Рысюхин, наливайте на всех!

Глава 21

Понедельник оказался днём тяжёлым. Хоть ничего, казалось бы, не предвещало, даже когда я выходил утром из общежития, направляясь в административный корпус, чтобы отдать ректору наш выигрыш на конкурсе, диплом и чек.

И дело не в навалившейся после праздника, казалось, двойным грузом учёбе. И не в том, что погода испортилась разом и на лице, и на изнанке. На лице словно рубильник повернули, включив осень: похолодание со вчерашних двадцати и даже двадцати двух до сегодняшних трёх-пяти, да ещё с мелким, но густым холодным дождём впечатляло. Я прочувствовал этот переход, когда прошёл через портал — представительская часть находится всё же на лицевой стороне мира.

Причём если «лицевая» меня интересовала постольку-поскольку, то изнаночная была ближе. Здесь, казалось бы, была первая половина длинного лета, знаменующаяся сбором первого же урожая, но похолодало также знатно — где-то градусов до десяти-двенадцати, плюс дожди — короткие, но свирепые, и тоже не особо тёплые. Зато вышел с изнанки не в летней форме, а ещё и в наброшенном сверху плаще.

Хуже были два других обстоятельства. Первое — это «болельщики» и любопытствующие, которым надо было как минимум поздравить (и эти ещё ничего, если не входили в раж), как максимум — на задавать кучу вопросов, включая совершенно неприемлемые с точки зрения приличий — типа того, сколько денег «отвалил» губернатор и куда я их собираюсь тратить. Эти кадры, простые, как слово «грабли», допекли капитально уже к обеду. Хотелось рычать и раздавать пинки, но — нельзя, можно легко прослыть заносчивым засранцем и — прощай, репутация.

Второе обстоятельство достало меня из Могилёва и заставило после обеда срываться в город — заодно и на перемены в погоде посмотрел, бурно радуясь тому, что у меня есть свой тёплый и удобный автомобиль! А просто — позвонили со службы, про которую я начал было забывать, удивлялся только — что это не зовут, нет работы, что ли? Оказалось, что меня с моими метаниями туда-сюда банально потеряли: в Минске считали, что я в Могилёве, а местные думали, что я дома. Как итог — ни те, ни другие и не звонили, пока Пескарского не осенило, что каникулы-то давно закончились. Позвонил и выяснил, где я и что, после чего настоятельно пригласил приехать. Там я получил выволочку — не слишком жёсткую, но неприятную и справедливую. Мол, поскольку я хоть и внештатный, но сотрудник, то о своих перемещениях ставить в известность обязан.

Ну, а в довесок к выволочке — целый ящик срочных, очень срочных и уже частично просроченных экспертиз. Сделать всё сегодня, даже без оформления, было нереально, так что придётся приезжать и завтра, и послезавтра. Разве что обрадованный моему появлению, как высочайшему помилованию на эшафоте Гена «Зубы» охотно взял на себя подготовку бумаг, хоть чистовой вариант придётся всё же как минимум вычитывать мне лично.

В общем, неделька начинается так себе. И какое же счастье, что по такой погоде мне не нужно телепаться полтора-два часа в одну сторону в холодной пролётке, а можно доехать за сорок минут (а поздно вечером, когда нет толп прохожих и хаотично мечущихся детей — за тридцать) в тёплой и удобной кабине!

«А упирался-то как! Будто тебе тащили кастрировать, причём тупыми ржавыми ножницами и без наркоза».

«Ну, было дело. Так уж меня воспитали!»

Так неделя и прошла, учёба, работа, дорога между ними. Даже с Машей общался только по мобилету и от силы полчаса в день. Трещинка, появившаяся в наших отношениях после моей неудачной реплики, как-то незаметно рассосалась в ночь бала, что несказанно радовало меня. В пятницу я после учёбы заехал на работу, поставил последние подписи под последними документами из накопившейся груды и, оставив фургон во дворе жандармерии, а запасной ключ от него — у Мурлыкина, двинулся на вокзал, на тот же поезд, которым добирался в прошлый раз, и который оставил по себе столько впечатлений.

В этот раз, однако, поездка отличалась как небо и земля. Попутчиком оказался отставной офицер, который пришёл ровно за пятнадцать минут до отправления, быстро переоделся, выпил чаю, прочитал газету и «отбился» ровно в двадцать два ноль-ноль, и я охотно последовал его примеру. Разве что вместо чтения газеты занялся уходом за оружием, напоследок под одобрительным взглядом соседа по купе проведя по клинку рукой и прогнав волну заточки. На стоянках тоже никто не орал под окнами, так что мы с соседом оба встали за полчаса до прибытия в Минск, привели себя в порядок, оба оделись в форму (вчера на момент знакомства я уже был «в дорожном»), оба надели оружие… Сосед молчал, но чуть заметно улыбался при этом. Когда мы взяли почти одинаковые саквояжи, разве что мой оказался заметно новее, улыбки и у меня, и у соседа были уже отчётливо видны. Выйдя на перрон, мы раскланялись и разошлись в разные стороны, он — к ожидавшей её коляске, я — к уже знакомой возмутительно дорогой гостинице, а куда деваться? За всё время поездки мы с попутчиком едва ли обменялись парой десятков фраз, но расстались явно довольные друг другом и знакомством.

В десять утра около гостиницы меня ждал сверкающий серебром пикап с Пробеляковым за рулём и поверенным Сребренниковым в салоне, и мы все трое поехали в контору Суслятина, обсуждать и, скорее всего — подписывать предварительный договор. Он откроет строителям легальный доступ на мои земли и на изнанку для проведения проектных работ, точнее, для привязки выбранного типового проекта к местности, выделывать и заказывать индивидуальный проект я не собирался, даже и менять что-то в мелочах вряд ли буду — просто по незнанию могу улучшая (в своём понимании) какую-то мелочь порушить более важное. Суслятин произвёл впечатление на моих спутников, хоть поверенный пытался быть профессионально невозмутимым. Выбрали проект из числа предложенных, обсудили включение в работы строительство моего дома на соседней вершине двойного холма по ранее выкупленному мной проекту — его тоже привёз с собой Пётр Ильич, включая перенос привязок. Стоимость предварительных работ, включавшая два перехода на изнанку, составляла сумму, которая года полтора назад сильно бы меня испугала, но по сравнению с общей стоимостью проекта…

Обсуждение было деловое и конкретное, но даже при полном взаимном стремлении к результату и отсутствии особых противоречий заняло это всё почти четыре часа — слишком многое нужно было обсудить «на берегу», как выражается дед. Я, кстати, его по неосторожности высказал вслух, и оно очень понравилось участникам. Боюсь, пойдёт в народ ещё один плод моей неосторожности.

«В народ — это ещё ничего. Вот если плод неосторожности в школу пойдёт до того, как ты о нём узнаешь!»

«Вот было бы с чего так ржать, а?»

Вышли мы из конторы в начале третьего, в три уже высадили Сребренникова у его дома в Смолевичах и поехали в Курганы. Домой заезжать не стал — смысла ноль, только время терять и своё, и Егора Фомича, потому как своим ходом мне туда добираться не на чем, не считая Воронка, но там я с упряжью возиться дольше буду, чем на пикапе — ехать. Бабушке только по мобилету рассказал по пути, что и как. Есть своё удобство в том, когда за рулём сидит кто-то другой, хотя иногда прямо зудит внутри от чувства, что я бы тут не так ехал.

«Это что. Когда у тебя стаж вождения большой, то на правом переднем ездить, особенно с неопытным водителем, совсем особое развлечение получается. Ноги сами педали ищут и давят, а руки пытаются руль нащупать. И порой такая паника накрывает от того, что руля и педалей нет! Пугаешься не того, что ситуация близкая к аварийной порой, а именно от „пропадания“ органов управления».

«Жена не ругалась, что ты её не доверяешь или что невидимый руль крутишь, как псих?»

«Нет, я старался в руках держать что-нибудь, или держаться за что-то. И ноги ставил так, чтобы их не видно было с водительского места».

Ехали мы снимать пробу настойки на изнаночных ягодах. Да, кто-то может сказать, что рановато: домашние настойки на ягодах «вызревают» от трёх недель до трёх месяцев, причём зависит это не только (а, может, и не столько) от ягод, сколько от предпочтений мастера. У нас промышленное производство, оно быстрее, пусть на полтора литра ягод полный цикл не запустишь, но принципы-то остаются. Во-первых, настаиваем а спирте, у него экстрактивные способности выше, во-вторых… Во-вторых, и в дальнейших — есть ещё много скучных технических приёмов, позволяющих уложить весь процесс дней в десять-двенадцать, так что настойка на самом деле уже дня три как готова, но ждали меня. Пропорцию взяли как для клюквы, полкило ягод на четыреста миллилитров спирта, что в пересчёте соответствует литру водки. В общем, после выдавливания сока и всех разбавлений должно было получиться ровно десять полуштофов — малых, разумеется, водочных, продукта крепостью в стандартные у нас для настоек двадцать пять «градусов». То есть — шесть целых три десятых литра. Но для полноты эксперимента решили сделать немного в варианте сорокаградусном, так что вышло шесть «лёгких» и два «крепких» полуштофа, плюс немножко излишков, которые уже давно бы «усохли», если бы люди не боялись отравиться.

Настойка получилась, скажем так — интересная. Надо будет поэкспериментировать с пропорциями ингредиентов и вариантами приготовления, конечно, но в целом продукт достойный, надо включать в ассортимент. Разве что крепкий вариант получился на мой вкус излишне сладким, а вот более слабый за счёт перчинки вовсе не казался «дамским» напитком. Более того, для женщин, боюсь, перец придётся как-то приглушать или гасить. О зачем гадать, если можно спросить? При снятии пробы выпили только «излишки», потому шесть штофов поделил так: один — работникам завода, которые принимали участие в производстве, хотя, думаю, они давно уже жмых залили самогонкой или спиртом и через месяц получат свой, неучтённый продукт, который будет пусть и грубее, но тем не менее. Один — Пробелякову, один — бабуле и три взял с собой: Мурлыкиным, Надежде Петровне и профессору. Получается, один я и остаюсь без новой настойки. Да уж, «сапожник без сапог», классический вариант. Зато крепкую заберу всю: одну бутылку — Мурлыкину, вторую — себе.

Сделать бы ограниченную партию на празднование двухсотлетия семейного дела, но тут сложности: юбилей в начале лета, на изнанке на месте будущих ягод ещё цветы будут. Нужно с урожая этого года запасаться — если сезон ещё не закончился и кенгуранчики всё не съели. Забыл включить в обсуждение со строителями того момента, чтобы с ними не просто мой представитель пошёл, а бригада сборщиков за ягодами — одноразовые защитные амулеты, которые позволят неодарённым провести шесть часов на нулевом уровне изнанки стоят недорого — если, конечно, речь о разовом выходе, а не о постоянном пребывании там. На голубике опытная сборщица за пять часов (оставим час на организационные моменты и запас безопасности) может набрать от пятнадцати до двадцати литров ягод, в зависимости от урожайности, размера и прочих условий. Дюжина сборщиков за один выход может, при удачном раскладе, притащить сырья литров на четыреста готового продукта.

Ещё надо будет посмотреть, что вызрело (если уже вызрело) на растениях, похожих на бруснику. И собрать некоторое количество «сверх-крыжовника» с кустов, которые вокруг болотин растут. Дед подал интересную идею — подробнее исследовать степень его ядовитости и предельно допустимые, а также сравнительно безопасные дозы. Если он относительно безвреден — можно предложить сок как местное обезболивающее тем же стоматологам, например. Потому что ягода — до того, как отключит вкусовые рецепторы — довольно вкусная, приятная такая кислинка. Ведь куда приятнее, если тебе пшикнут в рот вкусненьким, как одеколоном на шею в парикмахерской, чем если будут втыкать шприц в и так больную десну? Особенно детям, но и взрослых, что уколов боятся — хватает.

Но, с другой стороны — стоит ли оно риска? Ведь хищника-то, кенгуранчикоядного, мы не нашли, кто знает, что там за тварь или твари бегают?

«А с чего ты решил, что там обязательно что-то эдакое быть должно?»

«Из общих принципов биологии, вообще-то. Если травоядные не съели всю растительность — их численность кто-то регулирует. А если они стадные…»

«Вон, в Австралии из более-менее крупных хищников были собаки динганутые на суше и крокодильды в реках — и ничего, работала как-то экосистема. Пока местные аборигены своим методом хозяйствования типа „подпалить лес и сожрать всё, что оттуда выбегает“ не превратили большую часть континента в пустыню».

«Ты, дед, считаешь, что стайный хищник, как собака Динго — лучше и безопаснее, чем одиночный крупный?»

«Ну, так-то да, хрен редьки того-этого…»

«Вот и я примерно так думаю».

Кроме новинки, загрузил в пикап к Пробелякову, который подвезёт меня домой, ещё выпивки взамен потраченной, как показала практика запас такого рода надо иметь всегда. Тем более, что могу хранить его в своём фургоне, не нарушая формально запрет на пронос спиртного в общежитие. Правда, тащить на себе…

«Да, Юра, быстро ты разбаловался. Недавно три чемодана волочь до самых Буйнич нормально было, а теперь один баул с выпивкой от вокзала до фургона донести — корона спадает!»

«Не корона спадает, а плечо отвалится!»

Так или иначе, а в пять часов вечера я уже был дома, общался с домашними и рассказывал (без лишних подробностей) про первые две недели учёбы и Осенний бал в Могилёве. А на следующий день у меня, к моему изумлению, получился нормальный выходной: рутинных дел за моё отсутствие накопиться не успело, Егор Фомич с бабушкой решали всё «на лету», рассчитывать сделать что-то серьёзное в воскресенье — даже не смешно. Даже дедовых или моих выдумок для мастерской не было! Жаль, погода за неделю хоть и выправилась с режима «поздняя осень» на раннюю, но всё равно идея сходить на озеро одобрения в душе не вызывала. Так что я просто провалялся большую часть дня на диване с книжкой — уже и не помню, когда такое последний раз было.

Потом была поездка на Воронке до вокзала, на дачном поезде — до Минска и там пересадка в уже привычный ночной до Могилёва. Уже привычно и спокойно, не отвлекаясь на постороннюю суету и мелочи, забросил баул в камеру хранения и неспешно пошёл посидеть, выпить кофе в той кофейне, где когда-то, в прошлом году — а как в прошлой жизни, оставил серебряный рубль чаевых смешливой девчушке. Её, к некоторому сожалению, на работе не было, спрашивать я не счёл нужным, а удовольствия от кофе с выпечкой меньше не стало. Посидев примерно на четыре рубля, я оставил на столике пятёрку и так же не торопясь, как делал всё в этот день, отправился обратно к вокзалу. Тесть — золотой человек — вечером в воскресенье поставил фургон около вокзала, о чём предупредил по мобилету, так что я, даже потратив четверть часа на то, чтобы разложить «боекомплект» из баула по холодильникам и иным ёмкостям в багажном отделении остановился на привычном уже месте перед входом в общежитие без пяти восемь. Занятия сегодня начинались в девять, так что времени хватало на то, чтобы подняться к себе, принять душ, переодеться и не торопясь успеть на первую пару.

Следующие две недели прошли в учёбе без чего-то особенного, если не считать таковым несколько коротких свиданий с Машей и проведённый с нею же целый день в субботу. Когда зашли в гости — погреться, подкрепиться, отчитаться перед родителями, Екатерина Сергеевна мягко, но строго отчитала меня за несдержанность в речи. Оказывается, как я и заподозрил в тот день, Василиса запомнила эпитет о тупости тварей — тот, который про брезент, да. И, действительно, ввернула его в гимназии. Причём как!

— Есть у них такой Савелий Мамонтович, Мамонтовичи — вассалы Слонятьевых, кстати говоря, что ещё добавило красок. В общем, сперва она обозвала его узколобым, а когда парень бросился спорить — использовала ваш эпитет насчёт тупости.

Мурлыкина вздохнула.

— В общем, сейчас в гимназическом подростковом фольклоре, если можно так выразится, ходит шутка о размерах мамонтов — мол, лоб у них узкий, но втрое шире, чем у слона седалище. И ещё целый уже пласт шуточек, сравнений и крылатых фраз.

— И что делать?

— А что уже теперь-то сделаешь? Всё, процесс запущен, и вернуть всё обратно не получится.

— Да уж, фарш невозможно провернуть назад…

— Вот, тоже хорошее, яркое и образное выражение. Но всё же я бы попросила, в присутствии Василисы — поосторожнее в образности, ладно? Хотя бы пока её восемнадцать не исполнится.

Я клялся и искренне каялся, одновременно стараясь не засмеяться, что было сложно, поскольку дед внутри меня угорал и отпускал свои комментарии, причём он-то как раз ничуть не сдерживался.

А в следующие выходные, в предпоследний день сентября, я ещё затемно, около шести утра, выехал в Викентьевку. Предстояла ответственная работа — вскрытие, проверка и разлив (если с предыдущими этапами всё будет нормально) прошлогодних экспериментов Пробелякова старшего, а именно виски двух видов (копчёного на торфе и нет), но нескольких рецептов, кукурузного виски — имитации бурбона и четырёх сортов акавиты. На такое дело планировали собраться в Викентьевке все, кто имел к этому отношение и мог себе позволить. Даже из Шклова управляющий стекольным заводом приехал, что уж тут говорить о более близких кадрах. В общем, попробовали, разлили, а подробности… Подробности надо вспоминать!