Шанс, в котором нет правил [черновик]

Эпилог. Время звенеть бокалами

Карта Сибири из космоса выглядит так, словно ее взяли за северные края, встряхнули как следует — и все города и селения ссыпались вниз, к югу. Наверху остались только те, что зацепились по берегам рек. Из них половина — мертвы, вторая половина — живет лишь постольку, поскольку работает. Сланцевая нефть, газ, золото, алмазы. И многое другое, не числящееся в официальном реестре экспортных товаров. Заметная часть персонала — старшие. Неблагополучные старшие, кто из-за фронтира, кто бежал от родных властей, кто и вовсе экс-нелегал… В Сибири натурализуют всяких. Северней Уренгоя никакой Аахен не станет как-то особенно тебя искать, так что если ты не наследил как-то особенно — живи, работай. Десять лет среди медведей и людей, которые мало чем отличаются от медведей — и возвращайся в Омск за аусвайсом. Если выжил, конечно. Закон — тайга, слыхал такое выражение?

Господин Титов его, конечно, слыхал — и нисколько не завидовал сибирским старшим. Он и так-то старшим не очень завидовал, но Сибирь, пожалуй, была тем самым местом, где, несмотря ни на что, людям, в целом, приходилось легче. Не потому что людям было так уж хорошо. Просто старшим — совсем плохо. Титова же вполне устраивало гражданство ЕРФ и статус временного жителя, начальника транспортного отдела в Красноярском филиале компании «Паллада».

За год он привык к этому месту. Прирос к нему, освоился и с Новосибирском, и с Красноярском, и с монорельсом «Ермак». Вот только по плечу «Новосиб-Омск» он ехал «Ермаком» второй раз в жизни. Первый — когда только прибыл в Сибирь и в омской штаб-квартире «Паллады» получил назначение и пайцзу.

Забавно. Столько лет работать на пайцзу в Украине, чтобы вот так вот, чохом, в первый же день, получить в Сибири.

Он с самого начала понял, что это неспроста. А теперь уже точно знал, почему его так берегли и почти знал, чего от него хотели, вызывая в головной офис. По всей видимости, начальник головного офиса, господин Ожигов, созрел для того, чтобы сделать господину Титову предложение, от которого господин Титов отказаться… не захочет.

«Ермак» вонзался в метель, сбивая ее с пути, скручивая, вспарывая, волоча за собой. Воздушная волна разбрасывала снег на полсотни метров в стороны от трассы монорельса, укладывая ровней, чем кладут уборочные машины. Но поезд исчезал за горизонтом — и вьюга опять сметывала распоротые перины снежных полей.

Поезд, замедляясь, нырнул в тоннель. Поля, леса и болота кончились, начался Омск.

…Год назад, осмотревшись на новом месте, освоившись со здешними деловыми и бытовыми ритуалами, Титов плотно занялся работой. Надо отдать основателям компании должное: если бы Титов был совершенно законопослушным гражданином, если бы он не искал зацепок целенаправленно — просто потому, что больше не хотел попадаться вслепую, если бы он, в конце концов, не знал, что можно что-то искать — он бы ничего не нашел. Человек со стороны тоже бы не нашел. Двойное назначение «Паллады» было скрыто так хитроумно, что сибирский закон не смог бы придраться.

Остановись Титов на этом — на ввозе технологий вопреки эмбарго, — все было бы нормально, бояться было бы нечего, скорее можно было бы ожидать доли в деле, ежемесячного не облагаемого налогами «конверта». Но Титов нащупал в чемоданчике третье дно, и вот это уже была лотерея. Покер, в котором проигравшего вполне могут спустить под лед — здесь это так называлось. Специфика региона. Многоводных рек много — не Ангара, так Иртыш, не Иртыш, так Обь…

…Было, было мгновенное желание отнести свою добычу в клювике «куда следует» и сказать: убейте их, верните сына. Странно было бы, если б оно не возникло. Но, проработав полгода, Титов был уже совсем не в том настроении — и желание даже не подавил, нет: оно само булькнуло раза два, зашипело и испарилось. Система запустила тот механизм страха, который свел с ума его бывшую жену. Система заставила самого Титова семь лет бегать за пайцзой, чтобы отобрать ее в один момент. Система выкормила Андриевича и дала ему власть над жизнью и смертью. Выкормила и вытолкнула наверх человека, который забавы ради подтолкнул Титова предать собственный дом. Система показала себя никудышним деловым партнером. С ней нельзя было работать. Особенно ему. Он был слишком склонен играть по правилам — не обращая внимание на существо правил. Он уже один раз зашел по этой дорожке туда, куда совсем не хотел идти. Делать это второй раз — увольте.

Это если забыть, что ребята наверняка подстраховались и далеко уехать с информацией Титову бы не позволили. Попытались бы, по крайней мере.

Впрочем, сейчас Титов был почти уверен, что подледный заплыв ему не грозит. По крайней мере, до тех пор, пока сибирский же закон не докопается до третьего дна «Паллады». Но это вряд ли произойдет скоро.

А письма приходили регулярно. Из Перу, из Швеции, из Японии, из Австралии. Адрес почтовой машинки значения не имел. На всех снимках был Санька — вот он купается в реке, вот он едет на скутере, вот он прилаживает сосульку вместо носа снеговику. Здоровый, веселый и уверенный в себе ребенок. Оксана все-таки не была такой эгоистичной дурой, какой казалась; она вовсе не жертвовала сыном, она прыгнула не в темноту неизвестно как зародившейся виртуальной дружбы или любви, а в надежные руки родного брата. Снимки обработали так, чтобы вычислить место было невозможно — но если Андрей прячет сестру и племянника в Сибири, что сомнительно, но шанс все же есть, то, тем более, топить «Палладу» никак нельзя. Здешний закон стоял на круговой поруке, за преступления против статьи 209 МКК целыми семьями ссылали в те самые поселения, где опальные варки отрабатывали себе место под луной. Санька жив, здоров и весел — этого довольно. Чтобы хотеть большего, нужно стать чем-то большим.

Входя в округлое, как черепаший панцирь, здание головного офиса, он был уверен в себе, спокоен, готов к любому повороту разговора. «Собран, сосредоточен, интеллигентен», как говаривала его бывшая, в подпитии доказывая, что она выпила не так уж много и с дикцией у нее все в порядке. Он уже давно перестал злиться. Не на себя — это-то не прошло. На нее. Окончательно перестал, когда сошлись края головоломки. Сопоставив паспортный и истинный возраст господина Ожигова, Титов поневоле проникся уважением. Не каждый в двадцать пять лет, без поддержки родных и друзей, способен достичь должности, которая позволяет раздавать статусные чипы. И давайте уж будем откровенны — не каждый, достигнув этой должности, даст обидчику своей сестры работу, а не попробует стереть его в порошок.

По паспорту господину Ожигову, исполнительному директору «Паллады», было тридцать два года. Ребята из инженерного отдела говорили, что он, в отличие от многих менеджеров с MBA в резюме, отменно знает техническую сторону дела. Впрочем, человек, к которому сходятся теневые проекты компании, обязан разбираться в том, чем он тут торгует и что обслуживает.

Кабинет совершенно обычный — рабочий стол с терминалом, дополнительная плоскость сбоку — для многослойных проекций, стулья у приставного стола с проектором и контактными перчатками для участников совещаний.

Ожигов встал из-за стола и подал Титову руку.

— Рад вас видеть, Виктор Алексеевич.

Ладонь оказалась крепкой, теплой, сухой. Лицо… Да, этот человек был омоложенной копией Максима Витра, умершего двенадцать лет назад. Но не похоже было, что он приписал себе семь лет. Смолоду много перенес? Или просто научился выглядеть старше? Или он, Титов, все-таки ошибся, и это не брат Оксаны?

Он никогда толком не интересовался родственниками жены по линии Витров, ему не нравилась вся эта сумасшедшая семейка, все эти богемные бабки и деды-археологи с замашками бандитских атаманов. Может быть, это брат не Оксаны, а Максима, найденный через социальные сети?

— Взаимно, Иван Модестович.

— Присаживайтесь. Чаю?

— Нет, благодарю. Давайте перейдем сразу к делу.

— Хорошо, — Ожигов шагнул к стационарному терминалу, взял перчатку. — Наше родительское предприятие, компания «Орика», прикупило фармацевтическую фабрику в Даляне, — на проекционной панели загорелась спутниковая карта, Ожигов подошел к ней и растянул пальцами означенный регион. Титов внимательно следил. Далянь — японский протекторат. Второй по важности — после Шанхая — тихоокеанский порт для Сибири. Все незамерзающие порты в руках японцев, и это несколько портит добрососедские отношения между Конфедерацией и островным соседом. Совет Конфедерации неоднократно намекал японцам, что надо бы и совесть иметь. Вернуть хотя бы Забайкалье. Японцы искусно делали вид, что намеков не понимают. Но за каким лешим «Орике» понадобилась эта фармацевтическая фабрика?

— Купили, что называется, «по случаю», — словно угадав его мысли, сказал Ожигов. — Пакетом с каким-то там заводом, который был действительно нужен. В Даляне все законсервировано, перепродавать некому, идет лишний налог на землю, а это, сами понимаете, досадно. А переоборудовать все к чертовой матери под что-то полезное тоже нельзя — японцы начнут страшную бюрократическую волокиту, они очень не любят, когда кто-то, кроме них, затевает высокотехнологичное производство в зоне их ответственности. Фабрика числилась объектом стратегического значения, производила вакцину против орора. В прифронтирной зоне, сами понимаете, товар первостепенной важности. Но десять лет назад пошла вакцина Сиверцева. Китайцы не выдержали конкуренции и фабрика обанкротилась. Но японцы, конечно, будут упирать на стратегическое значение и на то, что кроме медикаментов, там производить ничего нельзя. А мы их обойдем именно на этом. Мы будем производить там медикаменты.

— Простите, но я ничего не понимаю в фармацевтике, — улыбнулся Титов. Перспектива ехать в Китай его не прельщала совершенно, даже с повышением.

— Вам и не надо, — сказал голос у него за спиной. Титов развернулся вместе с креслом — и опять встал, протягивая руку. Мужчина, образовавшийся в кабинете, выглядел чуть постарше их обоих — где-то на тридцать пять. Титов понимал, что он не образовался, а просто вышел из-за шкафа-перегородки, но ступал визитер совершенно бесшумно, и появился неожиданно, словно телепортировался Титову за спину.

— Понимать в технологии производства медикаментов — это моя работа, — сказал он, отвечая на рукопожатие. — Мессерер Валентин, главный технолог-разработчик, очень приятно.

— Вы понимаете в логистике, это важно, — сказал Ожигов, отворачиваясь от спутниковой карты полуострова и в упор глядя на собеседника. — И вы понимаете в секретности, это еще важней. Я не хочу, чтобы сказанное проникло за стены этого кабинета до времени: мы намерены производить там улучшенную вакцину Сиверцева.

Третье дно. Маленькое потайное отделение на третьем дне чемоданчика. А за ним четвертое.

— Почему вы выбрали именно меня? Я не так давно работаю в компании, едва наладил дело в Красноярске…

Ожигов правильно понял паузу.

— Потому что вы _пробили_ систему, — просто сказал он.

Жаргонное «пробили» в его речи было уместно, другого слова не подберешь — взломщик пробивает систему, выявляя ее структуру и встраиваясь в нее.

— И мне не нужно долго объяснять вам, почему помимо круга обязанностей, предписанных вам должностной инструкцией, вам придется делать кое-что сверх.

— Вы даже не спрашиваете, захочу ли я, — Титов на миг стиснул губы.

Он… можно сказать, мечтал. Это был способ выйти из колеи. И, будем честны, свести кое-какие счеты. Но вторым приоритетом. Первым — выйти из колеи. Изменить ситуацию — задача, скорее всего неподъемная. А вот себя — посильная.

— А я знаю, что захотите, — улыбнулся Ожигов. — Вам ведь было тесно на вашем уровне компетенции, иначе вы не начали бы играть с налогами. А тут задача, по-моему, как раз вам по плечу: взять и от начала поднять большое настоящее предприятие. И вы для этой роли подойдете лучше, чем любой из «стариков». Вы гибче.

— А если я все-таки откажусь?

— Ну… точка невозвращения еще не пройдена. А господин Андриевич на днях изволил врезать дуба. Вы не слушаете «Радио Вавилон»? Из его смерти целый хит вышел.

— Эта идиотская «Бабушка-бабушка»? — изумился Титов. — А я-то думал, зачем хорошую песню испортили…

«Радио Вавилон» он слушал раза два, не понравилось. А то, что старинную хорошую песню в какое-то лоскутное одеяло превратили, не понравилось категорически. Кто ж знал, что это Андриевича там убивали с таким смачным хеканьем… Наверное, если бы он проверил по новостям — но он забыл об Андриевиче. Андриевич был никем. Шестеренкой, рычагом, ударившим по слабому месту. Не он, так другой, не тогда, так позже. Тут еще все остались живы.

— О вкусах не спорят, — примирительно сказал Ожигов. — Вы можете спокойно уволиться, вернуться в родной город и продолжать жить дальше. Неприятная потеря, но мы ее переживем.

Мессерер сидел в кресле, отъехав довольно далеко от стола и закинув ногу на ногу. Его смугловатое, как у испанца, тонкое лицо выражало живейшее любопытство. Ладно, если Ожигов считает его до такой степени своим — то карты на стол.

— Почему вы так уверены во мне, Андрей Максимович? Я ведь вам даже ничего не обещал. А ну как я вернусь в Украину да и продам информацию о даляньском заводе, скажем так, конкурирующей фирме?

Улыбка Ожигова перешла в смех, беззвучный и короткий. Мессерер тоже улыбнулся.

— Они в самом деле похожи с Андреем, — сказал фармаколог, отходя к шкафу-перегородке и открывая секцию бара. — Больше того, они, как я выяснил, состоят в родстве — правда, в таком дальнем, что даже по сибирским законам считаются друг другу никем. Просто гены причудливо сыграли, они оба похожи на своего пращура в девятом колене, школьного учителя Илью Витра из Николаева. А всего в Сибири, ЕРФ, Канаде и Польше проживает более четырехсот потомков этого человека.

— Ну, если в школе нам не врали, все человечество вообще восходит не более чем к двенадцати особям… — Ожигов помог Мессереру расставить на столе бокалы. Титов сидел, чувствуя себя полным идиотом.

— Вам в школе не врали, вам просто излагали все в крайне примитивном виде, — поморщился Мессерер. Чем именно он был недоволен, школьным изложением генетической истории человечества или маркой шампанского — Титов не мог определить.

— К сожалению, — продолжал Ожигов, — в той ветви семьи, к которой принадлежит ваш шурин, семейная история прослеживается только до Полуночи. А от Ильи Витра ее вообще невозможно проследить — мой пращур примкнул к не самому приятному повстанческому движению на западе Украины, и попал в руки к имперским властям, тоже не самым приятным. По счастью, тогда на несколько лет отменили смертную казнь. Он изменил фамилию, чтобы не пострадала родня, и сам оборвал все семейные связи. Когда девиз правления переменился и режим стал помягче, что-то удалось восстановить, но потом Империя распалась, а через три поколения и Полночь грянула. Короче, предок Андрея приходится моему предку одним из трех младших братьев — но я даже не знаю, каким именно…

Вряд ли в привычки господина Ожигова входили разговоры о семейной истории с кем попало. Он просто давал сотруднику время отдышаться. Хороший признак.

Чпок! — пробка подлетела в воздух, упала на стол, сделала несколько прыжков и успокоилась под перчаткой. Мессерер разлил шампанское по бокалам.

— Вы с нами? — спросил он, придвигая один к Титову.

— Да, — тот взял бокал и тоже встал. — Конечно да.

Империя пала. Семья выжила. Логично. Санька купается в реках, ездит на скутере, лепит снеговиков. Пусть он выживет, больше ничего не надо. Пока.

— Ну, — сказал Мессерер. — Чтобы будущий Новый год встретить в Даляне.

Стеклянные бока мелодично звякнули.

Чтоб его вообще встретить, уточнил про себя Титов. Он был реалистом.