Синяя луна

Глава 7 ЧИНОВНИКИ Зима – весна 1217 г. Ицзин-Ай

Фальшивый караван не тронули! Тут, как говорится, одно из двух – либо кто-то что-то прослышал, либо просто повезло, а точнее сказать – не повезло.

– Попробуем отправить ещё раз, – прощаясь с Инь Шаньзеем, громко промолвил нойон. – Не сейчас, дней через десять.

Жестом задержав следователя, он обмакнул в чернильницу перо и, приложив палец к губам, вывел на листке бумаги иероглиф «встретимся завтра у субургана Сюань Цзан».

Понятливо кивнув, судебный чиновник поклонился и вышел, а Баурджин откинулся на спинку кресла и вдруг неожиданно расхохотался. Ну надо же, в собственном дворце таиться приходится! Впрочем, не то плохо, что таиться, а то, что – неизвестно, от кого. Да и вообще, есть ли у здешних стен уши? Скорее всего, информация просочилась через кого-то из лжекараванщиков, вряд ли какие-то там разбойники имеют во дворце своего человека, не того полёта это птицы. Так что, наверное, и незачем здесь было секретничать, однако, не зря ведь говорится, что бережёного Бог бережёт. Вот и следовало поберечься, тем более в такой ситуации, когда в самом дворце в наместника стрелы мечут!

В этот день Баурджин работал не покладая рук почти до глубокой ночи. С Чу Янем ещё раз обсудили пропавшую артель ремонтников, припомнив самые незначительные приметы, для чего пришлось опросить почти всех стражников внутренних покоев. Покончив с этим, князь вызвал к себе Фаня – тот как раз закончил составление списка чиновников, коих имел сомнительное удовольствие затронуть в своих изысканиях. Таковых набралось восемь, как пояснил секретарь – наиболее важных: начальники отделов, их заместители, главные секретари.

– Восемь? – не поверил нойон. – А вторых секретарей ты указывал?

Фань хохотнул:

– Нет, господин, до такой мелочи не опускался. Да и чего им бояться? Воровать в крупных размерах им никто не даст, так, быть может, шакалят по мелочи. Думаю, вряд ли у них есть повод для убийства.

– И тем не менее – укажи и вторых секретарей тоже, – нахмурил брови князь. – Знаешь, это нам кажутся мелкими дела и заботы мелких людей. Они-то сами о себе и своих проблемах, наверное, совсем другого мнения. Какое жалованье имеет второй секретарь не самого главного ведомства, скажем, из отдела общественных амбаров?

– Молодой – примерно две связки цяней, нормальные, полновесные связки, в месяц, – не задумываясь, отозвался Фань. – Кто уже проработал год, два, три – побольше, связок пять.

– То есть пять тысяч монет, – уточнил Баурджин. – Чтобы сносно питаться, хватит и пятнадцать «цяней» в день.

Секретарь округлили глаза, и князь улыбнулся:

– Хорошо – двадцать. То есть что же, выходит на своё жалованье второй секретарь со стажем может только-только прожить сам. А семья?

– А – молодой? – в тон нойону отозвался Фань. – Ему-то своего жалованья едва на десять дней хватит – вы это совершенно точно подметили, господин наместник.

– Значит, мы его прямо толкаем – иди, вымогай мзду! – решительно подвёл итог князь. – Ничего себе положеньице! Хоть сейчас проводи закон о повышении жалованья вторым секретарям.

– Да, господин, – юноша задумчиво покусал губу. – Повышать, конечно, надо. Только очень осторожно – это может вызвать зависть вышестоящих начальников. Как? – скажут – каким-то вторым секретарям повысили, а нам – нет? Я понимаю, господин, вы хотите сказать, что у них и без того вполне прилично выходит, но ведь в данном случае дело не в этом. Где справедливость? – непременно спросят начальники, и будут правы. Придётся и им тоже повышать, путь даже немного – однако, где взять такую прорву денег?

Баурджин скорбно покачал головой:

– Вот именно, Фань, вот именно! Где взять? Ну, мы с тобой эту тему как-то уже обсуждали. Ты ещё предлагал узаконить взятки в некоторых ведомствах – чтоб и городская казна имела от всего этого хоть какой-то доход.

– Я предлагал? – удивлённо заморгал секретарь. – Что-то не помню… Ой, прошу извинить за дерзость, господин наместник.

– Ничего, ничего, – Баурджин хлопнул юношу по плечу. Да так, что тот едва не слетел с кресла, бедняга – слишком уж субтильное существо! Кстати… Надо бы и его проверить, и Чу Яня – чем чёрт не шутит? Так, списки дополнил?

– Да, господин.

– Давай сюда. Кстати, завтра можешь отдохнуть до обеда – не понадобишься.

– Отдохнуть?! – секретарь хлопнул ресницами, как показалось князю – обиженно. – Но я вовсе не устаю от дел, господин! И… и назавтра у меня намечено очень много, как и на любой другой день.

– Да ты вообще-то хоть когда-нибудь отдыхаешь? – князь хохотнул и тут же махнул рукою. – Впрочем, ладно, делай, как знаешь. Если много дел, так приходи, как всегда. Только прошу – будь осторожен!

– Будешь тут осторожным, как же! – посетовал Фань. – Когда во дворце даже герань – и та мечет стрелы. Я бы, кстати, допросил рабочих, ну, тех, что меняли здесь дымоходы.

– Допросим и без тебя, – нервно усмехнулся нойон. – Вот только поймаем сначала.

– Сбежали всё-таки? – юноша зябко поёжился. – Я так и думал, что убегут. Не думаю, чтоб это именно им я пришёлся не по нраву.

– Уж конечно не им. Чиновникам, полагаю.

Отправив секретаря домой, Баурджин наскоро перекусил и, погруженный в думы, отправился в опочивальню.

Целую ночь по крыше неутомимо стучал дождь, и князь чувствовал – это было хорошим знаком, дожди здесь шли редко. А утро выдалось солнечное, тёплое, с голубым, чисто вымытым небом, реденькими ослепительно-белыми облаками и радостным пением птиц.

Накинув на плечи серый плащ из грубой мешковины, Баурджин покинул дворец чёрным ходом и, повернув от рынка направо, быстрым шагом направился к видневшимся вдалеке башням буддистского храма. Его сопровождали два воина из числа тех, что пришли из монгольских степей – им нойон мог вполне доверять.

По пути попадался самый разный люд – приехавшие на рынок крестьяне, ведущие под уздцы запряжённых в возы волов, подмастерья, мелкие торговцы, ходко везущие небольшие тележки с нехитрым товаром – посудой, игрушками, украшениями из цветного стекла. Чем ближе к окраине, тем ниже становились дома, крытые зелёной черепицей особняки сменялись глинобитными хижинами. Маленькие, с камышовыми или соломенными крышами, они образовывали целые кварталы, лишь на пересечении узеньких улочек важно скрипели широкими воротами многочисленные постоялые дворы и харчевни. Ицзин-Ай располагался на Великом шёлковом пути – и полгорода, а то и две третьих, кормилось именно с этого. Кто-то занимался транзитной торговлей, кто-то и сам организовывал и водил караваны на запад, в Турфан и Хорезм, или на юго-восток, в Южную империю Сун, славившуюся своим шёлком, фарфором и чаем. Многие же из народа попроще оказывали заезжим караванщикам услуги самого разного вида – являлись контрагентами, предоставляли кров, пищу, девочек. Пожалуй, можно даже сказать, практически каждый из горожан, так или иначе, соприкасался с международной торговлей, что составляло важный источник доходов городской казны. Таким образом, в зверском уничтожении караванов объективно не был заинтересован никто! Транзитная торговля – одна из житниц, постоянно приносящая городу верный – и немалый – доход. Кому же было выгодно убивать караванщиков? Наверное, стоило поискать какую-нибудь внегородскую силу, из числа торговых конкурентов. Вот хоть тот же Турфан или Нинся. Заинтересованы они в обеднении Ицзин-Ай? Если хорошенько подумать, то – да. Сейчас город владел – прямо или с косвенным участием в частных компаниях – множеством ямских станций от Нинся до Турфана, а такие станции – выгодное дело, никому объяснять не надо. Захиреет Ицзин-Ай – он же Гаочан, он же Хочжоу – кто приберёт к рукам дорогу и станции? Нинся. Или Турфан. Кто-то из них. Да, на месте убийства караванщиков нашли сунские стрелы. И раны – от клевца – любимого орудия Южно-Китайской империи. А Нинся, между прочим, не принадлежит сунцам. Что же, это работа северного, чжурчжэньского, Китая – «Золотой» империи Цзинь? Вряд ли, у них сейчас хватает проблем с туменами Мухули, да и сам Чингисхан лишь недавно вернулся из цзиньского похода. Нет, вряд ли это Цзинь. А, может, это тангутский император Цзунь Сян мутит воду? Да, на словах он предан Чингисхану – верный вассал, но, кто знает, что там на деле? Цзунь Сяну явно не могло понравиться назначение монгольского наместника в Ицзин-Ай – один из важнейших городов распадающегося тангусткого государства Си-Ся. Хотя, вообще-то, у тангутов хватало проблем и без того. Ну, что гадать? Нужно выяснить.

Подойдя к монастырю, расположенному в юго-западной части города, Баурджин обернулся и, приказав сопровождающим его воинам ожидать у входа, вместе с толпой паломников вошёл во внутренний двор.

Субурган Сюань Цзань, воздвигнутый в честь именитого путешественника, князь углядел сразу – памятную пирамиду, украшенную хрустальноглазыми глиняными статуями бодхисатв. Подошёл, поклонился, якобы шепча молитвы, на самом же деле – внимательно осматривался вокруг. Паломники, монахи – кто-то молится, кто-то идёт по своим делам, кто-то смеётся и спорит, кто-то медитирует, усевшись, скрестив ноги, на землю, а кто-то – орёт, как резаный. Бардак!

– Рад вас видеть, господин на…

Баурджин резко обернулся:

– Здравствуйте, Инь Шаньзей. Называйте меня просто – князь.

Следователь приложил рук к сердцу:

– Да, господин.

– Вы выполнили моё поручение?

– Я принёс отчёт.

– Давайте!

Объёмистый бумажный свиток перекочевал в руки князя.

– Прочту, – шепнул Баурджин. – Что с нашим караваном?

– Отправляю завтра. У меня есть свой человек на постоялом дворе Шань Ю. Он распространит нужные слухи.

– Замечательно! – похвалил наместник. – Надеюсь, на этот раз мы вызовем на себя лиходеев. Здесь не слишком шумно?

Инь Шаньзей улыбнулся:

– В самый раз для того, чтобы не быть подслушанным. Очень удобное место для тайных встреч – здесь ведь кого только нет.

– Что ж, вы, наверное, правы, – согласно кивнул князь. – Хочу вас попросить навести справки о моих ближайших помощниках – управителе дворца Чу Яне и секретаре по имени Фань Чюлянь.

– Фань Чюлянь? – переспросил следователь. – Это не из семьи Фаней? Цзы Фань – держит банковскую контору: ссужает деньгами, выдаёт векселя – богатейший человек. А старый Чиань Фань уже несколько раз брал на откуп налоги. Семейство небедное, далеко не бедное, господин… князь. Что же касается младшего Фаня, вашего секретаря, то и про него многие знают. Всё семейство радовалось, когда сего юношу пристроили во дворец – утверждают, что молодой Фань Чюлянь – редкостный зануда.

– Зануда? – Баурджин пожал плечами. – Я бы так не сказал, просто он очень дотошный. А о Чу Яне можете сейчас что-нибудь сообщить?

– Чу Янь, – задумался судебный чиновник. – Старик-мажордом. Кажется, он с отличием закончил какую-то престижную школу шэньши. Более подробно пока не могу сказать, узнаю – сообщу.

– А что с ремонтниками?

– Пока ничего. Ищем, – Инь Шаньзей развёл руками и поспешно добавил, перехватив недовольный взгляд князя. – И всё же кое-что уже есть. Эти четверо рабочих по всем приметам схожи с теми, что примерно с неделю назад провели пару ночей на постоялом дворе Шань Ю. У меня там есть доверенный человечек, я говорил. И это весьма подозрительно!

– Что подозрительно? Человек ваш подозрителен?

– Да нет, тут другое, – следователь усмехнулся. – Раз эти четверо ночевали на постоялом дворе, значит – они не местные. И зачем таких нанимать? Что, своих каменщиков-штукатуров-плотников не найти? Да в избытке!

Баурджин согласно кивнул:

– Действительно, странно. Ладно, и напоследок: что можете кратко сказать по отчёту? Кто из чиновников вызвал наибольшие подозрения?

– Подозрения? – Инь Шанзей не сдержал улыбки. – Уверенность, князь! Все они хороши, но смотритель дорог Дакай Ши – самый гнусный выжига. Выделяется даже на общем фоне – ворует всё подряд! Вообще, хорошо бы им заняться подробнее.

– Так занимались уже, – нехорошо скривился князь. – Ну да ничего, надо – так займёмся ещё раз. Дакай Ши… Вор, говорите?

– И ещё какой!

– Ну надо же. А по внешности никак не скажешь – этакий аскет с вытянутым лицом. Щёки впалые, словно не доедает.

– Может, и не доедает. Дакай Ши – известный скупец. Непонятно только – зачем ему всё своё богатство? Ладно, разберёмся. Спасибо за службу, господин Инь Шаньзей. О ходе поиска пропавших лжеремонтников докладываете в любое время.

– Слушаюсь, господин… князь.

Простившись со следователем, Баурджин неспешно отправился во дворец. В небе ласково светило солнце, с рынка пахло свежим навозом и пряными травами – запахом приближающейся весны.

По прилегающей к рынку улице, громко крича, пробежал мальчишка с толстой пачкой бумажных листков, которые он норовил всучить каждому встречному-поперечному.

– Только три дня! В старом дворце Драконов! Выставка каллиграфии! Спешите видеть! Всего десять цяней! Только три дня!

– Эй, парень! – заинтересовался князь. – Дай-ка листок.

– Пожалуйста, уважаемый господин! – с поклоном сунув нойону узкий бумажный лист, парень побежал дальше:

– Три дня! Только три дня! Выставка во дворце Дракона!

– Выставка мастеров каллиграфии, – Баурджин бегло прочёл строгие – сверху вниз – ряды иероглифов. – В старом дворце Дракона, что на улице Цветущих лотосов, будут представлены великолепнейшие работы старинных мастеров Чжан Сюя и Вана Сичжи, а также – работы Пу Линя, известного мастера из Ляояна, и работы совсем новых местных мастеров. Устроитель выставки – господин Цзы Фань. Всего десять цяйей за вход. Приходите, не пожалеете.

Пу Линь…

Баурджин ностальгически вздохнул. Мастер из Ляояна Пу Линь ещё не так давно был его добрым соседом и другом. Впрочем – почему был? Похоже, господин Пу Линь здравствует и поныне. И даже отправляет свои работы в другие города! Обязательно нужно будет посетить выставку, обязательно. А что, если… Нет! Нойон усмехнулся. Вспомнив, как каллиграф Пу Линь едва не раскрыл его истинное лицо, лишь только взглянув на написанный князем иероглиф! Каллиграфия уж такое искусство, в котором собственную индивидуальность не спрячешь – для понимающего человека всё как на ладони. Впрочем, сейчас-то что было прятать? Он, Баурджин, в городе вполне официально – наместник великого хана. Так что вполне можно послать свои иероглифы на выставку! Пусть даже – инкогнито. Устроитель выставки – господин Цзы Фань? Тем лучше, вот через секретаря и отправить работы!

Баурджин чувствовал в руках нетерпенье и зуд – о, Ляоян. Ляоян – если б не этот город, вряд ли бы нойон хоть когда-нибудь приобщился к столь великому искусству. Сам мастер Пу Линь хвалил его работы!

– Тушь! Кисть! Бумагу! Самую лучшую! – едва войдя в кабинет, распорядился князь.

– Да, господин, – тут же озаботился секретарь. – Осмелюсь спросить, какая конкретно бумага вам требуется? Для рисунка? Для официальных записей? Для личного дневника?

– Для каллиграфии. Фань.

– Для каллиграфии?! – юноша в удивлении вскинул брови, став ещё более похож на Пьеро или на Вертинского, когда-то выступавшего в такой маске. – Так вы, господин, умеете… Ой, извините за дерзость.

– Да, Фань, дружище, – рассмеялся Баурджин. – Я знаком с этим древним искусством. И даже осмеливаюсь кое-что рисовать.

В карих глазах секретаря вспыхнуло самое искреннее восхищение:

– О, господин! Я приготовлю всё. Осмелюсь спросить… Вы разрешите мне присутствовать?

Князь усмехнулся:

– Хочешь посмотреть, как я рисую? Что ж, смотри!

Фань живо приволок всё вышеуказанное – и где только взял?

Устроив плотный бумажный лист на специальной подставке – мольберте – Баурджин в задумчивости обмакнул в чернильницу кисть. Перед мысленным взором князя вдруг предстали полчища врагов – то ли это была чжурчжэньская конница, то ли цзиньская пехота, а, может быть – японские полчища генерала Камацубары, рвавшиеся за реку Халкин-Гол летом тысяча девятьсот тридцать девятого года. Что-то словно бы вдруг качнулось в воздухе серым призрачным облаком. Что это? Поднятая вражьми скакунами пыль? Или рой пуль, выпущенный японскими истребителями по нашим окопам на сопке Баир-Цаган? Или стальные каски гренадеров-эсэсовцев где-нибудь под Демянском? Кто бы вы ни были…

Баурджин прищурился. Резкий взмах руки предался кисти. Ввах! Вот так! Сверху вниз. Как удар саблей. И в последний момент, уже доведя чёткую чёрную линию почти до самого края листа – резкий ход вправо, этакой вытянутой запятой, чайкой – милым сердцу «ястребком» И-153. Нет, не пройдут вражины! Две перекрещивающие знак параллельные линии – никогда, никогда! Все вместе получился любимый иероглиф князя – «Тянь» – «Небо».

– Здорово!!! – хлопнув ресницами, восхищённо прошептал Фань. – Вы великий мастер, мой господин!

– Хочешь попробовать? – Баурджин протянул юноше кисть.

– О, нет, – опустил глаза тот. – Я… я… у меня не получается на людях… Это слишком уж интимно – наверное, так можно сказать…

– Ну, как знаешь, – князь вытер рукавом халата выступивший на лбу пот. Каллиграфия – непростое искусство, иероглифы пишутся не рукою, как видится со стороны – всем телом, всем состоянием духа, порывистым движением души!

– Слышал что-то о выставке? – опускаясь в кресло, поинтересовался нойон. – Хочу послать туда свои работы. Как думаешь, примут?

– Ваши – несомненно! Только нужно выбрать псевдоним.

– Выберем, – Баурджин усмехнулся. – Скажем, Витязь Серебряной стрелы!

– Осмелюсь спросить, почему именно так, господин?

– Потому что…

Князь с усмешкой вытащил из-под ворота маленький серебряный кружочек на тонкой цепочке. Талисман с изображением серебряной стрелы:

– Смотри, Фань. Это у меня… ну, если и не с детства, так с юности – точно.

– Какой интересный знак, – задумчиво промолвил секретарь. – Пущенная стрела… Она именно что летит, видите, господин, как прилизано оперение. Ветер.

– Да? – Баурджин опустил глаза. – Вот уж никогда не замечал. А ты глазастый парень, Фань!

Юноша поклонился.

– Так насчёт выставки, – улыбнулся князь. – Сходим?

– Обязательно, господин наместник.

Ближе к вечеру, даже, лучше сказать, к ночи, Баурджин, отослав секретаря, мажордома и слуг, разложил на ковре в спальне листы бумаги с отчётами, параллельно на каждого подвергнувшегося проверки чиновника: один лист из отчёта Фаня, другой – следователя Инь Шаньзея. Ну да, всё сходилось. Чиновники, конечно, были не без греха – брали, сволочи, брали, однако не зарывались, да и дело своё знали отменно. А это было большим плюсом – ну как тогда избавиться от всех этих людей? Попрёшь со службы – а кто тогда работать будет? Вот то-то и оно, что никто. Пусть уж лучше эти.

А вот что касаемо смотрителя дорог Дакай Ши… О! Тут меркло всё. Князь читал отчёты, словно захватывающий авантюрный роман, то и дело хлопая себя по коленкам и восторженно приговаривая:

– Корейко! Ну как есть Корейко! Великий комбинатор номер два, мать ити.

Что и говорить, почитать об ушлом дорожном чиновнике было что! Перед глазами наместника вставал образ хитроумного казнокрада, ворюги и скупца, трясущегося над каждым цянем. Двадцать лет назад, закончив школу чиновников, господин Дакай Ши с успехом сдал квалификационный экзамен и, получив невеликий чин третьего ранга девятой степени, усердно приступил к исполнению обязанностей четвёртого секретаря ведомства общественных амбаров, занимавшегося не только поставками и распределением госзерна, но и поддержанием в порядке загородных дорог. Первые года два, похоже, молодой чиновник работал много и честно, что и было по достоинству оценено начальством – Дакай Ши получил должность второго секретаря, а затем – и инспектора. И вот тут-то он и развернулся! Под видом зерна высшего сорта покупалась всякая дрянь, а куда девалась разница из государственных денег – понятно. Обозы с зерном, вышедшие из дальних провинций, пропадали неизвестно куда. Всё списывали на разбойников, но во всей стране не было столько банд, сколько пропавших обозов, коих специально выпускали мелкими партиями – вроде, и не велик ущерб, но ведь курочка по зёрнышку клюёт! Как и Дакай Ши. Никто и внимания не обратил, как у скромного чиновника ведомства общественных амбаров появилось несколько шикарных особняков… записанных, впрочем, отнюдь не на его имя. Частные амбары, пара постоялых дворов, лавки – всё это регистрировалось на подставных лиц, и вот только сейчас выплыло наружу, едва копнули. Почему только сейчас? Ежу понятно – видать, осатаневший от безнаказанности чиновный хмырь просто-напросто перестал делиться. Скупой! Он так и ходил на службу – пешком, в скромном чёрном халате, который носил уже лет десять, а то и того больше. Сей скромник особенно развернулся, получив вроде бы неприметную должность смотрителя отдела загородных дорог, на строительство и ремонт которых из казны выделялись немалые средства. И дороги строились. Якобы. Проверяющие чиновники видели, как эти – в высшей степени великолепнейшие – дороги, уходили в пустыню. Ровные, широкие, вымощенные жёлтым кирпичом, они тянулись на несколько ли, а затем словно бы растворялись в песках. Исчезали бесследно! Песчаные бури, самумы, знаете ли. Занесло, бывает.

А господин Дакай Ши богател и трясся буквально над каждым цянем. С первой своей женой развёлся, с интересной формулировкой – «за транжирство», со второй из-за её «склонности к воровству», третья супруга чиновника померла, наверное, не кормил, гад. Детей у смотрителя дорог не было, четвёртый раз он не женился, так и жил вдовцом, со слугами и экономкой, некоей Шугань О, славившейся, как и её хозяин скупостью и сварливым характером.

До чего дело дошло! На Дакай Ши стали писать жалобы его собственные подчинённые, клерки. Похоже, достал он их своими штрафами за каждую мельчайшую провинность. Достал.

Обстановка в отделе – да и во всём ведомстве общественных амбаров, начальника которого Дакай Ши, несомненно, подсиживал – сложилась самая что ни на есть гнусная.

Новые дороги практически не строились, старые ремонтировались кое-как, а то и не ремонтировались вовсе. Да и не до того было – весь персонал ведомства давно погряз в умело организованных собственным руководителем склоках. Те чиновники из числа молодых, что всё-таки осмеливались выступать против сложившегося положения дел, третировались и вынуждены были увольняться либо переходить в другие ведомства, чаще всего – с понижением в чине.

Да, Дакая Ши нужно было убирать однозначно! Если и не в тюрьму, так вон со службы. И ещё не забыть произвести конфискацию незаконно нажитого имущества. Не только у смотрителя дорог, но и у иных других – так же осатаневших от вседозволенности и безнаказанности. Убрать, убрать Дакая Ши – первая ласточка – авось, остальные поостерегутся так уж наглеть, а не поостерегутся, так им же хуже будет!

Вот кого только на его место? Несомненно, тут нужен человек опытный, знающий дорожное дело от и до – чтоб не обманули. И желательно не из самого ведомства. Да-а, где ж только такого взять? Хотя как это – где? Конкурс! Объявить конкурс письменных работ на конкретные дорожные темы, по-честному, под псевдонимами или номерами. Так и сделать! И как можно быстрее! Что же до вора-чиновника – так в тюрьму его, паразита, в тюрьму, а имущество воротить в казну!

Приняв решение по одному вопросу, Баурджин выпил припасённого на ночь вина из золотого кубка и бегло просмотрел другие бумаги. Чу Янь… Инь Шаньзей всё-таки успел представить отчёт о мажордоме к вечеру – прислал с нарочным. Послужной список безупречный, чего и следовало ожидать – ну кого иного допустят служить во дворце?!

Итак, Чу Янь. Выпускник престижнейшей школы Гуань-чи-дун, в которой и преподавал до самого начала дворцовой карьеры. Читал студентам лекции по классической танской литературе, имеет учёную степень доктора наук – «цзы». Чу Янь-цзы! Что же не добавит приставку? Видать, из скромности. А в должности мажордома появился всего-то пять лет назад. Выиграл объявленный конкурс – ну как же! Он же профессор! Что ж, вполне приличная биография, да Баурджин, признаться, ничего иного и не ожидал. Только вот сам бы ни за что не променял профессорскую должность на звание мажордома. Хотя всякое в жизни бывает.

Ага! Вот и Фань Чюляй! Тоже – отчёт Инь Шаньзея. Небольшой такой, тощий. Поступил, учился, закончил досрочно, с отличием. Прекрасно выдержал экзамен. Из богатой семьи – единственный наследник, значит, обеспечен и ни в каких приработках не нуждается. Чего тогда пошёл во дворец? Престиж! То-то и оно. Умён, образован, большой модник. Ну, это уж ясно по внешнему виду. И смотри-ка, как ловко Фань перевёл весь дворец – и не только дворец – на стиль, в котором одевался наместник. Шиньонов уже третий месяц никто не носил, носы не пудрил. Ага, вот ещё интересный факт: в начальные годы обучения Фаня Чюляня частенько били однокашники, за то, что «слишком умный», и за то, что «зануда». Вот потому-то друзей у него и нет! И молодёжь из высшего общества его не очень-то принимает.

Так и мается в одиночестве, бедняга. Хотя, с другой стороны, похоже, он ничуть этим одиночеством не тяготится.

Баурджин не заметил, как и заснул, сидя на угловом диване. Упал на пол выпавший из ослабевшей руки листок; приоткрыв лапой дверь, в опочивальню засунула любопытную мордочку кошка, которую тут же шуганул бдительный часовой. За окнами дворца завывал поднявшийся к утру ветер, стучал по крыше начавшийся дождь.

В дверь тоже стучали.

– Кто? – распахнув глаза, Баурджин по привычке схватил кинжал.

– К вам судебный чиновник Инь Шаньзей, господин, – заглянув в дверь, доложил стражник. – Говорит, что по срочному делу. Пропуск у него имеется.

– Пусть войдёт! – князь быстро накинул халат, приготовясь услышать очередную пакость – как правило, ради хороших новостей не поднимают средь ночи. Тем более – наместника Великого хана!

– Ну?

Войдя, следователь поклонился:

– Мы отыскали ремонтников, господин.

– Отлично! Так где же они?

– За городом, господин наместник. Мои люди выловили их трупы в реке.