Самолёт для валькирии

— Собаки бешеные

На обратном пути с Солнцем был уже совершенно иной эффект, нежели на пути туда — стремительный закат.

И так как всю дорогу смотреть было не на что, а автопилота подменять глупо, просто потратили его на неспешное обсуждение впечатлений от вояжа. На Паолу, «нырок» Солнца под горизонт уже не произвёл такого впечатления, как заход на востоке по пути в Парагвай. Её, оказывается, мучил другой вопрос. И она его поспешила задать.

— А кто такие «серые ангелы»?

Василий уже и забыл свою пикировку с Натин, где упомянул их в контексте «мы — серые ангелы». Поэтому решил дать развёрнутый ответ.

— Есть очень древняя легенда про «серых ангелов». Апокриф — начал он. На этих словах и Натин навострила уши.

— По ней, когда воинство Люцифера ринулось штурмовать Небо, в нём не было тех, кто занял сторону… людей. Они же не стали и на сторону тех, кто защищал небо. И всё потому, что люди, по замыслу Творца, были третьей стороной. И полем битвы Света и Тьмы. Теми, кому, в отличие от ангелов, изначально была дана свобода выбора. В том числе и своего Пути. Им изначально дана была возможность не просто славить Творца, но возможность подняться до Него. Стать Богоподобными. Изначально люди были далеко внизу. Их стезя — Путь. И на этом пути они могли всё. Если бы захотели. Но так как они в этой войне были третьей силой, Творец дал им в защиту Серых Ангелов. И Серым же дана была возможность творить и Зло, и Добро. Как и людям. Поэтому, Серые Ангелы стоят посередине — Между Небом и Адом. Их личный Путь оградить людей от произвола двух Сил. Но если вдруг случится так, что Серые Ангелы покинут мир людей, им на смену придут Ангелы Тьмы. А это и будет — Апокалипсисом.

— Значит, Серые Ангелы — защитники людей?

— Да.

— Но почему в мире так много зла? Серые Ангелы не справляются?

— Людям дан выбор между Злом и Добром. Они выбирают.

— Значит, если все люди выберут Зло…

— …Серые Ангелы уйдут. И наступит Конец Света.

— Теперь я поняла твои слова сказанные тогда. — задумчиво глядя в потолок полный звёзд сказала Натин. — Ведь действительно, если мы сейчас уйдём… Наступит тот самый Конец Света. Этот мир убьёт сам себя.

— А то, что вы делали в Парагвае — к тому, чтобы не допустить Конец Света?

— Да, Паола. И кажется нам удаётся. Мир потихонечку меняется под нашими отчаянными ударами. Если Парагвай поднимется и победит врагов — Зверь станет слабее.

Натин поняла о каком Звере шла речь — том самом процессе, постепенно захватывающем мир, который они хотели остановить.

Паола — всё поняла по-своему. Всё-таки она была католичкой.

Напряжение последних дней расслабило и Натин, и Василия.

Никто из них не подумал как их слова могла понять Паола.

В результате, каждый думал о своём.

В меру своих «тараканов».

И выводы сделал соответствующие.

Григорий не знал за что хвататься в первую очередь.

С отбытием брата, прогрессорши со своей «фавориткой», всё внезапно пошло наперекосяк.

Он некоторое время упрямо тянул лямку, организуя тренировку своих «архаровцев», но вскоре угрозы выросли до такого масштаба, что противодействие им стало занимать всё больше и больше времени. И что самое поганое, просто переложить внезапно возникшую проблему на чьи-то плечи было невозможно.

Даже Богданов, являясь одним из наиболее посвящённых, был не в состоянии вытянуть. Ведь в деле были замешаны такие силы, для которых он был ничем.

И началось всё со школы.

Стоило только Василию отбыть в Парагвай, так тут же активизировался попик, которого наняли вести Закон Божий. Так как привёл его в гимназию Григорий, то он чувствовал ответственность за то, что этот идиот стал делать.

Сначала попик попробовал мутить воду в самой гимназии. Стал грубо цепляться к училкам. По самым вздорным поводам. Совал нос везде, где только заподозрит «нарушение основ нравственности» или «поругание Веры». Последнее у него было больше для отговорки, но весьма скоро в гимназии создалась очень нервозная обстановка. Тем более, что училки не могли просто послать этого приставучего попа «в далёкое путешествие». Ведь он был «святой отец». Со всеми вытекающими.

И к несчастью, все эти обстоятельства дошли до Григория лишь через неделю, как поп начал свой «крестовый поход за нравственностью». Но когда Григорий таки посетил гимназию, страсти там накалились до предела: поп обнаружил вывешенные правила внутреннего распорядка, узнал, что большую часть стандартных пунктов из этого списка выкинул Васса Эсторский и начал витийствовать.

Григорий, глядя на все его потуги понял, что сей кадр вряд ли будет занят преподаванием своего предмета. А будет он занят поиском «компромата» и сколачиванием вокруг себя группы единомышленников. Благо около него уже тёрлись какие-то засаленные личности, совершенно никакого отношения не имеющие ни к гимназии, ни вообще к преподаванию чего-либо.

Григорий попытался поговорить с учителями.

Женщины, уже сильно запуганные, изображали из себя серых мышек и что-то там пищали религиозно-нравственное. Мужики-преподаватели после небольшого давления таки раскололись и выложили всё как есть. Тем более, что поп уже и их успел достать. А когда узнал о «Крамольном Предмете» — астрономии — речь его вообще в визг перешла.

Видя это Григорий прошёлся по учителям по новому кругу. Причём вопрос у него был всего один: «приставал ли поп к женщинам?». И так как да, приставал, то все ответили утвердительно. И не важно что установить факт сексуальных домогательств не удалось, Григорий с радостью уволил попа. С формулировкой: «За нарушение норм морали и нравственности». А так как по виду попика было ясно, что он не остановится, «с радостью» разнёс сию новость и формулировку на весь Питер.

Пока же пыль не улеглась, Григорий велел убрать с глаз долой «Правила», составленные братом, а также не заикаться о предмете под названием «Астрономия». Так как всё равно вводить его собирались лишь с нового учебного года — с сентября, — то Григорий всерьёз надеялся что к тому времени всё устаканится и проблема со вздорным попом решится.

Но не тут-то было!

На Василия, известие о неприятностях вокруг гимназии произвели эффект весьма угнетающий. Если предыдущие вести о них здесь, в новом мире, он встречал всегда лёгким пожатием плечами, то тут его реакция говорила сама за себя. Это уже были не просто неприятности, а Неприятности!

Он быстро сопоставил то, что он сам сделал, на что давил поп в своей пропаганде и проповедях. И выводы были у него весьма печальными.

— Кажется, брат, мы вляпались… Точнее нас вляпали!

— Думаешь, что вся эта канитель кем-то подстроена?

— Не думаю. Уверен!

— И каковы основания? — скептически справился Григорий.

— Да вот… Я тебе не успел просто, рассказать.

Григорий Подошёл к окну их городской резиденции выглянул на улицу. Там кипела обычная жизнь большого города. Мимо как раз катился омнибус. Лошаденция, тащащая сие чудо инженерной мысли, не останавливаясь, вывалила на мостовую изрядную порцию «яблок» и поплелась по своему маршруту.

Тут же выбежал какой-то дворник с совком и веником и начал сметать благоухающие «дары».

Где-то орал лотошник, рекламируя свой товар, а по тротуару скользила в обоих направлениях разношёрстная толпа обывателей. Как правило, небольшого достатка о чём можно было судить по их одеяниям. Те, что побогаче, ехали с комфортом. Где на извозчике, нанятом на ближайшем перекрёстке, а где и на своём собственном средстве передвижения. И почти все эти «средства» — на конной тяге.

Той самой тяге, что сорила и мочила мостовые своими отходами жизнедеятельности. Которые далеко не везде и не всегда успевали убирать с улиц.

Словом, обычная жизнь Питера на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. С её обычными обитателями и проблемами.

Григорий напрягся.

Уже с того, как повёл себя брат, было ясно что они столкнулись с тем, что просто так, с лёгкостью и шутками-прибаутками, как они делали до этого, не преодолеешь.

— Натин рассчитала всё очень точно. — Начал Василий. — Мы прибыли на её «базу» в начале третьего ночи. Благополучно посадили и загнали в ангар тот прогрессорский пепелац и я отправился сразу сюда. Ты, как я понимаю, был со своими за городом…

Григорий утвердительно кивнул.

— Ну, я тут пошатался из угла в угол, понял, что сна ни в одном глазу и попёрся в контору.

— Представляю, какое ты произвёл впечатление на сторожей.

— Да… вот!.. — ухмыльнулся Василий. — Но собственно не об этом речь…

Уже то, что Василий начал издалека, говорило о том, что тема очень тяжёлая. И новости — хреновые. Григорий, памятуя некоторые закидоны братика, не стал его понукать — начал, значит, и продолжит. Никуда не денется.

— Ну… Если в Парагвае у нас всё обстояло отлично, то в Питере прямо наоборот! Короче, на нас, осуществлён настоящий «наезд»!

— Цель? — кратко спросил Григорий, решив слегка всё-таки ускорить братца.

— Отжать у нас фармакологическую фабрику.

— Кто?

— Были письма. Я их пока не рассвело, перечитал по нескольку раз. От личностей, которые явно представляют не свои интересы. Были и эмиссары. Уже утром. Как они узнали, что я прибыл — вероятно кто-то донёс. Но прискакали уже к девяти. Имён не называли, но вели себя крайне нагло и всё кивали наверх, пытаясь изобразить высокое покровительство.

— Кого предполагаешь?

— Кто-то из князей. И если два из них уже завязаны на нас и им интереса нет нас давить, то…

— Не спеши с выводами! — возразил Григорий, оборвав брата на полуслове. — Возможно всё. Я тебя понял. Но проверять будем предполагая, что может оказаться и кто-то из…

— Думаешь, принц Ольденбургский сподобился на такой гнусный шантаж? У меня создалось впечатление, что это один из немногих, кто нам пакостить не будет.

— У меня тоже. Но все эти «Михаилы», «Алексеи» и прочие Великие Князья, вполне могут. Особенно, если поняли какие перспективы у фармакологической фабрики.

— Ну да! — живо согласился брат. — Жить захочешь — любые деньги за лекарство выложишь. А у нас тут антибиотики!

— Вот! А теперь опиши мне этих… Отжимателей.

Василий кратко описал их. А также сопровождающих.

— Конечно, есть вероятность, что это обыкновенные мошенники… — попробовал построить версию Василий.

— Но это значит, что мы, каким-то образом потеряли благосклонность своих покровителей. Или тогда что? — Хмуро сказал Григорий. Весь вид его показывал, что новость его тоже очень сильно обеспокоила. — Но в любом случае, я не верю в такие совпадения.

— Вот и я подумал, что кто-то начал против нас войну. И цель либо поставить на короткий поводок и сделать из нас дойную корову, либо вообще раздавить.

— Но тогда, стоит определить кто за этими хмырями стоит. И нельзя ли их просто на собачий фарш пустить по-тихому.

— У меня на уме пока две инстанции, которым мы либо насолили, либо представляем сильный интерес чтобы пограбить.

— Всего две? — удивился Григорий.

— Ну… — смутился брат, — первая группа это князья. Им мы представляем определённый шкурный интерес. Возможно, кто-то решил поправить своё пошатнувшееся благополучие за наш счёт. Например, слишком много проиграл в Ницце и теперь не хватает на очередной дворец.

— А вторая?

— Англичане.

— Ты о попах забыл! — ядовито заметил Григорий и фыркнул. — Думаешь, что если от одного выжимателя денег избавились, то больше не будет?

— Н-да! Что-то я туплю… Наверное, не выспался.

— Оно видно!

— Но всё равно, слишком уж всё «хорошо» совпало!

— …Что явно указывает на кого-то с крестом на брюхе. — ещё больше оскалился Григорий.

— Если это конечно, не ложный след…

— А изобилие тяжёлых наездов… Прямо повеяло россиянскими рэкетирами… начала двадцать первого!

— Дык традиция идёт… Именно отсюда! Если сильный — всегда прав!

Григорий тут же озлился. Ведь его ткнули опять в то самое дерьмо, из которого он и так долго выбирался. Но промолчал, так как понял, что братик по большому счёту прав. Уже сам же навидался произвола со стороны власть и деньги имущих — по самое «нихачу». Здесь и сейчас.

— И ещё… Ты это, наверное, упустил там… Но я поинтересовался. Нашей Русской Православной. Оказывается у них тоже «традиция» кидалова и отжима имеется. Ещё в то время вся эта пакость цвела и пахла. Так что… Я зря расслабился. Этого надо было ожидать. Удивительно что только сейчас начали.

Заметив что братец даже не заметил его реакции, Григорий сменил гнев опять на хохмаческое настроение.

— Дык всё закономерно! Первый наезд мы успешно отбили, а другие как-то поостереглись. А сейчас «вдруг оказывается», что мы достаточно разжирели и с нас можно много поиметь… Разных ништяков. Так что всё нормально!

— Итого: что делать?

— Всегдашний Русский вопрос! — снова оскалился Григорий. — Но надо бы пригласить Нашу Наташу. Чтобы политес соблюсти. А то если она с нами, надо бы и её привлекать. А вдруг у неё найдётся ещё парочка здравых идей. Но пока, надо бы всё это тщательно разведать.

Григорий оторвался от подоконника, глянул, напоследок, в окно и направился к телефону. Созывать свою «службу безопасности». Хвосты крутить. Ибо не уследили. Явно. Придётся снова учить.

За окном стояла ясная, жаркая, солнечная погода. В комнате же Смирновых, шли обильные дожди. Из слёз.

Натин с неприязнью глянула на размазывающую слёзы по лицу Ольгу.

— Не реви! — почти приказала она. — И пойми ты наконец: все эти бредни о нарушении тобой каких-то там «основ нравственности» просто чушь!

— Но ведь вы, госпожа, в Париже сказали вырядиться для полёта под Валькирию! — обиженно, хлюпая носом возразила Ольга. — Теперь они мне выговаривают!

— Что выговаривают?

— Что я, надела на себя мужскую одежду!

— То есть, брюки, по их мнению, мужская одежда?! — саркастически заметила Натин. — Вот такие?

При этих словах подняла колено и демонстративно оттянула на нём двумя пальцами свои льняные брюки. Кстати одета она была в обычный свой прикид: платье, закрывающее руки до запястий, брюки до изящных сандалий, скроенных местными умельцами-обувщиками. Край платья, кстати был лишь чуть-чуть ниже колен. При этом, жёлто-зелёный окрас платья и брюк, делал её похожей на большую канарейку.

То, что эта «канарейка» всегда хорошо вооружена, знали лишь приближённые и те идиоты, которым не посчастливилось увидеть спрятанные в рукавах стилеты. А так, дама производила впечатление сугубо мирной. Правда сейчас, сей «мирной даме» очень сильно хотелось кого-то убить. Чего она без обиняков заявила во-всеуслышание.

— Ты мне того идиота укажи, кто тебе такое сказал! Я ему живо мозги прочищу! Или они все против женского костюма для верховых прогулок?! Так мы его быстренько оформим самого как бунтовщика и оскорбителя благородных дам!

Кстати в реальной истории не только костюм для верховых прогулок у дам был «почти мужским». В реальной истории была такая авиатрисса как Гарриет Куимби. И она как раз щеголяла в полном комбинезоне, который и «примерили» братья на Ольгу. А так как Куимби жила как раз в это же время (разбилась на своём аэроплане в 1912 году РеИ), то «наезды» были более чем притянуты за уши.

— Госпожа! — Тихо вступила Паола причём по-русски. Хоть и говорила она пока рубленными фразами и с диким акцентом, но понятно. Тем более, что надо было тренироваться.

— Госпожа! Там не «идиот». Там «идиотки»!

— Тем хуже для них! — с угрозой заявила Натин оборачиваясь к Паоле. — Ты их видела?

— Да, госпожа.

— Можешь показать?

— Да, госпожа! И здесь рядом!

— А ну-ка, пройдёмся! Прогуляемся! — с угрозой сказала Натин да так, что проняло даже плачущую Ольгу. У той мгновенно слёзы высохли.

— Вы только никого не убейте, госпожа! — на полном серьёзе выпалила Смирнова, памятуя взрывной характер Натин.

— А вот это, как получится! — со значением припечатала прогрессорша.

Хоть и сказано было в шутку, но и Паола, и Ольга восприняли это на полнейшем серьёзе. Паола восприняла заявление как сводку погоды на завтра, а вот Ольга не на шутку обеспокоилась.

Идти далеко не пришлось. Уже рядом с домом, во дворе, обнаружилась одна из тех тёток, кто, по словам потерпевшей, вчера её посыпали бранью в компании таких же как и она.

— Вон та, госпожа! — без обиняков пальцем указала Паола на невзрачную тётку, куда-то торопившуюся по своим делам.

— Эй ты! — окликнула грозно тётку принцесса. — Иди сюда!

И пальцем многозначительно поманила. Только эта многозначительность явно не предвещала для вызванной ничего хорошего. Мещанка со страху аж присела, когда увидела пред собой даму, явно не маленького достатка, в необычном платье, сандалиях, с изящной шляпкой и с таким браслетом на ручке, что от одного вида в глазах зарябило (Точно-точно! Как всегда в таких случаях, Натин не поленилась включить голограмму на своём костюмчике). Мещанка обогнула бричку на которой приехала Натин с Паолой навестить Ольгу. И двинулась дальше. При этом лошадь с интересом проводила взглядом струхнувшую мещанку и фыркнула ей в спину. Как насмешку бросила.

Только извозчик со скукой глядел куда-то в даль, ожидая команды куда и когда ехать.

Просеменив на полусогнутых тётка со страхом поинтересовалась что же госпоже нужно от её, недостойной.

— Нам тут донесли, что вчера, вы подвергли травле небезызвестную авиатриссу, первую авиатриссу России и всего мира, Ольгу Смирнову. — начала с угрозой Натин. — И за что она сподобилась такой «чести»? Чем не угодила?

Начало явно не предвещало ничего хорошего.

— Дык она, бесстыдница, имеет наглость ходить в мужском одеянии! — мгновенно очухавшись от страха, и горя праведным гневом принялась обличать Ольгу торговка.

— И в каком таком «мужском одеянии», по-вашему, «имела наглость ходить» упомянутая авиатрисса Ольга Смирнова? — прокурорским тоном продолжила Натин и тут же не менее ядовито чем раньше добавила. — Нам очень интересно!

Но яд в голосе, почему-то пропал втуне. «Попав в струю», да ещё услышав не угрозы в свой адрес, а «нам интересно», тётку понесло.

— Дык она жо в брюках по Парижам хаживала! Все это знают! Вона вчерась даже парижску газету нам показывали где эта бесстыдница…

— И вся вина авиатриссы Ольги, — медленно, чтобы дошло до «обвиняемой», с ударением на «авиатриссе» начала внушать Натин, — заключается в том, что она была там… в брюках?

— Ну дык бесстыдница она! Всем известно, что брюки мужЫцка одёжа! А ходить женщине, да в мужицкой одёже — срамно-то!

Но только начав, тётка таки заметила то, на что по первому перепугу не обратила внимания: собеседница как раз была в… брюках. В платье. Коротком. И в брюках!

И на некоторое время потеряла дар речи.

Выпучив глаза и прикрыв рот рукой, поняв, что то, что вылетело — уже не вернёшь, она со страхом воззрилась на ухмыляющуюся барыню.

— Да… Мы вас внимательно слушаем! — ядовито «подбодрила» Натин. — И что там было сказано насчёт брюк на теле дамы?

Мещанка принялась косноязычно оправдываться.

Тем более, что заметила Ольгу. Рядом с «барыней» причём хорошо было видно, что Ольга как раз с «барыней» и как бы под её защитой.

Лёгким мановением руки Натин прервала словесный понос, и начала уточнять серией прицельно заданных вопросов, кто, когда и как надоумил здешних обывателей устроить травлю.

Надо отметить, что Натин ещё не была в курсе глобальных неприятностей обрушившихся на их компанию, так как до заводоуправления, где обычно сидел Василий ещё не успела доехать. Так что всё, что рассказала Ольга и что сейчас рассказывала перепуганная бабёнка для неё было очень внове.

А раз так, то стоило бы в зародыше задавить всякие опасные тенденции, что тут наметились травлей. Хорошо бы вывернуть так, чтобы не только сами травящие оказались по самое «немогу» виноватыми, но и в корне задавить любые попытки что-то вякнуть против Ольги. Да и вообще против окружения прогрессоров.

Ясно так же было и то, что Натин совершила весьма пренеприятную ошибку с этими «демонстрациями новых мод» в Париже. Да, в Париже, сии новые веяния были встречены «на ура». И не в последнюю очередь благодаря тамошним суфражеткам.

Но в России с её дикой патриархальщиной и махровым религиозным мракобесием всё это превращалось в тяжёлый криминал. Причём буквально. Поэтому, начав это «представление» Натин чётко держала в уме главную задачу: «прекратить и задавить».

Тут ещё больше набежало баб, заметивших, что некая представительная мадмуазель «снимает стружку» с одной из их товарок. Любопытство разобрало и они придвинулись даже поближе, определив, каким-то чувством, что Ольгу, стоящую рядом, трогать чревато. Несмотря на полученное ранее «благословение» на травлю.

Появился и здоровенный дворник, привлечённый скоплением людей. Но, видя, что тут присутствует некая госпожа весьма представительного вида, вмешиваться не спешил. Стоял поодаль. Наблюдал. Подперев своим плечом стену.

Тем временем, стараниями Натин выяснилось следующее.

Оказывается, слухи о «срамном поведении» распространял… священник. Травлю Ольги организовал он же.

И так как основной упор его обвинений был на брюки, как «неподобающее одеяние», принцесса решила на этом же и сыграть. Ведь она-то как раз щеголяла в местном обществе как раз в брюках!

Очень быстро ей удалось вывернуть дело так, что сам священник предстал в глазах собравшейся толпы как некое исчадие ада, преднамеренно оскорбляющий благородных особ! Причём под «благородными особами» тут ясно кто подразумевался. С намёком, что и сама Ольга тут не просто так, а как-бы приближённая и тоже как-бы благородная.

— В монастырь загоню! — сквозь зубы процедила Натин.

— Лучше на каторгу госпожа! — плотоядно подбросила Ольга.

— Как пожелаешь! — с готовностью согласилась прогрессорша. — На каторгу, значит, на каторгу! Никому не позволено ТАК оскорблять высшее сословие!

Товарка разбираемой тем временем с опаской осторожно обошла Ольгу со спины и дёрнула её за рукав.

— Сударыня! А не скажете ли нам, кто эта барыня? А то они как-то не соблаговолили представиться…

Мгновенно лицо у Ольги сменило выражение со скорби на садистское. Она мгновенно просчитала эффект и того, что она сейчас скажет, и того, что воспоследует.

— Её Высочество, младшая принцесса княжества Аттала, Натин Юсейхиме! — по всей форме и с предвкушением эффекта отрекомендовала Ольга. Пока прогрессорша продолжала сцеживать яд на священника и его последователей.

— И-ии!!! — выпучила глаза тётка. Видать то, что было сказано только что, весьма органично состыковалось с тем, что она слышала — незнакомая госпожа ещё ни разу не сказала о себе в первом лице. Кроме восклицания насчёт загона некоего проштрафившегося священника в монастырь. И слова о «высшем сословии»…

Видя как побледнела товарка выпучив глаза и закрыв рот рукой, «разбираемая» чуть в обморок не хлопнулась. Хоть она и не расслышала что той, прикрывая рот, прошептала «бесстыдница Ольга», но мгновенно просекла, что перед ней не абы кто и не просто какая-то «мимо пробегающая» мещанка или кто-то из дворянских дочек.

— А где же свита, светлейшей? — заинтересовалась тётка, едва придя в себя.

— Её высочество изволят гулять инкогнито! — со значением припечатала Ольга.

— Вон оно как! — поразилась мещанка.

— И вон ту чернявенькую видишь?

— Ага!

— Вот эта мамзель десятка гусар стоит! У неё в рукавах по кинжалу. А в сумочке пара наганов новейшей конструкции! И это только то, что я знаю. Наверняка ещё где припрятано что-то смертоубийственное. Она одна десяток бандитов положит и не поморщится!

— Та где же это видано, чтобы в охране бабы стояли?!! — в конец изумилась тётка.

— Восток — дело тонкое! — многозначительно процитировала Ольга ненаглядного Румату. — У них там, за Китаем и не такое есть! У них в княжестве даже бабы в армии служат. И страшнее тех полков вообще во всей округе не найдёшь!

— Та ты что?!!! — чуть не подпрыгнула мещанка. Она уже напрочь забыла про то, что тут её подругу морально мелкими ломтиками нарезают. — И как же это мужики им позволяют?!!

— А никак! Если бабы хотят, то они служат в армии Князя Атталы. Им за это великий почёт и уважение. А супостату там страхи египетские, если против них бабы воевать выйдут! Ведь как на Востоке? Если мужика баба убила, то эта смерть для него самая лютая! Ибо в рай такому ход заказан, по их вере. А всему роду позор до скончания времён!

Вообще-то, Ольга с садистским наслаждением выдала то, что слышала однажды в монологе самого Руматы, когда он разглагольствовал в какой-то компании насчёт «тонкостей восточных культур»[23].

— А высочество, как… тоже могёт? — вдруг проявила нездоровое любопытство мещанка.

— Ещё как! — с готовностью подтвердила Смирнова. — Она, говорят, в одиночку в Италии целый замок вместе с графом и челядью вырезала. За смертельное оскорбление, которое тот графинчик ей нанёс! Так что влип этот поп! Его, после такого, не только от Церкви отлучат! Пусть ГСспода молит, чтобы до него хотя бы та чернявенькая не добралась! В куски порвёт за свою госпожу!

Но тут всё «испортил» некий нетрезвый приказчик.

Что его надоумило влезть — неясно. Возможно, он был введён в заблуждение нарядом самой Натин. Со спины она выглядела, возможно, как обычная мещанка, только в чуть более богатом прикиде и несколько необычном. А руки, где блестели золотом браслеты, она держала перед собой, и естественно, мужику они видны не были.

Услышав, что кто-то «катит бочку» на святого отца, да в контексте что тот сильно не прав, организовав травлю «бесстыдницы мещанки Смирновой» он пошёл в атаку.

Приказчик был мужик некрупный. Но судя по изломанному носу, морде, покрытой шрамами от драк, мнил себя непобиваемым и неприкасаемым. А раз так, то «имеет право всяким прочим морали читать».

Ну и «прочитал».

В виду того, что был не трезв, завернул такую конструкцию, что даже бывалые скандальные бабёнки вздрогнули.

Натин же остановив расспросы, просто глянула в сторону Паолы и легонько кивнула.

Мда… Удар ногой в челюсть проймёт кого угодно. Тем более, если выполнен со знанием дела. А Паола знала.

Мужик чуть из своих сапог не выскочил.

Задрав к небу свою пышную бороду он с шумом плашмя плюхнулся на землю. И больше не шевелился.

Нокаут. Чистый.

Увидев сие, дворник потерял дар речи. А извозчик чуть с козел не свалился.

Паола фыркнула, припечатала тело словесно чем-то изысканно-заковыристым по-итальянски и отошла на прежнее место.

Если у кого и были сомнения насчёт сказанного Ольгой про «паладиншу» Натин, они мигом испарились.

Уже на следующий день описания всего-то одного удара Паолы, всего-то одному подвыпившему мужику, обросли такими «подробностями», что только держись!

Вскоре приказчик, которому не повезло подвернуться под горячую руку (а может быть точнее было бы сказать ногу?) Паолы ди Джакомо, приобрёл размеры громилы под две сажени ростом, да в сопровождении ещё нескольких таких же, которых «маленькая и щуплая дамочка расшвыряла голыми руками».

Над всем этим можно было бы и посмеяться, но расползание нежелательных сплетен и клеветы на Ольгу продолжилось. За всем этим явно проглядывала фигура того самого козлоподобного попа. И с этим надо было что-то делать.

Натин, когда узнала все обстоятельства, тоже не на шутку обеспокоилась. Тем более, что Григорий не пожалел красок и подробностей для описания сложившейся ситуации.

Также упомянул то, что он и Василий в ближайшее время собираются нанести визит принцу Ольденбургскому.

— Румата вообще озлился! — покосившись на Григория сообщил Василий.

— Ага! — с каким-то ехидным оттенком согласился Григорий. — Ещё как! Давненько меня так не выводили.

— Он через своих щелкопёров начал распространять серию слухов про попа. Типа он лезет всем бабам под юбку, а когда получает от них по мордАм начинает их шантажировать, что, типа если не согласится дама «возлечь с ним», то ославит её на весь свет. Так он представил и ситуацию вокруг Смирновой.

— Ловко! — констатировала Натин. — Получается так, что любые дополнительные слухи про Ольгу будут восприниматься окружающими наоборот как свидетельство её моральной чистоты.

— Но всё равно нам не даёт покоя слишком уж «хорошее» совпадение кампаний по клевете на Смирнову, и по попыткам отобрать у нас фабрику. А ведь мы только-только обучили персонал, обеспечили на ней жёсткий режим стерильности и чистоты… Начинать с нуля было бы очень неприятно. И, что нехорошо, придётся выводить производства из России.

— Могут ли за этим всем стоять англичане?

— Вполне. — ответил Григорий. — Сейчас мы пытаемся это выяснить.

— Но что я могу сделать, чтобы хотя бы Смирнову оградить от нападок?

Григорий многозначительно почесал в затылке.

— Попробуй поговорить с бойцами «батальона имени Мэри Сью»! Только не заряжай их на мордобой. Достаточно будет того, чтобы они просто побегали по городу и пораспространяли «на ушко» нужные слухи.

Натин кивнула соглашаясь.

— И мне кажется, что надо бы с вами к принцу прогуляться. Представите меня с оказией. Думаю, что при благоприятном стечении обстоятельств на переговорах, я смогу сделать больше, чем только вы двое.

Григорий и Василий переглянулись. Василий пожал плечами.

— Лады!

Принц среагировал на появление Натин предсказуемо. Хоть и ограничился показ его удивления приподнятой бровью, но судя по заметному оживлению, появление такой особы его сильно заинтриговало. Тем более, что Натин не поленилась облачиться в своё «повседневное платье принцессы Атталы, Аудитора Истины».

Неясно как до, но кажется только сейчас состоялся выход прогрессорши в местный высший свет.

То, что Натин принца заинтриговала, было видно дальше по его же поведению. С первых же секунд его взор буквально приковал к себе огромный изумруд в диадеме. Он даже несколько раз как бы невзначай покачал головой, рассматривая как переливается внутренними отражениями этот великолепно огранённый камень.

Натин, кстати, как-то рассказывала, что на ней не оригинальная диадема, — оригинальную немедленно поместили в музей университета, — а сделанная в университетских лабораториях, по специальному проекту, копия. Ясное дело, что огранку там «слегка» улучшили, насовав параллельно в обод диадемы ещё кучу разных электронных примочек «на все случаи прогрессорской жизни». Но по всему выходило, что огранка самоцветов в диадеме могла привести в буйный восторг любого местного ювелира. А на людей, которые давно на глаз привыкли отличать стекляшки бижутерии от реальных драгоценностей, должны были произвести очень сильное впечатление.

Уже глаза принца братьям сказали, что камешек в диадеме стоит как бы не столько же, сколько вся движимость и недвижимость принадлежащая принцу. А он был не бедный.

А вот то, что сама Натин ни разу не попыталась ему самому глазки построить, видать уверила принца в том, что перед нею реально кто-то из вельмож Востока. Причём уровня не мелкого. Чего, собственно, и добивались.

Это также имело другое следствие. Внезапно принцу сильно захотелось сломать официоз приёма и он быстренько всё переиграл, пригласив гостей отведать чаю.

Вот тут Натин пришлось туго. Ей пришлось очень ловко уворачиваться от наводящих вопросов, где находится её княжество. Абстрактное — в предгорьях Тибета и Гималаев (а оно так и было в той реальности, которую она покинула) его явно не удовлетворило. Вероятно у принца заронилось сомнение в приличном образовании собеседницы. Чисто географические подробности, Натин обошла виртуозно. Причём так, что создалось впечатление что в географии она совершенно ничего не соображает. Разве что «знает» что одна из стран, с которой граничит княжество — Китай.

Но дальше зашёл разговор, собственно о том, за чем пришли. И тут Натин снова сильно удивила принца показав не только отличное знание русского языка, но и реалий Европейской политики.

— Как я посмотрю, англичане досадили и Вашему Княжеству? — как намёк бросил принц.

— Весь Индокитай люто ненавидит англичан, французов и американцев. Причём больше всего именно англичан.

— Вы очень свободно изъявляете неприязнь к британской короне! — удивился принц Ольденбургский. — Вы не боитесь последствий для княжества?

— Нет, ваше высочество. У Англии руки коротки добраться до правящей династии княжества. Да собственно и две трети территории Китая им неподконтрольны. Им бы для начала с Китаем разобраться.

Что интересно, Натин тут ни разу не солгала. С Индией и Китаем всё как есть. И это всем здесь известно, кто держит пульс на руке мировой политики. Единственно что она «опустила за скобки» то, что действительно у Англии руки коротки и по вполне обыденной причине: Княжество Аттала в другой, параллельной вселенной.

Словом, у принца создалось твёрдое впечатление, что собеседница даже и в мыслях не держит что-то соврать. Умолчать — да! Но не соврать. И то, как она «фильтрует факты» мгновенно повысило принцессу в глазах принца. На такое способны были лишь специально обучаемые представители элиты, или гениальные мошенники. Но против последнего говорил запредельно дорогой камушек в диадеме Натин. Да и всё одеяние свидетельствовало о том, что дама к мещанкам или там каким-то безродным не принадлежит. Просто вероятность такого была, в глазах принца, исчезающе мала.

Ведь чего, прежде всего, добивались мошенницы, типа той же знаменитой «Соньки, Золотой Ручки»?

Денег.

А тут этой дамочке достаточно было продать хотя бы один камушек из облачения и она будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Однако, она лезет совершенно не туда и не за тем. Уже то, что она пришла в сопровождении братьев Эсторских, по уши увязших в мировых крысиных боях между Великими Домами Европы, говорил о Статусе. И Целях.

И также о том, что она о деньгах думает в последнюю очередь. А то, что она участвует на стороне противоположной англичанам, говорило ещё за то, что её Княжество имеет огромный счётец к британцам. Собственно, как и все в Индокитае.

Эти мысли у принца промелькнули как бы сами собой. Он уже был привычным к таким умозаключениям о тех, с кем приходится иметь дело. Но вот что делать с тем, с чем сейчас его ознакомили Эсторские?!!

— Смею особо отметить, ваше высочество, — продолжил расписывать обстоятельства Васса Эсторский — что в случае продолжения шантажа, мы будем просто вынуждены вынести производство из России. А это значит что Россия потеряет слишком много. В том числе и существенно в области собственной безопасности. Секрет синтеза наших лекарств мы никому не собираемся передавать, отдавать, продавать. И дело тут далеко не только в вопросе денежного дохода.

— Поясните почему.

— Как я уже говорил, тут речь идёт о возможности создания биологического оружия. Если мы сейчас «сдадим» эти знания, то информация очень быстро распространится по миру. И начало разработки вполне конкретных боевых бацилл будет вопросом времени. Мы понимаем, что лет через десять секрет раскроют. Но раскроют с совершенно не той стороны, которую знаем мы. И это в свою очередь сильно задержит начало разработки вполне конкретного биологического оружия.

— И у вас есть куда переводить производства?

— Да, ваше высочество. Например, в Швейцарию. Но, как я уже говорил, — повторился Васса, — там придётся начинать с нуля: со строительства завода, подбора и обучения персонала, а это серьёзная задержка. У России на дальних её рубежах, та же чума — бедствие самое обычное. И, мы подавали Вам, ваше высочество, расчёт необходимого резерва, на купирование больших эпидемий. Разговор о создании этого резерва, как мне представляется, даже не начинался вестись в Сенате.

— К сожалению, да. — тяжко вздохнул Ольденбургский и кивнул продолжать.

— То же самое и по роганивару. Там резерв на серьёзные эпидемии в разы выше. Мы сейчас не покрываем и десятой доли необходимого количества для России, чтобы можно было по самому минимуму заполнить аптеки и больницы империи. А если мы переведём производства в Швейцарию, то, естественно, там власти настоят на первоочередном и немедленном удовлетворении именно внутренних нужд конфедерации. И только после — всех остальных. К тому же мы по причине выдавливания нас и наших капиталов за пределы России вынуждены будем бросить на произвол судьбы развитие авиации. То, что мы с таким блеском начали здесь во славу Империи. Так что удар по безопасности и международному престижу России, наносимый вымогателями, исключительно мощный.

— У вас есть предположения, господа, кто бы мог стоять за ними?

Братья переглянулись, и слово взял Румата.

— По тому, какие средства они уже затратили, какие силы они привлекли, у нас есть чёткое впечатление, что за ними стоят люди с очень хорошими связями в верхах, и с немаленькими капиталами. Возможно, это эмиссары германских, французских и английских фармакологических, химических предприятий и концернов. Есть также предположение, что это шалит… гм… Англия. Английская разведка. У них есть резон. Но с их стороны, извините за армейскую прямоту — чистый идиотизм. С нами они могли давно договориться по поставкам того же антипеста и роганивара. И мы им не дали ни одного повода усомниться в твёрдости наших обязательств. Всё, что они запросили — мы отгрузили. Но, серия подлостей с их стороны, нас подвигла на определённые демарши. А сейчас тем более подвигнет на дальнейшие шаги в виде полного разрыва отношений. Даже по поставкам медикаментов, чего мы ранее не предполагали делать.

— Потому, здесь присутствует очаровательная госпожа Натин Юсейхиме?

Кстати говоря, ни Натин, ни сами братья не заикнулись что она как бы «высочество», а не просто некая «госпожа из-за моря».

— Да, ваше высочество! — многозначительно кивнула Натин.

— И, как я понимаю, поправьте меня, если не прав, ваш интерес как-то насолить Англии? — прищурился принц.

— Да, ваше высочество. Вплоть до участия во всех крупнейших предприятиях братьев. Мы знаем о намечающейся экспедиции.

— И вы собираетесь в ней участвовать? Зачем? — удивился принц.

Натин ухмыльнулась и неожиданно прямолинейно рубанула:

— Наш интерес — осадить Англию. Уменьшить её финансовые и материальные возможности по развязыванию войн по всему миру. От этого станет всем легче.

— Так вы, что, непосредственно и лично намерены участвовать в экспедиции?! — ещё больше удивился принц и многозначительно посмотрел на братьев.

— Да. Наша помощь может оказаться там решающей.

— И какова эта помощь, если не секрет?

Натин внезапно прищурилась и лукаво посмотрев на принца заявила.

— А вот это — секрет!

(Ну ясное дело! Не будет же Натин рассказывать о том, что собирается барражировать над всем регионом в своём прогрессорском пепелаце, обеспечивая дальнюю радиосвязь и глубокую разведку с воздуха?!)

Принц откинулся на спинку кресла изобразив на лице крайнее изумление.

— Но, — продолжила Натин, — смею заметить, что экспедиция будет не так уж и скоро. А вот вопрос с предприятиями, которые почти наверняка будут уничтожены в результате шантажа неизвестных сил — он сейчас.

— Да. Вы правы. — пришёл в себя принц и переключился на обсуждение.

— Скажу правду, господа: вы меня этим известием не просто удивили, ошарашили! И мне на ум приходит только пара кандидатур на людей, стоящих за мерзкими шантажистами. Я, пожалуй, переговорю с князем Александром Михайловичем. Тем более намедни у нас уже была встреча и разговор на довольно близкие темы. У меня пока только одно предположение: кто-то сильно обиделся, что не участвуют как мы, в экспедиции.

Намёк на того, кто имеется в виду был ясным и толстым. Выходит принц тоже сходу заподозрил козни неких князей, которые не оказались вовремя в нужном месте. Или эти козни были просто «из спортивного интереса» нагадить своим же, но через братьев Эсторских.

Так или иначе, было ясно, что братья встряли между двух очень могущественных сил. И их втянули в местные разборки, причём на уровне весьма приближённом к престолу.

Оно конечно, будет очень хорошо, если принц и князь Александр Михайлович договорятся между собой на почве обоюдных шкурных интересов. Но как быть если не сговорятся? Или сговорятся, но их покровительства окажется недостаточно? Бросать всё и начинать на новом месте?

У одного из братьев немедленно возникло стойкое убеждение, что кто-то из них двоих станет ярым революционером. Причём сразу. И причём как бы не самого безбашенного убийственно-эсеровского разлива.

Предположение Василия, что братец уже «дозрел» до вполне эсеровских действий получило подтверждение уже буквально вечером, после встречи с принцем Ольденбургским. Он проявил очень большой интерес к тому, как братец умудрился сделать такой шикарный пистолет-пулемёт себе в парагвайский вояж. И, судя по тому, что на складе, в особом отделении, хранилось несколько ящиков «оборудования» и «деталей», можно было собрать не один, как имелся в наличии, а много, да ещё такой же конструкции.

Этот «имеющийся в наличии», он давно общупал и обнюхал со всех сторон. Оценил как стреляет, как удобен и так далее.

Сейчас же он сидел за столом, где аккуратно разложенные по порядку сборки, лежали детали. Отдельно в ряд стояли выстрелы к этому инструменту смертоубийства.

— Да никакого секрета нет! — ухмыляясь поведал Василий, испытывая искреннее удовлетворение, что так ловко просчитал братца. — Чертежи автомата я делал через комп яхты. Там же и рассчитывал все узлы. После, разобрал по отдельным запчастям, и распределил заказы на несколько заводов Европы. Причём так, чтобы каждый завод выполнил одну или несколько видов деталей. И так, чтобы по этим деталям невозможно было решить для какого устройства они выполняются, и как после будут использоваться. Единственно что патроны для него, ясно дело, целиком и в Германии. Там даже не поморщились принимая заказ. Часть выстрелов снаряжать я, для обучения местных, специально посадил несколько самых толковых рабочих из «элиты». Мастеровых. Они и пули сделали и они же на станочке их снарядили в патроны. Эта часть была «экспансивные».

— И всё было нормально? — недоверчиво спросил Григорий. Он ясно представлял себе наличную квалификацию местных рабочих и то, что нормой в России 1900 года считалось выпускать от сорока до шестидесяти процентов брака. — без брака сделали?

— Дык я ОТК поставил после них. Из дамочек. Мужики злые были-и! Ведь «бабы их контролируют»! Но я им быстро рты позатыкал. А бабы, видя такое дело, ещё более рьяно к контролю подошли. Так что патрончики получились что надо. Ни один не заклинил. Правда, чую, что даже часть нормальной продукции в брак пошла… Но это мелочь. Главное брак не пропустили.

— А в Германии как? Ты, ясно дело, посоветовал документацию далеко не откладывать, чтобы они могли её вовремя найти и применить для нового заказа?

— Ясно дело! — ёрничая передразнил брата Василий. — Пять тысяч выстрелов — это не объём.

Братик на минуту задумался глубокомысленно глядя в потолок и почёсывая в затылке.

— И что-то мне подсказывает, что у тебя мыслишки повторить подвиги эсеровского подполья… — ядовито заметил Василий, прерывая череду мыслей брата. Тот нахмурился и зло посмотрел на Василия.

— После наездов на наш скромный заводик… — почти сквозь зубы начал Григорий, — я не только их повторю, я их переплюну!

— У-у, какой ты злой стал! — тут же оскалился Василий. — А помнится ты в той реальности ещё мне мозг сушил, какие они злюки и падлюки, что убивали таких сверхценных людей как Столыпин.

— И сейчас скажу, что Столыпин… — начал распаляться Григорий, но был прерван братом.

— Был отцом русской революции? Что вызвал немыслимое озверение в народе тем, что по его вине погибли миллионы от голода?

Григорий зашипел.

— А что? — бросив взгляд невинного младенца вопросил Василий. — Ты ещё не сообразил, что всё, что нам говорила «совковая пропаганда» про эти времена — по большей части правда? Ты уже сколько раз нарывался на эти стереотипы. Смотри вокруг!

Братец не нашёлся что возразить. Василий говорил то, что есть. Но расставаться со старыми и греющими душу мифами было больно. Потому и цеплялся он за каждый. А жизнь здесь этот каждый старательно и с особым садизмом разбивала.

Да и братик по мозолям пройтись не упускал возможности. Григорию оставалось лишь скрежетать зубами и признавать правоту брата, старательно выискивая те факты из окружающей жизни, что не укладывались бы в ту систему мифов, которых придерживался Василий. Но пока что счёт порушенных заблуждений был далеко не в пользу Григория.

— Ты хотел сказать, что Столыпин торопился преобразовать сельское хозяйство выведя его на новый уровень экономической эффективности, но ему это не дали? — чуть примирительно заметил Василий.

Григорий мрачно продолжал на него смотреть ожидая что же он выдаст такого, к чему можно было бы придраться. Как правило такая тактика в спорах с братом, как он давно знал, была наиболее эффективной. Но на этот раз Василий не дал ему такой возможности.

— Давай-ка мы эти споры и разборы на потом оставим. Когда у нас дойдёт дело до работы с селом. Там и увидим у кого тараканы жирнее. А сейчас… Сейчас у нас на повестке дня… кажца… Шальная идея перестрелять кучку Великих Князей и их приближённых, покусившихся на наш «свечной заводик».

— Согласен! — мрачно буркнул брат и тут же сменил тему. — Меня сильно беспокоит поповский наезд. На нас и наших людей.

— Уж не этого ли ошалелого попа ты собрался образцово порвать?

— А что, не враг?

— Враг. Но если мы его прибьём с особым садизмом, да ещё с применением автоматов, это всё равно, что не только заявить о том, что это мы его грохнули, да ещё и сфотографироваться над его трупом распространив фото по всем питерским газетам.

— А если с эсведехи его тюкнуть?

— Тоже самое. Ты сейчас обучаешь людей. Сколько из них будут снайперами? Не так уж и много. И всех проверить у полиции, особенно у Охранки, времени не много уйдёт. К тому же есть и ещё одно обстоятельство, которое тот поп слишком хорошо знает и им пользуется.

— Какое?!

— То, что сразу же после убиения его возведут в ранг святых, пострадавших за веру, и тогда нам вообще трындец. Также как и нашим тоже. Всем.

— Так уж и возведут? — усомнился Григорий.

— А то, что этим убиением создаётся для Церкви крайне неприятный прецедент, это разве не повод? Ведь если оставить это без последствий или последствиями слабыми, типа преследования по банальной уголовке, то ведь другие тоже могут сообразить, что можно охотиться на попов и они не такие уж и святые все?

Григорий матюгнулся. Видно об этом он не подумал. Хотя должен был бы подумать. Слишком уж хорошо был виден и высочайший статус Церкви в государстве, и роль церковников в нём.

— Так и что предлагаешь делать?

— А что тут можно ещё делать, кроме как продолжать распространять про попа байки, что он до баб охоч, потому и получил по морде от Смирновой. А все эти задирания — суть месть за то, что ему отказали. Но это только одно. Надо также протолкнуть через твои газеты серию статей по национальным костюмам. Особенно описать то, как одеваются бабы в краях очень холодных. Как я знаю, там в деревнях ни одна бабёнка не выйдет на улицу в хороший мороз, если на ней не будет под юбками чего-то очень тёплого надето. Типа штанов. Надо как-то реабилитировать штаны для баб. И реабилитировать с помощью таких стилей как у Натин. У неё и шаровары и юбка весьма хорошо сочетаются. И никто ей и слова не скажет.

— Угу. Попробуй такой сказать! — ухмыльнулся Григорий. — Враз по стенам размажет! Но идею я твою понял. Будет сделано…. Но а что же с заводом лекарств?

— Пока ничего. Ищем кто стоит за всем этим, а далее будет видно. Может быть придётся пластит употребить как средство дератизации.

— И как же твои слова о том, что зарисуемся по самое «нихачу»?

— А никак! Ведь тут уже есть традиция бомбизма. А на то, что схема применения и сам химикат будет немного иными, нежели «традиционные»… может увести след от нас.

— Не-а! Не уведёт! Ведь убираться будут те, что как раз покусился… А это прямое указание на нас.

— Мда… Тогда остаётся только два варианта: либо предложить как конфетку кое-какие земли в Трансваале, плюс часть добычи, либо уводить завод куда-то на нейтральную территорию.

Василий развёл руками но тут же спохватился.

— Да! И насчёт Ольги! Надо её настырно продвигать! У тебя готовится новый самолёт? Надо чтобы она была там главным пилотом после окончания испытаний и его всесторонней обкатки.

— Каким-таким «главным»?!! — не понял Григорий.

— Ну, чтобы она там была тем пилотом, кто его будет водить на дальние дистанции. Она должна сделать кучу новых рекордов. Да так, чтобы её слава и гром оваций забили нападки. Повторяется прецедент с Сеченовым.

— Напомни.

— Его работа «Рефлексы головного мозга» была запрещена. Те номера журналов, где была напечатана эта работа — изъяты. Наложен арест на журнал «Медицинский вестник» «за изложение самых крайних материалистических взглядов». В работе убедительно разоблачались противоречащие православному вероучению идеалистические представления о человеке и его душе. Арест был наложен несмотря на то, что в научном журнале ранее цензура работу, за исключением основного вывода о физиологической природе христианской любви, печатать разрешила. Первенствующий в Синоде находившийся под сильным влиянием униатов петербургский митрополит Исидор попросил Сенат сослать Сеченова «для смирения и исправления» в Соловецкий монастырь «за предерзостное душепагубное и вредоносное учение». Но после,31 августа 1867 года номер журнала, в том числе с помощью опытного адвоката Спасовича Владимира Даниловича, был освобождён из-под ареста и поступил в продажу, оказал большое влияние на молодёжь. Например, прочитавший эту работу будущий лауреат Нобелевской премии и академик И. П. Павлов оставил под её влиянием семинарию, так как окончивших семинарию в университет на физико-математический факультет не брали, и поступил в университет изучать психофизиологию как науку о душе и физиологию в целом. Кстати, Сеченов до сих пор жив. Можно даже к нему съездить и, думаю, можно даже заручиться его поддержкой в этом деле. Также, думаю, есть резон обратиться к князю-куратору, а параллельно загнать новость о преследовании Смирновой в парижские газеты. Анонимно. Князю указать, что сия шумиха и преследования дурно отражаются на престиже державы. Тем более, что там, за рубежом уже многие высокопоставленные особы женского полу рвутся летать на самолётах. А продолжение гонений на Смирнову, с этой стороны, — ещё больший урон, но уже высшему свету России.

Григорий надолго уставился в потолок.

— Гм! Я всегда знал, что когда приспичит ты выдаёшь исключительно ценные идеи! — оскалился он. — Я пожалуй именно так и сделаю.

В те времена все дела делались неторопливо. И даже если что-то нужно было сделать срочно, это «срочно» часто растягивалось на недели. А то и месяцы. Но братьям столько ждать было совершенно неуместно. Уже через два месяца надо было отправляться в трансваальскую экспедицию. Война не ждёт. А это значит, что все дела должны быть улажены до этого срока. Но как всё уладишь, все такие неторопливые?!

Поминая недобрым словом эту дикую медлительность, Василий почти бегом продвигался к заводской гимназии. Извозчиком воспользоваться он как всегда забыл. И шёл пешком. А пешим ходом по жаре… удовольствие ниже среднего. Хоть чуток и удалось проехать на омнибусе, но полтора квартала уже до вожделенной цели пришлось передвигаться под палящим солнцем. Когда же он вбегал в помещение, ему казалось, что с него дым валит. Обязательные сюртуки, в которых приходилось по местной моде ходить на улице, превращались в нынешних погодных условиях в орудие пытки.

Переведя дух в широченной прихожей, поминутно раскланиваясь с выбегающими навстречу учителями и прочим персоналом, он быстрым шагом направился в кабинет директора.

Как обычно, внезапное появление у того вызвало сильный испуг. Директор всегда выглядел так, как будто застали за чем-то предосудительным. Но тем не менее… как уже давно убедился Василий, это был некий психологический бзик этого, во всём достойного господина.

Нетерпеливо отмахавшись от приветствий и комплиментов, заверений и уверений, Василий спешно перешёл к делу.

— Как вы помните, я давал задание всем написать планы уроков. С кратким описанием того, что на каждом уроке надо преподать и чего добиться от учеников. Чтобы они знали и умели. Все учителя сделали?

— Да, господин Эсторский! Все сделали! — с готовностью заявил директор.

— И уволенный священник тоже сделал?

— Да, господин Эсторский!

— И также как все сдал свой труд вам?

— Да, господин Эсторский!

— И не забирал после того, как мой брат его уволил?

— Да, господин Эсторский!

На каждый вопрос, прежде чем ответить, директор поспешно кланялся, что сильно смущало Василия. Но… что-либо сделать с этой традицией и этими порядками при нынешних обстоятельствах и временах было никак невозможно. «Не поймут-с!». Каждое движение заритуализировано, и освящено тысячелетней традицией. А ломать традицию… это устраивать революцию. Которой время ещё ой как не подоспело.

— Подайте, пожалуйста, также и его бумаги!

Директор поспешно метнулся к одному из шкафов и вытащил аккуратную стопочку папок.

— Вот, господин Эсторский! — подал он её держа обеими руками и постоянно кланяясь.

Василий кивнул, взял папку, где лежали листы с планами на Закон Божий, благо она лежала сверху, и тут же углубился в изучение. Если кто его знал, то он наверное получил бы натуральный разрыв шаблона: убеждённый атеист, учёный вдруг воспылал бешеным интересом к преподаванию Закона Божьего.

Впрочем и для директора так хорошо Василия не знавшего, сие поведение начальства было изумительным. Ну не по статусу такие интересы! Однако, дальнейшее поведение Василия его ещё больше сбило с толку. Казалось «господин Эсторский» не только подробно читает то, что накорябал своим кривым почерком преподаватель, но и приглядывается чуть ли не к каждой букве!

— Пардон! — вякнул заинтригованный директор минут через пять полного молчания. — Вы чего-то ищете?

Василий оторвался от созерцания бумаг, медленно откинулся на спинку стула, поглядел на директора рассеянным взглядом и коротко ответил.

— Да!

— Но, может быть я… если вы бы так любезны сказать что… я может быть… — начал заикаться директор.

— Ничего-ничего! Я уже нашёл.

— Но зачем оно вам?!! — воскликнул директор. Он удивился так, что даже забыл бояться. Однако Василий проигнорировал вопрос.

— Вот это… — Василий помахал папкой, положил сверху на так и не разобранную стопку и хлопнул по ней рукой. — Я забираю всё это с собой. Оно мне будет нужно. Для дела.

— Э-э но…

— Ничего страшного. Я хочу посмотреть, как учителя России видят преподавание своего предмета и, если так будет возможно, вывести некоторые закономерности.

Заявление Василия для директора было настолько неожиданным, что он на минуту потерял дар речи.

— Но зачем это надо? — изумился он наконец найдя что сказать. — Может быть это поручить нам? Мы, так сказать, уже знаем. Вы нам только объясните что сделать!

— К этому тоже дело идёт. Но для того, чтобы выработать рекомендации, мне нужно составить представление о том, как видят учителя преподавание. А после, уже со всеми вами обговорим как это же сделать лучше.

Видимо предположив самое худшее, что ищется повод его уволить, директор испугался. Так что Василию пришлось его успокаивать.

— Да что вы в самом деле?!! — примиряюще начал Василий. — У нас, точнее у меня на родине, эта процедура самая обычная. Моя цель не карать, а научить вас этому. Как анализировать, как делать нужные выводы для себя, и как, применять в деле. Но для того, чтобы начать мне нужно знать с чего начать.

Препираться с перепуганным директором пришлось долго. И видно его успокаивающие речи Василия не очень убедили. Но главное для самого Василия было то, истинную цель вот этого «изъятия» удалось скрыть.

Да, он предполагал в будущем что-то начать «изобретать» гимназией. Нужный пакет документов был уже «подшит» в особой папочке и ждал своего применения. А тут случай совместить «нужное с необходимым».

Когда Григорий по какой-то необходимости прибыл на яхту то первое что он услышал был «рёв радостного бабуина» разносившегося по коридорам. Сильно заинтригованный он поспешил в Лабораторию яхты из которой все эти дикие звуки доносились. Вообще Лабораторией с некоторых пор начали называть одну из кают, где находились разнообразные копировально-печатные устройства, а также терминал, по которому выводились произведённые механизмами яхты вещества.

В ней он застал Василия, с энтузиазмом скачущего вокруг стола, на котором были разложены листы, исписанные мелким почерком. Причём, что характерно, Василий был в лабораторных перчатках, а листы очевидно брались только пинцетом.

— Чё за шум и дикие крики? — вопросил Григорий у брата.

— Ты гля, что я тут нарисовал! — тут же пригласил Василий братика к столу. — Только руками листы не трогай!

— Рукопись? — удивился Григорий, приглядевшись. — И кого ты ею собираешься «разводить»? Я не ошибся предположив что их ты «нарисовал»?

— А ты приглядись, что там написано.

Григорий пригляделся. Почерк был обычный, аккуратный и, как полагается в нынешние времена с полагающимися ятями и прочими атрибутами. Но вот текст… На глаза попался лист с неким перечислением. Григорий прочитал.

— Итить, твою налево!!! — изумился братец. — Ты чё решил тут Сатанизм срочно ввести? И нахрена?!!

— Гы-гы! Ты сам ни хрена не понял! — сияя довольством как кот объевшийся сметаной заявил Василий.

— Очевидно что ни хрена. Поясни.

Василий ещё больше оскалился.

— Ты помнишь того жирного попа, которого мы сплавили в монастырь?

— А как же! Особенно способ! Но причём тут он? А! Кажется дошло… Ты что-то задумал сделать и с этим… который на Ольгу бочку катит?

— Ясное дело!!!

— Но причём тут Сатана и Сатанинская библия? Это ведь из неё? — Григорий осторожно указал на лежащий перед ним лист, который только что прочитал.

— Из неё, из неё! Только ты тупишь брат!

— Да уж! Куда нам, «сапогам»! — ядовито заметил Григорий. — Давай колись, что удумал.

— Фу! — сморщился Василий. — на тебя среда определённо плохо влияет. Тебе явно надо слегка поменять обстановку и круг общения.

— Ага. Вот в Трансвааале и сменю «и обстановку и круг общения». А ты сам не тормози и давай рассказывай.

— Ну ты же сам догадался. — неуверенно заявил Василий.

— Возможно!

— Ёлы палы! Короче! Подумай, что будет с челом, у которого Охранка или ещё кто из таких же структур найдёт вот эти тексты? Особливо, если сей чел будет являться как бы наделённым саном?

Григорий хищно оскалился, цыкнул и ответил.

— Да песец ему будет!

— Вот и устрой! Этот песец.

Григорий скептически посмотрел на Василия.

— А где твоя «гуманизьма»? — ядовито спросил он. — Ведь беднаго попика не просто линчуют, а и на костре спалить могут! Как ты мне недавно говорил, «прецеденты были»!

— А и хрен с ним!

— Ага-угу! А кто-то недавно так мне пенял, что я типо очень кровожадный!

— Да с такими как этот поп поведёшься… кровожадным станешь!

Григорий бросил скептический взгляд на Василия. Но тот аж подпрыгивал от энтузиазма. И этот энтузиазм он изображал всегда, когда у него что-то получалось особо замечательно. И это стоило бы выяснить отдельно. Заодно и братцу польстить. Погладить так сказать, по шерсти.

— И как ты это всё сделал? — спросил Григорий кивая на листы.

— Да вот взял за образец то, что сам поп написал. У нас. Удостоверился, что это именно он писал собственноручно, чтобы исключить варианты и далее… Далее притащил в копировальню… Ну ты знаешь, что аппарат может у нас любую денежку откопировать до последней молекулы. Вот я его и запряг. Правда, сначала снял отпечатки пальцев и ладоней, что на бумаге остались, сделал полную карту этих отпечатков. После загнал в комп все образцы писанины и по образцу Антона Лавея собрал все эти листики!

— То есть, это реальная местная бумага, реальные местные чернила, реальный почерк попа, да ещё его же отпечатки пальцев на бумаге выполненные его же потом? Ведь ты «по молекулам собирал»?

— Истинно так! — гордясь работой воскликнул Василий.

— Ну ты зверь, братец!

— Теперь тебе осталось лишь подбросить сие «произведение искусства» в нужное место в нужное время и так, чтобы этот хмырь не отвертелся!

— Эк он тебя достал!

— Можно подумать он тебя не достал! Особенно Ольгу!

— Н-да! Ольгу эта скотина образцово достала! И, представляешь, до сих пор достаёт! Даже внушение от Натин не помогло. Одни отстали — другие на их месте появились. В большем количестве.

— Это стоило предвидеть. И если за этим мурлом стоят некие… то…

— А стоят ли? — скептически заметил Григорий.

— Есть соображения?

— А то! Суди сам: Вообще на местах по идее никакая падла не может вякнуть и слова против инструкций, спускаемых сверху. И это во-первых. Во-вторых, если за попиком стоят серьёзные силы, то это по «во-первых» могут быть только Святой Синод или вышестоящие «святые отцы». Подобные наезды со стороны ОФИЦИАЛЬНОЙ церкви возможны только по прямому приказу обер-прокурора Святого Синода. Вернее сделанному им «тонкому намёку» в Синоде. А сам Обер-Прокурор подчиняется напрямую Императору. Но если так, то вся эта возня выглядит как чистейший идиотизм. Им легче просто учинить нам во всех церквах анафему и дело закрыть. К тому же, как я выяснил, в вышестоящих сферах, нами кроме парочки особо ретивых никто не интересуется. И вообще ни сном, ни духом. К тому же, у этой парочки, каких-либо серьёзных выходов на обер-прокурора нет. Я выяснил. Следовательно, всё происходящее, все эти гнусные наезды на Ольгу и мелкие шпильки в сторону порядков в нашей гимназии лишь мелкая самодеятельность по отношению к одной бабёнке, да ещё находящейся в ведении конкретного прихода. А это уже не уровень обер-прокурора, а уровень ПРИХОДСКОГО священника, который вознамерился «заблудшую овцу вернуть на путь истинный». Попутно надув своё ЧСВ[24] плюс продемонстрировав перед вышестоящими «рвение».

Василий скептически посмотрел на разложенные листы. По его виду можно было судить, что он резко охладел к идее подставить попа.

— Но-но! — заметив колебания Василия, пресёк братец. — Твоя идейка, скажу честно, просто супер! Мы тут не одного, а сразу нескольких «зайцев» отстрелим. Так что неча!

Василий вопросительно посмотрел на ухмыляющегося Григория. Но тот делиться задумками как обычно не спешил.

— Короче увидишь!

То, что попик любитель хорошо выпить и не менее хорошо закусить, знали все. Собственно среди них тех, кто этого дела не любил почти не водилось. О пышных застольях святых отцов с не менее обильными возлияниями в народе слагались легенды, а великие художники писали большие полотна на эту тему.

Так что на счёт того, что попик клюнет на дармовую выпивку, Григорий не сомневался. В чём он сомневался, так это в том, сможет ли он сыграть нужную роль до конца, и, что уж совсем архиважно — вовремя исчезнуть с глаз долой всех, кто там присутствует, чтобы не попасть в загребущие руки полиции. Или, тем более, Охранки. А последние, в случае успеха «предприятия» на «сцене» просто обязаны были появиться. Итого, как в том знаменитом фильме: «Что в нашем деле самое главное? Вовремя смыться!».

Но до того, как организовывать его «попойку», точнее откровенное спаивание, Григорий нанёс визит ему на хату. При этом он впервые использовал функцию, которую братик показал на защитном костюме — голограмма лица.

А что? Очень удобно! Подобрал личины, и меняй сколько угодно. Оставалось сыграть всё как надо. Но в первую ночь, когда попик спаивался в первый раз, стоило именно «засеять» хату этой гниды. На это у него были пачки скабрезных и откровенно порнографических картинок, и то, что брат с такой любовью к объекту провокации долго «выпиливал» на аппаратуре яхты.

Но реальность превзошла ожидания. Когда он зашёл «на самых законных основаниях» в хату попа (ясное дело под его личиной) то первое, что он увидел валяющимся на полу под кроватью… была порнографическая открытка!

Открытка маленьким краешком выглядывала из под стола. Но так как аналогичную «колоду» Григорий сейчас держал в руках, то он узнал её сходу. Тем более, что на рынках такими торговали как селёдкой. Оптом и в розницу. Причём довольно однотипными.

Григорий подошёл ближе и аккуратно вытянул на свет находку. Это действительно была порнооткрытка. Выполненная по типу лубка. Он хмыкнул и задвинул её на прежнее место. Быстро огляделся куда бы пристроить то, что принёс.

Оказалось, что мест, куда бы можно было бы пристроить и новые открытки, и аккуратно перетянутую бечёвкой пачку «рукописи» — более чем достаточно. Пришлось поискать место, которое и Охранка, и сам поп не скоро найдут.

Впрочем, насчёт самого попа он был спокоен. Сейчас специальная команда его спаивала в одном из трактиров неподалёку.

Григорий как раз вознамерился засунуть пачку в одно из самых «надёжных» мест, когда дверь в хату внезапно отворилась.

Итого картина достойная Репина: поп, ныкающий в явно тайник какую-то пачку бумаги перевязанную верёвкой, и судя по всему, некая баба лет тридцати, кто имеет право заходить в помещение в отсутствие «батюшки». Или не имеет? Ведь сия бабенция вполне могла заметить нечто, типа той же открытки, торчащей из-под кровати… Ведь компромат. И если поп оставлял такие вещи…

Григорий понял, что попался.

Но положение как ни странно, спасла та самая баба.

— Ой! Звиняйте, батюшка! Не знали мы…

Но увидев сверкающие гневом глаза «батюшки», она пулей вылетела за дверь.

Григорий осторожно выпустил воздух из лёгких и завершил процесс припрятывания «компромата». При этом покрывшись липким потом. Благо, через перчатки костюма, пот не попал на старательно запихиваемую под оторванную доску пола макулатуру.

Чертыхнувшись, и аккуратно приладив на место доску пола, он только сейчас понял, как не сам подставился, а как подставил того самого попа. Ведь ту бабёнку явно будут допрашивать и она упомянет этот эпизод.

Хорошо вышло.

Вышел во двор, по-хозяйски осмотрелся, сгорбился и поочерёдно зыркая по сторонам поспешил убраться.

Во второй раз, уже днём, подкладывать компромат надо было уже самому вражине. Так что Григорию предстояла непосредственная встреча с подставляемым. Процесс опаивания попа вусмерть как раз приближался к завершению, когда он прибыл в район местонахождения того самого питейного заведения.

Григорий, юркнув в неприметный проход между домами, которые иные числили за целую улицу, почти бегом двинул в сторону трактира. По пути забыв, что в рясе, со страшной силой навернулся, чуть не пропахав носом многочисленные здесь экскременты.

Поднялся, осмотрел себя. На одежде к счастью, каких-либо следов дерьма не оказалось но так как сама почва, хоть и ныне сухая, по давно стоящей жаре, была крепко пропитана мочой, от рясы теперь явно должно было разить.

Впрочем, для надёжности разыгрываемой роли это годилось. Хоть и не прибавило Григорию хорошего настроения. Вообще вся операция уже пошла как-то вкривь. Мелкие пакости от реальности уже доставали. Как это вполне случайное падение.

Завернув в тёмный закуток, он быстренько сменил личину, с козлообразного недоумка, на седовласого патлатого мужика. Теперь он выглядел лет на пятьдесят. Если не больше. Впрочем, в этих временах, даже сорокалетний часто выглядел как древний старик.

Огляделся.

Поблизости по-прежнему никого не оказалось. Выпрямился, выпятил грудь и важно направился к выходу из прохода. Туда, где как раз за углом, находился трактирчик для местных.

Но тут, как назло из-за какой-то кучи мусора вывернулась местная шавка и залилась лаем учуяв чужого. Да так агрессивно, что Григорий не выдержал.

Ускорился, и что было силы пнул вздорную псину.

Видно, привыкнув, что прохожие от неё шарахаются, она не сразу сообразила, что ей грозит. А когда сообразила… Пришлось полетать.

Со стороны это, наверное, выглядело комично: из глухого переулка, раздаётся злобный лай, затем как мячик по воздуху, впереди своего визга вылетает та самая собака и кидается со сковчанием наутёк. Через некоторое время оттуда же появляется мрачный, худой святой отец и злобно озирается.

Не найдя больше препятствий в виде агрессивной живности, будь то собак или человеков, Григорий вышел таки на улицу.

А на улице благоухало. Да как и обычно, на задворках столицы, где не убиралось. Пришлось, прежде чем зайти в сам «ТрактирЪ», аккуратно обойти «стандартную» большую лужу из конской мочи, которая адски смердела под палящим солнцем.

Цель, собственно, посещения сего питейно-едального заведения была проста: проконтролировать процесс, а в нужный момент, подсунуть попу маленький фрагмент того самого сатанистского опуса. Чтобы после, когда поп попадёт в лапки полиции листы с ним попали по нужному адресу.

С порога шибанул в нос запах кислых щей пополам с лютым перегаром. Видать пьянка была в самом разгаре.

— Челове-ек!!! — рыкнул Григорий размашисто перекрестившись на угол. — Водки!

Тут же подскочивший худой и козлобородый половой преподнёс на маленьком подносе стопарик. Важно крякнув, Григорий перекинул, и как бы лениво и нехотя благословил работника.

Кстати, на последнее ему очень долго пришлось тренироваться, чтобы хотя бы малейшей мелочью, не выдать себя. Ведь играл он сейчас роль именно священника. А вокруг них было всегда так много всяких и всяческих ритуалов, что голова кругом шла. Но, тем не менее, пришлось заучивать. Наблюдать за поведением этой публики, подмечая малейшие нюансы и заучивать.

Демонстративно не глядя по углам Григорий направился как бы случайно, в противоположную сторону гуляющей кампании. Плюхнулся на лавку и бухнув кулаком по столу запросил «чаго-нить пожрать».

Принесли кулебяку и ещё кое-что на закуску. Но в таком количестве, что он засомневался — сможет ли он всё это поглотить до того, как придётся вмешаться. А то… оставленная еда она подозрительна… и подозрение тут же ляжет именно на того, кто не доел. Ибо для постоянно недоедающей России это даже слишком нетипично.

Тем не менее, «на всякий случАй» он расплатился и неспешно принялся поглощать принесённое, попутно прислушиваясь к тому, что творится. А творилась нормальная пьянка, которая, кстати, уже вызывала серьёзные опасения хозяина заведения. И он был прав. Такие шумные застолья редко заканчивались мирно. И именно потому, в сём заведении не только столы, но и скамейки были дубовыми. Григорий сразу же оценил это, только усаживаясь за стол.

И тут… как по расписанию, началось.

Начали двое. Те, что должны были. Которые были посвящены. Остальные же, увидев такую веселуху немедленно «подхватили». Благо за выпивку «добрые люди» уже давно заплатили. Можно было и «размяться». Что характерно, отключившегося, от изобилия выпитого, попа не трогали. От чего тот расслабившись скользнул под стол и там успокоился окончательно. Но такое явно не входило в расчёт. Пора было вмешаться.

Благо как раз некая туша пролетев половину помещения трактира смачно врезалась в тяжёлый стол, за которым сидел Григорий. Изображая крайнее возмущение за опрокинутую на землю еду, Григорий выбрался из за стола, закатал рукава и со смаком вступил в общее махалово. Впрочем, много он не намахал. Пропустив в нужное время удар в корпус, он отлетел в сторону лежащего под столом попа. Подскочил. Отправил в полёт подоспевшего обидчика и посмотрел под ноги «узнавая».

— Ах ты рожа сатанинска! — злобно взревел Григорий как мешок вздёргивая в стоячее положение так и не пришедшего в себя попа. — Вот тебя-то я и искал!

При этом свёрнутые трубочкой листы «рукописи» аккуратно и незаметно скользнули попу за пазуху.

Григорий встряхнул за грудки своего противника. Тот замычал и попытался разлепить глаза, что ему хоть и с трудом, но удалось. Увидев пред собой незнакомого собрата по культу, он непонимающе уставился на него, однако уже в следующий момент полетел на пол заполучив смачный хук слева.

Расчёт оказался верным.

Слабо перевязанный свёрток выскользнул из-за пазухи злополучного попа, развернулся и красиво, веером, рассыпался по полу.

Пока поп мыча что-то невразумительное катался по полу и пытался подняться, под ногами дерущихся, хотя бы на четвереньки, Григорий метнулся вперёд и сцапал нужный листик.

Это тоже входило в расчёт.

Сделав вид, что вчитывается, Григорий пошевелил губами, как будто повторяет про себя каждое слово. Но через пару мгновений он взревел как буйвол и воздел как знамя тот листок.

Подойдя к причитающему хозяину, он всучил ему в руки уже слегка помятый лист со словами: «В полицию! В Синод!». Затем вернулся к так и не вставшему даже на четвереньки попу. Перевернув его лицом к себе он стал старательно наводить на его физиономии фиолетовые разводы синяков. Бил, ясное дело не настолько сильно, как мог. А только бы синяки на харе остались. Хотя и сильно руки чесались приложить «от души». За всё то, что этот хмырь им доставил.

И вот в таком положении, — оседлавшим попа и с широким замахом немаленького кулака, его застаёт ворвавшаяся в трактир полиция.

Драка прекратилась как по волшебству. Драчуны разлетелись по углам и со страхом стали ждать продолжения ибо на лицах полиции явно читался праведный гнев.

И вот в этой наступившей тишине раскатились слова Григория:

— Благочинный мя убьёт!.. И прав будет!

Но неподвижным он находился от силы секунды три. Чтобы запечатлиться в мозгах прибывших. Вскочив на ноги и заревев как раненый бык, Григорий, неожиданно для всех, рыбкой сиганул в окно. Закрытое, естественно.

Осколки рамы и стекла с весёлым звоном и треском полетели наружу сопровождая нестандартно поджарое тело «попа». И только уже в полёте «поп» сообразил, куда он летит. А летел он в ту самую лужу, состоящую из дерьма и конской мочи!

Представив как он будет благоухать после, и насколько легко его будет по этому амбре найти, Григорий отчаянно извернулся в воздухе. Как ни пытался, одна рука и изрядная часть спины всё-таки попали в вонючую жижу. Кувыркнувшись вдоль берега грандиозного разлития нечистот, «святой отец» едва став на ноги, пока полиция пребывала в ступоре, от такого поведения обладателя рясы — резво рванул в сторону того самого прохода между домами, откуда он недавно появился.

Однако, и тут пришлось спрямлять пути. Также рыбкой перелетев через низкий забор он рванул напрямки через чей-то двор.

Навстречу, из-за поленницы выкатилась давешняя шавка с истошным лаем и, как в первый раз, попыталась цапнуть за штанину. Но получив снова по зубам сапогом и опять побыв слегка птичкой, ретировалась с визгом.

Новый прыжок через заборы и он оказывается в очень удобном месте — в зарослях бурьяна. Тут он, оглядевшись быстренько сдирает с себя рясу, не утрудившись её снять как полагается, раздирая в клочья прямо на себе, и притыкает в какую-то неприметную щель.

На улицу из бурьяна выбрался уже совершенно иной человек.

Не священник. А высокий, молодой рыжий детина, со слегка глуповатым лицом, в сапогах, одетый весьма неброско, но и не по-нищенски, аккуратно. С обязательным картузом на голове. Защита, как всегда, в нужное время, мгновенно сменила образ на заранее обусловленный.

Старательно изображая степенную неторопливость, он направился опять в сторону того самого трактира.

И опять, в том же самом месте, под ноги метнулась та самая злобная псина! И опять, заполучив смачный пинок улетела из прохода на улицу.

«Блин! Шавка-мазохист! — подумал Григорий. — иные после уже первого „предъявления сапога“ держатся подальше!». «Стоп! А запах?!!» — вспомнил Григорий о еле затёртых следах падения в лужу. Хоть и оттирал он останками рясы и, что осталось, бурьянами, но вполне могло что-то из того самого запашища остаться.

Но шарахнувшая по обонянию вонь лужи тут же успокоила — в такой атмосфере сообразить откуда что идёт было очень затруднительно.

— Эй ты! — рявкнул мечущийся по улице полицейский. — Попа, бегущего отсюда, видел?

Григорий тупо воззрившись на представителя власти, изобразив на лице тяжёлый мыслительный процесс в конце концов вымолвил.

— Тамо!

И указал за спину. В тот самый проход из которого сам же и вышел.

«Так! — подумал Григорий созерцая спину удаляющегося бегом блюстителя порядка, — маскировка сработала. Стоит ли посмотреть что будет дальше? Или пора неспешно двигать домой?»

Припомнив немыслимое количество накладок Григорий решил не искушать судьбу и повздыхав, развернулся прочь памятуя главное правило воров и мошенников: «В нашем деле главное — вовремя смыться!». Дело, похоже, было сделано. И пора было именно что смываться. Подобру-поздорову.

Кстати, появление полиции в трактире произошло даже слишком рано. Что тоже чуть не стало накладкой. Было такое впечатление, что они в полном составе дежурили за углом.

Пирамидов был недоволен.

Он чуял, что здесь, в этом новом деле, что-то не так. Этим «не так» просто воняло. За версту. И противоречивые чувства буквально разрывали его на части.

Он чуть было снова не запустил в своего секретаря тяжёлое пресс-папье. Еле сдержался.

Так и сидел за своим огромным столом обложенный папками с докладами.

Братья Эсторы уже умудрились натворить столько, что уже непонятно, то ли срочно их арестовывать и отсылать в ссылку, подальше с глаз долой, то ли ходатайствовать о новых наградах. И ведь как канальи, провернули!

У господина Пирамидова ни капли сомнений не было, что рукопись, найденная у священника Исидора (в миру Громыко Сергия Варламовича) изначально сляпана у Эсторов. Или ими же откуда-то списана, и подсунута на переписывание этому дураку Исидору. Писанина явно рукою Исидора деланная, да ещё вся пестрящая его же отпечатками рук? Никак иначе, как то, что переписана с перевода. Хоть и хорошего, но перевода с английского где надо, там наши, русские слова поставлены (вместо, например, бизнеса — доходное дело), но для того, кому русский язык родной, видно что не наше это! И откуда этот дурак ныне мог взять такое?! Только от тех, кто с заграницей связан. А в его круге братья Эстор — единственные, кто такие связи имеет.

Может был какой, но скрылся?

Однако!..Достаточно было задать простейший вопрос: Cui prodest?[25] Но кроме подозрений у господина Пирамидова ничего не было.

С одной стороны, все улики против задержанного. Но с другой, упорное отрицание задержанным своей вины, вкупе с тем, что никого из его последователей и, тем более поставщика основы для переписывания ужасающей крамолы так и не удалось найти. А ведь и те, и другие должны быть!

Должны… но нетути!

А Синод рвёт и мечет!

Там, как узнали об этих рукописях, у них разве что медвежья болезнь не случилась. Ведь по рукописи получается, в России образовалось ни что иное, как Церковь Врага Рода Человеческого!!!

Спаси и сохрани!

И опять — за всем этим просматриваются тени. Тех самых братьев.

Когда они въезжали, записано было с их слов что они «бахаи». Та ещё ересь! Но… По той ереси, как бы и они враги Неназываемому. А вдруг это лишь ширма?

Но всё равно не склеивается: слишком уж похоже всё на то, что попа подставили. Чтобы избавиться. Чтобы оградить себя и ту самую бабёнку… как её?… А! Да! Смирнову!.. От нападок.

И тут всё хорошо сходится!

Смирнова с братьями давно в близком круге общения. И, возможно, имеет матримониальные замыслы по отношению к одному из них. На что также есть намёки. А раз так, то получается, один из братьев, спасал таким топорным методом, свою зазнобу от гнева толпы.

Ну женился бы на ней, если всё так серьёзно, и дело с концом! Сидела бы сейчас та мадам где-то дома, и носу бы на улицу не казала. Да, о полётах ей бы пришлось забыть. Но ведь это самое меньшее из зол!

Однако же…

С других сторон, они замыслили некое тайное общество создать по типу масонов. Агент докладывал, что у них всё на мази, что осталось лишь за малым. Но сам Устав, с которым ему удалось ознакомиться и близко ничего общего не имеет с тем рукописным ужасом, что сейчас в сейфе лежит! Сугубая наука и просветительство.

Может как у масонов: в разных «кругах посвящения», — разные идеи? Есть на то намёки, но все намёки на сугубо научное общество. Оригинально, если всё действительно так!

Многое бы решил простой и тщательный обыск. Можно и тайный. Но соваться сейчас с такими обысками к Эсторам — легче сразу шею под гильотину подкладывать. Сейчас в их деятельности внезапно плотно оказались завязаны люди близкие самому царю-батюшке…

И это не всё!

Сия парочка оказалась слишком уж…

Короче, сейчас их трогать — себе дороже. Не режут курицу, несущую золотые яйца!

Тот доклад про химию и платину, что составили в Охранном отделении, где соединено воедино сказанное братьями в разное время и разным сиятельным особам, ещё с осени, оказался пророческим. Не прошло и пары месяцев, как собрали по чертежам братьев, в лабораториях Дмитрия Ивановича, какую-то странную трубу в рост человека. И чуть ли не основной деталью там была сетка из платины. Плюс ещё что-то там, но производить сия хреновина с загогулиной, стала… крепкую водку[26], в серьёзных количествах и селитру! Прям из воздуха!

(Кстати сказать, сие деяние было очень ловко покрыто производством крепкого спирта на, весьма оригинальной конструкции, перегонном аппарате, так что для лишних глаз и ушей — алкоголь произвели, а не acide nitrique[27]).

Ведь намекали братья! И многим! Тому же принцу Ольденбургскому прямо сказали, что платина может быть использована для некоего синтеза. И ведь ни капельки не соврали! И, получается, что слова ими брошенные про контроль за крупнейшими месторождениями платины — не слова на ветер! Ведь теперь уже каждому ясно как божий день, что они знают о той же платине что-то совершенно из ряда вон выходящее! И никаких фальшивомонетных извращений, как многие намекали. Уже это применение платины, способно озолотить кого угодно.

Благо вовремя на всё это дело наложили гриф самой высокой секретности.

Раньше, на братьев посматривали как на очень удачливых авантюристов, с примесью шарлатанства и мошенничества. Но уже после самолётов-пепелацев, насмешки если не утихли, то весьма умерились. И сменились сдержанным скепсисом. Даже лекарства не пробили стену глухого неприятия «выскочек». Но эта «труба» с платиновыми решётками… Добила. Все, кто более-менее соображал что они сотворили, кто имел доступ к такого рода секретам империи, были буквально в шоке.

Секретный доклад в Главное артиллерийское управление Военного министерства Российской империи вызвал там фурор. Потому, что эти два пройдохи походя решили тяжелейшую проблему. И решение это сулило сделать страну полностью независимой от поставок селитры из-за рубежа. Сия труба вполне могла, при соответствующем развитии в промышленное производство, решить проблему снабжения артиллерии порохом. Крайне, кстати говоря, болезненную проблему!

Да и то, что сама селитра является ценнейшим удобрением, повышающим плодородие, этот младший Эстор прямо написал!

Хоть и было всё строжайше засекречено, но слухи просочились. Из намёков, из слов брошенных как бы невзначай, но кое-кто из… (не будем даже в мыслях их поминать!) слишком уж сильно возбудился. Ибо слишком уж большие деньги сулило то, что братья тут наворотили.

И пошло!

Пирамидов поймал себя на том, что взвешивает в руках уже и так побитое в полётах через кабинет, пресс-папье. Но запустить его было явно не в кого.

Он рыкнул и зло припечатал ни в чём не повинный прибор к столу. Ведь если швырять в чью-то голову, то… Свят-свят! Не дай Боже! Даже в мыслях!!!

Но что делать в этой ситуации?!!

Вчера приходили Его Высочество Великий Князь Александр Михайлович.

Позавчера Его Высочество принц Александр Петрович Ольденбургский.

И Пирамидов понял, что оказался между молотом и наковальней.

Оба Их Высочества по одному и тому же делу.

И оба по поводу братьев Эстор.

А ведь ничего не сделаешь!

Остаётся лишь уповать на то, что у братьев хватит здравого смысла как-то решить проблему. И пообещать тем высочайшим особам чего-то, чтобы они заткнулись. Но что они могут пообещать сверх того, что уже обещали принцу и Великому Князю Александру Михайловичу?! Что удовлетворило бы и их тоже. Также как до — Принца Ольденбургского и Великого Князя Александра Михайловича? Ещё какие-то земли и рудники Витватерсраанда?!! Уж ясно, что «трубу» и те химии, что за ней стоят они никому не дадут. Слишком лакомый кусок.

К тому же, как тут докладывают — сама подготовка к экспедиции в Южную Африку идёт не абы как, не спустя рукава, не формально, а на крайней степени серьёзности!

Можно надеяться, что они таки преуспеют.

Тьфу-тьфу-тьфу, но пока у этих авантюристов всё получалось. Может и с Великими Князьями — пронесёт? Договорятся?

Однако же да… Как божий день сейчас ясно, что на англичан у братьев просто колоссальный зуб. И с чего бы это? Очень интересно! Старые обиды? Или новые?

То, что докладывают серьёзно, но как-то не очень чтобы вот так отважно и безрассудно объявлять войну величайшей державе мира. Над которой никогда не заходит солнце.

А что же делать с попом? Попавшемся на «горяченьком», да ещё с писаниной просто чудовищной?

Не выглядит ли сей дурак слишком уж мелко на фоне всего вышеперечисленного, с Британской Империей, золотом, платиной, селитрой и жаждой денег Великих Князей?

Пожалуй да. И что смешно: ведь оба Их Высочества пытались защитить этих пройдох. Так что… чисто личные интересы Князя и Принца тут пока перевесили. И мои подозрения придётся отложить в долгий ящик. Тем более, что похоже, вся их тёплая компания собирается отбывать на войну. В Южную Африку. Так что пока ничего не делаем.

Впрочем… Может эта акция с текстами — просто акция самозащиты?

И это тоже может быть. Но очень уж… за пределами!..

Начальник Охранного отделения тяжко вздохнул и начал складывать разложенные папки в аккуратную стопку. Рабочий день кончился. Завтра новая головная боль.

Но уже завтра!

Новый самолёт собирали долго. Потому, что он уже не был той этажеркой фанерной, что представляли из себя первые самолёты.

Теперь строился большой «ероплан», как его тут же начали называть унтеры и приданные Воздухоплавательному парку вольнонаёмные. Три двигателя предполагали и большую грузоподъёмность. С соответствующей дальностью.

Но, как ни странно, в первую очередь оказался востребованным другой самолёт, который был и сделан быстрее, и испытан тоже: небольшой одномоторный биплан, способный взять небольшой груз в виде почты или пары пассажиров. Претендентов на то, чтобы начать его эксплуатировать по прямому назначению было изрядно много. Благо офицеров Воздухоплавательного Парка, обучавшихся на пилотов, и к лету имеющих кое-какой налёт уже было достаточно много. Некоторый парк машин, что уже имелся, позволял не только обучать, но и попробовать первые перелёты на большую дальность. Чем и занялись.

Пока летали вокруг Санкт-Петербурга, но когда в других городах под патронажем Великого Князя стали организовываться аэродромы начали потихоньку летать и туда.

Мгновенно встала проблема навигации и… связи. Если с первым было как-то полегче — всё обучение осуществлялось на месте — то со связью дела обстояли не так радужно. Дело в том, что как-то изначально радио развивалось под ведомством Флота. И желание оснастить хорошей связью все корабли и базы флота там вполне естественно преобладало. «Всякие прочие» шли в этих расчётах как довесок к надобностям флота да ещё не как важные. Пришлось и этим тоже заниматься. И времени стало катастрофически не хватать.

Не зря в своё время и в своём мире Сталин (в этом едва-едва закончивший духовную семинарию и начавший революционную борьбу ещё под фамилией Джугашвили) сказал: «Кадры, овладевшие высшей техникой, решают всё!». Здесь и сейчас для братьев истинность его высказывания была актуальна как никогда. Хотелось всё и побыстрее, а не получалось. А ведь надо было и «всё», и «побыстрее». Так как сроки отправки в Южную Африку поджимали. Пришлось снова обращаться к «высшим инстанциям». В данном случае к Великому Князю, чтобы он там, своей властью «навёл порядок». Тем более, что он к флоту имел какое-то отношение и не просто как Великий Князь.

Немалую роль в продавливании необходимых решений сыграла сама роль братьев в развитии этой самой связи с чисто технической стороны. Не желая упускать исключительных ролей в эксплуатации талантов «этих немцев», как их называли во Флоте многие, командованию пришлось пойти на компромиссы. Так что радиостанциями вскорости были обеспечены не только подразделения, отправляющиеся в Южную Африку, но и самолёты с аэродромными службами.

А последнее было крайне необходимо для обеспечения безопасности полётов. Если при полётах в ближнем радиусе можно ещё было положиться чисто на то, что пока летаешь, погода на аэродроме не испортится — всё далеко видно. То при полёте в другой город знать какая там погода не только сейчас стоит, но и будет в ближайшие сутки — более чем надо. Поэтому, к проблеме наладки радиосвязи мгновенно подключились метеорологи, которых также надо было обучать, чтобы они могли вести службу на организовываемых метеостанциях при аэродромах, организация запасных аэродромов и так далее. Словом, заботы возрастали как снежный ком катящийся с горы. А успевать везде надо!

Поэтому, всё чаще и чаще, и Григорию, и Василию приходилось обучать не непосредственно самих пилотов, работников, а руководителей. И что самое неприятное было в этом деле — общий уровень образования был настолько низок, что подбор кадров на руководящие должности превращался в поиск воды посреди пустыни: «где-то тут она есть… немного… может быть…».

И, тем не менее, дело ни шатко ни валко всё-таки двигалось. Через идиотизмы подчинённых, через тупизм начальства, через всегдашние ошибки всех и вся. Вольные или невольные. Где-то приходилось на ходу менять руководителей. Где-то перемещать резко подчинённых с одного дела на другое. Часто через голову непосредственных начальников. Так кстати, вышло с той самой Ольгой Смирновой как пилотом.

Испытания трёхмоторного монстра затягивались. Доделки и доводки отдельных узлов выстраивались в длинную череду, а Ольгу к чему-то уже надо было приставить. Вот и решил Григорий перекинуть Ольгу на освоение одномоторного самолёта. Благо самолётик уже показал свою надёжность и можно было потихоньку запускать его на полёты по стране. Поначалу, на километров пятьдесят-сто. А там уже видно будет.

Тут как раз и понадобился институт штурманов. Кого-то надо было приставить к Ольге. И тут сразу же нашлась кандидатура. Когда Григорию эту кандидатуру представили, то… ему сходу показалось, что он уже её где-то видел ранее. До того, как курсы штурманов были организованы. Кстати, на штурмана Ольги Смирновой, претендовала тоже дама — летать среди них многие хотели, но не все годились на роль пилотов. Вот и пошла данная энтузиастка в штурманы. И именно лицо этой самой дамы показалось Григорию очень знакомым.

Дело происходило как раз в помещении для обучения штурманов Воздухоплавательного Парка. Большая часть слушателей и слушательниц покинули помещение. Остались только Ольга, которую как раз пригласили для знакомства со своим штурманом, руководитель курсов и сама претендентка, сдавшая только что экзамен.

— А мы раньше нигде не встречались? — никак не смутившись тем, что рядом стоит Ольга, прямо спросил Григорий. Ольга тут же нахмурилась, а претендентка сильно покраснела.

— Ну… мы встречались на том самом полёте, когда ваш многоуважаемый брат совершил свой знаменитый полёт над всем Санкт-Петербургом. — сильно стесняясь выговорила дама.

И тут Григорию припомнился и тот день и те происшествия на поле.

— А-а! Припоминаю! Так вы та самая, кто прямо под крыло садящегося пепелаца кинулась? С букетом?!

Дама ещё больше покраснела и кивнула.

— Так ваша фамилия — Соколова? — решил слегка разрядить ситуацию Григорий.

— Да, с вашего позволения… — выговорила она.

— Вот! До полного комплекта, в нашем доблестном Воздухоплавательном Парке не хватает только Уточкина! — с апломбом заявил Григорий глядя на руководителя курсов.

— Пардон?! — не понял тот.

— Ну как же Андрей Викторович?! Судите сами: Воробьёв у нас есть. Соколова… моё почтение!.. — многозначительный поклон в сторону новоиспечённого штурмана, — есть. Воронин и Орлов — тоже есть! А у нас какое заведение? Лётное! Так почему бы нашим лётчикам не иметь фамилии связанные с небом да ещё и в полном комплекте? Так что ждём Уточкина и принимаем его без проволочек! Какая прекрасная «стая» получится!

Сказано было с намёком. Но таким, который если и будет понят, то далеко не сразу, а только по пришествию самого Уточкина. Того самого. Знаменитого. Который здесь пока ничем не знаменит кроме своего фантастического упорства в достижении целей. И то пока только среди ближних друзей в Одессе. Но очень даже стоило бы ожидать его здесь.

Григорий представил какой фурор на Базе вызовет появление этого невзрачного ещё, заикающегося паренька. Ведь то, что сейчас сказано, обязательно в виде удачной шутки разойдётся по офицерам.

Да! Хорошо быть пророком! А ведь явно так и назовут!

Дальше, после первых полётов со штурманом на близкие расстояния, надо было сделать и дальний. Хоть самолётик и маленький, но запас топлива весьма приличный. Поэтому решили совместить «приятное с полезным»: экипаж — те же самые Смирнова с Соколовой, которых уже успели за «слётанность» (слово тоже быстро пошло в ход на волне идеи «стаи») прозвали «наши две С». А вот «пассажирами» решил полететь Григорий вместе с одним из своих репортёров. Причём, помня успех «второго полёта пепелаца» всё обставили также на публику.

Перелёт планировался длинный. Рекордный. Поэтому, по прибытию в каждый промежуточный пункт предполагалось отсылать не только радиодепеши, но и слать реляции телеграфом. Как в исходный пункт, так и конечный. С указанием сроков прибытия на очередной. Также этот перелёт являлся ещё и экзаменом для тех аэродромов, которые были уже сделаны. Их было пока немного. Но на такие дальности ещё никто не летал. Заодно, в конечном пункте, планировалось провести показательные полёты.

Да и вообще, Григорий летел больше не как «экзаменатор» или там «презентатор нового достижения», а для подстраховки. Он-то ещё в той реальности летал на спортивных самолётах, в том числе и на большие расстояния. А вот эти две… Как бы не струхнули и не запутались «на ровном месте». Чтобы после, когда они полетят по этой же трассе, у них была уверенность уже раз пройденного.

Об этих обстоятельствах репортёр, ясное дело, даже не подозревал. И думал, что его-то взяли именно для того, чтобы во-первых, удостоверить что всё без обмана и всю трассу именно что пролетели, а не проехали, и, во-вторых, что вёл самолёт не Румата, а дамочки.

А в том, что летели в рекордный маршрут дамы-пилоты, многие видели изощрённое издевательство над Европой.

Впрочем, другие, находили в этом и другое: демонстрация безопасности и доступности полётов для всех, если даже «слабый пол» может управлять этими «пепелацами» и летать на них на большие расстояния.

Но что Григорий от всех, кроме самих пилотов скрыл, предназначалось на конечный пункт полёта — на Москву.

— Люблю эпатировать публику! — со смаком заявил он, глядя на круглые глаза Ольги, только что узнавшей о планировавшемся. — А тут такая возможность! Ну не могу упустить!

— Но… как же! — попыталась возразить Ольга но была прервана предостерегающе поднятой ладонью.

— Ты знаешь, что всё отработано. Да, там, в Москве публика просто не поверит, что будет прыжок из летящего самолёта и безопасный. Хоть и уже сообщено там. И будет сообщаться по громкой связи, когда мы подлетим. Главное, чтобы над столицей была хорошая погода — без облачности. Тем более низкой. Чтобы не пришлось тащиться на запасной аэродром.

Так что и Ольге, и Катерине пришлось смириться с этой будущей экстравагантной выходкой «сумасброда-Руматы».

Кстати репортёр заметил, что дамы что-то знают такое, что ему не сказано. Хотели бы сказать и даже высказать своё мнение по этому поводу, да пиетет к «высокому начальнику» не позволяет. (Слова о прыжке он пропустил мимо ушей. Так как не понял и решил положиться на то, что всё равно и так увидит).

Впрочем эти подозрения были быстро вытеснены текущими сильными впечатлениями.

А в наличии был факт новой формы для авиатрисс. И, надо сказать, он произвёл впечатление на всех, кто его только увидел. А по чьим рисункам делалось? А делалось всё с лёгкой руки Натин. Она и расстаралась выкроить по своим вкусам и предпочтениям. Как было хорошо видно, тема её собственного царственного наряда сквозила во всём. Разве что и платья, и брюки были ярко синего цвета.

Как и вся форма «летунов» «Воздухоплавательного Парка».

Но жёлтая оторочка, нарукавные нашивки с эмблемами, плюс строгие линии покроя, производили впечатление именно формы. Чего, собственно, «высокий модельер» и добивалась. В теме также были и изящные шляпки. Того же синего цвета.

Тем не менее, компромисс между «модой» «платья до пят» и брюками для дам, что являлось близко к криминалу в этом обществе, был достигнут: форма никак не производила впечатления мужской одежды. Именно женской и только женской. Разве что «с ярким восточным мотивом», как выразился один из петербургских кутюрье. Но последнее было уже мелочью. Главное было — пробить стену неприятия других мод. Более здоровых и удобных для дам. Чего, собственно говоря, и добились. Заткнув попутно рты всяким злопыхателям, всё ещё по инерции, тявкающим на Ольгу и её «срамные наряды». После показа мод (кстати после благословения Князя заверившего, что всё на этот счёт улажено) — в столице и первопрестольной — должны были заткнуться все «апологеты правильных платьев».

Похихикав на тему квадратных глаз непосвящённого репортёра, вся компания прошла на взлётно-посадочную полосу. Там, одиноко стоял изящный биплан с приставленным к открытой двери трапом и… эмблемой на борту.

— Кстати заметь: эмблема на борту! — перекрикивая радостный рёв толпы указал Григорий репортёру на борт самолёта. — Это — эмблема «Корпуса Валькирий». Кстати, самолёт тоже называется соответствующе: «01 Валькирия».

Репортёр схватился было, за блокнот, но Григорий его мягко остановил:

— Не здесь. Когда полетим — там и запишешь. В спокойной обстановке. А сейчас смотри какая толпа собралась нас провожать!

А толпа была просто несусветных размеров.

В первые разы она была неизмеримо скромнее. Да тогда многие и не верили в то, что «что-то у этой немчуры полетит». Сейчас на демонстрационные полёты, устраиваемые каждое последнее воскресенье месяца, ходило смотреть почти полгорода. А по объявлению о предстоящем рекордном перелёте Санкт-Петербург-Москва собрались все, кто только добежать или доползти сумел.

— Так, уважаемые дамы: улыбаемся и машем! Машем и улыбаемся! — сказал Григорий ошарашенным авиатриссам и показал пример.

И так, сияя ослепительной улыбкой важно вышагивая на по недавно залитому бетоном полю, Григорий направился к стоящему микрофону. Авиатриссы тут же стали у него за спиной по обе стороны. Только замешкавшийся репортёр заметался и в конце-концов стал неприкаянным за пилотом.

На трибуне для почётных гостей, Высоких Персон прибавилось. На этот раз присутствовало аж два Князя и целый принц — принц Ольденбургский. Присутствовали также какие-то Высокие Гости с других держав: какой-то разряженный как павлин австриец, прусаки и группа французских офицеров немаленьких чинов. И у всех них был вид, как будто прибыли на цирковое представление. Григорий воспринял это обстоятельство как погоду (кстати стояла просто великолепная погода для полётов — что в Питере, что в Москве).

То, что будут Высокие Гости — было обговорено заранее. Так что пришлось ещё и целый сценарий писать: что делать и как говорить. С генералом Кованько и прочими офицерами Парка. И так как всё было заранее обговорено и даже отрепетировано, прошло без сучка и задоринки.

Нужные приветствия сделаны, нужные речи были сказаны. Высокие гости благосклонно покивали, и под вальсы Штрауса пилоты с «пассажирами» прошли на борт самолёта. В последний момент, техник подал ожидающему это Григорию, большой мешок (так он со стороны выглядел). Ольга, увидев это неодобрительно нахмурилась, Григорий же наоборот многообещающе заухмылялся, репортёр продолжил недоумевать. А мешки были действительно, на взгляд любого в те времена, очень странными. Конечно, если не знал доподлинно что он видит. А знали что в мешках только очень не многие.

Также на газетчика произвело впечатление слаженная работа как аэродромной команды так и действия самих авиатрисс: как только они уселись в кресла и пристегнулись, тут же сняли с голов свои изумительные синие шляпки и напялили наушники с микрофонами. Что это и для чего — пришлось пояснять Григорию.

Взлетели благополучно. Набрали высоту, пристроились по линии железной дороги и так продолжили движение вперёд. Репортёру, правда несладко пришлось. Падение давления как-то изрядно неприятно отразилось у него на ушах. Так что бедный служитель пера некоторое время изображал из себя рыбу. Но, собственно, на этом все неприятности и закончились.

Дальше, по причине достаточно хорошей погоды на всей трассе протекал более чем спокойно.

Для пилота только и оставалось держаться хорошо видимой внизу «железки», а вот штурмана, Григорий загонял. Он знал, что далее им придётся летать в далеко не таких спокойных и очевидных условиях, поэтому он заставил бедную Соколову называть все населённые пункты, над которыми пролетал их самолёт.

— Кстати, господин Румата, а когда мы рассчитываем прибыть в первопрестольную? — подскочил щелкопёр, записав таки впечатления полученные на взлётной полосе Воздухоплавательного Парка и от первых минут полёта.

Григорий однако, удивился такому вопросу. Он как-то и забыл что как раз своего журналиста он и не успел просветить насчёт ТТХ «Валькирии».

— В зависимости от ветров по трассе — от четырёх, до пяти часов лететь будем. — сообщил он, но потом, предупреждая следующие вопросы дополнил. — То есть, максимум через пять часов мы будем над Москвой.

— Но какая же скорость у самолёта?!! — округлились глаза у репортёра.

Григорий же просто посмотрел через плечо Ольги на приборную доску.

— Сейчас — двести километров в час.

Глаза у журналиста уже по привычке, наверное, округлились, но он быстро пришёл в себя и задал следующий. Напрашивающийся.

— Но вы сказали «сейчас»… может быть и другая скорость.

— Естественно. Если задует встречный ветер, будет ниже. Мы же летим со скоростью двести не относительно земли, а относительно воздуха. Сейчас ветра почти нет. Так что делайте выводы.

Собственно полёт так и прошёл под мерное гудение двигателя, доклады штурмана о пролёте над очередным населённым пунктом с таким-то названием и с текущим временем. Хронометраж также был в попутной обязанности журналиста. Григорию же только и оставалось подтверждать сообщения Катерины. Но когда наконец приблизились к первопрестольной он засуетился. Вытащил «мешки» и положил их в своё кресло.

Непосвящённый в дело репортёр только крякнул не решаясь спросить. Слишком уж суровый вид был у Григория, когда он разбирал лямки у этих «мешков». Заёрзала на своём месте Ольга. Как раз посыпались доклады по радио от Московского аэродрома.

Григорий глянул за окно, кивнул каким-то своим мыслям, снял свою форменную фуражку и протянул репортёру.

— Когда приземлишься — принесёшь мне. — бросил он загадочное. Зачем так — репортёр не понял. Впрочем, продолжение было ещё более странным с его точки зрения.

Григорий одел на голову кожаный шлем и широченные очки, закрывающие половину лица. Нацепил на себя лямки странного мешка, проверил ещё раз всё как на нём всё сидит и принялся разглядывать проплывающие внизу ландшафты.

Вскоре, однако, оторвался и полез к Ольге.

— Как и договаривались: не снижайся пока я не прыгну. Держи самолёт ровно. Я иду на затяжной. Чтобы поменьше болтаться в воздухе. Сделаешь круг над полем и после этого можно будет идти на посадку.

Ольга глянула на Григория. И как-то даже лихорадочно пожелала удачи.

— Всё будет пучком! — радостно заверил Григорий всех, чем ещё больше ввёл в замешательство и авиатрисс, и репортёра.

— Хорошо сидишь? — внезапно оскалившись в ехидной улыбке спросил Григорий у пассажира. — Хорошо пристёгнут?

Тот с готовностью закивал.

— Вот и сиди. Пока самолёт не приземлится. Уяснил?

Репортёр недоумённо закивал.

— И не дай бог мне мешать! — вдруг выпалил Григорий и для пущей убедительности показал репортёру кулак. Тот вообще потерялся. Но когда Григорий вдруг открыл дверь слева от себя, переполошился.

— Я сказал! Сидишь ровно и ничего не делаешь! — ещё больше напугал того Григорий перекрикивая рёв двигателя, ставший внезапно очень громким после отката двери назад…

— Пора! — вдруг выкрикнула Ольга.

— Эх! Как я люблю летать! — с каким-то нереально диким вожделением выкрикнул Григорий и неожиданно для репортёра рванул в открытую дверь. Он и ахнуть не успел, как салон опустел.

— Сиди и не дёргайся! — вдруг очень сурово крикнула Ольга, заметив порыв репортёра и вдруг, почти как сам Румата выпалила. — Всё под контролем!

Ольга верила «господину Румате». Она просто ЗНАЛА, что с ним ничего не может случиться плохого…

А меж тем, грандиозная толпа собравшаяся на поле возле недавно расчерченной ВПП заметила летящий в вышине самолётик и взорвалась приветственными криками. Но вдруг, от самолёта оторвалась какая-то чёрная точка и начала падать. И когда на земле поняли, что падает не какой-то мешок, а именно человек, ибо вёл себя слишком осмысленно, начался массовый падёж дам. В обморок.

Да и мужики, когда увидели падающего человека обомлели. На поле воцарилась почти полная тишина. Только и слышно было как стрекочут в траве кузнечики и шелестит ветер в траве.

А там в небе, Григорий летел к земле раскинув руки и ноги, застабилизировав своё тело в потоках воздуха и в душе его звучала старая-добрая песня:

ХлопСк раскрывшегося парашюта. Ремни подвесной системы врезаются в тело.

Всё нормально. И быть иначе не могло. Ведь сам всё готовил. С хлопком парашюта оборвалась и песня звучащая в душе.

Осталась только земля ещё далековато под ногами и белый купол заслоняющий приличную часть чистой синевы неба. Там, в этой синеве, биплан, совершив разворот, аккуратно заходил на посадку.

«И какой это у меня уже прыжок по счёту? — всплыла вдруг мысль. — Эх! Что-то я со счёту сбился… или начать считать только те, что здесь выполнил? Тогда этот — третий».

А дикий шок на земле объяснялся просто: толпу просто тупо забыли предупредить о том, что будет прыжок с самолёта. С парашютом. Впрочем, он и при наличии сообщения обещался быть неслабым. Ведь не все ещё верили в те чудеса, что принесли с собой ныне знаменитые братья Эсторские.

Разбирательства с «выходкой Руматы Эсторского» обещали затянуться надолго. Толпа на поле, когда увидела, что человек не падает, а тихо спускается на чём-то белом, похожим на издали то ли семечко одуванчика, то ли на некий большой белый гриб, то ли на странный ребристый овощ, не знала что делать. Или кричать приветственно, то ли бежать рвать смутьяна в клочья за те секунды страха, что он им доставил.

Но вскоре, придя к выводу, что в цирке они и не такое видали, большинство всё-таки взорвалось приветствиями. Вот только последствия были неприятными.

Кстати же стоит отметить, что как и всё, что делалось братьями, прыжок с парашютом был выполнен чётко, без малейших ошибок. Так, как будто дон Румата только этим раньше и занимался.

И эти мои слова не пустые!

Действительно, многие из пилотов, что после прыгали с парашютом для тренировки, долго никак не могли выполнить его так чётко — без сучка и задоринки. Хуже всего получалось, когда на поле дул небольшой ветер. Приземлившись, человек валился на бок и его долго по земле тащил раскрытый ветром купол парашюта. Причём, когда он пытался его, как дон Румата выражался, «погасить», ему приходилось становиться на четвереньки. И вот так, в таком малопочтенном собачьем положении, бежать на четвереньках вслед за куполом.

Ещё более комично выглядела группа авиаторов, попытавшихся выполнить групповой прыжок. Вся четвёрка, под хохот случайных зевак, дружно и что особенно обидно для авиаторов, долго, бежала на четвереньках по полю за раздутыми ветром куполами парашютов.

Совершенно иначе выглядел дон Румата. Всегда, когда прыгал он, его прыжок был идеальным. От начала до конца.

И тогда на московском поле, направив плавное скольжение своего парашюта чуть подальше от беснующейся толпы, он приземлился у ангаров. Только коснулся земли, — тут же рывок за стропы и купол, обессиленный, мягко опадает рядом на траву.

Дальше, пока толпа, не успела приблизиться, он быстро собирает своё средство спасения и передаёт прибежавшим техникам.

Но тут на поле спускается самолёт с дамами и толпа тут же переключается на него. Не выключая двигатель самолёт долго рулит к ангарам, где спокойно стоя их приветствует сам дон Румата. Уже освобождённый от парашюта, всё в том же кожаном шлеме на голове и широкими очками, поднятыми на лоб.

Толпа же исправно, следует за самолётом. Правда, на приличном расстоянии.

Наконец, глохнет двигатель и в проёме уже ранее открытой двери появляется донельзя ошарашенное лицо репортёра.

Он, не дожидаясь, что принесут трап, выпрыгивает из самолёта и бежит к дону Румате. Но не добежав метров десяти, останавливается и неверяще смотрит на него — живого, целого и невредимого.

— Но как же?!! — восклицает он. — Как вы смогли пролететь с такой высоты и не разбиться?!!

Уже из этой реплики стало ясно, что он не видел парашют. Он не видел спускающегося на нём дона Румату. Он также не обратил внимание на то, что дон Румата стоит уже без того самого мешка, с которым выпрыгнул из самолёта верстой выше.

Именно эти слова личного репортёра Руматы Эсторского стали впоследствии основой версии, что весь прыжок был выполнен чисто для того, чтобы шокировать московскую публику. Кстати говоря, версия оказалась очень живучей благодаря тому, что многие господа были очень сильно разозлены и даже подали на дона Румату в суд. Последнее часто фигурирует в доказательство этой версии. Однако умалчивается то, что ещё до суда, самым рьяным был предъявлен документ, из которого следовало, что дон Румата, с истинно немецкой педантичностью предусмотрел всё. Даже то, что должно было быть на аэродроме, что должно было сделано и когда, а главное что и когда должно было быть сообщено по громкой связи публике, собравшейся встречать доблестных авиатрисс, совершивших рекордный перелёт.

В сценарии и плане было расписано всё от и до. До мельчайших подробностей. И, тем не менее, по чисто российской безалаберности, нижние чины, просто запамятовали об этой «мелочи» с прыжком дона Руматы. Так же как и о многих других «мелочах» по поводу которых после дон Румата буквально рвал и метал. Но последнее уже осталось за кулисами разворачивающегося действа быстро превратившегося в трагикомедию. Нет, никто не помер на поле или после, но некоторым особо впечатлительным дамам (и не только дамам!) пришлось долго лечить свои нервы. Но дону Румате, тем не менее все последующие недели пребывания в первопрестольной только и приходилось разводить руками и бесконечно извиняться, извиняться и извиняться.

Однако, как по нему и его последующим высказываниям было хорошо видно, он никогда не раскаивался в том, что сделал в тот достопамятный день триумфа нашей русской авиации.

Причём не только русской авиации, но и наших великих авиатрисс. И как ни старались после злые языки принизить или даже опорочить данное достижение, все их усилия были тщетны. И все их усилия затмевал даже не тот факт, что самолёт преодолел за полдня такое огромное расстояние, а то, что вели его две очаровательные дамы. Даже несколько необычные наряды дам, в которых многие тут же «опознали» будущую парадную форму «корпуса Валькирий» никакой роли не сыграли. И, естественно, ярче всех тут блистала первая и навсегда уже главная Валькирия Российской Империи — Ольга Владимировна Смирнова.

Нельзя не сказать, что форма наших очаровательных Валькирий вызвала изрядную бурю пересудов. В том числе и осуждения в определённых кругах. Но они быстро утихли, ибо молчаливое одобрение, выказанное Высочайшими и Августейшими особами было красноречивее любых слов.

Отныне и навсегда форма стала почти что обязательной для всех женщин, служащих в Воздушном Флоте Империи. За небольшими вариациями она сохранилась до сих пор и никаких существенных изменений в ней не предвидится.

А меж тем, благодаря этому полёту, развитие авиации в России претерпело существенные изменения.

Внезапно очень многим стала очевидна перспективность развития этого, странного, до недавнего времени, транспортного средства. И перед инженерами, руководимыми братьями Эсторскими встал во весь рост очень непростой вопрос: как сделать максимально надёжный и, в то же самое время, максимально дешёвый в исполнении аэроплан?

Уже в том, как делался «01 Валькирия», проявился и технический и коммерческий гений братьев.

Да, братья, до сих пор остаются крайне противоречивыми фигурами в истории России. И многие их люто ненавидят. Но, не признать их очевидные достоинства, было бы крайне несправедливо. Ибо без всякого сомнения великие достижения последних лет Империи были сделаны именно под их руководством и их же идеями. Поэтому рассмотрим как были выполнены те самые первые коммерческие самолёты, и какие проблемы пришлось преодолевать и братьям и инженерам под их руководством.

Первая «Валькирия», как и многие после неё, выполнялись из дерева: На лёгкий деревянный каркас, натягивалась парусина, составляя оболочку летательного аппарата. Только те части, что относились к двигателям, топливной системе, выполнялись из металла. Причём многое из этих конструкций уже тогда пытались (и не безуспешно!), выполнять из новейшего по тем временам металлического сплава — дюраля.

Однако самую большую головную боль доставляли именно двигатели. Исключительно сложно было по тем временам соблюсти два, буквально противоположных качества — высокую мощность и малый вес.

Да, многие из частей тех двигателей выполнялись из дюраля. Но остальные делались из хорошей стали, причём часто, детали к очередному двигателю, буквально(!) выпиливались и подгонялись друг к другу вручную.

Последнее я отмечаю особо потому, что сейчас, с развитием поточного производства всё делается отнюдь не вручную — на специальных станках и в режиме конвейера (кстати тоже введённом в обиход теми же братьями Эсторскими). Но тогда в России ни конвейеров, ни даже специальных станков и близко не было. Поэтому каждый двигатель к самолёту являлся, по сути, штучным производством. И, как ясно для каждого сведущего в вопросе — уникальным. А из этого следовала чудовищная стоимость каждого из двигателей. Как это было преодолено — рассказ ниже. Но в те времена — великого «Самолёта Валькирий», как его сейчас называют, — всё обстояло так печально. Потому и наметился вскоре после феерического старта и оглушительной серии побед в воздухе, длительный период мучительно медленного развития.

Ведь надо было сделать целую отрасль промышленности которой не то, что в Российской Империи никогда не было, но не было во всём цивилизованном мире. К сожалению, именно это удручающее отставание промышленности России от великих европейских держав, стало причиной того, что через несколько лет, Россию, по части развития авиации, догнали.

И последний факт никак не умаляет заслуг Эсторских и, тем более, не является их виной. Я ещё раз повторюсь: как бы многие их ни ненавидели, но чисто в этой области их винить не в чем. Здесь они сделали даже больше чем могли. И если бы не последующие их шаги, буквально до основания разрушившие сложившиеся мировое равновесие, они бы без сомнения вошли в историю как величайшие гении нашего времени.

И ещё одно свойство братьев Эсторских проявилось в эти месяцы.

Надо сказать, что реорганизация Воздухоплавательного парка в Первую Военно-Воздушную Базу шло полным ходом и тут, некоторые из нас заметили весьма странное отношение Эсторских к некоторым из нас.

Дело обстояло в том, что они, особенно Румата, вели по отношению к офицерам Воздухоплавательного Парка так, как будто знали нечто такое, что скрыто от других.

Например, это отношение очень серьёзно проявилось по отношению к Сергею Алексеевичу Ульянину, вернувшемуся из Варшавы к нам, обратно летом тысяча девятисотого года. Замечательному со всех сторон человеку, доблестному офицеру, проявившему настоящее рвение в изучении новой техники, предложивший много очень ценных новшеств.

Но, тем не менее, со стороны того же Руматы, по отношению к нему, сквозила некая, легко читаемая настороженность. Как будто он чего-то ждал от него такого, что порочило бы его. Что будет неизбежно.

Если в отношении с другими офицерами и прочими чинами УВПП он вёл себя привычно, по деловому и даже открыто, то к Сергею Алексеевичу — не сказать, что бы грубо, но изрядно холодно. Также этим странным неприятием пользовались и некоторые другие. Но там больше было понятно почему. Человек, по сути существо слабое. И некоторые из нас имели неосторожность выказать своё неприятие некоторых выходок братьев и их повадок, делающих их ближе к люду подлому, нежели к благородному.

А с Сергеем Алексеевичем было всё иначе.

Румата Эсторский не раз хвалил деловые качества господина Ульянина. Но вместе с тем, когда доходило дело до распределения заданий и областей ответственности, часто было заметно, что он колеблется — давать или не давать этому весьма умелому офицеру то или иное задание.

Причём было ясно всем, что Сергей Алексеевич с задачей справится, но… Ему постоянно приходилось проламывать этот лёд недоверия. Весьма непонятного и часто обескураживающего.

В конце концов, Сергей Алексеевич не выдержал и вспылил. Свидетелями были многие. И дело происходило как раз перед очередными испытаниями самолёта-бомбардировщика возле ангаров.

Дон Румата набычившись выслушал довольно резкие слова господина Ульянина. Причём настолько резкие, что многие были уверены, что без дуэли или чего-то подобного тут не обойдётся. Как минимум без разжалования Сергея Алексеевича.

Тем не менее, Эсторский молча выслушал монолог ничем не выдав своего крайнего волнения. И поколебавшись, будто переступив через что-то в себе, он сказал:

— Сергей Алесеевич. Думаю, что нам надо поговорить начистоту. И не здесь. Нечего других вплетать в личные конфликты. Вы согласны?

Разгорячённый офицер лишь кивнул кипя негодованием и они удалились.

Разговор был длинным и без свидетелей. Что было там, и что такого страшного показал или сказал дон Румата, Сергей Алексеевич никогда и никому не говорил. Но всегда, при упоминании того разговора, он непроизвольно вздрагивал, как от воспоминания о чём-то потрясшем его до глубины души.

Но, тем не менее, он однажды, значительно позже поделился со мной последними словами дона Руматы в том разговоре.

— Всё дело в выборе, который вам придётся делать. Вы можете стать либо всем, либо ничем. Это ваш выбор. Да, и от братьев Эсторских это тоже зависит.

(Да! Он именно так о себе и сказал! В третьем лице. Ни «я», ни «мы» не было произнесено в этом контексте. А именно так — «братья Эсторские».)

— Но тем не менее, — продолжил дон Румата, — обещайте мне под честное слово офицера, что никогда, что бы ни случилось, не покинете Россию…

Сергей Алексеевич, сказал мне, что дал такое обещание. И как следует из всего что с ним было, строго следовал данному слову. Но ни разу он ни до, ни после не говорил что за выбор, предстоит сделать Сергею Алексеевичу. А ведь из контекста сказанного следовало, что про выбор дон Румата сказал прямо и без обиняков.

Когда они после разговора появились на людях, вид у него был потрясённый. Лишь сам дон Румата выглядел каким-то если не довольным, то… разрешившим тяжёлую проблему. Как будто большой груз с плеч снял.

По-прежнему молча они прошли к ангарам, где техники продолжали готовить к взлёту самолёт и находились мы.

Внезапно, уже почти дойдя до нас дон Румата широко улыбнулся и обратился к Сергею Алексеевичу.

— И ещё Сергей Алексеевич! Vi daйrigu ellerni esperanton! Tio lingvo estas tre mirinda kaj havanta futuron![28]

Неизвестно что больше выбило из колеи офицера — прошедший острый разговор без свидетелей, или вот эта, брошенная как бы невзначай фраза на неизвестном нам до того времени (но почему-то интуитивно понятном для многих), языке.

Он остановился потеряв дар речи. И когда он к нему вернулся он только и смог вымолвить:

— Откуда вы…

Однако ответ дона Руматы был на русском, почему уже его поняли все.

— Вы же давно знаете, что мы, Эсторские полиглоты. И пройти мимо такой замечательной жемчужины как этот язык, для нас было просто невозможно! А… И Людвиг Лазаревич[29] ничего не передавал?

Записано с магнитных лент. Выступление в День Писателя в ДК «Железнодорожник» перед начинающими писателями.

(…) Тогда, на заре века творилось такое, что сейчас, спустя почти сорок лет кажется чем-то нереальным (…).

…Меня часто молодёжь, спрашивает об ужасах царизма. О том, чего я такого видел, что меня бы не просто напугало, а привело в ужас. И ждут, как правило, вполне определённых рассказов.

Да, жизнь простого народа в те времена, была воистину ужасной. И мы, газетчики, кто по роду своих занятий просто обязаны были жить в самой гуще её, знали всё это не понаслышке. Но на ум мне, почему-то всегда приходит совершенно иное.

Нет-нет! Не сожжение на костре сатаниста! Да, ужасно. Но оно было где-то далеко. И тому чудовищному акту я не был свидетелем. Хотя, саму жертву сожжения, кажется, раз видел. В Первой Гимназии.

Нет. Никакого впечатления он на меня не произвёл. Поп как поп. Каких тысячи тогда были. И не подумаешь, что такую гадость мог выдумать.

Но что меня реально сильно испугало и привело в ужас никак не связано ни с сатанистами, ни с последующей дикой кампании «охоты на ведьм», последовавшей за сожжением «отступника»… Вы не поверите но… Иногда то, что кажется простым и банальным может довести до такого шока… Но лучше по порядку (…).

Наша профессия изобилует множеством приключений. В том числе и теми, что иногда поставляют собственные коллеги. Розыгрышами. Чаще всего это милые и безобидные шутки, иногда, правда бывают и не безобидные. Но эти редкость. Однако то, о чём я хотел бы поведать… По сути — это тоже розыгрыш. И разыгран был я сам. В котором поучаствовал как мой шеф Румата Эсторский и, как бы это ни было удивительно — я сам!

Да-да! Получилось так, что я разыграл сам себя!

До холодного пота и заикания. Это сейчас, по прошествии лет нам всем смешно. И прежде всего мне самому. Но тогда было очень не до смеха.

Это случилось в тот самый знаменательный для всех день, первого перелёта Санкт-Петербург-Москва.

С раннего утра за мной заехал Румата. На своём новом автомобиле, которые он неизменно и бесконечно «тестировал». Он так совмещал, как он говорил, «приятное с полезным и необходимым». И пока я пялился на это чудо технической мысли, он быстро посвятил меня в планы на день. Честно скажу, что под впечатлением от увиденной мной машины, я, к стыду своему пропустил мимо ушей часть того, что полковник мне говорил. А когда сообразил, что пропустил, было поздно. Переспрашивать тогда я не решился, так как был молодой и неопытный. Это сейчас, с высоты прожитых лет, наточив зубы и перо на перипетиях жизни, я бы переспросил там же… Но!

Румата человек крайне увлекающийся. И когда он, находясь в предвкушении от предприятия, начинал что-то объяснять таким как я, он часто пропускал в своих речах много деталей. Была у него такая черта тогда — он разговаривал с нами так, как будто мы все специалисты, всё для нас привычно и все в курсе. А мы все были… Ну кем мы могли быть в той самой царской России? Выпускниками максимум гимназий. Где даже той химии, что сейчас во всех школах преподаётся не было. А тут… он нам рассказывал о таких сложнейших вещах, что голова кругом шла, причём как-то негласно у него предполагалось, что мы все соображаем на уровне инженера, как минимум!

И вот эта самая черта Руматы, вкупе с моей, ещё не истраченной застенчивостью сыграла со мной злую шутку.

Пока я хлопал глазами и челюстями, разглядывая стремительные обводы последнего произведения Фабрики Автомобилей, Румата сказал, что собирается, как он сказал, «слегка эпатировать публику», и спрыгнуть с самолёта на ходу. Причём спрыгнуть с чем-то. Это потом я понял, чем было это «что-то». Но тогда как я это воспринял?

Да как и любой обыватель! Ведь многие у нас спрыгивали с брички на ходу? Да. Многие. Вот и я подумал, что шеф хочет выпрыгнуть из самолёта, приземлившегося и катящего по земле.

Истинно говорю вам! Я именно так это и воспринял!

(Смех в зале).

Только никак не дошла до меня соль шутки, что хотел сотворить Румата. А переспросить, как я вам уже сказал, было выше моих сил. Кстати сказать, такими комплексами многие молодые журналисты страдают. А я был именно что очень молодым журналистом! Ну, примерно как вы сейчас.

(…) И вот, после одной промежуточной посадки мы домчались до Москвы. Смотрю я, значит, на Москву, а самого гордость так и распирает. Ведь надо же: я первый репортёр, который видит первопрестольную сверху! Кто раньше, до меня её сверху видел? Птички, да пилот Георгий Михайлович Орлов, что новый самолёт демонстрировал для публики. Тот, который в разобранном состоянии в Москву пару месяцев назад привезли.

А Румата, меж тем собирается.

Вытащил свои «мешки» (это я потом, только после его объяснений на земле понял, что это был парашют!). Нацепил на себя. И улыбочка у него при этом… Счастли-ивая-а!

Перекинулся с Ольгой, ведущей самолёт, парой слов, из которых я ничего не понял, открыл, как ни в чём ни бывало дверь самолёта и, с возгласом «Как я люблю летать!!!»… прыгнул за борт!

Я остолбенел от ужаса, подумав, что на моих глазах, на глазах сотен людей произойдет сейчас страшное несчастье. Даже спокойствие авиатрисс и ободрения, последовавшие от них, с заверениями, что «все под контролем», не могли уменьшить моего смятения. Еще бы! На моих глазах человек выпрыгнул из воздушного суда, несущегося со скоростью, превышающей скорость самого быстрого локомотива, в почти что в версте над землей — и летел сейчас со всей стремительностью прямо к этой самой земле!

(…)

Он чуть по моей пустой голове не настучал.

Тяжко вздохнул и как маленькому стал мне выговаривать:

— Ты чем слушал?!! Я же по-русски, кажется, тебе говорил, что выпрыгну с самолёта! Что прыжок будет с парашютом. Средством спасения пилотов из терпящего бедствие самолёта. Который перед этим испытывали. Ты же видел как я его цеплял там, в самолёте! Мы же перед этим этот девайс три недели кидали с разных высот на Базе! Все приземлились как надо. И я прыгал! До этого. С ним же! Да ещё с высоты гораздо большей!!!

— Но я… Но я… — начал я заикаясь, так как после испытанного сильнейшего испуга оно пока и не думало проходить. — Я не знал!!!

— Так я же тебе сказал! Как ты «не мог знать»?!!

— Я… Я не понял ваших слов про прыжок из летящего самолёта! Я думал это на земле… Для эффектов каких-то… Как вы часто делаете во время выступлений на публику. Но… Но я и в самом страшном сне не мог себе представить что будет ВОТ ТАК!

На некоторое время Румата остолбенел. Осмотрел моё, до сих пор перепуганное лицо и… разразился просто гомерическим хохотом. А когда отсмеялся, говорит:

— Я хотел разыграть тебя. Но не решился. Посчитал, что по отношению к тебе это будет очень жестокая шутка. Сказал сразу и всё, что собираюсь сделать. А тут получается, что ты сам себя же и разыграл! Сначала не понял, что тебе было сказано. После, гордость взяла и не переспросил для уточнения. Дальше, наверное, страшно было, что «Ба-альшой Хаспадин Начальник» не поймёт юмору и разнос учинит. А когда я прыгнул, у тебя было полное впечатление, что «Румата так решил покончить жизнь самоубийством. Красиво и при большом стечении публики». Я прав?

— Да. — промямлил я.

— А теперь подумай: зачем мне, вполне такому успешному, на подъёме собственной славы, когда впереди такие перспективы, кончать жизнь самоубийством? — весьма ядовито заметил он меж тем продолжая содрогаться от еле сдерживаемого смеха.

— Ну… мало ли какие у вас могут быть душевные переживания… — попробовал замять я неприятность. — Ведь наш брат студент часто по таким пустякам пулю в лоб пускает… Ну там несчастная любовь… То да сё…

Короче молол всякую чепуху. Румата же очередной раз не выдержал и взорвался диким хохотом. А когда отсмеялся спросил.

— И ты всерьёз решил, что я из-за переживаний насчёт любви решил убиться?!! — резко понизив голос, спросил он. — Уж не из-за некоей особы из наших… Из «Валькирий»?

Я только руками развёл. А он снова расхохотался. До слёз.

Но вот когда он отсмеялся, я уже настолько расхрабрился, видя что никаких «репрессий» не будет, что задал вопрос.

— А могу ли я спросить, насчёт ваших слов о великих перспективах? Уж не связаны они с той самой экспедицией, что вы готовите?

— Не-а! — вдруг неожиданно отмёл мои предположения Румата, чем ввёл меня в полную растерянность.

Я уже, было, приготовился развивать крайне горячую тему. А тут… Но через секунду сообразил: если первый перелёт между Санкт-Петербургом и Москвой мелочь, если предстоящая экспедиция на войну с англичанами тоже, то что же такое у Руматы не мелочь?! О чём тут же и поделился с ним.

Тот лишь пожал плечами и хитро взглянув мне в глаза ответил.

— Все эти перелёты — мелочь. Вот когда мы начнём штурмовать просторы за атмосферой… Ракетами. Большими и мощными. Не такими, которые сейчас какой-то фейерверк вверх поднимают. А теми, которые смогут поднять даже человека. Вот это и будет НЕ мелочь!

Меня от этого заявления оторопь взяла когда до меня дошло на что они замахнулись. А в это время, как в насмешку, над горизонтом Луна показалась. Как оно обычно днём бывает — бледненькая такая. Совсем как тень сама себе. Ну мне и пригрезилось: наш человек… ТАМ! Как у Жюля Верна или ещё у Уэллса. Да так ясно представилось, что я с испугу головой замотал от наваждения избавляясь.

— А вы меня не… разыгрываете? — осторожно справился я.

— Ни разу! — с негодованием отмёл он мои подозрения. — Вот только слегка разгребёмся тут в мире… С ближайшими проблемами… как то: англичан выкинуть из Трансвааля, промышленность в России поднять… Вот тогда-то всё и начнётся!

Честно скажу: я не до конца поверил Румате, что он меня не разыгрывает. Всё-таки было у меня изрядное сомнение. Но хотелось верить.

И они нашей веры в них не посрамили. Да, ТАК!!!.. Впрочем вы и так знаете!

(Смех в зале. Аплодисменты).