носу, и дышать было неприятно, к тому же при каждом вдохе лицо жгло огнем. Какие-то теплые мягкие кусочки отвалились от носа. Антон даже не стал на них смотреть. Опираясь руками, он встал. Его шатало, и время от времени сознание «плыло», но идти он мог. Он подошёл к крысе и попытался перевернуть его. Но куда там — при его нынешнем состоянии он и чихуахуа сдвинуть с места не смог бы.

— Ты там? — спросил он, наклонившись над трупом. — Можешь выбраться?

Он видел локоть оторванной руки, выглядывающий изо рта мёртвой твари, но рука не шевелилась. Антон попытался вытащить конечность, но застряла она крепко. Неужели мертва? Как такое может быть, ведь рука же не может умереть, пока её не разорвали на куски? А может, ей после всех злоключений просто хочется покоя?

Антон отпустил руку и встал.

— Ты… держись, — пробормотал он. — Когда всё кончится, мы пришьем тебя обратно к Лене. Будешь как новенькая. Это я обещаю.

«Слишком уж легко ты даёшь слово», — прозвучал в голосе ехидный голос крысы.

Антон посмотрел по сторонам. Три крысиных трупа остывали в холодном фиолетовом тумане — три тёмных бездвижных холма. Стоит ему углубиться в этот туман, и он станет таким же смутным нелепым бугром, возмущением в глади дымки. Ему захотелось побежать назад, к Лене, и взять её с собой, несмотря на её протесты. Просто чтобы не остаться в одиночестве.

Антон был совершенно разбит. Изъеденный нос болел, ноги стали весить по целому пуду — приходилось чуть ли не тащить себя руками за бедра. Он пошёл вперёд, наугад выбрав направление. Где-то прятался монстр, который заправлял этим адским балаганом, и Лена недвусмысленно велела ему убить его. За два года Антон убедился, что эта девушка редко даёт плохие советы.

«Всё дело в размерах».

Что она имела в виду?

Антон плыл по фиолетовому морю, не размышляя ни о чём, поставив себе единственную цель — не останавливаться. Постепенно все тревоги покинули его: он не думал о Лене, о боли в носу, о себе, не боялся опасностей, которые поджидали его. Несколько раз он слышал шорохи и видел какие-то силуэты рядом, но не обращал на них внимания. Единственное, что вызывало дискомфорт — знакомое пузырчатое наваждение, которое само собой рождалось в глубине сознания:

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

Когда мысль всплывала снова, Антон раздражённо мотал головой, и она как будто отступала, чтобы вновь взяться из ниоткуда через минуту. Она атаковала его разум всё чаще и настойчивее. Антону захотелось лечь, закрыть глаза и полностью сосредоточиться на том, чтобы избавиться от неё, но он напомнил себе, что останавливаться нельзя.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

— Прекрати! — процедил Антон и вдруг будто врезался в невидимую стену. Догадка сверкнула молнией; он выпрямил спину. Оказывается, сам того не замечая, он сгорбился, как старик, мучимый радикулитом.

«Он велик», — внушал Антону покойный серый проводник. Лена говорила, что Фолэм вещает в его голове. Должно быть, незамысловатую фразу из двух слов внушает само это существо. Значит…

Он опять стал перемещаться, но на этот раз не бесцельно, а прислушиваясь к ощущениям. Антон делал несколько шагов вперёд, потом назад, потом в сторону. И эти шаги отзывались изменением в интенсивности отравленного комка, распухающего в разуме. Когда Антон продвигался влево или назад, то чувствовал ослабление навязчивой мысли. Шаги вперёд и вправо, наоборот, усиливали вторжение, заставляя Антона скрипеть зубами. Ему меньше всего хотелось идти туда: он слишком хорошо помнил, в какое жуткое состояние впал в прошлый раз, когда голос в голове одолел его. Но ему нужно было найти источник гипнотизирующего вещания.

Он повернулся вполоборота вправо и стал резать туман своим телом. Первые десять шагов дались легко, а потом мозг стал накаляться и шипеть, как мокрая конфорка, включенная на всю мощь.

Он считал шаги, чтобы отвлечься. Пятьдесят, сто, сто пятьдесят. Каждый новый шаг становился испытанием. Память путалась, разбивалась на осколки под одной гигантской мыслью, которая вытесняла всё остальное из головы, но Антон честно пытался противостоять захватчику.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

Конечно, велик; кто он такой, почему думает, что может с ним потягаться? У него целая армия рожденных им тварей, которая порвёт его в клочья; с каждой похищенной женщиной его могущество нарастает, и рано или поздно он захватит их мир полностью, а потом перейдёт и к другим мирам; все будут жрать фиолетовые грибы, все попадут в эти синие просторы, чтобы помочь Фолэму плодиться и размножаться или умереть в мучениях в угоду его отпрыскам, и нет возможности что-то сделать, предотвратить это; могучий Фолэм всё продумал, и им остаётся только смириться.

«Двести сорок три… Двести сорок четыре…».

Антон чувствовал, как он опять рассеивается, сливается с воздухом, теряя себя. Но пока он хоть как-то сохранял своё «я», он мог идти вперёд — это было главное. Рядом громоздились какие-то конструкции: клетки, пыточные кресла, шланги и провода. Он мог их видеть, потому что туман тут просматривался лучше, но не мог остановить своё внимание ни на одной вещи, иначе он ослабил бы контроль над собой и поддался нашествию.

Где-то раздался звериный рев. Антон вроде слышал его раньше, но не мог понять, где именно; да это и неважно — нужно идти вперёд, а всё остальное будет потом. Тем более что давление на разум как будто ослабло, и он мог более-менее соображать. Он ускорил шаги, перестав считать их количество. И почти сразу уперся в высокую решетчатую ограду, которая тянулась в обе стороны. Дальше пути не было.

«Не может быть!».

Он стоял перед препятствием, разинув рот — маленький, потерянный и глупый. Наверное, долго так торчал бы в ступоре, если бы не повторился рев, навевающий мысли о хищниках Африки. На этот раз Антон точно вспомнил, что это такое. Ноги стали каменными, мёртвыми.

Он боялся обернуться. Но ему пришлось это сделать.

Они все собрались здесь. Если не все, то половина точно. Твари, которые бродили в сумраке сомкнули полукольцо, и конца и края их рядам не было видно. Поблескивали глаза, подергивались усики, шевелились тонкие уши. И над ними, издавая клич, порхали летучие крысы, кружащие, как боевые истребители в ожидании приказа.

— Ну, по крайней мере, я пытался, — вслух сказал Антон. Голос получился гнусавым из-за покалеченного носа.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК», — с издевкой отозвался чужак, поселившийся в его сознании.

— Да заткнись уже, — раздражённо отозвался он. — Давай, заканчивай всё это. Надоело.

Его, кажется, послушались: серые толпы двинулись вперёд синхронно, как роботы. Пасти были открыты, языки — высунуты в ожидании пира. Антон вжался спиной к холодному металлу и не сводил с монстров взгляда. Синий туман творил с его зрением странные вещи: только что крысы едва доходили ему до колена, но стоило им сделать пару шажков, как их уши оказались на уровне груди Антона. Ещё мгновение — и они перегнали его по росту. Целый лес грызунов-переростков, и он — букашка перед ними. Каждый из них мог поглотить его без остатка и даже не облизнуться.

«Всё дело в размерах», — сказала Лена ему, и Антон внезапно понял, что так оно и есть. В фиолетовом аду размер переставал быть незыблемым свойством, становился чем-то гибким, непостоянным. Все эти твари, которые больше размерами, чем им следует; конструкции, потерявшие меру объема; глаз, который сдувался и раздувался по своему желанию…

И вот теперь чья-то воля неотвратимо уменьшала его самого.

Они были близко. Осталась секунда. Или две. Он мог видеть чёрные пятна на их зубах.

— Хорошо, — прошептал Антон, опуская веки. — Будем уменьшаться…

И всем нутром поддался давлению окружающего пространства, которое сжимало его, превращало в горошину. Стало резко холоднее. Он открыл глаза и увидел, что крысы стали серыми массивными небоскребами, уходящими в тёмные небеса. Похоже, его чрезмерно шустрая трансформация сбила их с толку, и в их движениях появился разлад: шерстистые громады плыли то влево, то вправо, угрожая его задавить. Антон бросился бежать назад, чтобы прорваться на ту сторону решетки. С его новыми размерами проникнуть между металлическими прутьями было легко, главное — успеть, пока твари его не сцапают. Пол сотрясался от походки гигантов, и каждое их движение за спиной превращалось в пронизывающий ветер, который мог сбить его с ног. Будь среди них его старый знакомый с краденым лицом, у него бы не было шансов — но, видимо, его нелестные слова о собратьях были правдой: ни одна из тварей так и не сумела вовремя остановить лилипута. Большие круглые колонны, бывшие тонкими прутьями, остались позади. Антон позволил себе вздохнуть с облегчением, но сбрасывать скорость не собирался. Он на бегу представлял, как вырастает обратно, возвращая себе прежний размер, и чувствовал, что у него это получается. Он понял главное правило, и больше не был безоружен перед хозяином этого мира.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК!!!» — истерически завизжал голос внутри, но на этот раз Антон отмел его с легкостью. Кем бы ни был этот неведомый Фолэм, каким бы величием, мнимым ли, истинным ли, он ни обладал — какая разница, если Антон Соловьев из провинциального российского городка тоже легко может обрести сравнимые размеры, просто пожелав этого?

Пол кренился вверх, и бежать стало труднее. Да и сложно было уже назвать полом то, что находилось под ногами — скорее, сухая земля. Большие кочки с травинками попадались всё чаще. Дымки почти не стало. Антон вдохнул полной грудью, восстанавливая дыхание, и понял, как сильно давила раньше на грудь сладкая синяя отрава, а он и не замечал.

Вдруг что-то ударило его в голову, да так сильно, что хрустнула шея. От позвоночника к груди разошлись тёплые волны, пропитанные ноющей болью. Антон посмотрел вверх — так и есть: летучая крыса уже разворачивалась, чтобы атаковать снова. Она больше не была исполинской, иначе бы одним своим налётом запросто снесла бы ему голову. Но даже так она могла доставить ему неприятностей. Антон поспешно зажмурился и добавил себе ещё десяток метров роста. Когда он снова посмотрел на существо, оно больше напоминало комара, раздражающего слух назойливым писком. Антон взмахнул рукой, отгоняя тварь, и та испуганно скрылась в синеве.

Он почувствовал себя очень хорошо — как сказочный богатырь, который после многих лет лишений и мытарств наконец обрел желанную силу и теперь может разделаться с врагами одним движением руки. Впереди остался последний рубеж, стоящий между ним и разрушением фиолетового мира. И Антон знал, что победит Фолэма, не может не победить, несмотря на то, что тот всё ещё затравленно пытается проникнуть в его голову.

Но новый голос, раздавшийся в голове, заставил Антона замереть.

«Помогите…».

Голос Лены. Той, что осталась в синем тумане. А он о ней почти забыл в запале эйфории. Вообразил, будто он с самого начала был один здесь, и это было его личное приключение, близкое к счастливому финалу…

«Нет, не надо, остановите их, кто-нибудь, БОЖЕ, ПОМОГИТЕ, НЕТ, НЕТ, НЕ-Е-Е-ЕТ!!».

Антон упал на колени. Он мотал головой, скрипел зубами, впивался пальцами себе в щеки, чтобы не слышать её — но крик продолжался. И он не мог убедить себя в том, что это фальшивка, подстроенная Фолэмом, чтобы отнять его дух: он понимал, что это происходит на самом деле, и Лену жрут заживо твари, которых он разозлил своим побегом. Ему было известно, что он должен сделать для того, чтобы крысы прекратили есть её: повернуть назад сию же секунду, перестать противиться Фолэму, сдаться на его милость.

Он перестал что-либо соображать. В ушах звенело от воплей Лены, и когда они стали пронзительнее, он осознал, что по-прежнему продолжает идти вперёд. Его тошнило, от победного настроя, которое охватило его минуту назад, не осталось и следа. В его воображении одна за другой представали ужасные картины того, что сейчас терпит Лена. Но он всё равно шёл прочь от неё, понимая, что умирает вместе с ней и никогда больше не воскреснет.

Он ступал по пустой прелой земле, которая полого ползла вверх. Никаких больше клеток, пыточных кресел и монстров. Фиолетовые пары ещё присутствовали в воздухе, но уловить их было сложно. В земле пролегли длинные чёрные расщелины. Антон бежал, позабыв о дыхании, но никак не мог пересечь эти изломанные линии, будто земля под ним ползла назад.

Но всё-таки он продвигался, чувствуя чужой страх в пульсациях воздуха. Ощущал бешенство, которое это злое существо вымещало на Лене. Её крики перешли в невразумительные мычания, которые прерывались влажными хлюпающими звуками.

И тут живая стена преградила ему путь.

В том, что поверхность живая, не было сомнений: она дышала, вбирала в свои поры воздух и выдыхала вместо него синюю отраву, столь густую, что Антон закашлялся, нечаянно вдохнув её. Голова закружилась; он посмотрел влево, вправо, вверх, но гигантская стена уходила в бесконечность по всем направлениям. Не было возможности её обойти. Можно было попытаться пробить её насквозь, но кто знает — может, это ловушка хозяина этого мира, и стоит ему подойти к стене, как оттуда вылезут синие руки и увлекут его внутрь, в эту поролонообразную массу, и он увязнет там, как глупая мошка в куске янтаря?

«Но я же могу стать больше», — вспомнил Антон с облегчением. Нужно просто увеличить себя ещё в несколько раз… или на несколько порядков… пока он не станет большим настолько, что сможет перешагнуть эту странную преграду. Зажмурившись, он стал распухать во все стороны с возрастающей скоростью, но ещё до того, как посмотреть на результат своего действия, он интуитивно ощутил, что на этот раз фокус не срабатывает.

Стена осталась на месте. Поры на ней стали меньше, напоминая дырочки на человеческой коже. Но сооружение осталось таким же необъятным, как минуту назад.

«Неужели…».

Догадка пронзила голову ядовитым острием, но Антон всё равно попытался ещё раз. Закрыл глаза, в судорожной спешке накинул себе ещё размеров, опять открыл. Стена была на месте, и она превратилась в сплошной монолит, лишенный изъянов. А через секунду на глазах Антона на ней разверзлась глубокая дыра-горловина («Бутылка, — успел подумать он, — вот я и увидел, что она на самом деле — лишь проём на теле этого существа»), и из их глубин ему на лицо выплеснулась вязкая чернильная субстанция.

Он провалился куда-то вниз, пытаясь оттереть с лица противную массу. Но руки коченели, потом отвалились и улетели в пространство. Он растерял своё тело и завис в вихрях фиолетового космоса, не видя ничего. Всё исчезло — стена, крики Лены, он сам. Остался лишь голый цвет, который заполнял всё. Антон скитался в коридорах этого цвета, поднимался вверх, падал, плакал без слёз. И лишь голос, зависнув над его несуществующим ухом, назойливо убеждал его, что Фолэм велик, что Антон даже не смеет представить себе его величие, что он проиграл, и в его силах только позволить синей вечности разъесть его гаснущие останки.

И он поверил. Поверил, потому что УВИДЕЛ — голос показал ему истинное положение дел, всего на долю секунды, потому что дольше бы он не выдержал. Он увидел его — существо, которое называет себя Фолэмом, и оно было столь же грандиозно перед Антоном, как грандиозна Солнечная система со всеми её планетами перед мелкой занозой, завалявшейся под ступенькой лестницы в разваливающемся панельном доме. Фолэм занял весь мир, более того — много миров, и третья планетка, болтающаяся в космосе, была лишь очередной не самой главной целью в списке его дел. Земля была Фолэмом, и небо было Фолэмом, и та стена, которая с такой легкостью одолела его, была лишь основанием его могучего тела, раскинувшегося на световые года. Антон понял, как смешна была его борьба, что они с Леной были обречены изначально, точно так же, как Мари. Да что там они — все живые существа в мире, их всех ждёт один и тот же рок — мужские существа станут кормом и увеселением для детей Фолэма, а женские подарят ему свои детородные органы, чтобы удовлетворить его ненасытное стремление плодиться, размножаться, захватывать, разрушать. Фолэм велик, велик, велик; это не смешное незначительное величие, которое подразумевает это слово на Земле, а истинное, космическое, межмировое величие…

Антон замер, кружась в медленном водовороте. Откровение сломило его, отняло остатки сил, и он позволил, наконец, чужому существу овладеть его сознанием. Не всё ли равно, раз захват всех миров — только дело времени? Что он надеется изменить своими трепыханиями? Он не спас Мари, не спас Лену, не спас собственного малыша; посягать на спасение всего мироздания после этого просто смешно.

Он уже стал частью Фолэма. Восприятие угасало, расщепляясь и уплывая с клочьями тумана. Но перед тем, что от него осталось, назойливо всплывало одно и то же лицо. Лена. Она что-то говорила, её губы шевелились, но Антон не различал слов — он мог только со смутной скорбью глядел на лицо своей любимой, нашедшей жуткую смерть в катакомбах фолэмовых владений. Он ждал, когда её образ развеется, и он наконец позволит себе затеряться в тумане и угаснуть — но Лена всё говорила, говорила, говорила… Без слов. Только движения губ. Часть лица уже размылась — нет глаз, нет носа, но губы не хотели умолкнуть… Что она тогда сказала ему?

«Уходи. Убей его. Теперь я ещё больше уверена, что его можно убить. Всё дело в размерах».

Что ж, она ошиблась. Лена, конечно, была умницей, но здесь оказалась неправа…

«Всё дело в размерах», — сказали губы ещё раз перед тем, как синяя тьма сжевала их.

… после этого не осталось ничего.

4

«… в размерах…».

Подождите-ка. Подождите. Здесь что-то есть. Нужно над этим подумать. Но кто может думать? Никого ведь больше не существует, кроме Фолэма. А чьи это тогда мысли? Получается, что ничьи? Разве так может быть? Если есть мысль, должен быть тот, кто её мыслит. Значит, это Фолэм думает? Должно быть, так и есть — потому что других вариантов нет. Но зачем тогда вообще думать? Фолэм велик, ему и так известно всё. Не о чем тут думать…

Нет. Не так. Нужно зайти с другого конца. Ладно, пускай никого нет. Но раз есть мысль, то ведь можно с её помощью вообразить того, кто думает её. Но тут что-то явно неправильно. Ну и пусть, главное — вообразить ничто не мешает, на то она и мысль…

Итак. Будем воображать того, кто всё это думает. Пускай это будет некое маленькое существо. Жалкое существо. Самое распоследнее. Но оно есть, и оно может размышлять. И эти мысли будут присвоены ему. Тот, кто мыслит всё это — он. Я это мыслю. Сойдёт?

Вроде сработало. Есть я — это уже что-то. Как меня зовут? Нет, это глупый вопрос. Я ведь только что создан, какое у меня может быть имя? Ведь имена дают другие существа. Люди. Человек. Но ведь я — человек. Получается, я сам себе могу дать имя. Ничего мне за это не будет. Хорошо. Тогда я даю себе имя «Антон». Антон Соловьев. Имя не лучше и не хуже многих других. И закончим на этом.

А теперь нужно вернуться к тому, с чего это началось. «Всё дело в размерах». Кажется, так звучали слова. Не помню, кто это говорил, ну и без разницы. Главное, что слова есть, и с ними нужно что-то делать. Всё дело в размерах. В размерах. В чьих размерах? И что за дело заключено в них? Может быть, речь идёт обо мне, о моих размерах? Нет, это смешно — я только что сам себя создал, как эти слова могут быть обо мне? Значит, есть кто-то другой. Фолэм. Да, он единственный, кто существует, кроме меня. Должно быть, о его размерах и говорится. «Всё дело в размерах». В размерах Фолэма. А какие у него размеры?

Гигантские. Я же сам это видел. Невообразимые. Всей вечности не хватит, чтобы представить себе, как велик Фолэм. Одного мига, когда я краешком сознания осознал это, хватило, чтобы я прекратил сопротивление. Фолэм велик — и это неоспоримо.

Получается, всё? Только об этом пытались сообщить мне последние слова, которые кружились в пустоте?

«Всё дело в размерах».

Размеры. Они могут быть большими. А могут быть и маленькими. Если в словах имелся в виду большой размер, то в этом нет смысла — я ведь уже знаю о величии Фолэма.

Может, тогда…

Нет. Это невозможно. Невероятно. Даже не смей измыслить такое.

Но если допустить…

«Всё дело в размерах».

Большой размер.

Очень большой размер.

Или маленький размер. Очень маленький.

Очень, очень маленький…

Вот оно!

Антон захрипел. Ему хотелось вопить во весь рот, но голосовые связки заледенели. Он катался по земле и трясся в конвульсиях. Только что он совершил страшное преступление — то, чего не стоило делать, — и нес за это наказание. Такова была цена того, что он усомнился в могуществе своего хозяина.

Но даже в этом аду его преследовали слова.

«Всё дело в размерах».

Лена, вспомнил он в коротком светлом промежутке между приступами боли, от которых трещали кости черепа. Это слова Лены. И он ведь почти понял, что она имела в виду, почти добрался до сути, но тут пришла боль, эта ужасная боль, и он опять позабыл обо всём…

«Всё дело в размерах». Мозг рвется на куски, плавится, кипит. И это будет продолжаться веки вечные, если он не перестанет пытаться восстать против Фолэма. Нет, лучше сдаться, потерять себя и успокоиться в фиолетовых волнах…

Размер может быть большим. Или маленьким.

Антона вырвало, но так как он давно ничего не ел, изо рта вышла только тягучая слизь. Синяя, как и всё вокруг. Он скрючился в позе эмбриона и стал думать, уже почти не пытаясь справиться с натиском боли — она свободно пожирала его тело, но не могла помешать ему мыслить.

Почему Фолэм так настойчиво повторяет те чёртовы слова, внушая всем, что он велик? Это было первое, что Антон воспринял, попав сюда. Страх перед неведомым, но грозным владыкой фиолетового края с тех пор определял все его действия. В самые последние секунды, когда он встретился с ним — даже тогда Фолэм не переставал это твердить, хотя в словах не было нужды: Антон и сам воочию видел пропасть между их размерами и мощью. Так почему два коротких слова стали мантрой этого существа, почему даже сейчас Фолэм яростно сопротивляется всякому сомнению, как будто от микроскопического бунта Антона что-то может поменяться? Зачем вообще космическому гиганту обращать на это внимание?

«Всё дело в размерах».

Лена задумалась над этим гораздо раньше него. И поняла, в чём дело. Она была умницей. Не в пример ему, Антону. Он до сих пор не понимал, почему она вообще обратила на него внимание в том кабаке два года назад.

Антон произнёс её имя. Тиски боли чуть отпустили его, и он начал вставать, дрожа всем телом. Когда змеиный источник в голове вспух заново, он ещё раз повторил имя любимой женщины — и боль опять отступила. Конечно, чтобы тут же вернуться с удвоенной силой — но это было неважно, за промежуток спокойствия Антон успел встать на колени. Так повторилось несколько раз, пока он не оказался на ногах. Имя Лены стало его собственной мантрой, его оружием против вражеского увещевания.

«ФОЛЭМ ВЕЛИК».

«ФОЛЭМ ВЕЛИК!».

«ФОЛЭМ ВЕЛИК!!!».

— Я тебе не верю, — сказал Антон, стоя один в тумане, сгустившемся вокруг него, как сметана. Ни черта не было видать — но он не боялся, что заблудится. Он уверенно пошёл вперёд, и крик Фолэма становился всё пронзительнее, пока внезапно — после десятого шага? двенадцатого? — не оборвался, как гитарная струна, которую слишком туго натянули. Вместе с голосом этого существа пропал фиолетовый туман, казавшийся вечным.

Антон огляделся, почти не удивляясь тому, что видит. Он находился в горной пещере, неглубокой, но тёмной — солнечные лучи едва пробивались через щели в скалах наверху. Воздух был сырым, холодным, пропахшим мхом. Где-то тихо журчала вода. Под ногами была серая земля, усеянная разноцветными камнями.

Он посмотрел назад. И снисходительно улыбнулся.

Одинокий фиолетовый гриб рос в углу пещеры. Крошечный, на тонкой ножке, едва выдерживающей вес шляпки. Шляпка была сморщенной и покрытой трещинами — сказывалась постоянная нехватка воды и света. Но грибу повезло: он оказался как раз на том месте, где стекалась вода со всей пещеры, и под ней была небольшая лужица, покрытая коростой льда. Оттуда гриб мог брать влагу, необходимую для него. Но даже так гриб был явно нездоров — шляпка выглядела так, будто была изъедена молью. В ней основали колонию какие-то мелкие серые насекомые. Большинство из них просто ползали, но были и несколько крылатых гадин, вьющихся у основания гриба. Гнезда насекомых напоминали чёрные дыры в мякоти шляпки — они выбирались оттуда и спускались по ножке гриба на ледяную лужицу, отгрохав там целый городок из тонких серых ниток, напоминающих паутину. Антон наклонился и посмотрел на селение внимательнее. Он с содроганием узнал эти места — конструкции напоминали решетки и ограждения, а кое-где торчали одинокие заброшенные ниточки «фонарных столбов» и скрученные ворохи «пыточных кресел». Всё добро на льду было подёрнуто синей дымкой газа, испускаемого больным грибом.

Это была тварь, которая стала причиной всех бед. Она умирала уже давно, пораженная неизлечимым недугом, но отказывалась это признавать. В разрастающемся безумии этого существа насекомые, разъедающие его плоть, стали его собственными отпрысками — возможно, он даже сумел их убедить в этом с помощью дурмана, сочащегося из каждой его поры. Гриб лихорадочно воспроизводил всё новые орды насекомых, позволяя им пожирать себя, не замечая, что этим только усугубляет свою болезнь. В своём нелепом бреду он выдумал себе имя, возомнил себя гигантом, возгордился до космических масштабов. Но стоило только освободиться от влияния фиолетовой отравы, переполняющей его, как всё становилось на свои места: перед Антоном было обречённое, чахнущее, незначительное существо, бьющееся в предсмертной агонии.

— Вот, значит, как, — пробормотал Антон. — Всё дело в размерах…

Хотя ветра в пещере не было, шляпка гриба при его словах затрепетала, как листок осины в летний полдень. Насекомые стали быстрее сползать вниз по ножке гриба — ни дать ни взять крысы, покидающие тонущий корабль. Антон проследил взглядом за их роем и заметил то, чего раньше не видел — едва заметные белесые пылинки, раскиданные у основания гриба. Это могла быть просто шелуха, оторвавшаяся от иссыхающей шляпки. Или это могли быть останки тех, кого это жалкое существо неведомым, не поддающимся объяснению образом втянуло в свой болезненный и бессмысленный кошмар. Одной из этих пылинок была та, которую он любил, та, которой он мог посвятить жизнь — но он слишком долго обманывал себя, и теперь её было не вернуть. Антон сжал кулаки, поднял ногу и занес её над грибом.

Шляпка перестала шевелиться. Насекомые, рожденные грибом, бросились врассыпную. Пары фиолетовой дымки взвились и слабо защекотали ноздри Антона. В голове глубоко внутри некто отчаянно пропищал: «Ты не смеешь этого сделать! Фолэм велик, ты меня слышишь? Я велик, я самое могучее существо во Вселенной, и ты не сможешь меня просто раздавить!».

— Я тебе не верю, — сказал Антон и опустил ногу. Гриб легко переломился под его пяткой. Шляпка расползлась со смачным звуком. Из-под подошвы во все стороны панически разбежались выжившие насекомые. Антон стал давить их, вспоминая, как они гнались за ним в синем ледяном сумраке, но их было слишком много, и некоторые успели забежать в трещины на земле. Антон наклонился, чтобы выудить их оттуда пальцами, но потерял равновесие, упал и ударился головой о какой-то камешек. Вспыхнул белый свет; Антон крепко зажмурился, чтобы не ослепнуть. Когда он снова открыл глаза, то находился уже не в пещере, а парил высоко в воздухе; вспышки ослепительного огня продолжались, и он догадался, что это молнии. Над землей раскинулась ночь, шёл грозовой ливень. Антон вгляделся вниз, но ничего не увидел, потому что достиг высоты туч и растворился в них. Его облило ледяной водой, и он стал трепыхаться, боясь, что утонет. Холодные руки-ноги не слушались, а вода всё текла ему на лицо, навалилась тяжёлой подушкой. Раскаты грома преобразились, стали выше и мелодичнее. Что-то знакомое было в этих звуках. Когда-то на заре времён он слышал их каждый день…

Телефон на тумбочке зазвонил снова. Антон размежил слипшиеся веки. Тяжесть, давящая на его лицо, оказалась не водой, а мокрой подушкой. Он неловким движением скинул её на пол и приподнялся на локтях, ничего не понимая. На улице было светло — кое-где солнечные лучи пробивались через завесу серых облаков.

И снова звонок. Антон потянулся к тумбочке и взял телефон. Пару-тройку секунд он в замешательстве смотрел на устройство, пытаясь сообразить, что с ним надо делать, потом вспомнил и прижал его к уху.

— Алло?

— Антон, если ты так ужасно занят, что не можешь отвезти меня в клинику, мог бы предупредить заранее. Я и сама могу всё сделать, знаешь ли. Сяду в автобус, поеду в клинику. Делов-то…

— Лена? — он присел на кровати и стал потирать щеку. — Ты… но ты же… с тобой всё в порядке?

— Всё отлично. Просто замечательно. Так ты отвезешь меня к Грюнвальду? До процедуры осталось всего полчаса.

Он коснулся своих губ и посмотрел на кончики пальцев. На них остался едва заметный фиолетовый налёт. Антон сглотнул слюну, убирая комок в горле, потом посмотрел в окно, на ярко-синий просвет между облаками, и улыбнулся.

— Э-э… да, сейчас заеду, — сказал он. — Но мы поедем не в клинику, а где-нибудь перекусим. По-моему, нам стоит ещё раз всё хорошенько обсудить.

г. Якутск

10 июля 2010 года — 10 марта 2013 года