РОС: Забытый род

Глава 17

Леденящий холод каменных стен коридора казался раем по сравнению с тем, что творилось внутри меня. Виолетта тащила меня за руку, как провинившегося щенка, и ее монолог лился сплошным, шипящим потоком, не требующим ответа. Ее голос, обычно то визгливый, то томный, сейчас звенел сталью и… страхом.

— …и я просто не могу поверить, Лексюша! Не-мо-гу! — она выкрикивала слова, резко поворачивая голову ко мне, ее изумрудные глаза горели не праведным гневом, а панической яростью. — Одна минута! ОДНА МИНУТА без меня! И что?! Встреча с ЭЛИРОЙ?! С ЭЛИРОЙ, Карл! Которая книжки читает! Которая паука боится! Которая на людях-то говорит тише мышиного писка! И ты умудрился довести ее до… до ТАКОГО?! До латекса?! До револьверов?! До НЕМЕЦКОГО?! — Она почти завизжала на последнем слове. — Я даже представить не могу, что ты ей такого сказал или сделал! Хотя… — ее взгляд стал подозрительным, как у сыщика, — …ты ведь не пытался ее… там… в углу? Прижать? Поцеловать? Силой взять? Говори правду! Я почувствую ложь!

— Ви! — попытался я вставить слово, чувствуя, как жар стыда и возмущения горит на щеках. — Я всего лишь…

— МОЛЧАТЬ! — она резко остановилась, вцепившись мне в плечи так, что пальцы впились в мышцы сквозь ткань. Ее лицо было близко, дыхание горячее. — Я не закончила! Ты — МОЙ Наследник! МОЯ ответственность! МОЯ… собственность! — Она выдохнула, чуть сбавив тон, но напряжение не спало. — Ты понял, что могло случиться? Что если бы она не была косой? Одна пуля! ОДНА! И все! Игра Аспида закончена! Ты — труп! А я… я… — ее голос вдруг дрогнул, в глазах блеснули неподдельные, жемчужные слезинки. — …я остаюсь одна! Опять! С моим проклятым статусом, с моими безумными сестрами, с Папой, который только и ждет зрелищ! И без тебя! БЕЗ ТЕБЯ, Лексюша!

Она прижалась лбом к моей груди, ее плечи слегка дрожали. Этот внезапный переход от ярости к уязвимости был оглушителен.

— Ты больше ни шага без меня! — прошептала она, уже тише, но с железной решимостью. — Ни в библиотеку! Ни в сад! Ни даже в сортир, если там может быть хоть одна из них! Я буду ходить за тобой как тень! Как цепной пес! Понял? Пока я не буду уверена, что они все поняли — трогать тебя СМЕРТЕЛЬНО опасно для их здоровья! А Элиру… — она подняла голову, и в глазах снова мелькнул холодный огонь Командора, — …я с ней поговорю. Отдельно. Очень убедительно.

Мы стояли перед массивной, покрытой инеем дверью, ведущей куда-то вниз, в подземелья замка. От нее веяло сыростью и чем-то… антисептически-горьким. Амалия ждала за ней. Виолетта вздохнула, ее пальцы разжали хватку на моих плечах, скользнули к шее, к затылку.

— Иди, — прошептала она, и в голосе снова зазвучала та самая смесь страха и фанатичной преданности. — Амалия… она знает, что делает. Ради рода. Ради тебя. Ради нас. — Она потянула меня вниз, ее губы нашли мои — нежно, влажно, но с подтекстом смертельной опасности, как всегда. Поцелуй был долгим, сладким ядом. — Будь сильным, мой Альфа, — она прошептала прямо в губы. — Вернись ко мне. Целым. Я буду ждать. Прямо здесь. И если услышу хоть один твой крик… — ее глаза сузились, — …я сломаю эту дверь и вынесу все на своем пути. Даже Амалию.

Она отступила, ее спина уперлась в холодную стену напротив двери. Она сложила руки на груди, приняв позу часового. Ее взгляд говорил: "Попробуй только не вернуться". Я сглотнул, повернул тяжелую, скрипучую ручку и толкнул дверь.

Холод ударил в лицо первым. Не просто холод — сырая, промозглая мерзость, пропитанная запахами:

Плесени — старой, въевшейся в камни. Хлорки и формалина — резких, химически агрессивных. Чего-то металлического, как ржавчина и… кровь? Старая кровь. И под всем этим — сладковатый, тошнотворный душок гниющей плоти, едва уловимый, но от этого еще противнее.

Я шагнул внутрь, и дверь с глухим стуком захлопнулась за спиной, отрезая последнюю нить к Виолетте и свету. Подвал. Не комната Амалии. Лаборатория? Камера? Склеп?

Сводчатый потолок, низкий, давящий, покрытый черными потеками. Стены — грубый, местами осыпающийся камень, на котором кое-где виднелись ржавые кольца и темные пятна неясного происхождения. Пол — каменные плиты, скользкие от вечной сырости и покрытые слоем какого-то липкого налета. В центре — массивный стол из темного металла, с ремнями по углам и стоком в полу под ним. На стенах — стеллажи с хрустальными сосудами, где плавали нечто неопределенное в мутных жидкостях, и инструменты — блестящие, острые, бесчеловечно-холодные. Тусклый свет лился от нескольких зарешеченных светильников в стенах, отбрасывая длинные, пляшущие тени.

И посреди этого мерзкого ада, как самый прекрасный и самый страшный цветок, стояла Она.

Амалия.

Но не в своем воинственно-элегантном платье. На ней было что-то… другое. Словно пародия на медицинский халат, но сделанная из тончайшего, темно-бордового, почти черного шелка. Он был полупрозрачным, облегающим, подчеркивающим каждый изгиб ее безупречного тела. Глубокий вырез открывал соблазнительную грудь, пояс стягивал осиную талию, а разрез сбоку доходил почти до бедра, открывая длинную, идеальную ногу в черном кружевно чулке и туфле на шпильке. Ее белоснежные волосы были собраны в строгий пучок, но несколько прядей нарочито выбивались, обрамляя лицо. Каре-зеленые глаза светились в полумраке холодным, хищным торжеством. На губах играла легкая, властная улыбка. Она выглядела невероятно, опасно, сексуально — как паучиха в центре своей ядовитой паутины.

— А вот и наш храбрец, — ее голос, как всегда, был ледяным шелком, но сегодня в нем звучали нотки… удовольствия? — Не бойся, мышонок. Заходи. Мы ждали тебя. — Она сделала несколько шагов навстречу, ее шелковый "халат" шелестел, шпильки цокали по скользкому камню. Ее запах — горьковатая полынь и дорогие духи — перебивал подвальную вонь, но не делал атмосферу менее угрожающей.

— Привет, Амалия, — выдавил я, стараясь не смотреть ниже ее подбородка. Бесполезно. Образ был слишком яркий, слишком провокационный на фоне этого ужаса. — Виолетта передает… что будет ждать у двери.

Амалия усмехнулась, коротко и презрительно.

— Пусть ждет. Ее истерики нам сегодня ни к чему. — Она подошла совсем близко. Ее холодные пальцы коснулись моего подбородка, заставив поднять голову. — Ты хорошо выглядишь. Отдохнувший. Надеюсь, собрался с силами? Сегодняшний сеанс потребует… концентрации.

— Что мы будем делать? — спросил я, глядя в ее нечитаемые глаза. Страх сковал живот.

— Сегодня, мышонок, — прошептала она, ее губы почти касались моего уха, — мы будем будить твоего внутреннего змея. Силу Аспида, что дремлет в твоей крови. А для этого… — она отвела руку и жестом показала на жуткий металлический стол, — …нам нужно поместить тебя в ситуацию экстремального стресса. Глубинного, животного страха. Того, что сжимает сердце и включает древние инстинкты. Только так мы заставим рубиновый огонь засиять в твоих глазах по-настоящему. Не спонтанно, а осознанно. — Ее улыбка стала шире, оскалом. — Разденься. И ложись. Пора начинать наш… первый настоящий эксперимент. Не волнуйся, — она добавила, видя мой ужас, — я буду контролировать процесс. До последней капли твоего пота… и крови.

Ее каре-зеленые глаза скользнули вниз, к металлическому столу, а потом снова к моему лицу. В них не было ни капли сострадания. Только холодный, научный интерес и предвкушение.

Ледяной металл стола впился в голую спину. Я лежал, скрестив руки на груди — тщетная попытка сохранить хоть каплю достоинства под тяжелым взглядом Амалии. Она стояла у стола, ее каре-зеленые глаза методично скользили сверху вниз, изучая меня, как редкий, но неприятный экспонат. Ее тонкие брови чуть приподнялись, когда взгляд достиг моих трусов.

— Хм, — она издала недовольное фырканье, словно обнаружила пятно на скатерти. Без предупреждения, быстрым, цепким движением, она ухватилась за резинку моих трусов и резко стянула их вниз, до щиколоток. — Вот так-то лучше. Для полноты картины.

Холодный воздух подвала обжег кожу. Я невольно сглотнул, чувствуя, как по телу побежали мурашки — и не только от холода. Ее взгляд был безжалостно аналитическим. Он ползал по коже, фиксируя каждую родинку, каждый шрам, каждую реакцию тела на холод и унижение. Она наклонилась ближе, ее белоснежная прядь упала на щеку. Пальцы, холодные и точные, как скальпели, коснулись моего бедра, затем живота, исследуя мышечный рельеф. Она прикусила нижнюю губу — жест, который у любой другой женщины мог бы показаться задумчивым или соблазнительным, но у нее выглядел как оценка качества мяса на рынке.

— Холодно? — съязвила она, ее губы растянулись в тонкой, насмешливой улыбке. Взгляд скользнул ниже пояса, где кожа явно покрылась мурашками, а кое-что другое, вопреки воле и холоду, начинало подавать робкие признаки жизни под ее пристальным вниманием.

— Да, — выдавил я сквозь зубы, стараясь смотреть куда-то в сводчатый потолок, покрытый черными потеками. — Есть такое дело. Твои руки — как у покойника. И стол — как ледник. Добавь сюда атмосферу склепа — идеальный рецепт для озноба.

Она усмехнулась коротко, беззвучно, и продолжила осмотр. Пальцы прошлись по ребрам, прощупали ключицы, сжали бицепс. Она брала мою руку, сгибала ее в локте, изучая амплитуду, затем то же самое проделала с ногой. Каждое движение было точным, быстрым, лишенным какого-либо намека на стеснение или личный интерес. Чистая клиническая процедура. Она подошла к стопам, внимательно осмотрела пальцы ног, даже слегка пошевелила большим пальцем, словно проверяя сустав. Потом снова вернулась к торсу. Ее взгляд задержался… там. На "штуковине", которая, предательски, начала наливаться кровью, реагируя на близость, запах ее духов (горьковатая полынь и что-то дорогое, чуждое) и просто на невыносимость ситуации.

— Интересно, — пробормотала она себе под нос, не сводя глаз. — Реакция сохраняется даже в условиях выраженного стресса и дискомфорта. Упорная физиология. — Она сделала пометку в своей толстой книге, не отрываясь от объекта изучения. Карандаш скрипел по бумаге.

Я зажмурился. "Да заткнись ты, бедный стручок! Это не время и не место! Она же тебя как биоматериал изучает, а не как… ну, ты понял!" — яростно ругал я свое предательское тело мысленно. Но оно не слушалось. Видимо, где-то в глубине мозжечка сидел древний предок, кричавший: "Самка! Сильная! Опасная! ВАЖНО!"

Амалия наконец оторвала взгляд от моей промежности и посмотрела мне в лицо. В ее каре-зеленых глазах светился холодный научный интерес, смешанный с легкой, язвительной усмешкой.

Наконец, она отступила, закрыла книгу с глухим стуком.

— Все. Можешь одеваться.

— Фух. А я уж думал, ты начнешь меня препарировать, — усмехнулся я с облегчением, скатываясь со стола и торопливо натягивая трусы. Холод камня мгновенно сменился леденящим страхом, когда Амалия резко прижалась ко мне. Ее шелковый "халат" был тонким, я чувствовал все линии ее тела. Ее губы изогнулись в зловеще-игривую улыбку, а каре-зеленые глаза сверкнули опасным огнем.

— А ты хочешь так поиграть? — прошипела она, и ее дыхание обожгло шею.

Я отшатнулся, как от змеи, чуть не уронив трусы, которые все еще держал в руках.

— Ээ… нет, нет! — поспешно ответил я, чувствуя, как жар заливает лицо. — Мне хватит твоего осмотра. Могла бы быть понежнее. Я тебе не кусок мяса.

Амалия театрально закатила глаза, отступив на шаг и скрестив руки на груди. Шелк съехал, обнажив краешек.

— Если бы ты не возбудился от моих прикосновений, — произнесла она с ледяной усмешкой, — то прошло бы все намного быстрее. И менее… детально.

Я смущенно потупился, судорожно натягивая трусы и штаны.

— Это… нормальная реакция мужчины, — пробормотал я в оправдание. — На красивых, опасных женщин в полупрозрачных нарядах. Особенно когда они их щупают.

— Как скажешь, — улыбнулась Амалия, но в ее улыбке не было тепла. Только расчет и, возможно, капля удовлетворения от смущения. — Одевайся быстрее. Ты не свободен.

Я застегнул камзол, чувствуя себя чуть защищеннее.

— Я свободен? — все же переспросил я с надеждой.

— Нет, — ответила Амалия, указывая длинным пальцем с безупречным черным лаком на тяжелую, покрытую плесенью дубовую дверь в дальнем углу подвала. — Ты сейчас пойдешь в ту дверь. Пройдешь коридор. В конце, у подножия статуи Тотемного Аспида, лежит рубиновый осколок. Принесешь его мне. Это — знак, что ты дошел до конца. Потом вернешься. И мы продолжим.

Я посмотрел на дверь. Она выглядела древней и зловещей. От нее веяло еще большей сыростью и чем-то… животным.

— Но будет не все так просто, — констатировал я. Это не было вопросом.

— Неа, — захихикала Амалия, и этот звук был похож на шелест чешуи по камню. — Не так просто. Там… наработки. Неудачные проекты. Которые пора списать. Утилизировать. Ты поможешь. Активно.

— А что… кто там? — спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. "Наработки" звучало слишком уж безобидно для этого места.

— Те, кого род отверг, — холодно ответила Амалия. — Те, в ком кровь Аспида пробудилась уродливо. Недостаточно сильно. Или слишком… бесконтрольно. Они ждут. Ждут свежей плоти, чтобы утолить голод перед финалом. Твоя задача — пробежать. Дойти до статуи. Взять рубин. И вернуться живым. Стресс, мышонок. Глубинный, животный страх. Вот что разбудит твою силу. — Она подошла ближе, ее взгляд скользнул вниз, и легкая усмешка тронула ее губы. — И… твой "стручок" так и будет в меня упираться? Одевайся уже до конца, пока я его не укусила из чистого любопытства. Время пошло.

Она щелкнула пальцами. Где-то в глубине подвала раздался скрежет металла и приглушенный, многоногой поступью шорох за той самой дверью. Амалия смотрела на меня, ее каре-зеленые глаза светились холодным азартом ученого, готового наблюдать за реакцией подопытного на смертельный раздражитель.

Сердце бешено заколотилось. Рубин у статуи. Коридор. "Наработки". Голод. Укус Амалии в качестве альтернативы? Выбор был невелик. Я потянул потуже ремень камзола, бросил последний взгляд на Амалию — на ее смертельно-сладкую улыбку и опасный блеск глаз — и шагнул к зияющему черным провалом проему зловещей двери. Стресс, говорила она? Сейчас он накрыл меня с головой, холодный и липкий, как подвальная сырость.

Ледяной сквозняк из темного проема обжег лицо, когда я переступил порог. Дверь захлопнулась за спиной с финальным стуком, отрезав даже слабый свет подвала и Амалию с ее хищной улыбкой. Тишина. Не полная — где-то капала вода, но гулкая, давящая. И темнота. Непроглядная.

Я замер, вжимаясь спиной в шершавую, влажную каменную кладку. Сердце колотилось, как барабан в руках сумасшедшего. "Наработки. Списать. Утилизировать. Свежая плоть." Слова Амалии звенели в голове ледяными осколками.

И тогда они появились. Синие огни.

Не факелы. Не лампы. Призрачные, холодные шарики, размером с кулак. Они вспыхнули в темноте впереди, плывя по воздуху медленно, хаотично, как пьяные светляки. Их мертвенный свет выхватывал из мрака очертания: низкий, сводчатый туннель, грубо вырубленный в скале. Стены блестели от влаги и плесени. Под ногами — скользкие, неровные камни, меж которыми чернели лужи неизвестной жидкости. Воздух был густым, спертым, пахнущим сыростью, гнилью и… медью. Старой кровью.

Я двинулся вперед, ступая осторожно, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался гулким эхом в каменной трубе. Синие огоньки плыли рядом, освещая путь на пару метров, их свет дрожал на мокрых стенах, создавая жуткие, пляшущие тени. Лабиринт. Да, Амалия не соврала. Туннель разветвлялся, уходил вниз под острым углом, петлял. Я шел на удачу, держась главного направления, чувствуя, как холодный пот стекает по спине под камзолом.

Тишину начали рвать звуки. Сначала тихие. Стоны. Глухие, протяжные, полные нечеловеческой тоски. Потом — хрипы. Как будто кто-то задыхался, захлебываясь собственной слюной. И бульканье. Противное, влажное, словно огромный пузырь лопался в глотке твари. А еще… рычание. Низкое, вибрационное, идущее не из одной глотки, а отовсюду — из боковых ответвлений, из-под сводов, из темноты впереди.

"Не попасться. Не попасться. Не попасться," — стучало в такт сердцу. Я ускорил шаг, скользя по мокрым камням, синие огоньки метались вокруг, словно встревоженные. Рычание усиливалось. Где-то совсем рядом послышался скрежет когтей по камню. Я вжался в нишу, затаив дыхание. Мимо, тяжело волоча что-то по полу, проползла тень. Огромная, бесформенная, с горбом на спине. Она хрипела и булькала. Я зажмурился, молясь, чтобы она прошла мимо. Прошла. Рычание стало удаляться.

Я выбрался из ниши и побежал. Бежал, спотыкаясь о камни, хлюпая по лужам, не разбирая дороги, только вперед, прочь от этих звуков. Синие огоньки едва поспевали, их свет прыгал, выхватывая то скрюченный корень, торчащий из стены, то кость, белеющую в луже.

И вдруг — я его увидел. Вдалеке, в конце прямого участка туннеля. Статую. Тотемного Аспида. Высеченного из черного камня, поднявшегося в угрожающей позе. И у его подножия — тусклое рубиновое мерцание!

Радость, острая и пьянящая, ударила в голову. Почти! Почти добрался! Я рванул вперед, забыв об осторожности. Еще несколько метров…

ПЛЮХ.

Что-то теплое, липкое и невероятно противное упало мне на макушку, стекая за воротник. Я замер, ледяной ужас сковал тело. Медленно, очень медленно, я поднял голову.

Свод туннеля здесь был выше. И на нем… оно висело. Как чудовищный, бледный плод на тонкой, костлявой ножке. Тело — худое, почти человеческое, но покрытое жесткой щетиной и странными хитиновыми наростами. Конечности — длинные, тонкие, многосоставные, с крючковатыми когтями, впившимися в камень. Но самое жуткое — голова. Или то, что ее заменяло. Вытянутая, лишенная волос, с огромными, абсолютно черными, бездонными глазами-блюдцами. А ниже — не рот, а жвалы. Огромные, хитиновые, как у паука или муравья, покрытые слизью. Они медленно шевелились, издавая тот самый хриплый, булькающий стон, а с их кончиков капала та самая липкая, вонючая слюна.

Человек-паук? Нет. Что-то хуже. Намного хуже. Наработка. Отвергнутая. Голодная.

Наши глаза встретились. Его черные пустоты замерли на мгновение. Потом жвалы раздвинулись шире, издав пронзительный, скрежещущий СКРИИИИК! — звук стали по стеклу. И существо отцепилось от свода.

Оно не упало. Оно спрыгнуло, легко, как кошка, но с жуткой, многоного грацией, приземлившись передо мной в глубокую лужу, забрызгав меня ледяной жижей. Его длинные, костлявые лапы с крючками заняли угрожающую позу. Жвалы щелкали, слюна пузырилась и капала на камни. Черные глаза неотрывно смотрели на меня. Хриплый стон превратился в низкое, голодное рычание.

Я стоял, парализованный ужасом, в десяти шагах от рубина и спасения. А между мной и целью — кошмар из глубин лаборатории Амалии. Стресс. Животный страх. Амалия получила то, что хотела. Осталось только выжить. Или пробудить в себе змея. Прямо сейчас.