Синяя луна

Глава 8 ГЛАЗ ТИГРА Весна 1217 г. Ицзин-Ай

Баурджин лично проследовал за город вместе со следователем и небольшим отрядом стражников Керачу-джэвэ. На востоке небо уже окрашивалось багровой зарею – вставало солнце. Узнав наместника – не так давно Баурджин лично проводил строевой смотр – привратная стража поспешно распахнула ворота, впуская в город холодный ветер близкой пустыни. Кони, свернув с пригородной дороги, взрыхлили копытами песок. Впереди блестела река Изцин-гол, или Эрдзин-гол, как её называли монголы. Трупы находились на песчаном мысу, между двумя рукавами реки, по-видимому – их вынесло течением.

Подъехав ближе, нойон спешился.

– Трое задушены, полагаю – во сне, – пояснил круглоголовый крепыш Чжан – помощник Иня Шаньзея. – Один, похоже, сопротивлялся – ему сломали шею. Посмотрите сами, господин.

Чжан опустил факел пониже.

Нагнувшись, Баурджин хорошо разглядел тонкие красные полосы на шеях парней:

– Душили шёлковой нитью?

– Именно, господин наместник.

– Почему вы думаете, что это – те самые? – Баурджин обернулся к следователю.

– У нас есть свидетель, – кутаясь от ветра в халат, пояснил тот. – Он же их и нашёл. По всему – убиты недавно. Ещё можно узнать.

Князь кивнул:

– Свидетель? Что за свидетель?

– Тот самый человек, о котором я говорил, – негромко отозвался Инь Шаньзей. И тут же позвал. – Поди сюда, Кижи-Чинай!

Нойон встрепенулся, услыхав имя. Кижи-Чинай? Ну надо же! Неужели тот самый?

– Звали, господин? – подойдя ближе, почтительно осведомился Кижи-Чинай. Лохматый, светлоглазый, тощий. Смуглое лицо, потрескавшиеся на ветру губы. Он!

Следователь слегка стукнул его по затылку:

– Поклонись господину наместнику, парень!

– Неужели сам наместник здесь?!

Юноша почтительно поклонился, пожелав высокопоставленному лицу благоволенья богов, здоровья и всяческих благ.

– Спасибо за пожелание, Кижи-Чинай, – усмехнулся князь. – Я смотрю, ты нынче не бедствуешь – халат новый справил. Не надо и разбойничать, а?

Кижи-Чинай резко вскинул глаза:

– Господин!!!

– О, узнал! Да не вздумай бежать – я доволен твоей работой, – Баурджин поощрительно потрепал подростка по плечу. – Обязательно получишь награду! Ну, рассказывай, как ты их отыскал?

– Обычное дело, – Кижи-Чинай несколько помялся, а потом продолжил, с некоторым испугом посматривая на вооружённого огромной секирой Керачу-джэвэ: – Здесь, на излучине, собирается иногда… кое-какой молодой народ.

– Рыночная мелюзга – мальчишки-лепёшечники, водоносы и прочие – занимаются тут скупкой-продажей краденого, – с усмешкой пояснил Инь Шаньзей. – На главную-то поляну, в горах, не ходят, опасаясь взрослых ворюг, здесь, у реки, торгуются.

Кижи-Чинай обиженно шмыгнул носом:

– Ну уж вы скажете, господин!

– Ладно, ладно, не строй из себя благородного учёнейшего шэньши. Рассказывай господину наместнику дальше.

– Так я и рассказываю! – парень пожал плечами. – Слушайте, господин наместник. Значит, это, сидим мы здесь с… с ребятами. Развели костёр, раков в реке наловили, печём, греемся. Вдруг, смотрим – вроде как плывёт что-то. Мешки, что ли, какие-то. Мы – бегом посмотреть. Их как раз волны и вынесли.

– Ты сказал – мы, – князь перебил и поморщился – от парня явно пахло навозом и ещё какой-то нечистью. – Кто был с тобой ещё?

– Так, знакомые, – прищурившись, уклончиво отозвался Кижи-Чинай. – Господин Инь их знает.

– Местная шушера, – презрительно кивнул Инь Шаньзей. – Крысенята мелкие.

– Мертвецов вы, конечно, обыскали? – князь посмотрел юному гаврошу в глаза.

– Да уж конечно, – следователь вытащил из-за пазухи небольшое мешочек. – Извините, господин наместник, не успел показать. Чжан, посвети!

Инь Шаньзей высыпал на ладонь содержимое: несколько цяней, иголка с зелёной шёлковой ниткой, шило.

– Да, негусто, – покачал головой Баурджин. – Думаю, всё ценное с них забрали убийцы… или убийца. Шило-то им зачем?

– Они им людей колют, – пояснил следователь. – Отпетые!

– Откуда их могло принести?

– А с двух русел, – развёл руками Инь Шаньзей. – С любого. Левое мы уже обследовали, правда, далеко не шли.

– Что ж, – князь махнул рукой воинам. – Осмотрим правое. Тем более и солнышко уже выходит. Господи, красота-то какая кругом!

Медленно выкатывавшийся на небо огненный шар солнца золотил красно-фиолетовые отроги Пламенных гор, подсвечивал редкие палевые облака, быстро уносимые ветром куда-то к югу. Позади, вдалеке, виднелись величественные стены города, слева узкой полосой застыл вечнозелёный кустарник, справа, за рекой, высились над обрывом редкие корявые сосны.

– Не оттуда ли их и сбросили? – показал рукой Баурджин. – А ну, глянем.

– Постойте, господа, – Кижи-Чинай ухватил за рукав Чжана. – Мне-то, я думаю, можно и восвояси отправиться? Что тут делать-то? Ежели что, господин Инь знает, где меня отыскать. Да я ему всё уже и рассказал об этих парнях, ну, что знал, в подробностях.

– Рассказал, рассказал, у меня записано, – подтвердил Инь Шаньзей. – Полагаю, он и впрямь нм здесь больше не надобен.

– Тогда прощайте! – парнишка поклонился и, выпрямившись, прищурил левый глаз. – Господин наместник, вы, кажется, говорили о какой-то награде?

– Ха! – усмехнулся князь. – Говорил. И ты её получишь!

– На связку няней!

– Господин, – не выдержал следователь. – Позвольте мне поручить Чжану ударить его палкой! Или нет, я даже сам ударю – чего же ещё сделать за подобную наглость! – он обернулся к подростку. – Ну, куда тебе целая связка, чучело? Это же тысяча цяней! В твоём кругу за этакое богатство запросто головёнку оттяпают!

– Авось не оттяпают, – Кижи-Чинай упрямо мотнул головой. Пышные волосы его качнулись, словно лошадиная грива.

– Эй, эй! – следователь поспешно отогнал коня в сторону. – Только не стряхни на нас вшей!

– Вшей у меня нет, – обиженно возразил парень. – Я голову часто мою – не люблю, когда волосы колтуном.

– Заодно и сам бы вымылся, – Баурджин неожиданно засмеялся: торчащая из выреза халата шея Кижи-Чиная была настолько грязной, что казалась вымазанной ваксой. Похоже, этот парень обычно мыл голову, не снимая халата.

– Так как насчёт награды? – снова напомнил гаврош.

– Ближе к обеду подойди во дворец, с чёрного хода. – Баурджин швырнул пареньку маленькую медную пайцзу с изображением сокола. – Отдашь стражнику, он проведёт тебя к секретарю.

– К секретарю! – обуянный несказанной радостью, Кижи-Чинай пал ниц под копытами коня нойона. – Благодарю! Благодарю вас от всей души, господин наместник! У вас поистине доброе сердце, это счастье для подданных – иметь такого повелителя! Прощайте же, и да сопутствует вам удача!

– Хорошо говорит, собака! – поворачивая коня, восхитился князь. – Не слишком ли хорошо для обычного оборванца?

– Вы тоже заметили? – нагнав Баурджина, следователь испросил разрешения ехать рядом. – Видите ли, господин наместник, ещё лет пять назад Кижи-Чинай вовсе не был бесприютным бродягой, а жил за городом, на одной из ямских станций у какого-то, по его словам, очень хорошего и доброго человека. Их там, собственно, трое жило, как он рассказывал. Сей ямской доброхот купил их у какого-то проезжего работорговца, причём выбирал таких, чтоб были с русыми волосами – приметно, не правда ли? Наверное, чтобы, если сбегут, так легче ловить.

– Да, приметно, – с усмешкой согласился князь. – Этакий лохмач. Хиппи волосатый.

– Э… Осмелюсь переспросить последнюю фразу, господин?

– Не берите в голову. Обычная монгольская поговорка.

– Ну, так вот, – продолжал Инь Шаньзей. – На ямской станции Кижи-Чинай прожил, наверное, с полгода или того меньше, затем доброхот неожиданно умер, ну, а парни пошли по миру, поначалу вместе, а потом и разошлись пути-дорожки.

– Поди ж ты, – подивился князь. – Интересная история.

– Чуть ли не клещами пришлось вытягивать, – следователь качнул головой. – Очень уж он скрытный, этот Кижи-Чинай. Я его как-то во время облавы выцепил, в прошлом году ещё. Устроил в одну подозрительную корчму – он оттуда сбёг через какое-то время. За город куда-то подался, в шайку.

Баурджин молча кивнул – уж про шайку-то было ему хорошо ведомо.

– А тут вот, по осени, снова его на рынке встретил – жалкого, рваного, грязного, – вспоминая, улыбнулся Инь Шаньзей. – Он меня тоже узнал, обрадовался, помочь попросил. А я ему – я ведь тебе уже когда-то помог, а ты что сделал? Сбежал! Хозяин корчмы, видите ли, к нему пристал – переспать с ним заставлял. Ну и переспал бы, не велик барин! Ишь, аристократа из себя строит. Хотел я на него плюнуть, да думаю, ладно – раз уж этот парень сам помощи попросил, нечего его отваживать. Хитрыми путями устроил его на постоялый двор к Шань Ю, скотником. И вот что скажу – пока об этом не пожалел!

– Скотником? – переспросил Баурджин. – То-то я и смотрю – от него навозом так и несёт!

– Так он ведь и не моется-то почти никогда, – следователь хохотнул. – Даже летом в реку не окунётся. Но голову, правда, моет. Там, у этих убитых парней, татуировки – Кижи-Чинай клянётся, что точно такие же были и на постояльцах, а уж в этом ему можно верить.

– Да они это, они, – расслабленно махнул рукой князь. – Вот и Керачу-джэвэ, начальник моей стражи, их опознал, и многие воины. – Теперь бы установить, кто их убил? А уж зачем убил – думаю, ясно.

– Ну, не скажите, – возразил следователь. – Могли и просто – с целью ограбления. Места здесь лихие. Подкрались к спящим, сломали шею караульщику, деньги и иные ценности – себе, а трупы – в реку. Вполне могло и так быть.

– Да, могло, – Баурджин согласился. – Только плохо, если всё так и было. Никаких концов тогда не найдём.

– Ничего, господин наместник. Мы их, с вашего разрешения, во дворце поищем. Ещё раз тщательно проверим всех. Включая вашу личную гвардию!

– Этих?! – нойон кивнул на сопровождавших его монголов. – Вот уж на них я вполне могу положиться. И тангутский язык-то мало кто из этих воинов понимает, разве только десятники. Впрочем, проверяйте, Инь. Раз нужно для дела.

Сверху, с обрыва, бегом спустился Чжан:

– Нашли место, где они ночевали, господин!

– Отлично! – Баурджин потёр руки. – Ну, поедем, взглянем.

Корявая сосна с толстыми узловатыми ветками, поодаль, над самым обрывом, ещё одна. Обглоданные кости, кострище – ещё была тёплой зола.

– Двое спали здесь, – Чжан показал рукой на место возле кострища. – Видите, прошлогодняя трава примята. Один – там, у сосны, где ветки, четвёртый сидел у костра, напротив костра, караулил. Ему и свернули шею. Отвлёкся, дурачок, зашивал дорожную суму. Вот, – помощник следователя почтительно протянул князю рваную холщовую сумку, кое-как заштопанную зелёной шёлковой ниткой. – Такая же, как и в иголке, найденной у одного из парней.

На обед Баурджин поехал к Турчинай, отвлечься. Вдова встретила его поцелуями и сетованиями – мол, куда подевался и почему так долго не приходил? Князь не стал рассказывать ничего – не для того приехал – лишь сослался на многочисленные неотложные дела.

– Дела, дела, – женщина покачала головой. – Может, мы лучше выпьем прекрасного розового вина?

– Выпьем, – с улыбкой согласился нойон. – За тем к тебе и приехал.

Турчинай засмеялась, шутливо погрозив гостю пальцем:

– Ах вот, милый князь, зачем ты явился?

– Пью за цвет твоих глаз! – Баурджин поднял наполненный вином кубок. – Цвет осеннего неба. И за твой запах – дурманящий запах жасмина!

Вдова рассмеялась, и оба выпили. Расторопные слуги, скользившие за спиною неслышными преданными тенями, тут же налили ещё.

– Хорошее вино, – похвалил наместник. – Признаться, я сегодня чертовски замёрз.

Турчинай в деланом ужасе округлила глаза:

– Что, во дворце не хватает дров?

– Да есть ещё, – махнул рукой князь. – Просто с раннего утра ездил проверять загородные дороги.

– Сам? Лично?! – хозяйка удивлённо вскинула брови. – Но разве это дело правителя? А как же смотритель дорог?

– Вот его и проверял, – Баурджин недобро прищурился и тут же помотал головой, словно бы отгоняя неприятные мысли. В конце концов, он пришёл сюда расслабиться, а не советоваться.

Князь снова поднял бокал:

– За твою бесподобную красоту, милая Турчинай!

Женщина улыбнулась и, пригубив вино, жестом пригласила гостя к себе на диван, обтянутый скрипучим зелёным шёлком. Баурджин не протестовал, уселся вплотную, чувствуя через тонкий халат томное тепло женского тела:

– Как там сад? Не прибавилось новых цветов?

– От тебя пахнет песком, пылью и конским потом, князь, – с улыбкой промолвила Турчинай. – Идём-ка!

– Куда, в сад? – быстро поднялся Баурджин.

Вдова лишь улыбнулась:

– Увидишь.

Они прошли через длинную, плохо освещённую залу, явно требующую хотя бы самого небольшого ремонта, затем свернули на галерею и, пройдя по ней, оказались в большой жарко натопленной комнате с квадратным бассейном посередине. Тёплая вода бассейна была усеяна лепестками роз.

– Я собралась наслаждаться здесь тишиной и негой, – улыбнувшись, Турчинай быстро скинула халат и, обнажённая, спустилась в бассейн по широкими мраморным ступенькам. Зайдя в воду по пояс, обернулась:

– Теперь мы будем наслаждаться вместе. Иди!

Баурджин не заставил себя упрашивать дважды и, живо освободившись от одежды, погрузился в благоуханные воды. Приблизившись, обхватил тонкий стан женщины, обнял, притягивая к себе.

– О, мой князь! – закатывая глаза, томно прошептала та. – Как же я ждала тебя! Как ждала…

От пылкой страсти сплетённых в любовной истоме тел в бассейне поднялись волны, и розовые пахучие лепестки прилипали к коже.

Потом Турчинай позвала служанок – явились те самые девушки, танцовщицы, только теперь их было не девять, а восемь. На бёдрах обнажённых девушек покачивались узкие шёлковые пояса, в сосках томно позвякивали серебряные колокольчики.

– Сейчас они сделают нам массаж, – поцеловав гостя, прошептала Турчинай. – Тебя и мне…

Спустившись в бассейн, девушки плотно обступили князя, а потом… потом произошло то, что и в прошлый раз, разве что Турчинай стонала от женских ласк куда громче. Впрочем, может быть, это просто показалось князю.

К вечеру они, наконец, выбрались из воды, и девушки принялись вытирать тела хозяйки и гостя мягкими шёлковыми полотенцами. Князь улёгся навзничь на невысоком ложе, по соседству с хозяйкой, и девушки принялись делать обоим массаж, растирая распаренную кожу пахучим розовым маслом.

От тепла, от нежности и неги Баурджин задремал, а когда проснулся, девушек уже не было – лишь одна Турчинай зачем-то перебирала его одежду.

– Милая, – позвал нойон.

Женщина вздрогнула, оглянулась… и широкая улыбка заиграла на губах её:

– Я хотела сделать тебе подарок, князь. Такой, чтоб ты мог его носить… чтоб подходил к одежде.

– Чтоб подходил к одежде? – с хохотом переспросил Баурджин. – Ты рассуждаешь ну в точности как мой секретарь Фань!

– Придумала! – Турчинай громко всплеснула в ладоши и, сняв со среднего пальца перстень с желтоватым камнем, протянула его наместнику. – Вот, возьми. Пусть будет на память.

– А мы что, уже расстаёмся? – усмехнулся нойон.

– Нет. Но жизнь так переменчива.

– Даже не знаю… – Баурджин рассматривал перстень с необходимой долей почтительности и восхищения. – Не знаю, что тебе подарить в ответ?

Вдова расхохоталась:

– Да всё, что угодно, мой князь! Любую безделицу – лишь бы напоминала о тебе.

Перстень был красив, очень красив, и не столь дорог, сколь изящен – витой, серебряный, с тёмно-жёлтым матово-мерцающим камнем, именуемым «Глаз тигра». Приятная вещь. Вот только как её носить? Пальцы у князя вовсе не столь изящны, как пальчики молодой обворожительной женщины.

– Надену на шею, на цепочку, – быстро нашёлся князь. – Пусть это будет мой второй талисман. Серебряная стрела и жёлтый тигриный глаз.

– Фу, фу! – смеясь, вдова замахала руками. – Не очень-то хорошая сочетание, мой дорогой.

– А я подарю тебе… подарю тебе частицу самого себя! – не переставая любоваться перстнем, загадочно произнёс Баурджин.

Турчинай заинтересованно вскинула брови:

– Как это?

– Увидишь! Я пришлю свой подарок чуть позже. Впрочем, нет – явлюсь и вручу сам. Если ты, конечно, не против.

– О, мой князь!

Обняв гостя за плечи, Турчинай наградила его долгим пленительным поцелуем. Внизу, во дворе слышались чьи-то шаги и крики. И доносился запах какого-то аппетитного варева.

– Всё кормишь мальчиков? – вспомнил о благотворительности вдовы Баурджин.

– Бедных несчастных бедолаг, – со вздохом отозвалась Турчинай. – Кто, кроме меня, накормит их хоть иногда?

Нойон обнял женщину за плечи:

– У тебя доброе сердце, милая.

– Я знаю, – тихо отозвалась вдова. – Только, к сожалению, моё доброе сердце не приносит мне никаких доходов.

Баурджин закусил губу, подумав вдруг, что неплохо было бы дать Турчинай хотя бы несколько связок денег – на благотворительность. Так ведь и дать! Вместе с подарком!

Внизу, во дворе, такое впечатление – уже ругались. А вот кому-то отвесили хорошую, звонкую такую, затрещину!

– Интересно! – князь не сдержал смех. – Что там, рис делят?

– Пойду, гляну! – вскочив на ноги, вдова выбежала на галерею.

В раздвинутые двери ворвался свежий воздух, ещё сильнее запахло какой-то вкуснятиной, голоса внизу стали громче.

– Ну? – поплотней запахнув халат, Баурджин вышел следом. – Что тут такое?

– Это и я хотела бы знать! – недовольно покусав губу, Турчинай окликнула слугу. – Эй, Чань, что там?

– Двое голодранцев отказываются от омовения, госпожа!

– Отказываются от омовения? – вдова зло прищурилась – и нежное лицо её вдруг исказилось в отвратительнейшей гримасе. – Так гоните в шею! А, впрочем, нет. Вымойте их сами, а потом – пусть едят, сколько влезет.

– Какая трогательная забота о чистоте! – пошутил нойон.

– Ты здесь?! – Турчинай оглянулась, злобно сверкнув глазами… Но тут же решительно уняла злость. – Чистота – первое дело. Ты знаешь, я очень боюсь всяких заразных болезней.

– Да уж, – кивнул Баурджин. – Неприятная штука эти самые болезни. Я бы даже сказал – смертельная.

Князь покинул вдову в задумчивости – как-то не вязались её слова о «несчастных мальчиках» с «голодранцами». Похоже, ей не очень-то и приятно кормить весь этот нищий сброд. Чего ж тогда кормит? Вероятно, какой-нибудь обет! Или обязательство, данное покойному мужу. В таком случае, следует признать, Турчинай исполняет его свято.

Ввиду отсутствия времени – слишком уж много неотложных дел навалилось в последнее время – князь вернувшись во дворец ещё засветло. Чу Янь с Фанем, важно расхаживая по приёмной зале, собирали листки с расставленных рядами столов – Баурджин чуть было не подумал – парт.

– А мы уже провели конкурс на должность смотрителя загородных дорог! – приветствовав Баурджина поклоном, похвастал Фань. – Завтра утром проверим, и уже будет ясно, кто победил.

– И кого мы только ни допустили к этому конкурсу, господин! – покачав головой, посетовал мажордом. – Можно сказать – всякого! Как вы и велели, господин князь.

– И это хорошо, что всякого! – оживлённо произнёс секретарь. – Так мы, несомненно, выберем самого умного, знающего и компетентного.

– Так-то оно так, – продолжал ворчать Чу Янь. – Да только сможет ли этот «умный и компетентный» хорошо управлять людьми?

– Конечно, сможет! – секретарь обиженно насупился. – Ведь в заданиях были вопросы и по управлению. Я ж сам составлял!

– Ладно, ладно, спорщики, – урезонил обоих нойон. – Завтра поглядим на вашего избранника.

Фань хлопнул ресницами:

– Осмелюсь напомнить, господин. Не на нашего избранника, а на избранника истины!

– Ай, как хорошо сказал! – насмешливо-одобрительно прищёлкнул языком наместник. – Что, на сегодня уже всё закончили?

– Всё, господин.

Князь махнул рукой:

– Тогда свободны до завтра. Да, этого ворюгу-дорожника, Дакай Ши, не забыли арестовать?

– Дакай Ши дожидается суда в тюрьме, господин наместник! – браво отрапортовал Фань.

– А…

– У его недвижимого имущества выставлено судебное охранение. Не беспокойтесь, господин, вор и казнокрад не избегнет возмездия.

– Вот то-то и хорошо, что не избегнет, – задумчиво протянул Баурджин. – И пусть все тотчас же об этом узнают! В первую очередь, я имею в виду чиновников, а потом уж всех остальных.

– Доброй ночи, господин!

– Доброй ночи, Чу Янь. Доброй ночи, Фань. Кстати, ты не забыл? Завтра мы с тобой отправляемся смотреть выставку!

– Нет, не забыл, господин наместник! – просиял секретарь.

А старый мажордом Чу Янь спрятал улыбку:

– Я распоряжусь насчёт почётного сопровождения, господин!

Нойон поморщился:

– А что, без сопровождения никак нельзя?

– Просто невозможно, мой господин! – Чу Янь приложил руки к сердцу и низко поклонился наместнику.

Просто так, из чистого интереса, просмотрев пару конкурсных работ, Баурджин уже собрался идти в опочивальню, как вдруг в кабинет, испросив разрешения, заглянул секретарь.

– Фань? – удивился нойон. – Ты ещё не ушёл?

– Нет, господин наместник. Хочу доложить… я не мог при посторонних…

– Ну-ну? Что там у тебя?

– За мной целый день ходили двое! Рожи смуглые, узкоглазые, разбойничьи. Вы сказали, докладывать обо всех подозрительных, господин.

– Смуглые, говоришь, – Баурджин усмехнулся. – Молодец, что доложил. Я разберусь. Всё у тебя?

– Ещё кое-что… – юноша замялся. – Тут вот… несколько человек, из числа весьма уважаемых городских обывателей, хотят устроить в городе тангутские школы…

– Тангутские школы? – почесал бородку князь. – А какие же они сейчас?

– По образцу Южной империи, господин.

– Но Ицзин-Ай – город тангутов, значит, и школы в нём должны быть тангусткие! – Баурджин решительно взмахнул рукою. – Пусть будут! Пусть учат тангутскому языку, литературе, истории… Но не забывают и о математике, юриспруденции, географии и прочих науках. Найдутся учителя?

– О, да, господин наместник! – секретарь поклонился настолько глубоко, как никогда прежде не кланялся. – Весьма влиятельные люди будут вам очень благодарны, государь!

Государь? Баурджин прикрыл глаза. Вот и Фань назвал его государем, а не временщиком-наместником. Если так и дальше пойдёт – скоро можно будет перевозить семью. Интересно, как там дела у Чингисхана? Назначил ли он своим наследником Угедея? Если назначил – ничего лучше и не придумаешь, если же нет… Тогда всё зависит от того – кто этим наследником будет.

– Влиятельные люди будут мне благодарны? – удивлённо переспросил нойон. – За что? За тангутские школы? А что, раньше таковых не было?

Секретарь снова поклонился:

– Все школы устраивались по классическим образцам, господин… Могу я спросить? – карие глаза секретаря блеснули и быстро погасли – Фань поспешно опустил веки.

– Спроси, попробуй, – милостиво кивнул князь.

– Вы… тангут, господин наместник?

Баурджин расхохотался:

– Наверное, я тебя огорчу, но – нет. Я из рода найманов.

– Найманские князья часто находили прибежище у нас, – удовлетворённо кивнул Фань. – Сказать честно, я полагал, что монгольский ставленник.

Секретарь вдруг замолк, словно бы опомнился.

– Что ты хотел сказать? – поднял глаза Баурджин.

– Так, ничего… С вашего разрешения, я пойду, пожалуй?

Наместник пожал плечами:

– Иди. Я ведь тебя не держу.

– Прощайте, государь, – юноша поклонился. – Доброй вам ночи.

– И тебе того же.

Странный он парень, этот Фань. После ухода секретаря Баурджин в задумчивости прошёлся по кабинету. Из-за каких-то школ переживает, волнуется… и, кажется, ему совсем не по душе кочевники-монголы. А вот он, Баурджин-нойон, наместник Великого монгольского хана – по душе! Как говорят учёнейшие шэньши – прямо парадокс какой-то!

Покачав головой, князь позвал часового:

– Кто начальник смены?

– Десятник Ху Мэньцзань, господин наместник!

– А ну-ка покличь его! А заодно – пусть позовут начальника моей монгольской стражи.

Пригласив обоих, Баурджин поменял охранявших секретаря воинов – монголов на местных.

– Это не в обиду, – успокоил он Керачу-джэвэ. – Просто твои люди слишком уж примелькались. Потом, через десять дней, снова поменяетесь.

– Но сегодня уже не успеть, князь!

– А я не приказываю сегодня. Завтра!

Завтра снова выдался прекрасный денег, солнечный и погожий. Во дворце Дракона – большом, ещё совсем недавно – полуразрушенном – здании на восточной окраине города, с утра толпился народ – высокородные аристократы, влиятельные чиновники, служивый люд рангом пониже. Ну и, конечно, богема – писатели, поэты, художники. Вот кого Баурджин давно уже хотел пригласить во дворец, устроив грандиозный приём, но, пока вот некогда было. И всё же, всё же необходимо выделить на них время, ведь все эти люди – душа нации!

Пышный кортеж наместника с шиком подъехал к широко распахнутым воротам дворца, по-праздничному украшенным разноцветными флагами, ленточками и фонариками. Придав лицу важное и торжественное выражение, Баурджин хотел было выпрыгнуть из повозки… но тут же передумал – слишком уж это было бы не комильфо – и вылез медленно, вальяжно, опираясь на плечи богатырей-стражников с пышными султанами на высоких шлемах. Он сам был хорош: в жёлтом – императорского цвета – халате с вышитыми драконами, в парчовых сверкающих на солнце наплечниках, в начищенном – больно глазам! – зеркацале-нагруднике червонного золота. Шлема, правда, не надел, как и китайскую круглую шапочку – так и ходил с золотым обручем. Ха! Да теперь, благодаря моднику Фаню, полгорода так ходило! Вон, хотя бы здесь – только старики в шапочках, остальные – так же, как и Баурджин.

– Слава господину наместнику! – выстроившись в шеренгу, грянули хором воины.

Реяли на ветру знамёна, были барабаны, ревели трубы. Всё это, по мнению князя – понты дешёвые – были нужны всенепременно! По ним, как по одёжке, встречали.

Завидев наместника, собравшиеся поклонились. Средь них выделялся высокий худой человек с бледным лицом – устроитель выставки господин Цзы Фань. Родной отец секретаря Фаня!

– Рад видеть вас, господин наместник, – почтительно поздоровался господин Цзы Фань. – Это большая честь для всех нас. Нам приятно, что и из дворца тоже прислали несколько работ. Мы разместили их рядом с работами мастера Пу Линя.

– Мастер Пу Линь из Ляояна – мой добрый друг, – улыбнулся нойон. – Я сам всегда искренне восхищался его искусством. – Ну, что же мы ждём, друзья мои? По-моему, пора приступить к просмотру.

– О, да, несомненно! – взмахнув руками, устроитель выставки, наконец, ответил кивком на почтительный поклон сына, стоявшего слева от князя. А потом с улыбкою обернулся:

– Прошу вас, господа! Смотрите и наслаждайтесь.

Посмотреть и в самом деле было на что! Было и чем насладиться. Например, «сумасшедшей скорописью» великого Чжан Сюя – написанные им иероглифы напоминали выплеснутый на полотно бред пьяной женщины… или сивой кобылы – как квалифицировал для себя Баурджин. Вон, на те иероглифы, лучше смотреть слева, а на эти – справа. Игра света и тени! Инь и Ян. А вот – вот – классика: маэстро Ван Сичжи! Что за чёткость! Что за последовательность! Что за изящество!

Вдоволь полюбовавшись классическими вещами, Баурджин и сопровождающая его свите перешли к следующей стене – местной. И тут было на что посмотреть, и, пожалуй, ничуть не хуже классики. Правда, многие местные мастера открыто подражали Вану Сичжи – и это было хорошо видно. Но вот некоторые… Иероглифы Баурджина на этом фоне выделялись, что он горделиво для себя и отметил. И даже собрали толпу! Не зря, значит, учился когда-то у Пу Линя махать кистью!

Баурджин, в соответствии с правилами выставки, подписал свои работы псевдонимом – «Серебряная стрела». Псевдоним, кстати, оказался довольно прозрачным… впрочем – только для посвящённых. Ведь о серебряном амулете на шее князя знало очень мало людей – раз-два – и обчёлся. Ну, воины монгольской стражи, наверное, видели. Ну Фань – ему Баурджин как-то раз сам показал. Ну Турчинай – это уж само собою. Кстати, её что-то на выставке не было. Быть может, явится позже? Надобно будет спросить – что же понравилось?

Князь перешёл к следующей стене и застыл, поражённый еле уловимой красотою увиденного. Один иероглиф, всего один, напоминающий бегущего человечка. Знак «Да» – «Великий». Вроде бы просто… Но, с каким изяществом выведены линии. И по ним можно понять характер мастера – да-да, несомненного мастера – понять, увидев. Порывистость движений – во-он, как прошла кист, слегка, по касательной, дотронувшись до шёлка, такой порыв свойственен молодости, значит, каллиграф – ещё совсем молодой человек. Но решительный и смелый. А вот эта горизонтальная линия – неровная, словно бы немного дрожащая – несомненно, говорит – нет, намекает! – на какую-то тайну, которую должно хранить ото всех. Но эта тайна – не мрачный секрет разбойников и лиходеев, о, нет, она вполне благородна – о чём неоспоримо свидетельствует благородство и изящество линий. Ах, какой же всё-таки изящный рисунок! Кто интересно автор?

Баурджин наклонился. Ну конечно же псевдоним. И весьма оригинальный! «Свежий Ветер» – так назвал себя неизвестный молодой мастер. «Свежий Ветер» – надо будет запомнить.

На выходе Баурджин подозвал к себе Фаня:

– Ну, как тебе? Что понравилось?

– Ван Сичжи – великолепен! И Пу Линь. А вот Чжана Сюя я, признаться, не очень-то понимаю, точнее, не очень-то принимаю. Весь этот стиль «сумасшедшей скорописи» кажется мне каким-то наигранным, неестественным, может быть, даже излишне эпатажным.

– Да уж, на вкус да цвет товарищей нет! – хохотнул князь.

Фань вдруг хитро улыбнулся:

– А ваши иероглифы я сразу узнал, господин. Их невозможно спутать. Не понимаю – как такое может изобразить ко…

Юноша тут же осёкся, сообразив, что снова чуть было не наболтал лишнего.

– Ты хотел сказать – как такое мог изобразить кочевник? – с усмешкой продолжил нойон. – Видишь ли, дружище Фань, я ведь долго жил в Ляояне.

– Да-да, я слышал об этом из ваших уст.

– И вот ещё что запомни – не каждый кочевник – варвар, как и не каждый варвар – кочевник, – заканчивая разговор, философски произнёс Баурджин.

После посещения выставки князь чувствовал душевный подъём, которого почему-то давненько уже не наблюдал. Сколько себя помнил – и здесь, и в той жизни – он всегда был окружён друзьями да хотя бы и просто приятелями. Живое общение, дружеские пирушки, веселье – всего этого так остро не хватало сейчас Баурджину, что он иногда жалел, что является наместником – а значит, человеком, недоступным для большинства смертных. Может быть, именно поэтому, от недостатка дружеского общения, князь столь часто навещал Турчинай? И ещё ему нравилось общаться со следователем Инь Шаньзеем – тоже, наверное, поэтому. Кстати, тот давно что-то не заходил, не докладывал. Дня два уже, а может, и три.

Чёрт побери, а взять, да и закатить сегодня во дворце бурную ночную пирушку! Кого позвать? Фань ещё, пожалуй, молод, не стоит спаивать мальчика, кто остаётся? Чу Янь? Этот умный, любезный, но слишком уж чопорный господин? Управитель дворца – одно слово. Нет уж, что-то не очень-то хочется с ним сидеть. А с кем тогда? Керачу-джэвэ? Простоват, но в качестве собутыльника вполне сойдёт. Лишь бы только не спился – монголы на это дело падкие. Ещё кто? Ху Мэньцзань? Пить с простыми десятниками как-то тоже… не того. О! А, может, произвести его в сотники? Хм. Да и с сотниками-то, честно говоря… Ещё не хватало слухов о том, что наместник великого монгольского хана – пьяница, и пьёт с кем ни попадя!

Сон что-то никак не хотел приходить, и в голову лезли разные мысли, большей частью тоскливые – об оставленной в кочевье семья.

Поворочавшись, Баурджин встал, оделся и, пройдя кабинетом, выглянул в приёмную. Стоявшие у дверей часовые не спали, несли службу исправно. Один – стражник десятника Ху Мэньцзаня, другой – монгол Керачи-джэвэ.

Пройдя мимо часовых, наместник спустился на первый этаж, в караульное помещение. При виде князя игравшие в кости воины тут же вскочили, почтительно кланяясь. Гремя, упали на пол костяшки.

– В азартные игры играем? – усмехнулся нойон.

– Так, чуть-чуть, – заступился за своих десятник Ху Мэньцзань. – Иногда.

– Ла-адно, – Баурджин махнул рукой. – Вот что, Ху. Выйди-ка!

Прихватив алебарду, десятник послушно вышел.

– Сходи за Кераче-джэвэ, – приказал князь. – Прихватите кувшин вина и поднимайтесь в приёмную. А свою алебарду можешь оставить в караулке!

Оба – и Керачу-джэвэ, и Ху Мэньцзань – поначалу стеснялись, но потом, уже после первого кувшина, ничего, разошлись – раскраснелись, повеселели. А Баурджин им всё подливал – и попробуй-ка, не выпей! Впрочем, невольные гости и не думали отказываться.

– А ну-ка, – поставив опустошённый бокал, Баурджин усмехнулся. – Расскажите-ка что-нибудь весёленькое!

– Весёленькое? – гости переглянулись.

– Ну-ну! – подзадорил князь. – Неужели ничего интересного во дворце не случилось?

– Да всё, как обычно, – пожал плечами десятник. – О! На заднем дворе конкурс устроили – кто самый меткий.

– Из арбалетов стреляли? – заинтересованно спросил Баурджин.

– Не, из луков.

– И кто ж победил?

Ху Мэйцзань неожиданно расхохотался:

– Ни в жизни не поверите, господин! Сюань Лэ, слуга! Ну, крепыш такой, краснощёкий.

– Краснощёкий слуга?! – непритворно ахнул нойон. – Ну надо же! А ведь это я ему посоветовал заняться каким-нибудь делом. Ты смотри – лучших воинов победил, а?

– Моих бы не победил, – произнёс вдруг Керачу-джэвэ горделиво, и даже с некоторым оттенком презрения. Впрочем, тут же исправился. – Извини, дружище Ху, но это так и есть. Монголы с детства – лучники, в отличие от твоих воинов.

– Что правда, то правда, – не стал спорить десятник. – В стрельбе из лука твои – первые. Однако, что касается алебарды, копья или рукопашного боя – тут мы ещё поглядим, кто кого!

Баурджин посмеялся и уже хотел было предложить устроить соревнование, но тут же раздумал – незачем обострять противостояние между двумя группами охраны – тангутской и монгольской. Конечно, соперничество между ними должно быть – это лишь на пользу дела, но именно что соперничество – а не открытая и прямая вражда. Не стоило без нужды обострять отношения между стражами.

Подумав так, нойон почесал бородку и предложил гостям попеть песен:

– Кто из вас проиграет – тому и бежать за третьим кувшином!

– О, – обрадовался Керачу-джэвэ. – Песен я много знаю.

Баурджин с размаху хлопнул его по плечу:

– Ну, тогда ты и начинай.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы… – гнусавым голосом Керачу-джэвэ взял низкую ноту. – Еду-еду-еду-я-а-а-а-а-а! Слева от меня – трава-а-а-а, справа – трава-а-а-а… а в оврагах густой туман…

– Степь да степь кругом, – склонившись к десятнику, перевёл князь. – Травы да туман.

– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…

Ну до чего ж уныло! Прямо нью-орлеанский блюз какой-то.

– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…

– Хорошо поёшь, Керачу! – скривившись, похвалил Баурджин. – Ну, пока хватит. Послушаем уж теперь десятника.

– Эгхм, – Ху Мэньцзин прокашлялся, немного помолчал и вдруг запел неожиданно красивым и хорошо поставленным баритоном.

И так чудно, так хорошо пел десятник, что князь чуть было не прослезился. И потом спросил:

– А повеселее что-нибудь знаешь?

– Могу и весёлую, – тряхнул головой Ху Мэньцзань. – Пожалуйста!

Поднялся, прошёлся по кабинету с притопами и прихлопами, свистнул, затянул что-то на мотив «Вдоль по Питерской»…

– Молодец, Ху! – похвалил Баурджин. – В твоём десятке, наверное, все поют?

– Все, господин наместник! – Ху Мэньцзань с гордостью кивнул. – А ещё – и играют на музыкальных инструментах.

Князь засмеялся:

– Прямо целый оркестр. И хор имени Пятницкого. Э, дружище Керачу! Похоже, тебе за вином бежать.

– Я схожу, – неожиданно вызвался десятник. – Заодно принесу какой-нибудь инструмент.

Ху Мэньцзань отсутствовал долго – Баурджин уже успел выслушать «короткую песню» Керачу-джэвэ, и тут уже собирался затянуть «длинную», когда наконец вернулся десятник с кувшином и каким-то струнным инструментом, несколько напоминавшим домру с длинным вытянутым грифом.

Усевшись на ковёр, скрестив ноги, тронул рукою струны, наигрывая какую-то весёлую мелодию… под которую Керачу-джэвэ, недолго думая, тут же пустился в пляс, да так, что невзначай столкнул стоявшую в углу на небольшом постаменте старинную лаковую вазу. Столкнул и разбил вдребезги! И, с виноватым видом оглянувшись на князя, принялся подбирать осколки.

– Ну, вот ещё! – замахал руками нойон. – Завтра слуги уберут всё. Иди-ка лучше сюда, Керачу, – выпьем.

– Выпить – всегда полезно, – Керачу-джэвэ охотно присоединился к компании.

Опростав бокал, Баурджин мечтательно прикрыл глаза:

– Помнится, заехал как-то ко мне в гости Угедей-хан…

– Хан Угедей? – удивлённо раскрыл рот монгол. – Вы с ним знакомы, господин?

– Ну конечно знаком! – рассмеялся князь – Угедей-хан – мой друг. Вот что… Давайте-ка выпьем за его здоровье!

– О, охотно! – Керачу-джэвэ обрадованно потёр руки, похвастался: – Мой род ведь из кочевья Угедей-хана!

Баурджин хитро прищурил глаза и негромко дополнил тост:

– Тогда выпьем ещё и за то, чтоб мой друг Угедей-гуай стал Великим ханом!

– За это стоит выпить не один кувшин, господин! – тряхнул головой монгол.

Нойон только диву давался – он ведь почему-то считал Керачу-джэвэ человеком старшего сына Чингисхана Джучи. Кстати, Джучи к Баурджину относился прохладно, как и его брат Чагатай. Что же касается младшего сына повелителя Толуя – то тот, похоже, был конченым алкоголиком.

Угедей! Угедей должен стать официальным наследником! И станет им, несомненно станет, ведь этого хотят лучшие умы монгольской империи – Елюй Чуцай и Шиги-Кутуку! Баурджин усмехнулся – он всегда восхищался умением Чинегисхана подбирать людей и делать преданнейших друзей из врагов – вот хотя бы вспомнить Джиргоатая-Джэбэ. Был тот ещё фрукт – разбойники и лиходей, едва не поразивший стрелой самого Чингисхана – и стал одним из лучших полководцев империи! Так и он сам, Баурджин, тоже поначалу был врагом… тогда ещё не Чингисхана, а просто Темучина. А кем стал? Доверенным лицом! Наместником! Наместником… Не столь уж это и хорошо, куда лучше быть вассалом – практически независимым государем Си-Ся! Да-да, надобно будет подобрать под свою руку всё государство, чем чёрт не шутит?! И устроить здесь всё так, как нужно по справедливости.

Допив очередной бокал, погруженный в собственные мысли Баурджин-Дубов вдруг с неожиданным ужасом осознал, что эти мысли его не имеют ничего общего с «единственно верным учением»! Более того – они прямо оппортунистические! Никакого «светлого будущего» на началах коммунизма и атеизма Баурджин почему-то строить не собирался, даже в отдельно взятом городе. Жизнь – она ведь совсем другому учила, и совсем к другому вела. Какой там к чёрту коммунизм? Вот бы с чиновниками-мздоимцами справиться – и со спокойной душой можно самому себе золотой памятник ставить!

Князь и не заметил, как гости тихонько ушли – задремал, даже песню не спел, как собирался. А ведь хорошую песню хотел спеть, да и не одну: «Варшавянку», «Беснуйтесь, тираны», «Взвейтесь кострами, синие ночи»…

Утро ударило князю в глаз острым сверкающим лучиком восходящего солнца. За окнами дворца громко щебетали птицы. Баурджин проснулся, умылся под рукомойником, натянул верхний – синий, с жёлтым – халат и, позвонив колокольчик, вызвал цирюльника-брадобрея.

Тот явился в сопровождении секретаря и мажордома. Все трое вежливо поклонились.

– А, явились! – ухмыльнулся князь. – Что-то вы раненько сегодня.

– Так день-то уже прибавился, господин, – с улыбкой отозвался Фань.

– Вижу, что прибавился, – Баурджин посмотрел в окно. – Ну, что там у нас на сегодня намечено?

– С утра – приём челобитчиков, господин наместник. А после обеда – текущие дела.

– А что у нас текущее?

– Нужно ввести в должность победителя конкурса, – напомнил секретарь.

– Краснощёкого слугу, что ли? – не понял поначалу князь. – И в какую ж должность его… Господи! О чём это я?

Фань и Чу Янь удивлённо переглянулись.

– Осмелюсь подсказать, речь идёт о конкурсе на замещение должности смотрителя загородных дорог.

– Ах, ну да, да! – вспомнил наконец Баурджин. – И кто там победил?

– Некий Чжи Ань – но это псевдоним. Кто это такой, мы узнаем позже.

– Как узнаете, победителя сразу ко мне, на утверждение. В любое время! – вытянув шею, князь подставил подбородок под бритву брадобрея.

Тот – невысокий смешливый толстячок, по имени, кажется, Сянь или Сюнь – ловко побрив щёки и шею, принялся подравнивать светлые княжеские усы и щегольскую бородку.

– Прошу взглянуть, великий государь, – льстиво улыбаясь, цирюльник взял в руки большое серебряное зеркало.

– Хм… – рассматривая собственное изображение, Баурджин – как почти всегда – не мог сдержать улыбки. Этакий Генрих Наваррский или кардинал Ришелье! Видело б его бывшее красноармейское начальство! Аристократ, мать ити. Впрочем, а почему бы и нет?

Вошли слуги – средь них и краснощёкий крепыш Суань – принесли верхнее официальное платье из сверкающей плотной парчи.

– Говорят, ты неплохо управляешься с луком? – одеваясь, поинтересовался нойон.

Слуга молодцевато вытянулся:

– Не врут, господин наместник! Не только с луком, но и с арбалетом тоже.

– Молодец! – Баурджин рассмеялся и похлопал слугу по плечу.

Присутствующий при том Чу Янь аж покривился, а Фань ничего – только лишь улыбнулся.

– Ну-с! – усевшись за стол в высокое резное кресло, князь потёр руки. – Давайте сюда челобитчиков!

Первым, всё время униженно кланяясь, вошёл какой-то неприметный человечек, беженец из восточных районов. Просил разрешения на поселение в городе, дескать, сей вопрос чиновники никак не могут разрешить без участия самого высшего руководства.

– Э го почему же не могут? – строго спросил Баурджин.

Проситель ещё раз поклонился:

– Говорят, что нет инструкций. У меня, видите ли, не совсем простое дело – я ведь раньше имел недвижимость в Ицзин-Ай – дом, но потом уехал, а домом неправомерно завладели мои родственники, наделали долгов, потом кто-то из них умер, а кто-то уехал – дом забрали за долги в казну, и…

– Вам придётся уплатить долг, – перебил князь. – Если, конечно, вы хотите вновь вступить во владение домом. Обратитесь к моему секретарю – он поможет разобраться в вашем деле.

– Благодарю вас за участие, государь!

– Не за что. Это всего лишь моя обязанность, как правителя города. Следующий!

Следующим оказался лысый старик в длинном одеянии из тёмно-синего шёлка – Сань Канжу, архивариус ведомства чинов.

– Пришёл просить у вас денег, господин наместник, – с поклоном сообщил он. – И нового расследования.

– Так-так-так, – Баурджин покачал головой. – И по какому же поводу?

– Не так давно случился пожар в отделе почётных титулов, сгорели все архивы…

– Да-да, – кивнул князь. – Кажется, я что-то об этом слышал.

– Четвёртый секретарь Гу Мунь уже понёс уже наказание за свою рассеянность – уходя, забыл потушись свечи, – пояснил чиновник. – От них всё и сгорело. По нашей вине – потому и восстанавливать все мы должны бесплатно.

– Должны, – Баурджин развёл руками. – Таковы правила, что уж с этим поделать? Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.

Старик неожиданно улыбнулся:

– И мы бы, конечно, ответили за своё головотяпство сами, но…

– Ах, есть ещё и «но»? – вскинул глаза нойон.

– Да, господин, имеется! – твёрдо произнёс Сань Канжу. – Тут не всё так просто, с этим пожаром…

Баурджин скривился:

– Постойте, постойте! Что же, вы хотите сказать, что по факту пожара дознание не производилось?

– Производилось, господин наместник. Но сейчас неожиданно всплыли новые факты.

– Какие же? – наместник с интересом взглянул на чиновника.

– Я привёл с собой Гу Муня, обвинённого в пожаре секретаря. Он кое-что расскажет, если вы, конечно, позволите.

– Давай, – махнул рукой князь. – Зови своего секретаря-раззяву! Так и быть, послушаем.

Четвёртый секретарь отдела почётных титулов оказался робким молодым человеком с вытянутым унылым лицом и длинным носом вечного неудачника. Держался он застенчиво, войдя в приёмную, долго кланялся и громко бормотал приветствия.

– Ну? – нетерпеливо перебил Баурджин. – Рассказывай всё в подробностях. Какие такие новые факты?

– Мышь, господин, – тихонько пробормотал Гу Мунь.

Князь вскинул брови:

– Какая ещё мышь?

– Она, видать, задохнулась во время пожара, никак не смогла выбраться, – туманно пояснил секретарь. – А я потом не обратил внимания – мышь и мышь – выбросил. А теперь вот вспомнил! Господин Сань Канжу, мой непосредственный начальник, выспрашивал меня о том, не случилось ли перед пожаром чего-нибудь подозрительного, вот я и вспомнил.

– О, Христородица! – воскликнул нойон. – Да при чём же тут мышь-то?

– У неё сильно обгорел хвост!

– Так ведь пожар! – Баурджин посмотрел на посетителей. Словно на клинических идиотов. – Пожар! Огонь! Вот и обгорел хвост.

– Это ещё не всё господин наместник, – пришёл на помощь подчинённому старик Сань Канжу. – Гу Мунь клянётся, что от остатков хвоста этой самой мыши сильно пахло смолой и серой.

– И что с того?

– Такой состав часто используют поджигатели, господин!

Баурджин нервно хохотнул:

– Ах, вот оно что. Значит что же, хотите сказать, кто-то специально поджёг ваш архив?

– Именно так, господин наместник!

– Ну, вы уж совсем с ума посходили… Ничего себе – факты! Мышь какая-то, хвост обгорелый… Кроме тебя, Гу Мунь, эту мышь хоть кто-нибудь видел?

– Не знаю, государь, – секретарь развёл руками. – Может, и видал кто, да, думаю, не обратил внимания.

– А что же ты раньше-то молчал? Ничего не сообщил производящим дознание лицам!

Гу Мунь шмыгнул носом:

– Так они и не спрашивали. Поинтересовались только, кто последним уходил из архива, я и сказал, что – я. Вот они и решили, что от свечи загорелось, а я ведь тушил! Точно тушил!

– Вот что, хорошие мои, идите-ка вы в суд! – подумав, решительно заявил Баурджин. – С таким сложным делом путь судьи разбираются. Идите, идите, что встали?

– Уже идём, господин наместник.

Оба – начальник и его подчинённый – уныло поклонились и вышли.

В приёмную заглянул Чу Янь:

– Не пора ли подавать обед, господин наместник?

– Обед? – нойон задумался. – А что посетители? Никого больше нет?

– Нет. На сегодня все кончились, господин.

– Ладно, тогда давайте обедать… Да, – Баурджин почесал бородку. – Вы случайно не знаете, что это за человек, архивариус отдела почётных титулов?

– Вы имеете в виду Сань Канжу? – Чу Янь поспешно спрятал улыбку. – Кто же его не знает? Скупердяй ещё тот, извиняюсь за грубое слово, к тому же ещё и придира. Мало кто может с ним сработаться, вот бедняга Гу Мунь – исключение. И то – только потому, что слишком уж робкий.

– Про мышь какую-то рассказывал, – князь покачал головой. – Вроде как от неё всё загорелось.

Мажордом усмехнулся:

– Сань Канжу, чтоб что-нибудь выгадать, ещё и не то может выдумать. Небось, просил на ремонт денег?

– Просил, – отмахнулся князь. – Ещё и расследование просил новое. Не знаю, чего уж там расследовать?

– Ой, да, конечно же, нечего, мой господин – время терять только.

– Ну-с, тогда ладно, – заканчивая разговор, Баурджин потёр руки. – Велите подавать обед, Чу Янь.

Мажордом, поклонившись, ушёл, а князь всё же задумался. Этот старик-архивариус, Сань Канжу… Его ведь все во дворце знают, и не только во дворце. Баурджин позвонил в колокольчик:

– Фань!

– Да, господин наместник? – войдя, поклонился секретарь.

– Кто такой Сань Канжу?

– А, чиновник из отдела почётных титулов! – Фань неожиданно улыбнулся. – Пожалуй, это один из самых старейших служащих ведомства чинов. Он служит так давно, что никто уже и не помнит – с какого времени. И, несмотря на старость и некоторые, что уж говорить, странности, которые, впрочем, бывают у всех стариков, Сань Канжу – чиновник с большим опытом и даже память его редко подводит. Да, конечно, он несколько прижимист и большой педант, но для служащего это совсем неплохо. Да, ещё, говорят, он очень любит собирать и разносить всякого рода слухи и сплетни. Так, по-старчески.

– Просит нового расследования пожара, – усмехнулся князь.

– Да я слышал, – секретарь снова поклонился. – Могу я дать совет?

– Слушаю!

– Сань Канжу – такой человек, просьбы которого не стоит игнорировать, хотя бы даже из одного уважения к старости. Но и идти у него на поводу тоже не стоит.

– И что же тогда делать? – Баурджин хохотнул. – Ты, Фань, только что высказал два взаимоисключающие решения. С точки зрения философии оно, может, и хорошо, но вот в жизни… Даже не знаю, что и сказать. Поясни-ка подробней, что ты всё-таки предлагаешь?

Секретарь кивнул:

– Предлагаю никаких денег им на ремонт не давать, но новое расследование назначить и провести. Правда, поручить его какому-нибудь практиканту или лентяю, ну, чтобы не отрывать занятых людей от важных дел.

– А что? – потянувшись, улыбнулся нойон. – Пожалуй, это не такая уж и плохая идея, Фань! Так и поступим. Да, не забудь сообщить о принятом решении в ведомство чинов.

– Обязательно, господин наместник.

Ближе к вечеру Баурджин вышел на галерею, встал, облокотившись на балюстраду, и долго любовался закатом. Золотисто-багряные солнечные лучи отражались в далёкой реке, оба рукава которой казались охваченными пламенем. Посмотрев на реку, князь вдруг подумал о том, что следователь Инь Шаньзей что-то давненько не докладывал о ходе расследования. Интересно, как там идут дела? Удалось ли выйти на тех, кто убил ремонтников, сбросив мёртвые тела в реку? Может, и удалось. Если где-то кто-то кому-то что-то поведал. Это ведь только наивные дурачки думают, будто преступления раскрываются с помощью улик и могучего интеллекта следователя. На самом-то деле – вовсе не так. Просто имеются доверенные людишки – секретные сотрудники – они и вынюхивают, и докладывают, вот как Кижи-Чинай у Инь Шаньзея.

Погруженный в мысли, князь поужинал и отправился в опочивальню, захватив с собой классический роман ужасов Шэня Цзицзи. Захотелось вот отдохнуть ото всех дел, почитать перед сном разную беллетристику.

Приказав часовым никого не пускать, Баурджин разлёгся на ложе, подложив под голову целую гору подушек, и погрузился в чтение, которое ему, правда, быстро наскучило – речь в романе шла о каких-то оборотнях, привидениях, несчастных принцессах и заколдованных лесах. По мнению Баурджина-Дубова – самая что ни на есть антинаучная чуши, пропитанная дурацкими деревенскими суевериями, одним словом – сказки.

Наместник отложил в сторону роман и взял с прикроватного столика объёмистый список – конкурсную работу на замещение должности смотрителя пригородных дорог. Раскрыл, вчитался…

– Следует признать, что ремонт дорог, особенно загородных, где контроль со стороны властей значительно меньше, есть дело крайне выгодное на только для самого производителя работ, но и для всех рабочих, включая самого последнего землекопа.

Ого! Князь покачал головой – однако, интересное мнение у этого господина… господина… Баурджин наконец, нашёл написанное на краю свитка имя – Чжи Ань. Не имя – псевдоним.

А дальше читать стало ещё интереснее – куда там роману ужасов! – господин Чжи Ань своё мнение обосновывал, причём в самых мельчайших подробностях.

– К примеру, если рекомендованную и утверждённую ширину дорог в десять шагов сократить хотя бы на пол-чи, в результате производитель работ положив в свой карман по две связки яней с каждого ли ремонтируемого пути. Просто, если чуть-чуть уменьшит обочину. Однако, есть и другие пути мошенничества и обмана – перед ремонтом необходимо сделать вскрытие дорожного полотна, как врач вскрывает тело раненого. И, как врач ясно видит внутренности, так и производитель работ – причину ремонта. Однако вскрытие дороги не столь уж дешёвое дело, а поэтому можно её не вскрывать, а лишь наскоро подлатать сверху, забросав ямы мраморной крошкой, которую уже через месяц полностью выбьют копыта коней и колёса повозок. И тогда снова появятся ямы. Слишком уж рано! Чтобы крошка сохранилась, существуют разные хитрые растворы, применяемые нечистыми на руку мошенниками в зависимости от того, какой срок должно простоять дорожное покрытие до очередного ремонта – три месяца, четыре, полгода. А если делать ремонт как следует, то можно потом ездить по отремонтированному участку десять-пятнадцать лет, что, однако, вряд ли нужно ремонтникам, с этой дороги кормящимся…

Какие здравые рассуждения! Баурджин даже присвистнул – ну надо же! Умный и приметливый человек этот Чжи Ань. Интересно, кто он? Наверное, дорожный мастер, уж слишком хорошо разбирается в данном вопросе.

Ещё немного почитав, наместник, наконец, погасил светильник и закрыл глаза. Прогоняя сон, где-то за стеной крепости вдруг завыла собака. Потом громко заурчало в животе – наверное, съел что-нибудь не то. Затем показалось вдруг, будто в коридоре, у дверей кабинета, с кем-то громко ругается часовой. Князь приоткрыл глаза и прислушался – нет, не показалось, и в самом деле ругался.

Накинув на плечи халат, Баурджин прошёл в кабинет:

– Что там такое?

– Осмелюсь доложить – к вам рвётся наложница.

– Наложница? – удивился князь. – Я же сказал – сегодня никого не пускать! Это касается и наложниц.

– Она говорит – вы приказали ей входить в любое время!

– Что-о?! А ну, давай-ка её сюда!

Воин отодвинулся в строну, и в кабинет наместника вошла пышноволосая красотка Сиань Цо. Ничуть не смущаясь, вытащила из-за пояса какую-то бумаженцию, с поклоном протянула нойону.

– Чжи Ань, – взяв, машинально прочёл тот. – Что? Что это такое, Сиань?

– Это мой псевдоним, – девушка скромно опустила глаза. – Тот самый, под которым я подавала работу на дорожный конкурс.

Баурджин от удивления не знал, что и молвить. Лишь протянул:

– Что же, ни Чу Янь, ни Фань мне ничего не сказали….

– А они и не могли сказать, – засмеялась девушка. – Я просто стянула со стола псевдоним – они написали их на бумаге – а потом подсунула свою работу в общую стопку, И вот, кажется, победила!

– Ну, Сиань Цо… – Баурджин махнул рукой. – Ну, заходи, поговорим. Выпьешь вина?

– Охотно, мой господин.

Прикрыв дверь, Баурджин кивнул девушке на стоявший в углу диван, обтянутый зелёным шёлком, и самолично налил вино из пузатого кувшина:

– Пей, Сиань. И скажи мне – откуда ты это всё знаешь?

– Я же говорила, – наложница пригубила вино. – Мой отец долгое время работал дорожным мастером. Очень хорошим дорожным мастером. И что характерно – честным. Иначе б я не сидела сейчас здесь.

– Так ты скоро и не будешь сидеть! – хохотнул князь. – Отправишься на работу!

– Как – на работу?! – Сиань Цо чуть было не поперхнулась вином, и Баурджин легонько постучал по её спине ладонью.

– А так! С завтрашнего дня ты, душа моя, возглавишь отдел по ремонту загородных дорог! И наведёшь там должный порядок!

– Но… Но… – Сиань Цо в ужасе захлопала ресницами. – Но я же это всё в шутку! Просто хотела доказать, что и мы, девушки, способны на многое в этом мужском мире!..

– Так ведь и доказала! – Баурджин не мог удержаться от смеха. – Доказала, а теперь иди, работай!

– Вы это серьёзно, мой господин?!

– Более чем!

– Но, может быть…

– Хватит болтать, и никаких «может быть»! – сурово распорядился князь.

Девушка сидела рядом с ним – побледневшая, потерянная, она явно не думала, что её невинная шутка вдруг обернётся таким вот образом.

Баурджину даже вдруг стало её жалко, правда вот менять своего решения он и не собирался. Подвинувшись ближе, князь погладил девушку по голове и обнял за плечи:

– Ну, что ты, Сиань! Не такое уж это и трудное дело.

– Да-а, не трудное… – было такое впечатление, что несчастная вот-вот заплачет.

И чтобы этого не случилось, не терпевший женских слёз Баурджин поспешно поцеловал её в губы. А рука его быстро скользнула за ворот распашного девичьего платья, прикасаясь к нежной коже. Вот обнажилось одно плечо… второе… Вот показалась грудь… И Баурджин впился губами в сосок. Девушка застонала, выгнулась, сбрасывая с себя остатки одежды. Князь схватил девчонку в объятия, увлекая в спальню…

Ах, какой красивой была Сиань Цо! Правда, быть может, не такой утончённо-загадочной, как Турчинай, но зато куда более молодой и непосредственной в любовных утехах.

– Ах, мой господин! – выгибаясь, стонала наложница. – Как я всё-таки счастлива, что зашла сегодня к тебе. Ты ведь не прогонишь меня этой ночью?

– Не прогоню, – ухмыльнулся наместник. – Только помни – завтра тебе на работу.

Он вдруг пожалел, что и впрямь, очарованный Турчинай, давно не звал к себе в постель наложниц, вот хотя бы эту – юную большегрудую красавицу Сиань Цо. Какое у неё упругое, молодое тело, как тверда грудь… И как блестят глаза, как растянулись в улыбке томные губы… а зубы? Жемчуг, речной жемчуг, а не зубы!

– Иди ко мне, душа моя! – погладив девушку по спине, позвал Баурджин. – Иди ближе… вот так…

Наложница снова застонала, сладострастно и томно, и её лучистые карие глаза, казалось, светилось счастьем.

– Ну, вот, – наконец, произнёс князь. – А ты говорила – работа!

Подмигнув, он весело засмеялся, и Сиань Цо тоже заразилась, зашлась смехом. Так и хохотали вместе, долго-долго, покуда вдруг девушка не присмотрелась к висевшим на шее нойона талисманам. Один, серебряную стрелу, она уже видела и раньше, а вот второй – перстень с «тигриным глазом»…

Увидев его, Сиань Цо отпрянула в ужасе, словно бы прикоснулась к змее:

– Откуда… Откуда у вас эта вещь, господин?

– Подарок, – не стал врать князь. И в самом деле – зачем врать наложнице?

– Это кольцо… Его подарила женщина? – девушка закусила губу.

– Женщина, – кивнул Баурджин. – А тебе, душа моя, что до неё?

– Её зовут Турчинай, – молвила наложница тихо и безысходно. – Ведь так?

– Так. А откуда ты знаешь?

– Я была у неё в танцовщицах два с половиной месяца. Больше не вынесла… Хочу предупредить вас, мой господин – это очень злая, коварная и опасная женщина! А её душа изменчива, как душа ядовитейшей болотной гадины, или вот, как этот перстень, «Тигриный глаз». О, как ей бы подошло это прозвище!

– Тигриный глаз, говоришь? – негромко повторил князь. – Что ж, посмотрим.