Шушмор. Наследие исполинов

Глава 9

ПРОШЛОЕ. Озеро смердячье. Запретный лес

Лес был чужим, отталкивающим — и дело было вовсе не во внутренних ощущениях, а во внешнем уродстве. Кривые стволы, рыхлая, с проплешинами почва и неприятный запах гниения, который обычно возникает на болотах, близ гиблых мест трясины.

Околоточный зябко поежился. Невысокий, кряжистый лодочник, именовавший себя Василем, отмахнулся от мошкары и, сплюнув на землю, поинтересовался:

— Ну дык, стало быть, я пойду, господа хорошие? А вы тут как-нибудь сами без меня…

— Как это без вас⁈ — возмутился Зубов. — Нет уж, мил человек, ты нас сопроводи и засвидетельствуй, так сказать, увиденное. Нам свидетель в этом деле страсть как нужен.

— Чаво? — не понял лодочник.

Околоточный хихикнул:

— В свидетели тебя запишут, дурья твоя башка.

— Это за какую такую провинность-то, Григорий Николаевич? Да разве ж я когда вас подводил? — Лицо у Василя сделалось жалостливым, как у бродячей дворняги. — Стало быть, вот как вы с честным людом…

Вытащив руку из-под длинного плаща, околоточный пригрозил бородатому пальцем:

— Ты мне это брось! Немилость, понимаешь ли! А я, думаешь, тута по своей милости что ли очутился?

Заметно вздрогнув, Василь перевел взгляд на сыщика. Молчаливый господин в дорожном плаще и шляпе-котелке недовольно поморщился, но до объяснений опускаться не стал. Быстро осмотрелся и приказал:

— Итак, ведите нас в обитель ужасного оборотня, Григорий Николаевич.

Послышался тяжелый вздох. Но спорить с начальством околоточный не осмелился.

Вокруг вместо привычного, угасающего лета царил унылый октябрь. Под ногами — настоящий ковер из листьев, на ветках — гроздья паутины, а в воздухе — неприятная, чавкающая под ногами сырость. В такую пору даже грибники в чащу нос не кажут.

Теребя в руке дырявый картуз, Василь шел замыкающим. Постоянно оглядываясь, он не забывал читать шепотом спасающую молитву.

— Ты чего там бубнишь-то, друг ситный? — не выдержав, поинтересовался Зубов. — Аль оборотней и кровопийц опасаешься?

Лодочник быстро кивнул:

— А кто ж их не боится-то, барин?

— И все равно идешь?

— А куды деваться? — пожал плечами Василь. — Вы — власть земная, а они — подземная. Одни тебя здесь со свету сживут, другие на том житья не дадут.

Почесав затылок, сыщик присвистнул:

— Ого, брат, да ты прямо философ.

— Да уж какая тудыть её в качель фасофия, — отмахнулся лодочник. — Застрял я, мученик божий, между молотом и наковальней, вот и всех делов.

Слегка замедлив шаг, Василь жадно втянул неприятный аромат и снова сплюнул:

— Вон, от чудищь смрад какой. Того и гляди, шипя и грохоча наружу полезут. А мы, стало быть, к нему в самую пасть сподобимся.

На этот раз Зубов улыбнулся:

— Ну тут я поспешу тебя разуверить, вовсе это не бесовы зловония. Просто каждое болото — оно ведь особое и по-своему пахнет. Вот, к примеру, торфяное — слабо, а таежное или гумусное посильнее. Тут ведь наука целая, химией зовется. Природа вещей, понимаешь ли. И вовсе дело не в чудовищах или иных существах. Зловонью начало трава дает, а не бесов хвост, как принято считать у дремучего люда.

Объяснения сыщика очень понравились околоточному. Заметно повеселев, он даже осмелился достать табак и хорошенько его нюхнуть, оглушив округу громогласным чихом. А вот Василь недоверчиво покачал головой.

— Так-то оно, может, и так. Ты, барин, человек ученый, а ваш брат ох как все ловко объяснять умеет. Но тогда ответь и на такой вопрос: с чего это туташние деревья гниют с верхушек, а не от корней?

Улыбка мгновенно сошла с лица околоточного, а вместо неё застыл немой вопрос. Задрав голову, он уставился на черные огарки кривых деревьев, что произрастали здесь в огромном количестве.

«А вот и она — задачка с множеством неизвестных», — возник в голове приглушенный голос его нанимателя Александра Васильевича Пикля. Вот уж действительно самое точное определение сего природного уродства.

А решать её необходимо и как можно скорее!

В противном случае окажется, что дремучий лодочник Василь поставил столичного сыщика в такой тупик, из которого и выбраться невозможно.

Пришлось немного пораскинуть мозгами.

Для начала сыщик обошел пару осин по кругу, постучал палкой по стволу. Звук оказался полновесным — стало быть, ствол без пустот. Затем ткнул мысом сапог в корневище, которое высунулось из земли будто дождевой червь. Недовольно хмыкнул.

— И я о том же, барин, — скрутив папироску, сказал лодочник. — Проклята здешняя земля, и все, что произрастает на ней, тожа. Не зря сказывают, будто тутошними островами змей с человеческим телом правил. Уром его кличали.

Зубов кивнул. И продолжил свое исследование.

Наблюдать за сыщиком было интересно — до тех пор, пока он не присел на корточки, уперев подбородок в изгиб палки. Ответа у него пока не было.

— Да шут с ними, с этими деревьями, — внезапно нарушил тишину околоточный. — Вечно ты, Василь, как чего выдумаешь, а мне краснеть за тебя. Вот вернемся, прикажу…

— Ежели вернемся, — фыркнул лодочник.

Околоточный изменился в лице.

— Я тебе покажу если! — И погрозил тому здоровенным кулаком.

В этот самый момент тишину нарушил протяжный вой, словно стая волков вышла на долгожданную охоту.

— Это еще что такое? — насторожился Зубов.

Околоточный только махнул:

— А это, да собаки бродячие, будь они неладны.

— Что же вы с ними ничего не делаете? — поразился следователь.

— А что прикажете с ними делать? Ну не стрелять же, в самом деле!

— Ну, не знаю, — пожал плечами Зубов. Но на этот раз ударить в грязь было никак невозможно, поэтому следователь начал неспешно рассуждать: — Зачем же стрелять? Вот послушайте, друзья, как в нашем случае в Москве власти рассудили. Взяли и всех собак, находящихся без хозяев, признали бродячими. Городская дума выделила московскому обер-полицмейстеру 1000 рублей. А тот, в свою очередь, предложил содержателю живодерен в одной из близлежащих деревень принять на себя обязательства по отлову этих самых собак. Мол, он будет проверять улицы, бульвары и иные общественные места при помощи нанятых за данную сумму помощников сетями и прочими приспособлениями, без особой жестокости. Отловленные собаки будут направляться в сырейное заведение и содержаться там не более трех суток. Мало ли кто по своим питомцам спохватится.

— И что же, обращались? — поразился околоточный.

Зубов кивнул:

— А-то как же.

— И отдавали?

— Конечно. Правда, не бесплатно. За каждый день прокорма взымалась плата в размере 25 копеек. Я считаю, абсолютно справедливо. Будет неповадно всяким там раззявам по сторонам щелкать, а не за своим питомцем приглядывать.

Выслушав рассказ, лодочник только вздохнул и почесал затылок.

— Эва вы в городе у сибя какую механизму придумали. Нам бы о таком ни в жизнь не скумекать.

— Да у нас бы за блохастого пса никто даже ржавого пятака не дал бы, — согласился околоточный.

Василь хихикнул:

— Эта точно. Только бы плюнул вслед и поблагодарил, что на живодерню свезли бесплатно.

Дальше шли молча, каждый думал о своем, а Зубов никак не мог взять в толк, отчего лес выглядит таким необычным образом. Березовая роща и вовсе поразила его до глубины души. Остановившись, следователь подошел к изогнутому в виде знака вопроса стволу и внимательно осмотрел причудливый изгиб. И ладно бы одно такое дерево было — не беда, можно найти объяснение. А когда таких вопросов целая роща?

Лодочник тихо — так, чтобы не отвлекать начальство от важных размышлений, предложил привал. Никто возражать не стал. А Зубов освободившееся время решил потратить на один очень нехитрый эксперимент.

Он достал из внутреннего кармана компас: в деревянном коробе, металлический корпус, под стеклом стрелка. Вздрогнув, она немного постояла на месте, а потом изящно завальсировала по кругу. Сначала в направлении севера, немного покачалась и двинулась на запад, словно предыдущая сторона света не пришлась ей по вкусу.

Зубов нахмурился. Но выводы делать было рано.

Эксперимент продолжился.

Опять возвращение на север. А следующее направление уже на восток.

Следователь первый раз видел, чтобы компас не мог определить север. Стрелка внезапно замерла и резко совершила полный круг, затем еще один. Остановилась. О чем-то подумала и, видимо, окончательно растерявшись, закружила без остановки.

— Что за чертовщина⁈

Лодочник настороженно покосился на следователя. И, поняв в чем причина, раздосадованно сплюнул себе под ноги.

— Но ведь этого просто не может быть, — озвучил свои мысли Зубов.

Василь хмыкнул:

— Это вы местным расскажите, барин. А они вас в ответ такими историями попотчивают, что волосы не только на макушки вздыбятся.

— Василь, хватит бряхать! — вмешался в разговор Гвоздев.

Лодочник еще раз сплюнул и отошел в сторону. Видимо, смекнул, что не стоит тягаться с господами.

— А что насчет других провожатых? — убрав компас, внезапно поинтересовался следователь.

— Это про кого же вы? — повел бровью лодочник.

— Про батюшку местного, Николая Стефановича, со служкой его и доктора Поллинария Всеволодовича Хворостова. Ты же их, уважаемый мой Харон, тоже на этот островок возил, или я ошибаюсь?

— Какой я вам еще Харон? — обиделся лодочник.

— Ты, друг ситный, не обижайся. Но ведомо мне, что не только местный лодочник-цыган их на этот остров свозил, а и ты тоже. Только он им дорогу запутал, они и вернулись ни с чем. Он ведь свой Табор выдать не хотел. А ты, братец, я так полагаю, все показал, как положено, со всеми здешними тайнами, так сказать.

— Просили свозить, так я и свез, без всякого умысла, барин. Да разве ж я их сюда на аркане тянул чо-ли?

Зубов кивнул и тут же напомнил:

— Это, конечно, все хорошо. Но ответ я так и не услышал.

— Да в Табор они рвались, ироды такие! Первый все цыган в хрестьянства склонял, а второй по личной надобности. Пацаненок там один захворал, вот, стало быть, врач и понадобился. Я сам видел, как доктор наш златом плату за услугу взял.

— Да ты чего несешь-то⁈ — встрепенулся Гвоздев.

— Чего видел, то и несу, вот те крест! — осмелев, заявил лодочник. — И вообще, предупреждал я их, шо добром енто не кончится! Только кто ж нас, безхрамотных, слушать-то будет.

Взгляд следователя стал задумчивым.

— А о чем же это вы их предупреждали?

— О том, шо в цыханский круг заходить нельзя! Это же всем известно: неча к инаверам на землю пустую соваться. Вот бядата их и настигла.

«Теперь все более-менее становилось на свои места», — выдохнул Зубов. И, надо заметить, без всякой мистификации, будь она неладна. Все ниточки вели к Табору. Даже мальчуган, который привиделся околоточному оборотнем, был цыганёнком. Значится, все дело в этом бродячем народе, что удивительнейшим образом смог поселить в местных жителях запредельный страх. И ведь как все хитро обставили: лес — запретный, можно сказать, проклятый, рыбак местный — тоже не от мира сего. Теперь Зубов был уверен, что и у исчезновений на Владимирском тракте найдется вполне логичное объяснение.

— Давайте, друзья, договоримся таким образом. Торопиться не будем, ни к чему сейчас это. Как к Табору приблизимся, вы меня в засаде подождете, а я потихоньку проберусь и осмотрюсь на месте. Может, чего дельного подслушаю. А уж если понадобится — официально в гости заявимся, все как полагается, честь по чести, со свидетелями и полицейскими. Где ты говоришь, Василь, кибитки ихние стоят?

— Знамо, где, у самого Урочища.

Услышав это, околоточный сглотнул и встревоженно уставился на Зубова. Но тот даже бровью не повел, а бодро скомандовал:

— Вперед!

Лес стал плотнее, дряхлее. Путникам приходилось продираться сквозь сухостой и низины. А еще здесь их стали донимать здоровенные комары, истосковавшиеся по человеческой крови.

— И как здесь жить можно? — недовольно прошипел Зубов.

— Знамо, как: выживать, — подхватил разговор лодочник. — У нас, барин, тут все выживают.

— Выживают, — недовольно повторил околоточный. — Ну, ладно мы — люди оседлые, куда нам деваться? А эти — собрал скарб и переехал куды лучше.

— А примут ли их там, где лучше? — философски рассудил Зубов. Он хотел продолжить мыслить на эту тему, но вместо этого хлопнул себя по щеке и недовольно выругался: — Чертовы кровопийцы!

— Это вы про цыхан шо ли? — не понял Василь.

— Да про каких еще цыган? — еще раз отмахнулся Зубов. — Кстати, а как вы с ними уживаетесь?

— А нормально, они же зарок дали, так что вроде как доховор у нас! — пояснил околоточный.

— Какой еще договор? — не понял следователь.

— Знамо, какой: мы их не трогаем, а они нас. Ужо два года действует. Со времен, кохда «Баро мануш» со столицы прибыл, — забурчал лодочник.

— Кто?

— Ну большой человек по-ихнему, — пояснил Василь. — Он с цыганами переговоры и вел. Знатный такой, прямо лахированный, и трость у него такая…

— А ну замолкни! А то что-то разболтался ты очень, — прикрикнул на проводника Гвоздев.

И сколько Зубов не пытался выведать у лодочника про высокого гостя из столицы, ничего не вышло. Василь словно язык прикусил. А на любой вопрос теперь только пожимал плечами и мотал головой.

Шли еще около часа. А потом лодочник дернул следователя за плечо и знаком заставил замолчать.

— Ты это чего, братец? — прошипел Зубов.

Василь указал куда-то вниз и так же тихо ответил:

— Тама они?

— Где это? — не понял следователь.

— Внязу. Вон, видали, каменные столбы высятся над макушками. Это оно и есть — Змеиное Урочище. Тама ваши цыхани и обосновались.

Зубов кивнул, заметив, как перекрестился околоточный.

«Тьфу ты, опять эти поверья в черта и братии его», — подумал следователь. Но ругать Гвоздева не стал. Пускай хоть десять раз покрестятся, лишь бы польза делу была. А предрассудки он обязательно развеет, дайте только время распутать этот скатавшийся клубок тайн.

— Оставайтесь здесь, я скоро, — ответил Зубов и достал пистолет.

Лодочник облегченно выдохнул. А вот Гвоздев не на шутку забеспокоился: как это он высокое начальство без сопровождения отпустит? Но следователь оказался непреклонен:

— Я если что случится, обязательно знак подам.

— Какой еще знак? — не понял околоточный.

— Филином заухаю.

Зубов с детства любил подражать разным птицам. И выходило у него это очень здорово, не отличишь. В городе, правда, эта наука без надобности, а здесь, стало быть, пригодиться.

— Так что ждите меня со щитом, а не на щите, господа хорошие, — произнес Зубов и начал спускаться в дышащую холодной сыростью низину.

Лес он любил, но открытый, просторный, с цветочными полянами и березовыми рощами. А здесь все было иначе — поэт бы такое даже не смог описать. Все мрачное, унылое, изрыгающее зловещее безразличие. Что не дерево — то гнилое, что не кочка — то рассадник жуков и мокриц.

Прав Василь, здесь не то что жить, существовать никак невозможно. И тут возникает вполне закономерный вопрос: зачем цыгане выбрали такое гадкое место? Подальше от людей? Сомнительно. Здесь, в принципе, места нехоженые, селись ближе к берегу, где свет и пропитание, никто бы не побеспокоил. Тогда в чем причина? Урочище. Наверное, это ближе к истине. Про кочевой народ много прибауток ходит, и все они не лишены сверхъестественной основы. Дурманят разум, проклинают душу, подчиняют тело — таких протоколов Зубов в свое время много прочитал. Так что наличие древнего деревенского захоронения — вполне себе причина. Иначе какой смысл терпеть такие неудобства?

На этом рассуждения следователя и закончились, потому что, погрузившись в туман, он едва не наткнулся на полог огромной кибитки, которая скалой встала на его пути. Затаив дыхание, Зубов встал на цыпочки и осторожно заглянул внутрь — благо, дыр и рваных заплат было предостаточно.

Внутри было темно, и лишь часть, что примыкала к бричке, хорошо различалась, позволяя рассмотреть множество тряпья и пару коробов со скарбом. «Ничего интересного», — отметил про себя Зубов и решил обойти препятствие справа.

Пригнувшись, он осторожно выглянул из-за угла. Важно было узнать, где стоят на привязи лошади — эти чуткие животные с легкостью могли почувствовать чужака. Правда, на людей они реагировали менее вспыльчиво, в отличие от дикого животного.

— Так, что тут у нас? — одними губами произнес Зубов. Прием давний и излюбленный, нечто вроде самодисциплины. Вроде как озвучиваешь собственные мысли, чтобы не упустить ни одной детали.

Сильный туман усложнял любую возможность наблюдения. Как Зубов не всматривался в пустоту, смог рассмотреть только треногу с котлом и лежащих у потухшего костра двух цыган. Вернее, он смог разглядеть лишь огромные фигуры, накрытые то ли шкурой, то ли одеялом. Но вывод сделал точный: там два представителя Табора.

Чуть правее высилась странная постройка, больше напоминающая юрту, чем привычную палатку. А рядом еще несколько кибиток и, кажется, стоящий в полный рост человек. Тощий, высокий, в сапогах и длинном пальто, а на голове модная шляпа. Стоял он облокотившись на палку. Стоп. Зубов присмотрелся. Поторопился он с выводами: не палка это, а карабин. Только чего же он сторожит не с окраины. Кому его дозор в самом центре стоянки нужен?

Интересно, один тут сторож или несколько? «А то ведь может неприятный конфуз случиться, примут меня за воришку и стрельнут без суда и следствия, — рассудил Зубов. — Впрочем, воровать у конокрадов и первостатейных мошенников так себе история, — тут же продолжил размышлять соглядатай».

Но следователь все-таки решил рискнуть.

Сделал шаг, второй — осторожно, словно кот, готовящийся схватить мышь. Подошел к костру, присел, выставил руку — жара не было, потух давно. Прислушался к тишине: храпа или сопения не слышно. Неужели цыгане спят как цуцики? Непохоже. Приклонил голову еще ниже к куче тряпья и мгновенно оценил, что люди у костра мертвы.

— Не дышат, — одними губами произнес Зубов. Закусив губу, он развернулся и уставился на сторожа. Отсюда он выглядел как монумент, навроде статуи. Но при более ближнем рассмотрении стало понятно, что высокий цыган скорее пугало, чем каменное изваяние.

Оказавшись рядом, следователь внимательнейшим образом осмотрел стоявший на собственных ногах труп. Ни единого признака насильственной смерти: ни раны, ни пореза, даже синяка — и того нету. Если бы хотя бы слабое дыхание было, решил бы, что спит.

Дальше Зубов действовал более решительно. Подошел к одной повозке, ко второй, затем зашел в палатку — везде были найдены бездыханные тела. Но главное, что он обнаружил, это белый круг, очерченный солью, — неровная граница, которая оказалась вовсе не кругом, а Рубиконом, отделявшим внешний мир от стоянки Табора.

— И впрямь чертовщина! — уже вслух произнес Зубов. Или все-таки специально обставлено? Оно ведь всегда сподручнее думать про нечистую силу, чем про преступника из плоти и крови.

Тогда опять все срастается. И более ясно даже. Цыгане не очень приятный сосед: кражи, гадания, сплошной обман. Вон один малец-проказник сколько животины попортил, представившись коварным оборотнем. Тут любой терпеливый люд взбунтует. И, конечно, захочет неугодных соседей извести. Сказано — сделано. Чем у нас там травят-то обычно? — Зубов мысленно перечислил названия ядов.

Остановился на мышьяке, потом припомнил белладонну, болиголов и замер, уставившись на огромный каменный столб, — границу, где начиналось проклятое Урочище. Меж двух стволов, растянутый на веревках, висел цыганенок. Тело его было изломано, все в крови. Сразу понятно, что над ним долго измывались, пока мальчонка не испустил дух.

Зубов захотел прокричать филином, но звуки застряли в горле. Он снял котелок и медленно осел на землю.