Шушмор. Наследие исполинов

Глава 14

ПРОШЛОЕ. Крестов Брод. Столичный гость.

На базарную площадь, где располагались торговые ряды и сидели бабки-торговки, подъехал извозчик. Выглядел он растерянно: шапка набекрень, протертая шубка слегка порвана, а на лице — странная задумчивость. Натянув поводья, он покосился на местных торговцев, затем грозно сдвинул брови и кнутом отогнал бродячих собак, лай которых заглушал человеческий гомон.

Народ притих. В их края такой транспорт заезжал редко. Высокие гости прибывали сюда на перекладных или в седле, а тут повозка: то явно городская, такую заказывают на весь путь прямиком из столицы, в округе таких не сыщешь. Так что лощеный господин, почитай, сто пятьдесят верст таким образом путешествовал. А, как всем известно, задарма извозчик даже с места не стронется. Получается, господин в изящном клетчатом костюме-тройке — явный богач, такой за свой кошель не то что с удобством прокатится, а если надо, и местный стекольный завод прихватит.

Такие или примерно схожие мысли крутились в головах посетителей базарной площади в тот день, когда в Крестов Брод пожаловал сам Александр Васильевич Пикль.

Не успел холеный господин вступить на пыльную дорогу, как к нему подскочил суетливый помощник и низко поклонился.

— А, Шмелев, очень лестно, что ты меня встретил. Ну, рассказывай, какие дела тут у вас творятся? — с ленцой поинтересовался Пикль.

— Подайте, люди добрые, участнику всех известных вам войн, — внезапно раздалось откуда-то снизу.

Столичный гость опустил голову и уставился на всклокоченного безногого инвалида в рваной рубахе с несколькими крестами и оголенной волосатой грудью в шрамах.

— А это кто тут у нас? — с интересом спросил Пикль.

— Уйди отседова, Кышка! — рявкнул Шмелев. Но Александр Васильевич его остановил:

— Погоди, братец. Не торопись. — И, немного помедлив, спросил: — И чего же тебе, мил человек, необходимо?

Инвалид растерялся:

— Так знамо чего, ваше благородие. Монетку на поддержание штанов и усмирения урчащего жалудка, вот и вся нужда моя.

— Малого, братец, требуешь, от жизни надо все брать! — с хитрецой улыбнулся приезжий гость.

На лице инвалида возникла печаль:

— На кой мне такие советы? Али сами не видите, что обобрала меня жизнь до нитки. Хорошо еще, что жопу война оставила, а так бы и сидеть не на чем было.

— Так это ты сам, мил друг, оплошал, — не согласился с инвалидом Пикль. — Тебе что командир говорил? Правильно: не высовывайся! А ты на рожон полез! Храбрость, братец, она ведь с мозгами должна быть. Под пули лезть любой дурак может.

Кышка нахмурился, что-то припоминая. А потом отъехал в сторонку на своем деревянном помосте и сделался мрачнее тучи.

— А ты почем знаешь, как все было? Али рассказал кто?

Вместо ответа Пикль снял тонкую кожаную перчатку, прижал изящную трость с орлом к себе и выдал инвалиду одну изрядно потертую монету. Возможно, медную, но странную, напоминающую чешуйку с письменами.

— Держи-ка! Да храни возле самого сердца, — наказал Пикль. — А настанет пора, расплатишься ей сполна. Помяни мое слово.

Поблагодарив за подношение, Кышка освободил дорогу, озадаченно изучая подарок холеного господина.

Пикль и Шмелев продолжили путь вдвоем.

Местные торговки и покупатели быстро потеряли интерес к гостю: еще до того, как повозка исчезла на пыльной дороге. А разговор между мужчинами продолжался.

— Совсем народ распоясался, — принялся жаловаться полицейский.

— Что позволяете, то и происходит, — без особого интереса отреагировал Александр Васильевич.

Шмелев раздосадованно кивнул:

— Так-то оно так, да только как же их усмирить?

— Выбей из-под них опору, они и брякнутся на пол. А с таким ты уж знаешь, как управляться, — объяснил Пикль.

Насупившись, полицейский почесал затылок:

— Да какая же у них тут опора?

— А стекольный завод? — улыбнулся Пикль. — Бутыли там производят, а на разливе алкоголь рекой, мужики пьют, буянят. Скумекал? В голове у мужиков ни шиша, зато строят из себя. Таких баранов ни в жизть не усмирить без потрясения.

— Да как же я производство-то закрою? — насторожился Шмелев. — Выше головы ведь все одно не прыгнешь!

— А и не надо прыгать. Ты где пройти не можешь, ужиком проползи, глядишь, целехоньким и останешься. Расскажу я тебе по секрету: скоро здесь, неподалеку, пороховой завод строить начнут. Вот и кумекай теперь, как это себе во благо использовать.

Не успел Пикль договорить, а полицейский уже схватил его за руки и принялся целовать тыльную сторону ладони, приговаривая:

— Спасибо, батюшка благодетель! Век не забуду твои мудрые советы.

Вырвав из крепких объятий ладонь, московский визитер снял перчатку и, брезгливо поморщившись, выкинул ее в траву. Потом покрепче перехватил трость и огрел полицейского по хребтине. Тот покорно охнул и отошел в сторону.

— Запомни! Никогда больше так не делай! Не люблю я это панибратство. Так что заруби себе на носу: второй раз повторять не буду, а сразу засвечу между глаз, чтобы неповадно было.

Шмелев потом еще долго винился, но столичный начальник его не слушал. Он все больше смотрел по сторонам и дышал полной грудью никак не в силах надышаться. А потом, когда пламенная речь полицейского, наконец, завершилась, тихо спросил:

— А что насчет важного? Нашел ли Зубов Урочище?

Суета сегодня стояла страшная. А все почему? Так пожаловал в Крестов Брод высокий чин из самой Москвы, а может, и не из Москвы вовсе, а из столицы. Там ведь черт ногу сломит, кто из какого министерства и с какой целью по матушке России путешествует. Бывало так, что в одно и то же место несколько проверяющих с больших городов заявлялись, и одни и те же вопросы задавали. Как говорится, людей много, а цель одна.

«Прямо как мухи на гумно слетелись», — подумал Гвоздев и грустно улыбнулся.

Слетелись-то ладно, а как теперь перед этими самыми мухами отчитываться, коли спросят: откуда мальчонка мертвый взялся да цыган полный Табор умерщвлённых? Что говорить-то? Но это ежели по этому вопросу явились, а что, если по другому? А еще Иван Федорович куда-то запропастился. И послать-то за ним некого: сегодня ведь базарный день, все на пятаке деньги на ветер пускают.

Жадно припав к графину с водой, околоточный так и не смог утолить жажду. Налил себе второй, третий стакан. Затем вытер рукавом лицо, снял фуражку и присел немного передохнуть.

— Тяжко тебе? — внезапно раздалось со спины.

Гвоздев резко обернулся и уставился на сыщика. Зубов выглядел неважно. На понуром лице ощущались последствия бессонной ночи, седая щетина на щеках и некое безразличие во взгляде.

— Ваше благородь, да как же вы так тихо подкрались? — удивился Гвоздев.

— Не крался я, а с ночи еще тебя тута дожидаюсь. Исполнил что велено было?

— Слово в слово. Тама пообещали все быстро решить. Но точных сроков как обычно не сообщили.

— Это оно как всегда, — кивнул Зубов. Ничего другого от уездного жандармского управления он и не ожидал. У них здесь свой уклад, свои распорядки, а он своим рапортом вроде как с уставом в чужой монастырь сунулся. Конечно, никто на коней не вскочил и в наступление не ринулся. Покамест все разберут, рассмотрят, ужо, может, никуда спешить и не надо будет.

«Ну да ладно, бумага есть уже легче», — рассудил Зубов. И решил перейти к главному.

— Скажи-ка, мил друг, а за собой слежки ты, случаем, не заметил? Вдруг кто преследовал или просто наблюдал, как ты важные дела делаешь?

Гвоздев усиленно затряс головой:

— Никак нет, ничего такого и в помине не было!

— Странно.

Зубов задумался, подошел к окну и, прищурившись, указал на улицу:

— Шумно сегодня. Чего случилось-то?

— Да как же не случилось, — кивнул околоточный. — С утра, не спавши, на ушах стою. Его высокоблагородие из Москвы к нам пожаловал. Обер-полицмейстер по особым поручениям Александр Васильевич Пикль. Говорят, такая фигура, что генералы перед ним бородами да бакенбардами от страха трясут. Ой, а вы, наверное, знакомы?

— Было дело, — не переставая размышлять, кивнул Зубов.

Оказавшись рядом с временным начальником, Гвоздев только сейчас заметил, в каком непотребном виде находится одежда сыщика.

— Эва как вас потрепало-то за ночь. А вы что же, все работали?

— Работал, — сухо ответил Зубов.

— А чего же к Ульяне не пошли покемарить? Или решили не будить?

— Решил.

— Эх, сразу видно, благородный вы человек, Иван Федорович. Прежде всего не о себе, а о других думаете.

— О других, — в очередной раз повторил Зубов.

Внезапно на лице сыщика возникла странная улыбка.

— А ведь и то верно. Урочище… Пикль… Думать о других.

Околоточный согласился. Но как обычно ничего не понял.

— Ты лодочника Василя сейчас сыскать сможешь? Нам надо быстро на остров ваш Смердячий сплавать, — сказал сыщик.

Гвоздев только выпучил глаза:

— А как же начальство⁈

— Никуда твое начальство не денется. Явишься к его строгим очам позже, когда хлеба-соли примет, подобреет, тогда и отчитаешься. А сейчас у Александра Васильевича забот полон рот. Представляешь, как он осерчает, когда ты к нему с порога все наши страсти местные выкатишь?

Околоточный думал недолго, всего пару минут.

— И то верно. И как это у вас, Иван Федорович, все складно выходит. Будь по-вашему. Сейчас Микитку кликну, он быстро к Василю метнется!

— А недолго ли выйдет?

— Так он здесь у Лельки харчуется. Да ты не боись, Федырыч. Сейчас организуем, одна нога здесь, другая там.

Ждать действительно пришлось недолго. Совсем еще юный паренек лет десяти возник на пороге буквально через двадцать минут. Снял кепку, отдышался и испуганно затараторил:

— Я, как мне было велено, побег. Добрался, а зайти не могу. Хозяйку кличу, а она ни того. Пес у них больно шумливый и кусачий! Так я изловчился и поленом по будке трахнул.

Зубов вспомнив ночной инцидент с Фролом, почесал затылок. А Микитка тем временем продолжал:

— Короче, пес заскулил, а я пробег быстро. Смотрю, сапоги лодочника у порога. Думаю, стало быть, в избе. Начал в дверь барабанить, ну и получил нагоняй от хозяйки. А когда объяснил, кто Василя кличет и зачем, велела передать следующее. Плох лодочник, ногу от раны раздуло, всю ночь в горячке промучился. К утру лишь заснул. Но в хворе, стало быть, бредит, все какого-то Ураса зовет. А кто это таков, хозяйка и не ведает.

Шмыгнув носом, Микитка замолчал, а Зубов покосился на испуганное лицо околоточного.

Взгляд обер-полицмейстера выражал явную озабоченность.

— Что значит исчез? — после недолгой паузы поинтересовался он у старушки, что, виновато опустив голову, сидела возле печи и перебирала пальцами узор на платке.

— Так не впервой ведь. Выпустила я змия, все как полагается, ну он вашего шыщика и цап-царап. Думаю, чего ночью копошиться. Утром приберусь. С рассветом хватилась, а его и нет. Убег мертвец, как пить дать, убег.

— А где амфора? — уточнил Пикль.

— Знамо где, в тайнике. Как велели: призвала, верни на место.

— Кто следил за тобой?

— Упаси Господь!

— Может, приходил?

— Да мой дом все за версту обходят. А еще ведьмой кличут, — недовольно скривилась Ульяна.

— Правильно, кличут, — согласился обер-полицмейстер. — Ведьма ты и есть!

Стоящий у стены Шмелев чертыхнулся и пошел в прихожую.

— Погодь! По-моему, Фрол вчера вечером тут крутился! — внезапно спохватилась старуха. — Ой, батюшки! А ежели он меня до усыпальницы проводил? Это чего ж теперь будет-то⁈

Вскочив с места, она запричитала, забегала по избе. Быстро собралась, но так и не успела выйти на улицу. Елейный голос Александра Васильевича остановил ее в сенях.

— Не торопись! Что случилось, то исправить можно, а что не случилось, уже и не случится. Фрол кто таков, рассказывай.

— Да грешник местный. Бывший пьяница со стекольного завода. Раньше в друзьях с купцом Костеровым ходил. А потом взял и исчез. Уж, почитай, как годков шестьдесят воскрешился. Помню я его, окаянного. Перепил он как-то и в болоте потонул. Его до седьмицы искали, а потом плюнули. Тогда Фрол и обратился. Он-то, дурья башка, даже не понял, что с ним приключилось. Только лет через пяток смекнул, не просто так он по лесам шатался. А еще голос у него в башке свербеть стал. Он ее Зизи называет. Якобы с ней сам Шушмор беседы ведет и Фролу передает.

— Голос, — повторил Пикль. — Интересный персонаж. Почему ж ты мне, собака, ничего не докладывал? — обратился он к Шмелеву.

Тот виновато пригнул голову, чтобы не удариться о притолоку и вернулся в избу.

— Не подумал! Он ведь балбес балбесом. Ходит по округе и песни дурниной орет. Чего с него станется?

Пикль встал, забрал лежащую на широкой скамье трость, шляпу и направился к выходу. Поравнявшись с полицейским, остановился, бросил на того сердитый взгляд, положил руку на плечо и, слегка надавив, предупредил:

— Пойдем, посмотрим, кто из вас дурак, а кто так, погулять вышел. И уж если жребий падет на тебя, не обессудь, сгною в казематах, без всякого прощения.

— Дурная эта затея, — ответил околоточный, вступая на берег.

Зубов ничего не ответил. Вышел, огляделся, подошел к ближайшему дереву и указал на свежую зарубку. Точнее, это был след, оставленный не лезвием, а человеком: содранная кора и крохотная кровавая полоска.

Лодку закрепили, обмотав веревку вокруг коряги. Взяли котомку, которую собирал сыщик, и отправились вглубь леса.

— Куда мы? — поинтересовался Гвоздев, когда они углубились в чащу.

— Не переживай, на цыганский погост мы сегодня возвращаться не будем, — успокоил его Зубов.

Околоточный насторожился:

— Неужто здесь еще где смертоубийство случилось⁈

— Не совсем, — ответил Зубов и замолчал.

Всю дорогу он двигался неспешно, примечая имеющиеся на деревьях и кустах метки: где сломанная ветка, где содранная кора или нитка серая.

Только сейчас Гвоздев догадался, что эти самые метки оставил сам Зубов.

— Это чего же вы тут ночью делали? — поразился он.

— Следом тихо шел. Умение свое вспоминал.

— Какое такое умение?

— Да работу свою с филёров я начинал. Слыхал про таких?

Околоточный присвистнул:

— Как не слыхать. Конечно, слыхал. Отчаянные ребята. Про них такие слухи ходят, что мурашки по коже. Так оно и есть, али врут нещадно?

Зубов задумчиво улыбнулся:

— Естественно, врут. Но работа и впрямь сложная. Так вот, провел я вчера слежку за одним преинтереснейшим объектом. Мышью шел по следу, а в итоге вышел победителем.

— Это что ж за объект такой? — заинтересовался околоточный.

— Не такой, а такая, — поправил его Зубов.

— Такая?

— Да. Хорошо тебе знакомая Ульяна Ивановна Хромова.

— Бабка Ульяна? — Околоточный вытаращил глаза. — Да она-то в чем перед вами провинилась?

Зубов шлепнул комара на лбу, ловко запулил его в траву и ответил:

— Попала в круг подозреваемых. И, как оказалось, не зря я ее туда определил.

— Бабку Ульяну?

— Ее родимую, а кого же еще?

— Нашу бабку Ульяну? — ошалело повторил околоточный.

— Ты меня то ли не слушаешь вовсе, то ли прикидываешься!

На лице Гвоздева отразились странные чувства: смущение вперемешку с растерянностью.

— Слушаю. Просто ей же в обед сто лет. Чего она могла натворить-то?

Зубов остановился и строгим взором учителя уставился на Гвоздева.

— Запомни, мил друг: преступник бывает и стар и млад. Возраст не важен, а важен мотив, то бишь, что у него в голове творится и что его на дурной шаг толкает. Уразумел?

— Уразумел, — кивнул Гвоздев.

До нужного места добрались где-то минут через пятнадцать, хотя Зубов был уверен, что вчера они плутали по лесу больше часа. «Неужели бабка почувствовала за собой хвост? — задался вопросом Зубов и сам же себя успокоил: — Не может такого быть, слишком уж спокойно вела себя старуха. Лишний раз не оборачивалась и не останавливалась».

— Кажется, здесь, — склонившись, сыщик просунул руку в расщелину между двух валунов. Покопался там и разочарованно отклонился назад. — Пусто!

— Чего пусто? — не понял околоточный. — А чего должно быть-то?

— Амфора!

— Какая еще амфора? — спросил Гвоздев.

— Амфора, что змея дымного, помощника Ура выпускает. Именно он и есть то оружие, что с доктором расправилось, а еще и священника убило. Думаю, если в архивах поискать, то больше случаев будет, но это еще та работенка. Сколько бумаг перелопатить надобно, страсть.

— Вы сказали Ур? — не поверил своим ушам околоточный.

— Сказал, — спокойно ответил Зубов. — А еще скажу, что этой ночью видел, как змей, сотканный из дыма и мрака, напал на меня. Никаких шансов у меня, конечно, не было. И умер я практически мгновенно.

Выпученные глаза Гвоздева были красноречивее всяких слов.

— Как умерли?

— А так! Был и не стало. Только не меня, а другого меня. Того, что был в окне. То есть в доме.

Околоточный икнул и присел на землю рядом с сыщиком.

— Да как же такое возможно?

— Думаю, здесь, в Шушморе, все возможно, — с грустью ответил Зубов. И, немного подумав, добавил: — Как в тех страшных сказках, что тебе в детстве на ночь рассказывали. Получается, не сказки это вовсе, а быль. Только, знаешь, оказывается, что быль эта страшнее любых выдуманных кошмаров.

Было заметно, что Гвоздев что-то хочет ответить, но все как-то не решается. Присев рядом с помощником, сыщик посмотрел по сторонам и устало вздохнул:

— Эх, сейчас папироску бы. Хоть одну затяжку для успокоения.

— Это можно, — кивнул околоточный.

В его руке возник потертый портсигар. Зубов взял папиросу, понюхал.

— Неужто «Самсон»? — удивился он.

— А то как же, ваше благородь. Я в этом деле с понятием: какие-нибудь «Тары-Бары» не употребляю.

— Не замечал вообще за тобой эту привычку.

Гвоздев улыбнулся:

— Да при начальстве как-то оно и неудобно. Вдруг вы запах табаку не переносите, а я тут со своей привычкой. А еще способ есть: оно можно вечером перед сном понюшку нюхнуть, так на весь день к папиросам не тянет.

— И то верно, — согласился Зубов. — Хорошая щепотка до мозгов продерет, и сразу просветление наступает. С папирос такого не будет, только туман сплошной. Вроде как легче стало, а мир, наоборот, серостью пепельной покрылся. Прямо как день ночью сменился.

— Это вы хорошо подметили. Я все не устаю поражаться вам, Иван Федорович. Как вы так ловко за старухой-то нашей проследили. И как она припрятала тут чавота. Тут же ночью тямным-тямно. Лево с право перепутать можно. А чего она спрятала, кстати?

Зубов кивнул, выпустил в небо струю дыма и задумчиво повторил:

— Лево с право. Право с лево. Да, темень нынче знатная была. Постой! Лево с право, говоришь⁈

Подорвавшись с места, сыщик еще раз осмотрел небольшую поляну. Стараясь вспомнить ночное преследование, он повторил медленно каждое движение старухи: здесь она остановилась, а тут повернулась, нагнулась, опять остановилась.

В один миг Зубов замолчал, посмотрел по сторонам и увидел напротив огромный камень. Вот где он ошибся! Тайник был в другом месте. Возле двух камней Ульяна замешкалась, вроде как передохнула, а сосуд спрятала правее. За ее широкой спиной и не видать было, что она там делала, отсюда и ошибка вышла.

Оказавшись возле камня, Зубов заметил примятую траву. Несильно, словно след от лаптя, а еще второй — рядом. Склонившись, сыщик покопался в кустах и извлек на свет небольшую остродонную амфору с узким горлышком. Внешне она выглядела очень старой, пятнистой, словно кукушкино яйцо.

— Вот она, — произнес сыщик с придыханием.

— Это чего же такое есть? — также тихо спросил Гвоздев.

Покрутив ее в руках, Зубов дотронулся до огромной деревянной пробки, но открывать не стал. Побоялся. Помнил, какой ужас вчера из нее вырвался, а потом, сделав свое черное дело, обратился восвояси.

— Сила в нем древняя заточена, как в сказаниях восточных про злобных джинов и афритов.

— Свят-свят, — перекрестился Гвоздев и отошел подальше от проклятой находки.

— Через него бабка Ульяна с жителями местными расправилась, — утвердительно заявил Зубов. — Знать бы только еще, по чьему поручению она действовала. Чьи приказы исполняла?

— А ежели сама?

— Не, сама не могла. Есть кто-то, кто над ней главенствует. Кто и ее, и остальных на такие злодеяния толкает. Главарь!

— Поставьте амфору на землю и поднимите руки вверх, — произнес из-за спины до боли знакомый голос.

Разрозненные детали мгновенно собрались в единую картину, но радостнее от этого не стало. Зубов понял, что допустил в своей жизни еще одну, возможно, даже роковую ошибку.

Исполнив приказ, сыщик медленно обернулся. На него с нескрываемым превосходством взирал Александр Васильевич Пикль. По левую и правую руку от обер-полицмейстера стояла бабка Ульяна и жандарм Шмелев из соседнего уезда.

— Привет честной компании, — произнес Зубов и улыбнулся.

Клубок сложного дела вроде как распутался. А всего и надобно было, что отринуть предрассудки и поверить в происходящее на реке Шушмор.