"Та самая Аннушка", 2 том, часть 2: "Не та дорога"

Глава 20 Дно Изнанки

Престранное местечко. Гадостное серо-бурое небо, которое светится равномерно и тускло, как грязный, засранный мухами абажур дешёвой бумажной лампы. Пыльная дорога из ниоткуда в никуда, нелепая и непонятная. Ни разметки, ни обочин, ни отбойников, ни фонарей, ни насыпи, и невозможно сказать, чем покрыта. Какая-то прям «дорога вообще», как идея. Вокруг прах и тлен. Непонятное и неприятное нечто, когда даже гниль сгнила и труха в труху. Где-то я слышал о «первоматерии», так вот, тут — «последнематерия», то, что осталось от материи после того, как её сожрали и высрали, а потом сожрали и высрали снова. Много-много раз, пока она не достигла последней стадии перед превращением в ничто, консистенции серого гомогенного порошка.

Единственное исключение — каменная площадка, на которой находимся мы. Она под крышей простой шатровой беседки на столбах. Похоже на перекрёсток, который показывала мне на Дороге Аннушка, но тут ничто ни с чем не пересекается. Или уже окончательно пересеклось. Дорога начинается прямо от каменного пола и уходит вдаль, растворяясь в пыльном мареве пустой перспективы. Видал я хреновые места, но это, пожалуй, бьёт все рекорды.

Камень под жопой не холодный и не тёплый, не скользкий и не шершавый, разве что твёрдый. Я сижу на нём, держа на коленях плечи и голову лежащей Аннушки. Она без сознания, бледная, но дышит ровно, пульс нормальный. Её физическое состояние меня не пугает, в отличие от исходящей от неё ауры тёмного света. Да, тёмного света не бывает, это абсурд. Но так я вижу окружающую сферу, в которой все предметы чуть темнее, чётче, контрастнее, но тусклее. Если выставить руку за пределы, то по рукаву видна граница. Как будто смотришь через тёмное стекло и без него. Что-то моя девушка с собой натворила. Может быть, например, сенсус нельзя потреблять таким образом. Или в таких дозах. Или в таких условиях. Наверное, те «корректоры номер ноль», в число которых входил Калеб, принимали свою дозу под наблюдением специалистов, а не просто впитывали ладошками шарик непойми чего.

Никаких идей, что делать дальше, у меня нет. Попытался почувствовать какой-нибудь кросс-локус, но не смог. Не сумел даже сообразить, есть они тут или нет, потому что при попытке сосредоточиться окружающий мир наваливался как заплесневелая подушка, набитая гнилым пером, создавая непереносимую вонючую духоту внутри. Что-то с этим местом сильно не так. Настолько не так, что, если выставить руку за пределы Аннушкиной ауры, она через полминуты начинает словно бы замерзать, хотя это не холод, а что-то другое. Убираю руку обратно, щупаю кисть другой рукой — нормальная температура, а ощущение было, как в ледяной воде подержал. Чувствую себя странно усталым, но сколько ни сижу, легче не становится. Наоборот, силы как будто убывают. Если Аннушка не придёт в себя сейчас, то придётся её нести. Вперёд по этой странной дороге, потому что больше просто некуда. Может быть, там, где она закончится, есть какой-то выход. Или хоть что-нибудь. Весит девушка килограммов шестьдесят, на руках я её далеко не унесу, но есть хороший, крепкий рейдовый рюкзак, из него можно сделать наспинную переноску. С таким грузом на спине я не только ходил, но и бегал — знали бы вы, сколько весит приличный бэка к пулемёту… К счастью, у меня снова две ноги, на протезе было бы без шансов.

Что в рюкзаке? Запасная одежда? — К чёрту, обойдусь. Патроны к пистолету? По карманам рассую. Магазин к винтовке? Тоже в карман. Хотя он большой, тяжёлый и неудобный, но где берут такие, я без понятия. Сверхдефицитные акки уже несколько раз попадались, а вот эти чёрные мелкие шарики, которыми она стреляет, — нет.

Бутылка воды нужна. Если… когда Аннушка придёт в себя, ей надо будет дать попить. Ладно, засуну куда-то или в руках понесу. Открутил пробку, отхлебнул — чуть не выплюнул, показалось, что испортилась. Но нет, просто как будто дистиллированная, совсем без вкуса.

Сухпай. Галеты, концентраты, питательные батончики, шоколад, всё такое. Не тяжёлое. Что-то съесть тут, что-то взять с собой. Шоколад обязательно, скормлю Аннушке для поднятия боевого духа. Откусил батончик — как будто спрессованный пепел, пыль и опилки. Есть невозможно. Да что творится-то?

Котелок-кан и прочее костровое — к чёрту, нечего тут готовить, не на чем и незачем. Аптечку… Нет, рука не поднимается. Ничего, куда-то всуну. Вот, рюкзак освободил. Теперь прорезать в нём дырки для ног…

Стоп, движение? Показалось? Нет. Не показалось. Так, рюкзак резать погожу, что бы там ни двигалось, лучше встречать его без девушки на спине. Посмотрим-ка…

Поднял c пола винтовку, включил… Точнее попробовал включить. Ноль реакции. Батарейка села? Да ладно. Выкрутил акк — чёрный, тяжёлый, полный. Значит, что-то сломалось. Разбираться некогда, убрал акк в карман. Достал пистолет. Лучше иметь оружие и не иметь целей, чем наоборот.

Наверное, когда-то эти твари были людьми. Просто сложно представить себе, что они родились такими. Любое существо, родившее такое, сначала задушило бы его, потом себя, чтобы случайно не повторить опыт. Сероватая голая кожа. Перекрученное, деформированное, болезненно-худое тело. Когтистые длинные конечности. Безглазая безволосая башка и рот зубами наружу.

Да, точно, это бывшие люди. Когда подошли поближе, я разглядел, что они не одинаковые. Некоторые как из бюджетного фильма ужасов, но есть в разных стадиях трансформации в эту хрень. Кто-то даже сохранил остатки одежды: драной, грязной, ветхой, перекрученной, но ещё узнаваемой. Вот у этого, например, разорванные посередине джинсы — точнее две штанины, одна из которых сползла вниз, а вторая держится за остатки пояса. Там, где была ширинка, свисает высохший рудимент полового признака. Мальчик, значит, был. А вот эта девочка совсем как настоящая — поредевшие, но ещё оставшиеся на голове пряди светлых волос, потасканная, порванная, замызганная, но на общем фоне почти целая одежда, одна нога босая, на другой грязный кед, на худых руках трогательные цветные браслетики, не кровожадный оскал зубов, а болезненная гримаса перекошенного рта, и даже глаза есть. Большие, красивые, очень синие. Глаза корректора. Но даже она уже не выглядит вполне человеком. Голодная тварь с бессмысленным лицом.

Щёлк! — пистолет не выстрелил. Щёлк! — не выстрелил ещё раз. И третий. Патроны с наколотыми капсюлями лежат на полу. Что ж, в рукопашной я не так хорош, но кого-то на нож да приму. Ну, кто первый?

Нет желающих. Стоят вокруг, почти вплотную, но на площадку ни ногой. Почему-то им сюда нельзя. Будут, значит, ждать, пока мы не выйдем. Чёрта с два, я лучше тут от жажды сдохну. Или не от жажды.

Стоя с ножом в руке, оказался за пределами Аннушкиной тёмной ауры, и теперь меня накрывает лютым выматывающим холодом. Сел, положил девушку обратно на колени — отпустило. Но заметил, что она стала меньше. Не девушка, аура. Раньше закрывала меня всего, а сейчас уже приходится поджимать руки-ноги. Если распрямить конечность, то она оказывается снаружи. Сначала ничего, но через пару минут начинает мёрзнуть, а дальше стремительно леденеет так, как будто её в жидкий азот окунули. Когда Аннушка выдернула меня из подземного взрыва, было похожее ощущение. Там был туман, и она назвала то пространство «изнанкой», зазором между листами, на которых нарисовано Мироздание. Тогда здесь что? Корешок этой книжки с картинками? Что-то она тогда говорила про акк…

Я достал из кармана чёрный цилиндрик… стоп, уже не чёрный. Серый. А ведь это море энергии. Океан. Не знаю, какая тут связь, но есть мысль, что, когда он разрядится, нам конец. И произойдёт это, кажется, довольно скоро. Сколько мы тут сидим? И часа не прошло, а он уже почти.

Аура сжалась настолько, что мне приходится ёрзать, меняя ноги и изгибаться, опуская плечи. Ещё чуть, и уже никак не помещусь. Твари стоят плечом к плечу, и скоро я, наверное, оставлю Аннушку и брошусь на них с ножом, всё равно пропадать. Может быть, смерть от их когтей и зубов будет менее болезненной, чем от лютого холода. А девушка, может быть, замёрзнет, не приходя в себя, это тоже своего рода гуманность.

А, нет, не будет этого.

— Какого хрена, солдат? Что мы тут делаем?

— Помираем, я б сказал.

— И нафига мы это делаем?

— За отсутствием других годных идей. Но я открыт для предложений.

— Где мы… а, стоп, вопрос снимается. Ого, сколько их! Никогда столько не видела.

— О, ты их знаешь?

— Это твари Изнанки. Если сойти с Дороги и подождать, то они рано или поздно придут за тобой. Корректоров учат держать их на расстоянии, но это требует изрядно сил и хорошей выдержки. Ну, ещё их не должно быть так много.

— Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Как с похмелья. Забытое ощущение, давно не испытывала. А что?

— Вокруг тебя что-то типа ауры. Она вроде как защищает нас от холода, но сжимается, и я уже не помещаюсь. Прямо сейчас у меня коченеют ноги.

— Не вижу, но верю на слово. То-то ты жив ещё.

— Жив, но акк почти пустой, — я достал из кармана цилиндрик, он уже матово-белый.

— Иди сюда, сяду и обниму тебя со спины. Так лучше?

— Да, спасибо. Жаль, что я не могу поместиться внутрь тебя. По крайней мере весь.

— Пошляк. Чёрт, никогда не рассматривала тварей вот так, вблизи, при свете. Мерзкая участь.

— Не знаешь, почему они не кидаются? Вид такой, что готовы сожрать. Это твоё колдунство?

— Нет, не моё. Без понятия. Надо валить отсюда, солдат.

— Отличная мысль. Я как раз ждал, пока ты очухаешься, чтобы предложить то же самое. Надеюсь, ты сейчас скажешь, что это раз плюнуть для такой крутой девчонки, как ты.

— Боюсь тебя разочаровывать…

— Нет?

— Нет. Обычно я сваливаю через Изнанку. Но мы уже на ней, и я не знаю, что с этим делать.

— Хреново. У нас всего несколько минут, твоя аура всё ещё сжимается. Что это за место такое? Почему мы оказались здесь?

— Ответ тебе не понравится. Мне вот не нравится совсем.

— Изложи, вдруг меня осенит. Взгляд с другой точки, нестандартный подход, устами младенца, что-то такое.

— Фокус коллапса, если его не выдернуть из среза, а дать, так сказать, «дозреть», впитает в себя весь сенсус гибнущего мира и превратится в сверхсущество. «Вылупится из кокона и станет из гусеницы бабочкой», — так называл это наш сраный романтик Калеб. Все пустые безлюдные срезы — сброшенные коконы, миры с выпитым до донышка сенсусом. Возникает вопрос…

— Где все эти бабочки?

— Именно.

— И где же?

— А вот они, — Аннушка показала пальцем на плотный строй окруживших беседку тварей. — Основатели сделали ловушку для таких.

— Ну ладно, допустим. А тебя-то за что свинтили?

— Похоже, я получила слишком много сенсуса за раз. Достигла или почти достигла того предела, за которым становятся «бабочкой». Не в первый раз, но теперь всё по-другому.

— И как? Крылья режутся?

— Не-а. Только башка трещит. Это что-то типа мышеловки, срабатывающей на вес. Пока ты просто синеглазый, то бегаешь туда-сюда и всё нормально. Но стоит перебрать сенсуса, как крышка под тобой переворачивается, и ты летишь вниз, в банку с такими же. Так что крылья у меня не прорежутся, а вот такие зубки — очень даже запросто. Как только это место выжмет меня досуха, я начну перерождаться в тварь. Умирающую от голода, потому что утолить наш голод можно только сенсусом, которого тут нет. Но при этом вечную, потому что сенсус выжег из нас смерть.

— Не надо говорить «наш, нас», — запротестовал я. — Ты не такая. Ты не сожрала мир, чтобы стать богом.

— Ну да, я всего лишь сожрала того, кто это сделал…

— В смысле?

— А, неважно. Забей, солдат. У меня тут к тебе просьба образовалась, напоследок. Нет, не то, о чём ты подумал, озабоченный придурок!

— Нет? Жаль, — засмеялся я. — Могли бы успеть. У них всё равно глаз нет, чего стесняться…

— Знаешь, чем ты мне сразу понравился?

— Чем же?

— Что можешь вот так ржать, даже когда вокруг полная жопа. Остальное потом приложилось. Но просьба у меня простая, убей меня, пожалуйста. Застрелилась бы, но пистолет на Изнанке не выстрелит, и я не уверена, что не останусь тут бродить с дырой в башке. Но, если ты отрежешь мне голову… Мечом было бы удобнее, но в этот раз не захватила.

— Боюсь, ты переоценила моё чувство юмора. Вот сейчас совсем не смешно вышло.

— Я не шучу.

— Да я понял. Не надо объяснять. Глядя на них, понимаю, в чём смысл. Но идея мне не нравится.

— Да, хреновый будет опыт, — согласилась она, обнимая меня за плечи сзади и шепча в ухо. — Но моя смерть не будет сниться тебе в кошмарах, потому что ты умрёшь тоже. Тебе придётся поспешить, потому что изнанка выпьет тебя, как только акк разрядится. Сделаешь это для меня? Пожалуйста!

— Ага, ты меня и с Донкой так же развела! «Ой, трахни её, я не обижусь, это просто помощь другу…» И что? Дуешься с тех пор, как будто я тебе рога наставил! Вот и сейчас, уверен, стоит мне отчекрыжить тебе башку, как я каким-нибудь чудом выживу и ты будешь каждую ночь являться мне привидением с головой на коленях!

— Ну ты даёшь, солдат! — засмеялась Аннушка. — Ладно, прощаю за Донку, если тебе это так важно. Ещё идеи есть?

— Давай свалим отсюда.

— Как?

— Бегом, наверное. Не сбежим, так согреемся.

— Эти нас не выпустят.

— Смотри! — я достал из кармана акк, уже еле-еле молочного цвета, почти прозрачный, крохи остались.

Поводил поднятой рукой — зубастые безглазые морды качнулись вслед за ним, как будто принюхиваясь отсутствующими носами. Я размахнулся и метнул цилиндрик над их головами, как гранату — далеко и сильно. Твари метнулись за ним, как собака за мячиком, и я крикнул:

— Побежали!

— Кто такие эти Чёрные? — спросил я, отдышавшись.

— Не знаю.

— Откуда они там взялись?

— Не знаю.

— Почему нам помогли?

— Да не знаю, солдат! Я встречалась с ними раньше, но всегда драпала впереди своего визга.

— Да, жуткие ребята, но на фоне тех, с зубами, я был готов с чёртом обниматься.

— В Школе нам говорили держаться от них подальше, и я держалась. Они вроде как не живые существа, а некие функции. Появляются там, где грубо нарушается порядок вещей, установленный Основателями. Обычно до людей им дела нет, но, к примеру, за мощным артефактом могут явиться. Похоже, опять решили, что мне там не место, и выкинули прочь.

— Опять?

— Не спрашивай.

— Кстати, а куда?

— Без понятия. Я вообще не чувствую ни хрена, как отрезало.

— Не удивительно, от тебя так шарашило, пока мы бежали… Ты прям дымилась, реально.

— До последнего надеялась прорваться. Всё время казалось, что почти, вот-вот, но хрен там. Хорошую ловушку сделали Основатели.

— Да уж, та ещё вышла пробежечка…

Когда зубастики отвлеклись на отлетевший акк, мы кинулись бежать по единственной дороге. На рывок одолели метров триста, но потом я сдулся. Силы утекали так, как будто я ещё одного себя на плечах тащу, а вместо них наливался в тело холод. Ощущение было как бежать в ледяной воде, точнее, даже не воде, а суперантифризе, не замерзающем даже при минус миллион, или сколько там было. Но от Аннушки тащило такой силой, гневом и страстью, что я бежал сколько мог, а потом ещё столько же на одних голых нервах. А когда я уже был готов упасть на дорогу и разбиться об неё застывшей ледяной статуей, нас окружили невесть откуда взявшиеся фигуры в чёрных балахонах, и что-то случилось. В результате мы валяемся в грязном тёмном подвале, в дверном проёме между двумя кирпичными помещениями. Деревянная дверь, повисшая на одной петле, пыль, мусор, тишина, темнота.

Темнота не полная, через следующий дверной проём просачивается тусклый свет. По крайней мере мы не заперты, двери там нет.

— А ты как, солдат? — спросила бледная усталая Аннушка.

Выглядит она так себе — осунулась, щёки ввалились, как будто резко похудела килограммов на десять. Но всё равно красивая. Офигенно, что мы живы.

— Выживу, — ответил я кратко.

Сил встать и куда-то идти нет, но ничего, вроде бы, не болит. Руки двигаются, глаза смотрят, сердце бьётся. В такие моменты остро осознаёшь, как это много.

— Скажи спасибо Донкиной любвеобильности, — тихо хмыкнула она, — старушка успела неплохо поделиться с тобой вторичным ихором.

— Но-но! Ты меня простила! Сама сказала!

— Остынь, солдат, я шучу. Но факт, без этого ты бы вряд ли выжил.

— Рекомендуешь повторить при случае?

— Только попробуй!

— Шучу-шучу. Мне, кроме тебя, никто не нужен.

— Все мужики так говорят… Но я другое хотела спросить. Что тут с кросс-локусами?

Я напрягся, сосредоточился, потянулся к окружающему миру… Помотал головой, сплюнул, развёл руками:

— Что-то непонятное.

— Всё ещё не чувствуешь?

— Чувствую. Но не понимаю, что. Как будто вокруг один сплошной кросс-локус. Или сто тысяч обычных. Но все при этом какие-то… Придушенные? Заглушённые? Дезактивированные? Не знаю. Странное место.

— Я бы удивилась, если бы нас выкинуло в обычное. Мне показалось, что Чёрные дали нам неприцельного пинка, а уж упали мы где упали. Ничего, мы живы, значит, разберёмся…

— Тс-с-с! — остановил я её. — Тише. Кто-то идёт.

В коридоре за пустым дверным проёмом мелькнула тень — кто-то на секунду перекрыл источник света. Чуйка молчит, но у неё своя логика, это вовсе не значит, что пришедшие дружелюбны. Может быть, они просто пока не в курсе, что мы тут.

Винтовка со мной, но без акка бесполезна. Достал пистолет, положил под руку, прикрыв полой куртки. Понятия не имею, выстрелит он, или то, что случилось с патронами в том месте, необратимо. Может быть, вместо пороха там серая пыль, и пистолетом только кидаться. Не хотелось бы, не чувствую в себе пыла к рукопашной. Я и встать-то пока толком не могу, всё тело ноет, мышцы как кисель, суставы ломит.

— Да нет там никого! — уверенно сказал звонкий детский голос. — Дурацкая идея была, Томил! Я тебе сразу сказала, фигня это всё и сказки!

Девчонка, скорее всего. Они те ещё язвы.

— А вот и не сказки! Мне дедушка рассказывал… — голос чуть пониже, интонация обиженная. Пацан.

— Ах, ну если дедушка! — саркастический девичий голосок.

— И ничего не «ах»! Мой дедушка, он знаешь какой…

В этот момент говорящие свернули из коридора к нам и в пылу спора успели подойти почти вплотную, не замечая нашего присутствия.

— Ой! — тихо сказал мальчик. — Оу! Блин!

— Привет, Томил, — поздоровалась Аннушка.

— А! Они правда тут! — взвизгнула девица лет десяти. — Почему она знает, как тебя зовут?

Курносый нос, косички, платьице, широко распахнутые, огромные, как в мультиках, удивлённые, слегка раскосые глаза.

— Блин, отец меня убьёт, — загрустил пацан. — Потом выпорет и заставит все каникулы работать в огороде.

— Убитого? — уточнила девочка.

— Плохо ты знаешь моего отца. Вот тебе и сказки-страшилки…

— Стоп-стоп, парень, — сказал я. — Успокойся, мы не очень страшные. Как зовут твою подружку?

— Не говори ему! — заверещала девчонка. — Он украдёт мою душу!

— А мою, значит, пусть ворует?

— А ты сам виноват!

— Чего это я? Ты дверь нашла.

— А ты её закрыл!

— А ты попросила!

— Мало ли что я попрошу, ты что, всё сделаешь?

— Ну да, — насупился парень. — Мы же друзья.

— Ну и ладно! Я Лесечка! Вот! Воруйте душу, демоны!

— Мы не демоны, — сказала Аннушка.

— Врёте, — убеждённо ответила девчонка, — все знают, что через двери приходят демоны. Они крадут души, пьют кровь и воруют детей!

— А детей зачем? — удивился я. — Какой с них прок?

— Не знаю. Ты мне скажи, ты же демон!

— Я не демон.

— Расска-а-азывай! Как по мне, типичный!

— А ты много видела демонов?

— Нет, вы первые. Но я много про вас слышала.

— И не верила, — буркнул парень.

— Сомневалась, — уточнила Лесечка, — надо было убедиться. Называется «эксперимент».

— И что нам делать с результатом? — спросил Томил. — Если взрослые узнают, что мы впустили демонов, нам конец. Я даже не знаю, какое наказание за это полагается. Может быть, если демоны нас сожрут, мы ещё легко отделаемся.

— Мы не едим детей, — заверила их Аннушка.

— А что вы делаете? — спросила девчонка с интересом.

— Лежим, вот, отдыхаем. Устали.

— Ага… — она задумчиво сморщила носик. — А когда отдохнёте? Что будет?

— Мне кажется, — сказал я осторожно, — наилучшим для всех вариантом будет, если мы просто уйдём.

— Туда, откуда пришли? — спросил Томил.

— Лучше куда-нибудь в другое место, но тут нам тоже делать нечего.

— А разве вы не должны захватить наш мир, или типа того? — поинтересовалась Лесечка.

— Вдвоём? Как ты себе это представляешь?

— Дед говорил: «Впусти одного демона, и их скоро будет миллион», — мрачно заметил Томил.

— Он, наверное, имел в виду каких-то других демонов, — ответил я. — Более многочисленных.

Дети замолчали, растерянно переглядываясь. Я обратил внимание, что фонарь, с которым они пришли, это конструкция из меди со свечой внутри, а одежда на них, хотя и аккуратная, но выглядит простенько. Не джинсы и кеды, во всяком случае. За демонами надо непременно со свечой и без синтетики? Нас, демонов, от этого корчит и плющит?

— Надо, наверное, бежать к Старшим, — вздохнул Томил.

— Ага, чтобы нас наказали? — возразила Лесечка.

— А что делать?

— Эй, демоны, — обратилась к нам девочка. — А вы правда просто уйдёте?

— При первой же возможности, — заверил я.

— А когда?

— Да хоть сейчас.

— Так уходите скорее, пока никто вас не видел! Мы с Томилом никому не скажем, что вы были. Про дверь знаем только мы.

— Мы бы с удовольствием, но не знаем, как.

— А как же вы пришли?

— Как-то само получилось. Мы к вам не собирались.

— Врёте, небось…

— Демонам верить нельзя, — сказал Томил. — Мне дедушка говорил.

— Не надо нам верить, — не стала настаивать Аннушка, — просто скажите, что вы сделали, чтобы мы оказались тут. Может быть, это подскажет нам, как уйти.

— Подождите, — сказала Лесечка, — нам надо посоветоваться.

Дети отошли в угол и зашептались. Акустика подвала доносит до меня обрывки: «…Надо Старшим… — … Накажут!.. — … Обманут… — … Ввыпорют!.. — … Демоны… — … Дедушка…» Я поставил на то, что девчонка пацана уболтает, и не ошибся. Вернулись они с такими физиономиями, что и говорить не надо. Надутый недовольный мальчишка, который снова идёт на поводу у подружки, хотя предчувствует, что ничем хорошим это не кончится, и торжествующая девица, превозмогшая мужское рацио женским «я так хочу».

— Я нашла дверь, — сказала она. — Настоящую дверь. Вот эту.

Она показала на свисающую на одной петле конструкцию из плотно сбитых досок.

— Это так необычно? — удивился я.

— Конечно. Это же дверь! Их не бывает! Ну, то есть, — поправилась она, — раньше их было много, но потом их запретили, из-за демонов. Эта, может быть, последняя. Никто про неё не знал, вот и уцелела.

— То есть у вас нигде дверей нет? — уточнил я.

— Разумеется, — кивнула Лесечка, — а у вас что, есть?

— Полно.

— Так вы же демоны, вам можно, наверное. А у нас как дверь — так непременно через неё кто-нибудь вломится. Так взрослые говорят. Я думала, страшилки, как всегда. Вот и попросила Томила помочь мне закрыть, сама не смогла, она тяжёлая и кривая.

— Я ей говорил, что это плохо кончится! — мрачно добавил пацан. — Но Леську разве отговоришь? Если чего решила — всё, кранты. Я и подумал, что пусть лучше я с ней буду, чем она одна. Если что — оторву дверь сразу к демонам… извините.

— Ничего. А что ж не оторвал?

— Так не было ж ничего. Я дверь в проем заправил, мы посидели, ничего не происходит. Леська и говорит, давай, мол, искупаемся и назад.

— Искупались?

— Да. А потом ей приспичило переодеться…

— А что мне, в мокром ходить?

— Потом обедать… В общем, пока вернулись — уже всё. Отец убьёт нафиг.

— А дед?

— А дед помер в позатом году. А то тоже бы убил. Клюкой.

— Строго тут у вас.

— Так демоны же. Опасно. Нет ничего страшнее двери, это все знают. Кроме вон, её, — он показал на Лесечку, та в ответ скорчила рожу.

— Получается, — уточнил я, — у вас любая дверь кросс-локус?

— Это что-то на демонском, да?

— Я хотел сказать, что если повесить дверь и закрыть её, то её кто-то откроет с той стороны? Кто-то из другого мира?

— Ну да. У вас не так?

— Нет. У нас не всякая, да и то постараться надо.

— Странная у вас, наверное, жизнь. У нас дверей нет нигде, а если кто захочет сделать… То даже не знаю что. Боялся спрашивать. Так вы уйдёте?

— Да. Думаю, если вернуть эту дверь на место, то я смогу её правильно открыть и мы вас покинем. Интересно, конечно, как у вас так вышло, но у нас своих дел полно.

— Я её сразу потом оторву! — сказал мальчишка. — И сожгу! Так что даже не пытайтесь…

— Полностью поддерживаю, — заверил я. — На кой чёрт мне мир, где даже в сортире не запереться?

— Там занавески, — смущённо буркнул Томил, — подумаешь, проблема.