Шанс для рода Шустовых. Том 2

Глава 15

Платформа медленно словно нехотя опускалась в яму. Ворот натужно скрипел где-то за пределами видимости. Было слышно, как переругиваются охранники, оставшиеся наверху.

Кольцо света вместе с лифтом ползло по каменным стенам, отражаясь бликами на мокрых булыжниках.

Мне с моим зрением было видно, как тонкие струйки воды скользят по канавкам кладки и стекают на дно нашего колодца. Видимо в полу где-то был сток, иначе нас давно бы уже затопило.

Лифт стал замедляться и должен был плавно опуститься на каменное дно. В последний момент, что-то пошло не так, и сверху послышалась брань.

Платформа дернулась и с глухим стуком упала, пролетев в свободном падении около метра.

От центра ямы, куда спускался лифт, раздался тихий стон.

Я со всей силы вжался в стену, чтобы остаться незаметным. Буянов советовал вести себя тихо, и я решил послушаться его, пока у меня не был готов план действий.

Кто-то закованный в кандалы лежал на платформе, стонал, но не шевелился.

Охранник, спустивший вниз заключенного, пнул того в бок. Не сильно, но должно быть обидно. Стон повторился, но человек так и не поднялся.

Закрепив факел в держак, охранник волоком стащил тело с платформы. Его товарищ тем временем поднял брошенный на дно факел, и принялся освещать им ниши.

Мне показалось, что он боялся нападения. Хотя мне было сложно представить, что кто-то легко сможет избавиться от цепей и ждать, когда спустятся лифт, чтобы напасть на охранников. Как он потом будет подниматься наверх? Вряд ли дружки тюремщиков поднимут возмутителя спокойствия по своей воле.

Яркий свет факела резанул глаза.

От тюремщика воняло потом и чем-то кислым. Охранник осмотрел мою нишу и остался доволен увиденным. Затем то же самое он сделал с местом заточения Буянова.

Подсветив нишу справа от меня, тюремщик подошел и, бренча ключами принялся открывать замок на вмурованном в стену кольце.

Охранник, тащивший тело волоком, пинками и матами, помог заключенному закатиться в нишу. И там его пристегнул к кольцу. Подергал цепи, проверяя прочность крепления и, довольно хмыкнув, вернулся на платформу.

Второй тюремщик уже ждал его там. Едва оба погрузились на платформу, та рывком оторвалась от пола.

Снова заскрипел ворот и заворчали недовольные тюремщики сверху.

Мне показалось, что сквозь кряхтение слышатся какие-то слова. Я напряг слух.

— Какого черта нам еще и третьего навязали? — возмущенно произнес один из тюремщиков.

— Потому, что они думают, что нам тут делать нечего, будто мы тут целыми днями яйца чешем, — усмехнулся второй.

— Твою мать! Крути давай! Чего отпустил?

— Ничего, удержишь! Не обделайся главное, а то вонять будет! — заржал тот, что усмехался.

— Ничего, привыкай, — теперь уже ржал и второй. — Скоро эти дохнуть начнут, тут еще не так вонять станет. Так какого хрена нам третьего прислали?

— Главный сказал, так проще следить за ними будет. Да и сдохнуть тут проще, чем в камере. Видимо, эти ему больше не нужны. А тут у нас отхожее место, — произнес и снова заржал тюремщик.

Я перестал вслушиваться. И так было понятно, что нужно срочно придумывать план побега. Не знаю, почему Корсаков решил поменять свое отношение ко мне и позволить мне умереть? Или это только психологическое воздействие?

Тем временем кольцо света ушло вверх, а в яме снова воцарилась темнота. Едва разбавляемая светом сверху.

Буянов зашевелился в своей нише.

Я был почти уверен, что он сейчас снова появится у меня перед глазами и примется что-нибудь рассказывать.

Но историк повозился, гремя цепью, и затих.

Зато из соседней ниши раздались стоны. Кажется человеку там было реально плохо. Не так давно, в лазарете, я слышал, как стонал тяжело раненый. Эти звуки были еще печальней.

Я попытался выползти из ниши, насколько позволяла цепь.

Мне удалось это сделать, и я смог заглянуть к новичку.

Серая груда тряпья казалась бесформенной до тех пор, пока я не нашел точку отсчета. Пока не понял, куда смотреть, не смог разобраться, что передо мной человек, мужчина, старик… Тощий старик.

Сначала я заметил морщинистую и очень худую кисть, виднеющуюся из-под одежды. Кожа казалась темной и плотно обтягивала кости. Такое ощущение, что я вижу перед собой жертву крайней степени анорексии. Вот только сильно сомневаюсь, что этот человек сам отказывался от пищи.

Был старик настолько тощим, что казалось его одежда была на несколько размеров больше, чем нужно.

Разглядеть в темноте его лицо было сложно, но мне удалось.

Впалые, практически провалившиеся внутрь щеки. Высокий морщинистый лоб, и горящие от лихорадки глаза. Непонятно, как он вообще был жив. О таких говорят, как только душа в теле держится.

Старик лежал на боку и смотрел на меня. Его губы что-то шептали, но было сложно понять произносит ли он вообще звуки или это только движения мышц.

Моргнув, старик потянулся ко мне обессиленной рукой. Словно не в состоянии двигаться, рука преодолела несколько сантиметров и недвижно упала на камни.

— Василий Семёнович, — я вдруг расслышал, что говорит старик.

До меня не сразу дошло, что он произносит имя моего отца. Мне говорили, что я на него похож. Похоже в полусознательном состоянии этот старик увидел во мне моего отца.

— Помогите мне, — продолжал шептать старик.

Загремели цепи, и из своей ниши показался Буянов.

— Что у вас тут? — недовольно произнес историк, будто мы мешали ему спать, или отвлекли от какого-то важного дела.

— Да вот, старик зовет моего отца.

— Отца? — удивился Буянов и подполз ближе.

От верха ямы света доходило очень мало, и рассмотреть что-то обладая обычным человеческим зрением было практически не реально. Нужно было либо смотреть, как я, либо подползать слишком близко. Буянов подполз почти вплотную.

Я понял, что сковывающая его цепь, была значительно длиннее моей.

— Батюшки вы мои! — вдруг воскликнул историк. — Дементий Васильевич!

Старик перевел взгляд на Буянова. По выражению лица было ясно, что он его не узнавал. Хотя тут вообще сложно понять, насколько ясно мыслит этот человек.

Я вопросительно посмотрел на историка.

— Это Дементий Васильевич Терехов, — пояснил мне Буянов. — Глава рода, духа северо-восточного ветра, Посивы.

— Значит слухи ходили не напрасно, что он пропал, — пробормотал я себе под нос. — Вот тебе и мистика. Люди исчезают и все такое.

Антон Владимирович уставился на меня, не понимая, о чем я говорю.

— Не важно, — ответил я на невысказанный вопрос. — Это к делу отношения не имеет.

— Василий Семёнович, — снова прошептал Терехов, — Помогите.

— Все хорошо, — попытался я успокоить старика. — Мы что-нибудь придумаем.

— На придумывание времени не осталось, — возразил Буянов. — Он того и гляди помрет.

— Его бы напоить для начала, — предложил я. — И может что-то из еды есть? Вас же тут кормят?

— Сейчас, — произнес историк, и быстро пополз к себе в нишу.

Что-то загремело, но явно не цепь. Затем послышался какой-то шорох, и Буянов вернулся с железной кружкой и размокшей корочкой хлеба.

Кружку историк подставил под тонкую струйку, стекающую по краю ниши, а хлеб передал мне.

— Все что есть, — слегка виновато произнес Буянов, будто это он ограничил себе и всем в округе пищевую пайку.

Я взял корку и попытался дотянуться до Терехова, чтобы накормить его.

Моя цепь звякнула, и застопорилась, не дав даже близко подползти к старику.

Буянов завозился, подтянул свою цепь, забрал у меня хлеб и подполз к Терехову. Я видел, что историку пришлось отставит прикованную руку, чтобы дотянуться до лица старика. И его цепь была ограничена.

Старик, почуяв хлеб, зашевелил губами, пытаясь дотянуться до корки. Это ему удалось, и он впился в еду, принялся даже не жевать, посасывать хлеб.

Я дотянулся ногой до кружки и осторожно подтолкнул её, чтобы Буянову не пришлось ползать туда-сюда. В кружке набралось уже больше половины.

— Эту воду хоть пить можно? — спросил я историка.

— А другой тут нет, — ответил он, не переставая поддерживать корку хлеба у рта старика.

Протянув руку, Буянов осторожно поднес кружку, и Терехов, чуть приподняв голову сделал несколько глотков.

— У него жар, — сообщил мне историк, как только старик напился и снова уронил голову на камни.

— И что с этим делать? — спросил я.

— А ничего. Мы ничего с этим не сделаем. Он скоро умрет.

Я понял только одно, что если я не придумаю как отсюда выбраться, то Терехов точно умрет. Не знаю, с чего мне так захотелось его спасти? Знать его я не знал, а то, что он во мне увидел отца, так это не моё дело. Но что-то меня торопило. Что-то говорило, что нельзя дать ему здесь умереть.

— Вы думаете, что он тут оказался из-за замысла Корсакова? — спросил я историка.

В принципе, я и так это понимал, но то ли мне было нужно подтверждение моих мыслей, то ли просто захотелось услышать человеческий голос.

— Однозначно, — ответил Буянов. — Корсаков экспериментирует. Проверяет свои догадки. Он выспрашивал меня, но я ответил, что всё что мне известно есть в книгах. Но боюсь, если он примется за меня всерьез я ему всё выложу.

— А что все? — спросил я.

Буянов задумался, посмотрел на притихшего старика.

— Ты знаешь, — начал историк, на что-то решившись, — если уж кому и рассказывать, то тебе. Все равно все мы тут сгинем, кто-то раньше, — он кивнул на Терехова, — кто-то позже. Ритуал передачи покровительства существует, но он не так прост. Я не могу сказать, что уверен в своих словах полностью, но все что мне удалось узнать, я перескажу.

Буянов вздохнул и уселся поудобней на холодные сырые камни.

— Когда в роду остается только один человек, не важно мужчина он или женщина, то в момент смертельной опасности, он может передать покровителя своего рода новому человеку. Тут все завязано на взаимной клятве человека и духа. И она, эта клятва, может быть подтверждена только кровью. Дух не станет делиться своей силой ни с кем, в ком не течет кровь, связывающая договор. Только эта кровь может открыть барьер между мирами. Не знаю, как именно это происходит, но человек становится проводником силы в наш мир. Силы, которая многократно превосходит все, на что способен простой смертный.

Я вспомнил, как кровавый туман из пореза начал разъедать синие жгуты, стягивающие оболочку мироздания. Видимо, сила Шанса с той стороны и моя кровь с этой, образовали своего рода ключ, позволивший открыть дверь. Чистой силой, которой обладают духи тут не справится, а вот такое сочетание очень даже способно.

— И вот, когда у духа может исчезнуть его проводник в нашем мире, — продолжил Буянов, — он может пойти на заключение нового договора. Что интересно, если договор с родом заключен, клятва подтверждена, то никто другой не может претендовать на покровительство. В роду может быть только один проводник силы. Им может быть только мужчина. Не спрашивай меня почему, я не знаю ответа на этот вопрос. Зато есть один нюанс. Для передачи покровительства в живых должен остаться только один представитель рода. Если есть женщина, она не может владеть магией, но может родить приемника мужского рода. А значит передача покровительства не может состояться пока она жива. Может или нет женщина передать право, будучи при смерти? Не знаю. Вопросов много.

Историк задумался, словно пытаясь вспомнить что-то еще, что упустил.

— Ах да, побратимы на крови! — воскликнул он. — Это тоже обязательное условие. Тому, кто станет новым проводником, нужно быть кровным побратимом умирающему. Понятно дело, что достаточно просто капли крови, но некоторые ученые, изучающие этот вопрос, говорят, что лучший способ порезать ладонь тому и другому и пожать руки. Это символ, а он тоже важен. Ну и последнее. Передача должна быть добровольной. Это непременное условие. Силой покровительство не передашь. Ходят еще слухи, что передачу нужно осуществлять в месте силы, но лично я в этом сомневаюсь.

— Так вот почему у Корсакова ничего не получается. Он очень много условий не соблюдает, на что же он надеется?

— Он опирается на текст из книги, а там очень мало информации, — подтвердил мою догадку Буянов.

— А как же его союз с Гончаровым? Я думал, это начало «сбора ветров».

Историк усмехнулся.

— Сбор в одной руке, а это значит, что покровительство должно перейти к Корсакову. Не знаю даже, что он сказал Гончарову. Но для того, чтобы заполучить Литока, Корсакову придется уничтожить род своего союзника, а после этого заставить его добровольно отказаться от покровительства и умереть.

— Как у вас тут все жестко, — усмехнулся я.

— Мир духов жесток. Не стоит вестись на их доброту по отношению к нам. Почему-то мне кажется, что у них свои цели. И они их преследуют, не особо задумываясь о нас.

Вот это было для меня новостью. Мне казалось, что духи — это такие добрые существа, которые помогают сохранять порядок и государственность в нашем мире. Подумал так и вспомнил смех, раздавшийся у меня в голове, когда несчастного парнишку размазало по внутренней поверхности кокона.

Что ж, будем внимательнее при общении с духами. Видимо, не только арабские джины стараются нас облапошить.

Давая свою силу, духи спрашивают по полной с того, кто поднялся чуть выше над головами сородичей.

Но это всё потом. Сейчас были более важные проблемы.

Посмотрев на тяжело дышащего, ушедшего в забытье Терехова, я четко понял, что нужно спешить. Если я хочу спасти старика, то нужно как можно быстрее придумать, как нам всем выбраться из ямы живыми.

Что касается Буянова, то я бы хотел прихватить этого разговорчивого историка с собой. Во-первых, он наверняка знает много чего еще. А во-вторых, нельзя оставлять его Корсакову, если тот сможет выпытать полную информацию о способе передачи, то рано или поздно Корсаков добьется своего.

Мне вообще казалось странным, что Буянов еще не выложил все человеку, пленившему его. Ведь под пытками он вряд ли смог бы скрывать то, что так легко рассказал мне. Историк не казался мне крепким парнем.

Может быть, он мне не говорит, что уже рассказал весь секрет Корсакову, потому что стыдится этого? Не знаю, что-то пока вся эта информация не укладывалась у меня в голове.

Опять же, Корсаков старался уничтожить мой род полностью, значит владел информацией о последнем представителе. Или это было только догадкой? Тогда Корсаков заслуживает, чтобы его не просто убили, а заставили хорошенько помучится, за такие-то эксперименты.

Ладно, сейчас гораздо важнее найти выход отсюда, а кто виноват и что делать, будет ясно позднее.

Я посмотрел вверх и задумался о том, возможно ли подняться по энергетической нити. Если я наколдую лассо, и заброшу его на лифтовую балку, то какова вероятность того, что мне удастся по нему забраться? Ползать по тонкой нитке, конечно, не самая лучшая идея, если ты не человек-паук, но вариантов у меня было немного.

Был еще вариант со щупальцем. Оно толще, но вот как его закинуть так высоко?

Сначала, конечно, мне нужно было придумать, как избавиться от цепи и наручников, но это тоже дело наживное. Ведь если я не придумаю, как забросить себя на высоту пятиэтажного дома, а именно так на вскидку я оценил глубину ямы, то и руки освобождать бессмысленно.

Если тюремщики увидят, что я свободен, то наверняка сообщат Корсакову, а тот придумает что-то еще и тогда придется все начинать сначала.

Терехов вдруг едва слышно вскрикнул и зашевелился.

Я попытался дотянуться до него, но так и не смог.

— Тише, Дементий Васильевич, все хорошо, — произнес я, как можно увереннее.

Старик приподнялся и уставился на меня горящим взглядом.

— Убей меня! — произнес он слабым, но срывающимся на крик голосом.