Ревизор: возвращение в СССР 38

Глава 20

Москва, Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.

Как ни странно это прозвучало бы для многих, Галия безумно соскучилась по своей работе. На фоне ее бесконечных переездов в июле из города в город, спокойное сидение в кабинете в компании с Морозовой выглядело очень приятно. Еще бы Белоусовой в их кабинете не было, было бы вообще здорово… Но она прекрасно знала, что абсолютно все положительным в жизни быть не может.

Ольга Вениаминовна сидела на своем месте, и расцвела в улыбке, когда увидела Галию.

— Наконец-то! Ты так похорошела за лето! — сказала она, и у Галии потеплело на душе.

Белоусова тоже была в кабинете, но она просто сухо поздоровалась.

— Как отдохнула в Паланге? Хотя ты же еще даже не имела нам возможности рассказать, как поработала летом во время командировки! — спросила Морозова.

— Да что там рассказывать! Разве что то, что командировка оказалась очень утомительной! — призналась Галия. Белоусова, услышав это, недоверчиво хмыкнула.

Сделав вид, что не услышала ее хмыканье, Галия сказала:

— Работать на жаре совсем не то, что в кабинете сидеть прохладном! А особенно обидно работать там, где все отдыхают.

Морозова покачала головой и спросила:

— Но хоть впечатлений набралась новых?

— Ну это да. Но мое главное впечатление — больше так надолго от семьи ни в какую командировку не уеду! Кстати, мой родственник привез в конце июля мою командировку? Я его попросила…

— Ахмад? Импозантный мужчина! Привез, я передала в бухгалтерию. Все в порядке.

И Галия, и Морозова очень много еще всего хотели обсудить, но обоим не хотелось это делать, пока Белоусова греет уши. Обе не сомневались, что она только и ждет, чтобы услышать что-то, что можно использовать против Галии. Так что на этом разговор завершили, и обе занялись своими обязанностями.

У Галии уже лежали распоряжения Морозовой на столе, и она принялась над ними работать. И сама не заметила, углубившись в работу, как Белоусова вышла.

Морозова тут же вскочила из-за своего стола и подошла к ней.

— Ну, ушла, наконец! — сказала она, став около Галии.

Галия тоже встала.

— Так что, в самом деле было так тяжело в Болгарии? — встревоженно спросила начальница Галию. — И молодец, что не стала ничего при Белоусовой рассказывать…

— Так с ней уже все давно ясно! Спасибо, что открыли мне на нее глаза. — сказала Галия, — ну, а что касается Болгарии, то не все так было страшно, разве что по семье сильно скучала. Дети совсем маленькие, и муж один остался…

— Ну муж, насколько я поняла, сам тебя выпихивал…

— Это да. Он у меня заботливый. Сказал, что я расширю кругозор, а это никогда не помешает…

— Радуйся, что не ревнивец какой, который шага из дому без него не дает сделать.

— Что вы! Мы с ним друг другу полностью доверяем!

Тут Гали вспомнила, что привезла Морозовой подарок и тут же полезла в сумку, пока Белоусова не вернулась. А то она если увидит, то потом растрезвонит по всем кабинетам, превратив небольшой презент во что-то грандиозное…

— Это вам, розовое масло из Болгарии, — передала она Морозовой подарок.

— Спасибо большое! — радостно отреагировала на флакончик начальница.

Они обсудили все поездки Галии за следующие полчаса, забыв про работу. Как раз успели выговориться, когда вернулась Белоусова.

Снова расселись по своим местам, и Галия вспомнила, что нужно же режиссеру позвонить по поводу журналов! Она их уже с большим интересом и сама просмотрела, радуясь, когда узнавала ту или иную итальянскую звезду кино. Особенно много было фотографий Софи Лорен, которую Галия особенно любила. Она даже решилась похитить один из журналов, что привез Фирдаус, в котором особенно хорошие фотографии получились этой актрисы. Все равно их целая куча на несколько килограммов, хватит режиссеру и остального…

— Семён Денисович, я так рада, что сразу вам дозвонилась! — улыбаясь, сказала Галия, поскольку от общения с Шапляковым у нее остались самые лучшие впечатления. Ну, гонял ее по работе, так и что? Он всех гонял, у него работа такая, иначе фильм не снимешь. — У меня появились те журналы про кино, которыми вы интересовались…

Москва. Центральная студия документальных фильмов.

Режиссер, услышав голос Галии, и обрадовался, и сразу же распереживался. Обрадовался, потому что не ожидал, что журналы появятся так быстро, муж Галии говорил что-то про то, что ждать придется несколько месяцев. А распереживался, потому что вспомнил, как пришлось тесно пообщаться с КГБ по поводу той поездки в августе… Нет, все было предельно корректно, никто ему не угрожал, ни в чем его не подозревал, но это же комитет… И то, что его ни о чем не спросили про Галию в той поездке, не означало, что кто-то из членов группы сам все не растрезвонил. Они же тоже знали, что Галия тесно общалась с той шведкой, про которую так расспрашивали кэгэбэшники, и пытались найти ее на пленках, отснятых группой… И ведь что обидно, с него взяли подписку о неразглашении, и он даже и спросить не мог других членов группы, не приходили ли к ним тоже офицеры КГБ по поводу той поездки… Ну и узнать, не сболтнули ли они чего лишнего про Галию… Варанкин, к примеру, только производит впечатление легкомысленного человека, а так болтать не будет, в нем он был уверен. А вот в Камолике и Степовике у него никакой уверенности не было. Первый трусоват, второй известный сплетник. Если они что-то сболтнули, то скоро Галия так весело разговаривать не будет, когда КГБ до нее доберется… Представив это, он нахмурился, и совесть начала мучать его еще сильнее… Он же даже предупредить ее не может, не нарушив подписку…

Так и продолжая переживать, он договорился с ней, что завтра же вечером, поскольку сегодня занят по работе почти до девяти, заедет к ней домой, и заберет все журналы. И с тяжелым сердцем положил трубку.

Москва, МГИМО

Регина Быстрова очень волновалась, когда шла в МГИМО в первый учебный день. Поводов у нее для этого было достаточно. Прежде всего она опасалась, что до студентов какими-то путями дойдут слухи о ее позорном отчислении из МГУ. С таким пятном на репутации, понятное дело, легко ей учиться не будет.

Дальше, конечно, она волновалась за свои иностранные языки. Английский она прилежно зубрила все лето, по десять часов в день, аж иногда казалось, что мозги вот-вот закипят. Но ее же предупредил капитан Мельников, что там многие студенты и за рубежом язык изучали, не то что она по учебникам зубрила… Не окажется ли на первом же занятии, что ее знания просто позорны для второго курса МГИМО? А ведь с этого же курса еще и второй язык начнется…

Придя в аудиторию, она робко села на свободное место на втором ряду. Сидевшая ближе всего к ней худая рыжеволосая девушка удивленно на нее глянула и спросила:

— А ты точно аудиторию не перепутала?

— Нет, я новенькая. Из МГУ перевелась.

— Вот даже как… — оценивающе посмотрела на нее девица, и придя к каким-то своим выводам, протянула ей узкую ладонь.

— Марина.

— Регина Быстрова, очень приятно.

Ее порадовало, что девушка никак на ее имя и фамилию не отреагировала. Явно не знает ничего про нее. Хоть бы так и дальше оставалось.

А затем рядом с ней внезапно уселся симпатичный парень, сказав:

— Привет! Я Дмитрий! А ты у нас что, новенькая?

Москва

Диана дозвонилась до Артамоновой и та с радостью согласилась встретиться сегодня через два часа. Погода внезапно испортилась, полил дождь, и они беседовали, сидя в «Волге» майора КГБ.

— Ну как отдохнула, Диана? — спросила Мария, с любопытством вертя в руках подаренную ей помаду.

— Чудесно отдохнула! — радостно ответила та.

— Никто не пытался тебя в плен взять в этот раз? — усмехнулась Артамонова.

— Ну Ницца, к счастью, все же не Венесуэла или Колумбия, так что обошлось, — ответила Диана, — но народ там, конечно, в августе собирается очень интересный.

Артамонова тут же отложила помаду в сторону и с любопытством посмотрела на нее.

— Были там два офицера, один из немецкой армии, другой из бельгийской. Обсуждали ядерную зиму, что может наступить, если американцы при помощи ядерного оружия станут останавливать советскую армию, когда она начнет наступать на Западную Европу.

— Ядерную зиму? — явно удивилась Артамонова. — А они объяснили, что это такое?

— Один из них считает, что если в ходе ядерной войны США и СССР взорвать тысячи боеголовок, то в атмосферу поднимется столько пыли, что наступит зима, причем на несколько лет. Другой, в принципе, и не против был. Они еще обсуждали вулкан Кракатау, было там типа какое-то извержение, после которого в мире наступили холода…

— Так, это очень интересно, — сказала Артамонова, взяв блокнот и ручку. — Давай лучше весь этот разговор воспроизведи, но сначала опиши этих офицеров. Имена, звания, род войск… И остальные разговоры тоже запишем…

Диана подробно вспоминала все разговоры, что вели при ней Михаэль и Жан, как с друг другом, так и с Халимом. Только про Халима ни слова не говорила, как они и решили с Пашей. Описывала так, словно они друг с другом разговаривали. Артамонова сосредоточенно записывала, изредка что-то уточняя.

— Я хотела еще уточнить, — спросила Диана, когда они закончили, — по той информации про шведку, что я вам передавала. Жена моего брата, Галия, что мне рассказала о ней, с ним сейчас приехала в Москву из Паланги. Можно все же как-то не задавать ей вопросы по этому поводу, чтобы она не догадалась, что это я рассказала?

— Не волнуйся, Диана, я помню данное тебе обещание. То, о чем она со шведкой беседовала, ты нам и так рассказала. Так что мы вообще ее тревожить не будем никак. А тебе спасибо еще раз за проявленную бдительность!

— А удалось найти эту самую шведку на пленке, что операторы снимали из группы Галии?

— К сожалению, Диана, об этом мы с тобой не можем говорить. Это следственные действия, к которым и меня не обязаны допускать, если дело не мне передано.

— Жаль… — скорчила недовольную рожицу Диана, — было бы здорово вражеского шпиона поймать.

— Успеешь еще, — улыбнулась Артамонова.

Москва, МГУ

После первой лекции все разбились по группкам, говорили и не могли наговориться. Это то совершенно особенное ощущение, которое помнят все, кто получал высшее образование. Только после длинных каникул, встречаясь с сокурсниками, понимаешь, кто из них действительно запал к тебе в сердце. Иногда и вовсе вроде бы по общению с человеком не скучаешь, а увидишь вот так в начале сентября, и искренне радуешься. Значит, не хватало его на самом деле.

Однокурсницы со мной, кстати, некоторые и заигрывали. Хвалили мой новый костюм. Одна даже сказала, что я в нем, как кинозвезда выгляжу. Ну да, есть такое свойство у костюмов за сотню баксов… С учётом инфляции в двадцать первом веке такой уже будет за тысячу стоить… Дианка не поскупилась…

Ираклий, улыбаясь во все зубы, предложил:

— А давайте сегодня всем курсом в ресторан завалимся!

Но так радикально отмечать начало учебного года, конечно, большинство не было готово. Это у моих стройотрядовцев сейчас было денег выше крыши даже по московским меркам. А многие на курсе сейчас ждали с нетерпением первой стипендии, поиздержавшись за лето… Не все, к сожалению, когда нуждаются в деньгах, бегут подрабатывать, чтобы решить эту нужду. Некоторые, и я никогда этого не понимал, просто урезают свои издержки. Начинают экономить на нормальном питании, на одежде, на дружеских посиделках. И загоняют себя в намного большие проблемы, чем если бы просто нашли подработку. Да, подрабатывать утомительно, зато много с людьми общаешься, что полезно для психики, одет, сыт, и сам себя уважаешь, что нашел способ решить свои проблемы. Тем более сейчас не девяностые, когда безработица впервые свирепо укусила бывших советских людей. Видов подработки множество, в особенности для студентов.

Я, конечно, сразу же согласился. Договорились, что нагрянем в шесть вечера в пивной бар «Пльзень». Ираклий уверял, что в понедельник в это время там не будет проблемы с местами. В прошлой жизни этот бар как-то мимо меня прошел. Понятно, в принципе, Москва огромная, а я всегда любил больше работать, чем по злачным местам ходить… Так что решил, что пора исправляться. Тем более немножко пива не так и страшно, это не водку хлестать…

Всего набралось человек двадцать с курса, что согласились пойти.

Отсидел еще одну пару, а потом решил свинтить. Надо все дела, накопившиеся до шести вечера, постараться решить. Ну если и даже не решить, то составить план их решения.

Только в коридор вышел, а мне навстречу Жанна Луппиан, комсорг наша. Нахмурилась было, уже рот открыла, видимо, чтобы повелеть мне вернуться в аудиторию. Видимо, какое-то объявление пришла делать. Но внезапно рот захлопнула и, кивнув, просто мимо прошла. Приятно, блин. То ли вспомнила про мое свободное посещение, то ли костюм ее впечатлил. Или вообще дело в том, что я уже кандидат в члены КПСС и вышел из-под ее юрисдикции?

Прежде всего я поехал к Бортко. Сатчан еще несколько дней точно будет в отпуске, насколько я помнил, значит, только от Бортко и узнаю, как наши дела. Конечно, успокаивало то, что если бы было что-то совсем плохое, то меня в воскресенье вечером бы потревожили дома после приезда из деревни. Но тем не менее, нужно заехать и выяснить, на каком мы свете.

Михаил Жанович был на месте. Сразу отметил, что он загорел, хотя в отпуске и не был. Ну так пляжи и в Москве имеются. И костюм новый у него тоже, как и у меня. И он, первым делом, пожав мне руку, тоже мой новый костюм отметил:

— Какая ткань интересная и пошив… И это что, такой хороший костюм в Паланге можно купить?

— Думаю, вряд ли. Мне сестра его из Италии привезла.

Подняв брови, он кивнул уважительно, и мы вышли из кабинета, направляясь на улицу. Нечего нам свои дела в его кабинете обсуждать. Береженного бог бережет. У Сатчана в кабинете еще как-то спокойнее себя чувствуешь, он все же зам. А Бортко уже должность посерьёзнее занимает, за ним и пригляд может быть особый. Ну и раз Захаров сам бережется, и предпочитает на улице дела наши обсуждать, то есть в этом смысл…

Вышли на улицу, свернули в ближайший тупик, и Бортко перешел к делам, сказав:

— В Москве у нас все, к счастью, тихо-мирно.

— А по Крыму как? Не упирался Николаенко?

— Нет, как ни странно, ни малейшего противодействия не оказывал. Беспрекословно согласился даже и с махинациями по разбавлению вина завязать. Так-то глядя на его морду уголовную, и не понять, откуда может быть такое смирение…

— Видимо, дядя его крепко на него надавил, — предположил я, — и он, наверное, понимает, что пока дядя с нами, шансов у него выкрутиться из наших условий нет. Это меня очень радует, потому как дела он вел до этого очень неаккуратно. А как вам глянулся этот Степан, которого Мещеряков подтянул к нашим крымским делам?

— Хорошо глянулся, — кивнул Бортко, — солидный такой мужик, степенный, и хватка у него основательная. Он на Николаенко сразу как бульдог насел… Пообещал мне приглядывать за ним, и, если что, сразу сигнализировать.

— А когда у нас следующее совещание? Надо же успеть подготовиться…

— Думаю, в ближайшие дни. Захаров пока что не называл точную дату. Но до конца недели точно проведем.

На этом мы с ним попрощались, и я решил, что теперь самое время поехать к Ионову. Договорились мы с ним, что я сразу после возвращения к нему заеду, и мы обговорим формат дальнейшего сотрудничества.

Ионов, как всегда, был на месте. Поприветствовал меня с очень радостным видом:

— Ну что, Паша, отдохнул, набрался сил? Продолжим сотрудничество?

— Конечно, Константин Сергеевич! Снова по четвергам вас устроит после четырех?

— Вполне. Посмотри, Паша, я вот для тебя уже и примерное расписание накидал на сентябрь.

Я глянул. Заводы, в основном, но что удивило, в списке был и наш Пролетарский райком. Это что, получается, я буду для Бортко и Сатчана лекцию читать, что ли, скоро?