"Кэшбек" для Судьбы и учеба вне правил

Часть 1. Глава 2. Исповедь

В кабинете было тихо. Очень тихо. И тяжело. Остатки гневных эмоций забились в щели кабинета, мебели, в складках тяжелых портьер на окнах и там затаились. Больше не было подозрений, иступленной запальчивости и негодующего раздражения, но правда оказалась непростой. Судьба о чем-то задумалась. А когда она снова взглянула на Эристела, его сердце вдруг неприятно вздрогнуло.

— Я расскажу тебе все, Эристел! — доверительно начала посетительница. — Расскажу все, как было. Я устала от той лжи, которой возвел на меня Алоис. — Во взгляде мужчины сверкнули молнии. Женщина насторожилась и увеличила дистанцию. — Помните такого, господин Наг?

Конечно, Эристел помнил бога Любви. Его все знали и любили. Им восхищались, ему поклонялись. И его просто невозможно было представить клеветником.

— Почему Вы не сопротивлялись навету, если таковой был? — мужчина крепко сжал челюсти. Мысли о сорванном свидании незаметно отошли в сторону. Эристел стоял, широко расставив ноги, переплетя руки на груди. Стоял, как каменное изваяние, как обелиск на безымянной могиле, покрытый коркой льда: Алоис и его был любимым богом. Эристел с самого детства, нередко сутками, пропадал в храмах. Часто сожалел о своем темном даре, считая его оскорблением любви, а потому очень ревностно искуплял «вину» перед статуей Алоиса. А потом зеленый юнец вырос и принял все, как есть. Но Алоис так и остался его любимцем. И вот теперь эта женщина, богиня, изгнанная из пантеона, обвиняет его бога в черной подлости. Ее слова жги, как пощечина… и как отчаянно не хочется в это верить, но за весь вечер посетительница не соврала ни словом. И некромант это знал.

— Мне не поверили, — женщина грустно улыбнулась, скользнула по застывшей фигуре ректора, невольно поежилась от злого, колючего взгляда, но глаз не отвела. — Как и ты сейчас, — она снова укоротила дистанцию в обращении и теперь, не скрываясь, наблюдала за волнами недовольства на лице мужчины. — Он любимец и баловень всего пантеона, а я младшая внебрачная дочь, к словам которой никогда никто не прислушивался, но всегда упорно во всем обвиняли. Кто виноват? Судьба!

Головой Эристел понимал, что такое возможно, слишком много он уже прожил, но признать кумира богов подлецом сердце категорически отказывалось. Оно требовало неопровержимых доказательств, а не брошенного вскользь обвинения.

Женщина поняла его без слов. Вздохнула. Ей неприятно было вытаскивать боль наружу, но там, где сказал «а», нужно говорить и «б».

— Все дело в Офелии, Эристел. Она еще девочкой понравилась красавцу Алоису. Он вожделел ею и желал видеть ее в числе своих жриц. Но по статусу и силе принцессе Священных выпадало сталь верховной жрицей Храма Времени. Да только и Алоис никогда не отказывался от того, что хотел. Открыто против правил бог Любви не пошел, иначе был бы сейчас на моем месте. Тогда Алоис впервые попросил меня о помощи. Я должна была круто изменить плетения судьбы Офелии, чтобы она не стала той, кем ей суждено было стать. Я отказалась. И Алоис смирился. Разговоров о том больше не заводил. И я не стала никому говорить. Все равно, никто не поверил бы. Скоро в его свите появилась жгучая красавица, от взгляда которой у многих мужчин дыхание пропадало. Да и бог Любви, казалось, выглядел очень довольным. Но была странность: из простой служки в храме бога Любви эта красотка слишком быстро перебралась в верховные жрицы. Да, у девушки было достойное происхождение и ее готовили к услужению с детства. Но даже дальнее родство с Офелией не могло так быстро ее возвести на высшие храмовые ступени. Все слишком быстро, все слишком неправильно.

Посетительница взглянула в холодные глаза цвета мокрого асфальта. Эристел слушал, но не проявлял никаких эмоций. Ни одна жилка на его лице не напряглась. Не дернулась. Он словно выплеснул весь свой запал чуть раньше. Весь, до остатка. Вылил боль и негодование на голову пришедшей к нему на поклон Судьбы, а теперь закаменел и лишь терпеливо слушал поток ее слов, как слушал бы очередную историю о тягостях жизни молодых барышень, у которых то шпилька потерялась во время танца, то цвет сережек к платью не подошел, что тоже ужас ужасный. Слушал неотрывно, но отстраненно, как и полагается воспитанному мужчине. И женщина даже поверила бы в непробиваемость этого индивида, если бы татуировка в виде черной ветви виноградной лозы не продолжала опасно разрастаться. И сейчас она уже оплела всю половину лица некроманта и опустилась за ворот рубашки. В мужчине проснулась ярость. Тихая, словно медленный яд, опасная, как ледяные вершины гор их общего дома. Он слушал ВНИМАТЕЛЬНО. Но вот верил ли?

Уголок красивых губ посетительницы болезненно дернулся. Всего на секунду. Что ж, сказанное принять сложно, когда весь твой мир был построен на вере в иллюзию, а теперь дал трещину. Но только и молчать сейчас было бы преступлением. И она продолжила:

— Я как-то спросила об этом Алоиса… И меня выдворили с Мерцающей Звезды. В одночасье. Внезапно обвинили в том, что я хотела спутать линии жизни Офелии и Ламии, лишив Богов самой светлой из их жриц. И обвинял меня в этом Алоис. Он заставил поверить всех в сказку, что я безумно в него влюблена, и так мщу за его отказ. Ему, любимцу, поверили… Как же иначе?

Женщина замолчала. Откинулась на спинку стула. Прикрыла глаза и глубоко вздохнула, словно только что снова пережила все те моменты своей жизни. В голове Эристела задвигались пазлы. Они сцеплялись, словно магниты, составляя стройную картину произошедшего дальше: свадьба, Ламия, соблазняющая Драгона, и Офелия, заставшая их за изменой. И боги ни при чем…

— Утешить Офелию должен был сам бог Любви??

— Ты сам обо всем догадался. Алоис всегда получал свое… Но не в этот раз. Офелия выбрала пустоту. Он не смог ее удержать. В последний момент я скорректировала ее портал сюда. На Землю. Это все же лучше, чем в утробе Хаоса пропадать. Да и не время ей было умирать. Как и вам всем. И еще, — лицо богини вдруг стало непроницаемым, она расправила плечи. — Твоей встречи с наследницей Священных всячески противились. Но ваши судьбы связаны. Я посчитала, что в праве чуть-чуть вмешаться. По сути, ты мой должник, Эристел Наг. Но, несмотря на это, я пришла к тебе как просительница.

С каждым словом Судьбы, тяжелая правда становилась для Эристела Нага все более неподъемной ношей. Она накрывала его с головой, гнула, корежила все, во что он свято верил. Давила на плечи. Выплетала все новые и новые ловчие сети для его сознания, для его души, для его сердца. Все это время он боролся с дикими обстоятельствами, а оказывается за ширмой изначально стоял кукловод — его любимый Алоис. Какая ирония изнанки…

— Если это так, и длинные руки Алоиса достают до пределов Земли, почему другие боги молчат? Почему нас до сих пор не вернули? — твердый, безразличный голос дался Эристелу огромным усилием воли. Кем бы не была незнакомка, он не проявит перед ней слабость. Эристел всегда почитал Алоиса превыше других богов, но удар оказался слишком тяжелым, даже для него, несгибаемого наследника Клана Черной Кобры.

— Не достают, господин Наг. Не достают. Потому-то и другие вас найти не могут.

Сейчас сдержанный и галантный ректор Академии Нагов был опасней вселенского взрыва. От него веяло могильным холодом, и Судьба напряглась — ей не хотелось испытывать самою себя на прочность, но ужасно захотелось умыть руки и свернуться в единую точку пространства. Убраться подальше отсюда и забыть обо всем на свете. Только вот…

— Но?..

— И я не помогу. Не могу. Нет у меня точных координат. Уж позаботились родственнички. Портал Офелии я на ходу подхватила, да и все, что там происходило, как в пелене тогда видела. Теперь мне и того не дано, — посетительница недовольно дернулась. — Алоис, как только понял, что его выверт привел к непоправимому, помог Драгону войти в портал. Иначе дракон попросту бы сгорел на входе. Потом… Потом Драгон уж сам продирался сквозь древние запреты. Но сила любви — сильная вещь. С ней даже огню не справиться. А дальше само собой все сложилось. В крови сына Офелии — кровь Драгона, Хранителя Врат. Именно он столько лет отводил глаза дочери от входа ищущих. Потому она его и не видела, когда в лес с дедом ходила. А тот ее частенько таскал за собой тайными тропами, чтобы место хотя бы запомнила. Все надеялся, что время пройдет, и она сама вход увидит. Травником он был хорошим. Умел отыскать ту самую, что голос киновари заглушала.

— Но, если все так, и отец адептки Чаргородской — сын Офелии, почему же сила нагов не свела его с ума? Почему он сам не пытался прийти к нам?

— Киноварь, Эристел. Кровь драконов. Великая исцеляющая сила в ней. Она помогла ему справиться с зовом наговской крови, подавить убийственное давление на сознание и неподконтрольные проявления силы. Но она же и сохранила ее, подчинила, сделала послушной. Ты ведь не забыл легенды Мерцающей Звезды? Драконья кровь — первородна. Она затмила и змеиную сущность девочки. Потому и оборота у нее долго не было. Чаррода Арчера сын Офелии, как отца, почитал. Не смел идти в открытую против его желания пробудить в малышке кровь Священных. Бесился сильно, но не смел. При жизни. Даже кольца не посмел забрать. Решил, что будить в девчонке родовую память, пытаясь отнять артефакт, не лучшая мысль. Малышка кольцо прятала, дабы не сердить отца лишний раз дедовым подарком, цены ему не знала. Уж не знаю почему, но старик умолчал об этом. Видимо, решил, что не готова к правде-то наследница, мала еще. Не стал подставлять девочку под удар отцовского недовольства. Все видел. Все знал. Но когда мир спящих позвал старика, пришлось ему и названному сыну открыть хранимые тайны. На смертном одре Чаррод рассказал Драмитеру — такое имя сыну дала сама Офелия в последние минуты жизни — о клинке Клана Черной Кобры, о его хозяине, об убийце и о том, что его мать была убита этим оружием и о ее последнем прорицании.

Упоминание о пропавшем артефакте Эристела задело не меньше, чем то, что на той злосчастной поляне таки были чужие уши, но никто ему на помощь тогда так и не пришел. Мужчина вскинулся:

— Откуда Чарроду знать о пророчестве? Там его не было! Да и потом он пропал вскорости. Я же на много позже упомянул о событиях при составлении летописи.

— Его там и не было. Он пришел позже. Но муж Тинь По там был. Помнишь такую? Вижу, помнишь… Мужчина пошел вслед за Офелией, потому как принес ей клятву верности при рождении двойняшек. Он был честным человеком. Увидев состояние Офелии, последовал за ней. Но не успел. Прятался в кустах, опасаясь показаться на глаза твоему брату. А когда появился ты, то не посмел и с тобою встретиться. Не знал, как ты отреагируешь на произошедшее. И кинжал он забрал. Так и просидел все время, пока его в тех кустах ваш капитан охраны не нашел. Ему все и выложил: что видел, что слышал. Позже Чаррод нашел поселение, где ты Драмитера оставил. Забрал в тот же день. Опасался Шантера. Твой брат был не в себе. Чаррод все время сменял стоянки, ведь своего ученика знал, как никто другой. И норов его, и умения. Опасался за жизнь малыша. А после и сам привязался к мальчонке. Так и воспитал его. Да только в Драмитере драконья кровь оказалась сильнее.

— Это никак не объясняет, как тогда Зира нашла дорогу в академию?

— Она могла и не найти… После смерти Чаррода, Драмитер неистовствовал. Драконья кровь горела от гнева. Единственно, о чем он мог думать, это чтобы в его дочери НИКОГДА не проснулось наследие нагов, чтобы не стала частью мира, убившего его мать, лишившего отца, не стала женой брата убийцы и матерью его детей. Кровь нагов должна была исчезнуть. Совсем. Как и память о них.

— Это невозможно!

— Возможно, господин Наг. Возможно. Драмитер, стал добавлять свою кровь в пищу девочки, дабы драконья кровь превозобладала в дочери, «съела» змеиную изнутри. Добавлял понемногу. По капле. Да только яда в ней больше, чем в самой маленькой частичке слюны самой ядовитой змеи. Для ритуала использовал ваш родовой кинжал, кинжал-убийцу. Одна капля не заметна. Кинжал лишил жизни Офелию, а потому капля крови, добытая им, убивала силу нагов и в девочке. Да и внушения о змеях не прошли даром. Сам знаешь.

— Знаю. Потому и удивляюсь еще больше: как девушка, в которой убивали ею суть, смогла противостоять отцу?

— Кольцо, Эристел. Кольцо Офелии, символ власти Священных. Не принял его во внимание Драмитер, так, как должен был. Силу его не знал, оттого и не понимал всей его важности. Против артефакта Драмитер, был бессилен. Кольцо его не признавало, прикоснуться к нему он не мог. Это раздражало, вызывало вспышки гнева, но не больше. Зато оно признало девочку. Поначалу Драмитер делал вид, что ему все равно и «безделушка» его не интересует, и если ей нравиться, то ему, как мужчине, не к лицу бабскими глупостями заниматься. Но по сути, усыплял внимание дочери. Ждал момента, чтобы вырвать из ее рук последнее, что могло связывать ее с нагами. Вычеркнуть из памяти даже воспоминания. Отец все чаще давил и запугивал. Девочка все чаще доставала колечко из тайника. Кроме того, в ее крови есть частица от человека. Совсем малая, незаметная. Она то и перевесила чашу весов в сторону наговской сущности. А там и я подсобила. С глаз пелену сняла. Как видишь, и здесь я черты не переступила. Лишь немного скорректировала события.

— Как же сын Офелии мог так поступить с собственной дочерью?

— Он знал от Чаррода пророчество матери и не желал такой жизни малышке. Не желал ее делить ни с кем, не хотел видеть ее растоптанной и потерянной, когда вскроется вся правда о ее сущности. Он ее любит, очень. Хоть со стороны в это вряд ли кто поверит. Все делал, чтобы изменить ее жизнь. Чтобы жила, как человек.

— Человек с драконьей кровью… Но от Судьбы не уйдешь…

Женщина лукаво улыбнулась:

— Как-то так…

— Почему же он сам вслед за ней не пришел?

Богиня невинно пожал плечами:

— Наверное, откат от драконьих сил получил. И теперь сам входа не видит.

— И этим объясняется попытка ментального воздействия на адептку… — задумчиво продолжил мэтр Наг.

— Ну, извини, тогда еще пелена на глазах тонкая была. Драмитер очень быстро сориентировался.

Беседа резко прервалась. Эристел обдумывал услышанное. Судьба молчала, поджав губы. Она надеялась хоть на маленькое проявление благодарности, а не сухие, уточняющие вопросы по сути.

— Но у него еще есть маленький сын! Он и в нем нага убьет?!

— В жилах малыша нет крови нагов. Успокойтесь, господин Наг. Эго вены заполнены смесью киновари и человеческой крови. Но и полудраконом мальчонке не стать — наговская сущность отца, хоть и капельку, но внесла свои изменения. Он вырастет человеком. Ну, или почти.

— Я понял… Теперь я понимаю нежелание… Драмитера иметь детей, и почему Зира так поздно родилась. И почему он так обрадовался сыну.

— Надеюсь, Эристел, ты так же понимаешь, что для Драмитера являешься кровным врагом. Он сделает все, чтобы уничтожить тебя и не допустить ваших отношений с девочкой.

Но на эти слова ректор Академии Нагов даже не отреагировал. Женщина еще подождала немного, но так ничего и не дождалась. На лицо мужчины легла глубокая задумчивость.

— Я была честна с тобой, Эристел Наг. Могу ли я надеяться и на твою ответную честность? Ты поможешь мне?

— Последний вопрос, — мужчина уже мерял шагами кабинет. Его гнев откатил тихой волной. Он думал. Мысли путались. Их стоило обдумывать в тишине лабораторий. Но Судьба ждала о него ответ, а он так много еще не знал. — Мой брат! Неужели необходимо было так его мучать?

— Он сам себя мучал.

Эристел остановился возле отброшенного стула. Тот случаем уцелел. Поднял его. Не глядя на Судьбу, спросил:

— Что конкретно я могу для Вас сделать?

— Не для меня, — парировала женщина. Мне, как богине по крови, все равно, погибнет один мир или несколько. Если прекратится жизнь здесь, то она появиться в другом месте Мира Звезд.

— Тогда почему Вы просите помощи? — в голосе некроманта впервые послышался интерес. Слова Судьбы несколько озадачили, хотя по сути были правильными: богам до подопечных дела нет, если только нет личного интереса.

— А я неправильная богиня! — женщина улыбнулась. Пожала плечами. — Внебрачная дочь великого сноба! Я люблю тех, чьи нити жизни в моих руках. Они — мои дети. Это не в стиле циничных богов. Это в моем стиле. — Она твердо посмотрела в глаза мужчине. — Там, на Саванне, тоже кто-то кого-то любит. Такая же нежная человечка и такой же сильный воин-хранитель. И они погибнут, если ты не вмешаешься.

Некромант до хруста сжал спинку пострадавшего стула — этот довод, как ни странно, для него стал самым сильным. В самое сердце. Татуировка на лице успокоилась и приняла свое естественное положение. В кабинете развеялись отголоски тяжелых эмоций. Деревянное изделие недовольно заскрипело, принимая в свои объятия виновника недавнего избиения.

— Я Вас внимательно слушаю…