Шеф с системой. Рецепт победы

Глава 17

Глеб Морозов сидел в главном зале за массивным дубовым столом, который помнил еще его деда и прадеда. На стенах висели портреты предков — гордых воинов, которые расширяли владения рода, побеждали врагов, приумножали богатство.

Сейчас их потомок пил третий кубок вина подряд, пытаясь заглушить горечь поражения.

Большой зал в родовой усадьбе Морозовых был погружен в гнетущую, тяжелую тишину. Высокие сводчатые потолки, стены, увешанные гобеленами со сценами славных побед его предков, — все это великолепие теперь казалось насмешкой, молчаливым укором его собственному унижению.

— Отец, — раздался тихий, почти безжизненный голос из темного угла зала. Игорь, до этого сидевший неподвижно, как изваяние, поднял голову. — Может, стоит отдохнуть? Ты не спал всю ночь.

— Отдохнуть? — Глеб резко остановился и обернулся к сыну, его взгляд был мутным от вина и бессонницы. — Отдыхать, пока эти соколиные выродки празднуют победу, а наши так называемые союзники расползаются по норам, как крысы? Нет уж, спасибо.

Игорь поморщился и снова опустил глаза. После сокрушительного поражения в поединке он превратился в живое напоминание о провале — бледный, запуганный, потерявший всю свою былую спесь.

— Боровичи… они прислали ответ, — сказал он, протягивая свиток, лежавший рядом с ним на столике. — Окончательно разрывают союз.

Глеб даже не взглянул на пергамент.

— Крысы, — выплюнул он. — Первыми бегут с тонущего корабля. Пусть бегут. Мы и без них обойдемся.

В зал, несмело переминаясь с ноги на ногу, вошли старшие капитаны Морозовых. Лица у всех были мрачными, в глазах читались напряжение и растерянность.

— Ну? — рыкнул Глеб, поворачиваясь к ним. — Что еще? Какие новые унижения приготовила мне судьба?

Старший из капитанов, седой ветеран Богдан, нерешительно откашлялся.

— Люди… они боятся, мой князь.

— Боятся? Мои волки боятся⁈

— Они говорят… — вмешался другой капитан, — что это нечестная война. Что тот знахарь, повар… он околдовал их войско. Они рассказывают страшные вещи. Будто воины Соколов не чувствуют боли, а их глаза в бою горят красным огнем. Что против такого колдовства не устоять. Они… они не хотят больше драться.

Глеб ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули серебряные кубки.

— Колдовство⁈ — взревел он. — Вы нашли отличное оправдание для своей трусости! Мои лучшие воины, которые прошли огонь и воду, теперь верят в бабские сказки про красные глаза⁈

— Но, князь, — осмелился возразить Богдан, — мы все видели, как они дрались. Словно бесы. Может, и впрямь стоит отступить? Собраться с силами, переждать зиму, найти новых союзников…

— Каких союзников⁈ — зло рассмеялся Морозов. — Кто захочет связываться с теми, кого разбил какой-то поваренок? Боровичи уже показали пример! Весь мир смеется над нами!

Он резко развернулся и подошел к окну. За ним виднелись его земли — владения, которые род Морозовых копил веками.

— Мы остались одни, — сказал он, не оборачиваясь, и в его голосе впервые за все время прозвучала не ярость, а глухая, страшная безнадежность. — В затяжной войне нам не победить. У Соколов крепкие стены, верные люди, и этот проклятый знахарь, который творит из навоза золото.

— Тогда что же делать? — тихо спросил Богдан.

Глеб Морозов долго молчал, глядя на свои опустевшие земли.

— Не знаю, — признался он глухо. — Впервые в жизни я не знаю.

Капитаны переглянулись. Видеть своего князя таким сломленным было невыносимо.

— Может… может, послать гонца? — несмело предложил один из младших воинов, глядя в пол. — Попросить мира… на любых условиях?

Глеб резко обернулся, и его налитые кровью глаза впились в говорившего.

— Мира? — прошипел он, и в его голосе прозвучал яд. — Ты хочешь, чтобы я, Глеб Морозов, пополз к ним на коленях? Чтобы умолял сохранить мне жизнь⁈ После того, как они унизили моего сына? После того, как разорвали наш союз? Какой мир они могут предложить, кроме петли на шею⁈

— Но если мы не можем победить…

— Тогда мы умрем! — взревел Морозов, опрокидывая свой кубок. Вино залило карту на столе, словно кровь. — Лучше сдохнуть в бою, с оружием в руках, чем жить в позоре! Род Морозовых никогда не склонял голову. И я не стану первым.

В зале повисло тяжелое, давящее молчание.

— Хорошо, — сказал наконец Глеб, и его голос стал глухим и усталым. — Если уж нам суждено пасть, то мы заберем с собой как можно больше этих соколиных выродков. Соберем всех, кто еще может держать меч. Нанесем последний удар.

— Князь, — осторожно начал Богдан, — но идти на их крепость без союзников, с людьми, которые боятся колдовства… это не бой. Это будет бойня. Нас просто вырежут.

Стук в тяжелую дубовую дверь прервал его мрачные слова. В зал, кланяясь, заглянул молодой дозорный.

— Мой князь, — сказал он взволнованно, — к нам прилетел почтовый голубь!

Глеб медленно поднял голову. В его глазах впервые за долгое время мелькнул проблеск живого интереса.

— Голубь? Чей?

— Не могу знать, господин. Но птица породистая, быстрая. Явно не местная.

Морозов выпрямился.

— Голубятника. С птицей. Ко мне. Живо!

Когда дозорный скрылся, Глеб обвел взглядом своих капитанов. В удушливой атмосфере отчаяния вдруг появился крошечный сквозняк. Возможно, судьба все-таки решила дать ему последний шанс.

Через несколько минут в зал внесли клетку. Птица была действительно породистой — крупная, с блестящими серыми перьями. Глеб подошел к клетке, и его лицо изменилось.

— Это он… — выдохнул он. — Это голубь Всеволода!

Капитаны пораженно переглянулись. Имя тайного союзника в самом сердце вражеского стана было их единственной надеждой, о которой они уже почти забыли.

— Ты уверен, мой князь? — спросил Богдан.

— Абсолютно, — кивнул Глеб, его руки слегка дрожали, когда он открывал дверцу клетки. — Я сам дарил ему эту пару. Они знают лишь одну дорогу — от их крепости сюда.

С лапки птицы свисал крохотный свиток. Морозов осторожно снял его.

— Печать… печать Всеволода, — прошептал он, и его голос дрогнул. — Подлинная.

Все в зале замерли, затаив дыхание. Глеб сломал сургуч и развернул пергамент. Он читал молча, и с каждой строчкой его мрачное лицо светлело, глаза расширялись от изумления, а на губах начала появляться дикая, хищная улыбка.

— Отец, что там? — не выдержал Игорь.

— Победа, — выдохнул Глеб. — Слушайте!

И он начал читать вслух, и его голос, до этого глухой, теперь звенел от торжества.

— «Дела идут превосходно. Старый сокол окончательно ослаб… Лекари говорят о скорой кончине».

Капитаны ахнули. Смерть Святозара меняла все.

— «Пришлось убрать Демьяна. Дурак начал подозревать неладное… Свалили на внезапную болезнь сердца…»

— Демьян мертв? — пробормотал Богдан. — Но он же…

— Всеволод не рискует, — отрезал Глеб. — Он убрал слабое звено. Мудро!

Он продолжил чтение, и каждое слово было как глоток ледяной воды для умирающего от жажды.

— «Ярослав сломлен горем… Дружина без четкого командования… Половина воинов слегла с какой-то лихорадкой…»

— Хворь в крепости⁈ — воскликнул один из капитанов. — Боги с нами!

— «Ворота восточной стены будут открыты в ночь на новолуние…»

Глеб остановился и обвел своих людей торжествующим взглядом.

— Ну? Что теперь скажете, волки?

— Невероятно… — прошептал Богдан. — Это подарок судьбы.

— Князь при смерти, наследник раздавлен, войско больное, — перечислил другой капитан, и его глаза горели азартом. — А ворота будут открыты!

Игорь вскочил со своего места, впервые за долгое время в его глазах появился огонь. — Отец! Мы можем все вернуть! Смыть позор!

— Да, — кивнул Глеб. — Удача любит смелых.

Но тут подал голос старый советник Всеслав, седой, как лунь, человек, служивший еще отцу Глеба.

— Мой князь, — сказал он тихо, и все обернулись к нему. — Простите стариковскую осторожность.

— Говори, Всеслав.

— Не кажется ли вам, что удача слишком уж… щедра? — осторожно произнес старик. — Мы проиграли все, что могли. Остались одни и тут, словно по мановению богов, все наши враги слабеют, а двери в их крепость распахиваются.

— Ты думаешь, это ловушка? — нахмурился Глеб.

— Я думаю, что загнанный в угол зверь становится вдвое опаснее, — ответил Всеслав. — Что, если они знают о Всеволоде? Что, если это приманка, чтобы выманить нас из нашего логова и уничтожить окончательно? Посмотрите, все слишком гладко. Словно кто-то специально расчищает нам дорогу.

Глеб снова взял письмо в руки, вчитываясь в строки, словно пытаясь найти в них подвох.

— Но здесь есть детали, которые мог знать только Всеволод. Вот… упоминание о моем старом шраме. Откуда им знать об этом?

— Если волка поймали, князь, с него можно содрать шкуру, — возразил старик Всеслав, и его голос был тих, как шелест сухих листьев. — Пыткой можно вытянуть любую тайну. Всеволод крепок, но у каждого есть предел.

— Всеволод не из тех, кто ломается! — рыкнул Глеб, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

— У каждого есть то, чем он дорожит больше собственной жизни, князь, — мягко, но настойчиво произнес советник. — Семья. Дети. Даже самый стойкий дуб рухнет, если подрубить его корни.

Морозов долго молчал, перечитывая письмо. Сомнения, посеянные стариком, ядовитым плющом оплетали его душу, но отчаянное желание реванша было сильнее.

— Даже если это ловушка, — сказал он наконец, и его голос стал глухим и твердым, — у нас нет выбора. Что нам остается? Сидеть здесь и ждать, пока они придут за нашими головами? Я так не умею.

— Но князь…

— Хватит! — рявкнул Глеб, ударив ладонью по столу. — Решено! Готовьтесь к бою. Род Морозовых либо вернет себе честь, либо с честью погибнет под стенами их проклятой крепости. Но мы не будем сидеть здесь, как крысы в норе!

Он отошел к окну, держа в руках письмо. За стеклом медленно кружились первые редкие снежинки.

— Всеслав, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты служил моему отцу. Что бы он сделал? Только честно.

Старый советник тяжело вздохнул.

— Ваш отец, мой князь, умел считать. Он бы взвесил все до последнего зернышка.

— И что бы решил⁈

— Не знаю, но он часто говорил: «Лучше быть живым псом, чем мертвым львом».

Глеб резко обернулся, его глаза сверкнули.

— Ты предлагаешь мне стать псом⁈ Поджать хвост и ждать, пока хозяин кинет мне кость⁈

— Я предлагаю подумать о роде! — голос старика окреп. — О женщинах и детях! О тех, кто останется после нас! Честь можно восстановить, князь. Мертвым же она ни к чему.

— О каком будущем ты говоришь⁈ — зло рассмеялся Морозов. — Боровичи нас предали. Соседи смотрят на нас, как на прокаженных. Мои собственные воины боятся колдовства и готовы разбежаться! Какое будущее у рода, который не может защитить свою честь⁈

Он подошел к столу и ткнул пальцем в карту.

— Посмотри! Их крепость — это ключ ко всему. Торговые пути, богатые земли… Если мы возьмем ее…

— Если, мой князь. Если.

— Да, если! — взорвался Морозов. — А разве мой отец не рисковал⁈ Разве он сидел за печкой, когда другие ковали себе славу⁈

Он обернулся к капитанам.

— Богдан! Сколько у нас мечей, готовых к бою?

— Около ста пятидесяти, князь, — ответил капитан. — Не считая тех, кого нужно оставить для охраны усадьбы.

— Этого мало для штурма, — заметил Всеслав. — У Соколовых почти две сотни воинов за крепкими стенами.

— Но по письму, половина из них еле на ногах стоит от хвори! А ворота будут открыты! — возразил Глеб.

— А если письмо — ложь⁈

— Тогда мы умрем! — просто ответил Морозов. — Но умрем как волки, в бою, а не как овцы, которых режут в хлеву!

Игорь, до этого молчавший, подошел к отцу.

— Отец, я с тобой. Лучше рискнуть, чем медленно гнить здесь от бездействия и позора.

— Ты еще не знаешь настоящей цены поражения, мальчик, — печально сказал Всеслав.

— Знаю! — вспылил юноша. — Я был там! Я чувствовал сталь его клинка! И что теперь? Сидеть и ждать, пока они придут, чтобы закончить начатое?

— Они могут и не прийти…

— Придут! — мрачно отрезал Глеб. — Соколовы не прощают. Рано или поздно они придут за нами. А это, — он потряс письмом, — наш единственный шанс нанести удар первым.

Он снова посмотрел на пергамент.

— Детали… детали не лгут. Упоминание о болезни, смерть Демьяна… Всеволод знает, как я мыслю. Он дает мне именно то, чего я жду.

— Но шрам, князь, — не сдавался Всеслав. — Пыткой можно вытянуть любую тайну…

— Всеволод не из тех, кто сдается! — отрезал Глеб.

Капитан Богдан откашлялся.

— Мой князь, а что, если… пойти на хитрость? Взять не всех людей, а две трети? Если это ловушка, мы потеряем меньше…

— Нет! — покачал головой Морозов. — Или все, или ничего. Если мы бьем, то бьем всем кулаком. Половинчатые меры — удел трусов!

Он подошел к потемневшему от времени портрету своего отца на стене.

— Он захватывал города. Он расширял наши земли. А я? Я позволил втоптать наше имя в грязь?

— Князь, — тихо сказал Всеслав, — ваш отец был мудр. Он знал, когда нужно нападать, а когда — отступать.

— Отступать некуда! — взревел Глеб. — За спиной — только могила!

Он резко повернулся к капитанам, и его глаза горели безумной решимостью.

— Решение принято. Собирайте всех, кто может держать оружие. Через десять дней мы выступаем.

— Князь, — попытался возразить Всеслав, — может, хотя бы разведку?

— Времени нет! — отмахнулся Морозов. — Всеволод пишет — новолуние. Значит, новолуние. Мы упустим момент!

— Но…

— Хватит! — рявкнул Глеб так, что зазвенели кубки. — Я здесь князь! И я принимаю решения! Кто не согласен — может остаться здесь и ждать, пока Соколовы придут за его шкурой!

Наступило тяжелое молчание. Все понимали — спорить бесполезно.

— Богдан, — уже спокойнее сказал Морозов. — Начинай подготовку. Оружие, припасы, кони. Через неделю мы должны быть готовы.

— Слушаюсь, мой князь.

— Игорь. Ты едешь со мной. Пришло время доказать, что в твоих жилах течет кровь Морозовых.

— Конечно, отец! — ответил юноша, и его глаза горели надеждой на искупление.

— А остальные… — Глеб обвел взглядом присутствующих, — готовьтесь к последней битве. Либо мы возвращаемся победителями, либо не возвращаемся вовсе.

Когда все разошлись, и гул голосов затих, в зале остались только Глеб и старый Всеслав. Снаружи, за высоким окном, беззвучно падал снег.

— Князь, — тихо сказал советник, и его голос, обычно ровный, прозвучал устало. — Я помню, как ваш отец стоял у этого же окна перед походом на кочевников. Он тоже был готов рискнуть всем.

Глеб не обернулся.

— И он победил.

— Победил, — согласился старик. — Но он оставил меня здесь, с третью дружины. На всякий случай. Он никогда не ставил на кон весь род.

Глеб резко повернулся, и в его глазах блеснула боль.

— Что ты предлагаешь, Всеслав? Оставить здесь горстку воинов, чтобы они смотрели, как я веду остальных в бой? Чтобы они потом рассказывали своим детям, как Глеб Морозов проиграл войну и спрятался за спинами своих людей, надеясь отсидеться? Нет.

Он подошел к столу и с силой оперся на него.

— Мы идем все. Вместе. И либо возвращаемся с головой Святозара на копье, либо не возвращается никто.

— Но род…

— Что род⁈ — взорвался Глеб. — Что останется от нашего рода, если мы примем этот позор⁈ Жалкая тень былого величия? Имя, над которым будут потешаться на каждом пиру? Я не оставлю своим внукам такое наследие!

Всеслав тяжело вздохнул. Он видел эту упрямую, самоубийственную гордость и в отце Глеба, и в его деде. Это была кровь Морозовых.

— Я так и думал, — сказал он тихо. — Ваш отец тоже никогда не слушал советов, когда в нем говорила кровь.

Он помолчал, а затем добавил: — Мой походный мешок будет готов к утру. Я слишком стар, чтобы искать нового господина.

Глеб подошел и положил тяжелую руку на плечо старика.

— Спасибо, старый друг. Значит, решено. Через десять дней род Морозовых либо возродится из пепла, либо сгорит в нем дотла.

За окном продолжал падать снег, словно природа оплакивала заранее обреченных на гибель людей.