Синяя луна

Глава 14 ХАРА-ХОТО Лето 1217 г. Урочише Уголцзин-Тологой

Баурджин с верными людьми осторожно пробирался по следу автомобильных колёс. Поначалу видимые вполне чётко, они исчезали буквально на глазах, как только местность становилась каменистее и суше.

Автомобиль! Ну надо же! Тогда у разбойников легко могут найтись и пулемёты. Разбойники… Судя по машине, это совершенно другая банда, не те, кто только что подвергся разгрому. Нет – эти явились из будущего, и именно поэтому представляли собой большую угрозу, которую нужно было ликвидировать во что бы то ни стало.

– Вспомните всё, что я вам говорил о странном оружии, – обернувшись, негромко предупредил нойон. – Зарядите арбалеты, держите наготове луки.

Воины Ху Мэньцзаня быстро исполнили требуемое. Обойдя пригорок, Баурджин остановился, внимательно осматривая местность. Где здесь может проехать машина? Прямо? Безусловно – спокойно проедет до самой дороги, вон, кажется, тут уже и выезд сделан – убраны камни, кое-что подкопано. Так, может, автомобиль уже и уехал? Нет, его бы тогда заметили, доложили бы. С дороги машине никуда не деться – здесь кругом овраги, камни, болота, ну а дальше, в пустыне – песок. Значит, никто никуда не выезжал – тут где-то таятся.

Рассудив таким образом, князь прикинул, где бы он сам спрятал автомобиль, чтобы, в случае нужды, не составило бы труда им воспользоваться. За тем чёрным камнем? Можно, но долго выезжать – в горку, зимой, в дождь, вообще не выедешь. Там, вдалеке, у лесочка? Так видно было, потому как лесочек-то довольно реденький. Что тут ещё есть? Камыши, камни, песок. Болотина – тоже не то. А вот рядом, у ручья, в ивовых зарослях. Пожалуй – там!

– Ху, – обернувшись, позвал нойон. – Вышли разведчиков осмотреть пути у ручья. Что искать, знаешь?

– Думаю – ту же самую колею, господин, – улыбнулся сотник. – Не беспокойтесь, мои ребята смогут пробраться к ручью незаметно. Да хоть до самых ив!

– До самых ив не надо, – предупредил Баурджин. – А подходы к ручью пусть посмотрят основательно.

Сотник махнул рукой, шепнул что-то, и двое парней – две стремительные неслышные тени – исчезли в густых папоротниках.

Разведчики быстро вернулись, доложили – есть колея! Следы видны чётко.

Прекрасно! Баурджин потёр руки – значит, он не ошибся, машина спрятана в ивовых зарослях.

– Трое воинов пусть зайдут со стороны ручья, – тихо распорядился нойон. – Четверо – сзади, обойдя кряж, столько же останется здесь – на всякий случай, ну а остальные со мной – зайдём из лесочка, справа. Если махну рукой – поразите стрелами каждого чужака. Если не махну – ждите сигнала.

Понятливо кивнув, воины бросились исполнять приказание князя.

Лесок оказался не очень-то густ, а даже, можно сказать, прозрачен и светел – сквозь редкие чахлые деревца хорошо просматривался ручей и предгорья. Ивы тоже были хорошо видны, но вот что они скрывали? И скрывали ли? Может, давно уже не было там никакой машины? И банды?

Тсс! Баурджин понял руку и прислушался – из ивняка не доносилось никаких птичьих трелей. Значит, кто-то там определённо таился! Определённо… Тихо было кругом, слишком уж тихо, мертво…

И вдруг эту мёртвую тишину разорвала пулемётная очередь!

Тра-ата-ата-ата-та! – палили куда-то в сторону ручья.

Баурджин не стал больше ждать, обернулся, махнул рукой:

– Вперёд, парни! И помните, чему я вас учил!

Князь сдёрнул с плеча лук и, ускоряя шаг, направился к ивам, чувствуя, как по обеим сторонам от него пробираются за деревьями арбалетчики.

– Тра-ат-ат-ата! – ещё раз прозвучал пулемёт. – И вдруг замолк. Оборвался…

– Тра-та… – и всё!

Кончились патроны? Или…

Или…

Вот он, за деревьями – замаскированный ивняком грузовик – смешной, с лупоглазыми фарами и полуоткрытой кабиной – на таких ездили годах в двадцатых. Над кабиной, на турели – торчал ручной пулемёт типа «Гочкинс», а рядом с ним свесилось через борт безжизненное тело с торчащей между лопаткой стрелой. Не арбалетной стрелой, обычной – кто там из лучников наступал по берегу ручья? Лэ Красные Щёки? Молодец, Лэ – многих от смерти спас.

Баурджин и его люди осторожно подобрались к грузовику. Тишина! Тишина! И никого вокруг! Что же, это пулемётчик один здесь ошивался? А такое впечатление – да.

– Бух! – бабахнул невдалеке отрывистый выстрел – нет, не винтовочный, наган или браунинг.

Баурджин услышал, как над головой просвистела пуля и, подавая пример воинам, проворно распластался под ивами. Всмотрелся, накладывая на тетиву стрелу… Прицельно палит, собака! Ага, вот он – за колесом прячется.

Бух!

Полетели сверху сбитые пулей ветки. А палит-то беспорядочно – с испугу! Пули кладёт в белый свет, как в копеечку, да и позицию не очень удачную занял. Впрочем, может, просто напросто не успел – не до того было.

Отложив в сторону лук, князь осторожно подполз ближе, испытывая азарт, сродни охотничьему, только куда более сильный.

Бух! Бух! Бух!

Вот-вот – так и палят со страху.

Шесть… Шесть выстрелов. Ещё один…

Бух!

Быстро вскочив, Баурджин тигром бросился к машине. Оп! Схватившись за борт, ударил с ноги торопливо перезаряжавшего пистолет – браунинг, точно – браунинг – стрелка. Тот, жалобно вскрикнув, выронил оружие наземь и отлетел в папоротники.

Князь выхватил нож…

– Не убивайте! Пожалуйста, не убивайте! – подняв вверх руки, стрелок встал на колени и зарыдал. – Пожалуйста.

Умолял он, кстати, по-русски.

Баурджин присмотрелся…

Пацан! Лет, может, четырнадцати, или чуть больше, простоволосый, в кургузой тёмно-серой курточке с золотистыми пуговицами, подпоясанной широким ремнём – так выглядели дореволюционные гимназисты.

– А ну хватит реветь, – громко – тоже по-русски – распорядился князь. – Поднимайся и выходи.

Парнишка, шмыгая носом, подошёл к машине, держа высоко над головой поднятые вверх руки и со страхом оглядывая окруживших его воинов.

– Ещё с тобой есть кто? – быстро спросил Баурджин.

– Нет, нет, нету, – замотал головой пленник. – Один я. И вот ещё Вотенков… Убитый… Но я не с ним, я вообще, не с ними…

– Разберёмся! – Баурджин коротко кивнул воинам. – Свяжите его!

– Так вы… Так вы русские, господа? – в голосе паренька с надрывом прозвучала надежда. – Русские?! Из географического общества?

– Ага, из общества, – хохотнул князь. – Из общества охраны исторических памятников от недоучившихся гимназистов. Точно больше никого нет?

– Нет, никого, клянусь честью!

– Смотри-и-и. Ты вообще кто таков и откуда здесь взялся?

– Я… Я… Я Петя… Мельников Пётр, учащийся второй мужской прогимназии города…

– Ха! Гимназист! И чего ж ты в нас стрелял?

– Со страху, – честно признался мальчишка. – Вотенков сказал – сейчас нас самоеды накроют. Мол, не отстреляемся – крышка.

– Кто такой Вотенков?

– Так, гад один, – гимназист шмыгнул носом. – Хорошо, что его убили.

– Вот как? Гад, говоришь? – Баурджин покачал головой. – Впрочем, иди пока, поговорим чуть позже. И разговор у нас с тобой предстоит долгий!

– Господи! Господи! – поднял глаза к небу Петя Мельников. – Вы русский, русский… И, кажется, не из банды. Какое счастье!

– О банде ты нам тоже расскажешь. И во всех подробностях.

– Я готов, гостов, господа! Боже, Боже, да неужто это всё наконец кончилось?

Глаза у гимназиста были большие, синие, волосы светло-русые, лицо белое, чуть тронутое золотистым загаром. Вообще, он сильно походил на девочку, да и вёл себя, надо сказать, соответственно – плаксиво. И как только здесь и оказался-то подобный типус? Хлюпик и, кажется, истерик. Как только такому пистолет доверили? Хорошо хоть никого не пристрелил.

Отправив пленника в лагерь, Баурджин с Ху Мэньцзанем тщательно осмотрели машину – грузовик с синим крылатым овалом на капоте. В кабине – жёсткое сиденье, рычаг переключения передач, ручной тормоз. Приборы минимальные: спидометр, тахометр и температура масла. Рядом с приборной доской чёрно-белый портрет какой-то актрисы – Сары Бернар, что ли. В кузове тоже пусто, не считая пулемёта и пары запасных магазинов к нему. И то, и другое Баурджин хозяйственно велел прибрать, а у машины выставить постоянный замаскированный пост – секрет. Вдруг да кто-нибудь ещё здесь ненароком объявится?

К его удивлению, автомобиль не произвёл особого впечатления на воинов – может быть, оттого, что машина стояла, а не ехала, движимая неизвестно какой силой. Пулемёт, кстати, тоже не вызвал ажиотажа – как-то не очень верилось, что эта толстая трубка способна положить уйму людей, погибший бандит успел зацепить пулями всего троих – из которых одного ранил, а двух сразил наповал – пока меткий Лэ Красные Щёки не всадил этому шустрому парню калёную стрелу в спину. И вовремя, иначе б расходившийся бандюга покрошил многих. Тем не менее фурора оружие не произвело – ну что такое три человека? Что же насчёт грохота, так петарды на многочисленных местных праздниках трещали куда громче!

Баурджин лично обыскал убитого, одетого в синий поношенный френч и диагоналевые, заправленные в высокие офицерские сапоги брюки. Револьвер «наган» с полным барабаном патронов – этот запросто лежал прямо в кармане френча – золотые часы-луковица со стёршейся от времени гравировкой, серебряный портсигар с надписью «Его превосходительству уважаемому Семёну Петровичу в день тезоименитства от преданнейших чиновников возглавляемого присутствия». Портсигар, похоже, достался убитому по случаю. И, кроме грязного носового платка и расчёски – всё! Никаких документов, личных бумаг, писем. Полное инкогнито! Впрочем, фамилия у убитого имелась, если верить тому же гимназистику Мельникову Пете – некий господин Вотенков. Вот только настоящая ли это была фамилия? Баурджин почему-то сомневался, особенно когда увидел на запястье трупа наколку в виде синего двойного креста. Чуть ниже шла надпись – «Саша». Наверное, так звали бандюгу. Или – его женщину.

Пока Баурджин с вызванным тут же Инь Шаньзеем осматривали место происшествия, воины под руководством сотника Ху Мэньцзаня деловито прочёсывали местность, оказавшуюся абсолютно безлюдной. Что, в общем-то, было понятно и так.

– Заберите это с собой, Инь, – князь передал следователю часы и портсигар – кстати, с парой папирос «Моссельпром», револьвер же, подумав, засунул за пояс – авось, пригодится.

– Что делать с убитым, господин наместник? – убрав всё в специальную сумку для вещественных доказательств, Инь Шаньзей хозяйственно пристроил на плече пулемёт.

– С убитым? Похоронить, что же ещё-то? Завалите тело камнями, нехорошо, если падаль почуют волки и лисы. Да! Наших убитых я прикажу похоронить с почестями, а их семьям выплатить компенсацию. Надо повышать престиж армии, а, господин Инь?

Следователь улыбнулся:

– Неплохо бы ещё и повысить престиж судебного ведомства.

– Повысим. Инь! – весело расхохотался нойон. – Обязательно повысим, дай срок! И вообще, много чего хорошего сделаем, вот только бы с этой разбойной падалью справиться.

– Да справимся, первый раз, что ли?

– С этими, – Баурджин, нахмурившись, качнул головой. – В первый!

– Ну надо же! – Инь Шаньзей наклонился к убитому и вдруг быстро перевёл взгляд на князя. – О, боги! Да вы ж с ним похожи. Извините, конечно, господин наместник, но смотрите сами – волосы светлые, лицо овальное, нос прямой, усы – только у вас чёрные, а у него – пшеничные, да у вас ещё и бородка, и глаза поуже будут. А так, если бородку сбрить да усы выкрасить – словно родные братья!

Угу – скептически ухмыльнулся наместник. Ему тоже когда-то все тангуты и китайцы казались на одно лицо. Вот как Инь Шаньзею. Не особо-то он, князь, и похож на убитого бандита. Нет, конечно, есть что-то общее, но так – самое далёкое сходство.

– Ну что, господин Инь? – подмигнув следователю, вдруг улыбнулся нойон. – Я вижу, вы прямо-таки горите желанием допросить пленника?! Так идёмте же, но – уговор – ничему не удивляться!

– Он не очень-то похож на монгола, – поправив на плече пулемёт, скривил губы чиновник. – Впрочем, как и вы, господин. Тогда кто этот парень – найман, кераит? Ещё какого-нибудь неведомого здесь племени?

– Пожалуй, неведомого, – согласился князь. – Но я понимаю его речь.

– Так это же прекрасно! – возликовал Инь Шаньзей. – Идёмте же скорее, господин!

Пленник поведал им всё, даже то, чего и не спрашивали. Выложил, так сказать, всю свою подноготную. В Кяхте, куда парень приезжал на каникулы и – иногда – по выходным и праздникам, у него жили родители, из дворян, отец – чиновник пограничной стражи, маменька – домохозяйка. Сыночка – между прочим, единственного – баловали, и характера тот был неважнецкого – нерешительного, слезливого, девчоночьего, в общем. Частенько плакал, особенно от страшных рассказов, а от подзатыльников насмешливых сотоварищей так прям ревмя ревел, и во всех уличных компаниях служил объектом насмешек и мальчиком для битья. Ну, в последнее-то время его не очень донимали – привыкли, а может, зауважали, как человека образованного – гимназиста – по крайней мере, именно в такой расклад событий и хотелось бы верить Пете. Да вот, положа руку на сердце, что-то плоховато верилось. Особых увлечений за гимназистом Мельниковым не числилось, технические и естественнонаучные предметы знал сей отрок ни шатко, ни валко за что не раз – к злобе отца и огорчению матушки – попадал на чёрную доску, куда классный наставник записывал всяких лентяев и тупиц – чтоб стыдно было. Единственная отрада – науки гуманитарные, к примеру, история или литература. И даже Закон Божий! Вот уж тут Петенька был дока – в каком-нибудь богословском споре легко мог заткнуть за пояс любого из однокашников. А те его, за это, естественно, били – а как же не бить, коли этот чёрт такое мудрёное слово знает – «филиокве»! Конечно, за такое бить надо – ежу понятно.

Вот так вот и рос Петя-гимназист этаким домашним мальчиком-птенчиком, покуда, наконец, не влюбился. Предметом страсти и обожания Петра Мельникова стала некая особа пятнадцати с половиной лет, со светло-золотистыми кудряшками и большими голубыми глазами в обрамлении длиннющих – каких, казалось бы, и не бывает, ресниц. Звали особу Варенькой, и была она дочкой полковника пограничной службы господина Петракова. Раньше как-то Петя её и не замечал, а как-то вот вдруг увидал в церковном хоре и понял – пропал. А Варя его и не замечала, заглядывалась на более старших парней, такая вот выпала Мельникову Петру любовь – несчастная. Некоторые от неё стреляются, некоторые – уходят в пьяный загул, кое-кто – в учёбу, а Петенька ушёл в прямом смысле слова, точнее сказать – сбежал! На спор, ради любимой!

На дворе стояла зима 1908 года, со всероссийской смутой – так, к скрытому негодованию Баурджина-Дубова юный недоросль именовал Первую русскую революцию – было уже покончено, в основном – опять же, по мысли Петра – стараниями премьера Петра Аркадьевича Столыпина, коего сильно уважал Петин отец – Мельников-старший. И вот в это самое время столичной географическое общество направило в Кяхту Монголо-Сычуаньскую экспедицию под руководством прославленного путешественника, ученика знаменитого Пржевальского, Петра Кузьмича Козлова. Собственно, они не в Кяхту отправлялись, а через Кяхту – в Ургу и дальше – в пустыню Гоби!

О! Как завидовали членам экспедиции – этим мужественным людям! – все окрестные мальчишки. И даже девчонки, в числе которых был и предмет Петиной страсти – Варенька Петракова.

И вот тут как-то слово за слово и вышел спор, затем переросший в нечто более серьёзное! Как обычно всё началось: ах, какие великие люди! ах, им можно только завидовать! Только завидовать? Да почему же только завидовать, дозвольте спросить, уважаемые mesdemoiselles et messieurs? Можно ведь запросто записаться в экспедицию… ну, не записаться, так пойти тайно! Что вы смеётесь, я дело говорю! Кому слабо – мне? Ну, если кое-кто наградит поцелуем… то…

В общем-то Петенька далеко идти не хотел, так, проводить экспедицию до границы с Монголией – и всё. Для поцелуя – вполне даже хватит. Ну кто ж знал, что будет буран! Да такой, что, если б не экспедиция, замёрз бы Петенька насмерть. А так всё же выходили, несли, можно сказать, на руках до самой Урги – а там уж вьюнош напросился и дальше. Его бы прогнать, да сказал, что сирота, да, мол, наука российская ему дороже жизни, о том только всю жизнь и мечтал – пройтись путём Пржевальского и прочих. Посмотреть, как сверкают над горячим воздухом пустыни искажённые зноем звёзды! И ведь этаким макаром разжалобил таки суровое сердце руководителя – Петра Кузьмича Козлова. Тот ведь тоже когда-то в юности, сидя на крыльце конторы пивоваренного завода в Смоленской губернии, мечтал о дальних странствиях, глядя на сверкающие жёлтые звёзды. И там же, у крыльца, случайно встретился с самим Пржевальским. С этого и пошло… И вот сейчас, когда сей юный гимназист с горящими глазами и пламенным сердцем просит о том же… О чём когда-то просил сам Пётр Кузьмич великого Пржевальского. Отослать сейчас этого настырного парнишку домой – всё равно что самому себе плюнуть в душу! Взял ведь с собой! Тем более что никакого попутного каравана в Кяхту пока не было, а оставлять паренька здесь, в Урге, одного – нет уж, пусть уж лучше под приглядом будет.

– Да вы знаете, какой Пётр Кузьмич человек?! – рассказывая, разволновался мальчик. – Это… это, ну такой человек, который… В общем, великий человек, настоящий Человек с большой буквы!

Надо сказать, Петенька не явился для экспедиции обузой – не ныл, не скулил, наравне со взрослыми переносил все тяготы и лишения нелёгкого пути, даже полезен был – время от времени, по просьбе Петра Кузьмича, вёл кое-какие записи о быте и нравах цайдамских монголов.

Ну а то, что потом заблудился в пыльную бурю – так это с каждым могло случиться.

– Знаете, что Пётр Кузьмич и все мы искали? Старинный мёртвый город в низовьях реки Эцзин-гол! Исчезнувший город старинных легенд. Местные монголы называют его – Хара-Хото, что значит – «Чёрный Город» или «Город Мёртвых»!

– Город в низовьях реки Эцзин-гол, – машинально повторил Баурджин. – Хара-Хото? Но там ведь один город… один… Ицзин-Ай – вот его гордое имя. Хара-Хото! Так вот значит, как его именуют там…

– Как-то вы непонятно говорите, уважаемый господин, – осторожно произнёс гимназист. – И не сказали даже, кто вы такой…

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – засмеялся князь. – Пока вроде мы тебя допрашиваем, а не ты – нас. Скажи-ка лучше, как ты в банду попал, и что это была за банда?

А дальше рассказ юного пленника был столь любопытен, что вызвал к жизни глубокие размышления Баурджина, правда, не сейчас, а чуть позже. Как понял князь, оказывается, во время пыльной бури парнишка спрятался в каком-то глубоком овраге, а когда буря (странная буря – с громом и молнией!) внезапно закончилась – они все обычно заканчиваются внезапно – вышел к старому дацану! К мерцающему дацану, который то был, то таял в дымке, то совсем пропадал – так же, как когда-то в урочище Оргон-Чуулсу. И вот в этот момент – или ещё до этого, во время бури – гимназист Петя Мельников провалился сюда, в эпоху Си-Ся. Потому что, попытавшись найти своих, вышел к дороге – и там наткнулся на разбойничью шайку, насколько мог понять Баурджин из рассказа – на местную шайку, ту самую, что была связана с предателем Чу Янем. Те парня схватили, связали, видать, намереваясь продать в рабство. Однако пленник долго у них не пробыл – потому что, войдя в урочище, шайка напоролась на внезапный ураганный огонь винтовок и пулемётов. Пулемёт Петя называл интересно – «пулеметатель», и божился, что никогда подобных штуковин не видел, только читал про них в каком-то номера журнала «Нива», да и вообще, представлял несколько по-другому – куда массивнее. Этих, новых бандитов, оказалось человек двадцать, большей частью монголы или буряты, но заправляли всем русские, которых гимназист охарактеризовал, как «преступников из простонародья».

– Вот именно что преступники! – нервно взмахнув рукою, кричал рассказчик. – Вы про теорию Ломброзо слышали? Вот и они ткие же – коренастые, с выпяченными вперёд челюстями и скошенным маленьким лбом. Ну совсем как древние доисторические люди, найденные в долине Неандерталь.

– А сколько там было русских?

– Двое. Нет, один, кажется – из Малоросиии. Но выглядели практически одинаково, только у русского, его все Гриша-Медведь звали, борода была пегая, а у Миколы, хохла – чёрная. Я укрылся в какой-то балке – нашли. Как стали раненых добивать, Микола и меня хотел из какого-то странного нагана шлёпнуть, да Григорий не дал – посмотрел на меня, присвистнул, да, усадив на кочку, долго обо всём выспрашивал, вот, как сейчас вы. Я ему и рассказал про экспедицию – а он смеялся, да всё выпытывал про Хара-Хото, ну про тот легендарный город, который мы искали. А потом, расспросив, сказал, что без них мне отсюда никогда живым не выбраться. Ежели буду, мол, верно служить – выживу, да ещё и разбогатею. В общем, так вот я к этой шайке и прибился – двое бурятов за мной присматривали, страшные – жуть! А Григорий – он там за старшего был – заявил, что, ежели я бежать надумаю, так они меня догонят и голову живому отрежут. Так и жили какое-то время. Ха! Я, кстати, у них браунинг спёр, в ивняке, за камнями припрятал – они как-то перепились все ночью, вот я и… хотел убежать, да знал – часовые по всем тропкам выставлены. Думал, потом выберу подходящий момент и… С «браунингом»-то куда как сподручней!

– Тоже мне, ворошиловский стрелок!

Гимназист тяжко вздохнул и вытер ладонью набежавшие слёзы:

– Никто, кстати, пистолета так и не хватился, даже не спрашивали. А Григорий говорил всякую ерунду – мол, отсюда вообще нельзя, когда хочешь, выйти. Только в определённое время, и то – если очень сильно повезёт. Ну, обычные такие крестьянские байки. Я-то и убежал бы – да вокруг полно лиходеев рыскало, вот и остался удобны момент выждать, а потом рвануть, ведь экспедиция Петра Кузьмича должна быть где-то поблизости, а раз так – они меня наверняка ищут. Вы, кстати, их не встречали?

Баурджин коротко перевёл рассказ Инь Шаньзею и покачал головой:

– Нет. А что ещё тебе показалось странным? И что был за наган у этого… как его?

– Миколы-хохла, – подсказал пленник. – Здоровенный такой, в деревянной кобуре – я потом видел, она ещё вместо приклада пристёгивалась – а дуло тонкое, длинное.

– Ствол, а не дуло, – хохотнул князь. – Что ещё странного?

– Так эти, маленькие «пулеметатели»… Ха! Да вот автомобиль же! – Петя разволновался, зашмыгал носом. – Я ведь пару раз автомобили видал, не в Кяхте, в другом городе, да и на картинках в журнале Российского автомобильного общества, ну там ещё председатель министр двора граф Фредерикс, да вы знаете, – гимназист округлил глаза. – Они совсем не такие, как этот! Те приземистые, без дверок, со многими красивыми блестящими штучками, этот же – какой-то более изящный, что ли – ничего лишнего. И куда мощнее. Вон, кузов какой – как у ломового извозчика!

– Кстати, он откуда взялся-то, этот автомобильчик вместе с шофёром?

– Ну, ясно откуда – из банды, – парнишка пожал плечами. – Как-то вечером тучи на небе собрались, загремело – вся шайка обрадовалась, награбленной подхватила – и в урочище, в овраг – к дацану. Попёрли туда, как только и влезли – не очень уж он и большой, дацан-то!

– Значит, вы в дацан зашли? – возбуждённо переспросил князь. – А чаши, чаши хрустальной ты там внутри не видел?

– Не, не видел, – наморщив лоб, отозвался гимназист. – Может, и была чаша, так бандиты её унесли. В общем, собрались все в дацане – а молнии в небе так и плескали, так и плескали – синие такие, страшные. Довольные были, смеялись… А главарь, Григорий по кличке Медведь, всё на меня посматривал, нехорошо так посматривал, я то сразу заметил. Потом подошёл, схватил за плечо, отвёл в сторону… Ну, думаю, всё! Ан, нет, оказывается. Посмотрел на меня, серьёзно так посмотрел, а потом начал нести всякую чушь – мол, я должен тут остаться, потому, как с ними мне всё равно никак не уйти, да и незачем. Остаться не просто так – каждую ночь читать какие-то то ли молитвы, то ли заклинания – Григорий мне даже листок тетрадный дал, да я его потом потерял. Продуктов, сказал, оставит, воды – не обманул. И ещё уверил, что из дацана я никак не смогу выйти до следующей грозы – и это тоже правдой оказалось! Не смог! Знаете, вот подхожу к стене, а за ней – пелена тумана, и словно бы каучуковая – мягкая – а пройти нельзя, не пускает! Вот страху-то натерпелся! Однако какая научная загадка! Надобно обязательно Петру Кузьмичу о ней рассказать. Вот так мы с ним беседовали, а потом вдруг ка-ак громыхнёт – молния прямо в дацан резанула! Грохот, ярчайшая вспышка, дым! Я, кажется, сознание потерял – а когда очнулся, уже грозы не было. И вообще – никого в дацане не было, ни одной разбойничьей рожи! Я помолился, обрадовался, ну, думаю, уж теперь-то выберусь, разыщу экспедицию, либо кого-нибудь из людей Балдын-цзасака – это князёк местный, очень хороший человек, много нам помощи оказал. Вы не от него, случайно?

– Нет, я, знаешь ли, сам по себе князь, – хохотнул Баурджин.

– Князь?! – гимназист внезапно сконфузился и покраснел. – Извините, пожалуйста, что я с вами вот так, запросто. Можно спросить, вы какого по табели о рангах звания? Неужели генерал? Или – действительный тайный советник?!

– Да, пожалуй, генерал.

– Ой! – мальчишка вскочил и учтиво склонил голову. – Извините пожалуйста, ваше высокопревосходительство, что обращался к вам неподобающим образом – я ведь не знал, кто вы.

– Ничего-ничего, – Баурджин со смехом похлопал пленника по плечу. – Садись, садись, у нас тут по-простому, без церемоний. Это плохо, что ты, гимназист Петя Мельников, бумагу с заклинанием потерял!

– Да не потерял… – Петя покраснел ещё больше. – А использовал… ну, по одной такой надобности…

– Ладно, ладно, не конфузься – дело житейское. Дальше давай рассказывай.

– Рассказываю, ваше высоко…

Баурджин сдвинул брови:

– Я же сказал – безо всяких церемоний!

– Слушаюсь, господин генерал!

В старом дацане Петя Мельников провёл около месяца, и, отчаявшись выйти, каждую ночь читал заклинание в главной зале храма – перед глиняным хрустальноглазым Буддой в маленькой стенной нише. Поначалу ничего не происходило, а на четвёртую ночь что-то зашипело, пошёл белый дым и каким-то образом на полу возник большой деревянный ящик с рыбными и мясными консервами и галетами английского производства. Петя обрадовался, устроил себе пир. Вода в дацане была – во дворике, у стены, бил небольшой родничок – а вот оставленные главарём банды продукты уже закончились.

– И я вот тогда, когда открыл консервную банку ключом, понял – этим разбойникам я зачем-то нужен!

Баурджин рассеянно кивнул – невероятная была история. Хотя, а сам-то он здесь – это как, более вероятный факт? Или всё-таки – чудо?

– Знаете, как страшно и грустно мне там было, – вздохнув, неожиданно пожаловался гимназист. – Ходишь по этому чёртову дацану, ходишь, заняться нечем, вокруг белёсый туман, а ночью – полная тьма, даже звёзд не видно. И скучища такая, что с ума сойти! Я уж латынь начал повторять и французский. А потом даже обрадовался, когда, недели через три, в дацане возник автомобиль! Знаете, даже мысли ни о какой чертовщине не появились – как-то не вяжется нечистая сила с прогрессом техники! Он просто выехал из тумана, светя фарами, этот автомобиль – там, знаете, широкий такой проход во двор из залы, а ворот давно уже нет, сгнили – машине как раз проехать можно. Ну, поначалу-то, конечно, я испугался – отскочил к стенке, прижался. А машина меня фарами – обдала, словно жаром. А потом двигатель заглушился, и из кабин вышел какой-то человек во френче и сапогах, спросил, не я ли Пётр Мельников? Как будто там кто-то кроме меня мог ещё быть! А ещё спросил – не было ли грозы? Я ответил, что за всё время – не было, вот кроме той, первой. Тогда он заявил, что не собирается здесь сиднем сидеть и покинет этот чёртов дацан при первом же удобном случае. А такой случай вскоре представился – оказывается, всего-то и надо было, что прочитать заклинание в грозу! Жаль, что грозы здесь редкие, а то я б давно так и попытался сделать. И вышел бы! Давно бы уже отыскал экспедицию.

Парнишка снова вздохнул и зашмыгал носом:

– Месяц прошёл… Поди уже меня и искать перестали… у-у-у-у…

Уронив голову на руки, Петя заплакал.

– А ну-ка не реви! – возмутился нойон. – Ты ещё многого нам не рассказал, парень.

– Расскажу-у-у-у, – продолжал рыдать гимназист. – А Пётр Кузьмич, небось, переживает, себя корит… у-у-у-у… такой это человек… у-у-у…

– Ну хватит! Хватит ныть. Поведай-ка лучше, о чём вы с этим шофёром говорили?

– С Вотенковым? – мальчишка вытер глаза. – Да так, ни о чём, в общем. Он вообще нелюдимым оказался, я даже имени-отчества его не знал, а когда спросил, он скривился так и сказал, чтоб звал по фамилии – господин Вотенков. Мол, от товарищей его тошнит – при чём тут товарищи?

– Харя белогвардейская! – не выдержав, выругался нойон. – Это я не про тебя, Петя. Ишь, «товарищ» ему не нравится, к «господам» привык. Значит, удалось вам выйти-то. Правда, никакой грозы здесь в последнее время не было.

– Да как же не было-то, ваше высокопревосходительство? Так молния хлестала, я уж подумал – тут и конец нам. А Вотенков – не дрейфь, мол, а то пристрелю, сигай поскорей в кузов. Я и сиганул. Поехали… И ведь выехали-таки, вырвались! И гроза вдруг как-то сразу кончилась. А дацан – я сам видел! – исчез. Прямо на глазах растаял. Какое-то неизвестное науке оптическое явление. Машину мы в ивняке спрятали, да повалились спать… А проснулся я уже утром – солнышко так ярко блистало… А надо мной уже Вотенков стоял, из револьвера в меня целился! Я уж и подумал – всё, конец мой пришёл, сейчас застрелит. Дёрнулся к браунингу – я его ещё ночью отыскал, там он и лежал, в камнях, где оставил, никуда не делся. А Вотенков вдруг глаза отвёл, наган опустил. «Не хочу, говорит, лишнего греха на душу брать». Расскажи, мол, мне поподробней обо всей банде, да иди, куда хочешь. И ещё ухмыльнулся так нехорошо, добавил – если дойдёшь, мол. Ну, я обрадовался, всё в подробностях ему рассказал. Такое впечатление сложилось, будто он их хорошо не знал, этих бандитов, будто наняли они его для какого-то дела, как вот меня. Я тоже, спросил, мол, как же теперь Григорий-то без меня обойдётся, ведь раньше не обходился же, даже вон, еду в дацан прислал? А Вотенков ухмыльнулся – мол, всё, не нужен больше ты, для меня, мол, только и был нужен. Это ему срочно скрыться нужно было, да машину спрятать, а остальные, мол, и сами по себе придут в определённое время… как же он назвал… какое же время-то? Ладно, потом, может быть, припомню. Придут, мол, сделают своё дело, и спокойно уйдут. Вот так вот разболтался Вотенков, видать, от радости, что выбрались, а потом на меня так посмотрел хитро, да и говорит – иди, мол. Я и пошёл. Да вдруг щелчок услышал – это Вотенков курок взвёл и мне в спину целился! Видать, пожалел о своём откровенстве. Я выстрела дожидаться не стал – наземь, в траву, бросился, браунинг из-за пазухи выхватил – посмотрим, думаю, кто кого? А тут вдруг рядом, на ручье какой-то шум – вроде как упал туда кто-то… Вотенков прыжком в кузов, к пулемёту – так он маленький «пулеметатель» называл. Ка-ак застрочит! Я вскочил – а тут вдруг стрелу засвистели, люди какие-то выскочили, словно индейцы у Майн Рида или Фенимора Купера… Ну, а дальше вы знаете.

– Время… – выслушав гимназиста, задумчиво произнёс Баурджин. – Время не помнишь, когда остальные бандиты объявятся?

– Да не помню, ваше высокопревосходительство. Месяц Вотенков какой-то называл. Но не январь, не февраль, не март… Траву какую-то поминал.

– Траву?! Может быть – месяц седых трав?!

– О! Точно так, господин генерал! – обрадованно закричал мальчишка. – Месяц седых трав!

– Октябрь… А город, как в экспедиции называли город в низовьях реки Ицзин-гол.

– Хара-Хото. А что?

– Вот туда мы сейчас и отправимся.