Шанс, в котором нет правил [черновик]

Глава 6. Оксана в вишнях

Закончив отчет, Цумэ вытянулся на стуле, до предела отжав спинку, и закинул ноги на стол. Слава Богу не на ту его часть, где компьютер.

— Oh, such a perfect day! — пропел он. — I gonna spend it with you-u-u!

Эней, не поворачиваясь в его сторону, вынул из принтера первый горячий лист.

— Это я к тому, что можно выпить по поводу, — уточнил Цумэ.

— Ты лучше скажи — когда научишься пробелы после знаков препинания ставить?

— Хочешь машинописного стандарта — найми секретаршу. Так как все-таки начет выпить?

— Сдадимся — и выпьем, — Эней складывал листы распечатки в аккуратную стопку. — Флешку с аудиофайлами подай.

Клиент — не кто-нибудь, а директор и собственник пивоваренного завод «Нева» — назначил встречу не в офисе, а на самом заводе. Из соображений секретности.

Потому что дело было ну очень деликатное, можно сказать — семейное: проворовался главный бухгалтер, проворовался круто, залез даже в основные фонды. Андрей с сыном Коржа, нового хозяина агентства, летали за ним аж в Афины. Путем долгих душеспасительных бесед удалось убедить грешника слить ворованное и еще не проеденное, не пропитое и не проигранное обратно на счет завода — после чего душу отпустили на покаяние. Директор требовал голову на блюде, но Эней объяснил ему, что «Лунный свет» такими делами не занимается. Теперь был последний этап — сдача отчетов и получение второй половины суммы, плюс оплата расходов. Это заняло с дорогой все три часа: характер у клиента был скверный, он сверял с документами каждую статью расходов и под конец снова пожаловался, что ему не принесли голову на блюде и попытался вычесть десять процентов. Эней спокойно поинтересовался — можно ли ему в таком случае получить эти десять процентов с акционеров завода. Клиент приувял и выплатил все до копейки. Те, кто рекомендовал ему обратиться в агентство «Лунный свет», предупреждали, что эти парни не шутят — и, глядя в прозрачные глаза миди-Терминатора, он решил, что десять процентов действительно не стоят ссоры.

Так вот, как раз в самой середине этого тяжелого разговора позвонил из Москвы Антон.

— Я занят, — сказал Андрей в трубку, узнав мелодию звонка, но Антон быстро выдал ему что-то такое, от чего у Андрея губы сошлись в нитку — на мгновение; потом он кивнул: — Спасибо, я перезвоню, — и продолжал додавливать клиента.

Выйдя на улицу, он посадил Цумэ за руль, набрал номер Антона и, сказав в трубку:

— Излагай, — включил громкую связь, чтобы не пришлось пересказывать разговор.

— Оксану бросил муж.

Оксана — сестра Энея, сообразил Игорь.

— Как бросил? Вот так, за один день, и бросил?

— Откуда я знаю. Она неделю не обновляла свой сетевой дневник. А сегодня запись гражданского состояния изменилась. Теперь она не Оксана Титова, а снова Оксана Витер.

— Это все ерунда. Он ее из-под иммунитета вывел?

— Сейчас проверю, — Антон отключился.

Перезвонил, когда они уже въезжали в город.

— Титов вывел ее из-под иммунитета. Полностью — и своего, и воспитательского. Отобрал сына, понимаешь?

— С-сука. Антон, закажи по Сети билет на московский монорельс и на Южную Стрелу, на ближайший рейс.

— Два билета, — вставил Цумэ. А на недоуменный взгляд Андрея пояснил:

— Сдается мне, кто-то должен будет тебя держать, пока ты читаешь господину Титову лекцию по моральному богословию.

Когда закончился хлеб, в магазин она не пошла и в доставку не позвонила. Отключила коммы и дверной звонок. Не подходила к терминалу. Не подходила никуда. Нужно было совершать еще какие-то усилия, чтобы питать свое тело и избавляться от продуктов метаболизма, но отказ от первого решал проблемы со вторым — вот только снотворное требовалось чем-то запивать. Но на это годилась и просто кипяченая вода. Оксана пила бы и воду из-под крана, но у сырой был почему-то тяжелый металлический привкус, который при кипячении пропадал. Кипятить — лишнее действие, но если этого не делать, металл не оставлял даже во сне.

Она не собиралась кончать с собой. Просто это время нужно было как-то пережить. Лучше всего — проспать. Вот она проснется — говорила себе каждый раз, укладываясь на диван — и все будет хорошо. Страшный сон закончится, Витя вернется, и можно будет не спрашивать себя без конца — «за что?»

Сквозь сон ей казалось, что кто-то стучит в двери. Ах, да, звонок же отключен. Но у единственного человека, чей приход важен, должен быть ключ…

…Когда она опять открыла глаза, у дивана сидел, вглядываясь в ее лицо, совершенно незнакомый парень — чернявый, длиннолицый, весь из острых углов. С кухни доносился запах кофе и омлета.

— Вы кто? — снотворное еще не отпустило, и Оксана совершенно не испугалась. Тем более что парень прямо-таки излучал спокойствие.

— Георгий, — представился он. — Вы извините, что мы без спроса — но мы стучались, и никто не открывал, а соседи говорят, что вы никуда не выходили, вот Андрей и запаниковал слегка… Короче, мы взломали замок.

— Вы из социальной службы?

— Нет, я просто друг вашего… Андрей, да иди же ты сюда, чего я тут за тебя расписываюсь!

В комнату спиной вперед, катя за собой тележку с кофейником и дымящимися тарелками, вошел еще один парень, пониже ростом. Темные волосы стрижены очень коротко, под просторным черным свитером что-то топорщится. Развернув тележку к Оксаниному дивану, он оттеснил друга и завладел рукой женщины.

— Оксана, ты меня узнаешь?

Нет, подумала она. Нет, не может быть…

— Ан… дрейка?

Он кивнул, и тут она разрыдалась в очередной раз. Наверное, чудеса бывают — после всего этого должно же было случиться хоть что-то хорошее!

С третьей чашки кофе Оксана уже смогла соображать нормально и говорить предложениями, а не междометиями. Впрочем, Андрей и по междометиям легко разобрался в ее рассказе, он знал почти все. «Я же детектив».

Кухня нуждалась в косметическом ремонте, мебель в ней была собрана с бору по сосенке, аппаратура тоже.

— Наш стол, — Андрей приласкал ладонью изрезанную столешницу, которую помнил с тех пор, как заходил под нее пешком.

— Вы извините… такой бардак, — Оксану снова передернуло. — Витя был прав, со мной невозможно жить…

Андрей огляделся, пожал плечами. Этого Витю стоило бы свозить на экскурсию в их питерскую квартиру, где обретаются трое — теперь уже двое — холостяков… То есть там тоже чисто, никто на пол не плюет… но найти вещь, которая лежит на своем месте, бывает нелегко. Если не считать оружия, конечно. Оружие они всегда содержали в идеальном порядке. Нет, в его комнате и в «темной», где стоит большой сервер и где они проводят совещания, более-менее прибрано. Зато у Кости явно жил «непарный носкоед», а у Цумэ лепестки памяти валяются повсюду вперемежку с одеждой…

Ну вот, она опять плачет. Судя по опухшему лицу, плакала все время, пока не спала. Господи, твоя воля, до чего же можно довести человека… Подскажи тогда хоть, что делать. Врача-то мы ей найдем, но ее же еще довезти…

В животе снова засвербело — червячок, заморенный было горячим кофе, воскрес. Но в холодильнике было пусто — последние яйца они только что подъели. Видимо, о том же подумал и Игорь, непринужденно спросивший:

— Оксана, а какой вы знаете неподалеку приличный трактир?

Сестра вытерла нос и глаза кухонным полотенцем, виновато улыбнулась, пожав плечами.

— Есть «Океан», там мы с подругой гуляли ее день рождения… Но это было давно, я не помню, какие там цены. А больше я нигде не была. Витя не любит ресторанов… — и снова ее развезло. Игорь и Андрей переглянулись через ее затылок. За то время, что они потратили на рекогносцировку, удалось выяснить, что в «Бартоломео», одном из самых старых и дорогих ресторанов города, Титов мелькал достаточно часто, чтобы его там узнавали. За последний месяц — дважды, причем с одной и той же женщиной, Кныш Марьяной, его субботней партнершей по теннису. Обычно — в конце рабочего дня; Кныш была исполнительным директором в большой сети магазинов «Пико», Титов — региональным менеджером «Кометы», так что визиты могли оказаться и деловыми, на более тщательное расследование не хватило времени… «Витя не любит ресторанов»? Может быть, и не любит, может быть, для него, топ-менеждера в стране, где дела традиционно решаются за рюмкой чая, это «станки, станки, станки»… Но даже с подругой Оксана ходила в ее, а не в свой день рождения.

«Сволота», — сказал одними губами Игорь.

Ладно, это все лирика. Даже если не Кныш, то какая-то женщина там есть, иначе зачем выводить из-под иммунитета бывшую жену?

— «Океан» так «Океан», — кивнул Андрей. — Доставай свою самую красивую упаковку.

С упаковкой вышел прокол — она оказалась вечерним платьем, темным, облегающим. Все валуны и наплывы разом оказались на виду.

— Мужчины топят горе в бутылке, женщины — в кастрюле, — Оксана улыбнулась и развела руками. — Ну, в бутылке иногда тоже. Это все в основном пиво и китайские куриные крылышки.

Опять, опять эта виноватая интонация! Да сколько можно!

— Пиво и китайские куриные крылышки! Класс! — Игорь потер их в этаком смачном предвкушении. — Может, поедем лучше в какую-нибудь китайскую кормушку, а?

Нет, не сволота, а черт его знает что такое. Дело ведь было не в полноте… это Андрей у нас слепой. Ей такое вообще не идет и никогда не шло. Это ж покрой на кого-то, у кого рост сантиметров на десять побольше, а бюста и вовсе нет…

Игорь решительно покачал головой — и Оксана снова нырнула в гардеробную.

— Я ведь не совсем тупая, — оттуда ее голос доносился глухо, не понять было, плачет она снова или нет, — между нами еще два года назад что-то произошло. Я никак не могу понять, что. Просто как-то… стало не о чем вместе… Я долго пыталась жить его интересами. Честно пыталась. Но у меня как-то не выходило…

В конце концов остановились на брючном костюмчике псевдокитайского покроя. В меру приталенном — показать, что талия таки есть — и умно прикрывающим все стратегически проигрышные места. Правда, этот костюмчик немного не шел к очень европейскому лицу Оксаны… А может, Эней просто ни черта не понимал в моде. Но, сколько он себя помнил, Оксана носила лишь то, что ей нравилось. Или… Титов изменил и это?

Ее куртка была дешевой, из магазина готового платья, и совершенно не годилась даже для питерской осени. Купить пальто, отчеркнул Эней в мысленной записной книжке. Красивое и дорогое.

Он уже принял решение — увезти ее отсюда. Оставалось только как следует оценить и взвесить — с сыном или без. Несомненно, здесь мальчику будет безопаснее. Оксану нужно было вытаскивать в любом случае, в Питере он хотя бы сможет ее защитить. Это с одной стороны. С другой — чем больше он узнавал о господине Титове, тем меньше господин Титов ему нравился. Издалека он производил впечатление надежного и сильного человека. К таким выводам Андрей пришел, когда, обосновавшись в Питере, попытался прояснить картину с сестрой и решить, стоит ли ее прикрывать. Тогда он решил, что не стоит — она была в лучшем положении, чем он сам, криминальное родство то ли не вычислили, то ли оно ничем не сказалось, и даже по сибирским людоедским законам ее нельзя было тронуть: она считалась теперь членом благонадежной семьи мужа и была в такой же безопасности, как и респектабельные родители Цумэ, числящие сына в покойниках. Трудней было с родичами Кена, вологодскими фермерами — но пока Кен находился на легальном положении, им грозила опасность не большая, чем среднестатистическому гражданину Федеративной России.

А вот Оксане, вышвырнутой из-под мужнего иммунитета — большая, даже если депрессию не считать. Потому что ее А-индекс за время замужества не изменился. А образ мужа-каменной-стены, сложившийся по виртуальным наблюдениям, распадался на кирпичи. Причем Оксана явно обманулась точно в ту же сторону, только хуже. Кажется, этому человеку важна была не она — то есть на каком-то этапе, может быть, и она, но потом он перестал служить реальной семье и начал — Идеалу Семейного Очага. А Оксана в этот идеал не вписалась. Об этом говорило — да нет, кричало — все, что он видел в доме.

По всем стенам были развешаны семейные фотографии — но, начиная с фото трехлетней давности (Андрей определил по возрасту ребенка, Саши, своего племянника) Оксана исчезла с них. Ребенка Виктор снимал любовно. Наверное, он был хорошим отцом — в соответствии со своим собственным Идеалом Семейного Очага. Андрей знал престижную гимназию, где учился Саша, подъезжал к этому псевдоготическому зданию конца ХХ века. От дома Оксаны — час езды на метро и трамвае, от новой квартиры Виктора — десять минут подъема по «Тёщину языку». Это значило, что, выбирая гимназию, Виктор просто не принял жену в расчет. Она не входила в список значимых для него факторов. И, похоже, сама соглашалась с этим.

«Черт, да как он посмел? Как он посмел?»

Спокойно, очень спокойно. Тебя радует то, что ты нашел ее не изменившейся — ну, разве что снаружи. А ему могло хотеться другого. Судя по всему — и хотелось. Он-то изменился.

Эней вспомнил Виктора таким, каким знал в детстве — немногословным, твердо знающим, чего хочет от жизни… В отличие от многих других парочек, проводящих годы в состоянии «мы встречаемся», Титов и Оксана были намерены пожениться, и даже срок назначили — когда Титов сдаст на бакалавра. Подростку Андрею этот тип казался сухим и заносчивым — но это могла быть и подростковая ревность…

А вот Оксане, особенно после того, что случилось…

— А что было там? — пустые гвоздики, темные пятна на обоях, вернее не пятна, просто обои не успели выцвести.

— Горы. Виктор очень любил снимать в горах. Месяц назад я спросила, где эти фотографии — он сказал, что отвез их в офис… — в голосе снова послышались мокрые нотки. — А на самом деле в новую квартиру…

— Понятно, — Андрей захлопнул дверь дома, отрезая эту проблему. Оксана задержалась запереть ее — ну да, конечно, в доме жил ребенок — а он спустился к машине и сел за руль.

— Увозим? — спросил Игорь.

— Ты против?

— За. Хуже точно не будет. Только что с сыном? Я бы такому человеку щенка воспитывать не доверил — не то что.

— Будем посмотреть, — Андрей умолк и улыбнулся в зеркало сестре, садящейся рядом с Цумэ на заднее сиденье.

«Океан» оказался ничего себе ресторанчиком. Не то, что выбрал бы сам Андрей — но как раз такое заведение, где хорошие подруги могли отпраздновать день рождения. Заказали на всех сковородку мяса по-французски и бутылку саперави. Музыка была, конечно, из категории «застрелиться» — Андрей поначалу даже решил, что с водопроводом не все в порядке — но играла достаточно тихо, чтобы не мешать им троим, и достаточно громко, чтобы перекрывать чужие разговоры.

Он не хотел говорить о главном раньше, чем через два бокала, чтобы Оксана могла выслушать эту новость спокойно. Просто выслушать — а потом, как говорят немцы, переспать с ней и назавтра принять решение. А пока что они с удовольствием болтали о ерунде. Точнее, болтали Оксана и Игорь, а Андрей сидел и считал варианты.

— …Оксана в вишнях, — услышал он хвост какой-то истории. А, это любимая байка Кена, как поселяне иной раз коверкают богослужебные тексты. Осанна в вышних — Оксана в вишнях…

— Так и поют? — сестра засмеялась.

— Так и поют, — Игорю удалось ее рассмешить. Браво, Цумэ.

Сам Эней цедил свое вино понемногу — за рулем — и приступил к делу, когда у Оксаны пошла на убыль вторая половина бокала.

— Как ты посмотришь на перемену климата?

— ???

— Уехать с нами.

— А Саша? — опустила глаза. — Он очень любит отца.

— А отец — его, это слепому видно, — добавил Игорь. — Только знаете что, Оксана, я не думаю, что парня должен воспитывать такой… ну, не очень хороший человек.

— Нет, — Оксана помотала головой. — Витя очень хороший человек. Он просто придерживается не очень хороших принципов, но тут я его упрекнуть не могу, потому что хотя у меня другие принципы, придерживаться их я не в силах… Вы меня совсем мало знаете, Игорь. Я ведь тоже была холодной… равнодушной. По крайней мере, внешне… Мне так хотелось, чтобы он однажды выдернул меня из-за компьютера: иди сюда, ты мне нужна. Я доставала его, нарочно доставала.

— Мы сейчас не об этом, — вмешался Андрей, увидев, что Игорь уже открыл рот. — Оксана, ты уезжаешь отсюда в любом случае. Это не обсуждается. У тебя больше нет иммунитета, а я слишком далеко, чтобы тебя защитить.

— Я не лучше других, — пожала плечами Оксана. — Почему именно меня?

Андрей дробно стукнул пальцами по столу.

— Поправка. Я не обещаю и не гарантирую тебе безопасности. Мы сами под топором. Я обещаю и гарантирую только одно: что я тебя не брошу.

Сестра покачала головой.

— Андрейка, ты стал таким взрослым…

— Решать надо быстро. Мы или берем Сашу с собой, или оставляем отцу, но любое решение необратимо. Если он останется с отцом, ты его больше никогда не увидишь. Если с тобой — его больше никогда не увидит Титов.

— Я плохая мать…

— Хватит. Мы уже наслушались с головой о том, какая ты плохая мать, плохая жена, и плохая хозяйка. Но тогда и наша мама была плохой женой, потому что наш дом на операционную не слишком походил, да и она на моб-звезду — тоже. Ты уж сама думай, какой она была матерью. Оксана, соберись. Я тебе предлагаю решить твою судьбу. Не сейчас, но уже завтра.

— Но мы же решаем и Сашину судьбу…

— Да. А теперь послушай, что увидел я, когда приехал. Увидел я следующее. Года так три назад твой благоверный вообще забыл о том, что ты существуешь на свете. Ты исчезла со всех фотографий. У тебя нет ни машины, ни приличного пальто, ни новых туфель. Зато у него — новая квартира в престижном доме.

— Но он оставил мне дом… А ведь мог бы подать на раздел имущества.

— А мог бы и ножичком, — проворчал Цумэ. — Оченно благородный человек. Андрей, ты много знаешь топ-менеджерих, которые за два года один раз бывали в ресторанах, и то с подругами? Я в первый раз такую вижу. Оксана, да проснитесь вы наконец. Может быть, раньше он был славным парнем, но…

— Погоди, Игорь. Завтра с ним поговорим. Но, в общем, я склоняюсь к тому же мнению. Без Саши тебе будет очень плохо. Тебе и так плохо.

— Он не захочет уехать от папы навсегда.

— Придется его обмануть.

Оксана снова взяла брата за руку и потрясенно повторила:

— Ты так вырос, Андрейка… Ты сейчас старше меня.

Он покачал головой:

— Я просто всякого видел побольше. И знаю, как оно бывает. Тебя депрессия в гроб загонит, если ты оставишь Сашку здесь.

— Если мы увезем его без согласия отца — это уже похищение. Это федеральный розыск, Андрей!

Игорь фыркнул в почти пустой бокал. Андрей пожал плечами.

— Я детектив. Я вас спрячу. А может, и не объявят розыска.

— Как?

— Ну ошибки в этой жизни делаешь не только ты. — Андрей достал комм и нажал на вызов. На том конце ответили, не задействуя видеосвязь. — Привет. Как наши дела?

Там что-то долго говорили, и чем дольше говорили, тем сильнее отъезжал в сторону угол андреева рта. Когда кривая улыбка стала уж совсем непристойно довольной, он сказал своему невидимому собеседнику: — Молодец. Сливай воду нам, пока.

Он захлопнул крышку комма и значительно сказал:

— Человека зачинают в грехе, и путь его — от грязных пеленок до смрадного савана. Всегда что-нибудь есть. Всегда.

Увидев этого человека вблизи, Игорь поразился тому, как он похож на Энея. Немного светлее масть, черты лица мягче, да и дежурной улыбкой Эней не злоупотребляет. А так — словно из-под руки одного резчика вышли: небольшие и худощавые, компактные такие, и при том — уверенные, твердые в интонациях и в движениях. И в следующий миг он сообразил, что Эней, скорее всего, очень похож на отца.

— Добрый день, господин Карастоянов.

Игорь проигнорировал протянутую руку. Главным образом — чтобы Титов не узнал о нем больше, чем нужно. Он ответил поклоном, и его обдало запахом хорошего парфюма. Не модного — все модные запахи он знал — но очень подходящего этому кабинету, этому столу со стеклянной крышкой, изогнутой как запятая, и дивану напротив, изогнутому в соответствии с изгибами стола — тормоз, это же инь-янь. Дизайн такой. Небось, интерьер заделан по всем фэн-шуйским стандартам. Во всяком случае, взгляд нигде не натыкался на острый угол. Ему доводилось бывать в офисах, куда более внушительно обставленных — но в офисах, сильнее располагающих к владельцу — никогда.

Титов выстраивал мир вокруг себя обстоятельно и со вкусом.

— Детективное агентство «Лунный свет», Петербург — я удивлен, если честно, — продолжал Энеев бывший свояк.

— Мы представляем интересы вашей жены, — сказал Игорь.

Титов слегка приподнял бровь.

— Откуда у нее деньги на детективов из Питера?

— Мы взялись за эту работу, — а остальное никого не касается.

— Вы зря за нее взялись. Оксана обещала вам какой-то процент от того, что получит с меня через суд? Процент от нуля — нуль.

— Ей не нужны деньги. Ей нужен ребенок.

Титов встал, развернулся к столу — другому, рабочему — и снял с него папку-сегрегатор. Отстегнул один из файликов. Когда он вернулся и положил документ из файлика на «янь», он еще больше походил на Энея — в боевом режиме. Даже аурой. Он сейчас почти так же пропал с «экрана радара».

— Мы подписали соглашение, по которому Саша будет жить у нее и у меня равный промежуток времени, а я обязуюсь выплатить ей в течение трех лет тридцать тысяч евро. Фактически, она мне его продала. Что вы думаете о человеке, который торгует своими детьми?

— Я думаю, что вы выдрали это соглашение у женщины, которая раздавлена депрессией и не способна защищать свои интересы. И что вы не выполняете его условий.

— Саша не хочет к ней ехать, а я не могу его заставлять.

— Конечно, он не хочет ехать. Какой ребенок захочет ехать к женщине, у которой глаза не высыхают, а в доме как будто Чингисхан стоял постоем.

— Незачем было доводить дом до такого состояния. Если Оксана немножко займется собой, приведет в порядок квартиру и научится, наконец, общаться с сыном, а не с сетевыми друзьями — это принесет ей гораздо больше пользы, чем дурацкие розыгрыши вроде того, что вы устроили. Так ей и передайте. Разговор окончен, господин Карастоянов или как вас там. Прощайте.

— Я поеду не к ней, — Игорь и не подумал отрывать зад от «инь», хотя Титов, вставая, ясно дал понять, что пора бы ему это сделать. — Я поеду на Гончара, 3.

На Гончара, 3 находилась налоговая полиция.

— Интересно, что вы туда понесете, — хмыкнул Титов. — У меня все в порядке.

— У вас-то да, — Игорь достал и активировал свою планшетку, вывел на экран то, что нарыл вчера Антон и потянул Титову. — А вот у неизвестной вам Марьяны Владимировны Кныш — нет.

Титов почти не изменился в лице — только губы чуть дернулись — но вот кровообращением управлять он не умел, и скулы покраснели. А уж какая радуга взметнулась вокруг — жаль, что это зрелище недоступно человеческому глазу… Взметнулась, однако, и погасла. Так часто бывает у людей, которые много работают со старшими. Но у Титова-то оно откуда?

— Весь расчет, — сказал Игорь, слово в слово передавая то, что вчера объяснил Енот, — строится на том, что в городе и области можно зарегистрировать разные фирмы с очень похожими названиями и регистрационными номерами. Например, «Пико-энтерпрайз» и «Пико-интертрейд». А еще — на том, что налоговики разных районов не пересекаются между собой. Зачем им, у каждого своей головной боли полно. И бухгалтеры «Кометы» не обращают внимания на то, что проплата из «Пико» поступает с двух разных счетов, да и с чего бы, главное, чтобы деньги приходили вовремя. А в бухгалтерии подставной фирмы тоже все шито-крыто: туда время от времени поступает товар, который они перепродают фактически по себестоимости. И потом этот товар испаряется. Исчезает неизвестно куда. Таким образом, в универсамы «Пико» ежемесячно поступает несколько траков неучтенного товара. Сеть большая, слить через нее несколько траков — это тьфу. Конечно, капитальная налоговая проверка выявит этот товар на складах, когда я намекну им там поискать. И к Марьяне Кныш возникнут вопросы. Они возникнут и к вам, но вы-то можете отбояриться тем, что ваши бухгалтеры не обязаны следить, с какого именно «Пико» идут деньги. Вам не впервой подставлять женщин, с которыми вы спали.

Последняя фраза была сказана уже от себя. Не удержался.

Титов очень медленно и осторожно положил планшетку на «янь» и, дважды глубоко вдохнув и выдохнув, сказал тихо и неестественно спокойно:

— Я. Никого. И никогда. Не подставлял.

Он даже злится как Эней, — с горечью подумал Игорь. Бедная Оксана, неудивительно, что она его приняла за чистую монету. Она-то не эмпат. Она-то не замечает, что Эней, при всей своей внешней холодности, внутри — как домна. Вулкан с хорошим самоконтролем. А этот…

— По-моему, — сказал он, вешая планшетку обратно на пояс и отключая, — обещать женщине верность, а потом бросить ее вот так — без объяснений, без попытки разобраться, без того, чтобы помочь ей хотя бы устроить свою жизнь заново — это именно что подставить.

— Вы пришли сюда читать мне мораль? Или все-таки шантажировать меня? От своего имени или от имени Оксаны?

— Я пришел получить от вас документированный отказ от отцовских прав на Александра.

— Это невозможно.

— Тогда я иду в налоговую. Спорим, что дама не станет жертвовать собой ради вас и расскажет, как вы пилили прибыль? Или не рискнете? Оксана получит все права на сына. Так или иначе. По доброй воле или через суд.

— Послушайте, — сказал Титов. — Послушайте… Я сначала думал, что вы — обычный шантажист, а теперь подозреваю, что вы — один из ее странных друзей по переписке. Я не знаю, что она там наплела вам, и думаю, что вам ее жаль. Но поймите и меня тоже. Всё, что я делал — я делал не для себя, а для них с Сашей. Я действительно любил ее — и мне было больно видеть, как мало в ее глазах стоят мои усилия. Она привыкла жить в сарае, и способна превратить в сарай любой дом. Это не ее вина — просто ее воспитали так, что комфорт ничего не значит, главное — был бы рядом любимый… Ну а меня воспитали иначе. Я думал, что мы сможем приспособиться… Притереться друг к другу… но ей было все равно. Она могла ходить как лахудра, в каких-то ужасных джинсах, в моих рубашках… перестала пользоваться косметикой, следить за собой — зачем? Ведь любящий муж и так будет с ней, правда? Как она вела себя на корпоративных вечеринках — вы себе не представляете. Могла похвастаться, что на ней платье из секонд-хэнда. Могла рассказать непристойный анекдот. Могла, когда ее представляют одному из крупнейших акционеров, отвернуться и убежать — она, видите ли, не переносит старших. Конечно, я любил ее — иначе как бы я терпел так долго. Но любому терпению приходит конец.

Во время всего этого прочувствованного монолога Игорь вертел на пальце кольцо-розарий, читая «Радуйся, Мария», и потому, когда Титов закончил, смог спокойно сказать:

— Я вот смотрю на вас, Виктор Алексеевич… внимательно смотрю. Ищу признаки ангельского чина. И не нахожу почему-то.

— Не сомневаюсь, что меня тоже есть в чем обвинить. Я же не говорю, что я безгрешен — я говорю, что мы очень разные люди. Настолько разные, что не можем быть вместе. Неужели это так трудно понять?

— Трудно, — кивнул Игорь. — Все люди разные. И никто не может быть вместе, если не вложит в это себя целиком.

— Мои душевные силы просто кончились. Я хотел построить счастливую семью, красивый дом. Оксана не дала мне это сделать. Теперь я хочу попробовать без нее. А вы лишаете меня шанса.

— А ей вы дали? Вы сказали ей: слушай, у нас что-то не то творится, давай разберемся и попробуем починить? Виктор Алексеич, я бы вам посочувствовал, может, даже прослезился бы, если бы не знал, что вы начали устраивать этот свой комфортный быт втихаря, ни слова ей не сказав, даже не дав ей времени встать на ноги. Может, она и плохая жена — но самый плохой солдат лучше самого хорошего дезертира. Хотите остаться с сыном? Вот вам шанс: вы приносите ей извинения за истрепанные нервы и возобновляете ее иммунитет. А я забываю про двойную бухгалтерию «Пико». Годится?

Титов посерел.

— Это невозможно. Вы сами должны понимать, что это невозможно.

— Невозможно объять необъятное. А починить дом, пока человек жив — возможно.

— Я ни в чем не виноват, чтобы каяться. Это просто жизнь. Так сложилось. Вы же не ребенок, вы должны понимать, что так случается.

— Вы бизнесмен, — с улыбкой сказал Игорь. — Вы знаете, что за все надо платить. В том числе и за право сказать женщине — «ты мне больше не нужна». Поехали к нотариусу. Ваше счастие составит Марьяна Кныш. Вы, главное, ее не бросайте потом.

— Какая дрянь, — прошептал Титов. — Какая все-таки сука…

— Виктор Алексеич, вы меня извините, конечно, но я покорнейше прошу вас заткнуться. Оксана знать не знает, чем именно я держу вас. У нее бы руки опустились от одной мысли причинить вам боль. А вы это прекрасно знаете и этим пользуетесь. Так что надевайте пальтишко и поехали.

Титов нехорошо засмеялся.

— Она ударила мою мать. Она угрожала физической расправой мне. Я не могу доверить ей ребенка, она психически неуравновешенный человек.

Игорь кивнул. Об этом он тоже знал, это входило во вчерашнюю пьяную исповедь. Добрая бабушка сказала, что Оксане от ее сына всегда были нужны только деньги и что ребенок для нее — только инструмент дойки. Злая Оксана съездила мадам Титову по уху и кричала, что разрушит их жизнь, что прикончит, убьет Титова. И, конечно же, это она исчадие ада. Они — хорошие люди с безупречно-честными глазами.

— Ничего, мы и врача подыщем. Одевайтесь

Увидев, в конце квартала витрину магазинчика какой-то благотворительной организации, Эней сказал сестре и себе «стоп». Это не просто поход за барахлом, чтобы скоротать время. Это в целях терапевтических. Я должен заставить ее поверить, что она достойна самого лучшего. Деньги есть.

Поэтому он решительно остановил движение в сторону сэконда, взяв сестру за локоть, и переменил галс, чтобы выйти к краю поребрика. Тьфу ты — бордюра.

Привык за два года…

Им повезло: первое же голубое такси остановилось по взмаху руки.

— В «Гранд-Плазу», — сказал Эней.

Черт его знает, что ей идет. Черт знает эти их женские дела. Но в Плазе точно был «Джонсъ» и в Плазе точно был «Илли» — они как-то вели дело для питерского «Илли» и Эней знал, что в каждую смену там дежурит как минимум один дизайнер. Вряд ли здесь это по-другому.

— Андрей, ты что… — прошептала она. — Разве можно так на меня тратиться?

— А мне больше не на что, — он пожал плечами. — Я неплохо зарабатываю — и притом не женат, детей нет, личные потребности скромные…

…Не считая всяких острых и пуляющих предметов, додумал он то, что не договорил, да еще самой лучшей и новой электроники…

— И вообще, — продолжал он, — зимнее пальто — это не такая вещь, которую следует брать где попало. Мы переезжаем в город, где тактико-технические характеристики верхней одежды — вопрос принципиальный. Там зимой в пелеринке не побегаешь. Так что или сейчас на одежду или потом на медицину. Медицина дороже. Проверено.

Он достал комм и сбросил Игорю координаты. «Плазу» найти легко, в навигаторе она обозначена.

Такси пересекло Новый мост, Эней вспомнил свое знакомство с Игорем, случившееся именно здесь — и улыбнулся.

С развязки над Екатерининским оказалось не так-то просто съехать — движение стало интенсивней, чем в годы его детства. Или он редко здесь бывал? Наконец водитель подрулил ко входу в Гранд-Плаза и карточка Энея пискнула в считывателе шоферского терминала.

Этот торговый комплекс Эней выбрал не только потому что там было представлено наибольшее количество престижных бутиков, а внизу есть где посидеть с чашкой кофе и пирожным, но и потому что «Плаза» располагалась как раз посередке между нотариальной конторой, куда Игорь повез Титова, и школой, откуда они должны были забрать Сашу.

Он дважды поймал Оксану за руку, не дав нырнуть в магазины подешевле. «Илли» обнаружился справа — и туда сестру (ох, как трудно было заставить себя вспомнить это слово, от него пахло книжной пылью, пирожками с гречкой и яйцом и прочими неправильными вещами) пришлось уже затаскивать. За дверью Оксана прекратила сопротивление, осознав, что это будет выглядеть совсем глупо.

— Нам нужно зимнее пальто потеплее или шуба, — сказал Эней возникшей словно из ниоткуда продавщице-консультанту. — И демисезонное пальто или куртка. Элегантное…

— Недорогое… — пробормотала Оксана.

Эней ухватил взглядом цену на шубы из леопарда (генмод, конечно) согласился:

— Недорогое. Где-то между тысячей и тремя. Шапка, шарф — несколько. Перчатки. И обувь. На северный климат.

Озадачив таким образом обеих женщин, Эней уселся в кресло — видимо, специально приготовленное для скучающих мужчин — и без особого энтузиазма погрузился в лежащий тут же номер «Эсквайра».

— Простите, — прервала его чтение продавщица через три минуты. Рядом с продавщицей стояла Оксана в сером кашемировом манто, серой же непритязательной шапочке и таком же шарфике.

Эней сжал губы и решительно покачал головой. Столь же решительно были отвергнуты коричневое полупальто прямого кроя и темно-синяя, до черноты, дубленка — словом, все попытки Оксаны купить что-то незаметное.

Он вошел во вкус. Подбирать сестре одежду оказалось неожиданно приятно. Он еще не сказал ей самого главного и всячески уходил от ответа на вопрос, что с ним было эти десять лет и как он жил до сих пор. Оксана не особенно настаивала — так оглушила ее перемена кошмара на сказку. Так пусть же сказка продолжается. Пусть Золушка получит свое свадебное платье и хрустальные туфельки — а в полночь… то есть, в поезде, но это аккурат и будет полночь… так и быть, он все расскажет.

Четвертый выбор Оксаны больше порадовал его цветом — глубокий и в то же время чистый зеленый — но не порадовал фасоном: опять этот «кубышечный» покрой для пожилых женщин. Когда Оксана (уже несколько попривыкшая) снова скрылась в примерочной, стеклянные двери разъехались, пропуская Игоря. Игорь присел рядом, кивнул — и лицо его на мгновение сложилось в не совсем человеческую конфигурацию, по которой и трижды не эмпат понял бы, что во-первых, дело сделано, а во-вторых, все, что они хором думали о Титове — правда.

— И?

— Все подписано, но…

— Слишком легко сдался?

Игорь прикрыл глаза.

— У-гу.

Дальше обсуждать тему было невозможно — из-за занавесей снова появилась Оксана.

Игорь бешено зааплодировал. Было чему. Оксана опять выбрала темно-синий цвет, но на сей раз это был кожушок почти до пола: с серебристым поясом, такой же отделкой по рукавам и тиснением на коже. Поясок подчеркивал талию, шапочка-«боярка» и узорный тканый шарфик, накинутый поверх нее и обмотанный вокруг шеи, были очень к лицу.

— По-моему здорово, — Андрей постарался придать голосу больше твердости.

Он ни черта не понимал в моде и дизайне, но видеть сестру «боярыней» было приятно.

— Вот, — Игорь показал оба больших пальца. — А у меня хорошие новости: Титов подписал цидулю. Едем забирать ребенка, пока он не очухался.

— И что потом… — лицо Оксаны будто выцвело. — Он же не захочет…

— А потом мы сядем в карету и уедем в Питер, — сказал Андрей.. — Я еще не видел мальчишек, которые были бы против лишних каникул.

— Он же… захочет вернуть Сашу… — лицо Оксаны, просиявшее было, разом помертвело.

— Он целиком и полностью отказался от претензий, — Игорь вынул из-за пазухи бланк и помахал им в воздухе. Андрей тем временем сунул продавщице свою карточку.

— Дайте почитать, — Оксана впилась в документ, прочитала, разрыдалась, вытерла слезы рукавом. — Я как дура в этом пальто…

— Спокойно, — Игорь осторожно снял с нее боярское убранство, протянул другой девушке, которая уже подскочила с вешалкой и специальным пакетом для одежды. — Сейчас мы поедем, заберем мальчика и документы. Потом быстро вернемся домой, вы возьмете самое нужное и в три часа сядете на «Южную стрелу». А я останусь, упакую остальное и по доверенности отправлю контейнером в Москву.

— Почему в Москву? — недоуменно спросила Оксана.

— Наше отделение переезжает, — пояснил Игорь и, что характерно, не соврал.

Школа в стиле «пряничный домик» казалась маленькой. Во дворе резвились мальчики и девочки от восьми до десяти, старшие сидели на скамеечках с комм-играми или просто прохаживались под ручку. Оксана с Игорем исчезли за резными дверями, через несколько минут Цумэ вывел оттуда русоволосого головастого мальчишку.

Мальчишка выглядел хмуро, хотя шел спокойно: дети, в отличие от животных, Игоря не боялись. Эней выбрался из машины и помахал им рукой.

— А вы правда мой дядя? — спросил Саша, когда они подошли к машине.

— Правда, — кивнул Эней. — Здравствуй. Меня зовут Андрей.

— Оксана у завуча, забирает документы, — пояснил Цумэ.

Саша оглядел «казака» опытным взглядом и вынес вердикт:

— Зафыбенская тачка. — Он чисто произносил «р», но не всегда выговаривал «ш». — Мы фто, к маме в гости поедем?

— Да. Сначала к ней, потом ко мне, — сказал Эней.

— Это хорофо, что к вам, — мальчик наморщил нос. — А то у мамы плохо.

— Почему?

— Да она плачет все время как корова.

Бить детей нехорошо, подумал Эней. Бить. Детей. Нехорошо. Родителей некоторых убивать надо, а детей нехорошо.

— Вообще-то, — сказал Игорь, — если бы кто-то про мою маму так сказал, я бы ему сразу дал по морде. По-моему, так должен поступать мужчина.

— Даже если она ревет?

— Особенно. Потому что если кто-то плачет, значит, ему больно или обидно.

Оксана выбежала из школы, помахивая папкой. Желания заплакать она пока не проявляла, наоборот, улыбалась — но Андрей уже понял, что на нее накатывает внезапно. А вот мальчишка при виде мамы помрачнел.

— Садись, — Цумэ задвинул пацана на заднее сиденье. Подумал и сел рядом. С другой стороны села Оксана. — Ну, поехали, шеф.

Андрей вырулил с парковки и в зеркале заднего обзора заметил в конце улицы вишнево-красную «Сiч-400». Машина Титова. Усмехнувшись, Андрей свернул не налево, а направо.

— Там знак, — напомнил Игорь. — Одностороннее. Ты на Гагарина не вырулишь.

— Не учи дедушку кашлять, — Андрей свернул по Академика Баха вниз, в лабиринт узких односторонних улочек между особняками. — Прокатимся по набережной.

Выруливая, он заметил, как «Сiч» вместо того, чтобы парковаться, движется по улице дальше. Хорошо, поиграем…

— Саша, а ты хочешь сходить в моби? — сказал он. — Или в парк? Или в аркаду?

Мальчишка посопел немного, потом сказал:

— В аркаду лучше.

Квартале на четвертом племянник перестал вертеть головой и стал смотреть, как дядя ведет машину. В хорошей аркадной игре, — подумал Эней, ныряя в очередной переулок и тут же закладывая налево, чтобы просвистеть в трубу между домами, не нарушая (в этом городе лимит выбран) предписанной правилами скорости, — в хорошей аркадной игре такое тоже есть. И не такое есть. Но в жизни… Впрочем, сейчас у нас, к счастью, не «в жизни», а так. Эней подмигнул мальчику в зеркало.

Титов отсох довольно быстро, еще до того, как они вырулили на набережную. Ясное дело — преследованию и уходу его никто не учил. Но теперь он поедет к Оксане домой, совершенно правильно заключив, что ей нужно хотя бы забрать вещи — впрочем, необходимый минимум уже лежал в багажнике. И на какое-то время Оксане неплохо бы там оказаться — ее присутствие убедит его, что Саша тоже там и заставит потерять время. А мы с племянником пока узнаем друг друга поближе.

— Когда я здесь жил, — сказал он, — Самой классной аркадой считался «Авалон».

— «Авалон» — это зашибенски, — на этот раз у Саши получилось правильно. — Только «Нептун» расписнее! Там настоящие рыбы в стенках плавают и иногда вылезают!

— Ты был там с папой?

— Ага.

— Знаешь, давай лучше в «Авалон», — Эней свернул на Московскую, а там — на Ленинградскую, к старому цирку. — Вспомню детство. Только мы же застрянем, наверное. Давай маме с дядей Жорой машину отдадим, а потом они за нами заедут.

— А дядя Жора тоже мой дядя? — спросил Саша.

— Нет, — ухнул Игорь, — я просто так дядя. Свой собственный.

Возле цирка Эней уступил ему руль и забрал из машины Сашу. Арка входа играла всеми цветами радуги.

— Во что зашпилимся? — спросил Андрей.

— В «Звездный истребитель»!

— Заметано, — взяв племянника за руку, он пошел с ним под разноцветную арку, а Игорь вздохнул и тронул машину с места.

— Бывший ваш уже тут, вы заметили? — спросил он.

— Да, — вздохнула Оксана.

— Я буду с вами. Ничего он вам не сделает.

— А вы ему?

— И я ему, — подтвердил Игорь. — Андрей мог бы, так он потому и не пошел. Он лучше Сашке всяких межпланетных чудищ настреляет.

Оксана сдавленно хрюкнула. Видимо, представила себе братца с горой чудовищ у ног… А ведь действительно горка выйдет что надо. Особенно с недавними пополнениями. Только в аркаде за какого-нибудь планетного губернатора, наверное, три дополнительных жизни выдают, а нам такой роскоши не положено.

Игорь направил машину опять на Новый мост. Екатеринослав ему нравился. Смешная пародия на Питер. Вроде «Энеиды», в честь которой командир взял себе псевдо. Такой же уютный провинциализм.

Оксана сидела рядом и улыбалась.

— Ну, вы идите собираться, — сказал он, когда подъехали к дому. — А я здесь покурю.

— Георгий…

— Сказал же, не съем, — и сам усмехнулся возникшей двусмысленности.

Красная машина затормозила у бордюра через восемь минут. Игорь уже успел докурить и как раз думал, хватит ли времени еще на одну сигарету. Не хватит, значит.

Бледный Титов выглядел очень спокойными и собранным, не только снаружи, но и внутри. Это, в общем, Игорю понравилось. Истерики он хотел бы избежать. Когда Титов вышел, Цумэ переместился к двери дома, загородив ее собой.

— Пропустите меня в дом, — ровным голосом сказал Титов.

— Извините, — помотал головой Игорь. — Не могу.

— Дайте попрощаться с сыном. Я могу хотя бы попрощаться с ним?

Цумэ снова помотал головой.

— Вы не имеете права, — все еще спокойно сказал Титов. — Хоть четырежды мы нарушай налоговое законодательство, вы не имеете права. Это мой сын, я люблю его и он любит меня. Вы не можете так поступать с ним и со мной — что бы вам ни наговорила Оксана.

Он был не так уж неправ, этот Титов. Он был не так уж неправ, и сложись оно все чуть по-другому, его можно было бы выслушать и что-нибудь придумать. Если бы не иммунитет. Не служебный, титовский, а так называемый «естественный», еще по договору Сантаны. Для родителей и воспитателей. Который у Оксаны отобрали тоже, по заявлению Титова о том, что она больше не занимается воспитанием ребенка. Это нужно было подать заявление, предоставить свидетелей, оформлять бумаги…

Там, в кабинете, все выходило гладко: мужняя жена, которой только птичьего молока не хватало, лентяйка и истеричка, довела супруга до того, что «терпець йому урвався». Все гладко, если забыть о женщине, которая держится так, словно у нее вынули позвоночник.

— Я, — сказал Игорь, — могу. И поступлю. Уже поступил. Извините, Виктор, этот месяц Саша у вас жил? Жил. Вы подали заявление о том, что Оксана по собственному желанию больше не воспитывает ребенка? Подали. Было это нарушением договора? Было. Есть у Оксаны гарантии, что вы и дальше не продолжите в том же духе? Нет. Что прикажете делать?

— Это… — у Титова задергался левый угол губ. — Это жестоко…

— Это да, — сказал Игорь. — Хорошо, что вы это заметили. Я бы без этого обошелся, если бы хоть на волос мог вам верить.

Это была правда. Тащить женщину с ребенком в их палестины… Если бы можно было что-то выкрутить, уладить — но никак. Стоявший перед ним человек даже сейчас не мог совместить свою боль, настоящую, неподменную, с тем, что испытывала Оксана. Если ее оставить здесь, он просто снова выбросит ее, как только сможет.

Титов стоял, сжимая и разжимая кулаки.

— Хотите пойти на прорыв? — приподнял брови Игорь.

— Нет. Глупо… — Титов поморщился. — Неужели вы сами не видите, как это глупо? Она не создана для семьи. Не приспособлена. Она мечтательница. Сочинительница. Кукольница. Ей куклы важнее людей. И ей так хорошо. Она бы поплакала, вылепила куколку-Саньку и забыла живого. Я уж не знаю, чем она вас очаровала — но вы не сможете… просто не сможете. Вы устанете от нее, как устал я. Вам, не кому-то другому, придется возиться с ребенком, пока она пишет свои… сказки, пьески… Она ненадежный человек. Мне вы не можете верить — а я не могу верить ей. Она будет забывать, просто забывать следить, чтобы он поел как надо, чтоб одежда была выглажена, уроки — сделаны… Мне пришлось няньку нанимать…

Он осекся — из двери вышла Оксана с сумкой в руках и большим рюкзаком на плече. Секунд пять они с Титовым стояли и смотрели друг на друга.

— Где Саша? — спросил бывший муж.

— Не здесь, — ответила Оксана.

— Где?!

— Она не знает, — Игорь на секунду пожалел что так и не научился проецировать эмоции: Оксане сейчас не помешала бы хорошая доза уверенности. Любовь, которой пренебрегли, все еще жила в ней, и будь Титов немного подлее, он слепил бы сейчас из Оксаны то, что хотел. Уговорил бы ее, что сын ей не нужен. Внутренне она уже опрокинулась в собачью позу покорности — кверху брюхом, подставив горло.

— Ты сама-то хоть понимаешь, как это глупо? — спросил наконец Титов.

— Нет, — Оксана покачала головой. — И не хочу понимать. Ты всегда мог убедить меня в чем угодно. Ты и сейчас убедишь, если я стану слушать тебя. Поэтому я не стану.

— Ты его погубишь, ты понимаешь?

— Она не понимает, — Игорь аккуратно отодвинул Титова в сторону. — Раньше понимала, а теперь не понимает.

Лицо Титова было пустым.

Ох, какая каша, — подумал Цумэ. — Если бы не иммунитет… Я не смог бы этого сделать, если бы не иммунитет. А вслух он сказал:

— Не надо ехать за нами. У нас форсированный двигатель.

Монорельс «Южная Стрела», Одесса-Москва, сокращал дорогу в Белокаменную до десяти часов. Питерско-Мурманский монорельс, «Северная стрела», уходил из Москвы ровно в полночь. Укладывать Сашу спать, таким образом, смысла не было. Почти все время пути пришлось потратить на то, чтобы скрасить дорогу ему — а после темноты он начал скучать и капризничать, не радуясь ни фильмам, ни книгам, ни играм. Конечно, он расспрашивал дядю о его жизни, и из этих расспросов Оксана кое-что узнала: например, что живет Андрей под другой фамилией, что с ним, кроме Георгия, живут еще двое друзей, что все они детективы и у всех есть настоящие пистолеты — он даже рассказал о каком-то из своих недавних дел, когда украли маленького мальчика и требовали выкуп, а они сумели вернуть малыша родителям. Но темная зона между тринадцатью и двадцатью годами оставалась темной. Спрашивать не хотелось. Хотелось, чтобы продолжалось чудо. Сбылись мечты судомойки. «И фрегат трехмачтовый, Сорок пушек по борту, Унесет меня вдаль». Предварительно дав залп по городу и снеся с лица земли всех обидчиков. Но даже в мечтах судомойки этот фрегат был пиратским. Очень не хотелось спрашивать. Хотелось пить чай, наслаждаться теплом, успокаивать закапризничавшего Сашку, играть с ним в пинг-понг и в реверси, идти по прозрачной трубе перехода и смотреть, как встречные женщины поглядывают на ее брата…

Но сколько веревочке ни виться… Распахнулась дверь купе, раскинулось одно из кресел и Саня был уложен спать; мелкая вибрация пола известила, что монорельс вот-вот тронется, на какие-то секунды их обоих вдавило в сиденья, и огни города за решеткой шумопоглотителя смазались хвостатыми кометами — а потом состав нырнул в туннель.

Когда он вынырнул на поверхность, оставив разноцветное зарево ночной Москвы сзади и справа, Андрей нагнулся к Сане, проверил, спит ли, укрыл поплотнее — и развернулся к сестре.

— Я сейчас выйду закажу чего-нибудь попить и похрустеть. Тебе кофе или пива?

— Пива, — она вздохнула. — Спать, значит, не будем?

— Можем и поспать, — удивленно посмотрел на нее Андрей. — А поговорим позже. Просто есть кое-какие вещи, которые тебе стоит… нет, нужно знать.

Он ушел, вернулся с пивом и солеными орешками.

— Ну давай, излагай, — Оксана распечатала банку. — Я уже поняла, что ты не просто детектив.

— Правильно поняла, — Андрей распечатал свою не так удачно, слизнул пену с пальцев. — Дядю Мишу помнишь? Догадываешься, кем он был?

— Да, — сердце ухнуло даже не в пятки, а сквозь пол, на пятнадцать метров вниз, до земли.

— Он меня подобрал на автобусной станции. Я, понимаешь, в Ирландию собрался.

Оксана вспомнила, как стояла посреди квартиры — вещи на кровати, футбольные протекторы на полу, кухонный терминал смотрит слепым глазом и тупо повторяет «Идентифицируйте себя»… Андрейку искали, долго искали и не нашли. А когда ему исполнилось 18, и искать перестали — если жив, значит, не хочет возвращаться. Она бы пропала тогда, если бы не…

— Я на него так наорала, — сказала она тихо. — Я же его винила во всем. Думала, узнали, что

родители держат станцию — и занесли в категорию F.

— А я себя винил, — Андрей залпом осушил полбанки. — Я ведь в тот день в классе… заелся. Учитель отца в школу вызвал. Я думал — это из-за меня. Чтобы забрать в детдом и воспитать по-своему, не упуская момента… Потом уже сообразил, что не делается это так быстро. А если бы из-за дяди Миши, то к нам бы СБ явилось, а не дамы в поисках ужина. Это просто так получилось, понимаешь. Увидели, понравилось, проверили, что иммунитета нет, и вошли. Я видел — я ж как раз с футбола возвращался, чтобы засветло.

Он допил первую банку и вскрыл вторую, орешками почему-то пренебрег.

— Ну так вот, дядя Миша меня нашел и сделал кем был сам. Боевиком. Дальше моя жизнь шла довольно однообразно, пока он не погиб. У нас, в Екатеринославе… Три года назад.

Три года назад? Оксана наморщила лоб. Три года назад был большой шум, когда убили…

— Газда? — спросила она. Андрей кивнул.

Тогда на всех шоубордах мелькали лица разыскиваемых убийц — реконструкция внешности некоего Савина по кличке Эней, предположительно сделавшего пластическую операцию, и бывшего каскадера… Но то ли реконструкции были сделаны плохо, то ли брат изменился — ничто в Оксане не ёкнуло, когда она смотрела на преступника. Сейчас Андрейка был больше похож на себя, хотя с лицом что-то… Какое-то оно холодное, неподвижное…

— Георгий? Это…

— Это он.

Оксана ощутила похожий на тошноту холод в животе. Варк. Беглец Искренников был варком, и Газду убил ради своей возлюбленной — потом еще идиотскую видеодраму сняли, а-ля Бонни и Клайд. Оксана вспомнила, как Георгий старательно обходил ее даже в тех случаях, когда прикосновение было более чем естественным…

— С кем ты связался, Андрейка?

«Не съем». Он сказал «не съем». Шутил, наверное. Или не шутил, ведь не съел же.

— Он данпил. — поморщился Андрей. — Вернее, когда я его уволок, он еще варком был, но нам повезло. Мы бежали наобум, а попали к тем людям, которые могли его вылечить. Это лечится. Не всегда, но лечится.

— А те люди, которых он убил? Их — кто вылечит?

— Оксана, я ведь тоже убийца, — сказал брат. — И дядя Миша был… Извини, что так вышло — но нам с этим жить. Выходит, и тебе.

— Но как ты мог? С ним, с этим…

Это было — как страшный сон, хуже, чем страшный сон, потому что она-то считала, что проснулась, что кошмар кончился, а сейчас, вот сейчас купе вывернется наизнанку и проглотит ее…

— А я умирал потихонечку от потери крови, сепсиса и побоев, — пожал плечами Андрей. — И он меня тащил. На Западную Украину. Где ему, как он думал, кранты. Полсуток провел со мной в закрытом купе, повязки мне менял — и даже не облизнулся. Теперь он данпил и мой друг, Оксана.

— А вы разве…

— Да нет, мы там случайно столкнулись. Если бывают такие случайности. И то — столкнулись-то мы случайно, а вынимать меня из засады он вернулся вполне сознательно.

Оксана кивнула и подняла руки в коротком жесте «сдаюсь». В конце концов, кто она такая, чтобы судить Андрейку? Если варк действительно дрался за него и спасал, рискуя жизнью — то почему ради воспоминаний детства нужно жертвовать дружбой? Дядя Миша должен был воспитать его… человеком практичным. Все равно ведь папу с мамой не вернуть, а бывший варк — это, наверное, такой помощник…

Андрей посмотрел на нее, видно, что-то поймал…

— Это лечится, — сказал он, — только у тех, кто хочет выздороветь, хочет перестать. И рецидив скрыть невозможно. Да он и не станет скрывать, Оксана.

— Успокоил, — улыбнувшись, соврала она.

— Извини… — он тоже улыбнулся и тоже невесело. — Я поэтому и не хотел тебя к нам тащить, в нашу жизнь.

Но у нее не осталось своей.

— В-вы по-прежнему?

— Как тебе сказать… мы по-прежнему воюем. Но по-другому. У нас прикрытие, легальное, хорошее. И ты в него впишешься. С тобой даже лучше будет. А опаснее, чем сейчас, не станет.

Она вспомнила, Андрей только что сказал, что в тот день эти две … просто прошли по их улице… Просто прошли. И пусть не в семь лет, в тринадцать, Санька может вернуться с футбола. Или из аркады.

— Я их ненавижу, — сказала она. — И если Саня будет с тобой… мне кажется… ты ведь его кое-чему научишь, так?

— Угу, — он улыбнулся.

— Послушай, а бабушке Варе… мы ведь не можем теперь…?

— Нет, — у его губ появилась горькая складка. — Ни написать, ни позвонить. Никаких намеков — где, куда… Титов наверняка ей скажет, что ты переехала в Питер — может, она успокоится… А что я жив — ей вообще лучше не знать.

— Он ведь будет нас искать…

— Будет. Опомнится и начнет. Но мы все равно оттуда скоро переезжаем, — он ободряюще кивнул. — В тихий городок с очень хорошими школами. У Саши ведь нет проблем с русским?

— Никаких.

— Ну тогда… — он потряс тихонечко пустой банкой. — Спать. У нас есть примерно четыре часа на это увлекательное и полезное занятие.

Андрей не удивился бы, узнав, что сутки спустя Виктор Титов сел на тот же монорельс. Он не удивился бы, узнав, что через два часа с небольшим Титов сошел в Харькове. Корпоративная машина с водителем ждали его на вокзале. Титов забросил в багажник небольшую сумку и сел. Кивнул: поехали.

Штаб-квартира «Кометы» располагалась на Маршала Жукова, но водитель поехал не туда. И Титов с замиранием сердца понял — в Цитадель. Его вызвали не на внеплановый сейлз-митинг. Его вызвал сам господин Андриевич. Лично. К себе.

Такой чести не удостаивался еще никто из текущего руководства компании. Это не мог быть разнос. Это не могло быть просто деловой встречей. Что-то важное, что-то важное и хорошее.

Титов произвел мысленную инвентаризацию — все, что он должен помнить, он помнит, все, что может понадобиться — с собой. Настроение впервые за последние два дня перевалило за точку замерзания и поползло вверх.

Ни в одной Цитадели Титов не бывал ни разу. Но знал от тех, кому бывать доводилось, что в сами «жилые помещения», где находятся рекреационные боксы, «саркофаги», никого из посторонних не пускают. Встречи происходят в специальных гостевых кабинетах и комнатах, своего рода полувнешнем комплексе.

Андриевич ждал в гостиной, где стены и потолок транслировали зеленую, взволнованную ветром степь и горы на горизонте. Его кресло стояло в некотором отдалении от широкого стола со стеклянной крышкой. На столе поблескивал глазурью кофейный приборчик — на одну персону.

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич, — сказал Андриевич.

— Добрый день, — Титов слегка кивнул.

— Присаживайтесь.

В той среде, из которой он вышел, не говорили «садитесь» — это считалось дурным пожеланием. Обращение по имени-отчеству, приглашение присесть. Да, обсуждаться будет что-то важное и хорошее. Среди старших попадались особи вежливые, внимательные к нуждам сотрудников-людей. Но господин Андриевич, при всех своих достоинствах, к ним не относился. Он был вежлив только с теми, в ком нуждался.

— Господин Титов, как чувствует себя ваша супруга? То есть — бывшая супруга?

— Замечательно, — Виктор постарался не измениться в лице. — Она вчера сбежала с новым любовником. Я желаю им счастья. Главным образом ему.

Андриевич покачал головой.

— О женщины, вам имя — вероломство. Она ведь лишила вас и статуса воспитателя, забрав сына?

Черт, подумал Титов. Черт… Как же это он…?

— А ведь в том давнем разговоре я дал вам понять — и достаточно ясно дал понять, что повышение в должности, о котором я упоминал, будет напрямую связано со статусом воспитателя.

Действительно дал… И Титов помнил, как удивился. Нескладице удивился — у него был иммунитет, от компании. Статус воспитателя никак на его жизнь не влиял. Сашка — влиял. Титов вдохнул через нос и постарался сосредоточиться. Сашка влиял, а статус — нет.

— Как же это так вышло, — нарочито мягким голосом проговорил Андриевич. — Что вы взяли да и отдали сына такой… безответственной женщине? Кто он хоть, этот ее хахаль?

А вот этого не могло быть. Потому что не могло никогда. Не интересовался председатель совета директоров делами сотрудников. Не входил в мелочи, не проявлял заботы. Струйка пота зашевелилась где-то у правого виска, потекла вниз по краю щеки. Стирать ее было опаснее, чем не стирать… Когда ему объяснили, со ссылкой на сферы, что его жена портит ему имидж, Титов не удивился — она и вправду портила, да и Андриевичу было где это заметить, после того, как Оксана, черт бы ее подрал, чуть не снесла стенку на корпоративной вечеринке. Он тогда решил, что Андриевича это оскорбило. А выходит… заинтересовало?

— Кажется, детектив… — он пошарил по карманам. Сунул ведь куда-то карточку этого «Лунного света» — что за дурацкое название? Есть, есть, вот она…

— Георгий Карастоянов, — Андриевич шевельнул бровями. — А наберите-ка его номер, господин Титов.

— И что я ему должен сказать?

— Что вы хотите получить назад своего сына. Немедленно.

— Он… в курсе. И боюсь, что я… не могу настаивать.

— Почему? — спросил Андриевич.

Титов промолчал.

— Почему? — повторил Андриевич и надавил.

Наведенный страх был лишним, Титов и без того задыхался. Но именно из-за страха ему было понятно, что сдаваться нельзя — сомнут и выбросят. Это бизнес, это работа. Начальству что-то нужно и оно пытается это что-то получить задаром. И, если уступить, оно потребует еще.

— Давайте я вам кое-что объясню, господин Титов, — Андриевич не встал с кресла, даже не шевельнулся — но Виктору вдруг показалось, что он вырос под самый потолок и заслонил собой всю комнату. — Родительского иммунитета у вас уже нет, корпоративный я только что ликвидировал, а квота на этот квартал у меня не выбрана. Так что в ваших интересах сказать правду: что накопал этот детектив? Ваши с Кныш махинации с налогами или что-то еще?

— Махинации с налогами, — спокойно сказал Титов. Про корпоративный иммунитет Андриевич врал. И про квоту врал. Вернее про то, что собирался ее использовать. Мог, вообще-то, с него сталось бы. Только Титов ему зачем-то нужен. Лично нужен. Иначе бы Андриевич не стал с ним разговаривать.

Трудно было помнить об этом. Сознание норовило ускользнуть, сжаться в комок и исчезнуть.

— Это меня не беспокоит, незачем было трястись, — Андриевич щелкнул пальцами. — Но какой прыткий детектив нынче пошел. Виктор Алексеевич, я передумал: не звоните ему. Берите отпуск по семейным обстоятельствам и поезжайте в Питер.

— Владимир Антонович, я — менеджер, а не детектив. Я не смогу отобрать у них Сашу. Я не смогу даже обратиться в милицию — мальчик последние месяцы жил у меня, это легко доказать, право матери взять его в поездку подтвердит любая инстанция.

Вот так, господин Карастоянов, я получу своего сына обратно. А вы проклянете тот день, когда переступили порог моего кабинета.

— Я заметил, что вы менеджер, — тонкие усы Андриевича чуть шевельнулись в улыбке. — За пять лет вашей работы у меня это было трудно не заметить. И если я прошу именно вас сделать мне одолжение, — вампир снова улыбнулся, — то я полагаю, что именно вы наиболее подходящая кандидатура. Ведь вы отец, Виктор Алексеевич. Вы отец, вашим появлением в Петербурге никто не обеспокоится. Вас не испугаются. От вас не спрячутся. вам самое большее нахамят и выставят с порога. А о детективах не беспокойтесь. Это не ваша забота. Ваша задача найти этих людей, обозначить свое присутствие и свое беспокойство и узнать о ситуации столько, сколько можно. Если у вас получится забрать сына — замечательно. Если нет, не страшно. Он вернется к вам, так или иначе. И вот что… Не стоит ехать сразу. У вас служебные дела, все знают, как вы преданы работе. Поезжайте через неделю. Или даже позже.

Да, подумал Титов, я был прав. Это действительно важный и хороший разговор.

Он чувствовал давление до самого поезда. И где-то там, в глубине, в придонном слое, где водоросли, радовался ему. Потому что страх, бесформенный наведенный страх должен был заслонять все. В том числе и ненависть.

Я поеду в Петербург. Конечно поеду.

И что? И ничего. Еще один день хождения по музеям и паркам. Что она будет делать, когда музеи и парки закончатся? Ах да, останется еще Давидюк. Кстати, о Давидюке — Оксана достала из холодильника упаковку пилюль, отщелкнула себе одну. Да, это помогло. Стало хотеться жить. Доктор уверяет, что это не «подсадка», что таблетки выведут ее организм на орбиту, по которой она потом пойдет сама. Но орбита — это круг. По кругу, по кругу, по кругу…

Когда появился Андрей, это показалось даже не сказкой — такого и в сказках не бывает. И, конечно, нужно было бежать с ним на край света, и цена не имела значения, потому что это была все-таки жизнь, человеческая жизнь, а не медленное усыхание фикуса в горшке, который и поливать-то уже бесполезно — он уже забыл, как ее поглощают, эту воду…

Но сейчас… сейчас все больше казалось, что и вправду без толку. Она сменила одну бесполезную жизнь на другую. Висела на шее мужа, теперь висит на шее брата, причем не просто висит — увеличивает опасность, под которой он и так живет.

И Санька, Санька… что делать с Санькой. Что делать, когда он поймет, что не может вернуться к отцу? И если он привяжется к новой семье, а потом… И куда, куда деваться от собственной никчемности, от неспособности устроить свою жизнь самой и по-своему? Боже, таким тряпкам, как я, лучше и не рождаться…

И жить можно хотеть только химией. Только этими… эндорфинами.

Но эндорфины лишь помогают держаться в вертикальном положении — смысл этому делу они придать не могут. А смысла-то хочется, до судорог хочется…

Так. Отставить сопли. Даешь лазанью. Оксана включила в духовке свет и приоткрыла дверцу.

Тихо-тихо повернулся ключ в замке черного хода. Если бы не легкий щелчок — Оксана бы и не заметила, как вошел… этот. Он двигался почти совсем бесшумно.

Она выпрямилась резко, и тут же закружилась голова (побочный эффект, Давидюк предупреждал). Дернулась туда-сюда: куда спрятать куклу, с которой она решила повозиться, пока запекается лазанья? Но было уже поздно: этот уже здесь.

— Доброе утро, — он улыбнулся. Обаяшка. Артист. Трюкач. — Замечательная куколка. Можно посмотреть?

Оксана поджала плечами, протянула куклу ему. Шевелюра из рыжих ниток уже была наклеена, а вот лицо еще не разрисовано.

— Кто это?

— Мальчик один. Рыжий. Из сказки.

— А-а. Должны быть еще двое.

— Они есть.

— В доме я не видел ни одной.

— Раньше сделала и подарила, — Оксана взяла куклу. Да кто он, к черту, чтобы приставать к ней с расспросами? Явился утром, от рубашки пахнет духами…

Оксана поняла, что стоит к нему слишком близко и сделала шаг назад.

— Если вы будете так держаться в моем присутствии, — вздохнул данпил, присаживаясь на край рабочего стола, — у нас вся конспирация полетит верх тормашками.

— А если вы будете так держаться в моем, я повешусь. Или просто на лестнице шею сломаю. У вас совести нет? Вы не можете эту свою штуку отключить?

Он развел руками.

— Оксана, я не могу отключить то, чего не включал. У меня просто нет. Вам кажется, что есть, потому что симпатия возникла как бы против вашей воли, а вы хотите меня только ненавидеть. Но уже не получается, и вы злитесь на меня и на себя…

— Вы слишком высокого о себе мнения! — фыркнула Оксана.

— Да нет, я же считываю эмоциональный фон. Считывать могу, а генерировать — нет. Пока вы не знали, кто я, я ведь вам нравился. Потому что друг Андрея, потому что был рядом, когда вам нужен был кто-то рядом… Я себя не переоцениваю. И даже если бы я умел — поверьте, никогда не применял бы к вам.

— Даже ради конспирации? — она демонстративно повернулась к духовке, открыла дверцу, выдвинула форму, ткнула в нее ножом, проверяя готовность, выключила газ.

— Особенно ради конспирации. Это ведь не только подло, но и глупо — нам нельзя выходить из роли, а у вас вне зоны воздействия просто истерика бы началась. Но повторяю, я даже не умею. Моя… жена, — он опустил голову, — не научила. Она была очень ревнивой женщиной.

— Судя по времени вашего прихода и запаху — у нее были причины.

— Не было, — данпил мотнул головой. — Никаких. Это уже после нее началось. Вам, наверное, Андрей не успел рассказать — или решил, что это не его дело.

— Значит, и не мое, — Оксана пожала плечами, натянула варежки-хваталки и переставила лазанью на стол.

— Пахнет изумительно, — сказал бывший вампир. — Вы разносторонне одаренный человек.

— Спасибо за комплимент, — Оксана взяла Рона и ушла в свою комнату. Точнее, в комнату одного из детективов-подпольщиков, который уже съехал на зимние квартиры.

Санька, завернувшись в одеяло, мирно посапывал. У «лунных» сыщиков было прохладно по утрам — и данпил, и Андрей оказались любителями сна при открытом окне. Оксана включила отопление, положила куклу на рабочий стол. Зачем она взялась ее делать?

Потому что захотелось, — сказал внутренний голос. Потому что Давидюк все-таки разбудил желание жить, и в благодарность нужно подарить ему что-то свое, а у нее — ничего своего, кроме этих лоскутков…

Ничего своего. Даже это самое желание — и то заемное.

Она открыла коробку с нитками, подобрала цвет. Есть такая машинка, чтобы вставлять нитку в иголку. А можно просто купить приставку, сочинить дизайн на компьютере — и дальше пусть машина шьет. Это, руками, все тоже самообман. Попытка убедить себя — я жива, я тут, я чувствую ткань кончиками пальцев, я не могу попасть ниткой в ушко, я укололась. Черт бы побрал этого Игоря. Черт бы побрал их всех — она высохла, она пустая — и что ни наливай, все уйдет сквозь трещины.

Все началось именно в тот день. Именно тогда она передоверила свою жизнь другим… другому. Андрейка взял и удрал, чтобы сражаться с этим ужасом лицом к лицу, а она отыскала спину понадежнее чтобы спрятаться. Побыстрее детей, чтоб иммунитет. И по ребенку каждые два года, чтобы за пятого — пожизненный… Чтобы никогда… Чтобы они не могли появиться под дверью.

Она толкала Витю наверх, уступала ему, делала его работу — потому что кто-то должен быть ледоколом, кто-то должен пробиться, чтобы служить сначала зонтиком, а потом трамплином, чтобы никогда, никогда… Она думала, что Витя считает так же.

Он… он, в общем-то, и считал… только ее стратегия показалась ему неразумной — зачем пять детей, если вот она, бронзовая пайцза, только руку протяни. Да, у «Кометы» неважная репутация, господин Андриевич, между нами говоря, самодур — но мы пробились, детка, я смог ему понравиться… И каким-то образом он постепенно превратился в человека, живущего этими корпоративными интересами. А она не смогла. И перестала соответствовать сначала идеалу, а потом и… критерию пригодности, наверное. А Санька Вите подходил. Нет, неправда, неправильно. Витя Саньку любил, любит. И может быть, просто так.

Оксана прошла в ванну — взять вату, унять кровь. Не хватало еще угробить раскроенную мантию. В зеркале отразилась унылая, опухшая женщина. Галушка, а не лицо. А ведь когда-то она любила смеяться и смешить. Когда-то она горделиво принимала комплименты и знала, что они заслуженны: каштановые волосы, высокие скулы, большие глаза, фигура — что называется, «есть за что взяться». А теперь… Она запустила руку в поредевшие и почти распрямившиеся после химической завивки кудри. Волосы начали выпадать год назад.

Витя прав. Разве это можно любить?

Может быть, можно. Из жалости. Но жалость рано или поздно кончается, остается брезгливое раздражение.

Санька уже смотрел на нее так.

От предыдущего хозяина комнаты и ванны остались салфетки, которыми он промакивал кровь после неудачного бритья. Станок и два неиспользованных лезвия тоже остались. Оксана заправила одно в держатель, провела по руке — лезвие аккуратно сняло волоски. Острое. Но для вскрытия вен не годится — нужно курочить защитную головку.

Оксана еще раз посмотрела на себя — а потом открыла воду и решительно сунула голову под кран. Намылила свои жалкие кудри. А потом, выпрямившись перед зеркалом, решительно провела бритвой от лба к виску…

Лучше не станет, но и хуже не будет — хуже вообще не бывает. Но так хоть можно сделать вид, что это — по выбору. Что это — стиль или удобство или еще что. А тухлая мочала была просто тухлой мочалой. Не обманывай себя, ты опять выдаешь нужду за добродетель.

…Босой голове было холодно. Лицо не стало меньше или красивей — но теперь несуразно маленькой казалась башка на плечах.

— Ма, ты зачем это сделала? — Санька стоял в дверях и удивленно моргал.

— А что, разве плохо? — улыбнулись, раз-два, мышцы вправо, мышцы влево.

— Странно.

— Расчесываться надоело, — сказала Оксана.

— Тебе так некрасиво, — Санька наморщил нос, и от этого внутри Оксаны распустился маленький цветочек. Значит, раньше было красиво? Хоть немножечко?

— Я писать хочу, — мальчик переступил с ноги на ногу.

— А, конечно, иди, — она подхватила сына подмышки и повернулась, меняясь с ним местами. Поцеловала в лоб. — Процесс интимный, не буду мешать. Умоешься, спускайся завтракать.

— Мама, — позвал Санька, — а у тебя солнце отражается.

— Значит… — Оксана выдавила шутку, как давила когда-то донорское молоко из груди, — буду блистательной женщиной.

И, закрыв дверь, на секунду привалилась к ней спиной. Руки почему-то дрожали, когда она заправляла свою и Санькину постели.

Андрей уже был в кухне, когда она спустилась. На изменение внешности не отреагировал никак. Точно так же «не замечал» этих изменений Виктор. «Брови выщипала, что ли». Оксана подавила в себе желание не поставить, а бухнуть перед ним тарелку с лазаньей. Видимо, что-то он уловил.

— Слушай, а тебе холодно не будет? Не простудишься?

— Ты же не простудился, — пожала плечами Оксана.

Игорь, возникший было в дверях — вдруг развернулся и удалился. Обратно, в свою комнату.

— Я… — пробормотал Андрей, — связался с людьми, которые делают нам документы… Они говорят, что будет готово через четыре дня. Раньше никак — трудно найти что-то подходящее сразу на семью…

— Я же никуда не спешу, — что-то я повторяю свои жесты — и это тоже по кругу, тошно-то как… — Или ты спешишь?

— М-м… не, я — не…

Иногда, гласит народная мудрость, лучше жевать, чем говорить. Оксана ковыряла свою порцию без энтузиазма — зная, что после Саньки обязательно останется и нужно будет доедать. Порция Игоря стыла на тарелке. Что ж, экс-вампир, по крайней мере, откровенен…

Дверь Игоревой комнаты открылась — и экс-вампир снова вышел к столу.

— Всем приятного аппетита, — сказал он, садясь. — Мне — сразу же добавки.

— Вы что, договорились, что ли? — изумился Санька.

Голова Игоря сияла младенческой наготой. И когда успел? Оксане против воли стало смешно.

— Шикарная лазанья, — продолжал Цумэ. — Как приятно встретить еще одного любителя итальянской кухни.

— «Еще одного» — ты что имеешь в виду? — удивился Андрей. — Что ты — тоже любитель?

— Увы, — сказал Игорь. — Не профессионал.

— Был бы ты профессионалом, мы бы вообще не знали, куда деваться, наверное. Каждое его дежурство, Оксана, у нас была разогретая пицца.

— Но я же стремился к разнообразию, — возмутился Игорь. — Я покупал каждый раз другую!

— Зато метеоризм был тот же самый. И у всех одинаковый

— Это от метеоритов? — спросил ошалевший Санька, видимо, представляя себе летящую сквозь глубины космоса замерзшую пиццу. — Это как?

— Нет, это от желудка. Если долго есть одну и ту же…

— Бумагу, — веско завершил Андрей.

— …Бумагу, нарезанную лапшой — как ест твой дядя. Или водоросли, моченые в уксусе…

Эней перестал жевать. Контратаки он явно не ждал.

— Или всякую ерунду, перемешанную с рисом, — добил Цумэ, — то в животе образуются газы.

— Как в печке?

— В печке они пахнут лучше, — рассудил Игорь. — И вот эти газы начинают расширяться — и рвутся из желудка, куда могут.

— Может, хватит? — Оксана все еще раздражалась, но больше по инерции, чем всерьез. Манифестация Игоря выбила ее из колеи, и теперь, на обочине, она чувствовала себя несколько… странно.

— Да, пожалуй, — согласился Андрей. — Саша, ты что, не хочешь больше?

— Не-а, — наморщило нос дитя. Оксана неслышно скрипнула зубами: как он думает расти, если ест по шесть ложек в день? Но настаивать она не решалась. Это было одно из ее немногочисленных преимуществ перед тандемом бабушка-папа: она никогда не заставляла Сашку есть.

— А почему? — спросил этот… Игорь. Тарелка перед ним была пуста и чиста. Как будто лазанья просто исчезла. Или вовсе никогда не существовала. Как она сама.

— Ну не хочу.

— Хороший мотив, — кивнул Игорь. — Почтенный. Освященный веками. Браво.

Где-то в отдалении запиликал комм.

— Труба зовет, — меланхолично сказал Андрей. — Тебя.

— Нет, — поправил Игорь, в два глотка разделываясь с кружкой капуччино. — Труба — да, моя. А зовет она — нас обоих.

Андрей встал — и видно было, что выбираться из-за стола ему неохота. А еще видно было, если знать, как смотреть, что нежелание это он больше изображает, чем чувствует. Или это ей кажется?

— Что будете делать сегодня?

— В Бастион пойдем, — сообщила Оксана. — Точнее, Сашку отправлю в Бастион, сама по магазинам.

— Это хорошо.

Бастион — учебно-развлекательный комплекс в стенах Петропавловки — исправно привлекал и детей, и взрослых. А уж после того как там открыли интерактивный зал, где можно было поучаствовать в «настоящем» морском сражении… Это займет парня часа на три, не меньше.

— Будь на связи, — Эней протянул ей комм. У него было несколько, и каждый день он давал ей другой.

— Может, я к вам присоединюсь, когда закончим, — без особой уверенности пообещал он. Собственно, серьезной работы, требующей полной занятости в агентстве, уже не было — все текущие дела перешли к людям Коржа, и те замечательно справлялись. Но по договору нужно было еще две недели торговать лицом и торговля эта отнимала порой очень много времени.

Идти по магазинам не хотелось. В Бастион — тоже. Но Оксане, наверное, будет приятно. И Сашке. И вообще — это каникулы, а каникулы имеют обыкновение кончаться — и всегда потом жалеешь, что не пошел, не посмеялся, не поговорил…

— Мы еще сначала досмотрим рыцарскую экспозицию в Эрмитаже, — сказала Оксана.

— А, хорошо, — Эней раздумал напрашиваться в компанию, когда перехватил несколько «страшных» взглядов Игоря. Для верности Цумэ еще и наступил ему на ногу под столом.

— Тогда я вас там поймаю, если успею.

Брат и потенциальный псевдо-муж, надо отдать им должное, перетащили ее к себе отнюдь не потому что нуждались в кухарке — покончив с завтраком, они споро вымыли посуду и очистили стол. После чего отбыли по рабочим местам.

Оксана засобиралась в Эрмитаж, по магазинам и в «Бастион». Несмотря на то, что Андрей завел ей покупательскую карточку и дал карт-бланш на всю сумму, положенную туда — она так и не вошла во вкус шоппинга. Личных вещей она с собой взяла немного — и то в основном рукоделье, а не тряпки; рассчитывала вместе с жизнью обновить и гардероб, но так до сих пор ничего, кроме демисезонного шерстяного плаща, и не купила — все не могла выбрать. За модой она никогда не следила, в юности предпочитала «кантри», кофточки а-ля пейзан и просторные юбки в крупный цветок или в клетку, джинсы, свитера с искусной имитацией дыр на локтях… Когда вышла замуж — начала подстраиваться под вкусы Титова, которому хотелось выходить в свет под ручку с леди. Костюмы аскетичного покроя, черно-белая гамма, вечерние платья «одним куском» (пока фигура не поплыла, они даже очень смотрелись), высокие каблуки. Сейчас вещи в стиле «кантри» ее старили — вместо девчонки типа «кровь с молоком» в зеркале стояла унылая молодка-бобылка. Кобылка. Молодежная мода тоже словно насмехалась над возрастом и сложением. На костюмы бизнес-леди она сейчас и смотреть не хотела. Разнообразная этника и вошедшие в моду многослойные восточные полотнища скорее пугали. Ну а универсальный вариант вроде джинсов и свитера из некрашеной шерсти — так зачем человеку больше двух пар джинсов и трех свитеров?

Ужас заключался в том, что в принципе, она могла и одеваться, как попало. Питер был в этом смысле еще свободнее Екатеринослава — тебе идет? Тебе нравится? Ходи себе — и слова никто не скажет, разве что подростки восхитятся особенно удачным сочетанием. Только не шло, не нравилось и не хотелось. Даже попытки представить себя особо неудачной куклой не помогали.

Поэтому карточка осталась практически нетронутой — несколько походов с Сашей в парки развлечений не в счет.

В силу своего образования она не нуждалась в услугах экскурсовода, и по мере их хождения по музеям Санька снова с ней сближался. Она становилась ему интересна. Мама умеет, мама знает. У мамы можно спросить. Тоже покупка.

Заметив признаки усталости, скуки, Оксана свернула экскурсию и отправилась с Санькой в «Бастион».

— Будь умницей, — сказала она, оставляя его у терминала в детском городке с «маячком» на рукаве. — Я через два часа за тобой приду.

— Угу, — он уже в упор ее не видел, поглощенный стартующей «обучалкой».

…А Эней сидел на подоконнике в конторе и думал, что все равно не получалось по-другому. Если бы он тогда не сбежал, он не стал бы тем, кто сумеет защитить Оксану. Но выходило так, что он оставил ее одну с этим ужасом. В самое опасное время. Впрочем, он был мальчишкой, а мальчишки все поросята. И кстати о мальчишках — Эней заглянул на сайт гражданского розыска. Подписав отказ от сына, Титов не мог подать на мальчика в федеральный розыск — но была еще и гражданская служба, где любой желающий мог попытаться отыскать любого человека, от старых школьных друзей до сбежавшего любовника. Конечно, простой человек не имел права пользоваться закрытыми базами данных, это была привилегия милиции и СБ, но разместить на сайте снимок, информацию и объявление о награде за сведения — это было доступно каждому. «Лунный свет» получил таким образом два заказа.

Объявления не было. Это могло значить, что угодно. Если Титов умен — а на обратное еще ничто не указывало — он мог прийти в себя, продышаться и решить, что объявление только предупредит Оксану о том, что ее ищут. Что Титов оставит дело так — Эней не верил.

Комм слегка завибрировал, напомнив о себе. Да. Корж попросил поехать побеседовать с фигурантом по делу. Нужно идти.

Едва они сели в машину, Эней сказал:

— Ну, излагай. Что я сделал не так?

— Да всё ты сделал не так! — Цумэ фыркнул громче заводящегося двигателя. — А я же говорил тебе! Я тебя предупреждал — ей нужно внимание! Постоянное — на первых порах.

— Но не мог же я сказать, что так некрасиво. Она бы обиделась. У нее тут пункт.

Цумэ театрально застонал.

— Конечно, пункт! Она уверена в своем безобразии. В том, что ее уже ничто не может испортить. А ты эту уверенность поддержал.

Никогда не пойму женщин, подумал Эней.

— Ты ведешь себя сейчас точь-в-точь как ее бывший благоверный. Убеждаешь ее в том, что до ее вида никому не может быть дела — потому что сама она никому не нужна и не важна.

— Но мне же в самом деле все равно, как она выглядит! Да будь она по-настоящему уродливой, она же все равно моя сестра.

— Лопух ты раскидистый. Она же на этом обожглась. Думала, что Титову все равно, потому что он ее любит. А оказалось, что все равно ему по другой причине. Она же на воду дует.

— А твоя манифестация была к чему?

Цумэ вздохнул.

— Я подумал, что словам бывшего вампира она не поверит — и решил доказать свою солидарность делом. Она, понимаешь ли, думает, что я на нее погнал. И не очень верит, что я даже не умею. Симпатия-то сложилась, мы ей помогли. А ненавидеть вампира комплекс велит… Кстати, хочу купить временное тату на затылок…

— Это уже будет перебор.

Что делать, что делать, что… Титов живой и Титов вымышленный, взятые вместе, загонят нас в бутылку за неделю.

— Андрей, с этим можешь справиться только ты. Вы с Титовым очень похожи…

— Ты говорил.

— Но ты, как видно, не въехал. Вы похожи на твоего отца. Он, видимо, был человеком темпераментным, но постоянно сдерживающим себя. Как ты. А Титов — и в самом деле хек мороженый. Но ей этого не вино, она-то не данпил. Она за него спряталась. Земля пухом старику Фрейду, но в идее о том, что людям свойственно любить тех, кто похож на тех, кого они любили когда-то — я не слишком коряво выразился? — что-то есть.

— Она это понимает?

— Конечно, нет. У нее просто ощущение дурной бесконечности. Мало того, что все повторяется, как во сне, а… вот смотри: она себе жила-жила, в ус не дула, тут бац! — осталась без семьи. Ладно — вышла за этого Витю, родила ребенка, как-то все наконец устроилось, тот же тип мужчины — внешний, внешний, не возмущайся, — и вдруг бац! Допустим, сейчас наладится жизнь, она как-то с нами устроится, с тем же типом мужчины, с тобой то есть — чем ты гарантируешь, что не будет опять «бац!»?

— Ничем. Гарантирую наоборот, — Эней вынул из бардачка салфетку и начал протирать стекло. Сделал несколько круговых движений, потом недоуменно посмотрел на стекло, на оставшуся чистой салфетку…

— И заметь — все происходит с ней. Не она действует, а с ней происходит. Ее как и нет вовсе. И думаю я, что это неспроста.

— Делать-то что? Действовать ты как предлагаешь?

Цумэ не успел ответить — на светофоре загорелся зеленый, но «казак» едва-едва прополз два метра — и сигнал сменился красным. Впереди и сзади сигналили машины. Они попали в пробку. Оставалось ждать минут десять — пока дорожный снитч не привлечет патрульных и те не разрулят затор.

— У меня тут появилась бредовая идея. Пусть Давидюк скажет ей, что депрессия у нее — наведенная.

— Что?

— Я, — поморщился Цумэ, — думаю, что это очень может быть. Понимаешь, у этих, у клановых, высший шик найти человека, который варков боится до одури, и сделать так, чтобы он сам пришел и предложил.

— Но Давидюк врач. Будет ли он врать?

— Ага, это вон там у трака спустило колесо, а теперь его эвакуируют и мы двинемся… Что за вопрос, кэп — конечно, будет. «Врач», между прочим — от слова «врать». А я, кстати, уверен, что это правда. И в любом случае — ей так лучше. Пусть борется с врагом, а не с собой.

Тут просигналил комм — тревожной мелодией из классической сюиты «Шерлок Холмс». Из агентства. Персонально Корж. Скорее всего — очередной клиент хочет удостовериться, что прежнее руководство как-то приглядывает за новым.

— Да, Дмитрий Саныч, — Эней включил видеосвязь.

— Тот чел, о котором ты говорил… — лицо Коржа подходило к фамилии по звучанию, а не по смыслу: кряжистое, кремнистое, квадратное, — он здесь.

— Все еще? — изумился Андрей.

— Нет, конечно. Я его завернул, как ты и просил. Сказал — уволился Карагеоргиев, ищите сами как знаете, а про женщину с ребенком я вообще не слышал. Но маячок я к нему подвесил.

— Спасибо.

Андрей отключил ком и процедил сквозь зубы:

— Про вовка промовка, а вовк на порiг.

— Спокойно, — Цумэ вывел машину из затора и тут же пришвартовался у бровки. — Мы про этого вовка три недели каждый день разговариваем. Поезжай на встречу с клиентом. С Титовым буду говорить я.

Эней кивнул. Титов не должен был его видеть. Игорь справится лучше. Только что подумает Оксана? Что он ее опять бросил?

Нужно кликнуть ей. Кликнуть и предупредить, чтобы она гуляла, оглядываясь — пока Игорь перехватит Титова по маячку и растолкует ему диспозицию.

Он достал комм — и тот, как по заказу, взорвался тревожными переливами. Она позвонила раньше.

— Андрей!..

Он уже понял, что случилось — раньше, чем имя прозвучало. По тому, как она набирала в грудь воздуха.

— Спокойно, — сказал он. — Игорь идет к тебе, всё будет хорошо.

За спиной забибикали, требуя освободить дорогу. Эней перебрался за руль.

— Он будет у тебя минут через семь. Шли своего Титова, куда хочешь.

Виктор Титов прибыл в Питер не через неделю, как изначально планировалось, а через три — год шел к концу, организация рождественской акции требовала много времени и сил, и он, чтобы смягчить удар, отдался работе — а господин Андриевич не торопил. Его логика была понятна: нет смысла идти по следу, если он не выведет тебя к лежбищу. Беглеца нужно брать врасплох, когда он считает себя в безопасности.

Что Оксана в Питере, господин Андриевич был почему-то уверен. Титов сначала забеспокоился, потом вспомнил, что после Поцелуя люди резко расцветают, а об Оксане в последнее время этого сказать было никак нельзя. Значит, начальник просто что-то как-то посчитал, на то он и старший. К личным способностям господина Андриевича Титов относился без особого пиетета (не сделал патрон там, у своих, карьеры, подобающей его возрасту, не сделал) а вот видовые — уважал, а потому к рекомендациям прислушивался.

Кроме того, когда шок миновал, он почувствовал себя значительно более уверенно. Да, все правильно — нельзя было ему ехать в Питер ни на следующий день, ни через неделю — его хватило бы разве что на скандал, а тут требовались продуманные действия. Оксану визит детективов явно застал врасплох, не меньше, чем его самого. Она не готовилась к отъезду, к шантажу, это точно. Значит, и сетевыми друзьями посетители оказаться никак не могут. Она бы пригрозила ему, обязательно бы сорвалась и проболталась.

Кто-то узнал о потере иммунитета и приехал. Кто-то, кому интересна Оксана — что плохо, но маловероятно, или кто-то, кому интересен господин Андриевич, что много лучше. Титов поспрашивал осторожно про «Лунный свет»: у основателей агентства была репутация людей профессиональных и обязательных — и не боящихся, в случае необходимости, перейти дорогу высокому господину — но только в рамках закона.

Он нанял комнату в небольшой гостинице и прожил в Питере три дня, наслаждаясь пасмурной аурой Города — единственного, пожалуй, Города в России — Москва все-таки деревня, хоть и очень большая. Наводил справки о «Лунном свете». Легенда… да, собственно, легенды почти и не было — бывшая жена скрылась с ребенком где-то в окрестностях, а подключать органы он не хочет, скандал ему не нужен — поэтому ищет надежных частных сыскарей.

Агентством сейчас владел некто Корж Д. А., Карастоянов числился временным консультантом. Просмотрев на сайте агентства список бывших клиентов, Титов обратился к одному из них — некоему Александрову — и узнал, что «Лунный свет» разыскал его похищенную дочь. Карастоянов в описании Александрова представал кем-то вроде доблестного рыцаря Айвенго — кроме всего, что он сделал в рамках профессиональных обязанностей, он несколько раз навестил девочку в больнице и, по словам врачей, помог сгладить последствия психотравмы. Неужели в самом деле Дон Кишот белогорский? Или все же заказ? Да, кто-то из недругов патрона вполне мог нанять детектива, чтобы вытащить из-под носа у Андриевича лакомый кусок. И это было именно таким делом, за которое Карстоянов взялся бы. Теперь понятно, почему он так разговаривал с ним в кабинете. Он решил, что Титов участвовал. Что он собирался отделаться от бывшей жены… Титова передернуло от обиды… Нет, спокойно, Карастоянов в городе чужой, да и Оксана ему наверняка наговорила сорок бочек арестантов. Просто все неудачно сошлось.

Поняв, что из сети больше ничего не выковырять, он подъехал с утра к агентству и начал следить за входящими и выходящими людьми. Сначала появились две женщины за тридцать. Потом владелец и директор, господин Корж. Потом была долгая пауза — а после нее из агентства вышли двое, которые туда не входили. Одним был Карастоянов. Второй…

Александров упоминал о еще двух активных участниках спасения Нины — Новицком и Неверове. Неверов, по данным агентства, уволился. А Новицкий, если это был он, кого-то очень сильно Титову напоминал. Если это они, то они или ночевали на рабочем месте, или квартира — в том же подъезде, что и агентство.

Есть ли смысл попробовать позвонить с черного хода? Вряд ли: там домофон и Оксана не откроет, она трусиха. Нужно дождаться, пока она выйдет. Сама.

Корж ему, конечно, ничего не сказал, зато стало ясно, что Титова он узнал и что появление его не было для Коржа неожиданностью. Значит, дело идет через агентство. Хорошо. Очень хорошо.

Титов, хотя сам детективом и не был, книжки все же читал. Он не сидел тупо на одном месте и не слонялся взад-вперед у дверей конторы. Он с утра сменил несколько точек наблюдения — из машины, припаркованной напротив, с автобусной остановки, из окна в подъезде дома через улицу, с конца квартала, из кафе…

Он как раз вернулся к кафе, чтобы согреться чашечкой чаю, когда почти носом к носу столкнулся с Оксаной. Она набирала индекс на комме.

Ох, он ее, видно пропустил, когда заходил в агентство. И эти, черт бы их побрал, выпустили ее одну на улицу, зная, что на нее идет охота.

Жалко, что она одна, без Саньки. Тут бы все и решили. Она уже мальчику, наверное, надоесть успела, хуже макарон по-флотски. Однако, куртка какая хорошая. И на голове узорный платок чалмой. Заказчик, наверное, расщедрился.

Она тоже увидела Титова — и вся перекосилась. Уронила пакет с покупками и вместо того, чтобы заговорить по комму — чуть ли не завопила:

— Андрей!!!

Это Новицкий, что ли? — подумал Титов, подходя. По мере того, как он подходил, оксанина готовность к истерике как будто уменьшилась — видимо, по комму ей сказали, что кавалерия на подходе. Что ж, постараемся побыстрее.

— Здравствуй. Нам нужно поговорить.

— Нам ни о чем не нужно говорить.

— Тоже верно. Говорить не нужно, нужно только, чтобы ты отдала Сашу и я увез его домой.

— Никогда.

И тут тщательно продуманный план разговора — объяснить про охоту, просить прощения, обещать верность и поддержку — полетел ко всем чертям. Разбился о незнакомый твердый холод в глазах Оксаны, всегда такой мягкой, такой податливой…

— С кем ты его оставила? И где? Ты ведь без него. Он, по большому счету, тебе не нужен. Нужно наказать меня. Изменщика коварного. Ну что ж, наказала. Три недели я промаялся. Неужели не хватит?

Оксана закрыла глаза. Попал.

— Почему ты решил, что он мне не нужен?

— Потому что он тебе не нужен. Ты никогда о нем не думала, ты никогда о нем не заботилась, ты занималась всякой ерундой, чем угодно, только не ребенком. Ну что ты с ним будешь делать? Выучишь на дворника?

— Я его люблю. Мне не на что купить его ответную любовь — но я его люблю.

— Слова. Как и со мной. Всегда слова — «люблю» и ноль заботы, ноль внимания. Ты думаешь, ребенку или мужчине нужна такая любовь? Ты думаешь, ты подарок для всех, кто рядом? Хороший человек, светоч доброты и истины? Я тебя разочарую: ты плохой человек. Ты думаешь о какой-то всеобщей любви, о всеобщем благе — но на тех, кто рядом, тебе плевать.

— Это неправда, — холод исчез, глаза у нее были на мокром месте, но Виктор ощутил только брезгливость. Какая все-таки размазня. Он все равно бы ушел, даже если бы Андриевич не вмешался. Но тогда, может быть, все было бы по-другому. Не так… противно.

— Сейчас ты начнешь себя жалеть, закатишь мне истерику, потом будешь весь день переживать и бездельничать, а вечером сорвешь все это на Сашке. И так каждый день. Ну, может, найдет на тебя стих и ты вытрешь пыль и приготовишь что-то вкусное. В качестве подвига. Или поинтересуешься его отметками. Тем людям, у которых ты сейчас живешь, вся эта глупость скоро надоест.

— Это ты меня сделал такой. Это ты меня довел.

— Никого нельзя сделать тем, чего у него нет, — этого даже варки не могут. Андриевич просто усилил его отвращение, стремление забыть, вычеркнуть. Но оно было, было.

— Тебя такой сделали твои драгоценные родители. Что я, не был у тебя дома? Не видел, в каком свинарнике вы живете? Что я, не знаком с твоей бабкой, поперек себя шире — и ты будешь такой же, когда не сможешь даже за деньги найти себе мужика и тебе останется в утешение только жрать. Ну, куда тебе ребенка? Ты же его погубишь. Ты же воспитаешь его таким, какой твой отец воспитал тебя и каким был сам — ходячей фабрикой крови. Сколько он проживет после совершеннолетия? Сколько ты сама проживешь после того, как ему исполнится тринадцать? Или ты вернулась к своему старому плану — превратиться в свиноматку? У тебя хватит денег на искусственное осеменение — или у этого… Карастоянова страсть к мясным коровам?

Оксана вдруг как-то выпрямилась, глаза нехорошо сверкнули и Виктор поневоле сделал шаг назад. В истерике она, как оказалось, могла и врезать, и хотя, забеременев, бросила каратэ (и он терпеть не мог этого дрыгоножества), навыки, как недавно выяснилось, сохранила, а девяносто пять килограмм — это девяносто пять килограмм.

Но это ничего, это правильно, пусть думает, что он боится, пусть накрутит себя.

— Моего отца убили варки, — хриплым от назревающих слез голосом сказала она, — потому что он не лизал им жопу, выслуживая пайцзу. У тебя изо рта несет варочьей задницей, Титов. От Саньки не будет так пахнуть. Может быть, мы погибнем — но не сойдем на такое дерьмо как ты.

— Вы точно погибнете. Хочешь губить себя, губи, но сыном я дорожу. И не позволю сделать из него… контейнер с диетическим питанием.

Губы Оксаны изогнулись, сарказм даже на время отогнал слезы.

— Ты непоследователен, Титов — если я плохой человек, я не смогу воспитать из сына контейнер с диетическим питанием. И сама таковым не буду, а значит — не погибну.

— Ты неплохо научилась спорить на этих своих сетевых форумах, Витер. За мой счет, — парировал он.

— Я никогда у тебя не просила денег.

— Нет, ты просто на них жила. Не задумываясь о том, откуда они берутся и как достаются мне.

— И нажила бриллианты, соболя и машину? Ты заразился галлюцинациями от своей маменьки?

— А ты меня ударь, как ее. Встряхни своим выменем как следует — и я упаду. Даже если ты не попадешь. От отвращения.

Пусть ударит — он искоса глянул на барражирующий вдоль улицы снитч. Ну, пусть. И желательно не один раз. И вопрос о том, оставить ли ребенка со вменяемым отцом или с истеричкой-матерью легко пересмотрит питерский мировой судья. И дальше «Лунный свет» может хоть в трех лицах появляться со своими документами. Потому что оригиналов уже нет, и чипов тех нет, и деклараций. Нигде. Он вернется в Екатеринослав с сыном и уволится к лешему. С его послужным списком его возьмут везде. А господин Андриевич это проглотит. Потому что иначе ему придется объяснять, кто именно дал санкцию на не положенную ему по статусу Королевскую Охоту, да еще, вдобавок, на человека, тогда еще находившегося под иммунитетом — в том числе и под его собственным. Потому что он, Титов, Оксану ему не сдаст. Он ее не сдаст, он оставит ей денег. Пусть живет, как хочет. Или не живет. Пусть топится в Неве, пусть разжирается как стеллерова корова, но сама. Без него.

Но она то ли еще что-то соображала, то ли просто струсила. Жаль. Жаль. Хотя почему жаль — языка-то никто не отнял, а выражения лучше подбирает тот, кто лучше владеет собой. И это явно он.

И тут на сцене возник новый — точнее, старый — персонаж: длинный парень балканского типа. Только на сей раз он был не в элегантном плащике а-ля лорд Байрон, а в черной кожаной куртке с флуоресцентным узором, черных же джинсах, тяжелых подкованных ботинках, с серьгой в ухе. Да еще и бритый налысо. Залом под байкера.

— Оксана, — сказал он, — вам не объясняли, что уважающие себя дамы не разговаривают с неизвестными?

— Он не…

— Теперь да. Совершенно неизвестный вам мужчина. Ну не можете же вы сказать, что вы его знаете.

— Нет, — радостно сказала Оксана.

— И он вас не знает тоже, судя по всему?

— Да! — выдохнула Оксана. После чего ее все-таки прорвало:

— Ну что, Титов? Слабо повторить то, что ты мне говорил, сейчас? Когда здесь — мужчина? А снитч — за углом? Кишка тонка? — голос дрожал то ли от слез, то ли от торжества. Какая мелочная стерва, боги, боги мои. И это я когда-то принимал за чистую монету.

— А зачем? — спокойно сказал Титов. — Если снитч за углом? Вернется, повторю. Правда от повторения не испортится. И сколько бы наемных работников вокруг тебя не стояло, тебе это не поможет. Ты сама никому даром не нужна.

— Даром — нужна, — детектив-пижон Георгий Карастоянов, обнял Оксану за плечи — без всяких там; как мужчина обнял бы мужчину. — Именно даром. Дружба, господин Титов, тем и отличается от делового партнерства, что люди нужны друг другу даром. А иногда и несмотря на. Так что шли бы вы, бывший партнер…

— Вы не понимаете, — сказал Титов. — Вы все неправильно поняли и тогда, и сейчас. Я не знал, что за ней охотятся. Мне в голову не приходило. Из нее такой агнец, как из меня селедка. Я только потом узнал — когда мой директор начал выяснять, где она.

— Андрие… — задохнулась Оксана.

— Вот ему ты понравилась, — скривился Титов. — Подошла. Он и стукнул по нам обоим, подтолкнул. Я головой помню, что поговорить хочу — так, чтобы хоть нормальный развод, если ничего не получается, а как вижу — так все. Я скандала хотел, чтобы сына вернуть. Он же для нее игрушка… — объяснил он Карастоянову. — А этому… я ему в любом случае ни слова не скажу. Охотиться на свой собственный персонал — если я рот открою, его куры засмеют.

— Не скажете? — в лице Карастоянов не изменился, но взгляд его сделался страшным. — За вами наверняка следят. Как, вы думаете, я нашел вас? По маяку, который к вам прицепили в агентстве. На вас еще десять могут болтаться — вы и не заметите. Может быть, наш разговор пишут. Может быть, высокий господин слушает его напрямую. Вы что, не поняли, что вы — дымовая завеса, прикрытие для настоящей охотничьей команды?

— Тогда почему вы, черт побери, отпускаете гулять эту растяпу с ребенком? — зашипел Титов.

— Потому что, во-первых, на них обоих тоже маячки, — спокойно объяснил Карастоянов. — А во-вторых, если это и в самом деле несанкционированная охота, то физически им ничто не угрожает — пока Оксана не решит прийти сама.

— Вы… ловите его на живца? — Титов почувствовал, как от губ отливает кровь. — На женщину и ребенка?

У него ведь промелькнула эта мысль, когда он увидел Оксану, промелькнула и погасла — слишком уж возмущен был Карастоянов тогда у него в кабинете. Черт. Черт, черт, черт. Нужно брать эту корову и идти восстанавливать контракт. Черт. Марьяше не объяснишь. Какие они там ни будь профессионалы, все равно так нельзя. Даже если они Оксану уберегут, она же с ума сойдет, она же варков без памяти боится. И это Сашка.

— Мы своих живцов любим, — Карастоянов еще теснее прижал Оксану к плечу, и она не отстранилась — даже как будто с вызовом посмотрела. — И бережем. Нам их терять профессиональная гордость не позволяет. А вы своих близких — предаете. Как же вам доверять-то после этого? Так что вы свалите отсюда сегодня же. Без ребенка. Адью, — он развернул Оксану за плечи и быстрым шагом поволок прочь, в сторону агентства.

— Стойте! — крикнул Титов, но те не обернулись. Титов стиснул кулаки так, что суставы хрустнули. Ублюдки. Во теперь он понял, от чего люди могут биться в истерике, орать и рваться выцарапывать глаза. От жгучего бессилия. Прибежать в агентство, кричать и скандалить? Звать милицию? Что делать, что?

Он вдыхал и вдыхал липкий холодный воздух, до предела, за предел, на разрыв легких. Выдохнул.

Найти в Питере специалистов. Провериться на жучки. Поставить слежку за «Лунным светом» — сам он на это не годится. Но только слежку, больше ничего. Уволиться с работы, сегодня же. Найти работу, с иммунитетом, в центральной России. Вернуться, нет, не домой — в Екатеринослав, это теперь не дом. Забрать Марьяну. Устроиться на новом месте. Ждать. Если они убьют Андриевича, это хорошо. Тогда они перестанут нуждаться в Оксане и Саше. Устроят их где-нибудь, а там уж Оксана все сделает сама. В чем в чем, а в этом ей можно доверять. Что будет с мальчиком все это время, что? Ничего, сказал он себе, это его сын. Как бы Оксана ни старалась, в тряпку она его за несколько месяцев не превратит. А с этими сволочами сыну пока безопаснее, чем с ним. Иммунитет иммунитетом, а господин директор — мелкий мстительный гнус.

Да, сначала то, что можно сделать, потом все остальное. Он уже знал, что будет повторять это каждое утро. Каждое утро, пока не увидит Сашку.

Втащив Оксану в офис, Игорь выдернул из ее рук кулек, хлопнул на стол, раскрыл.

— Дамы и господа. Угощайтесь. Стиральным порошком можно не. Что не доедите — сложите в холодильник. Мы с Новицким берем отгул по семейным обстоятельствам.

— Куда вы меня тащите? — Оксана слабо трепыхнулась, когда ее вынесло обратно на улицу.

— Мы немного побродим, выпьем, узнаем, как дела у Андрея, а потом я вас с Саней пристрою на квартиру. Черт бы побрал Титова, я знал, что придется рвать когти, но не знал, что так скоро.

— А почему здесь нельзя остаться? Ну не вломятся же они сюда?

— А вы намерены здесь запереться? И Саньку запереть?

— Нет. А вещи?

— Привезем. Да перестаньте вы так трепетать — нашли кого.

— Что он нес, Игорь! Если бы вы слышали, что он нес!

— Я слышал. У вас в воротнике наш «жучок». Мы знали, что Титов не отцепится. Только не знали, что замешан Андриевич — это все паранойя вашего брательника. Нелишняя. Называется, ткнул пальцем в небо, попал в самолет. Вас хотели съесть. И выгоняли на охотника. Чтобы вы добровольно свою жизнь предложили. Суицид по обоюдному согласию. Депрессия — оттуда. Наведенная. А вы этого не заметили, потому что и другие причины были.

— А Витя…

— А Витя ваш, судя по всему, до какого-то момента ничего не знал, — серьезно сказал Игорь. — Не то его самого толкнули, не то депрессия ваша у него уже на сложившийся образ легла. А тут мы. И добыча с крючка сорвалась. И рыболов зарвался, или просто проговорился, Титов ваш все-таки не дурак. Он сюда приехал явно по поручению. Но думал, похоже, что сумеет коня взять, а уздечку не тронуть. Либо сделка: он предупреждает вас об охоте в обмен на ребенка — либо… хотя это явно была импровизация… но если бы вы набили ему морду, а снитч это поймал и у вас был бы привод в милицию… его дело решили бы в суде за пять минут. Но у него не выгорело ни то, ни другое, и сейчас мы посмотрим, из чего он

сделан.

— А что, это до сих пор не понятно? — Оксана скривилась.

— Нет. Бывает и хуже. Я вам даже не хочу говорить, насколько — чтобы не портить настроение. Ваш, конечно, оказался мерзавцем — но вполне заурядным. Среднестатистическим. Понимаете, он искренне верит, что так, как он предлагает, будет лучше.

Оксана вытерла заплаканные глаза, но суше они не стали.

— Он смотрел на меня и в упор не видел. Видел кого-то другого. Мы прожили вместе десять лет, Игорь. Как такое может быть? Как можно было быть ко мне так близко — и не узнать меня?

— Он перестал вас видеть давно. Еще когда попытался сделать из вас «степфордскую жену». Потому что ведь ежу понятно — из вас не получится. Но этим грешат не только мужчины, Оксана. Женщины тоже пытаются переделать мужчин по своему образу и подобию. Меня пытались. И почти сумели.

— Вы…? — по ее глазам было видно, как внутри калейдоскопом рассыпаются догадки. — Вас инициировала…

— Моя жена. Незаконная. И инициация была незаконная. Но какой ни есть — а это был брак. А что, в вашей видеодраме этого не показали?

— Нет. Там вы с самого начала… оба…

Цумэ вздохнул. Почему-то рассказ о художественном вранье слегка его задевал. Смысл этого вранья был понятен — в агитках варки-преступники — это всегда ренегаты; собаки, укусившие кормящую руку… А впрочем — правильно: не хватало еще напрашиваться на жалость.

— Мы там еще, небось, и агнцев ели?

— Нет, — сказала Оксана, — не ели. Вы наркоторговцев ели, шушеру всякую. Такая… пара волков.

— Санитары леса, — Игорь вздохнул. — Ну, хоть тут не соврали, и на том спасибо. Так, слежки нет. Второй пункт программы — выпить.

— Мне нельзя, — трепыхнулась Оксана.

— Когда в последний раз приняли таблетку? — насупился Игорь.

— К-когда из дому выходила.

— Значит, можно. Один прием пропустите, невелика беда. Я вам рассказывал, как Андрей один раз из-за этих таблеток нарезался до полного ступора?

— Вы мне не рассказывали. Мне никто ничего не рассказывает. А я не спрашиваю… — голос Оксаны еще не дрожал, а вот аура, и эта щенячья интонация…

— Причем, — скорчил рожу Игорь, — напился он, а с девушкой, которую он клеил, в результате переночевал угадайте, кто. Не ронять же честь детективного агентства.

— А сегодня вы… тоже честь детективного агентства отстаивали?

Игорь посмотрел на нее вдруг очень серьезно.

— Нет, сегодня я свой допинг принимал. Знаете, для наркоманов есть заместительная терапия? Ну вот для меня тоже такой способ нашелся. Эмоции. Сильные эмоции. Экстаз. Танцы. Секс. Азартные игры тоже подошли бы, но это слишком опасно.

— А… Оксана вдруг поймала себя на том, что неприязнь к Игорю куда-то делась. Видимо, неприязнь к Титову превозмогла. Большее поглотило меньшее. Как странно — она до сих пор не позволяла себе злиться на Титова. Даже в собственных мыслях представала перед ним униженным Иовом, вопрошающим — «За что?». И внезапно — такой прорыв ярости, и с глаз словно бы спала пелена: да он же просто мерзавец.

Может быть, она и сейчас неправа. Может быть, и это должно пройти. Может быть, Андриевич и вправду толкнул их обоих и она провалилась в пустоту не своей, а чужой волей. Может быть. Но ей было хорошо. Ей было так хорошо, что она поняла Игоря еще до того, как он замолчал. Если бы она могла вызывать эту ярость, эту волшебную ярость, эту жизнь просто по желанию и без вреда для других — конечно она бы это делала.

Они миновали один бар — слишком людно; другой — слишком громкая музыка, третий — закрыт до 4 часов… В подвале кинотеатра нашелся четвертый.

— Вообще-то, — сказал Игорь, — Андрей ту девушку не клеил. Она клеила его. И напился он, в общем-то, чтобы и не принимать предложения, и не отказывать. Он вообще очень боится обижать женщин, вы заметили? Они это принимают за невнимание, а это на самом деле привычный вывих.

— У него кто-то был?

— Он был женат. Я у него на свадьбе гулял.

Был, подумала Оксана, был. А оказывается не только подумала, но и сказала.

— Был, — повторил Игорь. — Снимайте куртку. Две водки, пожалуйста.

— Кто она?

— Хорошая девушка. Работала в том же бизнесе, что и он, и ваш друг семьи. Ну и… профессиональный риск, сами понимаете. У них было всего три месяца.

Три месяца.

— Нет, — ответил на уже невысказанную мысль Игорь, — даже не в сроках дело.

Этого вообще быть не могло. Те же превратности профессии. В общем, я все это веду к тому, что некоторая Андрюшина отмороженность — это не от равнодушия, а от боязни задеть. Вот сегодня он испугался, что обидит вас, если что-то скажет о прическе. Оксана, ну зачем вы себя так испортили? Вам же кошмарно, вам адски не идет. Хотя тюрбан красивый.

— Не идет? — булькнула Оксана, — Да это же замечательно, если не идет… Если оно мне не идет. Если придут и скажут «мать моя, ты страшна, как смертный грех, что на тебя нашло?».

— Вот я пришел и говорю. Хотите одолжу парик? У меня есть замечательный парик. Натуральные волосы блонд, завитые. Сам бы носил, но голова чешется.

— Нет уж, — твердо сказала Оксана. — Буду отрастать.

— Ну если парик не хотите… пойдете за меня замуж?

— Но ведь мы это уже обсуждали? — Оксана оглянулась, не слушает ли их кто, но нет — в баре, кроме них и бармена был только один посетитель, и он сидел у другого конца стойки. — Конечно, пойду.

— Нет, по-настоящему. Спасибо, — это Игорь кивнул бармену, поставившему два «выстрела» и апельсиновый сок, чтобы запить. — Мы с вами так хорошо познакомились… Что я курю — вы уже знаете, что в полнолуние бегаю по бабам — тоже… Я разбрасываю где попало свои носки и не закрываю тюбик с кремом для бритья… Так… о чем я еще забыл. Ах да, я убийца.

— Вы… но мы на «вы», — почему-то в голове эта фраза имела смысл, а вот вслух прозвучала очень глупо.

— Это легко исправить, — кивнул Игорь. — Это мы в момент.

Они переплели руки и выпили.

— Здорово, — сказал Игорь. — Кто тебя учил так залихватски пить?

— Бабушка Варя.

— У тебя замечательная бабушка.

— Преподаватель виртуальной режиссуры в университете. Научила меня правильно пить, играть в карты и материться.

— Тут что-то пропущено…

— А вот этому не научила. Она сама не очень-то умела. С дедом развелась… была, как говорят, «замужем за работой» — он и ушел к менее занятой. Потому мне и казалось — если я стану домохозяйкой…

— А научи меня правильно материться, — Игорь перевел разговор на другую тему.

— Неужели не умеете… не умеешь?

— Я умею. Но неправильно. Неестественно. И мне завидно.

— Правило номер раз: матерщина должна прозвучать вовремя. В адекватной ситуации. А сейчас ситуация неадекватная.

— А если восхищенно?

— На тему восхищенной ругани я лучше анекдот расскажу. Встречаются две старых школьных подруги. Одна другой говорит: «А знаешь, мы продали к черту нашу виллу на Мальте и купили на Корсике». Вторая: «Изумительно!». Первая: «Да, и стиль я решила поменять: Медведефф исчерпал себя, перехожу на дом Ред-Грин» — «Изумительно!» — «Да, и надоел мне мой депутат Верховной Рады, выхожу за певца М-Джей Сидона», — «Изумительно!» — «Ну, а у тебя как дела?» — «Да вот, закончила курсы этикета, сертификат получила». — «И чему же тебя там учили?» — «Ну, например, вместо „не пизди“ говорить „изумительно“».

Игорь выпал в осадок. Очень заразительно выпал — и Оксана тоже не смогла удержаться. Отсмеявшись, посмотрела на часы, вынула карточку, потянулась к считывателю. Игорь перехватил ее руку, заплатил своей.

— Во-первых, ты дама, во-вторых, моя жена, а в-третьих, мало ли.

— Вообще-то карточка Андрея, — смутилась Оксана.

— Это неважно. Дама не должна расплачиваться в присутствии мужчины — даже деньгами другого мужчины.

— Эквалисты тебя на части бы разорвали.

— Они своего хвоста найти не могут, где им меня. А как насчет ответа на мой вопрос? Теперь мы на «ты». Глухое «вы» сердечным «ты» она, обмолвясь, заменила… Оксана…

— Я… — Оксана лихорадочно застегнулась. — Не знаю, Игорь. Честное слово. Я бы ответила «да». Но я боюсь. Не из-за того, кем вы… кем ты был. Просто…

— Аллергия на семейную жизнь, — Игорь кивнул, подал руку «бубликом». По лестнице они уже спустились медленно и чинно.

— Просто я не знаю. Но я не могу сказать и «нет». Если тебя это утешит.

— Ну, на какое-то время…

— У нас ведь есть время, так?

— Есть, — вздохнул Игорь. Времени у нас полно. Один переезд равен двум пожарам.

— Значит, у меня их будет четыре.

В Бастионе мальчишку можно искать сутками — и не найти, если у него к одежде не прикреплен «маячок». На Саньке «маячок» был и показывал, что мальчик на третьем этаже в игровом зале. Андрей улыбнулся. Ему неловко было в этом себе признаваться, но он сам с удовольствием порубился бы в игру «Пираты северных морей». Она была такой, что даже роль наблюдателя доставляла массу удовольствия.

В центре зала находился огромный голопроектор. Волны гуляли от стены к стене, перехлестывая временами через края галерейки, где в креслах игроков сидели мальчишки. Молнии рассекали потолок от края к краю, а на поверхности голографического моря разворачивалось сражение русской и шведской эскадр. На скампавеи просто страшно было смотреть: маленькие — на два десятка пар весел, низкие, пушек от силы две… в общем, легкий десантный транспорт типа «корыто». Как они на этом ходили по Балтике — уму непостижимо.

Мореходы из молодых людей были те еще — суда неумело маневрировали, перехватывали друг у друга ветер и подставлялись под дружественный огонь, сталкивались бортами и рвали снасти. Развлечения это не портило. Энею даже было жаль вытаскивать парня из-за консоли.

Он не знал, как обращаться с детьми. Не умел. Единственное, что он помнил из своего детства — что папа никогда не врал ему.

— Cаша, привет. Извини, пират, нам пора.

— Да сейчас…

Если судить по Андрею в том же возрасте, «сейчас» могло растянуться до завтрашнего утра.

— Я имею в виду — вставай и пойдем.

— У меня еще десять мину-у-ут!

— Приехал твой папа.

Мальчишка тут же выскочил из-за консоли, его место сразу занял другой.

— Где он? Мы щас к нему?

— Это как ты захочешь.

Санька остановился.

— Давай сначала сходим в кафе, — Эней взял его за руку, — и поговорим как двое мужчин.

Санька высвободил руку и упрямо сказал:

— Я хочу к папе.

— Ну тогда просто выйдем отсюда.

— Я хочу к папе.

— Папа сюда не придет. Чтобы увидеть его, нужно отсюда выйти.

Это подействовало. Санька снова вложил ладошку в протянутую руку Энея и ступил за ним на эскалатор.

Санькина лапка была маленькой, мягкой, теплой. Пальцы — тонкие, как карандаши. Эней вдруг понял, что уже любит его и не хочет расставаться.

Они вышли на улицу, Эней купил племяннику в автомате жвачку.

— Давай все-таки поговорим по дороге, — сказал он. — Что ты знаешь о старших?

— Они… они не как мы. Они сильные и умные, поэтому они главные. И они…

— Что?

Сашка зажмурился и выпалил:

— Они нас едят.

— Но они не трогают маленьких детей, верно? И мам и пап, у которых маленькие дети.

Санька медленно кивнул.

Эней увел его с проспекта. Перед ними лежал парк в золотом и багряном, и внутри у Энея дрогнуло.

— Присядем, — он подвел мальчика к скамейке. — Понимаешь, среди них есть те, кто не уважает свой собственный закон. Убивает детей, мам. Иногда — мучает перед тем как убить. Ты понимаешь меня?

Санька надул губы и отвел глаза в сторону. На его ресницах задрожала слеза.

— Господин Андриевич, начальник твоего папы — он именно такой, — ровным голосом продолжал Эней. — Я думаю, его убьют. Но не знаю, когда. Пока что он жив и очень, очень опасен.

— Он хочет убить папу… маму… или меня?

— Он хочет убить твою маму.

— Но ведь ее нельзя…

— Пока ты с ней. А вот если тебя с ней не будет…

Санька развернулся к нему, приоткрыв рот. Эней не знал, куда деваться — слишком много боли придется причинить мальчику, но лучше уж сразу.

— Твой папа знал об этом, когда приехал сюда за тобой. Он знал, что если увезет тебя — высокий господин может сделать с мамой все, что хочет.

— А вы?

— Мы бы постарались спасти ее. Конечно. Но ты вот о чем подумай: твой папа решил так: пусть ее съедят — лишь бы ты был с ним. Ты хочешь уехать с таким человеком?

— А его съедят?

Вот тут очень хотелось соврать, но делать этого было нельзя.

— Скорее всего, нет. Я почти уверен, что нет, твой папа — невкусный. Но с таким плохим старшим, как господин Андриевич, трудно сказать точно. Кроме того, у твоего папы иммунитет от фирмы, и может быть, скоро появятся еще дети… И за ним специально никто не охотился. Поэтому я думаю — нет.

Две слезы сорвались у Саньки с ресниц.

— Я никогда не увижу папу?

— Да. Как и я — своего. А может, и увидишь, когда вырастешь. Но это уже совсем потом.

Он прижал Саньку к себе, и тот по дыханию понял, что дядя Андрей, взрослый мужчина — тоже плачет. Он отодвинулся на вытянутых руках — и не увидел слез.

— Ты чего? Я думал, ты плачешь.

— Я очень сильно постарался не заплакать, Саня.

— Папа никогда не плакал. Я думал, ты на него похож.

— Что ты, Саня. Это только кажется. Я на него совсем не похож.

…Пока Игорь подыскивал квартиру, Эней решил воспользоваться опытом Кости: купил билеты на ближайшую катерную экскурсию по Неве и окрестностям. Что хорошо для пастыря, то хорошо и для школьника… Через полчаса Санька забыл о своих горестях — хотя было понятно, что еще вспомнит. Несмотря на то, что моросил дождь и ветер

горстями забрасывал капли под навес, они трое не забились в салон, как большинство других пассажиров и экскурсовод. Роль последнего Эней и Оксана брали на себя попеременно: она рассказывала о памятниках старины, он об аспектах детективной деятельности.

Когда подходили к пристани, кликнул Цумэ: квартира найдена. Один из его контактов, актер с Питерфильма, готов пустить беглецов к себе на дачу.

От сообщения веяло даже не иронией, а здоровой дозой «кэп, ты спятил». Задействовать личные связи, когда в распоряжении имеется вся «подземная дорога»? Но Эней был уверен, был почти уверен — они уже под наблюдением. А значит, должны действовать как сотрудники детективного агентства, у которых появилась своя ставка в деле. От одного знакомого, к другому, к третьему, а потом Оксана провалится между звеньями цепочки — и наблюдатели решат, что пропустили еще какой-то контакт…

Саньке это, кажется, даже немного понравилось: одно дело играть в пиратов на терминале, другое — в жизни. Наличие ежиной семьи под крыльцом их временного убежища окончательно примирило его с реальностью.

Перекликнувшись с Оксаной и приняв доклад Иствуда, прикрепленного к Титову, Андрей решил, что на сегодня всё. Игорь загрузил в микроволновку лазанью.

— Завтра чей день?

Это означало — кому идти за покупками и готовить.

— Мой, — ответил Андрей.

— Значит, — вздохнул Игорь, — опять водоросли, Маринованные в уксусе. Жаль.

— Я ее привез не в качестве кухарки, — одернул его Эней.

— Ты ее привез для вящего успокоения совести. Но еда была вкусная… пока была.

Эней вздохнул.

— Что у тебя на уме?

— Да нет у меня ничего на уме, — вздохнул Игорь. — Я не вижу лучшего варианта. Но мы, кажется, начали убеждать себя, что он правильный. Что так и надо. Что это справедливо…

— Это справедливо, — у рта Энея образовалась жесткая складка. — Цумэ, то, что он пошел в агентство к Жуковскому — еще не значит, что он не от Андриевича. Он просто может быть не умным сукиным сыном, а очень умным сукиным сыном.

— С каких пор ты взялся наказывать за то, кем или чем человек может быть? По этому счету мне положено лежать в той ямке под Вильшанкой… уже сколько лет? — микроволновка открылась, даже не зазвенев. Видимо, решила, что третий в этом разговоре — лишний.

— Но ты не был предателем! — Эней сунул колбу в кофеварку. — С самого начала и до самого конца ты был готов за свою жену умереть. А предательство — это, Игорь, единственное, чего я простить не могу и не хочу. И наказывать никого я не собираюсь. Я спасаю своих — и попутно решаю наши задачи.

— А какие у нас задачи? — нежно спросил Игорь.

— Подсунуть господам ищейкам Е-семью вместо компании холостяков. Мы же это обсуждали, нет? Искали женщину из наших, которая вписалась бы… Нам же их Бог послал, Игорь.

— Это, — Игорь разложи лазанью по тарелкам, — не задача. Это — оперативная проблема. Мелкая.

— Хорошо, — согласился Эней, — мелкая. Но ее надо было как-то решать и она как-то решилась. А ты мне про Титова. Да кто такой Титов? Если он еще как-то связан с Андриевичем — он нам может пригодиться, авось дороемся до хозяина и его делишек. А если он просто фоска — то зачем он нужен?

— Ты понимаешь, тут такое дело… он человек.

— Кроме него в мире еще примерно четыре миллиарда человек. И даже для тех, кто мне близок, я часто ничего не могу сделать — хоть расшибись. Приходится как-то фильтровать, Игорь. И в первую очередь — тех, кто показал себя скотом.

— Ты его отфильтровал. По подозрению — и прямо в лапы Андриевичу. Мы теперь действуем так?

— Да чего ты от меня хочешь! Чтобы я его отправил по «дороге»? А чего ради? Его что, силой заставили влезть в это дерьмо — пойти работать к Андриевичу, подставить ему жену?! С каких это пор мы выручаем подосиновиков, которые чем-то не угодили хозяевам?

— Я считал, что мы выручаем всех. Была у меня такая идея. И когда это он подставил жену боссу?

Эней встал из-за стола, подумал, сунул тарелку с недоеденным в холодильник.

— Ошибочная у тебя была идея. Потому что всех мы не можем. Физически. А жену он подставил. Неважно кому — важно, что наплевал на человека. И если плевок к нему вернется — это только правильно.

Наверное, подумал Игорь, дальше разговаривать бессмысленно. А делать что-то надо.

— Когда я еду в Москву?

Андрей воспринял вопрос с явным облегчением. Налил чаю сначала Игорю, потом себе.

— В следующий четверг. Сдаешь Оксану Хенгисту, потом едешь на нашу квартиру и ждешь меня.

— Сколько?

— Сколько нужно. Мне немножко подрихтуют личность. А вы не должны приехать одновременно.

— Почему? Мы ведь муж и жена.

— Но ты паковал и доставлял вещи вместе со мной.

— А-ха…

Да, делать что-то нужно. С Екатеринослава оно толклось где-то под горлом, шевелилось в занавесках по ночам. Что-то пошло не так. Что-то не так. Мы стали слишком правы.

Как же не вовремя появился этот чертов экс-супруг. Оксана могла бы помочь открыть эту дверь, Андрюха к ней с мальчишкой потянулся и стал как будто мягче… Титов, Титов, ты же сам себе все испортил. Причем, из лучших побуждений испортил…

Игорь задумался о своих собственных лучших побуждениях. Он будет в Москве один какое-то время. Другого случая сделать то, о чем давно думалось — может и не представиться в этой жизни. Но пока он думал, что речь идет лишь об Эндрю Кесселе — он удерживался от действий. А вот теперь ясно: речь идет и об Андрее Витре. О хорошем парне Андрее, который никогда в жизни не предаст — и никогда предателя не простит. И запишет в предатели того, кого прощать не хочется, и на этом погибнет. Или не погибнет. Если его кто-то вытащит. Кто-то другой.

Хочу я, чтобы это делал кто-то другой?

Он посмотрел на профиль Андрея. Труднее всего, сказал знакомый пластический хирург, изменить профиль. Костную структуру лица. У Андрея с Оксаной были не просто похожие — одинаковые. Она? Да, она может его вытащить, если ей кто-то расскажет, в чем дело. Но я уже не смогу, Антон молод, сама она в депрессии не заметит, а Костя… Непременно нужно ночью связаться с Костей.

Может быть, я не прав. Может быть, это просто приступ злости. Может быть, это сказывается напряжение. Может быть, это пройдет.

Но мне туда не надо.

И — вечный вопрос — если не я, то кто? Все человеческое нутро, все сердце говорит: нужно это сделать. Весь опыт вора, подпольщика и детектива вопит: нельзя. Категорически нельзя. Но если пробовать — то только сейчас. Сейчас, когда старые связи оборваны,

новых еще нет, а секции Б легко скрыться.

Нет, и пробовать нельзя. Try not. Do. Or do not.

— Ну, — сказал он, поддевая Махно ладонью под брюхо и перекладывая на колени Андрея, — тогда я спать пойду.

Высокий господин Владимир Андриевич сидел в высоком кресле, со скульптурной точностью имитирующем обезьянью лапу. Напротив, через стол, имелось такое же. Это была дорогая игрушка: натуральная кожа и натуральный же (хоть и не обезьяний, а верблюжий) мех, чуткие сенсоры и полимерные мускулы. Сенсоры регистрировали форму опускающегося в кресло седалища, мускулы сгибали «ладонь» и «пальцы», поудобнее устраивая хозяина… Хозяину это нравилось. Гость это ненавидел — его не оставляло ощущение, что Андриевич нажмет кнопу на пультике — и обезьянья лапа раздавит неугодного, перехватив поперек живота. Гость был уверен, что Андриевич знает об этой ненависти, и она нравится ему так же, как обезьянья лапа — а может, сама лапа-то ему из-за этой ненависти и нравится. Он постарался утрясти, выровнять все эмоции перед тем как войти в этот пентхаус дорогого киевского отеля. Утрясти и выровнять профессионально. Лапа как лапа, и черт с ней.

— Здравствуйте, — гость сел, откинулся между средним и указательным пальцем, облокотился о большой.

— Я очень рад, — сказал Андриевич, — что вы смогли выкроить для меня время.

Выкроить. Ножницы, ткань, лекала. Время выкраивается по росту и фасону, а потом приходят Клото, Лахезис и Атропос — и шьют. Из материала заказчика.

Он не мог не прийти, и Андриевич это прекрасно знал.

— К сожалению, — сказал гость без всякого признака сожаления, — ничего нового я вам сообщить не могу.

— Как же так, — в голосе Андриевича равно отсутствовало удивление. — Такой отличный первоначальный результат. Вы вышли на след подпольной группы. Установили идентичность сотрудников детективного якобы агентства «Лунный свет» и беглых преступников Савина и Искренникова. Что помешало развить успех?

…По утрам нужно пить кофе. Пить кофе, а уж потом верить своим глазам. Потому что до кофе глазам вечно мерещится всякая пакость, а кофе, выпитый после, только закрепляет ее в реальности. Поэтому кофе сначала, а все остальное потом. Это был давний ритуал. Магический. Мельница, джезва, раскаленный песок. И он всегда помогал. Нависшие над затылком неприятности не то, чтобы рассасывались, но становились нестойкими к внешнему воздействию, внятными и преодолимыми. Или хотя бы откладываемыми. На какое-то время.

Рапорт как рапорт. «Замечены… идентифицированы… сублицензия номер…» И приложение — видео Карастоянова и Новицкого. По отдельности ни тот, ни другой не привлекли бы внимания ни с кофе, ни без оного. А вот вместе…

Нет. Быть не может. Проверять нужно такие вещи. Так. Где у нас розыскные списки трехлетней давности?

Совпадение Новицкого с террористом Савиным по данным компьютерного анализа — 76 %. Совпадение Карастоянова с беглым вампиром-нелегалом Искренниковым: 79 %…

— Вы и помешали, — спокойно ответил гость. — Потому что силами той группы, которую я держу в Питере, я не могу отследить, куда именно нырнули Савин и Искренников, а до того — Неверов и Маковский. Чтобы увеличить группу, мне придется давать объяснения. Вы хотите, чтобы я их дал?

Вопрос остался риторическим. Обезьянья лапа чуть повела пальцами, отреагировав на какое-то микродвижение — или все-таки на пульт в руке Андриевича?

Сейчас гость думал об этом без всякого беспокойства — это была информация, и только. Только информация. Ее можно было анализировать, делать выводы. И выдавать эти выводы на-гора. Или не выдавать.

В каждом отдельном случае это еще могло бы быть совпадением. Иногда лица двух совершенно чужих друг другу людей накладываются с вероятностью, превышающей 95 %. Иногда два снимка одного итого же человека с разницей в год машина находит совпадающими меньше чем на 60 % — изменились паттерны лица, например. Но два снимка двух человек подряд…

Вот вам и белка, вот вам и свисток. Они действительно работали в паре. И остались в паре. И Карастоянов ходит по улицам белым днем, а обязательный при получении лицензии медосмотр признал его за человека. Температура тела чуть понижена, как и давление, но это и у людей сплошь и рядом…

Получается, что он — данпил. И стал данпилом уже после инцидента в Катеринославе, потому что двух оперативников в «Тормозке» он выпил очень качественно. Имитировать потребление у него времени не было, слить кровь некуда… да, тогда еще он был старшим. Ну, господин Саневич, наследство вы нам оставили — врагу не пожелаешь.

Хотя… врагу? Врагу можно. Особенно если этот враг мнит тебя своим хозяином. Особенно если у него нет никаких прав таковым себя мнить…

— Вы же слышали про тульскую операцию «Тэнтю», — уверенно сказал гость. — И про Екатеринбург. И вы знаете, что такое Габриэлян.

Именно так. Не «кто такой», а «что такое». Хозяин на сей раз кивнул.

— Вы полагаете, что он имеет какое-то отношение к нашему делу?

— Я не полагаю, а знаю, что он находился в екатеринбургской Цитадели как раз в тот день и час, когда кто-то очень похожий на Савина снес голову господину Ильинскому. Я не полагаю, а знаю, что он был в известном вам клубе «Морена» в тот же день и час, когда детективы из «Лунного света» вытащили оттуда похищенного ребенка. Наконец, я не полагаю, а знаю, что Габриэлян прибыл в Екатеринослав в тот же день, когда из города бежали Эней и Трюкач, террорист и бандит. Я его там видел и с ним разговаривал. Я ему даже пожаловался, что меня отстранили от операции, — улыбнулся гость. — Зря, конечно, жаловался. Нужно было благодарить.

Ну что ж, господин Андриевич, будем арифметикой заниматься? Вы затеяли охоту, которая вам по статусу никак не положена. Вам дали по рукам. Вежливо и аккуратно. Так что знаете об этом только вы. Ну и, по вашей милости, я.

Но вы ведь таких вещей не прощаете. И вы очень не любите, когда вам дают по рукам. И несмотря на то, что вы трус, и связываться с Габриэляном вам пока не хочется — вы прекрасно знаете, что над вами меч. С самого разгрома «Морены». Вы сидите и думаете: остались ли в заведении ваши следы? Напал ли на них Габриэлян? И однажды вы его атакуете — как крыса иногда атакует кошку. Ну а я… поболею за кошку.

Началось все с того, что сын хорошего знакомого попался на подпольной деятельности. По ерунде попался, не успел ничего еще натворить, к боевой секции отношения не имел — да и боевая секция на Украине дремала а-ля спящая царевна. Но того, что парень делал — дацзыбао, агитационный спам — было достаточно для смены категории. С головой достаточно. И гость парня выручил. А три года спустя господин Андриевич во время приватной вечеринки намекнул на тот случай.

Приятеля винить было не в чем — он был человек крепкий, а на семье сломался, как ломаются многие. У самого гостя не было детей, работа не располагала, зато были братья и сестра. Господин Андриевич на нем, пожалуй что и обжегся бы: СБ не любит, когда сотрудников шантажируют посторонние. Но вот стать той собачкой, на которой подорвется этот танк, не хотелось.

А Габриэлян… Габриэлян вполне может ею и не стать. И не таких подрывал — без фатального ущерба для себя. Конечно, сколько веревочке ни виться… Главное, чтобы вы сейчас клюнули, господин Андриевич. Чтобы не отступились от дела Оксаны Витер. Отложили — но не отступились насовсем. Дали время мне, Габриэляну и Андрею Савину.

По несчастному для вас совпадению, он лично заинтересован в благополучии вашей жертвы. Крайне заинтересован. Как причудливо тасуется колода.

Ах, как причудливо она тасуется, даже обидно. Там ведь не только эти двое. Там еще и бывший хозяин агентства «Лунный свет» — начитанные люди частные сыщики — Константин Неверов. Десант, санвойска, последнее место работы… Вильшанка. Красне… Убыл в отпуск. И получается, что они ехали к нему. Из Екатеринослава они ехали к нему. Вдвоем. Не разделяясь. Неверов — православный священник. Как минимум треть спонтанных исцелений происходит в результате мистического опыта. Искренников исцелился. Случайно? Методика? Как узнать? Спросить?

В других обстоятельствах гость пошел бы по такому следу плотно. И потому, что дело заслуживало того, и потому, что такая удача, «золотой» шанс, выпадает людям раз в жизни.

Но избавиться от вас, господин Андриевич, и избавить от вас мир — это тоже в некотором роде золотой шанс. Жаль, выпадет не мне.

— Габриэлян? Как интересно, — и опять слова Андриевича вошли в контраст с тоном, не показавшим ни малейшего интереса. — Поймать коллегу на связях с подпольем… вас это не увлекает?

— Лично меня — нисколько, — гость изогнул большой палец макаки так, чтобы на ноготь встала чашка кофе. Хотя кофе нужно пить по утрам… — Габриэлян — это Волков. Все, что он и его бешеная компания делают — «по приказанию и на благо». Конечно, можно скомпрометировать его до такой степени, что Волкову ничего не останется, кроме как его распылить. Но потери такого хорошего эффектора господин советник не простит. Вернее, мне-то он может и простить, насколько наш громовержец вообще умеет прощать. А вот вам, формально равному, не простит ни при каких обстоятельствах. Поэтому я против Габриэляна не пойду — ни за какие пряники, ни под каким кнутом.

Ни под каким, Владимир Антонович — понимаете?

— Мне не хотелось бы снимать с разработки «Лунный свет», — помедлив, сказал Андриевич. — Нельзя ли продолжить наблюдение за агентством?

— Можно, сказал гость. — Но я не думаю, что эта разработка нам что-то даст. Новицкого-Савина удалось проследить до Москвы и там он исчез. Москва — хорошее место, чтобы исчезать. На месте подпольщиков, я бы продал агентство «чистым» людям и больше в контакт не входил.

— Но ведь остается вероятность, что агентство — точка «Тэнтю»?

— Да, вероятность остается.

— Вот и проследите за ним.

— Хорошо, — кивнул гость и встал, похлопав обезьянью лапу по сгибу пальца. Будучи номинально никак не подчинен Андриевичу, он мог не говорить «слушаюсь».

— Благодарю, господин Тымиш, — сказал Андриевич, прощаясь — хотя благодарности в его голосе тоже не было, и руки на прощание он не подал.

Впрочем, он считал, что и формальное «благодарю» высокого господина должно дорого стоить в глазах человека.

— Пока не за что, — пожал плечами господин Тымиш, подполковник СБ, киевское управление.