Р.А.Ц.

18

В кабинете, несмотря на позднее время, горел свет. В кабинете находились двое людей. Эти двое были теми, кто управлял огромной Империей — государством, раскинувшимся на восемь миров. Первое лицо страны и второе, тот, кто всегда на свету и тот, кто всегда в тени. Император и его правая рука, его тень.

— Мы терпим поражение.

Эти люди никогда не использовали слово 'играть'. Проиграть, выиграть — эти слова были не для них. Они обладали всей информацией и несли на своих плечах весь груз ответственности за принимаемые решения. Измеряйся этот груз в тоннах, куда там было бы Микуле Селяниновичу его даже стронуть с места. Они не 'выигрывали' войнушек, нет — они побеждали в войнах.

Император повторил:

— Мы постепенно терпим поражение.

Первый заместитель председателя Постоянного Присутствия Верховного Совета Империи — только две строчных буквы из восьми! — Владимир Павлович Лантир ответил:

— Не совсем так. Или ты что-то видишь?

Он вполне признавал способность Императора заглядывать дальше, чем кто-либо, даже дальше, чем он сам, в конце концов, именно в этом и состояла работа альфа-лидера.

— Туманно все… Но я чую, кто-то все же снюхался с ушастыми… И эти еще, царьки недоделанные…

В этих трех коротких неопределенных фразах таилось страшное. Лантиру не требовалось их расшифровывать, они давно делали одно дело и понимали друг друга с полуслова, с таких вот коротких предложений, содержащих, на самом деле, бездну информации.

Кто-то предал. Нашелся предатель, возможно, и не один, который предал не просто государство — оно давно было одно на весь мир, — а тем самым и весь род людской. Лантир никогда не носил розовых очков, но даже он просто не мог понять, как такое можно совершить. Работать работал, но понимать — отказывался. Кто-то продал остроухим всю расу людей, это при том, что сам являлся тем же самым человеком. Да полно, человеком ли?

В нескольких стычках стороны многое поняли друг о друге. Что там вызнали эльфы — бог весть, а все, что наработали люди, лежало в старомодных бумажных папках у этих двоих на столе. И картина была… безрадостной. Эльфы сами по себе были относительно немногочисленны, на каждый находящийся под их контролем мир, за исключением материнского — не более полумиллиарда особей, а в основном и того меньше. Но миров было много. Тридцать пять контролировал только клан вступившей в столкновение Ветви Оссэн, а кланов было неровным счетом сорок три. Более полутора тысяч обитаемых миров, и еше невесть сколько сырьевых.

В полномасштабной войне Империи не светило. Все, что она могла выставить, легко смели бы силы двух-трех кланов. Гигантские, непредставимо огромные биологические инкубаторы, подчас покрывающие до трети площади освоенного мира, могли в короткие сроки выплескивать все новые и новые волны 'мяса'. В некоторых милитаризованных мирах органика порой полностью покрывала целые континенты. Специализированные боевые твари не имели инстинкта самосохранения и представляли ценность лишь как хорошие инструменты. Эльфы с легкостью могли разменивать хоть тысячу тварей на одного солдата — и оставались бы в плюсе. Вот если бы можно было убивать непосредственно эльфов…

— Царьков мы поприжали. Насчет войны же… Нам придется пройти по краю. Как всегда.

Император кивнул. В Империи, разумеется, было немало внутренних проблем. Она страдала от донимавших каждое государство в истории обычных проблем, более смахивающих на бытовые семейные неурядицы — дети подрались, кто-то даже юшку друг другу разбил, одежда поизносилась и нужно было покупать новую, да картошка что-то не уродилась нынче, придется пояса чуток затянуть. Однако люди в большинстве своем понимали, что лучше все же жить так, одной более-менее дружной семьей, чем снова строить заборы и грозить соседу ботинком. Пусть даже ботинок был из кожи аллигатора и чтобы заработать на него, пришлось бы всем жить впроголодь.

Все это было обыденно. Страшным было другое. Никак пока не изменить человеческую природу, всегда среди людей найдутся те, в ком игра генов или ошибки природы сойдутся так, что на свет появится существо, внешне неотличимое от человека, однако на самом деле им не являющееся. Оно, это существо, будет так же есть, пить, говорить, но в глубине того, что заменяет таким душу, будет таить пагубную страсть к разрушению. Может быть, оно даже не будет знать само, что это так, будет думать, что ему нужна власть, почести, материальные ценности, молодые самки и прочее, но сутью его всегда будет оставаться одно — хаос, разрушение. Основным отличием таких существ от людей являлось то, что человек всегда может остановиться, оглядеться вокруг и сказать: 'Хватит. Мне этого больше не нужно. Я наигрался, я достиг, даже сделал какой-то запас, теперь я вижу вон там более интересное, пойду и займусь новым делом'. Эти же существа остановиться не могли. Они были ненасытны по самой своей природе. И в яростном, инстинктивном, необоримом этом стремлении шагали по крови, по трупам, по дерьму, щедро расплескивая его и вокруг, и не могли, не могли остановиться, с каждым новым шагом все больше преображаясь, превращаясь в настоящих демонов во плоти.

До поры их сдерживало государство. Империя была вещью в себе, и они не могли толком развернуться. Можно было украсть, органы в конце концов, не всесильны, но нельзя было украденным воспользоваться. И приходилось им скрипя зубами ездить на тех же машинах, жить в тех же домах и питаться теми же продуктами, что и прочие. Довольствие высокого чиновника было весьма велико, все было задумано так, чтобы он не отвлекался на бытовые проблемы, а имел все, что нужно здоровому человеку, и мог полностью отдаваться делам государственным. Но им было мало. Дача? Что дача, когда нужен дворец. Машина с мигалкой? Она государственная, не своя, не личная, ее по наследству не передашь. Служивые отдают честь, бросают руку к виску? А должны ползать у ног, лизать ботинки! Всего этого должно быть побольше, а главное — больше, чем у другого!

В существах этих часто голос крови слышался особенно громко, они ценили кровное родство, очень любили потомков — своих, конечно же. Темное, глубинное, звериное начало давало им силу и волю, ярость и злобу, а человеческие разум и хитрость делали еще опаснее. Из-за того, что в них преобладало хтоническое, божественная искра была почти потушена. Возвыситься среди прочих за счет собственных созидательных способностей они не могли, ввиду отсутствия таковых, и приходилось поэтому отбирать, присваивать себе плоды созидания других. Нужно было, чтобы кто-то сделал для них, а они распоряжались этим по своему усмотрению — складывали поверх ноги или плевали, а то и просто ломали и сжигали.

Потому Империя для них была тесна, хоть и простиралась на восемь огромных, толком еще не освоенных миров. Лучше быть первым парнем на деревне, чем вторым в городе — вот был их девиз. Плутарх со своей цитатой Цезаря был ими не понят и перевран, как и всегда.

Империи крайне повезло, что императорами становились поистине великие люди, обеспечивавшие преемственность курса, прижавшие к ногтю 'элиту' и взращивавшие элиту истинную. Рыба гниет с головы, но в данном случае гниль завелась возле нее. Гниль били, давили, душили с двух сторон сразу, снизу и сверху, руководство, бывшее в чести у простого народа, принимало правильные и суровые решения, законы, буквально за шкирку тащило государство вперед, а люди, видя их полезность и необходимость, ворчали, но исполняли, однако эти изобретали все новые и новые способы закон обойти.

Частично спасала экспансия. Ряд проблем удавалось скостить переориентацией вектора устремлений наружу. Народ стремился к звездам и в другие миры. И если со звездами пока получалось не очень, то освоение запортальных миров шло полным ходом. Опровергая Гумилева, с открытием явления Перехода возник мощный всплеск пассионарности — один из многих за исторически короткое время. Вновь из ниоткуда появились 'люди длинной воли', встряхнувшие медленное развитие человечества, и воля их была поистине длинна. Имея за спиной всю неимоверную техническую мощь Империи, они на глазах меняли облик миров. Первый открытый мир, Нова Спес, был практически освоен за тридцать лет. Остальные — гораздо быстрее, и с каждым новым миром темпы росли как на дрожжах.

Под нужды колонизаторов выпускалась специально разработанная техника — от лопат и автомашин до мобильных электростанций и передвижных заводов. В последнее время люди научились совершать Переходы с моря, поэтому Империя построила особые корабли, Ковчеги. Это были гигантские многоцелевые транспорты специальной конструкции. Они несли в своих необъятных трюмах все, что могло понадобиться пионерам на чужих берегах — технику и продовольствие, горючее и медикаменты. Корабли должны были служить опорной базой, форпостом человечества в новых мирах, и строились с многократным запасом прочности, с резервированием всего и вся, с применением самых надежных технических решений и материалов. Это был чисто имперский способ мышления — построить почти километровый корабль, этакий плавучий мир, вмещающий в себя все. Легкое бронирование защищало от беприпасов калибром до ста шестидесяти миллиметров и одновременно давало устойчивость к штормам, плюс служило ледовым подкреплением. Атомные реакторы избыточной мощности, фильтровально-опреснительные установки и выкидной трубопровод позволяли освещать небольшой прибрежный город, отапливать его горячей водой или паром и снабжать его пресной водой, системы вооружения — организовать его защиту, двенадцать больших пусковых — вывести на орбиту спутниковую группировку, производящую разведку и картографирование. На борту был госпиталь с роддомом, йоттадомен-информаторий, вычислительный центр, установка Перехода и просто-таки куча иного оборудования. И люди. Главной ценностью были люди. Набранные по громадному конкурсу пионеры — добровольцы, первопроходцы, пассионарии, отличные специалисты, носители духа Империи.

И она не собиралась зазря терять их. Планы освоения миров разрабатывались на промышленной основе специализированными НИИ. Одновременно с пионерами входили войска, вернее, Ковчеги несли силы и средства, достаточные для активной самообороны. Кроме того, каждый из пионеров проходил курс подготовки, умел стрелять и не делать глупостей, так свойственных не знавшим опасностей людям. Большая часть пионеров служила и обладала какой-либо воинской специальностью, а то и несколькими.

Ковчеги были хорошо вооружены. Не так, конечно, как чисто военные корабли, но тем не менее. Они несли две двухорудийных башни — по одной на носу и корме, восемь пакетов пусковых контейнеров с пятьюдесятью ракетами каждый, катера разных размеров, от транспортных для перевалки грузов на берег до маленьких шестиместных. Снизу, в днище, имелся причал для нескольких небольших подлодок и аквалангистов, а длинная ровная палуба служила аэродромом для беспилотников. В принципе, на семисотметровую взлетку могли садиться даже грузовые самолеты. Тут и там на спонсонах располагались зенитки ближнего радиуса — ракетно-артиллерийские комплексы, смахивающие на торс какого-то киборга из фантастического фильма. Две руки — шестиствольные 40-мм пушки, на плечах двенадцать труб ТПК зенитных ракет, граненая голова с пятью глазами — многоканальная система наведения.

Острым вопросом явилось назначение капитанов. Судя по списку требований, капитан должен был выглядеть как бородатый гигант трехметрового роста, держащий под мышкой гаубицу и перемножающий в уме семизначные числа. Однако в конце концов нашлись и такие люди.