Русь непокоренная. Нашествие

Глава 2

Рязань

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

— Спасибо, Лучано, — сказал я, подходя к молодому на вид чернявому парню в коричневой стёганой куртке с наклёпками. — Ты сильно помог мне.

Я протянул ему руку. Генуэзец задумался, а потом схватил меня не за пятерню, а за локоть.

— Если не ты, они нашли бы меня и то, кого я спрятать у себя в погреб, — отвечал мне Лучано. — Простить я за промах конника.

Я усмехнулся. Да, не хитрость бы моя и не страх животного перед огнем, то… Ну не случилось же. Так чего и поминать.

Я посмотрел на арбалет генуэзского стрелка. Серьёзная машинка. И плечи у него стальные. Может, только излишне массивное приспособление для убийства себе подобных. Но, как я успел убедиться, пробивная способность у этого оружия серьёзная.

— Кого же ты спас? Много людей? — заинтересовался я ответом генуэзца.

— В подполе своего гостевого дома пять чад и два бабы, — ответил мне арбалетчик.

Удивление, что здесь вообще можно увидеть генуэзца, немного схлынуло, когда я вспомнил, что в это время у Генуэзской республики должна быть серьёзная торговая фактория в Крыму. И наверняка же они торговали с русскими городами. Особенно, с такими крупными, какой должна была быть Рязань.

Тем более, что времени размышлять нету. Понятно, что кипчаки-половцы уже куда-то спешат на юг от Рязани. И что у них есть пленные. Решать эту проблему мне. Все те, кого молил спасти тот малец — никто не смог подняться на его зов, кроме меня. А меня… Не зов ли парня пробудил? Да нет же… Если есть объяснение, то оно более рациональное.

Нужно ли встревать и освобождать этих людей? Безусловно. Может, эту жизнь, которую мне даровали неизвестные силы, и следовало бы прожить ярко — успев сделать хоть что-то по-настоящему правильное и освободить сколько выйдет христианских душ из басурманского плена.

Вот, уже начинаю размышлять, словно бы и родился здесь. Басурмане… Отличное слово.

— Веди своих спасённых! — приказал я.

На удивление, или же мой голос звучал так уверенно и чётко, но Лучано отправился выполнять приказ.

Понятно, что здесь нельзя никому оставаться. Наверняка ещё не одни стервятники наведаются в разграбленную Рязань, чтобы чем-то поживиться. Когда тигры грызутся за добычу, неподалёку всегда так и шастают шакалы, которые надеются через подлость что-нибудь себе захапать.

Я подошёл к убитому мной главарю банды и принялся его раздевать. Я старался не смотреть на разрубленную голову и сдерживал рвотные позывы, думая лишь о том, что мне нужно одеться. И уже скоро совладал с собой. Ибо холод, который пронизывал меня, стал главной проблемой. Я замерзал.

Тело кипчака было тяжёлое, да и одежда этих времен не имела молний и пуговиц, а руки и ноги у меня совсем застыли. Так что в какой-то момент, ещё не добыв одежды, я даже приблизился к одному из домов, чтобы согреться в дыму пожарища.

Тут же почувствовал себя неловко. На площадь как раз выходили две женщины с пятью детьми. А я стою перед ними — полностью голый. И прикрыться нечем.

Что ж, сейчас не та ситуация, когда стоит стесняться. Перед женщинами мне точно не стыдно. С такими мужскими атрибутами стесняться грешно. Это я в том числе и про поджарую мускулистую фигуру.

— Лучано, раздень этого кипчака, — я указал на главаря. — И дай мне его одежду.

Парень посмотрел на меня. На его лице на секунду отразилось недовольство, скорее всего, потому что я здесь распоряжаюсь. Но он подчинился. Возможно, если бы я выглядел чуть постарше, то и протеста никакого не было бы. А так, даже не смотрясь в зеркало, уже понимал — я довольно молод. Насколько — вопрос вторичный.

— В граде оставаться опасно. Нынче же везде опасно. И нужно искать место, чтобы остаться вдали и схорониться, — я обращался, прежде всего, к женщинам.

Детишки переминались с ноги на ногу, все с виду четырёх-пяти лет. Они выглядывали из-за мамок, толкаясь за спинами женщин. Один маленький свёрток, младенца, женщина держала на руках. Дети были в полушубках, женщины в добротных шубах. Это явно говорило о том, что Рязань была богатым городом.

Да и Русь… Я не историк, я лишь увлекался, когда было на то время, чтением. Но один факт запомнился четко: только к концу XVI века численность населения русских земель сравнилась с домонгольскими показателями.

— Куда ж пойдём, Ратмир Карпович? В Коломну? А там татарвы нет ли? — обратилась ко мне женщина.

Обе женщины казались мне симпатичными, несмотря на то, что имели испуганный, неопрятный и чумазый вид. Одна, помоложе, так и вовсе красавица. Светловолосая, с яркими, зеленью отливающими глазами. В меру полная, но это ещё, видимо, последствия недавних родов. Кулёчек, завёрнутый в множество тканей, именно она держала на руках, прижимала к сердцу.

И нет. Не смотрел я на женщин, как на объект влечения, несмотря на то, что я-то всё ещё голый и как бы… И они не замечали во мне никого, кроме мужчины-защитника. Я — защитник, я хочу, чтобы они выжили.

— Мы придумаем ещё, где переждать нашествие. А пока нужно в лесу вам схорониться. А мне полоняных высвободить, — сказал я. — После же заберем вас и подумаем, как жить дальше.

— Дай срок найти еды, да собрать хоть какой скарб на пепелищах, — сказала женщина, та, что постарше.

— Лучано, ты со мной? — обратился я к арбалетчику, уже облачаясь в рубаху.

И такой предмет одежды нашёлся на убитом мной степняке. Вообще они облачены удивительно привычно, вот словно бы и по-русски. Как описывали дружинников в книгах. Только вместо меча и топора — сабли с односторонней заточкой.

— Лучано, так ты поможешь мне или домой отправишься? — повторил я вопрос.

Генуэзец не сразу ответил. Сомневался. Я же понимал, что для него вернее было бы бежать в свою торговую факторию в Крыму. Это не его война, если только он не по-настоящему правильный мужик.

— С ты, Ратмир, — отвечал мне мужчина. — Опосля решу, как быть я.

Я усмехнулся и похлопал Лучано по плечу. Сделал это так, как и в иной жизни, когда был сильно старше, покровительственно.

Оставлять одних женщин и детей было бы неправильно, если только не убедиться, что они в безопасности. Но и время терять никак нельзя. Так что я понадеялся на Митроху, Митрофана — так звали рассудительного и серьёзного мальчугана, рядом с которым я пробудился.

Мальчонка, не убоявшийся боя и принесший мне меч, не хотел оставаться, но выбора не было. Проводили мы женщин и детей в лес и устремились в путь.

— Да стой ты, нелёгкая! — кричал я на коня, когда взгромоздился на него.

— А ране ты есть добрый конник, — говорил генуэзец, который в седле держался как влитой. — А нынча дурной ты конник.

— Сам дурак. И Запад твой загнивает. Извращуги бесполые, — пробурчал я, едва удерживаясь в седле.

Хотелось, конечно, сказать, что мне просто попался чужой, более строптивый конь, но явно же было видно, что я словно бы растерял навыки верховой езды. Вот так: не имел, но растерял.

В прошлой жизни я пробовал осваивать верховую езду. Думал, что это может пригодиться мне по службе. Мало ли, куда закинет нелёгкая, где не будет дорог или автомобилей.

Так что называть меня полным профаном в этом деле не стоит, могу обидеться и дать в лоб. Тут ещё дело в другом: нужно приноровиться к этому седлу, к стременам неудобным и высоко посаженным. Да и жеребец был, возможно, привыкший к своему хозяину, так что ему просто не нравилось то, что нужно тащить на своем благородном горбу моё седалище.

Найти следы, по которым нам идти за кипчаками, не составляло никакого труда. Видимо, буквально ночью прошёл обильный снег, который полностью затушить горящую Рязань не сумел, однако выше чем по щиколотку белоснежного покрова насыпал.

И мы просто шли по следам от полозьев саней, людей и разных животных. Через два часа пути обнаружилось ещё одно свидетельство…

— Сука, зубами рвать буду, — прорычал я.

Ребёнок… Даже вспоминать не хочу.

Если в этом мире нормальным считается убивать детей и оставлять их на обочине, то я буду учить мразей, что так делать нельзя. Ни с какими детьми. Даже если сильно хочется ворваться в юрту, или где ещё живут кипчаки, вырезать всех родичей, включая детей — так поступать нельзя.

— Мы их нагоняем? — спросил я у Лучано.

Он вновь посмотрел на меня удивлёнными глазами.

— Ну не помню я многого, — понял я смысл взгляда боевого товарища.

Да, мне было бы положено знать, прочесть по следам, настигаем или нет. С какой скоростью идут пленники и их охранники, а как двигаемся мы. Находили и места непродолжительных стоянок. По тому, как давно потушены костры, даже по тому, как справляли нужду, можно было бы понять, догоняем ли мы отряд кипчаков.

— Они вышли поутру, за два часа до нас, — сообщил мне генуэзец.

Судя по всему, мы должны были настигнуть людоловов ещё до сумерек, с учётом, что стемнеть должно рано. Зима всё-таки.

Путь наш лежал через поля и пролески. Мы будто бы пересекали ту зону, что разделяла Лес со Степью. Близко всё-таки Рязань находится к степным просторам. Видимо, всё же с половцами было серьёзное перемирие или даже долгий мир, если процветали города, что на границе находятся. Впрочем, уже не находятся, а находились. Рязани больше не существует, лишь угли и пепел.

— Стоим! — приказал я, когда понял, что в ближайшем пролеске остановились те, кого мы и выслеживали.

Ещё и солнце не показывало признаков скорого своего исчезновения, а мы настигли людоловов и тех людей, которых они решили обречь на унижение и медленную смерть.

Коней мы привязали в редком лесу, выложили им все то, что было в седельных сумках, сено и немного овса, и стали облачаться в светло-серые льняные рубахи, которые надевали поверх доспехов. Так себе маскировочный халат, но вряд ли кто-то в потёмках различит светло-серую ткань от белоснежного снега.

Даже арбалет Лучано и тот укутали в ткань. А ещё мы свои лица измазали известью. Шлемы тоже были обёрнуты. Я не стал брать арбалет. У Лучано в погребе таких было три, да еще и заготовки на парочку. Он мне по дороге уши прожужжал, что русичи не умно поступали, когда отказывались покупать арбалеты. Мол, они, генуэзцы, любую осаду выдержали бы с помощью арбалета…

Сейчас мы находились примерно в полутора километрах от того беспорядочного скопления людей, которое собой представлял лагерь кипчаков.

— Готов? Делай как я! — сказал я и лёг, пополз по-пластунски.

Мы ползли не напрямик. Девали небольшой крюк, чтобы меньше попадать в поле зрения кипчаков. Проползая некоторое расстояние, я всматривался вдаль, анализируя, не обнаружены ли мы. Не привлекли ли внимание те борозды, что на снегу от нас остаются.

Главная проблема состояла не в том, что нас увидят, а что увидят следы, оставляемые нами.

И тут, будто бы Господь нас услышал, начался обильный снегопад. Тяжёлые хлопья снега срывались с небесного свода. Видимость тут же стала близкой к нулевой. Конечно, и мы не могли видеть, но главное, что не видели нас. А ещё практически мгновенно за нами заметались следы.

Метрах в ста пятидесяти от опушки пролеска мы залегли. Отсюда можно было рассмотреть лишь какие-то силуэты, додумывая, что же происходит и где кто находится.

Начинало смеркаться. Сердце стучало чаще. Пока ещё малыми дозами в организм проникал адреналин. Нет людей, которые не волнуются и не испытывают страха. Есть люди, которые умеют страх превозмочь.

— Вперёд! — скомандовал я и подал пример, стал ползти дальше.

Начиналась острая фаза операции, того смелого поступка, который, если я погибну, можно считать за глупость. Ну а если получится добиться своих целей — несомненно, это героическое деяние. Так уж получается, что идиотизм и героизм иногда находятся рядом. И то, каким эпитетом наградить поступок, зависит от конечного результата

Ну разве назовёшь мудрым решение вдвоём вступать в бой с целой дюжиной бойцов? И разве назовёшь взвешенным расчётом то, что мы собирались нападать не глубокой ночью, пока спать будут, а сразу, когда стемнеет?

Но всё это — не без причин. Я прекрасно понимал, что на первой же стоянке часть женщин и девушек подвергнется грубому, ломающему жизнь насилию. И сидеть в засаде, осознавая, что где-то рядом творится такое, я не мог. Я так думаю: если твоя женщина вынуждена терпеть насилие от другого — ты не мужчина. Я русский человек, я не могу, как мужик, допускать, чтобы русскую женщину…

Мы подползли, оставаясь буквально в пятидесяти метрах от первой повозки. Уже было темно. Плотная стена снега, обрушившаяся на многогрешную землю, изрядно помогала темноте скрывать наше присутствие.

Да и не было никому в этом лагере дела до того, что нужно выставить посты, наблюдателей по разным сторонам. Наверняка степняки были уверены, что если кто-то на них и нападёт, то этих отчаянных людей будет видно издали, на том поле, что разделяло два пролеска.

Я рукой указал Лучано, кто именно его цель. Рядом с повозками, к нам спиной, стоял один из бандитов. Он судорожно и спешно снимал с себя кожаные штаны. Безвольным телом на повозке лежала девушка, с неё уже сняли всю одежду. Она была без сознания и лежала безвольной куклой. Красивая… Очень… Это животное не вправе смотреть на такую красоту!

Я уже не полз, согнувшись, а быстро перемещался в сторону пленников. А если кто-то меня и заметит, то подумает, что это снежный ком вдруг ожил и решил, вопреки законам физики, катиться вверх по пологому склону небольшого холма.

— Бдын! — глухо прозвучала тетива арбалета.

Болт отправился в полёт и вонзился в спину насильника. Хотелось попасть несколько ниже, но тут уж не до выкрутасов. Один кипчак — минус. Он завалился на бессознательную девушку, заливая ее кровью. Я лишь всмотрелся в темноту, убедившись, что девушка дышит. Но не стал с нее стаскивать тело кипчака. Нет времени. Сейчас все зависит от быстроты действий и принятия решений.

Я уже прислонился к большому дереву и оглядывался. Возле пленников расположились двое врагов. Складывалось впечатление, что эти два кипчака, скорее, выбирали для себя жертву, а не охраняли пленных. И вот один из них взял молоденькую девушку, взгромоздил её на плечи и понёс в сторону повозок.

Снег предательски хрустел, но я всё равно направился убивать врага. Удалось подойти сзади вплотную, но тут кипчак резко развернулся, его узкие глаза округлились. И не успел он произнести и звука, как острый нож разрезал гортань насильнику и людолову. Минус два.

— Ратмир! — закричала одна девица, узнавая меня.

Я приложил палец к губам. Она поняла, что нужно молчать. Но не было бы поздно.

Тут же я рассек, хоть и не без труда, верёвки, связывающие руки и ноги одного из бойцов. Было видно, что этот сильный мужчина явно умеет обращаться с оружием.

— Дальше сам! — сказал я, бросая нож мужику.

Тут же сбросил с себя притороченные две сабли и лук с колчаном стрел. Дотащил-таки оружие союзникам.

— Ратмир, ведь ты сгинул! Очи мои то видели, — шёпотом, но довольно громко сказал один из мужиков.

Я ничего не ответил, осматривался, контролировал обстановку. Пока было всё тихо. А в этой кровавой игре мы уже ведём 2:0.

Где находятся другие враги, я знал. Большинство из них сидели на поваленных деревьях вокруг костра. Ещё трое топтались чуть в стороне, где стоял большой казан — они что-то варили, переговариваясь и споря.

— Кто лучше других стреляет, забирай! — приказал я, махнув рукой на лук со стрелами.

— Ты с чего, отрок, повелеваешь мной, десятником старшей дружины князя? — шёпотом, но слишком громко возмутился пленник в годах.

Я посмотрел на него, самого зрелого среди остальных пленников, это если не считать старика, сидящего связанным в стороне. И пусть на его тёмно-русой голове отчётливо виднелась седина, я считал, что здесь и сейчас не то время, чтобы выяснять, кто главный. Это глупо. Главный — я! Уже потому, что пришёл их выручать и стою при броне да оружный.

— Всё после, — отрезал я.

Лук подхватил один молодой парень, своим видом мало похожий на грозного ратника. Ну да ладно. Приходится доверять.

— Идёшь со мной! — сказал я лучнику, а потом обратился к другим мужикам: — Вы нападаете на тех, что сидят у огня. Подходите со спины и убиваете.

Больше я к мужикам не обращался. Не обратил внимания на то, что десятник старшей дружины, как он сам заявил, грозно на меня посмотрел. Медленно, ступая по снегу, я пошёл в сторону трёх кипчаков, что возились у костра с казаном.

Обернулся.

— Отсюда стреляй! — тихо сказал я лучнику.

До того всё пробовал показать ему жестами, что делать. Но он упорно шёл за мной, когда уже нужно и остановиться.

Позиция для лучника, на мой взгляд, была хорошей. В его поле зрения попадали и те воины, что стояли у костра с казаном, и те, что сидели на поваленных деревьях.

— Как только близко подойду, стреляй вон в того, — показал я на одного бандита, что стоял немного в стороне от двух других.

Это ещё везло, что все трое были спиной ко мне. Вернее, я мог немного обойти сбоку и зайти им в тыл.

Шаг… Ещё один. Кипчаки были без брони. Наконец-таки можно работать мечом, не ожидая, что он встретит железную преграду на пути к человеческой плоти. Но человеческой ли? Люди ли передо мной? После того, что я увидел в Рязани и того, брошенного на дороге, мертвого ребенка, сильно в этом сомневаюсь.

— Хех! — бью мечом по шее врага.

Нет, голова с плеч не слетает. Но легче мертвецу от этого не становится. Тут же делаю выпад и протыкаю грудную клетку ещё одному врагу. Он успевает повернуться ко мне, наши глаза встречаются. Вражина удивлён? А я удивлён, что смог попасть прямо в сердце, не приноровившись ещё к мечу.

— Вжих! — стрела пронзает горло третьего кипчака.

Он хрипит, но не падает, делает ещё несколько шагов в сторону основной группы бандитов.

— Бух! — арбалетный болт вбивается в грудь одному из кипчаков, что сидели на поваленных деревьях.

— А-а-а! — раздаётся крик.

И с этими звуками на кипчаков наваливаются семеро русских ратников. Тот мужик, что хотел поспорить со мной за право приказывать, сноровисто перерезает горло одному из бандитов.

Восемь кипчакских бандитов на семь русских воинов — схватка уже, можно сказать, равная. Впрочем, а почему на семь? А Лучано? А тот лучник, что стоит возле меня и теперь мешкает снова выстрелить, лишь бы не задеть своего? А я, в конце концов?

Я не спешу. Примеряюсь. Вот вижу, как одного из русских бойцов начинает продавливать кипчак. Быстро подхожу и наотмашь рублю мечом врагу по спине. Подло подкрадываться со спины? А в этой войне вообще есть ли место для чести?

Тут же приходится резко делать два шага назад, так что я чуть не теряю равновесие. Один из врагов выбрал меня своей целью. Какой я фехтовальщик — это ещё стоило бы проверить, но только в другой обстановке. Пока только что отмахиваюсь мечом. Мне бы катану, там как-то больше навыков.

Ну же! Я вывел своего противника на открытую местность. Где лучник?

— Вжух! — стрела по касательной задевает плечо моего врага.

Он замешкался и покачнулся. Делаю выпад и устремляю клинок в живот кипчака. Меч с лёгкостью уходит вглубь. Бандит чуть разворачивается, и клинок остаётся в его теле, вырываясь из моего захвата.

— Вжух! — очередной выстрел лучника достигает цели.

Стрела застревает в груди кипчака, и тот заваливается. Тут же я делаю два шага вперёд и с хлюпаньем извлекаю меч. Сразу же присоединяюсь к одному из русичей. Ратник теснит своего противника, ловко орудуя саблей. Кипчак отвлекается на меня и получает рубящий удар в ключицу от напарника-русича. Минус.

Не сговариваясь, вдвоём мы наваливаемся на ещё одного вражеского бойца. Этот гад убил нашего соплеменника. Но было видно, что выдохся и противостоять двоим уже не в состоянии.

Роли поменялись: теперь мой напарник провёл отвлекающий замах, на который среагировал враг, а я в выпаде загнал свой меч под рёбра кипчаку. Результат — всё тот же.

— Вжух! — арбалетный болт впивается в бандита, стоящего над поверженным русичем, в двух шагах от меня.

Остальные русские воины уже дожимают двоих вражин. Ещё десять секунд — и бой закончен.

— И-и! — из-за дерева вылетает тонкая стрела и впивается в плечо моему напарнику.

Рваными движениями, качаясь из стороны в сторону, я приближался к вражескому лучнику. Вот он — тот единственный бандит, которого не удалось обнаружить.

Вот только смелости у него было не так чтобы много. Ещё секунда, и я вижу, как кипчак бросает свой лук и кидается в бега. Я — за ним. Мой организм явно не привык к долгим забегам. Или не оправился после смерти? Всего несколько метров, а уже дышу тяжело. Но сил достанет — на морально-волевых я настиг врага и ударил мечом по спине. Он завалился, и я тут же нанёс удар в сердце.

Бой окончен.