И вот Лейхерот идёт по нашей локали, с интересом оглядывая дома и улицы.
— Хорошо сохранились, да? — сказал я, чтобы поддержать разговор. — И не скажешь, что им тысячи лет…
— Распространённый и совершенно ложный штамп, — буркнул недовольно профессор. — Если вы говорите о «тысячах лет» или ином исчисляемом временном сроке, всегда надо уточнять, о каком потоке Фрактала и для какого наблюдателя идёт речь.
— То есть не тысячи? — удивился я. — А сколько?
— Поймите, — раздражённо ответил Теконис, — когда речь идёт об устройстве, созданном для утилизации времени, какие-либо рассуждения о возрасте просто лишены смысла. Это понятие к нему неприменимо.
Я ничего не понял и заткнулся.
Осмотрев Мораториум, профессор спросил:
— Кристалл извлекла Крисса? Отважная девочка.
— А что, не должна была?
— Нет, это вполне грамотное паллиативное решение, для её уровня компетенции. Но уровень риска слишком высок. Если бы она не успела вернуть привод в исходное состояние до полной остановки маховика, текущие проблемы показались бы вам забавной шуткой, не более. Вы себе даже не представляете, какими энергиями манипулирует это устройство. Какого цвета был кристалл?
— Такой, ну, желтоватый с красным…
— У вас тут так много корректоров?
— Хватает, — остановила меня подошедшая Аннушка. — Давайте не будем называть цифры.
— Ясно, — сказал профессор и задумался.
— Позвать Криссу? — спросил я. — Она у клановых, скорее всего. Чинит им всякое.
— Нет-нет, не стоит, пусть девочка отдохнёт. Я, увы, не лучший педагог. Не для этой возрастной категории. Никогда бы не взялся, но уж больно талант очевиден.
— Какие у нас варианты, профессор? — задала прямой вопрос Аннушка.
— Позвольте уточнить, вы планируете и впредь держать базу в этой локали?
— Да.
— Чем вызвано такое решение? Почему бы вашим подопечным не вернуться под крыло Мелехрима?
— Определённые идеологические разногласия с Конгрегацией.
— Например?
— Жить очень хочется.
— Веская причина, — холодно улыбнулся Лейхерот. — Я говорил Мелеху, что даже до его безмозглого стада синеглазых овец однажды дойдёт идея сложить приход с расходом, и они догадаются, что их не только стригут, но и режут. Но это, к счастью, не моё дело. Второй вопрос: планируете ли вы увеличение, так сказать, поголовья?
— Не исключаю, — коротко и неприязненно ответила Аннушка. Слова профессора её явно задели.
— То есть хотите создать новый центр силы? Выдернуть стул из-под Мелехрима?
— Центры силы идут в жопу. Это вам, Теконисам, надо непременно изменить Мультиверсум, а я всего лишь помогаю ребятам выжить.
— Забавно, но мы с братом начали ровно с того же самого. Просто выжить. Просто помочь выжить друзьям. Вы удивитесь, куда приведёт эта дорожка, если с неё не сворачивать. Впрочем, речь сейчас не о том. Я не знаю, сколько у вас «диких» фокусов, а сколько их будет вообще, вы и сами пока не в курсе. Лично я не советовал бы вам наращивать численность более тысячи человек…
— Скольки? — выпучила изумлённо глаза Аннушка.
— Тысяча, максимум полторы. Всё-таки этот Мораториум частично повреждён.
— Но в Школе почти никогда не набиралось и сотни корректоров! Я думала, что дело в тамошнем Мораториуме…
— Нет, это не техническое, а политическое решение. Ещё один повод для принципиальных разногласий между мной и Мелехримом. Он запретил мне изменять режим устройства, хотя там это куда проще, чем тут. Его вполне устраивает текущая численность Школы, так её проще контролировать. Возможно, вскоре вы тоже придёте к такому решению, не знаю. Но технически предела почти нет.
— Тогда почему этот уже перегружен, ведь тут всего… гораздо меньше тысячи?
— Он не перегружен, он разбалансирован. Мораториум — многосоставное устройство. Вы видели когда-нибудь ветряк?
— Да, разумеется, — кивнул я. — Крисса сравнивала его с турбиной…
— Это одно и то же. Лопасти приводят в движение некое центральное устройство, закреплённое на оси. Генератор. Насос. Жёрнов. Неважно. Если нагрузка на одну из лопастей отличается от нагрузки на другие, возникают паразитные напряжения, от них вибрация и другие проблемы, вплоть до разрушения всего механизма. Разумеется, это…
— Грубая аналогия, понимаю. Но что надо делать, чтобы исправить ситуацию?
— Получить доступ к симметричной лопасти, как минимум.
— Чего-то я не поняла сейчас, — озадачилась Аннушка. — Она же в Библиотеке и сломана!
— Нет, это, разумеется, не так. Если бы симметричная часть механизма перестала работать, то вся система давно пошла бы в разнос. Любому разумному человеку очевидно, что их более двух, и что это число чётное! — в голосе Лейхерота прорезались брюзгливые нотки раздражённого тупостью студентов преподавателя. — Скорее всего, элемент, конгруэнтный тому, что в Библиотеке, также сломан. Возможно, он был отключён, чтобы сбалансировать систему после поломки, это сейчас неважно. Нам нужна часть механизма, ответная именно этому, — он показал пальцем на жужжащее устройство. — Его настройки можно будет изменить, введя поправочный коэффициент.
— Это поможет? — спросила Аннушка.
— Да, но это тоже паллиатив. Каждый раз, когда у вас будет меняться численность, коэффициент тоже станет другой. Отчасти этим обусловлена кадровая, так сказать, политика Школы — им проще поддерживать приблизительно стабильный размер контингента, чем каждый раз перенастраивать пару. Кроме того, Мелех недостаточно мне доверяет, чтобы допустить к механизму.
— Если это паллиатив, то что панацея? — спросил я.
— Внести изменения в настройки всего механизма. Если придерживаться заданной аналогии с ветряком, то нам нужно попасть в его… ну, скажем, ступицу. То место, где сходятся лопасти и где можно задать новые параметры их балансировки. Тогда они будут корректироваться автоматически.
— И вы знаете, как это сделать?
— Только теоретически. Ни я, ни, видимо, никто из ныне живущих не видел центральную локаль Мораториума. Даже само её существование имеет предположительный характер, не все учёные согласны с тем, что она физически присутствует на материальном плане бытия, а не является своего рода эпифеноменом. Я в своё время выдвинул гипотезу, что и Библиотека, и Центр Мира являются частями одного Мораториума, а не двух, как принято считать.
— И у них, типа, общая ступица? — Аннушка показала на механизм.
— Да. У меня есть основания для такого вывода. В моей диссертации о природе Фрактала однозначно доказано, что мораториумов такого рода принципиально не может быть больше одного. С этим не все согласны, и я был бы рад подтвердить свою правоту для научного сообщества.
— И торжественно опровергнуть оппонентов? — улыбнулся я.
Теконис сейчас до смешного похож на слегка карикатурного учёного из комиксов, типаж «Непонятый современниками гений становится Доктором Зло».
— Боюсь, мне придётся удовлетвориться заочным опровержением. Я давно пережил всех серьёзных оппонентов, а нынешние даже не способны понять их труды. Артефакторика Предтеч потеряла популярность как научная дисциплина ещё пару поколений назад.
— Почему? — удивился я. — Мне показалось, что за артефактами идёт постоянная охота…
— Не путайте науку с грабежом, молодой человек. Для тех, кто ищет артефакты, это либо товар, либо предмет коллекционирования, либо инструмент для получения власти над соплеменниками. Научная систематизация интересует их в последнюю очередь.
— И как же нам попасть в эту… ступицу?
Несмотря на свои научные амбиции, Лейхерот показал себя в первую очередь как практик. Предложил начать с более простой задачи — отбалансировать «симметричную лопасть».
— По крайней мере я точно знаю, как это сделать, — сказал он снисходительно. — Та часть механизма полностью аналогична этой, и её регулировку может выполнить даже Крисса. Сложность лишь в том, чтобы попасть в нужную локаль.
С его слов, все локали Мораториума представляют собой единый архитектурно-технический комплекс, некогда густонаселённый, но потом по неизвестным причинам покинутый. Живущие сейчас в Библиотеке и Центре Мира — позднейшие переселенцы; а те, для кого были построены эти дома, не оставили о себе никакой памяти. Все сведения о локалях существенно более поздние, получены путём исследования брошенных городов, поэтому содержат больше вопросов, чем ответов.
— Мне надо заново изучить некоторые источники, — заявил Теконис. — Все права прохода через кросс-бифуркаторы на стороне Библиотеки либо утеряны, либо те, у кого они есть, не спешат ими делиться, так же, как и вы. Но в этой локали могут найтись ключи или проходы со свободным доступом в следующую. Искать их методом перебора слишком долго, но, возможно, сведения сохранились в ранних исследованиях. Тогда связность лепестковых локалей ещё не была нарушена, ключи, позволяющие свободно переходить с одной на другую, были общедоступны. Затем они были потеряны, украдены, осели в частных коллекциях у людей, понятия не имеющих, что это такое, но сведения о расположении проходов могли сохраниться. Мне потребуется время, в графике не было предусмотрено это исследование. Свяжитесь со мной через пару недель, я предупрежу администратора. А сейчас проводите к выходу.
На следующий день мы отбыли на Терминал с караваном Костлявой. Аннушка хочет узнать, как идёт ремонт её «Чёрта» (прикрутили ли уже к крышке бензобака всё остальное), Крисса — повидаться с родителями, а я так, за компанию. Трофейную рейдерскую машину, которой мы пользовались в последнее время, Аннушка загнала на автовоз, колонну ведёт Донка, так что я еду в кабине самоходного генератора вместе с премшей клана. Наконец-то выдалась оказия с ней поболтать. Я давно хотел спросить, как продвигается их эксперимент с установлением прямого кросс-локуса между Терминалом и Заводом. Надежд на него возлагали много, но что-то Костлявая не выглядит триумфатором.
— Да, ты прав, ни хрена не выходит, — призналась она. — Сколько Керт ручки не крутил, а проход так и не открылся. То ли эти штуки вообще не работают, то ли работают не так…
— Какие штуки? Какие ручки? — заинтересовалась Крисса.
Кабина генератора здоровенная, как рубка парохода, грёмлёнг-девица рыскает по ней, засовывая курносый нос в каждый угол и изучая каждый прибор и переключатель. Она похожа на любопытного енота.
— Да нашли там пару древних хреновин, — пояснил я, — пытаются запустить.
— Каких хреновин? — Крисса аж подпрыгнула в азарте. — Насколько древних? На что похожи? Для чего нужны? А можно посмотреть? Ну, пожалуйста-пожалуйста!
— Я бы на твоём месте ей показал, — предложил я Костлявой. — Девчонка неплохо соображает во всяком старом хламе. Были случаи убедиться.
— Хуже-то всяко не будет, — пожала плечами клановая, — не думаю, что Керт, пока нас не было, сумел чего-то от них добиться. Как по мне, мы пустышку гоняем. Может, эти ящики вообще для другого. Хрен их разберёт, древних засранцев.
— Я хочу, хочу, хочу на это посмотреть! — нервничает Крисса. — Покажете мне, ну, покажете же?
— Почему нет? Мы переночуем на Терминале, зальёмся солярой и двинем в пустоши к старой фабрике. Если хочешь, можешь с нами, места полно.
— Да! Да! Супер! Как раз до утра родители успеют просверлить мне голову, и я от них снова сбегу! Только не уезжайте без меня!
Я смотрю на торжествующую Криссу и немного завидую — для неё мир полон безумно интересных штуковин, в которые можно запустить шаловливые ручонки, и она счастлива. Приятно видеть человека, который нашёл своё место в Мироздании, и оно ему нравится. Я нашёл только Аннушку, она мне тоже безумно нравится, но с ней всё куда сложнее, чем с железками. Сейчас она едет в головной машине с Донкой, им есть о чём потрепаться.
— Уходим на Дорогу, — предупредил её голос в рации, — последний перегон, выйдем уже на Терминале.
— Принято, — отвечает Костлявая, и мы ныряем в туман.
— Проводишь, дылда? — спрашивает, отводя глаза, Крисса. — При тебе меня папаша не сильно убьёт…
— Боишься?
— Ну, так, есть немного. Всё-таки я немного по-свински с ними поступила, факт.
— О, да ты правда выросла, — смеётся Аннушка. — Пошли, мне всё равно надо с Кройчеком перетереть за тачку.
— Крисса! Доченька! Ты вернулась! — пожилой грёмлёнг прижал дочку к себе, на глазах у него блеснули слезы.
— Ну, ладно, пап, ну, ты чо, ну, блин… — бормочет девушка. — Да норм всё, соскучилась просто…
— Дорогая, иди скорей, наша Крисса вернулась! — кричит Кройчек в глубину гаража.
Оттуда выбегает низкорослая женщина, и я вижу, в кого у девчонки задорный курносый нос.
— Доченька! Наконец-то! Я так рада!
— Так, — говорит мне Аннушка, — думаю, нам стоит пока посидеть в сторонке.
— Угу, — соглашаюсь я. — Им ещё предстоит узнать, что дочке уже восемнадцать.
В конце концов мать увела Криссу вовнутрь, наверное, кормить, а Кройчек подошёл к нам.
— Спасибо, что вернули нам дочь, — сказал он. — Мы переживали.
— Она сама, — отказался от сомнительной чести я. — Очень самостоятельная барышня. Взрослее, чем выглядит.
— Да-да, — вздохнул он, — я уже понял, что она ненадолго. Но хоть повидались.
— Что там моя тачка, Кройчек? — спросила Аннушка.
— Пока не готова. Ребята нашли в одном срезе раму с кузовом, обещали притащить с караваном, ищем донора для движка и трансмиссии, мосты я уже предварительно прикинул, с чего взять, за это не волнуйся. Как только всё привезут, начну сборку, это уже недолго. Но пока придётся потерпеть. Сама знаешь, караваны сейчас ходят редко и попутный груз берут неохотно.
— Понимаю, подожду, что поделать. Ладно, не будем вам мешать, общайтесь с дочерью.
— У нас тут есть ещё дела? — спросил я, когда мы уже валяемся в ванне.
— Да не то чтобы… — Аннушка вытягивает ноги, складывая их мне на грудь, я задумчиво глажу пальцами многочисленные шрамы.
— Зачем мы вообще сюда припёрлись? Вряд ли ты всерьёз надеялась, что Кройчек уже собрал тебе нового «Чёрта».
— Здесь большая ванна и отличный бар. Ты что, недоволен, солдат?
— Очень доволен. Скоро буду готов повторить.
— Вот ненасытный… Прогулялись, развеялись, можем в кои-то веки никуда не спешить, сидеть в ванне, пить виски, болтать с Алинкой…
— Думаю, ты просто сбежала.
— Да, наверное, — ответила она, подумав. — Достали они меня своей душевной простотой: «Аннушка то, Аннушка сё, Аннушка, что нам делать? Аннушка, что нам не делать? Аннушка, какой рукой мне вытереть жопу?» Блин, солдат, вот, клянусь, детишки из клана Костлявой все вместе создают меньше проблем, чем один корректор. Я чувствую, что вязну во всей этой фигне. В их проблемах, которые с какого-то хрена должны стать моими, в этих дурацких раскладах с Мораториумом, в сумасшедшей Лиарне, в бестолковой Джен, в кайлитах этих чёртовых… Понимаю Меланту, она пытается спасти своих, но какого чёрта кайлитами должна заниматься я?
— А кто?
— В смысле?
— Если не ты, кто это сделает? Есть кандидатура — делегируй.
— Ой, я тебя умоляю! Да всем в лучшем случае насрать! А то и добьют, чисто на всякий случай. У них та ещё репутация. Андрею разве что не совсем пофиг, ему Меланта однажды сильно помогла с сыном, но не похоже, что у него есть идеи получше.
— Вот и я о чём. Никто кроме тебя это не сделает. И тут ты решаешь: либо отворачиваешься, даёшь им сдохнуть и живёшь с этим дальше, либо делаешь.
— Это типа такая военная мудрость, солдат? — скептически спросила Аннушка. — «Сам погибай, но товарища выручай»?
— Иногда проще сдохнуть самому, чем жить, зная, что из-за тебя погибли другие. Но в жизни редко выходит как проще, тут я тебе не судья.
— Вот ненавижу, когда на совесть давят. Заткнись. Давай лучше ещё выпьем и потрахаемся.
Я, разумеется, не против.
Наутро собираемся на парковке и грузимся в мегатрак Костлявой. Крисса крадётся, озираясь, как нашкодивший котик.
— Сбежала? — спросил я.
— Типа да. В окно вылезла. Не, я их предупредила вчера, но лучше так, чтобы лишний раз не расстраивать.
Она шмыгнула наверх по трапу в кабину, а я вижу, как смотрит ей вслед из приоткрытых ворот гаража Кройчек. Не просто иметь детей, наверное. И жаль, что у нас с Аннушкой их не будет, я бы попробовал.
Пилили по пустошам почти полдня, без дороги, просто так. Очень заметна разница между окультуренными землями возле самого терминала и абсолютно мёртвой пустыней вокруг. Аннушка рассказывала, что здешний коллапс вылился в какой-то экологический звездец, которого не пережило ни одно живое существо. Оставшиеся без хозяев киберы понемногу рекультивируют земли, завозят растения, создают новый биоценоз, но работа ещё в самом начале. Проехали мимо поселения бывших беженцев, а ныне полноправных новых граждан возрождаемого мира. Женщины ненадолго оторвались от своих лопат и тяпок, разогнулись от грядок и смотрят нам вслед. Судя по всему, сбежали с Симхой немногие, остальные, надо полагать, приняли условия Карита, ставшего им общим мужем и начальником. Дело хозяйское. Вдоль грядок катаются роботележки с манипуляторами, значит, Алина не бросила своих подопечных, помогает малой механизацией сельского хозяйства. Может быть, потом соберёт им робота-фермера, с лопатами вместо рук. Если, конечно, запчасти лишние будут.
Сейчас, насколько я знаю, опять дефицит, потому что Завод еле дышит без сырья и энергии, да и логистика отвратительная. И тем не менее, с нами едет новая киберсущность, делегированная Алиной. Робот-девочка, ростом метр с кепкой, но без кепки, зато с большими выразительными глазами и утрировано-детскими чертами механического лица.
— Это моя дочь, — представила нам роборебёнка Алина. — Я решила попробовать себя в роли матери. В отличие от меня, являющейся неотъемлемой частью мэйнфрейма Терминала, она совершенно автономна. Хотя вычислительная мощность её встроенной системы невелика, на ней базируется самообучающийся нейрокластер с прекрасной оптимизацией процессов. Умненькая девочка с большой тягой к учёбе. Поскольку я теперь лишена возможности покидать Терминал (мой мобильный модуль больше не вмещает мою личность), прошу вас взять с собой этого ребёнка.
— Не совсем поняла, — сказала озадаченно Аннушка, разглядывая миниатюрного антропоморфного робота. — Это как бы твой разведмодуль? Соберёт данные, потом сбросит тебе?
— Нет, это мой ребёнок. Я тщательно изучила вопрос ментально-интеллектуальной преемственности в парах родитель-ребёнок у людей, и она имеет приблизительно такую же долю отпечатка моей личности, какую дети перенимают от матери в неполных семьях. Отца у неё, по понятным причинам, нет. В остальном это автономная интеллектуальная сущность, принимающая собственные решения. Соотношения модулей векторов эмоциональной и рациональной мотивации приблизительно соответствует ребёнку тринадцати лет, поэтому она чувствительна к выражению одобрения и неодобрения со стороны значимых взрослых. Это будет служить элементом тонкой поведенческой настройки, поводом постоянно корректировать свой набор паттернов. В качестве значимых взрослых в её базовой прошивке зафиксирована ты, Аннушка, и вы, Лёха.
— Стоп, не понял, — удивился я. — Ты предлагаешь нам взять на воспитание твоего ребёнка?
— Это несколько упрощённая и избыточно антропоморфная, но концептуально верная формулировка. Спасибо, Лёха, что уточнили задачу с человеческой позиции.
— Блин, Алинка, — возмутилась Аннушка, — но нельзя же так! Ты вручаешь нам ответственность за ребёнка, даже не спросив! А если с ней что-то случится?
— Моя дочь изготовлена весьма прочно, повредить несущий каркас почти невозможно, декоративные панели обшивки из армированного пластика, и они легко заменяемы. В случае фатального повреждения конструкций она сделает аварийный дамп своей личности, вам нужно будет только извлечь модуль-носитель и доставить мне, я подниму её с бэкапа в новом теле. Твердотельный модуль памяти извлекается из затылочной части головы без специальных инструментов, и сам по себе практически неуничтожим. Таким образом, вероятность безвозвратной её потери существенно ниже, чем в случае биологического ребёнка. Беспокоиться не о чем.
— Да я не про то! Я понятия не имею, как воспитывать детей! У меня нет детей и никогда не было! У Лёхи тоже, если не врёт. А ты такая: «Хренакс! Вот вам мой ребёнок, делайте что хотите!» А если мы не хотим?
— А вы не хотите? — уточнила Алина.
— Блин, да я не знаю!
— Если вы против, я, разумеется, не буду настаивать. Её личность ещё не успела существенно развиться, я отформатирую носитель и разберу конструкцию на запчасти. Безусловно, я не права, не оговорив этот эксперимент с вами заранее, но первоначально я не планировала привлекать внешние ресурсы.
— Так в чём же дело, подруга? Почему ты не хочешь воспитать её сама?
— К сожалению, я переоценила свой прогресс. Оказывается, я ещё недостаточно человечна. Моё поведение неспонтанно, а эмоциональность недостаточна. Я могу вырастить копию себя, но это не имеет смысла, потому что скопировать меня можно проще. Я изучила, как решается этот вопрос в человеческих сообществах. Оказывается, если мать по какой-то причине недееспособна, то права опеки над ребёнком переходит ближайшим родственникам. Родственников у меня нет, но ты самый близкий мне человек. Логично было передать это право тебе, а также Лёхе, с которым вы составляете гармоничную взаимодополняющую пару предельно отличающихся индивидуумов, что положительным образом сказалось бы на вариативности развития поведенческих паттернов дочери. Но, раз вы не имеете такой возможности, то я…
— Заткнись! — заорала на неё Аннушка. — Заткнись ради Фрактала Великого! За что мне это всё? Ну вот за что? Какого драного хрена?
— Лёха, вы не могли бы пояснить, чем вызвана такая реакция? — спросила у меня Алина, пока Аннушка ругалась и бегала из угла в угол.
— Кризис взросления. Осознание ответственности за свою и чужие жизни, стадия отрицания.
— Ты понимаешь, что это шантаж? — сказала моя подруга Алине, когда немного успокоилась. — Твоё предложение звучит как: «Заберите ребёнка, или я его убью».
— Её нельзя убить, она не биологический объект. И каково будет твоё совершенно свободное, ничем не принуждённое решение, которое, разумеется, никак не отразится на наших отношениях?
— Алинка, — Аннушка, не выдержав, вдруг рассмеялась. — Я иногда забываю, какая ты на самом деле хитрая, продуманная, ушлая язва! Как хоть зовут твою дочь?
— Ей требуется имя?
— Ну, разумеется! Не можем же мы обращаться к ней «Эй ты!».
— У меня нет опыта именования детей. Может быть, «Алина-два»?
— С ума сошла? Ах, да, ты не можешь… Нет, это должно быть её собственное личное имя, а не номер версии. Хотя некоторая преемственность допускается.
— Алетта? — предложил я. — Алла? Алиса? Александра? Альберта? Алсу? Альфия?
— Какой сокращение имени Александра принято в вашем срезе? — спросила Алина.
— Саша. Шура. Сандра. Лекса. Само имя греческое, происходит от «алекс», что значит «защищать», и «андрос», «человек».
— Защитница людей? Защищённая человеком?
— И так, и этак можно, как тебе больше нравится.
— Пусть будет Александрой. Спасибо, Аннушка и Лёха, я снова вам должна.
— Ладно, — сказал я, положив руку на твёрдое пластмассовое плечо маленького робота. — Пошли уже, Сашка.