Русь непокоренная. Нашествие

Глава 1

Рязань

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

— Дядька… Дядька Путята, вставай! — слышал я стенания ребенка. — Как же еси ты сгинул? Аз яко же? Вставай, пойдём бить татарву!

Я лежал неподвижно. Не чувствовал своего тела и не понимал, что вообще происходит. Вот только что был бой, свистели пули над головой — и на тебе… Тишина и только плач ребенка. А, нет, еще и вороны каркают — словно всё небо рябью идёт от их крика.

Бой? Какой бой? Не могу вспомнить, лишь только мутные мыслеобразы посещали сознания и растворялись в тумане.

Тем временем тот же голос послышался с другой стороны.

— Дядька Алексей, чего же ты очи прикрыл своя? Вставай, защити, яко и обещал мне и всем рязанцам! — надрывался ребенок.

Мне удалось пошевелить рукой. Захрустел снег, ко мне приближались. Снег??? Разве же должна быть зима? Почему-то казалось, что я должен быть в таких местах, где о снеге знали только из рассказов и видео.

— Десятниче, вижу тя жива! Помози ми, роду мойму лихо приключилось. Няньку мого, дядьку Макара, да сестру Любаву без вести взяли [я же вижу, что ты живой. Ты десятник, помоги мне, горе. Мою мать и сестру забрали]. — набатом звенел детский голос в голове.

Вот прозвучали слова иначе, а я все понял. И это ярче всего доказывало: что-то не так.

Открываю глаза.

— Ты кто такой, мальчик? — спросил я

И я тоже говорил всё это другими словами.

Моему взору предстал чумазый чертёнок с белоснежными волосами. Такой альбинос, измазанный сажей. Мальчонка лет пяти, вряд ли старше. Он сразу показался мне самостоятельным, с серьезными грустными глазами, но было видно: ребенок хлебнул лиха с избытком и потому взрослел не так, как заложено природой, а едва ли не только что. Глаза… Голубые, наполненные надеждой и осознанием. Что осознало это дитя? Отчего мальчик наполнился серьезностью и грустью?

— Дядька, я ж Митрофан! С чего не признаёшь меня? — говорил мальчишка, заливаясь слезами. — Али разум твой уж на предков смотрит?

Я приподнялся, присел. Посмотрел ещё раз на мальчика, оглянулся вокруг. Это не то место, которое только что я видел. Хотя и помнил с трудом, что было только что… Африка? Там я был?

Сейчас же я видел разрушенный и сожжённый город. Нет, сожжённая декорация города. И холодно, как же холодно. Снег, он черный… Я зачерпнул в ладонь снег и посмотрел. Комок был весь серый от сажи. Да и воздух был наполнен угарным газом.

Я оторвал взгляд от своей ладони — а вот от мальца глаз уже оторвать не смог. Мальчик ходил между распростертыми телами и просил тех, кого знал и любил, на кого надеялся, встать. Он не принял их смерть. А что было вокруг? Пепелище… Остовы сгоревших домов, несмотря на ветер, был устойчивый запах гари, запах горя. И… мертвые тела.

Вот тут стояло явно большое и высокое здание, из камня, кирпича. Но и оно не устояло. Что-то — или кто-то — его разрушило. И тут же, рядом… О Боже… Глаза жгло, по щеке побежала горячая, будто тоже в огне, слеза.

На темном снегу лежала молодая женщина, и рука её даже в смерти прижимала к груди дитя — совсем младенца. Они были мертвы. Что за твари такое сделали? Трупы, трупы, вороны разгуливают среди мертвых тел. Раздетые люди, не упокоенные. Те, кто прошёл здесь, забирали даже исподнее.

А эта женщина с ребенком… Она была ещё так молода и необычайно красива. Кто посмел уничтожить такую красоту, кто столько душ загубил? [во время взятия Рязани княжна Евпраксия, узнав о смерти мужа, Федора, спрыгнула со своим сыном с вершины терема. По другой версии, это произошло в Зарайске]

Мальчик… Он взывал, он стенал, и я не мог ему не верить. Это не наигранные эмоции, это зов души, отчаянный, искренний. Такую боль не сыграет ни один актёр в мире. Его страдания были словно осязаемы — сердцем, кожей, каждым позвонком, сжавшимися в кулак руками я чувствовал их.

Я знал, как пахнет смерть. Причём сейчас я говорю не только образно. Сожжённая человеческая плоть… Этот запах не спутать ни с чем.

Посмотрел на свои руки и ноги. Свои ли? Точно нет. Но разве я должен тратить время на то, чтобы любоваться своими или чужими конечностями, когда рядом плачет ребёнок?

— Говори! Кому я должен помочь? — решительно сказал я.

Если всё происходящее — чей-то розыгрыш, чья-то злая шутка, то этот фантазёр, устроивший подобное, обязательно вдруг окажется без одного или нескольких зубов. Меня не страшило то, что я могу кому-то показаться глупым, мол, поверил. Пусть идиоты выбегают с криками «Розыгрыш!». Этот ребёнок не играет. Он живёт в своём горе. А если ему не помочь, то он умрёт.

Мальчик же, захлёбываясь своими слезами, рассказывал:

— Мы с лесу пришли. Бежали туда от татарвы. Голодно там и холодно. Дед Макар и Любава сказали, что татарва из Рязани ушла, нужно идти в град и подыскать себе шубейки али какую иную одежу зимовати, да снеди. Мы пришли, а тута кипчаки-половцы. Они забрали деда и Любаву, и иных, кого нашли на пепелище.

Мальчик посмотрел на меня серьёзными, не по-детски требовательными глазами.

— Ты обещался защитить нас. Я думал, что тебя убили. Но Бог миловал. Так защити, ратник княжий Ратмир, — закончил свой рассказ мальчик.

Защитить… В голове будто бы сработал триггер. Я резко поднялся, увидел возле себя тела сразу четырёх мужчин. Они были светловолосыми, лежали голыми, в крови от ран.

— То воины, что ты привёл. Почитай, что два десятка кипчаков вы положили. Дядька Ратмир, без деда-няньки и сестрёнки сгину и я. Нет у нас более защитника, батюшки моего, сгинул он в сечи на реке Воронеже. Так что я в ответе за сестру. Вызволи их, Богом заклинаю! Я сам мал, мне бы только вырасти… — сказал мальчик.

Рязань… татарва — так чаще называли монголов в древности. Неужели я так далеко в прошлом? Что ж, принимаем реалии, какие они есть. Размышлять будем потом.

Что именно мне делать, я даже не сомневался, не было никаких альтернатив.

— Ты как же сберегся? — спрашивал я, вставая, и…

Я-то тоже был голым, как и погибшие воины. На груди — запекшаяся кровь. Много крови, но вся она засохла на коже, а рана… словно бы рубанули меня по груди, но год с того прошел, не меньше. Был большой шрам,

— Так в палёных брёвнах и спрятался. Ещё сажей измазался, дабы не видно было лика моего. Был бы нож в руках, так с ножом бы кинулся на кипчаков тех. Идут, как те падальщики, собирают за татарвой, — отвечал словоохотливый паренёк.

Слёзы парень вытер рубахой в саже, рыдания прекратил. Может, почувствовал или увидел во мне надёжу — что я не собираюсь его оставлять здесь на погибель. Не знаю, получится ли спасти его родных, но очень бы хотелось. Ведь недаром я вдруг здесь появился.

Так что я намеревался приложить к этому все силы, знать бы ещё, насколько велики мои шансы.

И тут я услышал…

— Князь ратниктердің бірі аман қалды. сіз қалай рұқсат бердіңіз? оны алыңыз [Один из княжих ратников выжил. Как вы допустили? Взять его];[использован казахский язык, как родственный половецкому] — гаркнул, будто ещё одна ворона, неприятный голос.

Голос врага не может быть приятным. Это враг — однозначно. И я понял, что прокричали. Не дословно, но смысл понятен — меня хотят схватить.

— Беги, прячься! — приказал я мальчику.

Осмотрелся. Оружия не было. Стою на снегу, голый.

— Меч! Я его припрятал — думал сам врага бить. Меч сотника, нынче же принесу! — уже на ходу кричал мальчик.

Вот же непослушный ребенок. Но видно: парень с характером.

— Руси, нет дурь, на колен стан! — усмехаясь говорил мужик.

Он был с бритой бородой, но с усами, что ниспадали до подбородка. Без шлема, в желтой накидке, подбитой мехом и с замысловатым орнаментом из синей ленты, нашитой сверху. Низкорослый, с узким разрезом глаз. Я бы сказал, что монгол, но сколько похожих народов в Степи? Много.

Но… он не был чернявым. Волосы были скорее с золотистым оттенком. Никогда таких не встречал у явных азиатов. Правда, не сказать, что многое помню о себе.

— Ты раб… Твой бой все, нет, — ухмылялся светловолосый азиат.

Ишь какой! Так и хочется ответить в стиле «сам дурак». Но мне не выгодно ускорять события. Нужно увидеть или придумать, как… Нет, не выйти из положения. А как уничтожить врага. Тот, кто может ходить спокойно рядом с телами убитых людей, рядом с телом этой женщины с ребенком, и ухмыляться — тот враг мне, однозначно.

Это был наверняка один из тех, кого мальчик называл «кипчаком». Их было трое, с этим усачом, явно главным.

— Дерман, нам идти скоро, догнать, лучше убить рязанца, — сказал один из воинов, который медленно заходил на меня слева.

Вот уж правильное имя носит главарь. Но… кое-что полезное из этого я уже понял. Основной отряд кипчаков уже ушел, увел тех людей, что они взяли в рабство. Этих — трое, может, больше. Но пока такой расклад. Все равно не в мою пользу.

Однако если не действовать, то буду одновременно иметь дело сразу с тремя вооруженными и в броне мужиками. А этого допускать нельзя. Толпой точно завалят. Было бы оружие, а пока что я только и могу, что смущать кипчаков своим голым видом. Может хотят меня убить еще и потому, чтобы их женщины не увидели меня в неглиже и не набросились на мужей с упреками?

Делаю быстрый рывок влево, к одному противнику. Этот воин увлекся разговором с главарем и даже чуть повернул корпус, оказался ближе всех ко мне.

Шаг, второй, третий. Сабля устремляется в мою сторону. Отталкиваюсь ногами, болезненно падаю на свое седалище и скольжу по темному снегу.

— На! — выставленными вперед двумя ногами я сбиваю кипчака.

Тот падает, а в мою сторону летит стрела. Мимо. Ещё и лучник? Не было же его. Точно, вон он. Значит, я один против четверых? Что-то эти расклады мне вообще не нравятся. Но тут как бы и не девки, чтобы они нравились. Нужно драться.

Резко встаю. Сбитый мной с ног воин тоже пытается подняться. Вот только под тяжестью железа, на него надетого, он уж больно неуклюж.

— На! — от всей своей души пробиваю ногой вражине в голову.

Силюсь, чтобы не заорать от резкой боли. Бить по железному шлему — такое себе, оказывается, удовольствие.

Кипчак вырубается. Но у меня нет времени даже подобрать его саблю.

— Вжух! — очень близко от моей головы пролетает стрела.

Рядом главарь банды. Мне приходиться отходить. Я делаю шаги спиной вперед. Кипчак уже не ухмыляется. Мало того, он смотрит на еще одного своего подельника. И даже вдвоем они не решаются нападать. Возможно, мой реципиент серьезно кровь пустил этим деятелям? Или это я сам их впечатлил?

Еще шаг назад. Боковым зрением я контролирую выдвинувшегося ближе лучника. Понятно. Рассчитывают на то, что сейчас с дистанции меня достанут.

— Ратмир! — слышу голос мальчишки.

А потом и слышу хруст снега. Ну зачем бежит? Резко поворачиваю голову и вновь возвращаюсь к контролю противника.

— Кинь мне меч и уходи! — кричу мальцу.

Понимаю, что он услышал и даже послушался. Не подбежал близко. Бросил на снег клинок и отправился в свое убежище. Мне умирать никак нельзя. Если это случиться, то мальчика найдут. Хватит невинных жертв, пора бы ответить виновным.

Вижу, как спускает тетиву лучник. Ухожу в кувырок влево, стрела летит ровно туда, где я только что был. Убегаю. Кипчаки следом. Я бегу по дуге, уводя своих преследователей чуть в сторону от меча. Я должен после иметь возможность завернуть к оружию. Здесь, где до набега и пожара была площадь, можно совершать такие маневры.

— А-а! — слышу крик.

На бегу бросаю взгляд в сторону. Лучник заваливается на черный снег, добавляя еще и алый в цветовую гамму. Из спины кипчака, пробив кольчугу, торчит… Арбалетный болт.

Что? Я верчу головой. У меня появились союзники? И… у кипчаков так же союзники. Плюс всадник. Хотя и его коня можно считать за отдельную боевую единицу.

И вот я рядом с мечом. Падаю на землю, скольжу, беру клинок, поворачиваюсь с ним и тут же встаю в стойку. Руки знают, что делать, пальцы смыкаются на рукояти меча автоматически. Голова знает, видимо, чуть меньше. Но, в конце концов, я же пятиборьем занимался… в детстве. Целый… полгода. Навыки так себе. Но ножом я отрабатывал всегда на уровне. Наверное…

А еще я не привык сомневаться, а это в бою большое преимущество.

— Руси… я уход… ты ничто… прикажи свой воин, чтобы мне ничто, не стрелять. Пустить, — говорит главарь.

Тот, кто по-хозяйски ухмылялся, теперь сжал губы в нитку да просит об отходе, о пощаде.

Но о каком воине он говорит? Не о том ли, кто арбалетом орудует?

Да кем же ты был, ратник княжий, что меня в твоем теле так боятся? Или это зубы мне заговаривает, время выигрывает степняк? Конь несся в мою сторону, заставляя уйти вправо и встать за опалёнными бревнами сгоревшего дома.

— Вжух! — пролетел арбалетный болт, явно нацеленный на всадника, что приблизился ко мне.

Мимо…

Я стою на еще теплых углях, а рядом есть и такие, что прожгли бы мне босую ногу. Загнал себя в ловушку, ведь в глубине прогоревших развалин дома еще красно от углей и дым чадит. Меня и конного разделяют два поваленных и дымящихся бревна.

Но лошадь не пожелала дальше идти. На то и расчет был. Животные могут ничего не бояться, но всегда устрашатся пожара или следов его. Такова природа

Копытный монстр, закованный в железные чешуйки, остановился перед поваленным и ещё дымящимся бревном. Воин верхом на нём даже дёрнулся от резкой остановки. Лошадь вздыбилась. Наезднику ничего не оставалось, как только думать о том, чтобы не свалиться.

Я же метнулся в сторону лошади. Ступил на уголь и зашипел от боли в ступне, но тут же оказался на снегу, частично нейтрализовав ожог.

Шаг, второй. Оказываюсь сбоку от лошади. Всадник обнял животное за шею и всем телом прижался к ней, найдя наиболее удобное положение, чтобы не выпасть из седла.

— На! — на выдохе наношу мощный колющий удар врагу в бок.

Понимаю, что не пробил кольчугу. И пусть ему больно — мне от этого проку мало, уже главарь банды бежит ко мне. Или это он от кого-то убегает?

Жалко… Очень. Но есть решение, как нейтрализовать всадника…

— Хух! — на выдохе я вонзаю лошади в бочину свой меч.

Там не было защиты. Колю еще и еще… Несчастный конь дергается. Всадник чуть было не отправляется в полет, изо всех сил цепляясь только за стремена. Но… Хрипя, животное заваливается, погребая под собой всадника.

И тут же я делая шаг в сторону. Гнутая сабля Дермана, явного главаря, расчерчивает пустоту — я успел уйти от его отчаянного удара. Еще шаг. Думаю даже и побегать от главаря банды, измотать его, подгадать момент, чтобы ударить.

— Вжух! — в лоб мужику устремляется камень.

Небольшой такой, с ладонь ребенка. Пацан… Ну молодец. Прямо в лоб вражины, который его круглый шлем полностью не закрывает. Нет, не убил, мальчишка своим камнем. Но кипчак пошатнулся, потерял на мгновение ориентацию и равновесие, сделал два лишних шага.

Выпад! Черт. Мой меч со звоном ударяется во что-то железное, что было скрыто под цветастой накидкой кипчака. Зачем мечи, если они не пробивают защиту? Мой клинок оказывается снизу, вражеская сабля уже в руках приходящего себя врага…

— Хех! — снизу вверх, со всей доступной мне силой, наношу удар.

Ударяется металл об металл. Скрип режет уши. Но… Вот грудь кипчака, а меч скользит дальше, вот шея, но до нее клинок не достает. Подбородок… Я рассекаю лицо врага, глядя прямо в узкие серые глаза, в которых застыл ужас. Никому не хочется умирать. И той молодой матери, закрывающей собой ребенка, тоже не хотелось.

Отворачиваюсь. Смотреть на рассеченное лицо и голову, пусть и вражью, не доставляет мне никакого удовольствия. Осматриваюсь. Еще один остававшийся кипчак лежит на животе, а из его стеганной куртки с нашитыми железными пластинами торчат лишь кончики остриженных перьев. Арбалетный болт вошел плотно.

Замечаю, как, резко подхватившийся кипчак, тот, которого я выбил из боя первым, удирает к полуразрушенным воротам. Вот же гнида! Да он притворялся до этого, мол, все еще в отключке. Бежать за ним? Да, нужно догнать скотину, пока он не привёл ещё своих. Я делаю с десяток шагов, как…

— Вжух! — в трусоватого беглеца летит болт.

Ну и ладно. Меняю направление движения, подхожу к тому всаднику, что всё пытается выбраться из-под погибшей лошади. Вижу притороченный к животному кистень, или как называется эта хрень на цепи с гирькой. Беру и…

— Снял бы ты шлем, вражина! Погну же! — обратился я к всаднику, взгляд которого застыл в ужасе.

И вопреки своей же просьбе тут же обрушил гирьку с шипами на голову кипчака.

Минус… Все. Никого больше не видно.

— Выходи из укрытия, арбалет! — выкрикнул я.

Но сам был начеку. Поднял неподалеку небольшой круглый щит одного из кипчаков. Если арбалетный болт лупит так, что пробивает кольчугу, да еще и стеганую куртку под ней, то деревянный, обшитый кожей щит — так… скорее, для моего успокоения.

— Sono io, Luciano Totti. Hai comprato i leggings da me un mese fa [итал. это же я, Лучано Тотти. Ты у меня месяц назад поножи покупал] — сказал интурист.

Вот это номер! Я-то уже было полностью смирился с тем, что попал в прошлое, во время монгольского нашествия. А тут итальянец. Каким боком? Может с ним за Челентано с Арнелой Мути поговорить?

— Ратмир, ты знать я, — на русском, ну или на старорусском языке произнес итальянец.

Главное, что я понял. Слышу, вроде бы, и другие слова, но в голове рождаются понятные мне.

— Ты купить понаж у я.

— С «у я» ты тут, я спрашиваю тебя! — сказал я.

Начался адреналиновый откат. И в такой момент далеко не каждый боец может держать себя в руках и оставаться адекватным. А ещё и всё это…

— Дядька Ратмир, так то Лучан. Гость генуэзский. Чай, не признал? Ты же с ним состязался. Ты с луком, а он самострелом своим, — объяснил мне мальчишка, смело выходя из своего укрытия.

— По голове ударили. Многое позабыл, — нашёл я оправдание для своих нынешних и, скорее всего, будущих поступков и слов.

— А, то бывает. Бабка Аграфена порой так прикладывалась до головы мужа своего, что тот и розум потерял, — тоном профессора медицины сказал мальчик. — Али сперва розум потерял, а бабка так вернуть хотела, все палкой да по голове.

А потом малец внимательно посмотрел на меня.

— Ты разум не потерял?

— Приобрёл, — ответил я.

Немного расслабился. Лучано извлёк из своего арбалета заготовленный болт и отодвинул на поясе крюк, которым, наверное, пользовался при заряжании.

— Дитё, иди к воротам и осмотрись, как бы не было кого поблизости. Если кто появится, так дай знать, — приказал я.

— И не дитё я вовсе, дядька Ратмир, в бою был, стало быть, и не дитё! Но муж! — обиженно сказал мальчишка, но указание пошёл исполнять.

Установилась зловещая тишина. Лишь только вороны, напуганные неожиданной активностью людей, поднялись в небо, кружили и то и дело каркали.

Я не видел здесь больше никого, кроме нас, среди живых. Но ведь могут прискакать паразиты, гиены, которые рыскают по следам чудовища, пришедшего на русские земли с Востока. И что мне со всем этим делать? Есть идеи.