Синяя луна

Глава 5 ОАЗИС ЦВЕТОВ И ЛЮБВИ Зима 1216–1217 гг. Ицзин-Ай

– Не хотите ли отвлечься от государственных дел, господин?

– Отвлечься? – оторвавшись от бумаг, Баурджин непонимающе посмотрел на мажордома.

– Ну да, отвлечься, – с поклоном подтвердил он. – Я вижу, сколь пагубным образом ваши дела сказываются на вашем здоровье, а ведь здоровье государя – самое большое сокровище государства.

– Отвлечься…

Князь вдруг подумал, что мажордом, чёрт побери – прав! Уже голова пухла от важных бумаг, отчётов, докладов, доносов… Ко всему этому, приходилось держать в уме тысячи дел, и хорошо ещё нашёлся такой ответственный и нечего не забывающий секретарь, как Фань, если б его не было, господину наместнику пришлось бы куда как туго.

– Что вы понимаете под словом «отвлечься», Чи Янь? Завалиться в какую-нибудь корчму или устроить пир здесь, во дворце?

Чи Янь улыбнулся:

– Нет, господин, в данном случае дворец не очень подходит – вам нужно сменить обстановку, развеяться… в компании очень достойных и преданных вам людей.

Князь расхохотался:

– А они у меня есть – преданные?

– Конечно, мой господин, – мажордом поклонился.

Господи! И этот уже без шиньона, с обручем… Нет, кажется, с тонким кожаным ремешком.

– Что это у вас с головой, Чи Янь?

– Вы ввели в обиход новую моду, господин наместник, – с новым поклоном пояснил мажордом. – Так ходит уже полгорода. Ну, разумеется, не простонародье.

Баурджин больше ничего не сказал по этому поводу, лишь хмыкнул и поинтересовался, какую именно корчму господин управитель дворца предлагает для «отвлечения»?

– О, нет, нет, вовсе не корчму! – в ужасе округлив глаза, Чи Янь замахал руками. – Есть одна вполне достойная женщина, некая вдова Турчинай, у неё частенько собирается в высшей степени почтенное общество: влиятельные чиновники, учёные, литераторы. Вот и сейчас, в первый день «больших холодов», соберётся. Осмелюсь дать вам совет, господин наместник?

– Давай, чего уж.

– Давно хотел вам сказать, негоже государю уклоняться от светских приёмов.

– Это я-то уклоняюсь? – ахнул нойон. И тут же рассмеялся: – Ну, вообще-то – да. Так ведь никто же мне не предлагал – вы первый.

Мажордом молитвенно сложил на груди руки:

– Согласен, мой господин – это полностью моя вина. Мне бы надо было пригласить вас куда раньше!

– И Фань, секретарь, ничего про это не говорил, – вполголоса заметил князь. – А ведь мог бы намекнуть, наверное. Он ведь тоже из высших кругов, сколь мне известно.

– Фань?! – Чи Янь презрительно скривился. – Нет, он, несомненно, очень умён и расторопен, но… Но способен легко испортить любой праздник, любое веселье! Видите ли, мой господин, Фаня давно уже никуда не зовут – считают жутким занудой.

– Занудой? – хмыкнул нойон. – А вообще – да, есть в нём что-то такое. Так, когда, говоришь, соберётся общество у этой вдовы… как её?

– Турчинай, господин.

– Турчинай. Немножко странноватое имя. Она не тангутка?

– О, в ней столько всего намешано. Чрезвычайно, я бы сказал, обворожительная женщина, чрезвычайно. А приём у неё завтра, я уже говорил – в первый день «больших холодов».

«Шестнадцатого января» – тут же перевёл для себя Баурджин. И рассмеялся – ну надо же «большие холода», видали б они по-настоящему большие!

О, он тщательно подготовился к походу в гости! Одел бархатно-чёрный, с серебром, халат, чёрный остроносые сапоги, даже – по совету того же Фаня – почернил ногти. Цвет зимы – чёрный, а встречают, как известно – по одёжке.

Так и встретили! Достойно, с поклонами и бурным восхищением.

– Я так рада, так рада вашему визиту, господин наместник!

Хозяйка приёма, вдова Турчинай, как и говорил мажордом, оказалось весьма обворожительной женщиной лет тридцати или чуть меньше. Белое лицо её выглядело настолько юным и свежим, что совершенно не требовало положенных по этикету белил, и, зная это, вдова накладывала их лишь тонюсеньким слоем, этаким едва заметным напоминанием. Широкий чёрный, с серебром, пояс подчёркивал тонкую талию до такой степени, что казалось, женщина вот-вот переломиться пополам. Холёные руки с длинными, покрытым чёрным лаком, ногтями, томный взгляд светло-серых глаз из-под длиннющих ресниц – было от чего потерять голову. И жасмин, сильный запах жасмина – как видно, это были любимые благовония вдовы.

– Я тоже рад видеть вас, госпожа Турчинай, и всех ваших гостей, – Баурджин обвёл рукою собравшихся. Те почтительно поклонились.

– Прошу за стол, господа! – мягко улыбаясь, хозяйка с поклоном проводила почётного гостя к столу – на китайский манер, круглому, уставленному золотой и серебряно посудой, стоившей немалых денег. Посуда, трёхэтажный дом, слуги. Откуда у вдовы такое богатство? Видать, от покойного мужа.

– Попробует черепаховый суп, господин наместник, – усадив князя рядом с собой, Турчинай с блеском исполняла роль хлебосольной хозяйки. – Кушайте, кушайте, дорогие гости – не побрезгуйте омарами, креветками, крабами – всё не так давно доставлено из Южной империи. А вот – тушенные в белом вине соловьи, жареная утка с грибами, рыба.

Стол и в самом деле ломился от яств, да ещё и беспрестанно сновали с подносами слуги. А вино! Какое упоительно-изысканное оказалось у вдовицы вино! Такое же обворожительное, как и сама Турчинай. Хотя, нет – хозяйка всё же была лучше. Кроме неё женщин больше не было – ну не с жёнами же идти на приём, не принято, а куртизанок, как видно, хозяйка не жаловала. Да, сей ослепительной красоты брильянт сиял в исключительно мужском обрамлении! И как сиял!

Гости выпили, закусили… Негромко перебирали струны скромно сидевшие в углу музыканты.

– Ну, что, сыграем в игру, господа? – поставив на стол опустевши кубок, азартно предложил какой-то толстяк в алом – с чёрными отворотами – шёлковом одеянии. – Начну, с вашего позволении, я… Ммм… Для начала что-нибудь попроще… Вот!

– Дальше вы, любезнейший Чжао Сянь.

без всяких видимых умственных усилий припомнил Чжао Сянь – сухой педант с ввалившимися щеками бессеребреника, однако с золотыми, украшенными драгоценными камнями, перстнями на каждом пальце.

– Вы, уважаемый Ань Дзуцзо…

– Я? – откликнулся вальяжный господин с набухшими веками и испитыми лицом сибарита. – Мм… Как бы это… О!

– Не то! Не то! – хором закричали гости.

– Да, да, не то вы прочли, уважаемый Ань Дзуцзо, – азартно потёр руки начинавший сию литературную игру толстяк. – Был Ли Бо – «Думы тихой ночью», а вы прочли Ду Фу – строчки из «В одиночестве». Полезайте-ка теперь под стол – кукарекайте! Или можете по-ослиному покричать, на ваш выбор.

– Под стол! Под стол! – оживлённо скандировали гости.

– Да уж, видно, придётся таки покричать, – ничуть не обидевшись, проигравший под смех сотоварищей проворно полез под стол.

– Ой, ой! – смеясь, замахала веером Турчинай. – Только не кусайте меня больше за ноги, как в прошлый раз, господин Ань Дзуцзо!

– И-а-а-а! И-а-а-а! И-а-а-а! – послышавшийся из-под стола крик потонул в громком хохоте присутствующих.

О, как обворожительно смеялась хозяйка пира!

Баурджин чувствовал, что теряет голову… Да что там чувствовал – уже потерял! Близость красавицы вдовы кружила, обжигала жаром…

– Господин наместник, сейчас, наконец, я вас познакомлю с моими гостями… Но, не сразу. Для начала покажу вам свой зимний сад. Не обижайтесь, господа! – Турчинай широко улыбнулась гостям. – Вы же знаете, как мне не терпится похвастать розами. Мы ненадолго. Прошу вас, кушайте, пейте вино – музыканты и танцовщицы будут услаждать вас!

Турчинай хлопнула в ладоши: и в трапезную вбежали девять обнажённых девушек, девять юных красавиц с ожерельями, с серебряными браслетами на руках и ногах. Музыканты с новой энергией тронули струны. Ударили колокольчики и бубны. Нежно запела флейта.

Зимний сад располагался на третьем этаже дома, и Баурджин сразу прикинул, каких трудов стоило натаскать сюда земли, устроить систему освещения и полива. Ну, конечно, если иметь в виду вдову или её покойного мужа, то речь шла вовсе не о трудах, а о деньгах, весьма немалых.

– Деньги? – обернувшись, с улыбкой переспросила хозяйка. – О, нет, просто мы как-то по случаю приобрели умелого раба-садовника. Как вам мои розы?

– О, великолепно!

Баурджин похвалил сад со всей искренностью – тут действительно было, чем восхищаться. Кусты, искусно подстриженные в виде геометрических фигур и животных, великолепные бутоны – да-да, некоторые из кустарников цвели, даже зимой! – и пьяняще-приторный аромат.

– Вот эти – мои любимые, – Турчинай с улыбкой показала на цветущий куст. – Я всегда поливаю их сама. А вот, видите, картина, сейчас разверну… Старинная. Недавно приобрела её в лавке господина Та Линя.

В саду было жарко, даже, пожалуй, слишком, и князь чувствовал, как стекают по лбу липкие капли пота. Хозяйка великолепного сада, кажется, тоже вспотела, улыбнулась:

– Вам жарко, мой господин?

– Зовите меня Бао. Бао Чжи, – негромко промолвил в ответ Баурджин. – Признаюсь – здесь довольно тепло.

– Мне тоже жарко, – молодая вдова опустила ресницы долу. – Я поливаю мои розы в специальном платье, специально для этого сада. Хотите на него взглянуть господин… Бао?

– Пожалуй, что да.

– Тогда подождите немного, присядьте вой хоть на эту скамью, хорошо?

Какое-то томительное волнение охватило вдруг князя, и сердце забилось так сильно, словно вот-вот сейчас должно было произойти что-то такое, чего Баурджин уже давно подсознательно ждал.

– Ну, вот оно, моё платье…

Голос вдовы послышался сзади, как видно, она вошла через другую дверь. Князь обернулся – боже! На Турчинай не было совсем никакой одежды, если не считать узенького пояска из алого, вышитого золотистыми иероглифами шёлка да серебряной лейки.

– О!

– Поможете мне?

Женщина подошла вплотную, пленительно белотелая, с маленькой изящной грудью и тонкой талией, ещё больше подчёркивающей пленительною полноту бёдер.

– Вы – очень красивый мужчина, – присев рядом, с жаром прошептала она на ухо Баурджину.

И вот уже уста их слились в долгом сладостном поцелуе, а рядом, за цветущим кустом, якобы случайно оказалось мягкое ложе…

О, сколь искусной оказалась хозяйка сада в любви! Искусной и ненасытной, время летело так быстро, а ласки были такими изумительно нежными, что князь потерял счёт времени. Всё происходившее – цветущие розы, сладковато-пьянящий запах, пленительные изгибы аристократически-белокожего женского тела – казались нойону каким-то волшебным сном.

– О, мой князь, – со стоном шептала женщина, – О, мой мужчина…

Оба отдались вдруг нахлынувшей страсти с такой неизбывной силой, словно ждали этого уже очень давно, и вот, наконец, улучили момент, со всем пылом отдаваясь друг другу.

Когда они пришли в себя, за окнами сверкали жёлтыми звёздами сумерки. Откуда-то снизу, из залы, доносились громкие голоса и смех – это веселились гости.

– Они на тебя не обидятся? – погладив вдову по спине, тихо спросил нойон.

Женщина расхохоталась:

– Думаю, нет. Тем более, мы уже к ним очень скоро вернёмся… А потом… Потом вновь поднимемся сюда, ведь здесь так чудесно, не так ли, мой дорогой господин Бао?

– Да, здесь чудесно, – с улыбкой согласился наместник. – Столь чудесно, наверное, бывает в Раю, да и то, думаю, не всегда. Как жаль, что я раньше не знал о том, что здесь, в городе, существует столь прекрасный оазис! Оазис цветов и любви.

– Надеюсь, ты теперь не забудешь сюда дорогу?

– Если не надоем…

– О, мой князь!

Турчинай прижалась к Баурджину всем своим белым трепещущим телом, обняла, с жаром целуя в губы, так, что нойон вновь отдался нахлынувшему пряному потоку страсти. Их тела слились в единое тело – сильное, мускулистое – Баурджина, и белокожее, изящное – Турчинай, и дурманящие лепестки роз опадали на скомканное покрывало ложа оазиса любви.

А потом вдова помогла гостю одеться, сказала, что её будет очень приятно это сделать:

– О, я люблю одевать мужчин… А ещё больше – раздевать.

Баурджин лишь хохотнул, поцеловав женщину в губы.

– Ты очень изысканно и хорошо одет, мой господин Бао, – похвалила вдова. – Вот уж, право, не ожидала такого от… – женщина осеклась.

– От дикаря монгола, ты хотела сказать? – негромко продолжил нойон. – Монголы – собирательное имя, и далеко не все из них такие дикари, как принято думать.

Турчинай поджала губы:

– Прости. И, пожалуйста, не сердись на меня.

– Разве на тебя можно сердиться? Если тебе жарко, можешь выйти на галерею. Посмотришь, как красив мой внутренний двор.

– Но ведь там темно!

Женщина расхохоталась:

– Думаю, мои слуги уже зажгли фонари.

Князь так и сделал – отодвинув в сторону лёгкую створку обтянутой бумагой двери, вышел на галерею и тут же застыл, потрясённый изумительным зрелищем. Прямо под его ногами, отражаюсь в небольшом пруду, переливались разноцветным пламенем фонари. Ярко-алые, карминно-красные, вишнёвые, багрово-закатно-оранжевые… лимонно-жёлтые, травянисто-зелёные, изумрудные, небесно-голубые, васильковые, ярко-синие, фиалковые, сиреневые, багряные… Господи, да как же можно было достигнуть такого! Целая ночная радуга.

Чуть вдалеке, у ворот, ярко вспыхнули факелы, и какие-то люди хлынули во двор шумной толпою, грозя нарушить, разорвать то ощущение праздника, что вызывали сейчас разноцветные сполохи света. Впрочем, нет, не разорвали – вошедшие вели себя довольно организованно. У самого пруда вдруг ярко вспыхнули факела. Баурджин присмотрелся, прислушался – кажется, это были подростки. Ну, да – подростки, человек двадцать, а то и больше, лет, может, четырнадцати-шестнадцати на вид, судя по одёжкам – из бедняков либо вообще бродяги. Что они всё здесь делают? Ага, подходят к пруду, снимают на руки слугам лохмотья. Разоблачившись до пояса, становятся на колени у самого пруда, умываются… один, второй, третий… по очереди. Умылись, оделись, отошли в сторону…

– Ну, что, красиво, мой господин?

Одетая в сверкающее парчовое платье, Турчинай вышла а галерею – уже с новой причёскою, вся такая красивая, модная, благоухающая. Настолько, что Баурджину вдруг захотелось схватить её в охапку и унести обратно на ложе.

Подумав так, однако, сдержался, лишь мягко шепнул:

– Красиво. Очень красиво, моя дорогая госпожа! Эти фонари… Каким волшебным светом они горят! Чудесно, просто чудесно.

– Я рада, что тебе понравилось.

– А эти мальчики, кто они? – тут же спросил Баурджин.

Вдова горделиво улыбнулась, видать, ожидала такого вопроса:

– Это несчастные дети. Бедняки, бродяжки и прочие. Три раза в месяц я устраиваю для них небольшой пир. Разумеется, совершенно бесплатно, ведь кто-то же должен помогать бедным, не так ли?

– О, душа моя, – рассмеялся нойон. – Насколько б легче стала бы жизнь, если б все рассуждали, как ты!

– Я думаю, всё же наступит такое время, когда это случится. Эти мальчики… они так грязны и должны хотя бы до пояса вымыться – быть может, первый и последний раз жизни.

– Всё правильно – мойте руки перед едой! Чистота – залог гигиены. Так ты, душа моя, всех бродяжек кормишь?

– Ну нет, – вдова громко расхохоталась. – Тогда бы ко мне сбежался весь город. Сегодня с одной улицы приглашаю, завтра – с другой, послезавтра – с третьей.

– Некоторые особо ушлые наверняка приходят несколько раз кряду.

– Слуги следят… Хотя нет ничего плохого, если кто-то из этих обездоленных бедняжек поест досыта раза три или пять. Ничего плохого. Да, это стоит денег, ноя могу себе позволить – мой покойный муж был очень богатым человеком, да ты, верное, слыхал, мой господин.

Баурджин кивнул и отвернулся, почему-то стыдно было признаться, что буквально до сегодняшнего дня он и слыхом не слыхивал ни об этой томной красавице с нежной и доброй душою, ни об её покойном миллионере-муже.

– Идём к гостям, – Турчинай тихонько похлопала князя по плечу.

– Идём, – кивнул тот. – Наверное, они уж нас там заждались.

А ничего подобного! Не заждались. Веселились так, что дым стоял коромыслом, не обращая никакого внимания на продолжительное отсутствие наместника и хозяйки. Кто-то скакал в танце козлом под бодрую чем-то напоминавшую буржуазный рок-н-ролл, музыку, кто орал песни, большая же часть гостей играла в что-то напоминающее чехарду, с шутками-прибаутками перепрыгивая друг через друга. Вино лилось рекой, в стенных нишах ярко горели свечи.

Баурджин обратил внимание, что народу как будто бы стало меньше, не видно было толстяка в алом халате, как и незадачливого, недавно кричавшего ослом, Аня Дзуцзо, да многих. Что, уже ушли, так и не попрощавшись с хозяйкой? Однако невежливо.

– Ищешь глазами гостей, мой князь? – на ухо прошептала вдова. – Не ищи – они с девушками. Мои рабыни-танцовщицы делают для гостей всё.

Ага, вот как, оказывается! Поня-а-атно.

Не обращая особого внимания на только что вернувшуюся хозяйку, тёплая компания в дальнем углу самозабвенно орала песни:

– Похоже, что мы здесь лишние, – улыбнувшись, Баурджин обнял хозяйку за талию. – В твоём прекрасном саду… в нём так душно! А не пойти ли нам ещё раз полить розы?