Я славлю женщину, как танские поэты,
Достойную любви и уваженья…
Баурджин пришёл в себя на мягкой кошме в богатом шатре с откинутым вверх пологом. Был уже день, и в синем безоблачном небе ярко сверкало неяркое осеннее солнце. Рядом с кошмой сидела молодая девушка – пышноволосая красавица с карими блестящими глазами. Сиань Цо!
– Ты… Ты здесь откуда?
– Тсс! Вам сейчас нужен покой, господин.
– А где…
– Все ваши воины здесь, господин император!
– Император? – вздрогнув, князь приподнял голову и тут же поморщился от боли. – Ты сказала – император?
– Да. Только что прискакал Фань, привёз важное известие: в Ицзин-Ай приехал какой-то важный монгол… Имя я не очень запомнила – Катуку, что ли…
– Шиги-Кутуку! – снова дёрнулся Баурджин. – Что?! Что он сообщил?!
– Он сказал – главный монгольский хан признал вас своим вассалом и императором тангутов! А наследник великого хана – у этого имя простое – Угедей – желает как можно скорее видеть вас у себя в гостях.
– Желает – съездим, заодно – семью наконец привезу, – усмехнулся князь… впрочем, нет, уже не князь – император! – Ох, опять пить… Ты всё ж не сказала, как здесь очутилась?
– Вы забыли – я здесь строю дорогу.
– Ах да, да! – Баурджин улыбнулся. – Какая ты всё-таки красивая, Сиань Цо!
В уголках глаз девушки вдруг показались слёзы:
– О, господин мой, я так за вас переживала, так… И рада, что вы наконец очнулись! Вот, выпейте отвар…
– Ого, какой горький!
– Скоро вы совсем оправитесь.
– Что с дацаном?
– Не осталось даже развалин! Ничего и никого.
– Ну, будем надеяться на лучшее.
Мягкий солнечный лучик игриво скользнул за отворот халата Сиань. Князь (император!) улыбнулся и погладил девушку по бедру. Потом приподнялся, обнял, жарко поцеловав в губы…
– Ох, мой господин…
Рука Баурджина быстро развязала пояс Сиань, распахнула халат, обнажив грудь…
– Господи-и-ин… Вам нельзя делать резких движений.
– Я и не буду… резких…
Полетела по шатру сброшенная одежда, и гибкое девичье тело, изогнувшись, прижалось к нойону с томным любовным пылом…
А потом Баурджин предложил девушке стать его четвёртой женой. Знал – не откажет.
А Сиань Цо вздохнула:
– Я люблю вас, мой господин – поверьте, это так. Но я ни с кем не хочу делить своего мужа. Жена должна быть одна! Я не буду четвёртой!
Девушка произнесла это таким тоном, каким обычно разговаривала с нерадивыми рабочими, и Баурджин понял – эта как решила, так и поступит. Сказала – не будет четвёртой, значит – не будет.
И всё ж таки жаль.
– У входа в шатёр давно уже ошивается ваш секретарь, господин, – вдруг улыбнулась Сиань. – Наверное, хочет сказать что-то важное.
– Да и мне нужно отдать ему несколько распоряжений, пока не забыл… Впрочем…
Погладив девушку по плечам, Баурджин снова поцеловал её в губы и тихонько прошептал:
– А, может быть, он ещё немного подождёт?
– Конечно, подождёт, господин! Куда ему деться?
И снова сплелись тела в томной любовной неге, и Баурджин с жаром целовал нежные уста, ласкал шелковистую кожу, но знал уже – эта девушка никогда не станет его женой. Потому что так решила.
Что ж – не всё в этом мире подчиняется желаниям императора!