Русь непокоренная. Нашествие

Глава 16

Поселение

5 января 1238 года

Нас провожали на встречу с соседями, будто бы на бой. Наверное, так оно и есть. Разве же в одичалом обществе может обойтись без демонстрации силы? О чем это я? Разве же в любом обществе, и в том, который называют «цивилизованным», может обойтись без грубого и примитивного решения вопросов силой.

Вновь раздался детский плач. Детишки слышали причитания своих матерей, которые своими воплями словно нас хоронили, и не могли удержаться от слёз. И остановить это я не мог. Нет, сейчас я не буду заново всё объяснять — только время растрачу.

Если мы не замиримся и не начнём сотрудничать со своими соседями, они нас поглотят. А кто такой их вожак Плоскиня, было уже понятно. Вряд ли с ним нас ждёт что-то лучшее, чем в рабстве у половцев или монголов. И можно уйти, это да. Но так будем бегать отовсюду. Ибо нет мест, где не жили бы люди, но только что Антарктида, или острова какие необитаемые, но туда, при всем желании, нам не добраться. А люди по большей части везде одинаковые.

Переход был буднично-мрачным. Как и ранее, когда мы сюда шли, разговоров почти что и не было. Не нужно и намекать о том, что не следует громко говорить. Я старался не поддаваться всеобщему унынию. Не всегда получалось.

Даже попробовал порадоваться тому, что увидел небольшую речку, или большой ручей, недалеко от нашего поселения, по правому берегу. В таких много рыбы должны быть, и тут же можно было бы поставить и водное колесо. А еще там дальше озеро, или небольшой старик. И это подход к нам. Тут бы еще засеку сделать, так и не пройдут даже люди.

К утру я сидел за столом посреди реки в месте, которое определил для встречи. Сзади, метрах в трёхстах, стояли ряженые ратники. На столе было выставлено съестное — крупными кусками варёный глухарь, несколько лепёшек, гречневая каша с мясом. Ну и мёд стоял. Без хмельного напитка, как я предполагал, договариваться было бы сложнее. Я надеялся договариваться. Но понимал, что шансов мало.

Соседи появились вальяжно, естественно, уже когда часа полтора светило солнце. Складывалось впечатление, что пришла весна. Ярко, как-будто бы и тепло. Однако это обманчиво: пусть, как я уже понял, зимы в это время отнюдь не суровые, даже мягкие, но до весны было ещё далеко.

Я сидел на бревне, принесенном в качестве лавки к столу, смотрел на еду, в животе бурлило, хоть брюхо и не пустовало. Всё-таки, когда столько дней и недель подряд ешь всё одно и то же, от чего в сытые времена будешь нос воротить, то дурманящий аромат каши с мясом пьянит, да так, что аж голова кружится.

Люди приближались. И было в их виде и то, чему стоило бы порадоваться, и то, на что я смотрел без удовольствия. А на кого посмотришь, и без контроля на своим организмом, начнешь убегать. И нет, сейчас я говорю не о Плоскине, о котором уже знал. Не только о нем.

Рядом с вожаком выступал огромный человек. Сравнить такого я бы мог, наверное, только с кузнецом Акимом. Если кузнец был поджарым, то этот и необычайно высоким, и явно на диете он не сидел. Такой обнимет — вмиг рёбра переломает. Да и пожалуй, что выше будет кузнеца, которого я все время вспоминаю, да упрекаю, что не со мной он.

То, что пугал… Нет, все же настораживало понятно. А радовало то, что вооружение у этих людей было так себе. Бугай и вовсе шёл с дубиной наперевес. Мечи здесь были у двоих — у самого вожака и у того воина, что шёл по левую руку от него. По всему было видно, что этот боец с оружием управляться умеет.

Да, не зря же на нём, были на вид самые лучшие доспехи, которых не имел даже и предводитель.

Плоскиня был в кольчуге, с мечом на поясе, в руках держал копьё. Другие мужики, идущие чуть позади этой троицы, были кто с топорами, а больше несли короткие копья — сулицы. Заметил я и пятерых лучников, трое из которых были мне уже знакомы. По всей видимости, именно Лисьяр возглавлял этот отряд с луками.

Метров за двести до стола делегация остановилась и некоторое время рассматривала и меня, и тех людей, которые стояли за моей спиной в трёхстах шагах.

Я крепко надеялся, что Плоскиня и его банда не заподозрят в моей группе поддержки актёров.

Вперёд выдвинулись трое переговорщиков — а это уже было не по правилам. Впрочем, не доходя шагов ста, вожак стаи оставил своих спутников и вальяжно, широко расставляя ноги, пошёл ко мне. Гопота, да и только. Ощущение, что я сейчас буду «базарить по понятиям». Он даже пальцы держал так, словно бы хотел показать блатную распальцовку. Видимо, не так уж и многое меняется с годами и веками в этом мире под луной.

Плоскиня подошёл. Я остался сидеть — и не столько из-за неуважения к нему, сколько потому, что пока не знал, как вообще начнётся разговор. Да и выглядел я статусно, куда там моему собеседнику. Я был облачён в дорогие доспехи, пластинчатые. А ещё у меня были поножи, добротный шлем. Да и меч мой был куда как прочнее и выглядел богаче, чем тот, с которым подходил Плоскиня. Гривна серебряная — еще один атрибут статусности.

По всему было видно, что я не меньше чем сотник, причём, если и сотник, то не простой, а в Старшей дружине княжеской. Тут же был и мой конь, привязанный к большому пню, что мы загодя поставили рядом со столом. Животное одним своим видом должно было внушать страх и трепет многим, а также показывать мой необычайно высокий статус.

— Кто таков? Отчего пришёл на мои земли и на реку, коя подвластна бродникам? — начал разговор главарь в атаке, усаживаясь без приглашения за стол.

— Невежлив ты. С пустыми руками знакомиться с соседями пришёл, — ухмыляясь, говорил я. — Я вот всё по наряду сделал. Ссоры между нами не желаю, оттого давай же обговорим, каковы правила дружбы нашей будут.

Плоскиня посмотрел на меня, уже в который раз окинул взглядом мои доспехи и оружие.

— Дружить, говоришь? А зачем тебе моя дружба, если можешь с такими молодцами, что стоят за твоей спиной, взять на щит поселение моё? — усмехнулся мужик, всем своим видом показывая, что он решил, будто уличил меня в каком-то страшном обмане.

— А ты не меряй всех по себе. Я таков, что сперва говорю, а потом воюю, — предельно жёстко сказал я, не отвернув взгляда, когда Плоскиня, нахмурив брови и в оскале приподняв верхнюю губу, пилил меня своими глазами.

— Есть и пить буду с тем, кто по нраву мне, — сказал вожак и метнул взгляд себе за спину. — С людьми своими. А ты мне не нравишься.

— Так и ты не по нраву. Но говорить готов.

Я сделал то же самое, посмотрел себе за спину, показывая, что как будто бы даю сигнал своим воинам. И определённый сигнал я мог бы дать, но только лишь Лучано. Он сейчас должен был залегать возле самого ближайшего к точке переговоров куста, укрывшись белой материей, при этом выцеливая моего собеседника.

— А я вот что думаю: если бы были у тебя силы, как бы меня изничтожить, вот ты бы это сделал. Если ты такой благородный и людей любишь, то я ж тебе ни к чему? Я людей не люблю. Я никого не люблю, — проговорил главарь ватаги бродников.

Оказывается, что он далеко не глупый. А может быть, чует подвох, словно бы зверь тот, да не может понять, в чём же я его обманываю. По сути слова Плоскини — это бандитская философия. Ну или того врага Руси, который сейчас пришёл. «Я сильный — я имею право. Я и диктую, что именно является преступлением, а что — вполне нормальным и обыденным».

— То есть быть добрым соседом ты не желаешь? — спросил я.

— А каким я могу быть добрым соседом тебе, если у тебя уже мои люди? Если ты уже пробирался к моему поселению и выведывал всё. Так что нет, у нас не получится, — сказал Плоскиня и весь подобрался, уже не так вальяжно сидел, будучи готовым тут же вскочить.

— Люди твои? Я их отдам. Но не просто же так. Корову и быка дашь мне, — решил я устроить торг.

— Да? — рассмеялся Пласкиня. — Забирай себе тогда этих никчемных. — А еще отдашь мне на одну седмицу по выбору моему девку. Уж больно охоч я на девок-то. Да ты же не думай, сосед, я же тебе дам сразу двух девок взамен. Как попользуешь их, так и вернёшь. Мне мои девки уже обрыдли. А новых пока что и взять не выходит.

Я молчал. После таких слов должен был вспылить, начать горячиться. Наверняка именно этого от меня и добивались. Решится ли на бой вожак? Возможно. Он мне кажется и вовсе отчаянным и тем, который ценит жизнь, но только в моменте, а не в перспективе. Хорошо сейчас, так и можно прожить. А что будет завтра — это неважно.

— Давай прекратим этот пустой разговор. Устроим бой между собой. И пусть Господь Бог, или старые боги, рассудят нас. Если я правильно понял, ты именно для этого пришёл, — уверенно сказал я.

— Ты в доброй броне, у меня такой нет. И людей у меня нет одоспешенных… — начал говорить Плоскиня, а я заметил, что двое его подельников, которые стояли ближе всего к нам, начали движение.

— Вжух! — разрезая влажный воздух, вперёд, шагов на десять на пути движения подельников, устремился арбалетный болт.

Громила и мечник, сопровождающие вожака, оторопев, остановились.

— А говоришь, что боя не хочешь, — сказал вожак в сторону своих людей. — А посадил в засаду воина с самострелом.

В голосе Пласкини явно читалась какая-то обида.

— Хочешь боя? Зачем губить людей? Это наш с тобой спор. И я свой вызов тебе кинул. Мне нужно его словами выкрикнуть, чтобы твои люди услышали? Предлагаю поединок без оружия, — сказал я, чем явно обрадовал Плоскиню.

— Два на два, — лихо и задорно, откровенно веселясь, сказал вожак.

С психикой у него явно было не всё в порядке.

В том, что он сейчас выберет вон того громилу, что остановился метрах в шестидесяти от нас, я не сомневался. Вот если бы было предложение сражаться всё же на оружии, то наверняка выбор главарь ватаги остановился бы на том воине, который держится за эфес меча.

Но, как это ни странно, даже такой расклад меня устраивал. На мечах и я пока что не боец. Мышечная память есть, но опыта подобного сражения мне явно не хватало. С копьём ещё можно было выйти, так как с шестом в иной жизни я вполне справлялся неплохо. Но, судя по всему, мой противник будет мастером древкового оружия.

Остаются либо ножи, либо кулаки. И рукопашный бой я предпочитаю при таком выборе. Рассчитываю, что моих навыков из прошлой жизни, понимания суть искусства рукопашного военно-прикладного боя хватит, дабы обрести небольшое преимущество. Но этот громила…

— Я принимаю вызов, — сказал я, начиная разоблачаться.

Тут же жестом подозвал Мстивоя. В нём я очень сомневался. Нет, этот ратник был хоть куда, обучен, в том числе и кулаками помахать. Но выстоять против огромного мужика, что на полторы головы больше — тут можно рассчитывать лишь на удачу.

— Ну что ж, и пусть боги нас рассудят. Может, помогут тебе те обереги, что на шею себе нацепил, — всё ещё веселясь, говорил Плоскиня.

Да, похоже, он ни во что не верит, бросает вызов и богам, и людям. Отчаянный. Даже несколько жаль, что встал на скользкую дорожку. А ведь мог бы с таким характером принести немалую пользу Руси. Правда, тут ещё вопрос, а считает ли он себя русичем.

— Твоя задача — отвести в сторону этого великана. Он не только высок, но и толстый. Долго бегать не сможет. Выдохнется. Но если ты попадёшь к нему в лапы, — бей по ушам со всей силы, выдавливай глаза, — наставлял я Мстивоя.

— И когда ж такие изменения произошли, что меня десятник учить будет? — усмехаясь, говорил мой заместитель, снимая доспехи.

Если Плоскиня смеялся в лицо смерти, откровенно веселился, зная, что может умереть, то Мстивой усмехался иначе, вымучено. Он был напряжён.

— Я должен справиться с их главарём. А потом приду к тебе на помощь, — уверил я своего напарника.

Минут через десять мы стояли в одних штанах. Я — в кожаных половецких, оба противника были в широких шерстяных, больше похожих на шаровары. Напряжение и предвкушение боя не позволяли ощущать ни холод, ни ту влагу, которой наполнился воздух.

Громила смотрел отрешённо, как будто ему вообще всё равно, что происходит. Или он вовсе лишён эмоций? Тогда это была плохая новость.

Плоскиня посмотрел на своего напарника и кивнул великану в мою сторону. Похоже, что не решился вожак вступить со мной в схватку.

— Перехватишь великана! — бросил я в сторону Мстивоя.

Огромная машина для убийств, расставив руки и ноги в стороны, чуть присев, устремилась ко мне. В это же время мой напарник рванул к вожаку стаи. И тут я заметил, что Плоскиня начал отстраняться от боя. Сперва он отбежал чуть в сторону, и сейчас, видимо, собирается ходить кругами.

Думает, самый хитрый.

Понятно, на что расчёт: что меня сейчас сомнут, и бой, по сути, будет уже выигран, так как мой заместитель не справится с двумя.

Что ж, а я тою на месте. Жду. Казалось, сама земля трясётся от того, как на меня бежит эта гора жира и мяса. Но ведь мы стоим на льду, и его пока не трясет. А любые фантазии нужно отбросить в сторону — не до них сейчас.

Две огромные лапищи, две пудовые клешни, начинают сжиматься. Думал я сперва поднырнуть, но в последнее мгновенье понял, что такой маневр может не пройти. Тут же я ухожу в сторону перекатом. Громила, завершая замах в клещи, обнимает лишь воздух и издает раздосадованный рык.

— У-ум! — издал нечто нечленораздельное великан.

Он что, немой?

Отвлекаться нельзя. Вижу ногу, которая, будто тяжёлый металлический пресс, устремляется ко мне, чтобы раздавить. Но я не букашка, которую можно поймать столь примитивно.

Перекат — и я резко встаю. Тут же отбегаю немного в сторону, осматриваюсь. Ах ты поганец! Плоскиня-то уже повалил Мстивоя и начинает его душить. Напарник в крови, руки опущены. Забьет же до смерти!

Бегу по небольшой дуге, обходя своего противника, который с рёвом, вновь немного присев и раздвинув колени, распахнув руки, явно не для дружеских объятий, пытается бежать за мной. Казалось, что трещит лед под ногами великана. Или не казалось?

— На! — со всей дури, которая только во мне сейчас есть, бью ногой в голову вожака, тут же сбрасывая его с тела моего напарника.

Он откатывается, но неожиданно резво оказывается на ногах.

Тут же встаю в стойку напротив пришедшего в себя Плоскини. Я, конечно, не оставлю его и направляюсь в их сторону, пока мой противник слегка замешкался. Вожак стоит ко мне боком. Я не трачу много сил и времени на большой замах, а коротким направляю свой кулак в висок главаря ватаги.

Успеваю удивиться, так как Плоскиня резко реагирует, чуть отводит голову, ладонями подбивает мою руку, практически откидывая в сторону по инерции движения.

Сразу же, оставляя без внимания Мстивоя, вожак устремляет свой удар, намереваясь попасть мне в голову. Но тут уже я демонстрирую технику, подныривая под кулак Плоскини, и тут же бью ему под дых. Не останавливаясь, наношу удар локтём снизу вверх, в подбородок противника.

— Бум! — словно кувалдой ударили по спине, и я валюсь на лёд, да так, что ещё метра полтора скольжу по нему.

Видно, именно это меня спасло от добивающего удара великана. Всё так же, растопырив колени в стороны, будто бы у него кое-что мужское опухло, расставив руки, он бежит ко мне.

Понимаю, что встать не получается. Ноги скользят, не успеваю. Начинаю перекатываться в сторону. Мстивой в это время прыгает сзади на громилу и начинает его душить. Великан сбрасывает его, словно майского жука, который случайно упал с дерева на шею.

Мстивой падает, и мне кажется, что ногами и животом я слышу треск. Но теперь у меня появилось время, чтобы подняться. Вот моему напарнику что-то нехорошо. Судя по всему, он неудачно приземлился и подломил себе руку.

Вижу, что и вожак приходит в себя, встал и делает шаг. Он сейчас просто уничтожит Мстивоя.

Но я не дам! В два прыжка я становлюсь между ратником и бродником. Всеми движениями показываю, что собираюсь нанести удар с правой руки в голову. Однако тут же резко выбрасываю ногу и бью по колену Плоскине, под чашечку. На миг ноги вожака подкашиваются. Поймав момент, я резко приближаюсь и уже с кулака пробиваю правой рукой хук в челюсть.

Что-то хрустит — надеюсь, это не мои кости, а моего противника. Но вожак не падает, лишь только слегка покачнулся в сторону. Сложенными пальцами я пробиваю ему в кадык. Уничтожить его, нанести последний удар?

Но тут я чувствую дуновение ветра. Оттуда, где я только что был, до меня доносится воздушный поток, вызванный ударом в пустоту от громилы. А если бы удар великана достиг цели, то для меня бой бы закончился.

Вожак же держится за шею, задыхается. Прижимая левую руку к груди, к нему бежит Мстивой. Правой рукой он наносит удар Плоскине в челюсть. Но удивительно — бродник только чуть покачнулся и, быстро сократив расстояние, охватывает Мстивоя, заваливая его. Ну должен же мой напарник себе проявить. А у меня свой, еще более грозный противник.

Я, отбежав метров на шесть, поворачиваюсь: громила всё в той же своей манере — будто бы курицу ловит — расставил руки, присел и направляется ко мне. Видимо, приём у него один, и весь расчёт — только на массу и мощь. Один удар такого великана многого стоит, может и жизни.

— Вжух! Бдын! — арбалетный болт впивается в лёд в стороне от меня.

— Стоять! Это суд богов! Разгневаете их — и под лёд пойдёте! — на разрыв голосовых связок орёт Лисьяр, останавливая ватажников, уже вступивших в бой.

А вот и моя пятая колонна в стане врага.

Бродники нехотя, с досадой опускают руки. А я продолжаю изматывать своего противника. Уже видно, что такому грозному и большому человеку нелегко за мной угнаться. Он явно задыхается.

Но драться нужно. Сокращаю дистанцию. Подныриваю под лапищу великана.

— На! — проходит мой апперкот в челюсть громилы.

Удар еще удар. Уже в нос. Юшка крови потекла. Великан дергает ногой. Понимаю, что он сейчас ею ударит. Смещаюсь влево, огроменная нога улетает в пустоту. Бью по опорной ноге противника. Но… будто бы он и не почувствовал. Удар! Пробиваю в ухо с правой руки. Громила хватается за ухо. Удар… Удар… Великан грохается на колени.

Когда громила опускает руки, я резко сокращаю дистанцию и вновь пробиваю ему в нос. Реакция у него слабая. В удар я вложил столько силы, сколько сейчас было в наличии. Кровь хлынула из носа пуще прежнего, и большой человек, принявшись вытирать кровь… расплакался. Словно бы большой несмышлёный ребёнок.

Честно, мне его даже жалко, но упускать шанс нельзя. Ещё раз подбегаю к уже поднявшемуся противнику и пробиваю ему в пах. Удар в голову, ещё, ещё. Отступаю на пару метров. Великан падает на колени, зажимая обеими руками одну из особенно охраняемых мужских частей тела.

Мстивой… Пласкиня уже забивает его, не сопротивляющегося. Бегу. Приходится оставлять громилу. Тут же ударом сбрасываю вожака. Наседаю сверху и начинаю быстрыми ударами уничтожать своего противника. Удар, еще удар. Рядом лежит Мстивой, вроде бы начинает двигаться, приходит в себя. Удар… Еще. Руки мои в крови, причем не только противника. Порезал костяшки о зубу вражины. Удар.

Что? Живучий же гад! Пласкиня, скинув меня, перекрутился со спины на живот и пытается встать.

— На! — бью ногой в голову, вдалбливая бродника в лед.

Треск! Но нет, не под Пласкиней, хотя это было бы логичнее. Лед трещит под Мстивоем, который стоит на четвереньках с опущенной головой и сбагривает ледяной покров реки своей жаркой кровью.

— Трст! — громко, что и не перекричать, вновь раздается треск и лед под Мстивоем раскалывается.

Тут же делаю три шага, ровно столько до моего союзника. Под ногами уже та самая трещина, которая расползается дальше. Беру Мстивоя и оттаскиваю его дальше. Метр, еще…

— Ложись и раскидывай руки в стороны, ползи! — рычу я.

Пласкиня взял меня за ногу и тащит к себе.

— На! — выкрикиваю, пытаясь другой ногой ударить бродника, решившего меня забрать с собой в ад.

Нет, я туда не хочу. Я уже там должен быть. А может и был, да забыл.

Мстивой уже сам отползает, не встает, послушал и ползет, широко расставляя ноги и руки.

— Да отвяжись ты! — кричу я и все же попадаю в голову броднику.

Он отпускает мне ногу. Вижу подошедшего, но не решающегося приблизиться еще ближе, громилу. Пробую оттолкнуться ногой и проползти дальше. Но… раскалывается лед и я уже чувствую ледяную воду реки.

Смотрю на стоящего неподалеку великана. Он смотрит на меня, на уходящего под лед Пласкиню. Достаточно меня чуть подтолкнуть и все. Или даже не мешать. Цепляюсь на лед ногтями, но скольжу вниз.

Неужели все?