Шеф с системой. Рецепт победы

Глава 22

Тронный зал крепости был полон людей. За длинными дубовыми столами расположились все знатные люди рода — воеводы, капитаны, старшие дружинники. На стенах висели боевые знамена, а воздух был тяжел от дыма факелов и напряженного ожидания.

Во главе зала, в высоком кресле с резными подлокотниками, сидел князь Святозар. Он все еще выглядел бледным после долгих месяцев отравления, но в его глазах горел твердый огонь, а голос звучал уверенно. Рядом с ним стояли Ярослав и Степан Игнатьевич.

— Судари, — сказал князь, и разговоры в зале стихли. — Мы собрались здесь, чтобы вершить правосудие. Вчера мы разбили внешних врагов. Сегодня накажем внутренних.

По залу прошел одобрительный гул. Все знали, о чем пойдет речь — о предательстве воеводы Всеволода.

— Стража, — приказал Святозар, — введите обвиняемого.

Тяжелые двери зала распахнулись, и в сопровождении четырех стражников вошел Всеволод. Он шел гордо, с поднятой головой, не выказывая ни страха, ни раскаяния. На руках — кандалы, но держался он с достоинством человека знатного рода.

— Всеволод, — торжественно произнес князь, — ты обвиняешься в измене, заговоре против княжеской власти и покушении на убийство собственного брата.

— Знаю, — коротко ответил Всеволод, даже не удостоив князя взглядом. Он смотрел прямо на Степана Игнатьевича. — К чему этот фарс, Степан? Решение ведь уже принято. Этот спектакль не для меня. Он для них.

Он обвел тяжелым взглядом ошеломленных бояр и капитанов, которые до этого момента не понимали, зачем их собрали.

— Как скажешь, — невозмутимо ответил Степан Игнатьевич, принимая его игру. — Но порядок есть порядок. Обвинение должно быть зачитано.

Он развернул свиток.

— Первое — систематическое отравление князя Святозара. Вот доказательство.

Управляющий поднял серебряный кубок.

— Личный кубок князя со следами яда, который появился на нем после того, как ты, Всеволод, лично угостил своего брата вином.

Всеволод криво усмехнулся.

— Красиво. Продолжай.

— Свидетели, — Степан кивнул Ярославу.

— Я видел, как ты добавлял яд в кувшин, дядя, — твердо сказал Ярослав.

— И я, — добавил я.

Всеволод презрительно фыркнул.

— Племянник против дяди, повар против господина. Прекрасная история для сказочников. Вы могли бы придумать что-то поинтереснее.

— Мы и не придумывали, — сказал князь Святозар, и его голос заставил всех в зале вздрогнуть. — А вот твой сообщник рассказал нам много интересного. Ввести Демьяна!

Дверь отворилась, и стража ввела в зал лекаря. Демьян, увидев Всеволода, вздрогнул, но, встретившись со стальным взглядом князя, упал на колени.

— Демьян, — сказал Святозар. — Расскажи всем правду.

И лекарь, не поднимая головы, начал свою исповедь. Он рассказал все: как Всеволод подговорил его, как он по его приказу ослаблял Ярослава, и как потом, шантажируемый, был вынужден молча наблюдать за отравлением самого князя, делая вид, что лечит его от старости.

С каждым его словом по залу проносился ропот возмущения. Бояре и капитаны смотрели то на жалкого лекаря, то на своего воеводу, и их лица каменели.

Когда Демьян закончил, Всеволод впервые за весь суд заговорил сам, обращаясь не к судьям, а к Демьяну.

— Жалкий трус, — сказал он тихо, но с такой ненавистью, что лекарь вжался в пол. — Я дал тебе шанс стать кем-то, а ты предпочел остаться никем.

Он поднял взгляд на брата.

— Ну что, Святозар? Спектакль окончен? Все довольны? Теперь ты можешь вынести свой приговор.

Святозар медленно поднялся с кресла. Он смотрел только на одного человека.

— Брат, — сказал он, и это слово прозвучало, как удар хлыста. Всеволод, до этого сохранявший презрительное спокойствие, вздрогнул. — Посмотри на меня.

Всеволод медленно повернул голову.

— Ты травил меня месяцами, — продолжал Святозар, и его голос был тихим, но каждое слово было весомым. — Ты улыбался мне в лицо, приносил вино, говорил о верности. Ты пытался сделать моего сына слабым и безвольным. Ты вступил в сговор с нашими врагами. Скажи мне, брат, за что?

— За будущее рода! — выкрикнул Всеволод. — Ты стал слишком мягким, слишком старым! Ты бы погубил нас всех своей осторожностью!

— Будущее рода решаю я, — отрезал Святозар. — А ты решил, что можешь решать, кому жить, а кому умирать. Именем княжеской власти и по праву старшинства в роду, я приговариваю тебя, Всеволод Соколов, к смерти.

По залу пронесся потрясенный вздох. Одно дело — судить, другое — услышать смертный приговор, который брат выносит брату.

— А с этим что, князь? — пробасил воевода Ратибор, кивнув на все еще стоявшего на коленях Демьяна.

Князь перевел взгляд на лекаря, и его лицо не выражало ничего, кроме презрения.

— Демьян. Ты предал мою веру. Ты позволил гордыне и зависти ослепить тебя. Ты — соучастник.

Демьян затрясся, ожидая своей участи.

— Но, — продолжил Святозар, — твое раскаяние, пусть и запоздалое, спасло мой род от долгой смуты. Ты помог нам вырвать корень измены до того, как он отравил все дерево. За это я дарую тебе жизнь.

Лекарь неверяще поднял голову.

— Я приговариваю тебя к изгнанию, — закончил князь. — Можешь забрать свою семью и то, что сможешь унести, но чтобы к закату твоего духа не было в наших землях. Никогда.

— Спасибо… спасибо за милость, мой князь… — зарыдал Демьян, припадая к полу. Он ожидал смерти, а получил жизнь.

— Уведите их, — приказал Святозар стражникам. — Чтобы к закату ни того, ни другого в моей крепости не было.

Когда двери за осужденными закрылись, Святозар тяжело опустился в кресло. В зале стоял гул голосов — бояре и капитаны возбужденно перешептывались, обсуждая увиденное.

— Справедливость восторжествовала, — тихо сказал Степан Игнатьевич, подходя к князю.

— Да, — глухо ответил Святозар, потирая виски. — Справедливость… Но какой ценой.

— Род очистился от скверны, мой князь, — сказал Ратибор. — Теперь мы можем смотреть в будущее.

— Да, — согласился Святозар, и его голос снова обрел силу. — В будущее. Степан, распорядись насчет пира. Сегодня мы будем праздновать победу и верность.

За час до начала пира главная кухня крепости напоминала растревоженный улей, но в этом хаосе была своя, идеальная гармония. Это была гармония дорогого парижского ресторана в разгар вечерней подачи, и дирижером этого оркестра был я.

— Матвей, колбасу резать тоньше! Почти прозрачно, чтобы свет проходил! — крикнул я, проходя мимо стола с закусками.

Мой ученик, уже не испуганный мальчишка, а уверенный в себе повар, кивнул и сменил нож на более острый. На огромных деревянных досках он и его помощники выкладывали целую мозаику: веера из рубиновой, испещренной белыми крапинками жира сыровяленой колбасы — плода наших трудов. Горки соленых орехов, чаши с густым, янтарным медом и маринованные грибы.

— Федот, кабаны готовы? Корочка хрустит?

— Хрустит так, что в соседней деревне слышно, мастер! — пробасил повар от гигантского вертела, где медленно вращались два огромных, покрытых золотистой, пузырящейся корочкой кабана. Аромат жареного мяса, чеснока и трав был таким густым, что его можно было резать ножом.

Но это были простые блюда. Настоящее волшебство творилось на моем личном столе. Я готовил блюдо от шефа. То, чего этот мир еще никогда не видел.

Сначала соус для кабана, ведь я не собирался подавать их просто так. В медном сотейнике я растопил ложку меда до состояния пахнущей карамелью массы. Затем влил немного винного уксуса — шипение, пар и резкий, щекочущий ноздри аромат. Когда кислота выпарилась, добавил в несколько горстей давленых лесных ягод — клюквы и брусники, — и уваривал все это на медленном огне, пока соус не превратился в густой, темно-рубиновый, кисло-сладкий эликсир. Этот соус должен был взорвать вкусовые рецепторы людей, привыкших к простому жареному мясу.

Но главным шедевром был «Охотничий Пирог». Я дал ему простое и понятное для этого мира название, но на самом деле за ним скрывалось одно из сложнейших блюд классической французской кухни — pâté en croûte (запеченный паштет). Если бы я попытался объяснить моим поварам, что это такое, они бы сошли с ума. Это была целая архитектурная композиция: сложный террин, где несколько видов фарша и цельные куски дичи выкладываются слоями, а затем все это запекается в плотной, хрустящей темнице из песочного теста.

Я долго готовил для него начинку: нижний слой из грубого фарша из кабанятины с травами, затем слой нежнейшего паштета из печени рябчика, в который были утоплены цельные кусочки оленины, вымоченной в вине. И так слой за слоем, создавая на срезе невероятную мозаику из разных цветов и текстур.

Когда я достал его и сделал первый надрез, повара, стоявшие рядом, ахнули. На срезе открылась невероятная картина: мозаика из розовой оленины, белого мяса птицы, темных вкраплений печени и зелени. Это было произведение искусства.

Затем я достал одного огромного, бронзового от дыма леща. Кожа легко отошла, обнажив нежно-розовое, сочное мясо.

— Рыбу разделать, отделить от костей и подавать на ржаных хлебцах с укропом! — отдал я команду.

Я метался по кухне, пробуя соусы, проверяя готовность блюд, отдавая короткие, точные приказы. На мгновение я остановился и оглядел все это. Звон посуды, шипение масла, крики поваров, клубы пара… Это был мой мир. Мир, которого я был лишен очень долгое время. Все же, просто готовить на кухне еду и готовить вот такие праздники совсем не одно и то же.

Я вышел в тронный зал. Он уже был почти готов к пиру, но слуги просто расставляли столы и посуду. Без души и без всякого смысла.

— Стоп! — громко сказал я. Слуги замерли. — Все не так.

Я подошел к главному столу.

— Скатерти — идеально ровно, без единой складки. Приборы — на расстоянии двух пальцев от края стола, вилки слева, ножи справа, лезвием к тарелке. Кубки — в ряд, как солдаты на параде!

Слуги, привыкшие к моим приказам на кухне, безропотно бросились все переделывать. Я лично прошелся по рядам, поправляя посуду, командуя, куда ставить кувшины с вином, а куда — с медом. Все было как в «Le Fantôme de Paris». Контролируемый, идеальный хаос подготовки к великому спектаклю.

И в этот момент, глядя на то, как накрывается роскошный стол, как из кухни доносятся божественные ароматы, я вдруг с пронзительной ясностью осознал одну вещь.

Мне было хорошо. По-настоящему хорошо. Впервые за долгое время.

Не на стене крепости, ожидая врага. Не в зале совета, слушая интриги. Не в поединке, рискуя жизнью, а здесь и сейчас. Когда я создавал праздник для людей.

Я смотрел на смеющихся воинов, которые предвкушали великолепный ужин, и думал. «Вот оно. Не интриги, не яды, не битвы. Просто… хорошая еда для хороших людей. Может, в этом и есть настоящая победа?»

Эта мысль, этот намек на то, по чему я на самом деле скучал, пронзила меня, как стрела. Я присытился войной и заговорами. Я хотел просто делать то, что умел лучше всего — кормить людей.

К вечеру тронный зал преобразился до неузнаваемости. Мрачная атмосфера суда сменилась праздничным ликованием. Когда двери распахнулись, и князь Святозар вместе с Ярославом, Ратибором и другими капитанами вошел в зал, они на мгновение замерли на пороге.

Воины, вошедшие следом, тоже замолчали. Они ожидали увидеть обычную пирушку — столы, сдвинутые вместе, грубую еду, бочки с вином, а увидели нечто совершенно иное.

Столы были накрыты белоснежными скатертями. Серебряная и глиняная посуда сверкала в свете сотен свечей. В центре зала, на отдельных столах, возвышались кулинарные шедевры: огромные жареные кабаны, чья корочка блестела, политая рубиновым ягодным соусом. Горы копченой рыбы на хрустящих хлебцах с укропом. Деревянные доски, усыпанные веерами сыровяленой колбасы, миски с грибами и другими закусками. И, конечно, в центре всего этого великолепия — невероятные «Охотничьи пироги», от одного вида которых у бывалых вояк перехватило дыхание.

— Боги… — выдохнул воевода Ратибор. — Что это за диво?

— Это, воевода, называется победа, — с улыбкой ответил Ярослав, но сам он тоже был потрясен.

Святозар медленно прошел вдоль столов, и его лицо выражало глубочайшее изумление. Он подошел ко мне и тихо сказал, чтобы слышал только я: — Я думал, ты знахарь и воин, Алексей, но я ошибся. Ты — чародей.

Воины смеялись, пели песни, делились воспоминаниями о вчерашней битве, с восторгом пробуя каждое новое блюдо. Пир победы начался.

Я сидел за одним из боковых столов рядом с капитанами, слушая их рассказы о том, как сети накрыли врагов, как конница Ратибора смела Морозовых. История обрастала подробностями с каждым кубком вина.

— А помните, как их князь упал на колени! — восторженно говорил молодой дружинник. — Великий Глеб Морозов — и на коленях!

— Это еще что, — добавил другой, — а как знахарь их молодца одним ударом свалил!

— Одним ударом! — подхватили несколько голосов. — Чекан в колено — и все!

Я улыбнулся, слушая эти рассказы. За день история уже начинала превращаться в легенду.

— Алексей! — крикнул капитан Мирослав, поднимая кубок. — За твою хитрость!

— За знахаря! — подхватили остальные, и весь зал загудел одобрительными возгласами.

Внезапно в зале воцарилась тишина. Князь Святозар поднялся со своего места и ударил кинжалом по кубку, привлекая внимание.

— Друзья! — громко сказал он. — Воины! Верные слуги рода!

Все повернулись к нему. Князь выглядел торжественно — на нем была парадная одежда, а в руках он держал золотой кубок.

— Сегодня мы празднуем великую победу. Враги разбиты, предатели наказаны, род очищен от скверны.

— Ура! — загремели голоса.

— Но прежде чем продолжить празднование, я должен исправить старую несправедливость.

Князь посмотрел прямо на меня:

— Алексей Веверин, подойди сюда.

Зал затих. Я встал, чувствуя на себе сотни взглядов, и направился к князю. Сердце билось учащенно — что он задумал?

— Алексей Александрович Веверин, — торжественно произнес Святозар, когда я приблизился. — Много лет назад наш род совершил великую несправедливость по отношению к твоему роду.

По залу прошел удивленный шепот.

— Я, — продолжал князь, — поддался лжи завистников и изгнал верных слуг. Род Вевериных был оклеветан и уничтожен без вины. Прости меня. Алексей. Эта вина будет на мне до конца моих дней.

Я стоял неподвижно, не зная, что ответить.

— Сегодня ты доказал, что кровь твоих предков не была опорочена, — сказал Святозар. — Ты спас мою жизнь, спас наследника, привел род к победе над врагами.

Он поднял руку, и в зале воцарилась абсолютная тишина.

— Поэтому я, князь Святозар Соколов, перед лицом всей знати и всех воинов, прошу у тебя прощения за несправедливость, причиненную твоему роду.

Эти слова поразили меня как удар молнии. Князь — просил прощения у меня!

— И в знак искупления, — продолжал Святозар, — я дарую тебе дворянский титул и восстанавливаю честь рода Вевериных!

Зал взорвался аплодисментами. Воины стучали кулаками по столам, кричали одобрительные возгласы.

— С этого дня, — торжественно объявил князь, — ты не просто знахарь при нашем дворе. Ты — боярин Алексей Веверин, равный любому из здесь присутствующих!

— Боярин Веверин! — закричал кто-то из воинов.

— Ве-ве-рин! — подхватили другие.

— Ве-ве-рин! Ве-ве-рин! — скандировал весь зал.

И в этот момент я почувствовал не радость и не гордость. Я почувствовал странное, глубинное спокойствие. Словно с плеч упал тяжелый, невидимый груз, который я носил с самого первого дня в этом мире.

Это была не моя победа. Не совсем.

Где-то в глубинах моего сознания, как тихое эхо старой боли, все еще жили воспоминания того забитого, вечно голодного мальчишки, чье тело я занял. Я помнил его страх, его унижение на кухне, побои от Прохора. Но самое главное, я помнил его тихую, отчаянную, детскую мечту. Мечту, которую он лелеял в самые темные ночи, — вернуть доброе имя своему отцу, Александру Веверину, которого все считали предателем. Он мечтал снова с гордостью носить имя своего рода.

И я, Алекс Волков, шеф-повар из другого мира, пришедший сюда лишь для того, чтобы выжить, сделал это за него. Мои интриги, мои рецепты, мои рискованные ходы — все это, в конечном итоге, привело к тому, чего так отчаянно желала душа того ребенка.

«Теперь все, мальчик», — подумал я, мысленно обращаясь к тому, кого уже не было. — «Честь твоего рода восстановлена. Твой отец больше не предатель. Спи спокойно».

И в этот момент я почувствовал, что долг уплачен. Я отплатил ему за тело, за жизнь, за второй шанс, который получил.

Впервые за все это время я почувствовал себя по-настоящему свободным. Свободным, чтобы перестать бороться за чужие цели и начать следовать своей собственной мечте.

— Что скажешь? — спросил князь, протягивая мне золотой кубок.

— Я… — начал я и осекся. Слова не шли. — Благодарю вас, князь. Это больше, чем я мог мечтать.

— Это меньше, чем ты заслужил, — ответил Святозар. — Пей за здоровье рода Веверинов!

Я взял кубок и поднял его высоко над головой:

— За справедливость! За честь! За род Соколовых!

— За боярина Веверина! — ответил весь зал, и сотни кубков поднялись вверх.

Я осушил кубок одним глотком. Вино было сладким, но не слаще этого момента торжества.

— А теперь, — сказал князь, — продолжим празднование! Сегодня у нас двойной праздник — победа над врагами и возвращение достойного человека в благородное сословие!

Пир продолжился с удвоенной силой. Ко мне подходили воины, поздравляли, хлопали по плечу. Капитаны рассказывали о битве, спрашивали советы, предлагали дружбу.

Я больше не был чужаком. Больше не был просто знахарем, которого терпят из-за полезных навыков.

Теперь я был боярином Алексеем Веверином — дворянином, равным среди равных, человеком, чья честь была официально признана.

Род Веверинов снова существовал.

Пир продолжался до глубокой ночи. Я сидел теперь не за боковым столом, а рядом с князем — на почетном месте, подобающем моему новому статусу. Странное ощущение — еще утром я был просто знахарем, а теперь…

— Боярин Веверин, — обратился ко мне старый воевода Ратибор с непривычным, но искренним уважением в голосе. — Позволь поинтересоваться твоими планами?

— Планы? — переспросил я, отпивая из золотого кубка. — Пока еще не определился, воевода.

— А я вот думаю, — вмешался капитан Мирослав, — что титул без земли — это просто красивое слово. Не пора ли нашему новому боярину обзавестись родовым гнездом?

— Вот именно! — воскликнул князь Святозар. — Какой боярин без собственных владений? Алексей, мы должны решить этот вопрос.

Он сделал знак, и они — я, князь, Ярослав и Степан Игнатьевич — сдвинулись ближе, образуя небольшой совет прямо посреди шумного пира.

— У нас есть несколько вариантов, — начал Степан Игнатьевич деловым тоном. — Первый — земли на юге, у Медовой реки. Спокойное, богатое место. Крестьяне сыты, налоги платят исправно. Будешь жить в достатке и покое.

— Скука смертная, — тут же отмахнулся Ярослав. — Алексей не из тех, кто будет пчел разводить. Отец, а что насчет земель Морозовых, тех, что мы отбили у западной границы? Вот где простор для настоящего воина! Построить новую крепость, держать границу…

— Слишком опасно, — возразил Степан. — Это постоянная война. Алексею сейчас нужно не воевать, а строить.

Князь задумался, а потом посмотрел на меня.

— Есть еще одно место. Пустошь к северу от крепости. Там, где раньше была деревня Красное.

Я помнил то место. Небольшая долина с плодородными землями, но заброшенная после последнего мора.

— Помню. Но там же ни души уже лет десять.

— Именно! — глаза князя загорелись. — Земли прекрасные, отдохнувшие. Место стратегически важное — контролирует северную торговую дорогу. А главное, ты сможешь начать все с нуля, как подобает возродившемуся роду. Никаких старых устоев, никаких недовольных бояр. Только твоя воля и твои правила.

Идея была невероятно заманчивой. Не управлять тем, что уже есть, а создавать новое.

— Но кто будет там жить? — спросил я. — Откуда взять крестьян, ремесленников?

— А вот тут у нас есть готовое решение, — усмехнулся Степан Игнатьевич. — Пленные Морозовы. Сотни здоровых, умелых мужиков, которые сейчас сидят без дела.

— Гениально! — воскликнул Ярослав. — Предложить им выбор: сгнить в темнице или получить свободу, дом и землю в аренду на службе у нового господина! Бывшие враги станут твоими первыми подданными. Это покажет всем, что мы умеем не только побеждать, но и править мудро.

Я слушал их, и картина начала складываться. Создать собственное, независимое поместье. Стать настоящим феодалом, а не просто придворным знахарем. Использовать пленных как рабочую силу… это был шанс, который выпадает раз в жизни.

— Я никогда не управлял поместьем, — честно признался я.

— Научишься, — уверенно сказал Степан Игнатьевич. — У тебя есть ум и воля. Остальное — дело техники. Мы поможем советом.

Идея была невероятно заманчивой. Создать собственное, независимое поместье. Стать настоящим феодалом. Использовать пленных как рабочую силу… Разум кричал, что это шанс, который выпадает раз в жизни. Шанс на истинную силу, независимость, на то, чтобы имя Веверинов снова стало весомым.

Но где-то в глубине души что-то противилось этому. Тихий, но настойчивый голос, который шептал: «А ты этого хочешь? Управлять крестьянами, считать налоги, разбирать споры о меже? Ты уверен, что это твой путь? Ты только что был счастлив у огня, с ножом в руке, а теперь снова уходишь от этого?».

Я смотрел на выжидающие лица князя, Ярослава, Степана. Они предлагали мне мечту любого человека в этом мире. Отказаться было бы безумием, но и согласиться сразу, без раздумий, я не мог. Я чувствовал, что это решение, принятое на волне триумфа, может завести меня совсем не туда, куда просилась моя душа.

— Это… — я прочистил горло, подбирая слова. — Это невероятно щедрое предложение, мой князь. Честь, о которой я и мечтать не смел.

Святозар одобрительно улыбнулся, ожидая моего согласия.

— Но именно потому, что это решение изменит всю мою жизнь, — продолжил я, — я не могу принять его сгоряча, за кубком вина. Позвольте мне обдумать его? Я должен понять, достоин ли я такой ответственности и смогу ли я ее понести.

В зале на мгновение повисла тишина. Ярослав и Ратибор выглядели удивленными — кто в здравом уме будет обдумывать такой дар? Но Степан Игнатьевич едва заметно кивнул, а во взгляде князя Святозара я увидел не обиду, а новое, еще большее уважение.

— Ты прав, Алексей, — сказал он наконец. — Это не то решение, которое принимают между двумя тостами. Я ценю твою основательность. Конечно, у тебя есть время подумать.

Он поднял кубок.

— Тогда выпьем за мудрость! И за нашего нового боярина, который подходит к своей судьбе с умом, а не только с сердцем!

Зал снова загремел, но я уже не чувствовал ликования. Я пил вино, а в голове билась одна мысль: какой путь выбрать? Путь лорда, который сулит власть и возрождение рода? Или какой-то другой, еще неведомый мне путь, которого так смутно просила душа?

Мне предстояло дать ответ. И я понятия не имел, каким он будет.