Путь хирурга

Глава 2

Зачем? Вопрос философский. Честно, мне было бы куда проще доказать гипотезу Пуанкаре, чем сказать зачем я здесь!

А вот то, что сразу два десятка парней решили надрать мне зад — это уже практический вопрос.

Я понимал, что в нынешнем своем состоянии не справлюсь и с котенком. Да умереть я новому телу не дал, но и последние силы ушли на то, чтобы обезвредить первого нападавшего.

Я уже думал о том, как получше сгруппироваться, когда меня начнут бить двадцать пар ног, как вдруг:

— Отставить! — раздался хриплый голос со стороны входа.

Заслышав команду, все парни опустили руки, вытянулись по струнке, тотчас позабыв обо мне.

Тишину разрезал шаг — мягкий, почти неслышный. Из глубины зала вышел старик. Типичный архетип: седой, сухой как щепка, с посохом и видом человека, который давно перестал удивляться чему бы то ни было. Волосы собраны в пучок, длинная борода в комплекте. Всё как положено у людей, способных одним словом вызвать инсульт.

Но глаза… да уж. Я почувствовал дискомфорт при взгляде старца. Ни белков, ни зрачков. Сплошная «фантазия ученика чёрного мага на свободную тему». Будто кто-то залил ему в глаза чистую ртуть. Даже яркий солнечный свет из больших окон предпочитал обходить их стороной… Вполне разумное решение, кстати. На груди у него крепилась нашивка в виде раскрытой ладони, как на плакате на стене.

Я отчетливо понимал, что старец буквально пропитан изнутри той самой черной гнилью. Вены на лице, да даже капилляры, были черного цвета… Субстанция, которой я не дал подступиться к себе, сожрала этого дедушку, наполнила, как сосуд до верхов…

Все при появлении старика пали ниц. Все, кроме меня. Я понимал, что если снова сяду, то вряд ли уже встану. Покачиваясь, я остался стоять на ногах.

Ноги гудели, как после многочасовой медитации на гвоздях. Рёбра саднили, и левая рука почти не разгибалась — кажется, один из ударов пришёлся в нерв, полностью обездвижив сустав. Я начал чувствовать боль нового тела и ощущения были непередаваемые.

Но хуже всего была рана на груди. Мокрая, рваная, она сочилась липкой кровью, пропитывая одежду. Похоже, именно эта «дырочка» добила того, кто был здесь до меня. Я прекрасно понимал, что с такими увечьями не живут.

Думаю, что понимал это и старик, глядя на мое состояние. Он так ничего и не сказал. Просто повернулся к Михаилу, чья нога уже начала распухать.

— Ритм ушел, вот тебя и скрутило! Ты — болван! — безразлично прокомментировал старец, как будто речь шла о неудачной партии в шахматы. — Никто не рвет связки одним взглядом!

Щёлк!

Посох опустился, как резолюция старого судьи. Ивлев истошно взвыл побитой собакой. Вряд ли от боли, скорее от такого прилюдного унижения.

Остальные ученики, как раз говорившие об «одном взгляде», смотрели в пол. Видно никто не хотел знакомиться с посохом поближе.

Старец надменно хмыкнул, снова повернулся ко мне и сделав шаг, поднял посох. Движение было размеренным, как у того, кто если замахнулся, то будет бить.

Я видел его движение. Но ответить не мог. Новое тело не на гарантии и в таком состоянии сдохнет ещё до первого взмаха. Это как у старого опытного боксера на пятом десятке. Все видит, но ничего сделать не может.

После чудесного «воскрешения» мне требовалось время на восстановление.

И как назло «карта каналов», которую я чуть раньше видел у близнеца, больше не появлялась. Останавливать дедушку мне было попросту нечем.

Рука старика начала стремительно опускаться. Я уже хотел сделать то единственное, что мог в таком положении — попытаться подобрать момент и изо всех сил ударить деду в пах.

Но…

Посох чавкнул. Да, именно так — чавкнул. Как старый шприц с воздухом в вену. Он уткнулся во что-то, чего в нормальных людях нет. Во что-то… невидимое!

Древесина отпружинила, дёрнулась, как будто внутри завелась змея и решила: пора на выход. Тёмная жижа рябью прошлась по посоху, вспыхнула и испарилась.

В глазах старика промелькнул ужас. Он отшатнулся и выронил посох на маты. Попросту не сумел его удержать. Рука дрогнула, пальцы растопырились и на ладони остался ожог.

Ученики бросились в рассыпную, как крысы с тонущего корабля.

— Так же было в Восточном Приюте…

— Перед тем, как Печать треснула, и город ушёл в пыль… — верещали они.

Если бы ученики могли лазать по стенам, то наверняка бы залезли. А пока все два десятка человек испуганно прижались к друг дружке. Ничего не осталось от былой воинственности, с которой они меня встречали.

Старик с изумлением уставился на свою руку. Посох, кстати, не просто упал, а устроил торжественное шествие. Медленно, с достоинством, покатился по доскам, как будто искал нового хозяина. И, зараза, таки нашёл.

Ученик у чьих ног он остановился, единственный, кто не побежал и не поддался панике. Он посмотрел на древко, и… потянулся за посохом.

Физиономия у нового претендента была такая, будто ее вытачивали из обиды и амбиций по технологии холодной ковки. Улыбкой там, похоже, никогда не пользовались.

— Он кровь мою опозорил, — голос у него был ровный, но в нем звенела клятва. — Дозволь, учитель, за честь рода отомстить!

Я всмотрелся в его лицо внимательнее и сразу понял — это брат близнец «одноного», все еще лежавшего по полу.

Молодь кругом замерла, втянула головы в плечи, как перед раскатом грома. Ожили «снаряды для отработки ударов», начали отползать за спины учеников. В их глазах тоже застыл неприкрытый ужас. Даже старик слегка повёл бровью — будто приценивался, потянет ли отрок ношу.

Близнец встал в стойку. Сдвинул ладонь вперёд и сделал вдох-выдох — медленно, размеренно. Правая рука у груди, пальцы собраны, дыхание ровное. Вес ушёл на заднюю ногу, как будто он втягивал землю в себя через пятку.

Это еще что за ушу?

Пол под ним чуть дрогнул и по матам поползли тонкие вибрационные круги, едва заметные, как рябь на воде. Стоячей и… черной. Разводы росли, расходясь всё шире с каждой секундой.

А потом он начал сжимать кулак. Медленно. Показательно. Каждый сустав будто выдавал диплом мастера по напряжённому пафосу. Вот только волна под ним нарастала, становясь чернее, гуще и тяжелее…

Я припомнил «герб» Приюта в виде растопыренной пятерни, видя как наливается чернотой кулак близнеца. Он явно готовил его для удара.

Но и это было не все. Не знаю, видел ли это еще кто-то, но земля под моими ногами завибрировала, образуя вокруг защитный купол из белых нитей.

— Стоять! — голос старика рассёк воздух.

Воспитанник скривился, но послушно замер. Круги вмиг исчезли. Черные капли, как расплавленный металл стекли к кулака и растворились. Исчез и мой купол.

Осталось лишь легкое послевкусие недосказанности… и слой новых вопросов без ответов.

Он выходит тоже «того»? Этот близнец? Весь прогнил изнутри… а может они все тут такие? Догадка обожгла.

Старик несколько раз сжал и разжал ладонь и посох вырвало из рук воспитанника и вернуло в руку учителя. Он перевёл на меня строгий взгляд, указал навершием посоха в мою грудь.

— Кто ты?.. — произнёс он сквозь стиснутые зубы.

Кто я? Такой же прекрасный вопрос, как «зачем я здесь?». Прямо философский. А так хороший у них тут зачин на знакомство: «Привет, ты кто?» — «Не знаю, но по полу размажусь эффектно». Любопытно, что до тех пор как получить отпор, моё имя здесь никого не интересовало.

— Меня зовут Константин Мирошин, — с трудом сказал я.

— Чего? Константин Мирошин?.. — прошелестело, будто с издевкой от толпы.

В голосе чувствовалась лёгкая насмешка, будто я только что представился «Карабасом Барабасом» на детском утреннике.

— Восстановивший Сердце и Путь… — иронично протянул кто-то. — Ага…

Я посмотрел в ответ взглядом, который обычно означает «сейчас будет надрез». Смех захлебнулся и зал снова ненадолго замолк.

Пусть думают, что хотят. Пока они заняты своими Путями — я по-тихому присмотрюсь, где тут выход. Хотя не факт, что в таком состоянии смогу в принципе идти.

— Роман, откуда он взялся? — наконец, заговорил старик, которому явно было не до смеха.

Вперёд выступил тот выпендрежник, что хотел меня лично закопать в маты. Рома, значит? Отлично. Знакомству я не рад, зато легче будет ориентироваться, когда придёт время возвращать долги.

Близнец склонил голову, вытянул руки по швам, как будто собирался принести жертву собственному эго.

— Он… сам пришёл, Учитель, — выдал он.

— Сам? — голос старика стал тише, но настороженнее.

— Просто вошёл в зал и встал. Грязный, босой, молчаливый. Мой брат вежливо попросил его уйти. Он не отреагировал. Тогда Михаил… решил преподать выродку урок.

— Вы его покалечили? — уточнил учитель.

— Пальцем не притрагивались, Петр Алексеевич, — уверенно ответил Роман. — Кто-то покалечил его до нас…

Я слушал, впитывая как губка новые вводные. Так вот как всё было. Понятия не имею зачем прежний обладатель тела сюда в принципе приперся. Но пусть так… хоть какая-то легенда у меня должна быть. Так что буду придерживаться версии близнеца.

А вот насчет того, что один из братцев вежливо попросил, верится с трудом. Вежливо это как? «Извольте свалить отсюда к хренам, сударь, пока не получили по щам?». Я думаю, что как минимум, эти молодые люди были не прочь меня добить. Просто я им этого не дал сделать.

Ничего, когда тебя считают падалью, гораздо проще подкрасться незамеченным, чтобы вонзить лезвие врагу в горло.

Старик смотрел на меня долго, как хирург на скальпель, который внезапно заговорил. В его взгляде было не недоверие. Оценка. Взвешивание быть может.

Лицо его не дрогнуло, но вот уголок брови… все же дернулся. Незаметно, почти случайно.

В его системе координат никак не складывалась, что «мясо», которым вытирали маты, вдруг ломает суставы его ученикам. Это как у трупа внезапно пошел пульс и никто не знает, что теперь делать.

Рука с посохом медленно опустилась. На его рукаве мигнули пять тонких, как шрамы, завитков. Наверняка знак отличия, но какой — только предстоит разобраться.

— Кто тебя послал, инок? — тихо, почти лениво, но с сухим нажимом, спросил он.

— Сам пришёл, — холодно ответил я.

— Сам?.. — в голосе Романа мелькнуло удивление. — Он бы не прошёл защиту, учитель. Поэтому мы и решили выбить из него…

— Цыц, — отрезал старик. — Ни один из Приютов не докладывал? Ни Восточный, ни Беломост, ни Гнездо Песчаных?

— Нет, учитель, — заверил Роман.

Старец сдвинул брови домиком и как-то недобро пригладил бороду.

— Меня никто никуда не посылал, — тверже проговорил я. — Я искал помощь. И я не помню, кто сделал это со мной.

Что я еще мог сказать иди сделать? Решение вжиться в роль бродяги, которому отбили голову и лишили памяти, казалось единственно верным.

Было ясно, что никто в этом зале не пригласит меня на чай, чтобы продолжить разговор по душам. Нет, я явно был для них чем-то сродни занозы… И в принципе поддерживал разговор лишь для того, чтобы скорее восстановится и оказать сопротивление, когда они снова нападут.

А они нападут… просто что-то их сдерживает прямо сейчас. И этот фактор определено играет мне на руку.

— Сбой глубже, чем кажется, — прошептал старик.

Никто из учеников не расслышал сказанного. Учитель отошел, подозвал своих птенцов и принялся перешептываться, встав в круг.

Каждый здесь присутствующий шарахался от меня… как гиены шарахаются от раненного льва. Все они были перепуганы и считали, что я представляю опасность. Но сделать что-то со мной не решались.

Кстати то, что я весь в грязи, а в зале чисто, косвенно подтверждало, что мое состояние не дело рук Михаила Ивлева. Я уже пришел сюда еле живой, едва унеся ноги. Неплохо бы только узнать от кого… вид у меня был как у человека, попавшего под колеса грузовика.

Меня хотели убить, что понятно. Но что я забыл именно здесь? Почему в Приюте искал убежище?

Ответов не было. Прежний обладатель этого тела не оставил мне даже щепотки памяти. Он умер… его сознание уже покинуло тело, когда в него вселился я.

Я решил не терять время на поиски ответов, которых все равно пока не найду. Сосредоточился… пытаясь вновь наладить связь с каналами, по которым текла жизненная энергия. Сейчас бы погулять хоть крупицу от нее, хоть кроху… я чувствовал ее присутствие рядом, но не мог дотянуться.

Время, черт возьми, время было моим главным ресурсом.

— Отволоките его в подземелье. В Камеру рваного ритма, — голос старика вырвал меня из оцепенения.

По залу прокатилась дрожь, словно старик озвучил пароль, о котором даже думать запрещено.

Темница? Пф. Сейчас это будет не наказание. Это как оставить хирурга в операционной наедине с пациентом и думать, что он не воспользуется шансом.

— Отведите его, — распорядился старик.

Вперёд шагнул Роман Ивлев. Тот самый, что только что порывался всадить в меня свою философию через колено.

Роман низко поклонился, но в глазах у него мелькнуло. Искра. Нет, целый костёр. Жгучая, терпеливо отложенная ненависть. Так смотрят не провожающие, а палачи, которым пока не выдали топор. Вообще любовь близнецов — дело особое, они за друг друга глотки готовы грызть. Вот только твой братик сам на меня полез!

— Дойдешь или носилки принести? — Рома стиснул зубы.

— Сам пойду, — заверил я, не отведя глаз и ехидно добавил. — Беспокоюсь, что у тебя пупок развяжется, если тащить начнёшь.

Роман аж позеленел.

Я кое-как поковылял за своим мрачным сопровождающим, стискивая зубы от боли. Нас провожали десятки глаз — удивление, испуг, где-то даже уважение. По взгляду видно — никто из них и помыслить не мог, что я сумею перемещаться на своих двоих.

Для них я был белой вороной. Чёрным лебедем Талеба. Или просто ошибкой в их системе координат.

Если бы они ещё знали, что я не сбившийся. Что я вообще из другого… чего? Мира? Плоскости? Логика где-то на этом месте махнула рукой на прощание. Ничего, внизу у меня будет время подумать о том, что произошло.

Вход в подземелье выглядел, как погреб. Ступени тянулись вниз бесконечно и терялись в темноте.

Перед входом Роман отрыл какой-то запылённый шкафчик на стене и вытащил маску похожую на противогаз. Снял с крюка, натянул на лицо и сунул такую же мне. Плюс перчатки — плотные, прорезиненные. Как будто мы не в подвал спускаемся, а заходим в ядерный реактор, приказавший долго жить.

— Будь моя воля, ты бы туда без всего этого шёл, — прошипел Рома сквозь маску.

Я не ответил. Надел всё как велено. Если уж играем в «сбой», то пусть будет полная экипировка.

— Или вперед, — прошипел он.

Спустились.

Шли молча. Рома смотрел в пол, будто шаги считал, но я чувствовал, как его глаза искали мою спину. Ненависть в нём не просто шевелилась — пыталась вылезти наружу через поры.

В какой-то момент он замедлился. Рука легла на рукоять ножа, тот болтался на поясе. Я почувствовал — он готов. Ну-у…почти.

— Если собрался — бей. Сейчас. Пока не я повернулся. Потом будет поздно, — холодно сказал я.

Позади послышался только скрип зубов.

Ступени круто уходили вниз, и чем дальше — тем грубее становился камень, и тем сильнее закладывало уши. Не я шёл, собственное упрямство тащило вперёд, как волк на цепи. Я просто держался за него, прислушиваясь к сгущающейся тишине. Будто с каждым шагом спускался не в подземелье, а в нору зверя.

Но… с каждым шагом мне будто легче становилось идти. Я зафиксировал впечатление.

Долгое время вдоль тянулись голые стены. Потом в стенах пошли углубления и цепи, проржавевшие, сломанные.

— Кого здесь держали? — спросил я, хотя знал: не сахарных птичек.

— Тех, кто ломал порядок. В том числе того, чьим именем ты назвался! — откликнулся Роман с какой-то одному ему понятной гордостью. — Тебя решили засунуть на самое дно. Где тебе и место, сбившийся!

— Ну ты, я смотрю, недалеко ушёл, раз бегаешь здесь на побегушках. Сам не сбился с пути, нет? — я уколол Ивлева в ответ.

— Я имею честь выполнять волю Учителя! — искренне возмутился он.

— Вот как у вас называется принеси, подай, буду знать.

В ответ снова услышал лишь скрип эмали. Неважно. Мне его ненависть не мешала. А вот то, что с моим именем здесь связано какая-то другая личность стало очевидно.

— Константин Мирошин это кто, кстати? — бросил я на удачу, не оборачиваясь.

— Я не буду разговаривать с безродным, — процедил Рома сквозь зубы, глядя себе под ноги.

Нет дружок… дело тут явно не в том, что будешь ты или не будешь. Тебе в подземелье отчего-то явно херовастенько. Рома передвигался с трудом и буквально волок ноги. Поэтому предпочитаешь помалкивать, чтобы в обморок не упасть.

Ладно, проблемы индейца шерифа не волнуют. Я занялся тем, что начал слушать это место. Где-то в глубине подземелья, за слоями камня и вековой плесени, будто бы билось чужое сердце. Глухо, не в такт приюту, а как пьяный барабанщик. Ритм был чужой. Сломанный. Диссонансный. Но, чёрт побери, до боли знакомый. Я уже знал это биение. Именно с ним у меня случился резонанс наверху. И с каждым шагом я словно набирался сил…

Теперь резонанс возрастал.

А то, что случилось дальше заставило меня вздрогнуть и резко остановиться.

— Помоги… — послышалось вдруг со всех сторон.

Прямо в спину мне влетел Ивлев, и мы оба за малым не покатились вниз по крутым ступенькам.

— Ты охренел⁈ — взорвался мой сопровождающий. — Что ты…

— Пасть закрой, — оборвал я, прислушиваясь.

Но в подземелье царила тишина, если не считать тяжелого дыхания близнеца. Я постоял еще с секунду и пошел дальше.

— Ты у меня помощи просил? — все-таки спросил я у Ивлева.

Он не ответил, похоже, что передвигаться в подземелье оказалось выше его сил.

Я не знал, что меня ждёт внизу. Но с каждым шагом все четче чувствовал прилив сил. Жизненная энергия, которая помогла мне не умереть, текла именно отсюда. Теперь у меня не оставалось никаких сомнений, что это так.

На моем запястье была ссадина и я отчетливо видел, как она затягивается. Рана исчезала прямо на моих глазах. А вот Ивлеву становилось с каждым шагом только хуже.

— С-сука… — прошипел Ивлев за моей спиной.

Рома вдруг остановился. Он тяжело дышал, как марафонец, добежавший до финиша и забывший, зачем вообще бежал. С него капал пот, лицо пунцовое. Я видел, что у него пошла носом кровь.

— Всё, дальше сам, — выдохнул он, будто сдавал смену.

Даже сквозь стекла противогаза, я видел как под его глазами появились темные круги, а глаза покраснели от лопнувших капилляров.

— Как-то невежливо бросать гостей на полпути, — заметил я. — Еще заблужусь?

— Чтобы ты сдох там, — зло бросил он, развернулся и пошёл обратно.

Я проводил его взглядом.

— Помоги…

На этот раз я слышал отчетливо, что меня зовут именно снизу. Я понял, что помощи просит то, что было скрыто в глубине подземелья.

И как хирург осознал, что оказался здесь не просто так. Меня позвали на помощь. В прямом смысле этого слова — с того света. Или из другого мира — что, впрочем, одно и то же.