Самолёт для валькирии

— Восход чёрного солнца

Париж жил, как всегда, своей жизнью. Пахло весенней зеленью, снедью из забегаловок, конским навозом, которого еле успевали убирать после проезжающих фиакров.

Сновали обыватели, некие месье, обсуждали последние новости загородив пол тротуара. И, как хорошо было слышно, главной новостью были скачки. Тотализатор. Ясный солнечный день, внушал чисто весеннее настроение, но лицо Натин было мрачнее тучи.

Лавируя между прохожими, она с неприязнью перебирала недавно случившееся, но вместе с тем, не забывала чутким ухом прислушиваться к болтовне обывателей. С некоторых пор это «подслушивание» превратилось в нечто типа мании. И всё потому, что Натин НЕ ПОНИМАЛА. Не понимала, что происходит. И в этих посторонних разговорах она надеялась услышать хотя бы намёк на разгадку явления, на которое она, как выражались братья «лбом налетела». Но вокруг были лишь пустые и никчёмные разговоры.

Вот две кумушки под ручку шествуют куда-то. Деток выгуливают. Трещат как обычно, перемывая косточки некоей Жаклин.

Вот ещё какие-то месье. Те идут по направлению к ближайшему кафе. И тоже степенно рассуждают. На этот раз не о скачках. О войне на юге Африки, об авиаторах из России. Нацепили дежурные улыбки, расшаркиваются со встречными дамами, а сами где-то не здесь мыслями.

Натин фыркнула и мысли невольно отвлеклись от неприятного. На то, что было ближе.

«Мужики во всех мирах, кажется, одинаковы. — с некоторым налётом цинизма думала Натин оглядываясь на месье, погружённых в политический диспут. — Эти Эсторские тоже того же качества: увлеклись глобальными проблемами, а под носом часто совсем ничего не замечают. Ольга — бедная девочка. Влюблена по уши в старшего. А старший даже не замечает, что она готова буквально разбиться, чтобы он на неё внимание обратил. А у Руматы… отношение к людям прямо сквозит — утилитарное. Оценить, использовать по полной. Забыть. Хорошо, что не „выкинуть и забыть“. Всё-таки стараются своих защищать и как-то опекать. Уже что-то. Впрочем…

Отношение у Руматы к людям как у настоящего военного. Может он там… где-то участвовал в крупномасштабных войнах? Не исключено! В ситуации множества смертей вокруг, привязываться к кому-либо, или даже к целой группе, для военачальника может быть опасным… Значит даже слишком опытные эти Эсторские».

На этом мысли чуть споткнулись.

«Но если опытные… Выглядят как осколок команды — друг друга дополняют. Но не больше. — сделала неожиданный вывод Натин. — А надо больше! Много больше, если взялись за такую Задачу!

Василий… Или Васса… Это же типичный учёный… по отношению к Румате, как тут говорят: „два сапога — пара“. Только этот не замечает по той причине, что углубился в „двигание науки“… И получается ведь!..

А я что? Эту науку здесь не двигаю?! Так ведь и на людей же смотреть надо больше! Внимательнее! А то ведь уделают их все эти „обыватели“. На всём своём, житейском. И пикнуть не успеют! Прецеденты были. И то, что легко выскользнули — не факт, что дальше будет так везти.

Александр, из их окружения… Романтик. Пламенный. Но и то, Паолу „заметил“. И не в пример внимательный…

Может его так среда научила? Если он подпольщик, то такому внимание к окружающим очень даже важно. Жизненно важно. Тот, кажется, уже от полиции бегал. И небезуспешно, судя по тому, что до сих пор не в Сибири руду ковыряет вместе с такими же как он „каторжниками“.

А с этими двоими — даже играть не интересно. Ведь не заметят. А если и заметят, то проигнорируют. Впрочем, надо признать, что до сих пор эта их наивность и слепота (или „наивность“? „слепота“?), надёжно страховала от больших неприятностей(не с моей стороны!). Ведь если не замечают, то и не ведутся. А не ведутся чаще потому, что их устремления находятся буквально в иной плоскости. И большинство неприятностей, которые в них, вольно или невольно кидает окружение, буквально в эту плоскость не попадает».

Мысли опять совершили вираж и вернулись к последней из их ближайшего окружения. Точнее к особе совсем близкой для Натин в этом мире. Относительно Паолы, у Натин было даже некоторое чувство гордости. Что смогла спасти. И спасла, как оно было по всему видно, далеко не никчёмную личность. Ум и преданность. Преданность и благодарность. Сильные качества.

Натин мысленно пробежалась по достижениям своей подопечной и осталась довольна.

«А Паола молодец. Страх, который она в себе носила, — порастеряла. Пережила его. Я уж боялась, что она всю жизнь за меня держаться будет. А тут кажется, увлеклась этим бывшим студентом. А что? Хорошая будет пара. Может и мне увлечься?… А то обидно. Паола, Ольга… А кем увлечься?.. Из местных — никто. А эти двое?.. Только не Румата! С-сапог! С таким только собачиться!».

Натин резко оборвала свои мысли. А мысли были более чем неуместные. Расслабилась, что ли?

«Вокруг творится — неизвестно что, а ты чем занимаешься?!! — обругала она себя. — Иди разбирайся! И если эти Эсторские ничего не замечают, то кому как не тебе в этом разбираться?!».

А разбираться было с чем.

Внимательная к окружению, к реакции этого окружения на них, Натин заметила, что отношение это очень… неоднозначное.

Как-то эти месье-мадам-мадемуазель к ним относились… особенно. Одни встречали их очень восторженно. Кто-то даже преклонялся, но вместе с тем, чувствовалось и другое, что было разлито в этом обществе. И это нечто не было простым пренебрежением людей другой нации или культуры.

Если Эсторских воспринимали больше как неких европейцев, как своих, хоть и весьма эксцентричных, то вот к ней относились… Тут даже термин «неоднозначно» сильно не подходит.

Она вспомнила, то время, когда она, будучи ещё не связанная с братьями, искала наиболее удобное место, чтобы закрепиться, и её занесло в Англию.

Если она была одета богато — к ней относились как богатой… иностранке. Но стоило ей одеться чуть поскромнее, даже на уровне небедных слоёв населения, как резко наступала перемена: к ней начинали относиться как к скоту.

Скоту без мозгов, которым не просто можно, а должно помыкать как овцой.

Её тогда это не просто взбесило. После нескольких таких предъявлений неприятностей, ей даже помыслить о том, чтобы представиться не как принцессой, было изрядно противно… и страшно. И эта ситуация её изрядно нервировала.

С одной стороны, «её княжество» по ту сторону Барьера, по ту сторону Реальности, в другой Ветви Вероятности. И тут она, по большому счёту, никто. Так, одна из бесчисленного множества. Чтобы стать снова принцессой, ей надо было вернуться в Атталу. Но и отказаться от образа ЗДЕСЬ было даже не просто трудно, а опасно.

Да, была и другая опасность — прослыть мошенницей. Но пока она не столкнулась с братьями, выходила из положения тем, что потихоньку сбывала награбленное в графском замке.

Тогда, в замке, после вырезания всей банды графа, хоть и было противно шарить по комнатам, воняющим кровью и содержимым кишечников бандитов которые она вскрыла в процессе завоевания личной свободы, однако пришлось. Как раз из соображений, что надо бы что-то такое из местной валюты, ценностей.

Но как-то оно быстро всё нашлось… Так что статусные цацки и уровень потребления она себе обеспечила. На время. Пока не встретила братьев и не вошла в их команду.

И тут снова это проклятие, — а она отношение к себе воспринимала как проклятие — её догнало. Здесь, в Париже.

И дёрнул же её чёрт, вырядиться поскромнее!

Находясь рядом с братьями, она действительно расслабилась. Почувствовала некую стабильность. И захотелось статус принцессы, снять с себя, и как то самое дорогое платье, что определяло его, сложить в сундук. До лучших времён. Да и сама по себе психомаска, установленная перед внедрением в княжество Аттала, уже достаточно «полиняла». Вернулось её естественное, природное флегматично-снисходительное отношение к неуклюжести окружающих. Но тут, в Париже…

Она долго наблюдала за тем, как относятся к людям разного статуса. И выбрала, как ей казалось, «золотую середину»: некая мадемуазель, не бедная, но и не слишком богатая, на которую не обращают слишком уж пристального внимания, но и не пытаются игнорировать, как представителей низов. Подобрала соответствующее этому слою платье, и приготовилась было, слегка расслабиться, прогуляться по магазинам, посидеть в кафешантанах, посмотреть на людей. И тут жуткий облом!

Уже в магазинах, когда она общалась с продавцами, она почувствовала, что что-то не так. Эти лавочники, общаясь вполне учтиво с такими же по статусу, под который вырядилась Натин, но с самой Натин!.. Как с кем-то презренным.

Даже с проститутками и разными профурсетками они обращались более любезно. А тут… как со слабоумной.

Один раз — подумала, что ошиблись.

Второй раз — совпадение.

Но когда эта муть стала повторяться…

За всем этим отношением что-то явно стояло. Не могло не стоять. Что-то чего она явно не знала.

Вот так, напряжённо думая про «контексты культур» она зашла в кафешантан. Но чего-либо заказать не успела.

Уже когда садилась за столик, обратила внимание на полупьяную компанию каких-то юношей. Явно не из богатых семей. Семей лавочников. Но не более. Компания вела себя изрядно шумно, что заставило других парижан, зашедших на чашечку кофе, пересесть подальше.

Натин же, будучи не в духе, проигнорировала этих балбесов и села за первый же попавшийся свободный столик. Настроение у неё было такое, что даже хотелось устроить скандал. Чтобы сорвать злость.

Первые минуты, молодёжь была занята собой. Но вскоре кто-то заметил, мрачную соседку, явно неевропейской наружности и в небогатом одеянии. И этот кто-то тут же предложил своему товарищу «монголку в постель». А когда тот поинтересовался какую, просто указал тому через плечо. На Натин.

Натин решила сдержаться и сделать вид, что ничего не слышала. Но не тут-то было. Компания тут же подхватила, как ей казалось, удачную тему для шуток и они посыпались на Натин как из рога изобилия.

Уже через минуту она поняла, что её держат не просто за представителя «жёлтой нации», а за дебильную.

Натин медленно начала закипать. Но всё равно, памятуя о том, что психомаску надо бы до конца стереть, держала себя в руках. Только барабанная дробь всё более жёстко выбиваемая пальцами по столу могла выдать её волнение. Она думала, что если игнорировать этих пьяных идиотов, то всё ещё как-то само рассосётся. Тем более, что можно было просто сосредоточиться на пении артистов на эстраде.

Кстати, тут пели всегда очень даже хорошо, за что этот кафешантан и приглянулся Натин.

Она демонстративно отвернулась к эстраде, но это не помогло. Вскоре хлыщ, наиболее усердствовавший в подколках своего дружка, решил что настала пора перетащить «монголку» к себе за столик и продолжить веселье.

Он тяжело поднялся со стула и сделав пару шагов опёрся кулаками на стол, за которым сидела Натин. Та подняла на него ничего хорошего не обещающий взгляд, но балбеса это не проняло. Даже наоборот, он попытался с ней заговорить. Причём коверкая слова, говоря рубленными фразами. Так обычно говорят с людьми очень плохо знающими язык. Или… и… с дебилами. Чтобы хоть что-то было им понятно.

То, что это просто шпана города Парижа, было ясно. Шпана респектабельная, не то отребье, что грабит в подворотнях. Но не менее мерзкая.

Также было ясно, что её прилюдно очень серьёзно оскорбили. И спускать это никак было нельзя. Уже половина посетителей кафешантана с некоторой неприязнью, но и с нездоровым интересом наблюдала за происходящим вокруг Натин.

Это было уже слишком серьёзно. Внешность у неё приметная. Даже слишком. И то, что она ещё не примелькалась, лишь дело времени. И когда свяжут происшествие в кафешантане с «известной мадемуазель Натин из группы русских авиаторов», то вот тут — уже будет худо. Пятно ляжет и на неё, и, что хуже, на всех русских, ныне находящихся в Париже. А то, что репутацию уже она не сможет отмыть — ясно и подавно.

Натин, мысленно распрощалась с идеей «прекратить барагозить», как выражались братья, и уже совершенно по иному взглянула на подошедшего хама. Краем глаза она уже отметила, что за всем этим внимательно наблюдают уже не половина, а как бы не все посетители кафешантана. Некоторые барышни и молодые люди, даже привстали со своих мест, чтобы лучше видеть. Их широко раскрытые от любопытства глаза и рты были видны повсюду.

— Месье, не знаю как вас там! — ледяным тоном начала Натин. — Вы осознаёте, что сейчас наносите НАМ, тяжкое оскорбление, которое может быть смыто только кровью?

Хоть и было сказано на чистейшем французском, балбес не понял. Также не понял и жёстко выделенное, сказанное в третьем лице «нам».

Откуда-то справа, пахнуло свежим кофе. Натин скосила глаза. Рядом стоял официант с подносом, на котором красовались заказанные чашка кофе и бисквит.

Служитель кафе топтался в растерянности на месте, не зная, что делать — то ли отступить, то ли таки донести заказ до адресата. Ведь тут явно назревал большой скандал.

Не глядя Натин, царственным жестом, указала на столик где поставить заказ. Официант вздрогнул и торопливо сгрузил с подноса принесённое. Прикрывшись как щитом своим подносом он уж приготовился быстро пятясь задом слинять, но был остановлен.

— Официант! — окликнула Натин не глядя в его сторону, и буравя взглядом хулигана. — Тут намечается небольшой беспорядок…

— Пардон? — скрючился в подобострастии официант ничего не понимая. Но Натин продолжила ничуть не обращая на это внимания.

— Ущерб будет возмещён! — сказала она, медленно со вкусом потянувшись, хрустнула пальцами и поднялась со стула.

Повеяло Атталой.

Битвами за влияние.

Ещё в процессе подготовки, она была поражена тем, какого качества психомаску на неё в конце концов наложили. Получилась такая… стерва! А учитывая изначальное положение принцессы, да ещё отягощённость заболеванием порфирией, — классическая психопатка.

Как шутил мастер по психомаскам: «Чахлая принцесса повышенной злобности».

Вообще, вся правящая семья в Аттале была змеюшником ещё тем. Как они друг друга не перебили ещё до появления Натин — загадка. Но попытки были практически непрерывные. Единственно, что на саму Натин сначала никак не обращали внимания, так как считали «самоочевидным и вечным аутсайдером». А тут…

Первая же стычка — с четвёртым принцем — застала всех врасплох и буквально заставила обратить на неё внимание. Самое пристальное.

Началось с того, что принц получил отлуп.

От кого-то из старших.

Ну и по привычке, решил оторваться на ком-то кто заведомо не мог дать отпор. Погонявши слуг, он, видимо, не удовлетворился, пошёл искать козла отпущения по дворцу. И тут, на его беду, попалась Натин.

Она только-только освоилась с ролью младшей принцессы, и начала получать от этого удовольствие, а тут навстречу этот идиот. Она слишком хорошо знала характеристики на каждого из принцев. Заучила, как полагается, перед заброской. Из всех, этот четвёртый, был самым несуразным персонажем.

Четвёртый принц никогда не отличался ни умом, ни сообразительностью, ни даже чутьём на неприятности. И если у него и было чутьё какое-то, то на жрачку и выпивку. Уж эти вещи он мог почуять за много километров. Но для складывающейся ситуации этого было явно недостаточно.

Громыхая оружием, своими многочисленными золотыми, и не только, украшениями, он заслонил своей квадратной тушей коридор. Да ещё своим прихлебателям дал знак, чтобы стали по обе стороны. Чтобы заведомо младшая принцесса не могла проскользнуть.

Жиденькая, козлиная бородёнка, которая только-только начала у него расти, сейчас разве что не в потолок торчала, насколько он свой нос задрал.

Как помнила Натин, этот недоросль очень любил издеваться над слабой и болезной младшей сестрой. И даже заступничество старшей, регулярно натравливающей на него старшего принца, этому никак не мешало. Разве что делало его ещё более злобным.

А то, что при дележе наследства, придётся ещё делиться и с ней, лишь добавляло ему прыти. Ведь как четвёртому, того наследства светило — с воробьиный нос. Словом, из принца рос эдакий «нормальный» садист.

А ведь тот конфликт очень напоминал то, что сейчас происходило в Париже!

Тогда тоже принц стал в позу и начал просто издеваться над белым лицом принцессы и тем, что «боги не выносят её лика».

Последнее было тягчайшим оскорблением.

— И что, драться со мной будешь? — чванливо бросил он тогда в лицо Натин, заметив, что та в дикой ярости. Впрочем, это последнее, что он сказал.

Дальше даже его охрана из двух мордоворотов-собутыльников ничего не смогла сделать. Для мордоворотов и для самого принца, всё произошло слишком быстро.

Тот, что стоял справа от принца, получив пяткой в челюсть, отлетел к стене и с шумом рухнул без чувств на пол.

По сути, этому «правому» повезло. А вот остальным…

Тот, что слева, просто потерял из виду стремительно двигавшуюся принцессу, но уже через секунду, его шейные позвонки хрустнули и он осел на пол. Мёртвым.

Когда принц, также потерявший из виду принцессу, таки нашёл её стоящей у себя за спиной, он не нашёл ничего лучшего, как замахнуться на неё кулаком. За что и поплатился. Мир кувыркнулся у него в глазах, а пол пребольно расплющил его драгоценный нос. Но и на этом, его злоключения не закончились.

Кто-то пребольно выкрутил его руку и заломил запястье. Сухожилия затрещали. Да вдобавок, кто-то очень грубо и непочтительно наступил ему на шею, ещё больше впечатывая его личико в прохладные гранитные плиты коридора.

— Хочешь умереть? — с изумлением услышал он дрожащий от ярости голос младшей принцессы. Он хотел что-то сказать оскорбительное, но резкий рывок за руку, и треск сухожилий заставили его взвыть.

— Ты, противный богам кусок падали! Ещё одна попытка меня оскорбить — и я тебя лично отправлю во Тьму! — выплюнула принцесса и наступив принцу на лицо, сломала ему запястье.

— Это чтобы ты помнил, добыча Грязи! — всё также злобно шипя выговорила сестрица бросая его руку и отступая назад.

Принц полежал на полу с минуту и оглашая коридор своими громкими стонами. Ему никак не могло в голову поместиться то, что его побила и руку поломала слабейшая младшая принцесса! Тем не менее он хоть и с трудом, но поднялся на ноги.

Оказалось, что принцесса не ушла, а стояла чуть поодаль, с брезгливостью наблюдая за корчами братца. Принц дёрнулся, схватился за поломанную руку и лицо его исказилось смесью дикой ярости и боли. Это для него было ещё большее унижение — чтобы за его мучениями наблюдала та, которую он всегда считал низшей в иерархии их княжеской семьи.

Он, по привычке, кинул руку к сабле, висящей на боку, но боль в сломанном запястье тут же прочистила мозги. Тогда уже левой рукой выхватил кинжал и кинулся на сестру.

С явным намерением её убить.

И отомстить этой смертью за всё.

И за унижение, и за дикую боль в сломанной руке, и за страх, который с некоторых пор она стала ему внушать. Страх от неуловимой, но существенной перемены. Как будто те самые легенды о вампирах вдруг ожили и воплотились в его сестре. Те, которые повествовали о неимоверной силе и быстроте демонов ночи. Многие шептались у неё за спиной, что слишком уж похожа. Но так как она была всё-таки член княжеской семьи, шепотки так и остались шепотками по углам. А вот священники… Этим рот не заткнёшь. О начавшихся разговорах уже среди них, принц знал. И боялся.

А тут — зримое, и что самое гнусное, очень болезненное подтверждение его страхов. Ведь раньше сестра была такой беззащитной и слабой! Да ещё и пугливой…

Натин выпрямившись, вполоборота, с брезгливостью наблюдала за борьбой чувств и устремлений на лице поверженного во прах принца. И на её лице не было и капли страха. Наоборот, уверенность, что и этого, будь он хоть во всеоружии и при целых костях, она отправит во Тьму.

Страх и ярость в принце таки победили. И оба чувства просто вопили как можно быстрее пресечь жизнь этой белолицей нечисти. Принц для храбрости заорал и кинулся на принцессу. Та скользнула вбок и собственный же кинжал принца неожиданно со всей силой воткнулся ему в грудь.

На нём не было нормальной кольчуги или там ещё каких-то защитных одежд. Так, крайне выпендрючая и перегруженная украшениями хламида. Это его и сгубило. Ведь сердце не было защищено должным образом и было проткнуто насквозь.

Напоследок, принц с удивлением скосил глаза на свою же руку, всё ещё сжимающую кинжал, по самую рукоятку ушедший в грудь. Что-то попытался вымолвить напоследок, но рухнул замертво. Под ним стремительно растекалась здоровенная лужа крови.

Натин медленно расслабилась, отвернулась от принца и посмотрела на парочку его слуг.

Первый ещё не пришёл в себя. От второго уже явственно пованивало.

Где-то раздавался гром сапогов и лязг железа бегущей стражи. Уж кого со стражей не спутаешь! Те даже бежали строем и в ногу.

Вскоре показались как воины в начищенных доспехах, так и многочисленные слуги, державшиеся у них за спинами. Последние со страхом, но и со жгучим любопытством пытались разглядеть что происходит. Один, даже, самый сообразительный, упал на брюхо, чтобы хотя бы между ног стражи разглядеть что творится. Спины у стражи были очень широкие. Хорошо прокачанные.

Натин усмехнулась, и постаралась запомнить лицо этого изобретательного мальца. Чтобы потом прибрать к себе и пристроить к делу (Что и сделала впоследствии ни разу не пожалев. Малец действительно оказался гениальным и незаменимым помощником).

Раздался гром. Это стража дружно ударила себя в грудь приветствуя принцессу. Та же, слегка брезгливо, продолжала разглядывать лежащие посреди коридора тела, удостоив стражу лишь взгляда мельком. Но рукав, залитый кровью непутёвого братца, тихо спрятала себе за спину.

— Четвёртый принц изволил уйти во Тьму, Цай. — не дала Натин открыть рта начальнику стражи. — Как видите, вполне самостоятельно уйти!

Эти слова она сопроводила указующим жестом в сторону трупа четвёртого принца, который даже после смерти продолжал сжимать торчащий из груди собственный кинжал.

Старшина Цай был сообразительный. Склонил голову, ударил себя в грудь кулаком и подтвердил.

— Мы поняли, принцесса! Что изволите?

— Уберите здесь! — царственным жестом махнула она рукой, продолжая прятать другую за спиной. И удалилась.

Эти смерти были первыми.

И что её поразило, её никак не трясло, не выворачивало.

Только безмятежное спокойствие. Как будто какой-то таракан был раздавлен, а не убиты два, хоть и мерзавца, но всё-таки люди.

Потом, уже, на «пересменке», ей этот эффект объяснил мастер психомасок.

— Это всегда закладывается в психомаски — купирование нежелательных физиологических и психологических эффектов… — говорил он с удивлением. — А вы разве?… Ах да! Я забыл! Вы же не пятого курса. Этот курс — по психомаскам — только на пятом. Ну что же, гордитесь! Всё было сделано великолепно!

— И вы мне маску тоже сделали великолепно! — тут же поспешила отвесить комплимент Натин.

В парижском кафешантане воцарился хаос. Шпана даже пикнуть не успела, как полегла своими холёными мордочками, (со следами косметики!), в холодный пол. Кто-то с проклятиями пытался подняться из-под обломков стола, за которым они только что сидели, кто-то просто валялся бревном, изображая из себя труп. Но больше всего не повезло заводиле.

— Это чтобы ты помнил, добыча Грязи! — выговорила Натин, ногой наступив на мордашку хлыща и выворачивая тому запястье. Рука хрустнула. Хлыщ вскрикнул орошая пол кровавыми слюнями пополам с не менее кровавыми соплями.

Под соседним столом сидел незадачливый молоденький официант. Видно пятился задом, а когда всё началось, со страху плюхнулся на задницу, да так и остался сидеть. Поверх подноса, которым он продолжал прикрываться, были видны круглые от страха и изумления глаза.

Публика же, ещё дальше отступив от «поля боя» всё так же с любопытством ожидала что будет дальше. И также как на лице официанта, на многих лицах застыло изумление.

— Следующий раз, — продолжила Натин, наклонившись над поверженным заводилой, — целовать землю за тридцать шагов перед нами… И может мы тебя простим!

Поверженный скосил глаза чтобы увидеть свою противницу. В глазах была боль. И страх.

Натин сделала шаг назад. Но в это время из под обломков стола вылез тот, кому меньше всего досталось. Он рывком поставил на ноги второго, который приходя в себя мотал головой. И попёр на Натин.

Она этого ожидала.

С видимым презрением она рванула манжеты на рукавах своего платья, и в следующую секунду, перед изумлённой публикой на свет появились два остро заточенных стилета.

— Стоять, грязь! — тихо сказала она, и от её голоса дохнуло такой стужей, что двоих хулиганов, казалось намертво приморозило к полу. Они только сейчас осознали: если дамочка ВОТ ЭТО с ними сделала голыми руками, то что будет если в этих же руках будет что-то остро заточенное?!!

Но, тем не менее, публика пялилась не на стилеты, грозно сверкающие в руках Натин. А на поразительной красоты золотые браслеты, почти закрывающие предплечья боевой «дамы с Востока», и украшенные такой величины самоцветами, которых они в жизни никогда не видели и даже не представляли, что такие могут существовать.

Выкатившийся на шум владелец кафешантана, увидев что творится, чуть не получил апоплексический удар. Мгновенно сопоставив и черты лица «хулиганки», и её браслеты, он понял, что пред ней некая вельможная, и очень высокопоставленная особа с Востока.

«Принцесса инкогнито» — пришло ему внезапно на ум, название старого бульварного романа. Но по тому, что он видел, всё походило на дикую реальность. И то, что мадемуазель вырядилась очень скромно, а под скромной одеждой прятала атрибуты власти — тоже походило на ужасающую правду.

А она воистину была ужасной!

Ведь если эта мадемуазель какая-нибудь принцесса, то какую скверную репутацию заимеет его скромное заведение?! А ведь так хорошо начиналось! Только-только стали на ноги, да ещё в таком хорошем месте!

Оценив последствия, хозяйчик кинулся на беспорядок как на свой последний и смертельный бой.

Ещё за десять метров до Натин, он принялся как заведённый кланяться и кричать извинения. Разве что в ноги не упал «вельможной госпоже».

Натин, видя такое, как бы нехотя спрятала в наручные ножны свои стилеты. Также не торопясь, скатала рукава и застегнула их булавками. Всё это время она бросала грозные взгляды на застывших хулиганов и так не поднявшегося с пола покалеченного заводилу. Заводила же даже шевельнуться боялся.

Она отошла к своему столику, как ни в чём не бывало, отодвинула стул, села за столик и принялась смаковать, уже слегка остывший кофе. Всё это время хозяйчик вился вокруг неё, пытаясь хоть как-то загладить свою несуществующую вину, извиняясь, казалось бы за всех хулиганов не только Парижа, но и всей Франции.

Натин, же пристально наблюдала за этими «танцами» поверх чашки. Наконец поставила уже пустую на блюдце, закусила бисквитом и неторопливо поднялась.

— Могу ли я, недостойный, услышать имя пресветлой госпожи? — уже с отчаянием, вспомнив романы по средневековью проблеял хозяйчик. Он очень хотел воспроизвести те величания, в надежде, что произведёт хорошее впечатление и заслужит доброе слово для своей забегаловки.

— Наше имя — Натин Юсейхиме, младшая принцесса, княжество Аттала. — Также придавливая своим взглядом хозяйчика тихо ответила Натин.

Тот услышав титул ещё более стал извиняться и кланяться.

Натин посмотрела на застывшую публику, посчитала, что эффект произведён, и должный, поднялась из-за стола.

— Здесь подают хороший кофе. Нам понравилось. — бросила она через плечо и направилась к выходу. Хозяйчик, казалось, сейчас умрёт от счастья, получив такую похвалу.

Когда Натин скрылась за дверями заведения, хозяин таки заметил всё ещё сидящего под столом своего официанта. Рявкнув на него, он пошёл наводить порядки.

На горизонте показалась полиция.

И вездесущие газетчики.

Когда Натин вышла на улицу, то быстро и незаметно отключила на своём «бронежилете» голографическое изображение несусветных браслетов. За последние полгода, она с ним почти что срослась. И когда она замыслила вот так пустить пыль в глаза, ей сразу же пришла в голову именно эта мысль с голографией украшений.

В Аттале и вообще, эта функция защитного костюма в таком виде почти никогда не использовалась. Хватало реальных украшений. Да и использовалась эта функция больше не для отображения всякого драгоценного хлама, а для вещей вполне себе утилитарных — например, для изображения минимальной одежды, когда есть необходимость скрыть её отсутствие (кроме, естественно, самого «бронекостюма»), или ещё чего подобного.

Натин ухмыльнулась. Она вспомнила, как рванула на своём самолётике вслед за братьями. В полной «амуниции» Аудитора Истины. В реальных Сандалиях Великого Света, с Диадемой Младшей Принцессы. Теперь же, все эти весьма дорогие вещицы, у неё хранились в «загашнике». Как дополнение к тем изобразительным функциям, что имел её защитный костюм.

Так что если кто усомнится в реальности браслетов, всегда «на ощупывание» можно дать такому Фоме-неверующему хотя бы Диадему. Впрочем, тут, в этом мире, было что-то такое, которое просто золото и роскошь не перебивали.

Натин чувствовала это.

Это в Аттале действовали сила, золото, и религиозные заморочки. Причём в такой последовательности.

Хотя последнее часто внезапно становилось первым.

Потому и зарядили её изначально на получение статуса именно Аудитора Истины. А психомаску — на убийственное реагирование по «смертельным оскорблениям».

Там была ситуация «или-или». Или пропускать смертельные оскорбления, оставляя их без должного наказания (а отсюда — оставаясь из-за них всеми презираемая), или иметь возможность подняться-таки до Аудитора. Но если хочешь быть Аудитором Истины — все местные идиоты, посмевшие нанести «смертельное оскорбление», должны умереть.

Таков тот мир. Суровый, и вполне феодальный.

На убийство сильных, да ещё «в честном поединке» там взирали как на «исполнение воли богов». И не важно кто побеждал в этом «честном поединке» — женщина или мужчина. Впрочем, был один нюанс: если воина побеждала женщина, он лишался «посмертия». То есть, его хоронили как умершего простолюдина.

Старшина Цай, тогда с первого взгляда на принцессу понял, что произошло. И то, что принцесса скрыла своё участие в убиении братца, он воспринял как заботу именно о «посмертии» брата. Она могла, и, по статусу, даже должна была заявить о том, что прикончила братца. Ей бы за это ничего не было Разве что уважать стали бы больше. Но ведь не сделала!

За что старый воин преисполнился к ней невероятного уважения. Видно сам в глубине души, очень сильно боялся случайно или как, но окончить жизнь «недостойно».

Кстати самоубийство «недостойным», в контексте «посмертия», не являлось. Хотя и презирали таких «слабаков».

Натин, вспоминая Атталу, поймала себя на чувствах, которые она начала подзабывать.

Выходило, что психомаска до сих пор вела её. Задавая стереотипы. Ведь даже фраза, брошенная парижскому хулигану, и по форме, и по содержанию была той же, что и тогда, четвёртому принцу.

Принцессу передёрнуло.

Но с этим можно было только смириться. Ибо психомастер СЛИШКОМ далеко.

Сейчас на повестку дня резко вышло явление которое её так задело. Поневоле, приходится как-то запихать подальше одни проблемы, чтобы справиться с другими. Более опасными.

А в отношении к себе со стороны европейцев Натин видела явную и непосредственную угрозу. А где можно было бы получить наиболее полную консультацию по явлению?

Потому-то она и направлялась в Сорбонну.

Вообще, её вояжи в Парижский университет имели под собой двоякую цель.

С одной стороны, она взвалила на себя одну из забот братьев по развитию промышленности. А для этого надо было как-то договориться с Парижским университетом о приёме на обучение студентов из далёкой России. Ну и, по возможности, сманить некоторых грамотных механиков, химиков, биологов, физиков в Россию.

С другой стороны, надо было продолжать увлекательные исследования траектории эволюции здешних цивилизаций. Ведь она уже умудрилась выцепить из моря разнообразных фактов, что были запрятаны в древних толстых фолиантах, нетривиальный, для здешних учёных, факт. О средневековье.

Выходило, по тем фактам, что сложившуюся, приличную систему обеспечения общества продовольствием, зачем-то грубо сломали, чтобы выстроить другую, МЕНЕЕ эффективную.

Для неё пока было загадкой почему именно сломали, а не пошли эволюционным путём, постепенного преобразования и модернизации. В этом крылось нечто, что она подозревала, может сыграть в будущем ключевую роль. Ведь был устроен настоящий голод!

Отсюда и цели Натин в университете: также установить связи с местными историками и пользуясь «материальной подкормкой» простимулировать их исследования в нужном направлении.

Но первым, стоял в плане Габриэль Липман. Так как химик. И человек, выполнявший несколько вполне конкретных заказов по синтезу нужных прогрессорам веществ.

Встречал он её, как всегда с максимальной галантностью и учтивостью. Эдакий образцово показательный светский котяра. Уже со входа начались всегдашние «танцы».

Что в профессоре Натин всегда слегка смешило, так его манера закручивать хвостики своих пышных усов в две горизонтально торчащие «антенны», от чего он становился похожим на полевого кибера-разведчика. Того самого, который входил в комплект любой разведывательной партии, что искала и обследовала новые миры.

Некоторые движения даже походили на движения кибера.

Вот, наклонился и приглашающий жест рукой. Прям как забор образцов с определением полей на месте пробы.

Небольшая пробежка — снова поклон. Причём по чётко выверенной траектории в рамках комнаты.

Кибер также бегает на местности: выявление мест для забора проб, а после, соединение точек максимально оптимизированной траекторией движения.

После, если посмотреть на его следы сверху, то часто их цепочки складывались в изумительно чёткий узор.

Натин невольно посмотрела на паркет — а вдруг и там, от движений сверхучтивого профессора такие же следы остались?

Но тут начались представления гостей.

А из гостей было двое — супруги Кюри.

Когда Натин услышала имена… У неё реально глаза разъехались. Она не знала за что в первую очередь хвататься. За своё — в данной ситуации может и подождать…

Надо отдать должное, гости заметили огонь жгучего интереса зажёгшийся в глазах «таинственной восточной гостьи». Они уже приготовились выслушать длинный монолог, состоящий из восторгов и комплиментов, но реальность их очень сильно удивила.

Внезапно, взгляд Натин стал пристальным. Она прошлась им по лицам супругов, скользнув по рукам.

Оторвавшись от разглядывания, она нахмурилась, покачала головой и рука её скользнула к левому манжету платья, закрывающему её запястье. На вид показался интересный браслет из жёлтого металла. Она мельком взглянула на него, а после перевела взор на супругов Кюри.

— Мы предлагаем, прежде чем поговорить о деле, обменяться ценной информацией. Вы нам, мы вам.

Супруги Кюри переглянулись. У Липмана разве что антенны усов торчком не стали.

Получив удивлённое согласие, Натин протянула свою левую руку к Марии.

— Будьте любезны вашу руку!

Мария ещё больше удивилась, но руку протянула.

Гостья же повела себя ещё более странно. Вместо того, чтобы взять руку, она прошлась над ней своим запястьем, на котором был любопытный браслет. Слегка задержалась над пальцами Марии.

— А теперь вашу руку! — обернулась она к Пьеру.

Процедура повторилась, чем ещё больше заинтриговала присутствующих.

— То, что вы видите, есть портативный прибор измеряющий уровень ионизирующего излучения. Того самого, которое вы изучаете месье, мадам.

На лицах ещё большая заинтересованность, но уже со скепсисом. Заметив это, Натин, спрятав невольную улыбку продолжила.

— Вы сами можете подобный сделать у себя в лаборатории. Очень полезная, во многих случаях, вещица. А в некоторых и жизненно необходимая. Особенно в вашем случае.

— А почему вы наш случай выделяете, госпожа Натин? — заинтересовался Пьер.

— Вы работаете с особо опасными химическими элементами, с повышенным уровнем ионизирующего излучения. И судя по тому, что мы видели — Натин скосила глаза на свой браслет, — вы поднабрались этих элементов. Они в вашей одежде и в коже. Что уже далеко не безопасно для здоровья.

— Но мы… — подкинулся было Пьер, но супруга его жестом остановила мягко положив свою руку на его ладонь.

— Объясните пожалуйста.

Натин кивнула с благодарностью.

— То излучение, которое даёт уран, радий, полоний — оно крайне опасно. В больших дозах — смертельно. По тому, что видно из показаний этого прибора, вы уже, к сожалению, набрали изрядную дозу облучения. Если вы в ближайшее время не предпримете соответствующих мер для ограждения себя от контакта с этими веществами, не защитите себя от их излучения, последствия могут быть очень печальными.

— Каковы эти последствия? — уже совершенно иным тоном спросил Пьер.

— У нас эту болезнь называют лучевой. Она вызывается как раз ионизирующим излучением, что выдаёт тот же радий. В лёгкой форме, он не даёт серьёзных последствий. Но при хроническом облучении — убивает. Например, посредством апластической анемии. Тяжёлого заболевания крови, и выражающегося в резком угнетении или прекращении роста и созревания всех трёх клеточных линий в костном мозге.

Для апластических анемий характерна выраженная анемия — выражается в полной потере сил, тромбоцитопения — по всему телу самопроизвольно появляются синяки, кровотечения, причина — в ухудшении свёртываемости крови; лейкопения и лимфопения — уменьшение в крови клеток, ответственных за иммунитет. В результате человек гибнет от самой простейшей инфекции.

— Я понимаю, что у вас этого ещё нет. — Выдержав небольшую паузу, сказала Натин. — Но это не значит, что не будет в будущем. И чем дольше вы подвергаете себя облучению, тем больше вероятность заболевания.

— Как я понимаю, — вступил осторожно в разговор Липман, — вы цитируете какие-то, неизвестные нам исследования?

— Не будьте таким скептичным! — Заметила Натин, выражение лица химика. — Смею напомнить, что когда появились первые сообщения и предупреждения об эболе, то ваши же, парижские учёные что сделали?

Выражение лица Натин стало совершенно насмешливым.

— Они объявили сию болезнь «несуществующей», только на основании того, что, «она не известна европейской науке», — продолжила прогрессор. — Однако… В Британии она сейчас бушует.

Пьер в этой ситуации повёл себя как истинный учёный.

— Какие эксперименты могут подтвердить ваши слова?

Натин пожала плечами и стёрла с лица насмешливую улыбку.

— Самый простой эксперимент: возьмите закрытую чашку Петри с культурой каких-нибудь бактерий и поставьте на ночь на соли радия. К утру все бактерии будут мёртвыми.

— Но это бактерии… А как быть с высшими животными?

— Тоже легко! Возьмите крыс, и добавьте им в пищу немного солей радия.

— У них возникнет… эта самая лучевая болезнь?

— Да. И не только.

— Что вы имеете в виду?

— Кости грызунов станут очень хрупкими, так как костная ткань будет разрушаться изнутри, превращаясь в губку. Крысы поломают себе не только зубы, но и челюсти целиком, кости. Впрочем… это зависит от полученной ими дозы облучения. Вполне возможно, что они не доживут до деструкции костей. А умрут от лучевой болезни. Проверяйте!

— Мы обязательно проверим! — уже серьёзным тоном заявил Пьер.

— …И станете основателем новой науки — радиобиологии! — непонятно, то ли в шутку, то ли всерьёз добавила Натин.

Пьер Кюри переглянулся с Липманом. Видно переглядывание чего-то дало, но Пьер решил закруглить тему.

— Мы благодарны за столь щедрый подарок. И очень польщены тем, что вы так заботитесь о нашем здоровье. — Пьер изобразил на лице благодарную улыбку. — Но что бы Вы сами хотели бы узнать?.. Я правильно вас понял: вы именно хотели что-то узнать?

— Да. Вы правы.

Натин кратко пересказала свои впечатления от общения с разными народами. В процессе пересказа, Липман слегка проговорился…

— А разве у вас, в вашем народе нет такого деления на касты, расы?

— Если бы было, то мы бы не удивлялись! — отрезала Натин. — Да, у нас есть разделение по классам. Но никогда у нас не было такого, чтобы касту или класс считали за животных. Или людей, обделённых умственно. Да, у нас своя шкала ценностей, по которой выстраиваются все люди, но ваша представляется чем-то загадочным.

Пока слушатели переваривали пассаж, она пересказала последнюю стычку в кафешантане.

— Но как же?!!! — воскликнул Липман, не находя слов. Он был сильно шокирован таким оборотом дела.

— Они нанесли нам смертельное оскорбление. — невозмутимо продолжила Натин. — По нашим законам, эти люди подлежат казни. Но так как мы находимся в поле иных законов, то ограничились малой кровью.

— То есть, вы хотите сказать, — осторожно спросил Пьер, — что в иных обстоятельствах их бы убили?

— У нас на родине, просто каждый знает, что нельзя позволять себе по отношению к женщине… или вообще незнакомому человеку. Есть перечень смертельных оскорблений. И они могут быть сделаны только в том случае, если наносящий намерен с противником биться насмерть. Победитель в таком случае, объявляется осуществившим волю богов. Если же оскорбление было нанесено заведомо более слабому или неумелому, то «победитель» лишается своего статуса. Таков Закон. — дала развёрнутое объяснение Натин.

— У нас тоже, некоторые дамы устраивают время от времени дуэли… — откидываясь на спинку кресла сказал Пьер. — иногда и гибнут. Впрочем… Я рад, что вы наказали хулиганов!

— Спасибо.

— Но вы говорили так, как будто могли их и убить!.. — оторопело вставил Липман.

— Да. Но мы посчитали, что это излишне. — говоря это Натин отдёрнула правый рукав и, продемонстрировав изображение того самого золотого браслета, что показала и в кафешантане, выдернула из ножен свой стилет.

— Согласитесь, что при должном умении и вот такого вполне достаточно.

Натин блеснув отполированным лезвием, также изящно и быстро убрала свой стилет на прежнее место.

— И браслеты, и оружие, есть атрибуты власти и статуса. — также пояснила Натин, глядя в круглые глаза Липмана. — И мы при них всегда.

— Прошу прощения, и каков Ваш статус?

— А вот это — секрет! — вдруг озорно улыбнувшись заявила Натин, и её глаза сощурились в две лукавые щелочки.

— И мы несколько отклонились от нашего обсуждения. — заявила она, сменив лукавое выражение.

— Нас, в небогатом наряде, называли «монголкой». — тут же завернула разговор прогрессорша. — И, судя по произношению, это что-то означает. Не только как название нации. Отсюда, два вопроса: почему при богатой одежде — смотрят на одежду и обращаются как положено, а если нет, то смотрят на лицо и обращаются как с животным, даже если одеяние соответствует не бедным слоям общества?

Настолько откровенная постановка вопроса вызвала настоящее замешательство. Даже на лице, не принимавшей до сих пор Марии проявился испуг. Натин это только развеселило.

— Не бойтесь отвечать откровенно, так как те, кто нанёс мне оскорбление уже наказаны. Мне надо знать, в чём тут дело. Чтобы не попадать в неприятные ситуации.

Все трое надолго задумались. Потом, после серии переглядываний, начал Липман.

— Я заранее прошу прощения, но те НЕГОДЯИ — Липман выделил слово интонацией, — использовали слово «монголка» в… э….

Липман замялся. Но Натин его подбодрила улыбкой.

— В смысле слабоумная. — выпалил Липман и покраснел.

— То есть, это слово является синонимом «слабоумия»? — спокойно уточнила Натин.

— Да, госпожа Натин! — чуть не вспотел Липман отвечая.

— Тогда многое проясняется. Но… получается, что целая нация записана… в слабоумные?!! — изумилась Натин.

— Пожалуй, тут стоит объяснить подробнее… Я знаком с теорией, которая лежит в основании этого убеждения… Или наоборот: убеждение, в основании теории. — Внезапно вступил в разговор Пьер. — Если начать с самого начала, вы стали жертвой довольно старого предубеждения…

Натин изобразила на лице самое живое внимание. Хотя и догадалась уже что Пьер скажет. Просто «сложить два и два» уже из услышанного не представляло труда.

— Когда вы были в богатом платье, вас воспринимали как богатую и состоятельную госпожу из стран Юго-Восточной Азии. Тайланд, Бирма, Китай. Но когда вы появились в одеянии небогатом, то вы стали выглядеть как служанка-рабыня европейских господ. А рабыни, набранные в Юго-Восточной Азии, из-за плохого знания языка выглядят в общении как слабоумные.

— Спасибо, я уже догадалась насчёт этого — слегка разрядила обстановку Натин своим смехом. — Но, как я полагаю, за всеми этими предубеждениями стоит и какая-то традиция?

— Не только традиция, но и целые теории.

— Это ещё интереснее! — вы могли бы указать на кого-то, кто эту теорию описал наиболее чётко?

Липман, расслабился. Натин, хоть и продемонстрировав свой статус, на них не злится, проявила себя как отвлечённый исследователь, любопытствующий насчёт обычаев чужого народа. А это значило, что предварительный заказ на исследования и услуги, что она уже озвучила в предыдущих встречах, остаётся в силе.

По большому счёту он был прав. Но он даже и не подозревал насколько далеко идущие последствия скрываются за «простым любопытством» проявленным этой «восточной принцессой».

Натин увидев в глазах Липмана энтузиазм, вопросительно глянула в его сторону приглашая высказаться.

— По моему мнению, наиболее полно теорию разных рас описал в своём труде Жозеф Артюр де Гобино. Оно называется «Эссе о неравенстве человеческих рас».

Когда Натин ушла, все трое не сговариваясь вернулись за столик. Было что обсудить.

— Ну и что вы на это скажете? — развёл руками Липман. Ему последняя встреча с «работодательницей» далась особо тяжело. Ведь именно он её организовал. И «скользкие моменты» которых в разговоре было множество, воспринял на свой счёт. Как будто именно он был виноват в том, что на эту мадемуазель напали, смертельно оскорбили, да ещё потому, что она вырядилась не зная особенностей местных «суеверий».

— То, что она сказала по опасности излучения радия — для меня откровение! — тут же поделилась своим мнением Мария. — Можно ли этому верить?

— Дорогая, ты видела схему прибора, что она начертила. Уже с первого взгляда видно, что она остроумна и будет работать. А это означает, что она знает о чём говорит.

— Собственно я не об этом… — вымолвил Липман. — Я как-то себя чувствую… Не в своей тарелке. И, признаться, виновато.

— Это почему? — удивился Пьер.

— Дама уж сильно экстравагантная! И если мы, предполагаем на неё работать… Стоило бы знать чем она живёт заранее! И эти кинжалы в рукавах!..

— Они вас шокировали? — заинтересовался Пьер.

— Не то слово! Это так нецивилизованно!

— А я её не осуждаю. — спокойно кинула Мария. — Я представила себя в чужом городе, одну, да один на один с аборигенами, у которых свои понятия о культуре и приличиях… да ещё не знаешь, когда и куда смотреть, чтобы тебя случайно не зарезали…

— Но, помилуйте! Это же Париж! Мы, цивилизованная страна! — Воскликнул Липман.

— Я утрирую. — сдержанно улыбнулась Мария. — Но то происшествие с хулиганами… Я поставила себя на её место. И не могу осудить.

— И её понятия о том, что должно… — задумчиво заметил муж.

— Да. Как бы она о нас, не сложила крайне нехорошее впечатление. Вообще о европейцах. Ведь действительно у нас здесь негров и «жёлтых людей» за равных не держат. А держат за говорящих животных.

— И, тем не менее… Мы уклонились от сути. — попробовал прервать неприятную тему Пьер. — будем ли мы работать на эту «принцессу»?

— Вы думаете, что она всё-таки принцесса? — сделал вид что удивился Липман.

— Допускаю. — усмехнулся Пьер. — Восток дело тонкое.

— Но если так на всё это смотреть… Думаю, что договор на обучение студентов из России — это как-то очень даже обычно. Но всё остальное!..

— Выполнение работ, которые предложила мадемуазель Юсейхиме, предполагает за ней обширнейшие знания, и незаурядный ум. — начал «растекаться» Липман.

— Но меня смущают цели этих работ… — возразил Пьер. — Не окажется ли что мы тут работаем на людей с… тёмной репутацией?

— А вот тут… Не думаю, что так, господа! — вдруг возразил Липман. — Она мне такого наговорила в самой обычной беседе, что я даже не знаю… Идей на осуществление, причём очевидно перспективных она выдала множество… Кстати, хотел бы вам обратить внимание на её пассаж насчёт опасностей! Оч-чень рекомендую прислушаться! Уже убедился что очень стоит!

— Вы что-то успели проверить из её идей. — как утверждение кинул Пьер.

— Более чем!

— Но говорит она часто так, как будто наизусть цитирует учебник… — добавил Пьер. То ли в осуждение, то ли для заметки всем остальным.

Натин не сразу пошла в гостиницу.

Она завернула к историкам и там выяснила ещё множество подробностей. После зашла в библиотеку и основательно проштудировала произведение Гобино. Хоть и читала она очень быстро, но чтение заняло её аж до глубокого вечера.

Когда же она всё-таки вернулась в отель, вид у неё был взвинченный.

Она зашла к себе, убедилась, что и Паола, и Ольга на месте и с ними всё в порядке, как-то очень резко от обоих отмахнулась, обрывая вопросы и удалилась к братьям.

Обоих она застала в весьма благодушном настроении. Но взвинченность Натин заставила и их подтянуться. А когда Натин довольно резко отказалась от чая, бросив «потом», они поняли, что у неё новости весьма горячие.

Оба как-то по-особому переглянулись, но никто ничего не сказал, предпочитая выслушать что скажет сама Натин.

Василий плюхнулся за стол, с недопитой чашкой чая, а Румата, наоборот растянулся в кресле забросив руки за голову и уставившись в потолок. Лишь иногда бросая заинтересованные взгляды на Натин. Это её слегка покоробило, но дело есть дело.

— Как я понимаю, — начал Румата, — ваши научные изыскания наткнулись на нечто интересное? Неужто супруги Кюри додумались до атомной бомбы?

— Вы зря ёрничаете — понизив голос, холодно заметила Натин, но Румата не унимался.

— Так-таки они додумались?! — картинно округлив глаза подпрыгнул он в своём кресле.

Натин поморщилась.

— Дело не в том, что они там думают, а совершенно в другом. В том, что я наткнулась на теорию, которая… очень мерзкая! И она, судя по моим наблюдениям, уже проникла в массы.

— Неужели Марксизм? — также ёрнически «заметил» Румата, но наткнувшись на очень осуждающий взгляд Василия тут же заткнулся и откинулся в кресле, приготовившись слушать.

Когда же Натин таки начала рассказывать, на лице Василия медленно проявились признаки смутного узнавания. И чем дальше он слушал, тем всё более явственно это узнавание пропечатывалось на его лице.

Весьма скоро он слушал Натин очень и очень внимательно.

— …Цвет кожи служит для Гобино основанием выделения трех основных рас: белой, жёлтой и чёрной. — как заправский лектор чеканила Натин. — Эти расы Гобино рассматривает в виде трёхступенчатой иерархической лестницы с белой расой вверху и чёрной — внизу.

Говоря это, Натин помогла себе соответствующими жестами, рубанув ладонью воздух и обозначив эти уровни иерархической лестницы.

— Внутри белой расы высшее место занимают, по Гобино, «арийцы». Расы, по его мнению, отличаются постоянством и неуничтожимостью физических и духовных черт; белая раса превосходит остальные в физической силе, красоте, упорстве и так далее. Но самый главный критерий места в расовой иерархии — это интеллект. Славян Гобино относил к смеси «белой» и «желтой» рас и считал второсортными народами, способными занимать лишь подчиненное положение.

— То есть положение рабов, — с непонятным, для неё сарказмом, заметил Румата.

Натин же этому не придала значения, посчитав вполне уместной репликой, кивнула и продолжила.

— Гобино и местные расологи полагают, что все качества, присущие расе, запечатаны в «крови». То есть, если перевести в наши термины, в генах. А это значит, по их мнению, существуют заведомо дефективные народы и смешение высших рас с низшими ведёт к их вырождению.

Другое следствие из этой «теории», то, что европейцы, «генетически предназначены» быть властителями всего мира, а все остальные расы и народы, должны быть у них в подчинении или в откровенном рабстве.

— И отсюда «бремя белых». — опять встрял Румата со своим легкомысленным тоном.

На этот раз Натин прервалась и вопросительно посмотрела на него.

— А это что ещё за «бремя»?! — с подозрением спросила она.

— Это, уважаемая Натин, — с мечтательным выражением заметил Румата, — знаменитейшее стихотворение, некоего Редьярда Киплинга. И я бы особо отметил, гениальнейшего поэта.

— Но расиста! — как приговор выговорила Натин с осуждением глядя на Румату. Но тот, продолжая смотреть в потолок, с охотой подтвердил.

— Да! И ещё какого расиста! По нему все остальные народы, это полудети. То есть по сути ДЕБИЛЫ, подлежащие «оцивилизовыванию» и последующему управлению ими…

Натин при этих словах передёрнуло, так как она вспомнила стычку днём, в кафешантане. А Румата хитро улыбнулся Натин и обернулся к брату.

— Ну-ка, Василь. Выдай своё экспертное мнение по этому поводу!

В отличие от брата, Василий по прежнему слушал Натин с очень большим вниманием, и даже как-то напряжённо. Лицо его было мрачным.

— Я считаю, что эта «теория» есть оправдание. — выговорил он. — Оправдание и обоснование права эксплуатировать и грабить все остальные, неевропейские народы. Имеющие ценные, для европейцев, ресурсы. А так как «аборигены» могут не согласиться с желанием европейцев их ограбить и сделать рабами, то надо ещё и обоснование права европейцев устроить геноцид. Причём геноцид любого масштаба.

На такой пассаж у Натин вообще глаза круглыми стали. Ей такое даже в голову не пришло. Может быть просто не успела домыслить и вычислить элементарные следствия из «теории» Гобино. Но прямые следствия из уже сказанного Василием, её попросту ужаснули.

— Это… Это и есть рак? Рак миров?!!

— Да. Его сущность. — печально ответил Василий, но через секунду поправился. — Одна из… Но главная: право одних уничтожить на полном «законном» основании других, чтобы завладеть их ресурсами. Грызня между нациями возведённая в статус закона природы. А к чему она в конце концов приводит — вы видели в «Мирах Распада».

В тепле гостиничного номера, Натин стало внезапно очень зябко. Она припомнила отчёты экспедиций по «Мирам Распада». И ей стало ещё хуже.

— Вопрос! — как-то совсем легкомысленно и напевно, воскликнул вдруг Румата и поднял даже руку. — Если эта теория Гобино относительно свежая… я прав в своих предположениях?

Румата взглянул на растерянную Натин и та механически кивнула.

— Если она свежая, то можем ли мы воспрепятствовать её распространению?

— Уже нет. — после длительного молчания сказал Василий.

— Так уж и нет? — ядовито уточнил Румата. — А если изъять книгу, физически уничтожить последователей учения…

Натин, хоть и была ещё при своей психомаске, вздрогнула. Она просто представила масштабы вероятной бойни. Это не одного-двух негодяев-извращенцев прибить в своём «родном» княжестве Аттала. Тут, скорее всего, речь пойдёт о сотнях и тысячах… И Василий подтвердил её опасения.

— Во-первых, брат, если даже и есть такие группы, то уничтожение их членов лишь притормозит процесс. Но не отменит. К тому же, тут уже речь идёт о сотнях и тысячах последователей.

— Не вопрос! — как показалось легкомысленно бросил Румата. — Вопрос в тактике со стратегией. Что есть вопрос чисто… технический. Но… было и во-вторых?

— Да, было и «во-вторых» — мрачно продолжил Василий. — Во-вторых, эта идея давно разлита по Европе в виде конкретных убеждений и стереотипов. Пример — неприятности Натин в кафешантане на бульваре…

— Откуда вы знаете?!! — воскликнула Натин. — Я ведь это не успела вам рассказать!

Румата хмыкнул.

— Так об этом уже знают пол-Парижа. Благодаря свидетелям ваших подвигов и газетчикам.

— Но главное тут, — не заметив обмена репликами продолжил Василий, — крайняя надобность подобных теорий для финансовых и компрадорских элит Европы. Даже если ты, братец, каким-то чудом изничтожишь носителей, то эти элиты всё равно, рано или поздно профинансируют «создание» этой «теории».

— Мрачно как-то! — фыркнул легкомысленно Румата. Но было видно, что он что-то всё-таки быстро просчитывает в уме. — Получается, восход в Европе «Чёрного солнца» неизбежен?

— Да. И он уже начался. — подтвердил Василий.

— А-а… что такое это «Чёрное солнце»[13]?

— Ну… Это такая мерзопакость… Типа-символ. — начал отвечать за Василия Румата, — которая в ходу у местных эзотериков. Особенно тех, которые двинуты на древности расы и её древних мистических силах. Особо популярен у идиотов, запавших на… ну то самое, что мы сейчас обсуждаем.

— Всё так запущено! — без задней мысли бросила Натин, но на что оба брата неожиданно громко рассмеялись.

Когда отсмеялись, Василий пояснил.

— У нас эта фраза имеет несколько анекдотический оттенок, так что не обращай внимания.

— Но что же будем делать с этим? Ведь если этой болезнью заражена самая технически и научно передовая часть местного человечества, то у него нет шансов!

— Ну… Я бы не был бы так категоричен! — также ёрнически заметил Румата, чем вызвал взрыв раздражения у Натин, которую эта его показная легкомысленность начала злить. Но тот, как ни в чём не бывало продолжил.

— Ты говоришь, «можно притормозить»? Так чего бы и не..? — с наглым цинизмом обратился Румата к Василию. — Где там есть группы по изучению этого бреда?

— Ищи в Германии. — отмахнулся Василий, как казалось Натин также легкомысленно. Но Румата неожиданно серьёзно ответил.

— Нда! Стоило бы догадаться! Пардон. Туплю.

— Так вы что, всерьёз решили физически проредить ряды адептов этой теории? — поразилась Натин.

— Учитывая то, чем вся эта дрянь грозит — это паллиатив. — сморщившись, как будто съел лимон, буркнул Василий.

— Только замечу, — тут же вылез Румата, и неожиданно научным языком вставил — термин «расизм» несколько не охватывает все смыслы явления.

— Поясни. — вперившись в Румату взглядом, попросила Натин. Но опять, вместо Руматы ответил Василий.

— А он прав! Тут есть кое-что… Ведь адепты наверняка дойдут до идеи, исключительности не только рас, но и наций. Как состоящих из «правильной расы». Тогда…

Василий погрузился в себя и размышляя долго, пристально смотрел куда-то поверх головы Натин. Потом посмотрел ей в глаза и как-то осторожно высказался.

— Предлагаю термин… для этого явления: нацизм.

Румата как-то буднично кивнул и вдруг злобно выдал.

— Значит русские есть генетические рабы? Ну я им покажу!.. Кузькину мать!!!