Русь непокоренная. Нашествие

Глава 11

2 января 1238 года (6748 от сотворения мира)

День сегодня как-то не задался. Нет, трудились все исправно, даже показался не таким уж и катастрофическим вопрос с пропитанием. Ощущение, что я вчера пропустил что-то важное. Целый день, как у той собачки профессора Павлова, выделялась слюна. Не Новый ли год я в трудах провел, а не в веселье? Знаю, что в этом времени новый год начинается с весны.

Община входила в рабочий режим, и уже не нужно было упрашивать что-либо делать, угрожать. Люди, может быть, и без особого энтузиазма, но рутинно выполняли всё должное. Напряжение витало в воздухе. И это обоснованно. Только работать, когда память стремится стереть негатив, и человек убеждает себя в безопасности — это стресс. Нам нужна была разрядка.

Это, наверное, как каждое утро вставать на работу в будущем и даже не прислушиваться к себе, хочешь ли ты этого. Просто надо, просто это часть нового дня. Но завтра будет то же самое, потом опять. И никаких ярких положительных эмоций.

Мои переживания так же были связаны с тем, что ночью на разведку отправились Мстивой и Лихун. Парни они хорошие, зоркие, но мысли у меня то и дело возвращались к тому, что если с ними что-нибудь случится, то община тут же растеряет и без того мизерные возможности к обороне.

Уже дело движется к полудню, а мужиков всё ещё нет. Не видно и условных знаков, которые они должны были подать в случае своего приближения. Например, если бы грозила какая-то опасность общине, и они вели бы на хвосте кого-то, то могли разжечь костёр.

Однако, несколько раз обойдя вокруг стройку и кибитки, я заставил себя заняться задачами поселения, направленными на мирное созидание.

Конечно, говорить о мире, когда вокруг бушует война, — это как-то неправильно. Но мы через созидательный труд к войне и готовимся. Я вон даже освободил от строительных работ Власта и Лучана.

В их задачу сейчас входит создание облегчённых, по сравнению с тем механизмом, которым пользуется итальянец, арбалетов. Вот, можно сказать, и оборонный наш заводик. Так себе пока получается. Еще ни одного дельного экземпляра.

— Ну как, это есть можно? — сказал я, подойдя к Ведане.

— Ещё кабы у нас был выбор великий… — усмехнулась женщина.

Я посмотрел на ту кашицу, которая сегодня предлагалась к употреблению, взял у нашей ведьмы деревянную ложку и, зажмурившись и готовясь к худшему, снял пробу с этого меню из одной позиции.

Не скажу, что мог бы вот так же зажмуриться от удовольствия, пока поедал кашу. Однако и отчаянного негатива к блюду не было.

— Есть можно. Животы болеть не должны, — усмехнувшись, сказала Ведана. — На себе опробовала.

Если это варево сколь-нибудь сытное и ещё с витаминами, на что я надеюсь, хотя и не уверен, то один из вариантов, как не умереть с голоду, мы для себя открыли.

— То, что жёлуди под снегом оттаяли и смягчились, то впору. Есть их не размягчёнными в воде — накликать хвори до живота, — объясняла мне женщина.

Ведана по своему возрасту и по нездоровой худобе все же мало подходила для строительных работ. Но вот найти более смышлёного члена нашей общины, кто бы так много знал о возможностях выживания в лесу, сложно.

Да, я и сам, конечно, знал, что жёлуди — штука съедобная. Именно моим решением часть женщин ещё вчера были направлены в сопровождении Лучана к дубраве в двух вёрстах от нашего поселения.

Под снегом удалось обнаружить немало желудей, особенно под теми дубами, что на горке росли. Туда, видимо, кабанам было забраться сложнее, и они довольствовались прокормом в низине.

И вот за полдня десять женщин смогли собрать пуда два желудей. И этого количества, если, конечно, есть не одни желуди, должно было хватить нам на неделю.

Так что я сейчас, уминая свою порцию желудёвого пюре, пытался убедить себя в том, что ем какой-то деликатес, что-то вроде французских каштанов.

Да и не совсем пустое было это пюре. Добавили сюда и грибов: тут и вешенки, и, пусть чуть меньше, опята.

Сам я зимой грибы никогда не собирал — хотя эту «тихую охоту» любил. Самое позднее, когда я мог пойти в лес, — ноябрь. И тогда можно было бы набрать зеленушек или курочек, других рядовок.

И да, мне говорили, что и зимой можно найти в лесу немало грибов, которые не просто остаются в снегу в замороженном виде, но даже способны расти, если только не слишком морозно.

Наша зима не казалась мне суровой — и действительно, бабоньки нашли немалое количество грибов. Это те же самые вешенки, произрастающие из деревьев, а часто так и в трухлявых пнях, словно бы согреваясь внутри дерева. Там же порой таились и зимние опята.

К слову, о том, что их есть можно, и без опаски, в нашей общине знали только два человека: я и ведьма. Другие же рязанцы грибов боялись, будто те, и верно, были с глазами.

Мало того, в лес люди ходили неохотно. Мол, леший закружит, кикиморы примут в болота и другие суеверия. Пришлось… я гневался, но решился на это… дать немного муки, такой драгоценной, такой желанной, на то, чтобы испечь несколько лепешек. Нет, не для деток, хотя их бы подкормить, а для Лешего, чтобы его черти подобрали. Пусть паразит такой поперхнется дефицитным хлебом.

Перед тем, как углубляться в лес, люди оставляли немного хлеба, просили Лешего не гневаться и поделиться лесом. Но был и хоть какой-то результат. Семью глухарей взяли, которые хлеб этот поедали.

— Мужи с десяток пней и две коряги принесли из лесу. Я опилками всё это засыпала да облепила. Грибов скоро будет вдоволь, — сообщила мне Ведана. — И как додумался до такого, старшой, поведай?

Разве сильно умным надо быть, чтобы додуматься, что грибы не только что собирать, а ещё и выращивать можно прямо у нас в поселении? Чего лишний раз шастать по лесу, в гости к мишкам, если можно снимать свой урожай! Мало ли еще шатуна какого можно найти, или кабана, волка.

А ещё, если вдруг нас возьмут в осаду, то хоть какое-то время можно будет продержаться на том, что будет произрастать у нас на острове. И грибы, как по мне, — очень даже неплохой вариант. Мало того, я бы и от шампиньонов не отказался. Видел в будущем, как один энтузиаст их выращивал у себя в подвале.

— На ночь ещё поснедаем, для добрых снов, чтобы живот песен не пел. А то этого мало, при такой-то работе, — сказала Ведана и вновь на меня посмотрела изучающим взглядом. — Ну как? Я-то знала от бабки, что рогозу можно есть. А ты откель сие ведаешь?

Я лишь пожал плечами. А чтобы сменить тему, предложил ведьме зазывать народ на обед. Пробу снял, одобрил. Пусть бы и люди поели.

Я сперва и сам не понял, откуда у меня такие знания, что можно употреблять корни камыша и рогоза, а некоторые могут умудриться даже из него производить сахар. В крайне малом количестве, однако, насколько я вспомнил, в листьях рогоза содержится одиннадцать процентов сахара. У сахарной свёклы, конечно подобный процент повыше. Но только лишь уже селекционной. А начинались сахарные заводы в иной реальности в России, когда в свекле был еще меньший процент сахара.

А ещё рогоз — это крахмал. Я не знаю, есть ли какие-нибудь микроэлементы, аминокислоты или витамины в корнях, в стебле и в листьях камыша и рогоза, но по питательности они, на мой скромный вкус, превосходят жёлуди.

А ещё, на удивление, под снегом сохранились не только их корни, но и листья. А уж зарослей таких и по берегам Дона, и в тех болотах, которые на запад от нашего островка, просто тьма.

Если взять ножичек да подковырнуть верхний слой стебля, то внутри — соблазнительный мякиш, который макнешь в соль, и это будет… невкусно, но за неимением чего-либо другого хотя бы съедобно. Пока мы меряем всё по параметрам не гурманства, а съедобности и сытности.

Да и нормальную соль вряд ли для таких дел можно использовать. А вот если взять и сжечь орешник, потом собрать всю эту золу, процедить через тряпицу, выпарить это дело — получается не соль, но какая-то особенная приправа, на соль похожая.

Так что мы даже еду теперь ореховой «солью» посыпаем. Только изредка берём настоящую. И на этом я настаивал. Пусть соль — это одна из двух «белых смертей», однако, если человек вообще не получает соли, то это также плохо для организма.

Интересно было бы узнать, что на наши способы выживания сказали бы опытные робинзоны из будущего, ведущие свои блоги, рассказывающие немало полезного. Кстати, спасибо им за это. Вот же где я понабрался советов! Записалось на подкорку, оказывается.

— Поснедал, косатик? — спросила Видана, наблюдавшая за тем, как я поедаю свою порцию.

Вот этот «косатик» напряг. Я чуть было не подавился последней ложкой пюре. Уже знал, что таким образом бабка Видана подмасливается для продвинуть какую-нибудь завиральную идею. В прошлый раз она настаивала, чтобы мы прекратили на время строительные работы, а отправились обустраивать капище на соседний холм у реки.

— Ну? Говори! — строго потребовал я.

— Так время же пришло для нечести. Порадовать нужно Лесовика, Водяного, Домового привлечь… — пошло перечисление духов.

Были болотные духи, домовые, сенные, полевики…

— Так что нужно? — спросил я. — Понял, что у твоих родственников, чертей всяких, праздник.

Видана не на шутку обиделась. Отвернулась. И это не было наиграно. Впервые она так обиделась.

— Ну же, не обижайся, — улыбнулся я.

— Не порадуем, так горе придет. Детишки песни споют, обрядятся в кого. А им нужно медку выделить. Вот и говорю тебе, кабы спечь лепешек, да меду дать. Без тебя Пафнутий ни во что не дает, — сказала ведьма.

Я согласился. Колядки? Ну так хорошо, пусть будет. Муки мало, но уж на десяток лепешек найдем. Да и медку выделю. Его чутка есть, смочить в меде лепешку хватит. Ну и небольшой запас останется для лечения простуды.

— Ну, говори! — повелел я Власту.

К этому времени Видана уже резво убежала Пафнутия трясти. Этого старика я поставил своего рода кладовщиком. И пока он молодец. Без моего ведома, ничего не выдает. Вроде бы и сам не берет. Но аудиторской проверки я пока не устраивал.

Я уже поел и подумал, что хорошо будет подсесть то к одному, то к другому, чтобы спрашивать их во время еды о делах. Человек тогда расслабляется, говорил не всегда осмысленно. Мало ли… может мне не договаривают. Да и бегать никуда не надо, все нужные люди в сборе.

Ели мы не поодиночке, а сообща, в самом центре нашего поселения. Тут уже стояли столы, был навес над головой. Так что не обязательно бегать по всем участкам, чтобы поговорить о сделанном, можно обойти стол и перекинуться с каждым из членов общины хоть парой предложений. Вот и возможность держать руку на пульсе и понимать, как быстро и куда именно мы движемся.

— Да всё выходит, — пожал плечами плотник. — Я и ранее самострелы ладил. Скорее, для забавы. А ты, что ли, не помнишь, Ратмир? Сам же у меня для своего меньшого самострел брал.

— Так то для забавы. А тут нам нужно, чтобы для войны, — выкрутился я, на самом деле, ничего не зная о том эпизоде, что когда-то заказывал арбалет.

Более того, я только сейчас услышал, что у меня была семья, был младший брат. Не у меня, а у моего реципиента, но всё же. А вот где сейчас братишка, и не понять. Ответа я, как ни изворачивался, не добился. Вероятнее всего погиб. Но мало ли.

В нашей общине не принято говорить о семьях. Это была такая болезненная тема, которую всячески пытались обойти. Правильно ли? Как знать. Возможно, проблему нужно прожить, осмыслить, а не закрываться от неё.

Но пока — так. Потому я очень мало знал о том, как жил здесь паренек, в теле которого я очнулся.

— Если тебе для этого дела не нужен Лучан, то я отправлю его снова с бабами в лес, чтобы мха нарвали, — сказал я Власту.

Техзадание он получил, и теперь мне оставалось ждать только первого результата. Если получится сделать арбалет с натяжением примерно в восемьдесят килограммов, ходом тетивы под тридцать сантиметров… Тогда, пусть и с усилием, но им смогут пользоваться и большинство наших женщин, и подростки — дети от десяти лет и старше. В ручную не перезарядишь, конечно, но рычаг, или колесо… Пусть думают. Я свое мнение худо-бедно высказал.

Проблема в том, что ход тетивы сделать сложно. Из композитных материалов, как у лука, да. Но это очень трудоемко и нужен другой специалист. И благо, что одоспешенных врагов пока не предполагается. А то наши арбалеты стали бы бесполезны для боя, били бы только куропаток.

Но будет такое оружие, и тогда наше поселение становится не таким уж и беззубым. Учитывая то, что двоих подростков двенадцати и четырнадцати лет Лихун принялся обучать искусству стрельбы из лука. Вряд ли из них получатся Робины Гуды, по крайней мере, в ближайшие года два. Но ведь мы не снайперов воспитываем. Если выстрелов будет не один, а сразу три-четыре, то, по теории вероятности, кто-нибудь да попадёт. А там — мало ли.

Следующим, к кому я подошёл и отвлёк от еды, был Митр Скарга. Этот мастер, чьи навыки почти что пока и не у дел, так как занимался он в Рязани кожей, теперь мог бы заняться для общины кое-чем интересным.

Вспомнилось мне, что есть ещё одно вполне даже дельное оружие, которым могли бы управлять такие мальчишки, как Митрофан — тот самый парень, который когда-то и пробудил меня на площади в Рязани.

Мужичок, похожий больше на гнома, низкого роста, с длинной окладистой бородой, с развитыми плечами, Митр, как только я подошёл, тут же отставил свою деревянную миску с едой.

Было видно, что мужику очень важно быть полезным. И даже выполняя тот заказ, который я ему вчера дал, он преисполнился некоторой важностью. А то до этого занимался не своим делом. С топором Скарга управлялся хуже даже, чем я.

— Десяток уже сделал, — тут же отчитался мне Митр, а потом ещё решил и похвастать: — То для меня сильно просто. Было бы более кожи, так и сотню сделаю.

— После обеда дашь Митрофану, и пущай начинает упражняться! — сказал я.

Праща — это оружие я посчитал неплохим вариантом, чтобы привлечь к необходимой обороне ещё и мальчишек от шести до десяти лет. Их у меня в округе было не так чтобы много, но если собрать таких пацанов внутри поселения, то можно вполне даже закидать и сотню врагов камнями.

Более того, по всему видно, что тех же уток по весне в эти места прилетит огромное количество. Возможно, что и лебеди будут, и дикие гуси. Найдётся кто меткий — может даже стать вполне полезным малолетним охотником.

А как узнаешь, кто меткий да ловкий, пока тренировок не устроишь? Поэтому пусть пробуют да приноравливаются.

Да, всеми этими распределениями я несколько снизил темпы строительства. Если ещё двумя днями ранее удавалось до заката заготовить до пятидесяти брёвен, то теперь — не более тридцати. И это с учётом того, что люди осваиваются, и я даже видел, что Акулина взяла в руки топор и, пусть и не столь сноровисто, но также обтёсывала и обрубала ветки на поваленных деревьях. Огонь-баба — это про нее!

Несколько облегчило задачу то, что из поломанной двуручной пилы получилось сделать две ножовки. Удивительно, но о таких приспособлениях люди не знали. А теперь даже женщины особо крупные ветки могут не рубить, тратя все силы, либо же отвлекая мужчин, а отпилить самостоятельно. А ведь нужно было всего лишь приделать ручку. Правда, сложным оказалось разделить сломанную двуручную пилу на две части. Ну тут в ход пошли зубило и молоток.

И всё равно строительство шло достаточно бурно, и у нас уже есть один дом, или же, скорее, изба. Примерно на полметра в глубину была выкопана площадка, вокруг которой ставили срубы: сперва наиболее толстые брёвна, на которые укладывались бревна чуть поменьше.

Сама эта изба, если считать по уровню от земли, возвышалась не более, чем на полтора метра. Но ещё полметра было выкопано вглубь, и значит, в избе вполне можно стоять.

Крышу сделали двускатную, уложили досками, поверх которых настелили тремя слоями плотно сплетённые пучки рогоза. Отапливалось такое помещение, к сожалению, по-чёрному: в углу был основной очаг, в противоположной стороне от него — очаг поменьше. Это были всего лишь сложенные из камней и облепленные глиной воронки, внутри которых разжигался огонь.

Сама первая изба была четыре на пять метров, пол устлан тем же рогозом, поверх которого кощунственно были положены несколько ковров, взятых из половецких кибиток, и плотная шерстяная ткань.

И вот здесь теперь предпочитали спать сразу десять человек. Три женщины со своими детьми, прежде всего, с самыми маленькими, осваивались в новом жилище. По ночам они устраивались почти бок о бок.

Строительного материала теперь заготовлено ещё на два таких дома. И в самое ближайшее время, как я рассчитывал, эти строения будут нами сооружены.

— Возвращаются, — деловитым тоном взрослого ратника сообщил мне двенадцатилетний парень по имени Первак.

Это был один из тех, кого мы уже привлекаем к ночным дежурствам и кого начали обучать Мстивой и Лихой. Напарником Первака был четырнадцатилетний Волк.

Двое старших детей оказались вполне хорошими и исполнительными учениками. Будет из ребят толк. Даже представить себе не могу, чтобы так серьезно и по-взрослому относились к жизни и к службе подростки в будущем.

Впрочем, могу и ошибаться. Да и скорее всего, ошибаюсь. В тех странах, где была война, дети необычайно быстро росли и не физически, они становились взрослыми задолго до совершеннолетия. И тягости терпели и помощниками были взрослым, порой и наравне с ними.

Я тут же поднялся, почти вскочил, и направился в южное окончание острова. Именно оттуда должны были прийти два разведчика, которые отправились изучать наших соседей. Нельзя было показать, какая тревога грызла меня с утра, но сам я ощущал, как расправляются плечи.

Вернулись, живые, и огней тревожных не жгли.

Уже скоро Мстивой докладывал:

— То бродники, как мы и думали, — расстроенно, даже с какой-то обречённостью говорил ратник. ­– Великое городище. Сколь живет, не понять, но более двух сотен.

А мне казалось, его и не проймёшь.

— И что, они воинственны? — спросил я.

— Двадцать ратных людей насчитали серед них… Нет, ты не подумай, Ратмир, если надо, то мы в ночи сможем пустить им красного петуха и вырезать, но… ведь там детишки и бабы. Да и в открытую не совладать нам. Мало, как есть мало мужей у нас, — сказал воин.

Всё верно сказал Мстивой. Я задумался, но долго молчать не стал.

— Всех не убьешь, да и не нужно этого. Нам жить в мире. Будем знакомиться. Есть мысли, как это сделать. Вечером скажу об том, — сообщил я.