Шеф с системой. Рецепт победы

Глава 2

Первое утро в походе было самым тяжелым. Опустившийся под утро густой туман, казалось, превратил мир в сплошную белую пелену. Сырость и холод пробирали до костей. Монотонный плеск весел в темной, ледяной воде был единственным звуком, нарушавшим гнетущую тишину.

Воины, продрогшие и злые, молча налегали на весла. Их движения были уже не такими резкими, как вначале. Усталость, накопившаяся за бессонную ночь гребли, начала давать о себе знать. Я видел, как тоскливо они поглядывают на бочки с едой. Время завтрака подходило, но все понимали, что останавливаться нельзя, а значит придется грызть брикеты на ходу.

И тут один из молодых воинов, сидевший на веслах недалеко от меня, не выдержал. Я увидел, как он, прячась за спиной товарища, сунул руку в бочку и достал брикет. На утреннем морозе тот стал твердым, как камень. Воин попытался отломить от него кусок, но не смог. Тогда он, с отчаянием, попытался его грызть, и я услышал, как скрипнули его зубы.

Я не стал его ругать. Просто тихо подошел и сказал: — Погоди.

Он замер, как пойманный на краже воришка. Вся команда на веслах напряглась, ожидая моей реакции.

— Проголодались? — спросил я, обводя их усталые лица. Они угрюмо кивнули. — Хорошо. Тогда время горячего завтрака.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Даже Ярослав, сидевший на корме и закутанный в плащ, удивленно посмотрел на меня. Десятник Федор, управлявший нашей ладьей, повернулся и посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Знахарь, ты в своем уме? — пророкотал он. — Мы не можем останавливаться! Каждая минута на счету!

— Я знаю, — ответил я, оглядел их и на мое лицо наползла уверенная усмешка. — А кто сказал, что мы будем останавливаться?

Ярослав и десятник Федор смотрели на меня с таким скепсисом, но я, с хитрой усмешкой, лишь повернулся к своему тюку.

— Борислав, помоги.

Мы вдвоем, к всеобщему изумлению, извлекли из-под брезента мое новое изобретение. Воины смотрели на высокий металлический котелок-«ведро» с отверстием внизу и решеткой сверху, и не могли понять, что это.

— Что это за горшок, знахарь? — проворчал Федор.

— Это не горшок, десятник, а очаг, — ответил я.

Я спокойно, без суеты, установил его на заранее подготовленную плиту из плоского камня и глины, которую велел уложить на дне лодки еще в крепости. Затем достал небольшой мешочек с древесным углем, который мы приготовили, и засыпал его внутрь, затем высек искру, поджигая трут.

Благодаря идеальной тяге, которую обеспечивало поддувало, уголь занялся быстро, давая ровный, сильный, и, что самое главное, почти бездымный жар. По лодке разлилось первое, робкое тепло.

По рядам гребцов пронесся удивленный шепот. Огонь. Настоящий, живой огонь посреди холодной, враждебной реки. Да еще и в лодке. Это настоящее чудо.

А затем я поставил на решетку котелок с речной водой и, когда она начала закипать, бросил туда несколько кубиков «Каменной похлебки» и пучок сушеных трав.

Пока воины, не прекращая грести, с изумлением смотрели на меня, я спокойно готовил им горячий, наваристый завтрак. Запах мясного бульона, поплывший по холодному, туманному воздуху, был лучшей наградой. Это был запах, который говорил им, что даже здесь, вдали от дома, в сердце вражеской территории, они не брошены. О них заботятся.

Я разлил обжигающий бульон по кружкам. Первую порцию протянул самому молодому воину, тому, что пытался грызть ледяной брикет. Он с благодарностью, обжигая пальцы, принял его.

— Пейте, — сказал я. — Сил придаст.

Воины пили, и по лодке пронесся сначала вздох облегчения, а затем — гул изумленных, восхищенных голосов.

— Боги, горячее… — выдохнул один, прикрыв глаза от удовольствия. — Я уж и забыл, каково это.

Как ты мог забыть, ты только ночью из-под бока жены вылез! — поддел его другой со смехом. — Глядите на него, рассуждает так, будто неделю уже гребет! Повар, ты нас так совсем разбалуешь, но спасибо!

— Да это не еда, это колдовство! — засмеялся другой. — Знахарь нам огонь прямо из воздуха сотворил!

Даже старый, суровый Федор, сделав глоток, крякнул и посмотрел на мою «чудо-печку» с уважением.

— Ну, повар… Ну, удружил, — пробасил он.

Ярослав, получив свою порцию, не пил. Он смотрел то на меня, то на ровное, почти бездымное пламя, горевшее в очаге. В его глазах был настоящий, неподдельный восторг, смешанный с изумлением.

— Когда? — спросил он тихо, так, чтобы слышал только я. — Алексей, когда ты успел это сделать? В крепости, перед самым выходом, была такая суматоха…

Я усмехнулся, подбрасывая в очаг щепотку сухих трав, отчего по лодке поплыл пряный, бодрящий аромат.

— Хороший повар, княжич, думает не только о вкусе, но и о том, как подать блюдо горячим. Даже если до стола — три дня пути по вражеской реке.

Он посмотрел на меня, ожидая ответа, и я, помешивая в котле, вспомнил тот день, когда родилась эта идея…

Мы стояли в канцелярии управляющего. Я, Ярослав, Степан Игнатьевич и воевода Ратибор. На столе лежала карта, и Ратибор хмуро водил по ней своим пальцем, отмечая тяготы предстоящего пути.

— Река быстрая, течение сильное. Грести придется без остановки, — говорил он. — Ночи уже холодные, скоро заморозки. Люди на веслах, в постоянной сырости и холоде, быстро потеряют силы, а без горячей еды, — он поднял на нас свой тяжелый взгляд, — их боевой дух упадет. Нужно будет вставать на дневки, разводить огонь и готовить горячую пищу. Это опасно, но при такой сырости и холоде других вариантов просто нет.

— «Дневки»? — тут же вспылил Ярослав. — Ратибор, мы тогда можем сразу голубя Морозовым отправить, чтобы они нас у брода встречали! Весь наш план построен на скорости и скрытности! Любая остановка, любой дым от костра — это провал!

— А замерзшие, голодные и больные воины — это не провал⁈ — прорычал в ответ воевода. — Ты поведешь на штурм не армию, а толпу калек!

— Он прав, Ярослав, — вмешался Степан Игнатьевич. — Воевода прав. Люди не каменные. Без тепла и горячей еды они устанут и в такую погоду заболеют, но и ты прав. Любой костер на берегу — это сигнал для вражеских дозоров. Нужно что-нибудь придумать. Как и людей горячим накормить, и при этом плыть без остановок. Вот же задачка еще…хотя казалось бы.

Я слушал их, и в моей голове, привыкшей решать невыполнимые задачи, уже билась мысль. Они, как опытные воины, видели проблему в тактике: когда и где можно безопасно развести огонь. Их спор шел по замкнутому кругу: остановиться на берегу — значит выдать себя дымом; не останавливаться — значит обречь людей на холод и болезни.

А я, как повар и человек из другого времени смотрел на это иначе. Я думал не «где», а «как». Проблема была не в самом огне. Проблема была в его неконтролируемости. В его опасности на деревянной, просмоленной лодке. Значит, его нужно было не избегать, а укротить. Запереть в клетку, которая бы давала тепло, но не позволяла ему вырваться наружу.

В моем сознании, как в калейдоскопе, замелькали образы из прошлой жизни. Я вспомнил принципы работы печей, в которых я запекал хлеб — толстые глиняные стены, которые держат жар. Вспомнил походные жаровни, в которых угли тлели в металлическом коробе, не поджигая сухую траву под ними. Вспомнил азиатские тандыры — глиняные кувшины, вкопанные в землю, дающие невероятный жар, но остающиеся безопасными снаружи. Везде был один и тот же принцип — изоляция.

Как воссоздать это здесь? Дерево горит. Камень тяжелый. Но глина… жаропрочная глина, которой в крепости полно у гончаров, — это идеальный изолятор. Но сама по себе она хрупкая. Ей нужен каркас. Желательно металлический.

И тут решение, яркое и простое сложилось в моей голове. Нужно сделать двойные стенки. Как в термосе.

— Горячая еда будет, — сказал я, прерывая их мрачное молчание. — И кипяток для питья тоже. Без остановок и без пожара на лодках.

— Как? — хмуро спросил Ратибор. — Ты предлагаешь нам развести костер на дне лодки, знахарь?

— Что ты придумал, Алексей? — подался вперед Ярослав, и в его глазах блеснула надежда.

Я посмотрел на их лица — скептическое у воеводы, вопросительное у управляющего и полное веры у Ярослава. И я принял решение — ничего не говорить, пока не сделаю. Пусть для них это станет чудом.

— Увидите, — сказал я с легкой, загадочной усмешкой. — Когда придет время. А сейчас, если вы меня извините, у меня много работы.

Я покинул канцелярию и, не теряя ни секунды, направился в самое сердце крепости — в ремесленную слободу.

Первым делом я пошел в кузницу. Староста кузнецов, старый, бородатый Василий, как раз вытаскивал из горна раскаленный добела клинок.

— Мне нужна твоя помощь, мастер Василий, — сказал я, дожидаясь, пока он опустит клинок в чан с водой. — И помощь твоего соседа, гончара. Дело государственной важности.

Через несколько минут в шумной, жаркой кузнице собрался небольшой совет. Я, Василий, и старый, седой гончар по имени Еремей. Я разложил на наковальне свою дощечку с чертежом.

Они склонились над ней, и я увидел на их лицах одинаковое выражение — полное недоумение.

— Очаг? Для лодки? — пробасил Василий. — Ты в своем уме, знахарь? Хочешь всех на дно отправить? Дерево и огонь — не дружат.

— Мой очаг заставит их подружиться, — терпеливо объяснил я. — Смотрите.

Я показал им свою идею. Это был высокий, похожий на ведро, котелок с двойными стенками.

— Вы, кузнецы, — сказал я, — куете из тонкого, но прочного железа два «ведра», одно внутри другого, с зазором в два пальца. — А вы, — я повернулся к Еремею, — заполняете этот зазор глиной.

— И что? — хмыкнул Василий. — Железо раскалится, и твоя лодка вспыхнет, как солома. Я с железом всю жизнь работаю, знаю, о чем говорю.

— А я всю жизнь работаю с глиной, — тут же вставил Еремей. — Если ты просто набьешь глину между двумя железяками, она от жара потрескается и высыпется через неделю. Бесполезная затея.

Они были правы. Каждый со своей, профессиональной точки зрения.

— А теперь, — сказал я, и мой голос стал увереннее, — давайте соединим ваши знания. Еремей, что ты добавляешь в глину, чтобы она держала жар в печи?

— Так толченый камень, — нехотя ответил тот. — Он не дает ей трескаться.

— Вот! — я ткнул пальцем в чертеж. — Мы заполним зазор не просто глиной, а глиной с толченым камнем. Она станет нашей главной защитой. Она запечатает весь жар внутри. А теперь, Василий, скажи, что будет с внешним ведром, если весь жар останется внутри, отделенный от него толстым слоем глиняного кирпича?

Кузнец нахмурился, его мозг, привыкший думать о передаче тепла, заработал. Он посмотрел на чертеж, на гончара, и на его лице медленно появилось изумление.

— Оно… оно не раскалится, — медленно проговорил он. — Глина жар держать будет. Внешняя стенка… она останется едва теплой.

— Точно! — подхватил гончар, тоже поняв суть. — А железный каркас не даст моей глине развалиться! Боги… это же может сработать!

Они смотрели на меня уже не как на сумасшедшего, а как на коллегу, предложившего гениальное, невиданное доселе решение. Их профессиональное любопытство было разбужено. Они тут же начали спорить между собой, но уже не о том, «возможно ли это», а о том, «как это сделать лучше».

— Зазор нужно делать в три пальца, не меньше! — басил Василий.

— А глину нужно месить с речным песком, так она плотнее ляжет! — вторил ему Еремей.

Работа закипела. Это была уже не просто прихоть знахаря, а интересный, невиданный доселе профессиональный вызов и они приняли его с азартом.

На следующий день первый опытный образец «чудо-печки» был готов. Мы вынесли его на берег реки и установили на дно одной из лодок, предварительно выложив под него «подушку» из плоских камней.

На испытание собрались все: и ремесленники, и Ратибор со Степаном. Я засыпал внутрь уголь и разжег его. Огонь весело загудел, поддувало обеспечивало идеальную тягу. На решетку сверху поставили котелок с водой, и она закипела за считанные минуты. Но самое главное — дно лодки под очагом оставалось абсолютно холодным. А высокая юбка сверху, не позволяла искрам разлетаться.

Ратибор подошел, недоверчиво потрогал доски под очагом, затем бока самой печки. Его лицо, до этого хмурое и скептическое расплылось в изумленной, почти мальчишеской улыбке. Он понял, что только что произошла настоящая революция в полевой кухне.

Степан Игнатьевич, наблюдавший со стороны, лишь коротко сказал:

— Сделать еще четыре. По одной на каждую лодку. Молодец, Алексей.

…Ярослав смотрел на меня, ожидая ответа, а я, помешивая в котле, закончил свой рассказ о создании печки.

— Вот так мы и обзавелись очагами. На каждой ладье по одной штуке. Я вчера показал по одному человеку с каждой лодки, как с ней обращаться. Они будут моими «хранителями очагов».

И они ждали сигнала.

Я поднес два пальца ко рту и издал короткий, резкий свист.

Вскоре с других лодок, скрытых в тумане, донеслись тихие, деловитые звуки: скрежет металла о камень, тихий стук, шорох засыпаемого в печку угля. Мои «хранители очага» услышали сигнал и приступили к работе.

Через десять минут по реке, смешиваясь с запахом тумана и сырости, поплыл аромат горячего мясного бульона. Теперь он шел со всех лодок, а это значило, что воины будут согреты в этом тяжелом походе.

Ярослав посмотрел на меня, и в его глазах было глубочайшее уважение. Я был тем, кто приручил огонь и заставил его служить нам даже посреди холодной, враждебной реки.

И каждый воин в этом отряде теперь это знал.