Штурм

Глава 4

«Скаут-2» просто исчез, приняв на себя залп орудий линкора. Много ли надо, маленькому разведчику? Другое дело, что похоже нашего преследователя это никак не впечатлило. Биотехноид только в сторону шарахнулся, при этом с виду остался абсолютно цел. Похоже сейчас он очухается, и займётся нами всерьёз. Наши орудия и силовое поле против него бесполезны, только разборки со «Скаутами» его немного задержали…

— Выпустить два звена беспилотных истребителей! — Тут же приказал я, практически не задумываясь о дальнейших шагах — Атаковать противника. Надо его задержать, пока мы разгоняемся! Выпускать по звену каждые десять минут, до подхода «Земли» к точке прыжка! Силовое поле на минимум, все мощности на маршевые и разгонные двигатели!

Линкор заметно ускорился, немного отрываясь от монстра, а из трюма в космическое пространство вывалились четыре автоматизированных истребителя, которые тут же перестроились в боевой порядок и пошли в атаку.

Наша тактика отступления, или, если смотреть правде в глаза, панического бегства, похоже сработала. Четыре беспилотника продержались не долго, зато и биотехноид заметно отстал, а на его пути снова выстраивалось для атаки новое звено.

— Включить разгонные двигатели! — Приказал я, когда скорость маршевых достигла максимума — Гиперпрыжок по готовности, цель — соседняя звёздная система. Координаты для прыжка установлены.

Бортовой искин не сидел без дела, непрестанно картографируя окружающее пространство и расстояние до ближайшей к нам системы успел просчитать. У нас уже был минимум данных для прыжка, и тянуть, уточняя и перепроверяя его расчёты, было нельзя.

Мы потеряли двенадцать беспилотников, прежде чем линкор исчез в искривлённом пространстве гиперперехода. Биотехноид похоже успел разгадать наш план бегства, и два последних звена истребителей попытался игнорировать, сильно ускорившись и маневрируя, однако мы всё же успели уйти.

— Экипаж «Скаута» — в карантин — Едва переведя дух, приказал я — Карантинный план высшей категории! По полной программе!

— Может не стоит так жёстко? — Удивленно посмотрел на меня Денис — Вроде контакта у них не было.

— Вроде? — я с усмешкой посмотрел на начальника своего штаба — Вот именно, что вроде! У «Скаута», зато был. Помнишь предупреждение? Я напомню, мне не сложно: «Угроза вторжения биотехнологического агента. Угроза распространения»… Мы нихрена не знаем, но местные жители, что нам код этот гадский влепили, наверняка не просто так такие предупреждения в него заложили. Так что карантинный план высшей категории!

Карантинные бокс-контейнеры раскрылись и капсулы с экипажем «Скаута» пошли по специально подготовленному карантинному тоннелю. Первым на линию встал «чёрный коридор» — узкий зал из керамическо-стальных панелей с встроенными УФ-рамами. Люди выталкивались из капсул в специальные удерживающие клетки, которые немедленно замыкались и подсоединялись к внешней системе фильтрации, потом обнаженных членов экипажа разведчика окутывал серый туман, который выжигал верхний слой кожи и волосы. Сейчас одновременно производились четыре уровня контроля: визуальный осмотр на входе, быстрый биотест, скан на повторяющуюся сигнатуру, и физическая блокировка доступа к судовым сетям.

Медицинские роботы под управлением медтехников, после первичной обработки сперва вытаскивали корчащихся от боли людей из клеток, затем проводили первичную триаж-оценку: дыхание, сознание, поверхностные повреждения и признаки активной «заразности» — неконтролируемые судороги, аномальные электровспышки в теле, признаки внешней «наливки» нитей.

Дальше начиналась механика стерильности. Все вещи и элементы скафандров обрабатывались несколькими ступенями: сначала мощный кварцево-ультрафиолетовый конус, затем микроволновые ланцы, которые «вспарывали» поверхностные структуры на субмикронном уровне, и в конце — плазменная завеса, растворяющая органические остатки. Материалы, способные выдержать термообработку, шли в каркасные печи; всё остальное — читалось как биологический материал и уничтожалось в камере пиролиза. Ничего лишнего не хранилось в герметичных отсеках: возможные носители — в печь или в жёлтую урну-контейнер на выброс.

Экипаж «Скаута» поместили в ряд карантинных боксов — прозрачные отсеки со сводом насыщенных фильтров, контролем давления и автономными жизнеобеспечивающими модулями. Отсеки вели по рельсам в «сухой» тоннель, где каждого человека обрабатывали потоками ионизированного воздуха и вторым, менее агрессивным облаком антисептического тумана, а затем через шлюз отправляли в основной карантин. В этот же коридор запускались автоматические щётки — одноразовые роботы-скребки — которые проходили и стерильно счищали любую поверхность, к которой соприкасался эвакуированный.

Особое внимание — электронным имплантатам. Любой, у кого был вживлён хоть крошечный интерфейс, подвергался немедленной нейро-изоляции: имплантат пересоединяли к автономному стенду-скребку и «выкачивали» его логи в «песочницу». Это делалось под руководством инженеров линкора — они контролировали процедуру «сканирования на родство» сигнатур. Любые нестандартные фрагменты кода — особенно те, что имели корреляцию с радиосигналом планеты — выпаривались, снимались в зашифрованные образы и изолировались на отдельный носитель, который нельзя было подключать к корабельной сети. В случае любого подозрения, имплантат могли временно отключить, или, в крайнем случае, извлечь хирургически и поместить в биобанк.

Параллельно работала секция «информзащиты». На внутренних шинах стояли «туманные» брандмауэры: виртуальные контейнеры, отрезавшие карантинные боксы от основной корабельной сети. Любой терминал, к которому прикасался заражённый экипаж, изолировался, снимались дампы, блоки питания переводились в режим физического разъединения. Всё взаимодействие — только через курьеров-дронов в непроницаемых защитных оболочках и только по защищённым каналам, которые после каждого контакта проходили процедуру перезаписи криптоключей.

Стекла карантинных боксов были покрыты конденсатом — ребята в них смотрели как через аквариум. Некоторые кричали, другие молчали, уткнувшись в ладони. У всех были перекошенные от боли и растерянности лица. Я их прекрасно понимал, так как один раз мне через карантин пройти тоже пришлось, и что такое едкий туман, я прекрасно представлял. Только Кира, полностью обнажённая и лысая, что никак не портило её внешность, стаяла посреди своего бокса, зло смотрела в камеру медицинского робота, и тихо шептала грязные ругательства, адресованные мне. Связи с боксами не было, но мой имплантат отлично справлялся с расшифровкой речи по движению губ.

Процедуры были жёсткие и стандартизированные: двенадцатичасовой первый контроль — новая серия сканов, повторный УФ-прогон; потом сорока восьмичасовой мониторинг в карантине — снова сканирование; далее — семидневная наблюдательная изоляция с полным запретом на внешние подключения, после которой производился третий этап медицинских тестов. Для тех, у кого проявлялись сомнительные биосигнатуры или кто имел подозрительные импланты, срок продляли и подключали модуль «чёрной биологии» — глубокий анализ с применением резонансных сканеров и нейтронных патчей. По действующим регламентам — три независимых отрицательных теста подряд и отсутствие признаков мутации, прежде чем кто-то мог выйти в общие отсеки.

За этими рутинными действиями стояла жестокая логика: мы не знали ни природы этой биотехники, ни характера её «вирусной» памяти. Она умела переписывать патчи, синхронизироваться с полями, реагировать на наши сетевые отпечатки. Значит — никакого неосмотрительного соединения, никакой веры в невидимое. Мы разорвали сеть, обрезали доступы и ждали.

— Кира тебя убьёт дружище — В рубку вошли Заг и Виктор — А перед этим отрежет всё, по её мнению, лишнее. Я её такой злой ещё никогда не видел.

— За семь дней остынет и успокоится. — Не уверенно ответил я — Наверное…

— Ха! — Заг заржал как конь — Это вред ли, ты же её знаешь.

— Знаю — Обреченно вздохнул я — Но это всё необходимо, по-другому было никак. Ладно парни, чего припёрлись? Если вам делать нечего, то я живо вам занятие найду!

— Как чего? — Удивился Заг — Кира в карантине, пока её нет, я, как её заместитель, теперь исполняю обязанности командира десантной группы, а ты сам сообщил, что собираешь своих заместителей и штаб на совещание. Виктор же просто пришел проверить караул в цитадели, ты же сам оставил вход в неё только из рубки.

— Да — я устало потёр лицо ладонью — Забыл. До выхода из гипера у нас два часа, и нужно разобраться со всем тем дерьмом, в которое мы вляпались. Не дай бог в следующей системе на ещё одного биотехноида нарвёмся. Баха где?

— Я здесь — откликнулся инженер, выглянув из-за широких спин десантников.

— Слушай меня внимательно — я посмотрел на инженера — Как хотите, но ускоряйтесь с этим кодом! Выпотрошите мне его! Ты видел, чего твориться⁈ В него зашита информация по тому уроду, что нас едва не грохнул! Они знали, кто это такой и чем он опасен! Наверняка там есть инфа и по другим подобным объектам, которые нас могут грохнуть, и так же я практически уверен, что там есть их полное описание, а также указаны способы, как их можно уничтожить! Мы сейчас практически беззащитны, и в следующий раз нам может не повезти, сбежать может не получиться. Автоматических истребителей у нас ограниченное количество. Пока мы не основали колонию и не запустили заводы по их производству, мы не сможем пополнить запасы.

— А наш корабельный искин не хочет просто поделиться информацией? Полный доступ к нему только у вас — с неподдельным интересом уставился на меня инженер.

— Не хочет или не может — Я скривился от досады — Я в первую очередь об этом сделал запрос. Код выдал ему предупреждение, только когда мы столкнулись с биотехноидом, в остальном доступ к информации полностью заблокирован.

— Не хочет или не может… — повторил инженер. На лице Бахи промелькнула тревога — он тоже понимал, что фраза «не может» звучала куда страшнее.

— Я проверил логи, — продолжил я — После входа в гипер искин пытался запустить несколько служебных процессов — и все они прервались по неизвестной причине. Как будто кто-то изнутри вставил блок. Причём блок на уровне системного ядра.

— То есть? — нахмурился Заг.

— То есть, — продолжил за меня инженер — он видит, что в его памяти есть данные, но доступа к ним у него нет. И он не понимает, почему. Как будто сам себе поставил запрет.

— Сам себе? — удивился Заг

Баха задумчиво провёл рукой по виску.

— Это возможно, если в архитектуру встроен внешний протокол безопасности. Уровень — не земной. Синтетический разум, прошедший адаптацию по военным стандартам Содружества, Конфедерации или Базиса, мог получить встроенные маркеры на случай контакта с определёнными объектами.

— С инопланетянами или этими, мать их, биотехноидами, — подхватил я. — Значит, те, кто создавал этот алгоритм безопасности, знали о них. Знали — и боялись.

— И, похоже, — заметил Денис, — боялись не зря.

Я кивнул. На секунду повисла тишина, нарушаемая только дыханием людей. Вокруг, за бронёй корпуса, текло искривлённое пространство гипертуннеля, сверкая бледно-зелёными прожилками.

— Ладно. — Я наконец выдохнул. — Значит так, повторяю ещё раз: Баха, с этого момента код — твой приоритет номер один. Выделяю тебе отдельный вычислительный кластер и двух кибертехников. «Песочница» полностью автономная, связь с сетью линкора запрещена. Все операции — через механические шлюзы. И если что-то пойдёт не так, ты дёргаешь рубильник, не думая.

— Принято, — кивнул инженер. — Попробую пробиться через структурные петли. Но предупреждаю — уже понятно, что код самозащищающийся. Если его тронуть неправильно, он может активировать контрмеры.

— Отлично, — хмыкнул Заг. — А у нас и без того скучно не было.

Я посмотрел на него с усталой усмешкой.

— Виктор, пока Киры нет, возьми охрану цитадели на себя. Доступ — только по моему приказу. Все остальные отсеки перевести на повышенный биоконтроль. Если хоть один датчик покажет аномалию — блокировать отсек и доложить лично мне.

— Есть, — коротко ответил Виктор и, чётко развернувшись, вышел.

Баха последовал за ним — ему уже не терпелось вернуться к своему лабораторному аду. Я остался в рубке с Денисом и Загом.

— Думаешь, они придут снова? — спросил Заг после короткой паузы.

— Они или другие такие же, — ответил я. — Мы оказались в чужой галактике, друг. Здесь действуют чужие правила. И, судя по всему, то, что мы встретили, — не враг в привычном смысле. Это что-то вроде… инфекции. Разумной.

Денис скривился:

— Инфекции, которая летает, убивает и ломает броню «Скаута» как консервную банку. Неплохая перспектива.

Я усмехнулся, хотя на душе было пусто.

— Да, перспективы у нас теперь просто замечательные. Но пока мы живы — будем работать. Через семь суток снимем карантин, если всё будет чисто. После выхода из гиперпрыжка, восстановим повреждённые модули и решим, куда летим дальше.

Заг хмыкнул:

— А если карантин не снимем? Если они всё же заражены?

Я посмотрел на него и скрипнул зубами.

— Тогда придётся решать… по-другому.

Он понял. Молча кивнул. На корабле существовал протокол «Эпсилон» — если биозараза не купируется, карантинный сектор уничтожается вместе со всем, что внутри. Вплоть до аннигиляции материи…

Секунда тишины. Затем на пульте вспыхнул новый сигнал.

— Командир, — голос дежурного офицера. — В карантинном секторе фиксируется энергетическое отклонение. Один из бокс-контейнеров выдаёт слабое внутреннее излучение.

Я почувствовал, как леденеют пальцы.

— Какой номер бокса⁈

— Шесть… экипаж «Скаута», заместитель капитана, Кира.

Заг тихо присвистнул, добродушное и веселое выражение его лица сменилось на озабоченное:

— Только не Кира… Надо пойти и с ней поговорить, командир! Может ничего страшного?

— Никто ни с кем не разговаривает, — рявкнул я, чувствуя, как сердце начинает бешено биться в груди. — Перевести сектор в режим полной изоляции! Вызвать медиков и Баху в лабораторию. Я иду туда сам.

Я летел к карантинному сектору бегом, но уже в коридоре меня перехватил дежурный медтехник с планшетом:

— Командир, стойте! Не лезьте в створ. У нас первичная телеметрия.

— Говори, — отрезал я, не сбавляя шага.

— Излучение слабое, в мягком УФ-диапазоне. Не «их» сигнатура. Похоже на флуоресценцию. Источник — верхний плечевой пояс.

— У Киры?

— Да. Вероятно, реакция биопластыря на УФ-конус.

Я всё-таки дошел до прозрачного бокса и прижал ладони к стеклу. В боксе номер шесть Кира сидела на койке, укрытая термоодеялом, лысая, злая и живая. На левом плече — свежая полоса белёсого пластыря с защитной сеткой; по кромке гуляли тусклые искорки, как от дешёвой гирлянды.

Связи не было, но она увидела меня и демонстративно показала средний палец. Потом — другой, для симметрии. У меня отлегло.

Подскочил Баха, задохнувшийся, с переносным спектрометром на ремне:

— Дал мне бог фитнес, — выдохнул он и сунул прибор в порт наблюдательного окна. — Снимаю спектр в «сквозняке»… Есть. Пик на триста восемьдесят нанометров. Это не «их». Это наш «Люкс-пак».

— По-русски давай!

— Медпластырь с фотокатализной пропиткой из аварийной аптечки бокса. Там автоматизированных аптечек нет, только такие, а она себе ногтем плечо задела, кожа у них сейчас тонкая, сами понимаете. Так вот, под УФ пластерь сам себя стерилизует и заодно светится. Наши датчики приняли флуоресценцию за внутреннее излучение. Ложноположительный сигнал.

Медик кивнул:

— Мы погорячились, потому что вспышка совпала с фазой микроволновых ланц. Там идёт разогрев верхних слоёв, пластырь «заиграл». Сейчас спадёт.

Я выдохнул впервые за последние минуты. Сердце перестало долбить в грудную клетку.

— Но проверим всё равно, — продолжил медик уже официальным тоном. — Второй цикл сканов, расширенный профиль крови и ЛИК. Никаких сетевых стыков.

— Делайте, — произнёс я. — И занесите в регламент: метки «Люкс-пак» — помечать перед УФ, чтобы не пугались наши же датчики. Вообще, перетрясите содержимое аварийных аптечек карантинной зоны, чтобы не было таких эксцессов в будущем. Я чуть свою женщину не сжег, из-за вас засранцев!

Кира, заметив, что суета у стекла сменилась рабочей рутиной, опёрлась локтями на колени и снова уставилась на меня. Мед-камера приблизила её губы; имплантат честно выдал расшифровку по артикуляции: «Ты труп, милый». После чего она, не сводя с меня взгляда, подтянула термоодеяло выше, улеглась и демонстративно отвернулась к стенке.

— Жива, — сказал я вполголоса. — Этого пока достаточно.

Через двадцать минут у нас был полный расклад. По Кире — чисто: биомаркеры в норме, никаких «нитей», никаких аномальных электровсплесков, никаких попыток взаимодействия с окружением. Флуоресценция ушла — пластырь отработал и затих. У двоих десантников — поверхностные ожоги от туманной завесы, девушка пилот пришла в себя, ругалась и требовала «вернуть волосы, как было». Медики обещали, что за неделю карантина само отрастёт, но никто им не верил — мы все знали, какая химия у наших туманов. Без медкапсулы после такой обработки волосы не вернуть, они уничтожены с корнями.

С имплантами тоже стало спокойнее. Ничего подозрительного. Парочка «шумных» фрагментов оказались остатками сигналов, полученных от спасательных капсул — аварийные маяки пытались отчитаться в сеть корабля, но упёрлись в нашу «стену», после чего просто передали сигнал экипажу «Скаута».

Я зашёл ещё раз в наблюдательную. Кира не спала — просто лежала, глядя в потолок. Когда я подошёл, не шевельнулась, только уголок губ дёрнулся. Я положил ладонь на стекло. Она не отреагировала.

— Держись, — сказал я шёпотом. — Семь суток — и вытащу тебя отсюда, чертёнок.

Она беззвучно произнесла: «Пошел ты, Найдёнов…». Я усмехнулся и кивнул, мне и правда было уже пора идти.