Сказка об уроде

Ожог

— Ах, ч-чёрт!

Сигарета выскользнула из руки и улетела вниз, в темноту. Зажигалка тоже могла бы отправиться вслед за ней, но она успела её подхватить. Положив обожженный палец в рот, она выглянула из балкона и увидела в сумраке маленький красный глаз на асфальте: сигарета успела зажечься, прежде чем пламя лизнуло безымянный палец.

Дверь балкона приоткрылась, и в проем высунулась голова мужчины:

— Что-то случилось?

— Ничего особенного, — сказала она. — Я палец обожгла зажигалкой.

— Сильно?

— Нет. Погоди, через пару минут буду.

Голова исчезла. Она вытащила из кармана пачку «Бонда» и достала оттуда новую сигарету. На этот раз она зажгла сигарету как следует. Затянувшись дымом, она стала изучать повреждённый палец. Ожог был маленьким, но подушечка пальца заметно покраснела, и на ней вздулся небольшой волдырь. У кого-то другого, может, не осталось бы никаких следов, но её кожа всегда была чувствительной. Она вздохнула и стала водить пальцем по воздуху, чтобы развеять слабое жжение на месте ожога. Закончив курить, она потушила сигарету о край балкона и вернулась в квартиру.

Мужчина успел снять рубашку и брюки, пока она была занята. Он сидел на краешке кровати и смотрел на экран телевизора, где демонстрировалась финансовая сводка. Увидев, что она вернулась, он выключил телевизор, потянулся к проводу торшера и приглушил свет.

— Так нормально? — спросил он.

Она неопределенно хмыкнула — мол, лишь бы тебе было удобно. Села на кровать, сбросила туфли и стала стягивать с ног чёрные чулки.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она расстегивала пуговицы красной блузки:

— Вика. Можешь меня так называть.

— Это не твоё настоящее имя?

— Нет.

— Наверное, глупо спрашивать имя, — произнес он, адресуя реплику скорее самому себе, чем ей. — Но я всегда спрашиваю, хоть и знаю, что имя будет придуманное. Совсем не знать имени как-то… неправильно, что ли.

«Много болтает», — отметила она про себя. Значит, волнуется. Может, вызвал девушку в первый раз? Но она не нашла в нём скованности, даже некой стыдливости, которая бывала у тех, кто бывал в такой ситуации впервые. Она расстегнула лифчик, положила его на кресло вместе с трусиками и осталась голой. Немного посидела без движения, чтобы дать ему возможность посмотреть на неё. Потом, решив, что можно начинать, она повернулась к нему. Член у него уже начал подниматься. Это был добрый знак: с иными приходилось мучиться чуть ли не часами, чтобы их орган затвердел хоть немного. Это было утомительно, а она сегодня устала.

— Ну, давай, ложись, — сказала она.

Он отодвинулся назад, к стене, и растянулся на кровати. Она достала из сумочки на полу презерватив, вытащила его из упаковки и привычно расположилась у ног мужчины, прикладывая резиновое изделие к своим губам.

— Какой марки? — поинтересовался он, когда она надела презерватив на его член.

— «Дюрекс», — ответила она. — Лучшие, как по мне. Остальные не так надежны… Тебе как лучше, медленно или быстро?

— Как хочешь, — сказал он.

Она начала медленно. Закрыла глаза, поднимала и опускала голову, выдерживая ритм, и чувствовала, как член становится больше. Презерватив имел аромат клубники, и она вспомнила лето детства у бабушки, когда они собирали в корзинки спелые сочные плоды, а по вечерам пили свежее тёплое молоко на веранде.

Прошло несколько минут. Он стал дышать тяжелее, зажимал между пальцами её соски, иногда гладил по спине и скользил ладонью ниже, в сторону ягодиц.

— У тебя хорошее тело, — вдруг сказал он как будто с удивлением.

Она продолжала, ничего не отвечая.

— И очень упругие груди, — не умолкал он. — За какой размер это считается? Второй? Третий?

Она нехотя оторвалась от члена:

— Ну, если тебе так важно знать, то второй с половиной.

— Значит, ещё и половинные размеры бывают?

— Конечно, — сказала она. — Твоя девушка тебе этого не говорила?

— Не говорила, — ответил он.

И тут же быстро добавил, словно оправдываясь:

— У меня сейчас нет девушки.

— А раньше были?

— Были. Четверо. Но я со всеми расстался.

— Почему?

— Одна меня бросила — говорила, что я скучный. Вторая уехала учиться в другой город. Третья тоже уехала, я даже хотел за ней вслед увязаться. А последнюю я бросил сам. Испорченная девчонка — достала меня вечными капризами и скандалами. Уж лучше одному жить да девушек вызывать, чем терпеть её сцены. Просто я не спрашивал ни у одной, какой у неё размер груди. Боялся, что обидятся.

Она увидела, что член начал опадать, и стала водить по нему руками. Когда обожженный палец стрельнул болью, она сменила руку.

— Значит, груди у них были маленькие? — спросила она.

— Ну… да, — улыбнулся он. — Уж точно меньше твоих.

Он схватился за её груди обеими руками и немного сжал их. На этот раз это вызвало какой-то отклик глубоко внутри неё, и она сделала выдох. Она надеялась, что он продолжит ласкать груди, но его руки переместились ей на талию.

— Ну, так что? — сказала она, не переставая массировать член. — Мне продолжать?

— Подожди. Ложись на спину, я буду сверху.

Она перекатилась через него, нагнулась к полу и достала из сумочки баночку со смазкой. Когда она была готова, он навалился на неё. Она вновь закрыла глаза и начала представлять на его месте другого. Кого именно — она затруднилась бы сказать, хотя ещё несколько месяцев назад ответ был бы однозначен…

Он перестал двигать тазом и жадно зарылся лицом в её волосы. Спустился ниже, его нос исследовал её шею, потом ключицу, впадину в подмышке, груди одну за другой. Когда он дошёл до её живота, ей стало щекотно, и она не смогла удержать смешок.

— В чём дело? — немного обиженно спросил он, подняв голову.

— Почему ты всё время нюхаешь?

— А что, так нельзя?

— Можно, конечно. Просто обычно мало кто нюхает так долго.

Он улыбнулся:

— Я читал, что есть люди, которые любят губами, а есть те, кто любят носом. Я, наверное, из второго типа. Хотя я-то думал, что так у всех…

— Нет, — сказала она. — Таких мало.

Он опять уткнулся лицом в её белое тело. Но на этот раз он касался её в основном губами и языком. Она немного напряглась, пытаясь угадать, попробует ли он войти в неё языком. Она такое не любила, к тому же это было просто негигиенично. Но по опыту она знала, что предупреждать партнера заранее не стоит: мужчин, которые не практиковали куннилингус, это оскорбляло. «Да не собирался я лезть языком в твою… туда», — говорили они брезгливо, будто их заподозрили в замысливании страшного преступления.

Но на сей раз обошлось. Он снова поднялся вверх и упал на неё. Она застонала, чтобы подыграть ему. Повернула голову набок и стала поднимать свои бедра навстречу его движениям в расчёте, что он собрался кончить. Но, кажется, он хотел поиграться с ней подольше, и потому сознательно сковывал себя. Она это почувствовала и опустила бёдра. Его губы опять коснулись её шеи, прямо над жилкой артерии, и на мгновение она ощутила на своей коже его зубы. Ей пришла в голову дурацкая мысль, что он может оказаться вампиром, и сейчас прокусит ей горло и будет пить её кровь. Только это не сделает её бессмертной и могучей, как в «Сумерках», а убьёт её. Укол иррационального страха быстро прошёл, когда его зубы исчезли с её шеи. Она коротко хохотнула, удивив себя и его:

— Какие страсти…

Он тут же вышел из неё, оперся на локти и стал вопросительно глядеть на её лицо.

— Не обращай внимания, — сказала она. — Я тут о своём…

— И что за «своё»?

— В любом случае, это не твоё дело.

Он нахмурился, сцепил зубы и опять проник в неё, на этот раз нарочито грубо.

— Поосторожнее! — сердито воскликнула она.

— Извини.

Кажется, ему стало стыдно за свою вспышку обиды: на протяжении последующих пяти-шести минут он двигался так робко, будто она была сделана из фарфора. А она отрешённо думала о нём — где он сейчас, что делает, посещают ли голову мысли о ней. В низу живота шевельнулась тёплая волна. Хотелось лежать так подольше, без движения и спешки — и, может быть, она даже сумела бы испытать оргазм. Давно у неё этого счастья не было. Но тут мужчина начал ускоряться, его руки обхватили её со спины в крепком объятии. Ей не оставалась ничего другого, кроме как сделать встречные движения пару раз — и вот по его телу прошла судорога; на секунду он прильнул к ней так плотно, что она не знала, где кончаются границы её тела и начинается чужая плоть. Потом он свалился на неё кулем, как убитый на поле брани солдат. На какое-то время он весь стал мягким, бескостным, и даже его немаленький вес, целиком давящий на неё, почти не чувствовался. Она всегда удивлялась этой мгновенной метаморфозе, которая происходила с мужчинами.

Потом он встал и снял с члена презерватив, который продолжал распространять по комнате слабый запах клубники. Задумчиво посмотрев на него, он завязал его узелком.

— Я в душ, — бросил он, не глядя на неё. — Сейчас буду.

Она согласно кивнула, и он ушёл. В гостиной зажегся свет, а через минуту из комнатки другой той части квартиры донесся шум падающей воды.

Она присела, притянула сумочку к себе и взяла оттуда три стерильные влажные салфетки. Первой она вытерла промежность, второй провела по телу, убирая следы чужой слюны (особое внимание она уделила больному пальцу, который постреливал назойливой тупой болью при неосторожном движении). Третья салфетка была для лица: она тщательно приложила её к щекам и скулам, возвращая себе свежесть. Использованные салфетки она засунула в пакетик в боковом кармашке сумки. После этого поправила волосы, встала и подошла к креслу.

Пока мужчина принимал душ, она могла бы одеться полностью, но ограничилась трусиками и лифчиком. Это была одна из множества маленьких хитростей её профессии. Клиент не вызвал у неё неприязни, и она была не прочь остаться у него на второй час, чтобы не скитаться опять по городу в автомобиле, пока кто-нибудь не укажет на неё пальцем. Она знала, что в этом белье телесного цвета, купленном всего две недели назад, да с распущенными по плечам волосами она смотрится весьма соблазнительно — даже для мужчины, который отзанимался с ней сексом всего пять минут назад.

Уловка сработала: вернувшись в спальню, он уставился на неё во все глаза, будто увидел впервые. Она стыдливо сцепила ладони на коленях, усиливая эффект, и вопросительно взглянула на него:

— Мне одеться, или…

— Нет, не стоит, — сказал он. — Я продлю ещё на час. Пойду на второй заход. Ты, надеюсь, не против?

— А куда мне спешить? — она пожала плечами и улыбнулась про себя, отмечая маленькую победу.

Он присел на кровать рядом с ней, подобрал пульт и включил телевизор. Новости финансов так и не кончились, хотя ведущий уже был другой.

— Тут что, целый день про деньги рассказывают? — удивилась она.

— Вообще-то, да. Это кабельный канал, тут всё о финансах.

— Значит, ты финансист?

— Нет, не совсем. Так-то я обычный бухгалтер в госкомпании, но хочу заняться инвестициями. Поэтому изучаю, как там всё устроено в мире денег.

— Как постигнешь всю их подноготную, не забудь поделиться секретом со мной. Мне тоже не помешает лишний мешок денег.

— Обязательно поделюсь, — пообещал он.

На экране появился большой цветной график, показывающий колебания курса доллара за прошедшую неделю. Зеленая линия извивалась, то взлетая вверх, то падая вниз.

— Скоро этот их доллар рухнет, и всё, — сказала она, чтобы не молчать.

Он непонимающе посмотрел на неё.

— Говорят, доллару скоро конец, — пояснила она. — Они же их просто печатают на станке, как фантики. Вот обесценятся все эти зелёные бумажки, тогда и хваленой Америке кирдык настанет.

Он снисходительно улыбнулся:

— Не всё так просто. Нет, доллар не рухнет.

— В девяностые годы про рубль так же говорили каждый день по телевизору. Я тогда была ещё слишком маленькой, чтобы что-то смыслить, но мама помнит. Она мне рассказывала…

Он протянул к ней руку, положил ладонь на её левую грудь, пощупал теплый бугорок сквозь полупрозрачную ткань. Кажется, его позабавили её попытки порассуждать об умных вещах.

— Не стоит равнять доллар с рублем, — сказал он. — Конечно, они его печатают сверх меры, и это им когда-нибудь нехорошо аукнется, но на долларе слишком многое завязано, чтобы позволить ему просто обрушиться. Доллар является де-факто мировой резервной валютой, а это значит…

Он что-то говорил дальше, вставляя разные умные слова, но она перестала его слушать. График с долларом в телевизоре сменила другая ломаная линия (на этот раз лиловая), изображающая курс евро. Если верить ей, то дела у европейской валюты на этой неделе обстояли лучше её заокеанского собрата. Фоном для графика служила блеклая картинка с сумкой, набитой купюрами. Глядя на экран, она вспомнила большую чёрную барсетку Лёхи, их водителя. В неё Лёха собирал долю «фирмы» из заработка девушек. Если она проводила у клиента более часа, то потом, залезая в салон «Ниссана», отдавала половину денег за продленное время Лёхе, и он каждый раз говорил одно и то же своим смешным тягучим говором: «Ну во-о-от, молодца-а-а», — и бережно помещал тысячерублевые купюры в барсетку, распрямляя и поглаживая каждую. Её иногда в этот момент разбирал смех, и она прикладывала ладонь ко рту, будто сдерживала кашель, чтобы ненароком не хихикнуть и не обидеть Лёху. Если ночь была удачной, то к утру барсетка заметно распухала.

— Это всё из-за денег, — сказала она вслух, не отрывая взгляда от экрана.

Он запнулся на полуслове, прервав свою лекцию, и убрал руку от неё:

— Ты о чём?

— Да опять о своём, грустненьком, — отмахнулась она, ругая себя за несдержанность. Что с ней творится этим вечером?

— Опять таинственное «своё», — он наклонил голову. — Такое ощущение, будто ты мыслями где-то совсем в другом месте.

— Даже если так, тебе-то что? — резко сказала она. — Моё тело ведь остаётся здесь.

— Может, расскажешь? — спросил он, уменьшив громкость телевизора.

— Ох, нет. Только не превращайся в тех стариканов, которым возьми да выложи душу, а взамен часами слушай историю их жизни — скучнейшую, как правило. И хорошо ещё, что денежки за каждый час капают. Ну а чем ещё заниматься, если у них даже не стоит.

— Нет, это не мой случай, — улыбнулся он. — Дай мне десяток минут, и можем начать снова. Кстати, может, я прямо сейчас отдам деньги за второй час?

— Давай, — кивнула она. — Я позвоню водителю, чтобы он не пригнал машину вхолостую.

Он опять ушёл в гостиную, а она взяла телефон из сумки и стала звонить Лёхе. Впрочем, закончив набор номера, она не спешила нажимать на зеленую кнопку вызова — очередная привычка, рожденная опытом. Только когда мужчина вернулся и положил купюры ей на ладонь, она стала слушать длинные гудки. Лёха взял трубку не сразу — у него было странное суеверное правило, что принимать вызов нужно только после третьего звонка.

— Привет, это я, — сказала она. — Я останусь тут ещё на час.

— Это хорошо-о-о, у меня как раз вызов на другой конец го-о-рода, — Лёха растягивал гласные в своей манере; она улыбнулась краешком рта.

Вернув телефон в сумочку, она посмотрела на мужчину, который опять уставился в телевизор, будто позабыв о её существовании:

— Ну, вот и всё.

Он едва заметно кивнул, но так и не посмотрел на неё. Она глянула на экран, чтобы узнать, что привлекло его внимание. Ничего особенного — опять вещал напомаженный диктор на фоне большого зелёного знака доллара, но звук был таким тихим, что слов не разобрать. Она поднесла руку к лицу и посмотрела на ожог вблизи. Волдырь уменьшился, зато его границы обозначились чётче, нарисовав багровый круг на бледной коже.

— Больно? — оказывается, он всё-таки следил за ней краем глаза.

Она покачала головой и спросила:

— Ты любил когда-нибудь? Так, чтобы очень сильно, что можно умереть за ту, которую любишь?

Он, казалось, совсем не удивился внезапному вопросу. Подумав с нахмуренным лбом пять-шесть секунд, он ответил:

— Нет. А ты?

— А я любила, — сказала она. — И сейчас люблю. Наверное.

Он ничего не ответил, но она ощутила, как в нём шевельнулся червячок любопытства — так пробуждается от легкого прикосновения член, дождавшийся освобождения из хлопчатобумажной темницы. Её жизнь интересовала многих клиентов — но чаще всего в этом желании узнать была доля чего-то отвратительного, низкого, от чего её воротило. Но сейчас ей хотелось выговориться. Мужчина смотрел на неё в молчаливом ожидании.

«Никакой он не особенный, — сказала она себе. — Такой же, как все. Раскройся перед ним, и завтра он будет всё пересказывать знакомым, лыбясь и приправляя скабрезностями. А как же — душевные метания проститутки. Абсурд. Нонсенс. Нет, дело не в нём. Ты сама хочешь выговориться, и неважно, кому. Не можешь более держать воспоминания в своей маленькой глупой голове. Они рвутся наружу — в случайных фразах, жестах, движениях…».

На неё накатила волна такой безысходной тоски, что она скрипнула зубами. Вся громада каменного мироздания и безразличная темень ночи, все страхи двадцати восьми прожитых лет обрушились на неё в этот миг, легли своей тяжестью на плечи. Она захотела встать и убежать, только чтобы заткнуть себя.

Но так и осталась сидеть. Может, только пальцы ухватились за белое покрывало немного более нервно, чем следовало.

— Да, любила, — произнесла она наконец. — Я и не знала, что такая любовь может быть. Смотрела фильмы, читала книги и не верила — думала, что всё выдумка, преувеличение. Но когда это происходит с тобой самой, для сомнений уже времени не остаётся. Просто чувствуешь, что не можешь обойтись без этого человека, и всё тут. Знаешь, что готова пойти ради него на что угодно, хоть на смерть, только бы ему было хорошо. Есть в этом что-то от болезни, лихорадки, что ли… Понимаешь меня?

— Нет, — сказал он.

— Может быть, когда-нибудь поймёшь.

— Надеюсь.

— Я познакомилась с ним три года назад. Тогда уже работала по ночам, но он не был моим клиентом. Хоть и знал с самого начала, чем я зарабатываю на хлеб: как я могла от него скрывать что-то? Но для него это было неважно, ведь он тоже любил меня. Когда мы нашли друг друга, я бросила это дело. Думала, что никогда к этому не вернусь. В тот первый год я была счастлива до безумия. Сама не верила, что можно настолько хорошо себя чувствовать. Знаешь, просыпаешься утром до рассвета, в комнате ещё темно, и чувствуешь, что он лежит рядом с тобой, слышишь его дыхание и просто улыбаешься до ушей в потолок, кусаешь губы, чтобы с ума не сойти от счастья… — она печально улыбнулась. — А ведь не зря не верила. Слишком хорошо всё это было, чтобы продлиться долго.

— Так обычно и бывает со всем хорошим, — меланхолично заметил он.

— Ну, доллар ведь вечно подниматься не может, так?

Он согласно кивнул.

— Какая страсть без бурного секса, особенно если девушке в этом смысле есть чему учить парня? Мы много экспериментировали. Я не боялась спрашивать, чего он хочет, и он тоже делал всё, чтобы доставить мне удовольствие. В конце концов, наша тяга к новым ощущениям и стала началом конца. В этом с самого начала было что-то сумасшедшее, не совсем здоровое. Он не упрекал меня ни словом, ни взглядом за моё прошлое, но во время наших постельных игр я чувствовала, что он как будто возмещает таким образом обиду за то, что я доставалась многим другим до него. Я, в принципе, была не против. Но когда он предложил заняться сексом втроём с моей подругой…

Она на секунду замялась.

— … в общем, я заартачилась. Хоть подруга и была не против такого опыта, но ведь она была моей лучшей подругой! Я предлагала ему позвать любую другую незнакомую женщину, чтобы она разделила с нами постель. Но нет, он хотел именно мою подружку. Тогда я обиделась и сказала, что раз уж ему так хочется утех втроём, то пусть думает и обо мне, и предложила сделку: сначала мы спим с моей подругой, а потом с одним из его друзей. Я сказала это, только чтобы остудить его пыл, чтобы он подумал и понял, что он слишком далеко забрался. Но он сразу согласился. Я, честно говоря, была в шоке. Что-то как будто сломалось во мне тогда, будто я была заводной игрушкой, у которой лопнула пружина.

Она хмуро уставилась на экран, где мелькали рекламные ролики.

— Но я всё равно очень сильно любила его. Мы переспали втроём, как он и желал, и после этого прошло два месяца. Я почти забыла об этом случае. И вот, во время очередных посиделок с друзьями в нашей квартире, когда парни все изрядно напились, он вдруг сказал это. Я уже не помню, как разговор зашёл в это русло, но парни заговорили о девушках лёгкого поведения — никто, кроме моего парня, конечно, не знал, что я раньше этим промышляла, — и он вдруг заявил: «А вы знаете, что моя тоже не прочь за деньги с любым из вас переспать?». Я чуть не поперхнулась тогда соком, так это было неожиданно. И ведь сказал так спокойно, будто сто раз до этого предлагал меня каждому встречному. Все посмеялись и забыли, приняв его слова за неудачную шутку. Но я не могла оставить это просто так: поймала его, когда он вышел покурить, и потребовала объяснений. Он улыбнулся и сказал: «Но ведь у нас был уговор, помнишь? Может, настал подходящий момент, чтобы оставить кого-то из друзей у нас на ночь?». Как думаешь, он тогда серьёзно говорил или просто хотел меня позлить? — спросила она.

Он поразмыслил, глядя на потолок, где мерцали мягкие блики от экрана:

— Даже не знаю. Раз уж ты говоришь, что и раньше чувствовала в нём скрытую обиду…

— Возможно, никакой обиды не было, и я сама себя накручивала?

Он пожал плечами:

— Вряд ли. Мне кажется, женщины такие дела за версту чуют.

— После того проклятого вечера уже ничто не могло вернуться к прежнему курсу. Я тогда была просто разбита. Обида рвала грудь, а плакать и скандалить было нельзя, всё-таки в квартире были чужие люди… И вот, когда почти все разошлись и остался всего один его закадычный дружок, он снова отлучился покурить. Друг не курил, поэтому остался в комнате со мной. Кстати, он был здорово пьян к тому времени, а я не пила вообще. В этот момент мне показалось, что я нашла отличный способ мести. Я стала расстегивать рубашку парню и сказала ему, что мой говорил правду: он на самом деле мой сутенер, и, если он хочет, я могу отдаться ему здесь и сейчас. Будь он чуть потрезвее, может, и оттолкнул бы меня — насколько я его знала, парень-то был хороший, — но случилось то, что случилось. Он обрадовался, как ребёнок, дорвавшийся до конфетки, и начал тут же лапать меня. Я даже растерялась от его напора. Он потерял равновесие, мы упали на диван, я оказалась под ним. Такое не входило в мои планы, но прежде чем я успела что-то сделать, мой зашёл в комнату и увидел нас в таком виде. Никогда не забуду его лицо в тот момент — такого взгляда у него я не видела ни до, ни после. Я же не могла пошевелиться и сказать что-нибудь — просто смотрела на него, пока пьяный парень пытался стащить с меня блузку… Слушай, у тебя есть вода? Что-то в горле пересохло.

Он молча встал и пошёл на кухню. Глухо звякнуло стекло, забулькала вода, и он вернулся в спальню, держа граненый стакан с прозрачной жидкостью, в которой бурлили воздушные пузырьки. Она отхлебнула из стакана и не сдержалась — одним махом выпила всё до дна.

— Спасибо, — сказала она, возвращая стакан. — Господи, вот меня понесло-то на откровения, сто лет столько не наговаривала… Будешь дальше слушать, или надоело? Время-то тикает.

— Продолжай, конечно. Интересно же. Если что, могу на третий час продлить.

— Так вот, в итоге я переспала с тем парнем. Мой просто сказал: «Развлекайтесь», — и ушел из квартиры. Ну я, дура этакая, назло ему и «развлеклась». Мне-то хотелось, чтобы он приревновал, впал в ярость и вытащил меня из объятий друга, может, даже надавал мне хороших оплеух за такое: что угодно, лишь бы выказал, что я ему небезразлична. Но он ушёл, и я осталась под пьяным мужчиной. Кажется, плакала тогда, но парень этого не заметил и сделал своё дело. С тех пор всё пошло наперекосяк. И знаешь, что самое ужасное — мы всё равно любили друг друга, любили так, что оба не мыслили и дня без своей половинки. Наши чувства не исчезли, но в них поселилась отрава, которая росла с каждым новым днём. Как такое может быть, скажи мне? — она тряхнула головой. — Уж лучше бы охладели друг к другу мгновенно после той роковой ночи — меньше было бы страданий…

— Ну, человеческий мозг — вообще странная штука, — назидательно заметил он.

— Да причём тут мозг! — раздражённо воскликнула она. — Я о себе говорю и о нём, а не о каком-то мозге. И вот представь, мы живём дальше, делаем вид, что ничего не было. Да только ведь помним всё. Разговариваем, смеёмся, занимаемся любовью, ходим в кино, ужинаем вместе — но всё стало каким-то ненастоящим, натужным, хрупким, как будто из стекла сделанным. Он начал возвращаться поздно ночью мертвецки пьяный, уходить в загулы. Когда, наконец, приходил домой, я упрекала его, а он в ответ журил меня моим прошлым. Мол, я вытащил тебя из того болота, в котором ты прозябала, так что не смей жаловаться. А меж тем из-за его гулянок денег становилось меньше — я-то на своей работе по специальности зарабатывала всего ничего…

— А кем ты работала?

— Да обычным юристом в мелкой фирмочке. Зарплата была мизерная, и даже её постоянно задерживали. Я пыталась найти другое место, более благополучное в плане денег, но ничего не вышло — у меня стажа по трудовой книжке не было, а без опыта хотя бы трех лет работы в хорошие места не пробиться…

— Да, это так, — согласился он.

— Вот я и говорю — всё из-за денег. Ведь много девушек занимаются проституцией не потому, что это им так нравится — хотя среди моих подружек есть парочка таких, что иной жизни не представляют, — и не потому, что они в столь уж плачевном жизненном положении. Главная причина — деньги. Быстрые и лёгкие. Ну, как лёгкие… бывают, конечно, случаи, но риски есть в любой профессии, а тут они не выше, чем в других местах, где имеешь дело с людьми. Выходишь ночью, раздвигаешь ножки, а к утру возвращаешься с суммой, которую заработала бы за месяц просиживания в офисе или простаивания за прилавком. Особенно легко это даётся молодым и красивым. Ну, таким, как я… — она усмехнулась.

— Так и есть, — подтвердил он со своей вечной серьезностью. — Ты молода. И красива. И стоишь своих денег.

— К этому быстро привыкаешь. Похлеще, чем к выпивке или сигаретам. Любые денежные проблемы тянет решить выходом на панель. Видишь на витрине красивое платье или ожерелье, или, например, машину новую хочешь купить без того, чтобы годами горбатиться за станком — есть наработанный способ получения денег. Я, когда встретила своего, решительно подавляла подобные позывы, ведь у меня был любимый человек, и решать дела старыми способами было немыслимо. Но когда всё стало рушиться…

Она осеклась, стала рассеянно потирать ладонью колено. Он вертел в руке пустой стакан и терпеливо ждал, пока она не наберётся сил.

— Нет, если бы всё у меня было хорошо в смысле денег, я бы не пошла на это вновь, — глухо сказала она через минуту. — Но человек, без которого я не могла жить, пропадал днями и неделями, а когда появлялся, то я слышала от него большей частью только ложь и оскорбления. Денег он почти не приносил — всё, что зарабатывал, сразу пропивал или пускал на развлечения. Может, даже на других девушек. Я не знаю, до сих пор не уверена. А мы жили в съемной квартире, и нужно было платить за аренду немаленькую сумму, покупать одежду и еду… Затем однажды он сказал, что залез в долги. Большие долги. Оказывается, ему не хватало денег для своих кутежей, и он брал кредиты. И вот пришло время их возвращать, а платить было нечем.

— Плохо.

— Да уж явно ничего хорошего. Выход лежал на поверхности, но я честно испробовала все возможности. Ходила в банки, справлялась о возможности реструктуризации долга, чтобы можно было деньги вернуть попозже. Даже добилась каких-то успехов, всё-таки за что-то мне ведь дали диплом юриста, — она не улыбнулась. — Повезло с одним из операторов в банке: я с ним столковалась, и он провернул небольшую аферу, записав в банковской программе долг как невозвратный. Там ещё был задействован начальник отдела или ещё кто-то. Разумеется, это было не бесплатно, но сумма их услуги была куда меньше стоимости изначального долга.

— Ничего себе, — удивился он. — Я и не знал, что такое возможно.

— Но это был всего один из кредитов, так что в итоге на нём… на нас… всё равно осталась висеть кругленькая сумма. Мы серьёзно поговорили и, как нам казалось, нашли достойный выход: он попросился в командировку на Кавказ, где платили хорошие деньги — за год он мог набрать достаточную сумму, чтобы справиться с долгами. Хотел взять меня с собой, но я не хотела уезжать на другой край страны, когда все мои родные живут тут. Я с детства была домашней девочкой, знаешь ли, — добавила она едва ли не смущённо. — Без общения с мамой хотя бы разок в неделю мне никак. На днях тоже загляну к ней на обед. Жаль только, что приходится многое о себе скрывать.

— Кем работает твой парень?

— В МВД. Подробнее не скажу, извини.

— А, ну тогда понятно насчёт командировки на Кавказ. Ты не боялась за него?

— Сначала запротестовала, конечно. Но он уверял меня, что сейчас там всё спокойно. И, кстати, так и оказалось — вернулся он здоровый и целехонький, с загарком. Правда, денег так и не дали. То есть дали, но намного меньше обещанного. Так он сказал, но сейчас я даже в этом не уверена — может, ему заплатили всю сумму, и он вновь спустил всё… Он сильно изменился за этот год. Раньше был весёлым, общительным, легким на подъем — отчасти за это я в него и влюбилась без памяти, — а теперь это как будто был другой человек. Он стал мрачным, потерял чувство юмора, пил очень много, а когда мы оставались наедине, то был холоден и большую часть времени меня игнорировал. До того, как он съездил в эту чёртову командировку, я была уверена хотя бы в главном — что мы оба любим друг друга, несмотря на все шероховатости наших отношений…

Она сокрушенно качнула головой, потом нагнулась и вытащила из своей сумочки давешнюю пачку сигарет.

— Курить хочется, аж жуть. Может, выйдем на балкон?

— Покури здесь, — сказал он. — Я всё равно один живу, возмущаться некому.

— А пепел куда девать?

— Минутку…

Он встал, подошёл к стенному шкафу справа от телевизора и стал что-то там искать. Она зажгла сигарету, предусмотрительно оттопырив в сторону безымянный палец. Когда она затягивалась во второй раз, он вернулся с маленькой фарфоровой тарелкой и положил её на кровать рядом с ней, как бы ненароком коснувшись её икры тыльной стороной ладони:

— Вот, стряхивай сюда. Только не промахнись, а то простыню прожжешь.

— Хорошо.

Она сделала ещё две-три затяжки молча, потом продолжила свой рассказ без запинок, словно и не прерывалась:

— Я не очень хорошо помню год, когда он уехал. Всё кажется таким серым, тусклым и промозглым, будто кто-то выключил лампу в доме. Его не было, иметь мобильник там не разрешалось, так что звонки были редкими. Да и в тех случаях разговоры получались какими-то плоскими и не приносили нам радости. Я ходила на ненавистную работу, где стали платить ещё меньше, и считала дни до его возвращения. На выходные старалась не оставаться дома и вылезала на всякие танцульки и посиделки с подругами, потому что стоило мне заскучать, лёжа на кровати, как в голову лезли нехорошие мысли о том, что он там совсем забыл обо мне и гуляет с другими женщинами. Зарабатываемых средств мне катастрофически не хватало, иногда я даже сидела впроголодь. Не буду врать, будто меня не посещало искушение выйти на прежнюю работу, особенно по вечерам. Но это всё тогда оставалось просто фантазией. Даже если бы у меня совсем кончились деньги и меня вышвырнули на улицу, я не пошла бы на панель, пока знала, что мой любимый где-то там, далеко, и скоро будет со мной. Уж лучше взяла бы кредит или украла, не знаю… К счастью, до этого не дошло. Плохой был год, в общем, — она потушила сигарету о тарелку с такой силой, будто хотела проткнуть фарфор. — Но вот он вернулся, и всё стало просто кошмарно.

— Может, он и не разлюбил тебя? — предположил он, ставя тарелку с пеплом под кровать. — Как я понял, служба у него была нервная, тяжелая, тем более на Кавказе… Такая работа способна изменить человека, он смотреть на всё будет уже по-другому. У меня есть знакомые, которых работа в органах просто сломила. А тебе могло казаться, что отношение человека к тебе поменялось, потому что он больше не любит тебя.

— Я думала об этом. Мне казалось, что это с ним временно — он просто не успел «отойти» от командировки, и я смогу всё исправить. Нянчила его, как новорожденного, но не чувствовала какого-либо ответного тепла. Он не хотел меня видеть, сторонился, исчезал надолго. «Это из-за неудачи с деньгами, — успокаивала я себя. — Наверное, он стыдится показаться мне из-за того, что эта командировка не оправдала наших ожиданий. Стоит мне дать понять, что я его ни в чём не виню, и стена между нами рухнет». Но стена не исчезала, а счета за долги всё приходили и приходили. Нам звонили люди из банков, коллекторских контор и вообще какие-то мутные личности… Все требовали денег. И в конце концов я поняла, что загнана в угол. В очередной вечер, когда я была одна дома и его телефон не отвечал, я позвонила знакомому с прошлой жизни человеку, накрасилась и стала ждать, когда за мной заедет машина. С тех пор вернулась на эту работу.

— А он об этом знал?

— Рано или поздно он бы узнал. Я и не надеялась сохранить это в тайне. Но я же дура — всё оттягивала момент и ничего ему не говорила. А в результате всё обернулось ещё хуже: он разоблачил меня сам, причём таким образом, что просто смешно. Мы лежали вместе в постели и начали заниматься сексом. Он вошёл в меня и спросил: «Что это такое?». Я стала недоумевать, а когда поняла, о чём он говорит, то сказала: «Тампон, наверное», — хотя до критических дней было далеко. А он как вытащит оттуда скомканный презерватив… Я чуть сквозь землю не провалилась со стыда.

— Не может быть! — воскликнул он.

— Чистая правда, говорю тебе. Я и сама была в шоке.

— Разве так можно? Ты что, совсем ничего не чувствовала… там?

— Вот уж нет, — она грустно усмехнулась. — Конечно, он тут же всё понял, а может, и раньше догадывался. Большой ссоры в тот день не было, но мы оба чувствовали себя паршиво. Я каялась, плакала, говорила, что делаю это ради него, чтобы освободить его от кабалы, и брошу всё, как только у меня будет нужная сумма. Он молчал-молчал, а потом ушёл. Я боялась, что он не вернётся, но он пришёл ко мне вечером, и мы сделали вид, что всё хорошо. Я продолжала свои ночные походы, на этот раз с его безмолвного согласия. Деньги, кстати, копились быстро — с одной стороны, я усердствовала, работала почти каждую ночь от заката до рассвета, чтобы оставить всё позади как можно скорее. А с другой стороны, клиенты стали платить больше, чем раньше, хотя расценки за час не сильно изменились. Продлевали чаще, добавляли «чаевых» сверху за так… Может, это из-за того, что кризис кончился, или просто мне везло. В общем, всего за месяц с небольшим у меня уже была нужная сумма, и я оплатила долги. С прежней работы меня уволили за прогулы, но я по этому поводу не переживала. Думала, вот сейчас-то заживём, но куда там…

— Опять он что-то натворил?

— Нет, на этот раз я сама умудрилась в переплёт попасть. Были новогодние праздники, я возвращалась с ужина у родственников. Взяла такси и села почему-то впереди, хотя обычно занимала заднее сиденье. Не пристегнулась, да и водитель не настаивал. На перекрестке в нас врезалась другая машина, да так, что наш автомобиль вылетел на тротуар и перевернулся несколько раз. Все отделались испугом и синяками, а вот мне «повезло»: крепко приложилась спиной о руль. Шевелиться не могла, дышала с трудом. Помню, что мне было очень страшно — думала, что умираю. Всё вокруг казалось медленным и плавным, как в кино. Меня отвезли в больницу, там зафиксировали и запретили двигаться. Даже в туалет нельзя было вставать, всё через больничную «утку»…

— Жуть, — ровно сказал он. — Как не повезло-то.

Ею вдруг овладело раздражение. Что он может знать о её чувствах в те черные дни? Какого чёрта она вообще ему всё рассказывает? Для чего?

Она выдержала паузу, пережидая, когда схлынет волна смятения. Слишком много слов было произнесено этим вечером, чтобы прерваться сейчас.

— Врач сказал, что у меня повреждён позвоночник, и я до конца жизни останусь калекой. Так и буду лежать, ожидая, когда мне поднесут к кровати тарелку или «утку». Родственники успокаивали меня, как могли, но я не могла справиться с этой новостью — промокала подушку, хотела умереть. О том, чтобы видеться с парнем, не могло быть и речи. Он не имел выхода ни на кого из моих родных или друзей, не знал, где находятся их квартиры. В «Контакте» я тогда не сидела, а мой телефон разбился в аварии — то есть он потерял все нити, которые нас связывали. Меня это более чем устраивало в том положении, в котором я оказалась. Но потом мной занялся другой врач и сказал, что диагноз неверный: позвоночник был не сломан, а лишь ушиблен, а это лечится. И вот через два с половиной месяца я выписалась полностью здоровая. Первую неделю улыбка не сходила с лица — казалось, я родилась заново, и все прежние проблемы выглядели мелкими и простыми.

— А шрамов у тебя не осталось? — спросил он.

— Сейчас уже почти сошли. Рана же была совсем неглубокой, просто удар пришёлся по чувствительному месту. Хочешь посмотреть?

— Если можно… — он охотно придвинулся к ней. Она отвернулась, завела руку за спину и указала на место между лопаток, где остался след, напоминающий о былом увечье — едва заметный в полумраке комнаты белесый рубец. Он коснулся шрама пальцем и немного нажал на неё, словно желал убедиться, что он реален. Она закрыла глаза. Его палец медленно спустился ниже, задел крючок лифчика.

— Если хочешь снять его, то сними, — сказала она.

Он расстегнул лифчик, и она дернула плечами, сбрасывая с плеч лямки. Тонкая кружевная ткань упала ей на колени. Она взяла лифчик, положила его на кресло и повернулась к нему:

— Что, начнём?

— А до конца твоей истории ещё далеко? — он опустил взгляд на её груди.

— Нет. На самом деле, это почти конец.

— Тогда я хочу дослушать.

Она села на кровать, откинулась назад и легла на спину. Он расположился рядом и стал осторожно водить рукой по её животу.

— Я позвонила ему почти сразу, как только вышла из больницы, пребывая в опьянении новоявленной свободой. Боялась, что за время моего исчезновения он мог обо мне забыть, но он примчался ко мне после первого же звонка. У нас обоих была эйфория в тот момент — мы наобещали друг другу кучу всего. Он сказал, что хочет ребёнка от меня, а я согласилась выйти за него замуж. Хорошо, что сразу в ЗАГС не полетели на крыльях радости, — она фыркнула. — Позже, когда я могла смотреть на вещи трезвее, то увидела, что он за эти недели опустился ещё ниже. С работы его уволили, и можно было сосчитать по пальцам часы, когда его можно было видеть трезвым. Ему всё время названивали какие-то девушки, и он срывался с места и мчался к ним, несмотря на то, что я была рядом, всё видела и слышала. Снова надеялась, что это не навсегда, что он ведёт себя так из-за того, что потерял меня на долгое время. Но вот я вернулась, а он не спешил выбираться из ямы. Что меня больше всего поразило — это то, что он настаивал на том, чтобы я продолжала ходить на панель. Говорил, что хочет на заработанные мной средства купить машину и стать частным таксистом. Ну, на машину накопить было достаточно легко, но я долго не могла решиться на возвращение к давешнему занятию: ведь на нас теперь не висели гигантские долги, и вновь погружаться в эту трясину было необязательно. Но он канючил, что только собственная машина может его спасти и заставить бросить нынешний образ жизни. Ну что ж, я заработала ему деньги на машину, не так много времени это и заняло. Он пошёл на авторынок и опять пропал на две недели. Потом однажды утром снова стоит на пороге чуть ли не голышом — все деньги пропил и проигрался в пух и прах…

— Да что ж такое, — нахмурился он. — Это уже ни в какие рамки не лезет.

— Тут уж я не выдержала. Высказала ему всё, что думаю. Он тоже излил на меня душу — оказывается, ведёт он себя так только из-за меня, потому что не может справиться с душевной раной из-за того, что я предала его, переспав с его другом. Мол, он разочаровался не только во мне, но во всех женщинах, во всём окружающем мире, и теперь живёт как во сне, не в силах себя контролировать. Обзывал меня по-всякому, говорил, что я разрушила его жизнь и карьеру. Но когда я в сердцах сказала, что раз всё зашло в такой тупик, то нам лучше забыть друг о друге, он вдруг расплакался и сказал, что не может без меня жить — и что если у нас появится маленький, то он полностью переменится… Как думаешь, это правда?

Он покачал головой, рассеянно играясь с локоном её волос:

— Не думаю. Семейка у меня была не очень благополучная, я насмотрелся несчастливых браков у родственников. Некоторые пьющие мужья тоже говорили, что изменятся ради ребёнка, и жёны им верили. И они даже держали слово, но недолго. Проходило полгода-год, ребёнок из маленького чуда превращался в ежедневную рутину, и тогда они возвращались к былым порокам.

— Вот и мне кажется, что это лишь слова, — сказала она, повернулась к нему и взялась рукой за его член. — С тех пор прошло три месяца, и между нами всё застыло. Не кончилось, а именно так: застыло. Как видишь, я по-прежнему хожу на работу по ночам, а он продолжает гулянки. Иногда приходит ко мне и просит денег, и я ему даю из своих излишков, только чтобы он ушёл. О совместной жизни говорить не приходится — я его даже за порог не пускаю. Но мне кажется, что он ещё надеется. И я тоже надеюсь, хотя умом понимаю, что это конец… Ведь я так любила его, и что-то ещё осталось от той любви — может быть, не так уж и мало. Часто вспоминаю, как он говорил в тот вечер, что не видит без меня жизни и хочет, чтобы у нас был малыш, и мне хочется его принять, попробовать снова. Но его поведение… Не знаю. Всё так запуталось, что хоть за голову хватайся. В детстве я смотрела с родителями «Санта-Барбару» и не думала, что когда-то сама попаду в такие дурацкие страсти… Ну, как тебе моя история?

Она приподнялась на локте и посмотрела на лицо мужчины вблизи. Тот дышал прерывисто, в ритме движения её пальчиков по члену, но нашёл в себе достаточно сосредоточенности, чтобы сказать:

— Интересная история. Только выглядит незаконченной. Что будешь делать дальше?

— Я не знаю. А что ты посоветуешь — теперь, когда всё знаешь?

— Я бы сказал, что ты должна его бросить. По твоему рассказу создаётся впечатление, что он ненадёжен. Хуже того — не уважает тебя. Отношения с таким человеком обречены на крах.

— Но я чувствую, что сама тоже виновата в немалой степени, что мы оказались у разбитого корыта… Кто злодей в этой истории, как ты думаешь? Он? Или я?

— Зависит от того, кто будет рассказывать. И кто будет слушать.

— Ну вот — я рассказала, ты выслушал. Так назови злодея, — она отпустила напрягшийся член и перестала дышать, будто его слова должны были стать вердиктом высшего суда. Он заметил её волнение и поэтому подумал, прежде чем ответить:

— Это он.

Она возобновила дыхание, на миг смежив веки. Образ лица собеседника, освещённого экраном, чуть продержался в вязкой темноте внутри её головы, затем расплылся бесформенным тусклым пятном. Она открыла глаза и потянулась к своей сумочке за презервативом:

— Ну, ты готов?

— Да, — он отполз к середине кровати.

Член был уже эрегирован, и ртом она работала недолго, только ради выполнения «обязательной программы». Потом он опять взгромоздился на неё сверху и оперся ладонями о белую простыню. Опускаясь, он касался носом ложбинки между грудями и шумно втягивал воздух. Она же смотрела мимо его лица на белый потолок, дежурно постанывала и размышляла над непоколебимым заключением, выданным им: «Это он».

— Какой приятный запах, — сказал он после того, как в очередной раз погрузился лицом в её груди. — Не такой, как у других. А я уж начал думать, что все девушки в мире пользуются одними и те же духами.

— Это «Диор», — рассеянно ответила она. — Хорошие духи.

— Дорогие, наверное.

— Недешёвые. Но в кои-то веки на себе не экономлю…

Он вышел из неё и положил горячие ладони ей на бёдра.

— Повернись. Я буду сзади.

Она встала на четвереньки, и он проник в неё. На этот раз его действия были быстрыми и грубоватыми: он набирал темп, крепко схватившись левой рукой за её грудь, а правой то и дело шлепая её по ягодице. Положение было не очень удобное для неё, колени быстро устали, но она поджала губы, терпеливо выжидая, когда он кончит. Скоро наступил финал. Из его груди исторгся стон, по телу прошла волна дрожи, он отпустил грудь и схватился обеими руками за её разметавшиеся волосы, заставляя её запрокинуть голову. Ничего в этот момент она не почувствовала.

Он оставался в ней ещё несколько секунд, глубоко дыша, как после долгой пробежки, потом упал на простыню рядом с ней. Взгляд был пустым и отрешённым, направленным куда-то далеко — глаза мертвеца. Она наблюдала, как жизнь, вышедшая из него в последний момент, возвращается в его взор.

Перехватив её внимательный взгляд, он смущённо заморгал:

— Что ж… Было неплохо…

Не дождавшись от неё ответа, он ушёл в душ. Она повторила ритуал с салфетками и взяла в руку телефон. Время почти истекло; наверное, Лёха заедет за ней с минуты на минуту. Надо было одеваться, но она лежала на кровати, меланхолично следя за новостями в телевизоре, пока в комнату не вернулся мужчина. Тогда она заставила себя подняться и начать облачение: трусики, лифчик, чулки, юбка, блузка… Она чувствовала, как меняется её нутро с каждым нацепленным на неё куском ткани: вместе с наготой телесной уходила нагота душевная, и она уже смутно удивлялась, что могла весь долгий час раскрываться перед этим немногословным чужаком так, как не посмела бы сделать это на исповеди. Она взглянула в мерцающее в углу зеркало, поправила волосы — и тут залился мелодичной трелью телефон.

— Прие-е-хал, — услышала она знакомый голос в динамике.

— Хорошо, выхожу.

Она в последний раз вгляделась в его хмурое лицо в сумеречной надежде, что он ещё находится под впечатлением её рассказа — может быть, что-то спросит, справится о какой-то детали, оставшейся для него неясной. Но нет — кажется, он витал уже далеко, в мире доллара и евро, их яростных схваток между собой, а его интерес к ней, к её жизни, к её прошлому и будущему, улетучился из него вместе с исторгшимся из члена семенем. Что-то странное, из ряда вон выходящее было в этом вечере, что-то, граничащее с волшебством, и это сделало их на короткое время ближе друг к другу, чем давние влюблённые; но это ушло, и она опять стала для него тем, кем и являлась — очередной смазливой девкой по вызову, которую можно трахнуть и забыть, и ему не терпелось выставить её за дверь. Она вздохнула, надевая туфли на шпильках и цепляя сумочку на плечо.

Он отодвинул засов двери, и она переступила за порог, на прощание игриво пошевелив пальчиками в его сторону. Сделав один шаг вниз по лестнице, она услышала его голос за спиной:

— Ты права, доллар не может расти вечно. Но ведь и падать без конца он тоже не будет.

Она остановилась и ответила, не оборачиваясь:

— А если всё-таки Америке конец? Что будет тогда?

— Ну так есть и другие валюты. Евро, например. Хотя пример неудачный, уж евро-то навернётся куда раньше доллара… Ну, тогда йена. Или английский фунт. Рубль, в конце концов. Свой, родной. А можно вообще плюнуть на все валюты, пусть идут лесом. На них свет клином, слава богу, не сошёлся, хотя иногда так кажется…

Они помолчали вместе ещё пару секунд. Потом он сказал:

— Ну, удачи… — и закрыл дверь квартиры, став одним из множества теней без имени в её голове.

Чёрный «Ниссан» стоял у подъезда, освещая фарами «классики», нарисованные мелом на асфальте. Она открыла заднюю дверцу и увидела, что в салоне, кроме Лёхи, никого нет: всех девушек разобрали.

— Нормально всё? — поинтересовался водитель, не оборачиваясь.

— Всё хорошо, — она протянула ему деньги.

— Молодца-а-а…

Машина плавно тронулась и проехала под фонарём у детской площадки. Она вдруг вспомнила об ожоге и подняла безымянный палец, разглядывая его в жидком электрическом ливне. След, оставленный огнём, был почти не виден под ярким светом. Стоит лишь использовать лечебную мазь, и волдырь исчезнет за пару дней.

— Как будто ничего и не бывало, — прошептала она.

«Ниссан» выехал из двора и устремился вперёд по сонной ночной улице.

2013 г.