Семь Нагибов на версту часть 3

Глава 6

Глава 6

Стенания старого минотавра, не вовремя вышедшего на улицу.

В В море ходит Посейдон,

В небе Гелиос плывёт,

Я иду, не торопясь,

Сердце радостью цветет.

Мне по нраву этот мир,

Мне по нраву всё вокруг,

Этот город-лабиринт

Мне и дом, и лучший друг,

Мне Тесей вчера сказал,

Что я мерзостный кадавр,

А я Тесея в рот бодал!

Я нормальный Минотавр.

Когда-то приходит время отложить в сторону головы поверженных гоблинов, отодвинуть прочь миску с рагу из глаз гоблинов, снять с члена рабыню-гоблиншу и перейти к описанию своих подвигов и пути к славе. Если бы минотаврам был свойственен высокий штиль, то минотавр Вольха прозвал бы свои мумуары не иначе как «Рогатые пацанчики идут к успеху». И, конечно, всем плевать, что яйца этих пацанов давно не помещаются в самые большие бочки от гномского пойла, а в бороде, на висках и в хвосте с увеличительным стеклом надо выискивать не седые волосы.

Однако, пора начинать, а всякие размусоливания оставить для более разговорчивых типов.

Родился я, то есть, Вольха уже не помню, в какой дыре. Собственно, чтобы помнить такие мелочи, имеется у меня братец. Два рогатых брата, только не акробата. Ха-ха!

Мама у меня была жрицей в Храме Хорса, а папа — телохранителем, а ещё имелись в наличии то ли две, то ли три сестрёнки. Потому-то мы с братьями и ударились во все эти приключения. Не от хорошей жизни стали мы странниками в этом жестоком мире, а лишь для того, чтобы заработать на приданое сестрицам. На рогатых-мохнатых жёнушек не самый большой спрос, если хотите знать…

Меня всегда волновало, какой формы рога будут у детёнышей нашей старшенькой Недры, которую мы выдали за приехавшего в наши края тифлинга. Правда, это совсем другая история…

Жизнь у минотавров вообще непростая, а уж у меня она и вовсе началась не самым хорошим путём.

Мама прочитала неправильную проповедь перед неправильными людишками, а папа что-то там накосячил на работе. Что уж там — все не без греха, а звонкая монета в семье нужна. Вот только кончились денюжки в семье — разорились родители, занося звонкие стопочки кругляшей золотых большим и маленьким людям, эльфам и всяким там инородцам, которые себя лучше и важнее считают только потому, что рогов на голове не носят, да землю-матушку топчут пяткой босой, а не копытом верным!

Вот и встал я на путь скользкий. Фальшивомонетчиком стал. И только засмеяться посмейте! Вы ведь, небось, в биологии и анатомии минотавров ни бум-бум и представляете, что у нас и верхние конечности копытами кончаются? Да, мой первый начальник тоже так думал, когда глядел на мои работы ранние, да неумелые. Но ничего!

Пообвыкся, пообтерся, руками стал справлять работу тонкую, да филигранную, а копытом делать заготовки. Красивые ягодицы, знаете ли, накачал, пока фальшивомонетчиком шабашил! Эти большие копыта созданы были для любви и ласки, а не для чеканки монет! Но делать нечего — семью кормить требовалось и почему-то всё взвалилось на мохнатые плечи Вольхи, то есть, меня. Нет, конечно, у Дракса — это братец мой путевый, да ещё и старший — с ним ухо востро держи — правда своя, но он уж свои страницы записей покажет. Или неграмотный он у нас? А, кажись, мы ему обученную гоблиншу — рабочую пись… А, блин, не знаю я, как писарь женского полу называется!

А мне, знаете, надоело монеты штамповать, да в столбцы аккуратные складывать! Вот идёшь по деревне или по городу — не помню — давно было, а век минотаврий так долог и прекрасен, — и видишь, как семьи рушатся из-за негодничей твоей деятельности фальшивомонетничьей!

Я нашёл выход! Я стал… вором! Вот не надо сейчас тянуться к кружке с пивом, запивая приступы гогота дикого! Смех не пройдёт, когда мимо Горностай идёт! Это, стало быть, творческий псевдоним мой в воровском мире был. Был я тогда хилый, да тощий минотавр — мог без труда за прутиком от веника схорониться, да только рога выдавали моё местоположение. Кучи хитрых грабежей провернул я, и имя Горностая Великого до сих пор у знающих, да правильных пацанчиков на устах, да на слуху!

Но недолго музыка играла! Недолго бык овёс топтал! На деле каком-то мутном повязали меня поганые стражники, бряцая своими доспехами, да понятиями паладинскими, бросаясь налево, да направо! Ну я и думал тогда, что, мол, всё — будет у всех вечером здоровая прибавка доброй телятины к ужину. Но пацан ведь к успеху идёт, а? Предложили на сделку со след-стви-ем пойти, о как! Можно было, простите, быка включать, но уже и так бык! Пришлось работать человечьими внутренностями, да мозгом минотаврьим!

Дают волю — хватайся копытом и рог не вороти. Предложили шпионить для добрых и правильных паладильников во славу какого-то их божка! Мусье, я дико зазвиняюся, а где хрестик поставить, бо минотавры мы дикие, да храмоте не выучены! Стал минотавр Вольха шпионом. Даже заговор-другой раскрыть удалось.

Ах да! Вопросов я много задавал слишком — с тех пор болтливостью и страдать-то перестал. Гоблин какой-то плюгавенький меня заложил, а вчерашние уличные подельнички в рабство меня и продали. Минотавр в цепях — это ж у каждой молодухи такой раб должен быть! А что? Молод, красив, силой мышечной не обделён, а чтоб вы знали, как дамочки падки на… ну вы поняли… чай не маленькие.

Прошло несколько лет и из «тяжкого» да непосильного рабства освободили меня войска регулярные. Оно мне надо было? Нет, конечно, овёс потоптать копытом хотелось, а то всё кур каких-то крашенных приходилось… Ну, судьба-злодейка, а жизнь — копейка. Копейку, кстати, в армии, куда пришлось вступить, платили — и относительно неплохую. В монетах-то я соображал уже почище тамошнего бух-ху-я… ну, счетовода, в общем. Сбрую себе справную справил, оружие чистое, да сияющее. Прям паладильник, чес-слово! И вот в один денёк погожий наткнулся наш отряд на взвод вражий.

Глянул я налево — седые ветераны, которые подуй — и обосрутся. Направо я глянул — юнцы зелёные. Что характерно, подуй на них, эффект такой же. Плюнул Вольха, то есть, я наземь, копытом так тихонечко пылюку притоптал, да решил героя не строить. Переговоры, етить, решил устроить. Они почему-то не удались. Я до сих пор голову ломаю, а как могли не удасться переговоры у минотавра-фальшивомонетчика-вора-бывшего раба да ещё и в строю слабаков да стариков? Пришлось провернуть тактическое отупление, в смысле, отступление.

Драпать я ещё с детства уличного умел хорошо. Враги, конечно, бросились следом! Но я ведь был истинным рогатым героем! Нашел местечко с могучей землей, измазался ею везде — мне потом объяснили, что я вобрал в себя силу земли, и принялся выслеживать отряд врагов. Но Вольха не был бы Горностаем, если бы просто перебил целый взвод в одиночку. Не было с ним гения тактики Крутоморда в те времена, могучий Прынь не умел так лихо прыгать в ямы с кольями, брат Дракс не метал так криво копья, а Ху…

Ой, всё, как говорят мои наложницы! Не буду про этого хитрого воришку, а то всё настроение испортится!

Был я один на один с взводом врагов. Почуяли духи земли его истовое желание врагов растерзать. Отозвалась Мать-Земля, прошептал ласковое слово Отец-Ветер, подбодрил Брат-Огонь, напоила Сестра-Водица. Сватали в жёны, конечно, Молнию добрые духи, но я вежливо отказался. Едал я как-то телятину, которую маги молниями запекали — и не хотел превратиться в нечто подобное. Вкусно, конечно, но кто ж сестрицам приданое заработает?

Избрал себе в духи-покровители я Рогатого Медведя. Вот сколько лет мы уже скитаемся, а имени я ему так и не выдумал. А что? Фантазии моей в тот миг, когда материализовался предо мною громадный и пушистый белый полярный убивец, протянул ко мне свою лапу когтистую и благословил дыханием своим ароматным, хватило лишь на Рогатого Медведя. Потому что он был медведем… с рогами!

В общем, с духом моим, да копьем моим — где-то на нём до сих пор инвентарный номер выбит. Вы же знаете? В мире много копий, но это — моё — вступили мы в бой… В бой разумов, конечно. Чудесная грязь, да медведь боевой помогли натравить на вражий взвод бандитов каких-то. Я посчитал, что уже послужил достаточно стране своей, да решил стать искателем приключений. Я так был рад встретиться с братом после стольких лет разлуки! Но вдвоём идти к успеху, конечно, несолидно вовсе, а потому мы позволили этому туповатому гению тактики, Крутоморду, присоединиться к нам.

Он, конечно, может в своём алкогольном бреду твердить что угодно, но мы-то с братом знаем, что без нас бы он даже шлем свой рогатый не получил бы. Правда, потом брат вдруг пропал. И друг мой тоже…

Но об этом я напишу в следующей главе своих мемуаров. Пора готовить новое рагу из гоблинских глаз, пойти покачать люльку с детёнышем Нидры и того тифлинга, чьё имя у меня постоянно из головы вылетает. Да и гоблиншу-рабыню пора посадить на колени. А может быть, стоит взять гномиху? Что? Почему доблестный ветеран сражений духовных, да исцеления ран физических не может позволить себе на склоне лет завести себе гарем? Кажется, криворукий художник закончил мой портрет! Ну, конечно! Художник от слова «худо»! Этот безглазый гоблин даже не сумел отличить моего Рогатого Медведя от волка. Пойду, скормлю ему его глаза!

Куда побежал, мелочь неразумная? А ну стой, поганец, хуже будет!!! Я тебя…

И тут глаза перекрыло что-то черное, могучее. Врезалось оно в меня так, что свет померк. Лежу на земле, в ушах будто травы натолкали, и размышляю, помер старый Вольха или еще нет. Чую, трогает меня кто-то. Я глаз-то чуть приоткрыл — человек стоит, пялится так удивленно. И злобно так, будто я ему денег должен. Прикинул в памяти всех, кому должен и кого еще не убил — нет, такого точно не припомню. Однако ж надо вставать и бежать, потому как чует мое бычье сердце, не к добру эта встреча. Вот так же оно билось, когда мы в последний поход в проклятые земли собирались. Никто тогда не вернулся оттуда, только я и вся добыча отряда.

Сожрали всех звери лютые — ага, копье мое схватили и сначала всех покололи, а потом съели. А я в кустах схоронился, потому и выжил. Ну и побежал потом так быстро, будто за мной стража гналась. Так вот сейчас я такое чувство испытываю, что надо бежать.

Вскочил и только собрался ударить по копытам, как замер, не в силах двинуться. А этот стоит, глазами сверкает. А за спиной у него две бабы. Хорошенькие. Я бы таких на коленях покатал. Стоят, смотрят так, как на кусок мяса, что собрались разделывать. Вот так же на меня смотрел командир отряда, когда мы застряли в пустыне и две недели шли без еды.

— С нами поедешь, говядина сушенная, — бросил он и пошел в машину.

Говядина… ну точно сожрет! И машина у него странная, орочья. Я таких и не видел никогда. Очень дорогая. Значит, деньги есть, но тогда зачем ему я? Опять напряг память — нет, не помню такого. Правда, он в компании орчанки — может, она его водитель? Тогда надо опасаться вдвойне — орки жрут все, что шевелится, а что не шевелится, шевелят и жрут. Ох, беда-то какая!

Но делать нечего. С тоской глянул на свой дом, пустил слезу — не катать мне больше на мумуторе гоблинш, не выдавливать глаза эльфийкам, не крутить хвосты суккубам. Ждет меня костер и смерть в желудке. И главное, что не пожалуешься никому и о помощи не попросишь — вон, как все шарахаются от него. Видать, важная шишка. Мне всегда говорили, что выскокое искусство до добра не доведет и вот теперь на свой шкуре убедился, что это правда. Но никому уже об этом не рассказать.

Дойдя до машины, я заглянул внутрь — просторно… И тут же тычок под зад отправил меня в салон. Больно ударившись об дверь рогами, я испуганно сжался, боясь, что повредил обшивку — но нет. Даже обидно стало. Помню, лет пять назад я на спор камень рогами расколол, а этой ничего. Умеют все-таки зеленокожие строить и собирать. Не как тролли, конечно, но тоже хорошо.

А следом и его самки залезли. Ну, а он впереди сел, на меня даже не посмотрев. Ох, и грозен, ох, и страшен!

Меня от страха так приперло, что едва не обоссался. Но сдержался. Иначе, чую, за испорченную машину меня бы прям тут разделывать начали. Но раз сразу не убили, может, еще поживу немного. Вот только не пойму, зачем мы вверх едем? Он что, в срединный город собрался? Совсем ополоумел? Кто его туда пустит, спрашивается?

Кстати, кто он такой вообще? Глаза слепые, герб не разглядел его. Аристократ, небось. Только они такие наглые, да в себе уверенные. Ну и маг — это я сразу понял. У меня при их виде сразу копыто ныть начинает, в которое я еще по молодости загнал земляной шип, когда мы магов били. С тех пор оно у меня безотказно работает. И чем сильней ноет, тем сильней маг. А на этого прям выворачивает, так, что хочется заскулить от боли. Это кто ж такой он? Неужто архимаг под молодой личиной путешествовать изволит?

Возможно. А эти бабы его — сразу видно, сущие звери. Да и вообще, странная это компания. Орка и эльфийка — они ж друг друга по определению ненавидеть должны. Обе расы уже тысячи лет выясняют, кто сильней любит и ухаживает за лесом. Причем это не мешает им его вырубать для своих нужд. Однако кто левый сунется — сразу или стрелу в глаз, или топор в задницу получит. Ну, и меж собой грызутся, как имперские волкодавы. А эти смотри как — сидят мирно и даже разговаривают друг с другом.

Наверное, их этот маг так запугал, что приходится мириться. Если так, то он реально страшен. Орки, они потому и слывут бесстрашными, потому как не умеют бояться. Уважать силу могут, а вот испытывать страх нет. Мозгов у них для этого не хватает. Это как гном, если видит пиво, сразу начинает истекать слюной, так и орк, если ему что-то грозит, не пугается, а впадает в ярость. Лично сам такое видел и больше видеть не желаю- мне мои рога и хвост дороги, как память о бурной молодости. Ну, и яйца тоже, которые из зависти уж сколько раз всякие грозились отрезать. Однако ж я жив, а те, кто грозился, давно гниют в земле.

— Чего лыбишься, говяжья вырезка? -совсем невежливо спросила меня эльфийка, все же подтвердив, что меня скорей всего съедят. Есть разумных нехорошо, но кто ж им запретит… Аристократы те еще извращенцы — скучно им, вот и ищут развлечений. Не удивлюсь, что эта худосочная первая вонзит мне в бок вилку. Радовало лишь то, что я старый, и мясо мое будет жилистым. Попробуй прожуй.

— Это я от страха, — нервно сглотнув, я по привычке провел языком по септуму — кольцу в ноздрях. Это меня всегда успокаивало. К тому же оно было слабым артефактом защиты и могло уберечь от внезапного удара. — Куда вы меня везете?

— Наверх, куда же еще.

— А зачем? Хотите меня съесть? — эх, и откуда только храбрость взялась.

— Съесть? Ты больной, что ли? Мы не жрем разумных. А вот зачем, это хороший вопрос. Ваше Сиятельство, господин Нагибин — а на хрена нам этот вонючий бык?

— За надом, — недовольно отозвался тот. — Герб, выжженный на его башке, видишь? Вот точно такой же был у тех, кто на меня напал в столице и попытался взорвать. Доберемся до места, и я с ним пообщаюсь на предмет, какого, собственно, хера я им так не нравлюсь.

Он еще что-то говорил, но я дальше не слушал. Нагибин, это, мать моя буренка, сам Нагибин! Страх волной поднялся во мне, и я, потеряв контроль над телом, все-таки обоссался мочой страха. Разница между ней и обычной состояла в том, что она была крайне вонючей. Так мы сбивали со следа охотничьих собак и прочую нечисть, ориентирующуюся по запаху.

После этого раздался дикий визг, громкий мат, хлопок, и я почувствовал, что куда-то лечу. А после удар, и тьма накрыла меня…