Ревизор: возвращение в СССР 45

Глава 10

Москва, редакция газеты «Труд»

Утренний звонок Ягодкина многое прояснил для Ландера. То, что до этого ему казалось неожиданной и странной авантюрой со стороны Ивлева, оказалось по всем критериям обычным недоразумением. Кубинцы просто подвели… Ну а что – бывает, ему ли не знать о том, насколько часто случаются подобного рода недоразумения с иностранцами…

Он тщательно пометил себе всё, что, несмотря на плохую связь, дважды и трижды повторил ему Ягодкин. Отложив все остальные дела, долго обдумывал текст письма, которое надлежит передать в МИД по поводу всей этой ситуации.

Сам опытный журналист, он ждал вдохновения, которое позволит ему написать именно тот текст, который будет иметь наибольший эффект на читателя, в данном случае людей из аппарата Громыко.

Наконец текст родился в голове, и он, позвав секретаршу, принялся диктовать ей письмо о том, что данная встреча осуществлялась гражданином Ивлевым не в качестве корреспондента «Труда», а обычного физического лица, поскольку он находится на Кубе в официальном отпуске.

Также о том, что отображение в интервью Ивлева как корреспондента «Труда» является сугубо инициативой кубинской стороны, не разобравшейся в ситуации, и никак ни с Ивлевым, ни с газетой «Труд» оно не было согласовано.

В соответствии с этим он как главный редактор газеты «Труд» не понимает, какие вопросы могут быть у МИД по поводу согласования данного интервью лично к нему и к редакции газеты «Труд», если гражданин Ивлев действовал как частное лицо. Если он, переговорив с Фиделем и Раулем Кастро, что-то нарушил из той системы согласования, что есть у Министерства иностранных дел, то Министерству иностранных дел лучше обратиться непосредственно к гражданину Ивлеву за разъяснениями, а не к редакции газеты «Труд».

Закончив, он символически утер пот со лба, словно он там выступил от всех этих трудов с написанием письма. Всё, с формальной точки зрения Ивлев дал достаточные основания для того, чтобы больше у МИД не было возможности каким-то образом портить жизнь его газете. За это ему спасибо, и пусть сам там теперь выкручивается. Парень он нестандартный, что-нибудь да придумает…

На мгновение он подумал о том, чтобы позвонить Межуеву и рассказать обо всем происходящем… Мало ли Ивлев еще не обратился к нему за помощью. Но нет, все же не решился. Если Межуев всерьез решит защищать Павла от Громыко, то мало ли какой вариант защиты он решит использовать для этого? Есть же ведь и вариант обвинить во всем его, Ландера! Мол, почему он статьи Ивлева активно печатает, и признает его журналистом своей газеты, а не объяснил, как именно нужно правильно взаимодействовать с иностранными лидерами…

Вариант? Да, и вполне рабочий, чтобы вывести Ивлева из-под огня, подставив вместо него его, Ландера. Так что если Межуев еще не знает обо всем происходящем, то лучше, чтобы узнал как можно позже, когда, авось, эту стратегию уже нельзя будет никак использовать…

Расстроится ли Межуев потом, что он ему не сообщил? Вполне может быть. Даже, возможно, позвонит и спросит, почему не сообщил. Но кто мешает выразить свое удивление этим звонком, сказав, что он был уверен, что мальчишка немедленно к нему обратился! Не самому же ему урегулировать настолько сложный вопрос с МИД?

Ну а дружба… Межуев, конечно, очень серьезный человек, и здорово, что он считает его своим другом, но с Громыко ему, Ландеру, никак нельзя портить отношения. Если МИД серьезно на него взъесться, жизни ему не будет. Любая крупная советская газета, у которой сеть корпунктов за рубежом, очень сильно зависит от МИД. Без его безусловной поддержки работать зарубежным корреспондентам будет ой как непросто. А ведь МИД может, в отместку, помогать лишь формально, что выльется в многочисленные проблемы с их работой. Которые самим МИД будет тщательно фиксироваться, чтобы потом быть поданы в удобный момент начальству Ландера, как доказательство его некомпетентности, как главного редактора… Так что своя рубашка ближе к телу.

Теперь текст письма нужно было окончательно отредактировать. Он внимательно взял из рук машинистки две получившиеся странички и ещё раз изучил их от начала до конца: каждую строчку, каждое слово. Велел переставить несколько фраз местами, нашёл более точно отражающие суть дела синонимы. После чего она снова всё перепечатала.

Изучив текст письма в очередной раз, он одобрительно кивнул, поставил свою роспись и велел, сделав копии, немедленно отправить письмо в секретариат Министерства иностранных дел на имя Громыко.

Копии, что оставил себе, тоже пригодятся. С одной из них он к своему начальству пойдёт, если Министерство иностранных дел не угомонится. До этого он опасался начальство тревожить, поскольку по первичной информации от МИД всё выглядело очень плохо. Но теперь у него есть очень веские аргументы для того, чтобы при необходимости отбиться. По крайней мере, ситуация уже не выглядит настолько ужасной, как вчера, когда они с Силиным буквально бегали по кабинету.

***

Франция, Париж

Аллен Лелюш обвел хмурым взглядом свою группу, которую собрал на оперативное совещание. Ситуация вырисовывалась крайне неприятная и нужно было обсудить со всеми возможные варианты действий. Они так пока и не поняли, кто именно так обошелся с Шанталем. Жив остался, уже хорошо, конечно, но слежку за Дианой Эль-Хажж пока что пришлось отменить.

Первым делом снова заслушали Шанталя, который, вздохнув, опять подробно рассказал о ситуации, в которую угодил. Он уже устал это делать, но кто же будет интересоваться его мнением по этому поводу… Тем более, что Лелюш был до недавнего времени в отъезде, и все предыдущие его рассказы ему только передавали по телефону. Ясно, что он хотел теперь лично все это услышать.

– Может быть, появились все же предположения, кто мог вас похитить? – поинтересовался Лелюш, выслушав специалиста по слежке.

– Уверенно могу говорить только, что это были настоящие профессионалы, – пожал плечами Шанталь. – Сработали очень четко. Наверняка вели меня, а я даже не заподозрил ничего… И с самим похищением все разыграли, как по нотам, – добавил он, рефлекторно потерев все еще немного болевшую шею. – Если же строить предположения, то я бы ставил на то, что это охрана объекта. Ее муж ливанец, а внешность у обоих похитителей была арабская.

– Не слишком ли круто для обычной охраны? – усомнился Лелюш. – Да и не было у нас информации о сопровождающих лицах подобного плана…

Тут в кабинет вошел отпросившийся ранее с совещания Ксавье Ферон, штатный аналитик группы. Лелюш сразу понял, что, видимо, тот что-то накопал, раз все же появился. Так оно и оказалось…

– Можно мне сказать? – сразу спросил он. Получив утвердительный кивок от Лелюша, он продолжил. – Поступила новая информация по лицам, контактирующим с объектом. Опознан друг супруга объекта, прибывший вместе с ним в Париж недавно. Это Халим Джабер, глава подразделения разведки Главного управления общей безопасности Ливана.

Шанталь, услышав аналитика, присвистнул.

– Только ливанской разведки нам здесь не хватало, – в сердцах сказал Лелюш.

– Ну, зато это объясняет, почему объект охраняют столь квалифицированные кадры, – философски ответил Шанталь.

– Получается, что муж объекта, Фирдаус Эль-Хажж, с высокой вероятностью связан с разведслужбой Ливана, – констатировал аналитик. – Возможно, и наш объект тоже ими завербован.

– Возможно, но маловероятно, – покачал головой Лелюш. – Восточные традиции не предполагают столь серьезных ролей для женщин в семье. Вряд ли Диану Эль-Хажж кто-то посвятил даже в то, кем и где работает друг ее мужа. И о приставленной к ней охране она вполне могла и не догадываться.

– Очень вероятно, – подтвердил Шанталь. – Она вела себя в городе совершенно свободно, не проявляя характерной для людей, сопровождаемых охраной, осмотрительности. А что касается вербовки, согласен с выводом, что это маловероятно. Для арабов девочка слишком юна и легкомысленна. Это КГБ может думать совершенно иначе…

– Ну, может и легкомысленна, но в «медовую ловушку», тем не менее, не попала, – скептически посмотрел на Шанталя Лелюш.

При этих словах все члены группы невольно бросили взгляды на Николя Божана, который недовольно поджал губы. Бельгиец впервые на памяти Лелюша не справился с подобным заданием и был заметно раздражен своим фиаско.

– Что по ориентировкам на похитителей? – вернулся тем временем к первоначальной теме Лелюш. – По ним есть опознание?

– Тишина, – развел руками аналитик.

– Если они профессионалы, а так и есть, – сказал Шанталь, – то они покинули страну в течение нескольких часов после того, как отпустили меня. Так что здесь мы вряд ли что-то получим.

– Тоже так думаю, – кивнул Лелюш. – В любом случае, – добавил он, подводя итог, – если здесь замешаны интересы ливанской разведки, продолжать разработку объекта нецелесообразно и слишком рискованно. Мы не знаем их целей, а они теперь знают о нашем интересе к объекту. Надо идти к руководству… Жаль, что с пустыми руками, если не считать это нападение на Шанталя…

***

Москва, редакция газеты «Труд»

Вера Ганина очень переживала из-за всей этой истории с интервью у Ивлева. Павел ей понравился, можно сказать, с первого взгляда. Вначале, конечно, она сочла его приятным и воспитанным молодым человеком, хоть и присланным по протекции, который будет долго учиться их трудному журналистскому ремеслу. Но когда он предъявил ей свою первую статью, она пришла как в восторг, так и в изумление. В ней все было сделано просто безукоризненно, словно она принадлежала перу опытного мастера. Был даже свой узнаваемый стиль, который не у каждого журналиста появляется, а только у тех, кто котируется у читателей… Умение что-то описать так, чтобы люди узнали, кто является автором статьи, даже не посмотрев на подпись, это признак сильной личности, которая и оставляет свой неповторимый отпечаток на тексте…

Долго она не могла понять, как у него так получается в таком юном возрасте, а потом просто махнула рукой на эти попытки и смирилась с ситуацией. Наверное, просто талант, как к плаванию… Одного сколько ни учи плавать, а он так и не поплывет. А другой как рыба себя в воде чувствует.

Ландер и Силин очень расстроились из-за претензий МИД в стороны их газеты. А это означало, что если даже Ивлев выкрутится из ситуации, то, скорее всего, его по приезду с Кубы попросят из редакции на выход. Кому же нужен журналист, из-за которого такие проблемы у руководства возникают? Даже если он ни в чем и не виноват…

Эх, как жаль! С ним было так приятно работать! Никаких грамматических ошибок, никаких правок, с которыми потом приходится бегать, согласовывая их…

Но Вера решила, что если даже все пойдет по самому худшему сценарию, и Ивлеву не удастся выкрутиться, то она от него в любом случае не отвернется. Может, даже в гости напросится, ведь его жена наверняка будет сильно волноваться, что у мужа проблемы. Пусть видит, что друзья у мужа все же остались.

***

Москва, квартира Макаровых

Витька Макаров вторую ночь не спал, пытаясь решить, как же он может помочь своему лучшему другу Павлу Ивлеву.

Никак он не мог принять слова отца, что тот, являясь заместителем самого Громыко, совершенно бессилен и ничего не способен сделать.

Ну как так может быть? Он привык с самого детства воспринимать своего отца как одного из самых влиятельных людей в СССР. Сколько он себя помнит, к отцу постоянно обращались с какими-то просьбами о поддержке, смотря при этом на него подобострастно, снизу вверх, достаточно серьёзные, уважаемые люди – с сединой, в костюмах, с галстуками. Так что он привык, что его отец может решить практически любой вопрос.

Это его, кстати, и бесило долгое время. То, что отец пытался с такой же лёгкостью и его собственную судьбу решать. Потому он и взбрыкнул и пошел не в МГИМО, а в МГУ.

Возникла было идея всех друзей Пашки мобилизовать, чтобы ему помочь. Но подумав как следует, он от нее отказался. Смысла нет, нет среди них кого-то, кто нужные связи имеет. Про Ираклия, старосту и Леху вообще говорить нечего, какие у них могут быть связи. Разве что Костян Брагин мог помочь теоретически, если отца подтянет к решению этого вопроса.

Но чисто теоретически, Макаров не мог представить, как генерал МВД способен помочь Ивлеву в таком сложном вопросе. Да и захочет ли? Костян не раз намекал, что его отец очень прагматичен. А значит, он не рискнет связываться с Громыко, даже если у него есть связи, которые можно подтянуть. Да и с чего бы он напрягался ради друга своего сына? Напротив, как бы хуже не вышло, если он разгласит такую вот информацию. Мало ли получится Ивлеву урегулировать все, а по приезду с Кубы окажется, что все серьёзные люди в Москве, узнав о его проблемах с Громыко, начнут его избегать. Охота им будет проверять, решил он их с ним или нет? Вот тогда Ивлев будет ему Витьке благодарен за это, ох, как благодарен!

Значит, надо решать эту проблему сугубо кулуарно, как отец любит выражаться, как дело, которое не терпит огласки…

Наконец Витька решил, что он нащупал способ, как заставить всё же отца заняться решением проблем Павла Ивлева. Совсем недавно же он ему рассказал, что Громыко его упрекнул, что собственный сын пошёл в МГУ, а не МГИМО… А значит, получается, у него есть вариант, как спасти своего друга. Просто так отец не хочет помогать Ивлеву, значит… Ну а если придумать для него серьезную причину для этого?

Идея эта осенила Витьку в три часа ночи, когда отец, конечно, уже давно спал. Так что он проверил, поставлен ли будильник на утро, и тут же и заснул, полный облегчения, что хоть что-то придумал, чтобы помочь лучшему другу.

***

Утром, когда отец, уже поев, надевал галстук перед зеркалом, Витька подошёл к нему и попросил:

– Пап, пошли к тебе в кабинет. У меня буквально на пару минут к тебе вопрос есть.

– Это точно до вечера не потерпит? – нахмурился отец, посмотрев на часы.

– Нет, папа, не потерпит, – нетерпеливо сказал Витька, один в один как он нахмурив брови.

Отец, улыбнувшись при виде фамильного жеста, покорился и пошёл вслед за ним в свой кабинет.

– Ну что там у тебя, сын? – спросил он нетерпеливо, когда они оба сели на диван.

– Короче, отец, я подумал и решил. Ты же очень хочешь, верно, чтобы я в МГИМО учился? Я знаю, ты ещё в прошлом году меня уговаривал перевестись. И Громыко, начальник твой, насколько я понял из вчерашнего разговора, хочет того же. Может быть, давай тогда так договоримся: ты как-то повлияешь на министра, чтобы он отцепился от Павла Ивлева, не портил ему жизнь, а я тогда переведусь в МГИМО учиться.

Лицо кадрового дипломата, когда он это услышал, подвело отца. Его обычная маска дала трещину. Витька подумал, что вот сейчас, наверное, тот редкий случай, когда его могущественный отец выглядит как обычный человек. Сидит растерянный – явно не ожидал от него подобного предложения услышать.

– Но ты же понимаешь, что ты не сможешь перевестись на третий курс МГИМО с третьего курса МГУ? Ты кучу профильных предметов пропустил, и два языка тебе нужно, а не один. Тебя только на второй курс можно будет перевести. И сразу же репетитора брать по второму языку, ты же уже на два месяца от других студентов по нему отстанешь…

– Да, отец, понимаю. Как скажешь, так и будет. Второй курс, значит, второй курс. Только моего друга выручи…

– Хотя всё же вся эта ситуация меня в любом случае смущает, – нахмурился отец. – Я так понял, что ты хочешь собой пожертвовать ради товарища? Отправляешься в МГИМО, как на каторгу, как декабристы в Сибирь ехали. А МГИМО – это вовсе не каторга. Это, возможно, самый престижный университет в СССР, и такое отношение к учебе там недопустимо.

Витька хмыкнул и посмотрел на отца так, словно это было само собой разумеющейся вещью. Мол, а зачем ты вообще об этом спрашиваешь?

– Ну и дела, – усмехнулся отец. – Скажи кому-нибудь, что молодой парень в МГИМО отправляется, как на каторгу… Никто ж не поверит… Все туда рвутся учиться, только далеко не у всех получается туда поступить. Впрочем, мы можем с тобой сыграть в эту игру, но только при одном условии. Сам понимаешь, за министра я ничего решать не могу. Всё, что я могу сделать, это попытаться смягчить участь Ивлева. Но полностью оградить его от последствий его опрометчивого решения, зная строгость Андрея Андреевича, прости, невозможно.

Так что если тебя такое моё обещание устроит, то считай, что мы с тобой договорились. Ну а если нет, то, извини, никакой договорённости у нас не будет. Есть вещи, которые, к сожалению, никак не в моих силах.

И пойду к Громыко не прямо вот сейчас, если ты этого ждешь, а тогда, когда решу, что у него хорошее настроение. Чтобы под горячую руку не попасть, что, сам понимаешь, вряд ли положительно скажется на судьбе твоего друга.

Витька подумал и решил, что, в принципе, такое обещание от отца дорогого стоит. Раз обещал, значит, это он выполнит. Ну и раз министр столько лет его своим заместителем держит, значит, хорошо к нему относится. Должен с уважением отнестись к его просьбе о том, чтобы у Ивлева совсем всё плохо не стало.

Так что он сказал:

– Я согласен, отец, – и протянул руку, чтобы скрепить договорённость рукопожатием.

***

Москва, МИД СССР

Начальник генерального секретариата МИД Горлов трижды перечитал письмо, пришедшее от главного редактора газеты «Труд» по случаю инцидента с интервью Фиделя Кастро корреспонденту «Труда» Павлу Ивлеву.

В первый раз он просто воспринял информацию, во второй постарался её как следует осмыслить с точки зрения МИД. А в третий попытался уже понять, чего хочет добиться этот увёртливый Ландер. С ним он уже неоднократно сталкивался по другим вопросам, и общее впечатление о главном редакторе «Труда» у него было сугубо негативное.

«Соскочить пытается», – наконец, совершенно убежденно кивнул он. – Мол, я не я, и корова не моя. Пойти, что ли, к министру с этим письмом, отразив и свою позицию по этому поводу? Ведь Андрей Андреевич обязательно его спросит, что он сам по этому поводу думает?

Но нет, нельзя идти, потому что следующий вопрос, что он задаст ему после того, как ознакомится с этим письмом от Ландера, совершенно однозначен. Министр спросит, а что имеет по этому поводу сказать непосредственно сам виновник всего этого – Павел Ивлев? Может, он как раз будет уверять, что имел все необходимые разрешения на эту встречу с лидером Кубы от своей газеты.

Эта мысль тут же его захватила. А ведь очень здорово было бы прийти к министру с двумя бумагами: одна из «Труда», отрицающая то, что Ивлев выполнял функции корреспондента во время этой встречи, а другая – от Ивлева, подтверждающая, что на самом деле всё было не так.

Неплохо было бы поймать главного редактора «Труда» на горячем и уличить в попытке перекинуть ответственность на своего корреспондента. По крайней мере, ситуация получилась бы достаточно пикантная, что будет очень даже неплохо. Ведь высшим навыком дипломатии является умение ловить рыбу в мутной воде…

Взглянув на часы, он тут же набрал посольство СССР на Кубе, потребовав соединить его непосредственно с послом. Через минуту он уже излагал ему поручение немедленно отправить одного из сотрудников посольства к тому самому Павлу Ивлеву для взятия у него объяснений по поводу данного интервью.

***

Куба, Варадеро

Время после той встречи с корреспондентом «Труда» я провел хорошо и спокойно. Много плавал, играл с детьми на пляже, ел много фруктов, занимался любовью с женой. С этой точки зрения отдых, безусловно, удался.

О том, что там, в МИД, устроили переполох, я старался особенно не думать. Бог с ними, вернусь в Советский Союз, тогда и будем разбираться. Вся эта ерунда вовсе не повод портить себе настроение во время долгожданного отпуска в тропиках.

Одна беда – сегодня погода дождливой выдалась. С другой стороны, номер большой, красивый, никакой тесноты в нем не ощущается, так что можно денек и в нем посидеть. И вид с балкона совершенно изумительный, даже на дождливый океан. Кто же мне помешает получить удовольствие и от небольшой передышки с беготней на пляж? Поскольку даже и от хорошего, но очень интенсивного отдыха с постоянными заплывами, тоже немного устаешь… Есть что-то такое приятное и в отдыхе от отдыха.

Улучив момент, когда тучи немножко развеялись, побежал к китайцу за очередной партией фруктов. Если в номере всё время сидишь, то что ещё делать, как не свежие спелые фрукты есть?

Одна беда – после возвращения в СССР, даже если добудешь что-нибудь из тропиков в магазине или на рынке, оно уже таким же вкусным никогда для тебя не будет. Как же вкусны тропические фрукты именно там, где они были выращены! Никакого сравнения со вкусом тех, которые зелёными сорвали, везли потом неделями, а потом они ещё на каких-нибудь складах или под кроватью дозревали. Как говорится, две большие разницы.

Китаец мне очень обрадовался, видимо, опасался, что я из-за плохой погоды сегодня не появлюсь. Как будто советского человека можно напугать небольшим тропическим дождиком, когда он твёрдо намерен приобрести заморские деликатесы...

Прикупил у него фруктов, как обычно, и для себя, и для генерала с Валентиной Никаноровной, да и пошёл себе обратно. Прохожу мимо портье, дружески ему киваю, а тот снова, как недавно было, мне и говорит:

– Товарищ Ивлев, к вам другой советский товарищ пришёл.

Да чтоб тебя! Намазано им тут, что ли?