Путь

Глава 8 Суд Богов

Всюду царила тишина, и топот множества ног, нарушивших это безмолвие, казался громом. Но никто не слышал его, как не видел стремительно мчавшихся по полутемным коридорам воинов, тяжело дышавших и грозно потрясавших обнаженными клинками. Они шли во весь рост, бряцая тяжелыми кольчугами, не скрываясь, ибо пора осторожности минула, и теперь настал черед быстроты. Сумев проникнуть в кажущуюся неприступной громаду дворца, господствовавшего над шумным Фальхейном, не потревожив никого из его многочисленных стражей, теперь незваные гости должны были нанести удар, не позволив их противнику опомниться.

Они шагали, словно завоеватели, словно уже одержали победу, никого не встречая на своем пути, будто здесь, в этих стенах, среди мрачных покоев не осталось более ни единой живой души. Так и было, и в эту ночь вся жизнь словно покинула королевский дворец, точнее, все живое будто стремилось только в одно место - в трапезный зал, где не смолкала музыка, прерываемая лишь здравницами, произнесенными заплетающимися языками подвыпивших господ и самого короля. Там сновали слуги, там стояли на постах почти все гвардейцы, что оказались в этот час во дворце, кроме, разумеется, тех воинов, что уже сменились, предавшись отдыху. И потому на пути рвавшегося на звуки пира отряда, возглавляемого Эрвином, демоном мщения во плоти, почти не оказалось людей. Никто не успел поднять тревогу, дав хозяину дворца хоть какой-то шанс увидеть новый рассвет.

Два гвардейца, стоявшие возле входа в северное крыло, погибли мгновенно, как и первые двое, сраженные меткими выстрелами из арбалетов, с которыми мастерски обращался каждый из свиты Эрвина. Еще двух, старика в ливрее и девчонку в накрахмаленном фартуке, слуг, прикончил сам принц. Дряхлого лакея он просто схватил за грудки и на бегу швырнул в стену, так, что череп несчастного треснул, столкнувшись с холодным камнем. Служанку, конопатую девицу, при виде толпы вооруженных до зубов воинов застывшую посреди коридора, от удивления разинув рот, Эрвин наотмашь ударил мечом, разрубив ей грудь. Лишь одного короткого, ничего не выражающего взгляда удостоилась несчастная, прежде чем принц убежал дальше, увлекая за собой и прочих воинов.

- Вперед, - яростно рычал Эрвин, мчавшийся по анфиладам комнат огромными прыжками. - Живее! Не останавливаться!

Они неслись по коридорам, стремясь к единственной цели и сметая все на своем пути. Нескольких слуг, ненароком оказавшихся в этот час в опустевших коридорах дворца, расстреляли из арбалетов, оставив позади себя только истекающие кровью тела, хрипевшие в предсмертной агонии или уже абсолютно беззвучные. Та же участь постигла гвардейца, отчего то бродившего по дворцу, вместо того, чтобы спокойно спать в казарме или стоять на посту. Великан Барг свалил наемника одним ударом в челюсть, а кто-то из следовавших за ним воинов на бегу пронзил пытавшегося встать стражника клинком, пришпилив его к полу.

И вот они добрались до входа в трапезный зал, из-за плотно прикрытых дверей которого доносились звуки становившегося все более разнузданным пиршества. И здесь, перед этими створками, путь Эрвину преградила четверка гвардейцев. Рослые парни в алых камзолах, сверкающих касках, вооруженные короткими алебардами сперва опешили от неожиданности, увидев бегущую по коридору толпу вооруженных людей, больше всего походивших на разбойников. Но это были умелые бойцы, имевшие железное самообладание. Потому они тотчас стали поперек коридора, сдвоив ряды и наставив на чужаков хищные наконечники алебард.

- Стоять, - отрывисто рявкнул один из гвардейцев. - Ни шагу дальше! Сложить оружие!

- Смерть, - порычал в ответ Эрвин. - Убить их! Рази!

Щелкнули арбалеты, и двое королевских телохранителей завалились на спину, инстинктивно хватаясь за оперение впившихся в их плоть болтов. Но больше взведенных самострелов в отряде Эрвина не было, а потому спутник принца ринулись в атаку, размахивая клинками, пятнадцать против двух.

Первого гвардейца свалил Витар. Тот оказался недостаточно расторопен, да и громоздкое оружие было не очень подходящим для схватки в такой тесноте, а потому, когда страж ударил, широко размахнувшись, спутник Эрвина ринулся вперед, низко пригнувшись, дабы пропустить над собой сверкающий полумесяц лезвия, способного разрубить человека пополам. Витар достал своего противника в длинном выпаде, вонзив ему клинок в грудь почти до средины. Наемник невольно схватился за обоюдоострую полосу стали, обрезая собственные пальцы, и тихо осел на пол. Но последний воин успел размахнуться и метнуть в гущу врагов свою алебарду.

Витар, успевший высвободить свой клинок из груди поверженного врага, смог увернуться, и Эрвин, несмотря на свои внушительные габариты никогда не считавший себя неловким, тоже уклонился, отпрыгнув к стене. А вот стоявшему позади него Баргу не повезло, и граненое жало впилось ему в живот, причем сила, вложенная в бросок, и помноженная на вес оружия, была такова, что великан отлетел назад на шесть шагов, сбив с ног еще двух своих товарищей. Гвардеец же, не теряя время напрасно, выхватил меч и отчаянно атаковал оказавшегося ближе все к нему Эрвина.

Клинки столкнулись с протяжным лязгом. Он был неплох в бою, этот чужеземец, которому король Альфиона доверил собственную жизнь, но Эрвин, прошедший за годы добровольного изгнания сотни больших и малых сражений, победителем вышедший из десятков поединков все же оказался искуснее. А потому, обменявшись несколькими ударами, бойцы отпрянули, дыша так, будто пробежали, надев доспехи, целую лигу. Принц сжимал длинную рану на правом предплечье, кровавую, но не глубокую, так, обычный порез. А его противник прихрамывал на левую ногу, ибо клинок Эрвина зацепил его бедро.

- С дороги, - хрипло прорычал принц, вычерчивая своим длинным мечом круги по воздуху. - Не стой на моем пути! Ты чужак здесь, так не встревай в наши ссоры, если хочешь жить.

- Мне дорога жизнь, но честь еще дороже - так же прохрипел в ответ гвардеец, не сомневавшийся, что настали последние мгновения его жизни. Он понимал, что если и прикончит этого гиганта, для которого тяжелый риттершверт казался сущей пушинкой, то остальные все равно не пощадят оставшегося в одиночестве воина, даром, что кое-кто уже торопливо взводил арбалеты. Но отступать гвардеец даже не думал: - Я дал присягу, и не отступлюсь от нее. Если ты замыслил зло против государя, то подойдешь к нему только через мой труп!

- Будь я проклят, - выдохнул принц. - За этим дело не станет! Сдохни, упрямый глупец!

Он налетел на отступавшего к дверям гвардейца, точно стальной вихрь, осыпав его градом ударов, сломив защиту. И, наконец, широкий клинок врубился в грудь воина, и тот, вскрикнув, отлетел назад, последним усилием распахнув створки и рухнув внутрь трапезной. На мгновение там установилась гробовая тишина, нарушаемая только треском поленьев в громадном камине да чавканьем кого-то из благородных господ лордов.

Они замерли, с ужасом глядя на него, свободного, сильного, живого, чеканя шаг ступившего под своды огромного зала, сжимая в руке окровавленный меч. Полторы дюжины лордов и рыцарей, верных псов короля-узурпатора, счастливых оттого, что им перепала малая доля объедков с господского стола. Эрвин не испытывал к этим ничтожествам, кичившимся глупой победой, ничего, кроме презренья и жалости.

- О, Боги, - прошептал кто-то, выпустив из рук чеканный кубок, с протяжным звоном покатившийся под длинный стол. - Это он, Эрвин. Он жив!

А принц уверенно шагал вдоль стола, не обращая внимания на изумленных, испуганных дворян, со страхом уставившихся на замерших в дверях воинов, нацеливших на знатных господ заряженные, готовые к бою арбалеты. Эрвин шел туда, где сидел оцепеневший, вжавшийся в спинку своего кресла Эйтор, его названный брат, чья кожа стала сейчас белее мрамора древних статуй из его же собственного дворца.

- Не ждал? - рассмеялся принц, тяжелым взглядом придавив того, кто мнил себя королем Альфиона к трону. - Вижу, не ждал, - довольно произнес он. - Ты забыл меня пригласить, братец, но, уж прости, я не мог не явиться сюда, выказать тебе свое почтение, Ваше величество, - саркастически расхохотался он, и смех громовыми раскатами еще гулял под сводами зала спустя несколько мгновений, после того, как Эрвин умолк.

Принц заметил единственную женщину, совсем еще девчонку, испуганно прижавшуюся к плечу короля. Он слышал о том, что Эйтор нашел себе королеву, и теперь удостоился чести увидеть ее, ту, кому мгновение спустя суждено стать вдовой. Эрвин давно уже отвык обращать внимание на женские слезы, и был готов отправить эту девку вслед за своим венценосным муженьком. И потому он лишь мазнул по ней взглядом, вновь вперившись в короля, широко открывшего глаза в гримасе ужаса.

- Это морок, - дрожащим голосом произнес Эйтор, не отводя глаз от медленно приближавшегося к нему человека, которого король Альфиона давно уже привык считать мертвецом. - Тебя нет. Ты мертв!

- О, это не совсем так, - ощерился принц, остановившись в трех шагах от Эйтора. - Я жив, брат мой, жив. А вот ты сейчас умрешь. Я пришел сюда, чтобы спросить с тебя по старым долгам. Ты лишил меня короны, ничтожный выродок, ты отнял у меня ту, кого я любил больше жизни, и за это я заберу твою никчемную жизнь!

Эрвин, не глядя, протянул назад руку, и верный Витар поспешно вложил в нее обнаженный клинок. И принц протянул его своему названому брату, уставившемуся в пустоты невидящим взглядом.

- Вставай, - рявкнул Эрвин. - Возьми этот меч и сразись со мной! Покажи тем, кто верен тебе, что ты мужчина. Прими смерть с достоинством, как король, но не жди, пока и выпущу твои кишки. Ну же, - вскричал он. - Дерись!

Размахнувшись, принц вонзил клинок, увенчанный крестообразной гардой, в столешницу, отступив на несколько шагов назад. Эйтор, точно во сне, медленно поднялся, ступая так, будто у него вдруг отнялись ноги, и неуверенно коснулся эфеса.

- Давай же, - поторопил его Эрвин. - Сейчас не время для слов. Ты был подлецом и трусом прежде, так яви хоть сейчас свою храбрость!

Несколько мгновений они стояли лицом к лицу, буравя друг друга взглядами, но затем, словно с него спало какое-то оцепенение, Эйтор схватил меч, вырвав его из стола, и, что то истошно закричав, прыгнул к своему противнику, занося оружие над головой.

Как ни велико было удивление, как ни силен был испуг, охвативший Эйтора, сковавший его сердце льдом, король смог собрать в кулак всю свою волю. За минувшие годы он смог убедить себя в том, что Эрвин, истинный наследник Альфиона, мертв, что он сгинул в каком-нибудь далеком краю во время своих скитаний. Что ж, он ошибся, и названный брат нынешнего владыки королевства стоял сейчас посреди зала, напряженный, не ослаблявший хватку на черене меча, надменно взирая на благородное общество, будто онемевшее от изумления. Как, для чего он явился сюда, было не важно, ведь сейчас Эйтор мог окончательно избавить себя от всех страхов и сомнений. И он не мешкал, атаковав так быстро, как только мог.

- Умри, - прорычал сквозь зубы король, рассекая воздух перед собой широкими взмахами чужого, непривычного, излишне тяжелого меча. - Кем бы ты ни был, кошмаром из снов или человеком из плоти и крови, умри!

Он считал себя неплохим бойцом, король Эйтор, пусть и ни разу не проливал кровь настоящего врага. Но тренировки с собственными гвардейцами, с настоящими мастерами меча тоже кое-чего стоили, и умение государя было велико. А потому Эрвин невольно попятился под его ударами, в каждый из которых король вкладывал весь свой страх, всю свою ненависть. Принц только и мог, что защищаться, частью отражая выпады противника своим клинком, а частью просто увертываясь от них.

- Умри, - кричал Эйтор, наступая на вернувшегося из небытия брата и ликуя при мысли, что тот вынужден отступать, с видимым трудом сдерживая его отчаянный натиск. - Умри, умри, умри!

Они кружили по залу, словно танцуя, и обменивались частыми ударами. Клинки с лязгом сталкивались, чтобы тотчас отлететь и вновь столкнуться. Никто не сказал бы, что в схватке сошлись неравные противники. Они даже внешне были похожи, оба светловолосые, только у Эйтора глаза были зеленые, у его противника же - серые, точно сталь клинка. Король был чуть шире в плечах, немного тяжелее, от силы на двадцать фунтов, а его принц оказался на полголовы выше ростом и немного подвижнее, но именно, что немного. Они стоили друг друга статью и мастерством, и все же Эрвин был опытнее, ведь он постигал воинское мастерство не на плацу, а в боях, где любая оплошность могла стоить жизни. И потому исход был вполне закономерен.

Вновь взвились, ударившись друг о друга тяжелые клинки, и принц, подцепив острием своего меча оружие Эйтора за широкую крестовину, вырвал его из рук противника, отбросив в сторону. На мгновение король застыл, готовый принять грудью последний, смертельный удар. Но смерть все не приходила. Эрвин застыл в нескольких шагах от брата, замерев в низкой стойке и выставив перед собой клинок. Что то помешало ему ударить, сделать то, о чем принц мечтал двадцать три года, растянувшиеся для него в целую вечностью.

- Возьми клинок и бейся, - угрюмо процедил Эрвин, указав на выпавший из рук своего противника меч. - Покажи, чего ты стоишь, чтобы о твоей смерти сложили баллады! Не вынуждай меня прикончить тебя, как безродного пса! Пусть это будет честный бой, то, чего по твоей милости меня лишили тогда, в святилище, когда умерла моя Ильма.

Эйтор неуверенно, не сводя глаз с замершего в готовности мгновенно нанести удар Эрвина сделал маленький шажок к мечу. Он ждал, что принц, истинный принц сделает выпад, поразив его в спину, и опасался поворачиваться к Эрвину спиной. А названный брат короля терпеливо ждал, пока его противник снова будет готов к бою. Но в этот миг в поединок вмешалась третья сила.

Лорд Грефус, триумфатор, спаситель королевства, как окрестила его толпа, заворожено следил за поединком, которым столь внезапно прервался пир. Каково бы ни было его изумления, когда принц Эрвин, живо и невредимый, превратившийся из безусого юнца в мужчину, воина, вошел в зал, оно исчезло, улетучилось, стоило только зазвенеть клинкам.

Грефус сражался двадцать лет, торжествуя на турнирах, где ценой поражения были лишь насмешки толпы, и в жестоких схватках, где проигравший расставался с жизнью. Он видел много сражений, был знаком со многими бойцами и тех, кто ныне сошелся в схватке в стенах дворца, возможно, нельзя было назвать самыми умелыми, но еще никто на памяти Грефуса не бился с такой яростью, с таким презрением к собственной жизни.

Лорд не смог бы однозначно отдать предпочтение кому-либо из бойцов. Король Эйтор прежде блистал на турнирах, выходя победителем из конных и пеших поединков с весьма искушенными противниками, да и сейчас регулярно тренировался со своими гвардейцами. Возможно, его тело и покрылось жирком, и государь стал чуть медлительнее, чем десять лет назад, но сила вовсе не покинула его, так что первый же точный удар стал бы для его противника смертельным.

Эрвина Грефус просто не помнил, ибо в тот год, когда лишенный наследства принц бежал из Альфиона, как преследуемый всеми разбойник, лорд был еще ребенком, служа пажом у одного из рыцарей, вассалов своего отца. Но, судя по тому, что он видел ныне, наследник Хальвина кое-чему обучился, став настоящим бойцом, смертоносно быстрым, безжалостным. И, кроме того, если Эйтора обуял страх, то его противником двигала ненависть, более подобающая в бою. И Грефус почти не удивился, когда Эрвин выбил меч из рук короля, но то, что принц не стал добивать беззащитного противника, привело лорда в замешательство.

Возможно, желание с оружием в руках стать на защиту государя посетило не одного только Грефуса в тот миг, когда Эрвин со своей свитой ворвался в зал. Но, прежде всего, оружия, если не считать кинжалов, ни у кого из приглашенных на пир рыцарей не было, и, кроме того, нацеленные в грудь жала арбалетных болтов действовали весьма отрезвляюще. Стрелков было немного, полдюжины всего, но первого же, кто посмеет атаковать их, расстреляли бы без всякой жалости. И пусть тот смельчак, приняв на себя удар, дал бы шанс своим товарищам, стать героем баллад оттого, что лишь красиво умер, не желал никто. Но сейчас даже спутники принца отвлеклись на поединок, забыв о почти двух десятках рыцарей, и Грефус понял, что его час настал.

Король, испуганный, растерянный, неуверенно придвигался к своему клинку, но он медлил, и Эрвину, видимо, надоело ждать.

- Сдохни, ничтожество, - прорычал принц, замахиваясь длинным мечом и делая шаг к королю. - Пора закончить это. Твою смерть не воспоют менестрели. Умри, выродок!

В этот миг лорд Грефус вскочил со скамьи, швырнув в ближнего к нему арбалетчика тяжелый золотой кубок размером не уступавший шлему и, выхватывая из ножен на поясе квилон, кинжал с крестовиной, как у меча и длинным узким клинком, атаковал не замечавшего ничего и никого, кроме своего названного брата, Эрвина.

Кто-то из людей принца запоздало рванул спусковую скобу арбалета, и лорд почувствовал, как по его затылку скользнул болт, со стуком впившийся в столешницу. Но Грефус уже рвался вперед, к неосторожно повернувшемуся спиной Эрвину, замахиваясь кинжалом. Король был в опасности, и это для лорда значило больше, нежели прозвучавшие позади него отрывистые щелчки арбалетов.

Эрвин все же почувствовал угрозу, в последний миг развернувшись на каблуках и встретив нового противника лицом к лицу. Кинжал Грефуса скользнул по его груди, вспоров дублет, а принц в ответ взмахнул клинком снизу вверх, чиркнув вмешавшегося в поединок лорды по лицу.

Грефус, вскрикнув от боли и выронив кинжал, отпрыгнул назад на несколько шагов, едва не наткнувшись на стол и зашипел, точно разъяренный кот. В этот миг воины Эрвина, наконец, пришли в себя, и в плечо лорду впился болт, насквозь пронзивший его плоть.

И одновременно король, воспользовавшись тем, что Эрвин отвлекся, метнулся к улетевшему едва не в другой конец зала мечу, подняв его и вновь атаковав своего противника. Принц только успел закрыться от мощного нисходящего удара, подставив под него плашмя свой клинок. Но сила, вложенная в эту атаку Эйтором, была такова, что его противник невольно попятился, несколько мгновений лишь успевая отражать выпады короля.

Витар, решив, что его господину приходится туго, ринулся на выручку Эрвину, пинком свалив стонавшего от боли лорда Грефуса. Остальные дворяне так и сидели неподвижно, будто приросли к лавкам. Каждому казалось, что именно в его лицо, в его грудь направлены граненые жала арбалетных болтов, и потому никто не хотел дать повод стрелкам, чтобы нажать на спуск.

- Назад, - зарычал Эрвин, отражая очередной наскок короля. - Витар, назад! Не встревать, иначе прикончу своими руками. Лучше займитесь гвардейцами.

Там, в недрах дворца, уже ощущалось какое-то движение. Видимо, кто-нибудь из слуг или охранявших короля воинов наткнулся на трупы тех несчастных, что стали первыми жертвами Эрвина, и поднял шум, призывая гвардейцев. И сейчас, оглашая коридоры громкими криками "Тревога!" и "Его величество во опасности!" к трапезной зале рвалось несколько десятков воинов. Уже было слышно бряцание оружия и топот подкованных сапог, сопровождаемый яростными криками, которыми подбадривали себя полусонные телохранители Эйтора.

- Кратус, - позвал Эрвин, одновременно отбив очередной выпад своего противника и перейдя в контратаку. Коорль попятился, сам теперь вынужденный лишь защищаться. - Кратус, задержи их!

- Будет исполнено, - усмехнулся маг. Он обернулся к стопившимся у входа в зал воинам, впившись взглядом в одного из них: - Эгерт, за мной! Остальные, смотрите, чтобы господа лорды не начали бузить, - с презрительной усмешкой бросил он, затем бросившись во мрак коридора, усеянного окровавленными телами. Скоро, в этом Кратус был уверен, к ним присоединяться еще трупы, много трупов в весьма неприглядном виде.

Приказ Эрвина словно вырвал чародея из забытья. Несколько минут Кратус, не отрываясь, наблюдал за поединком, пожалуй, самым лучшим, какие он успел повидать. Сам маг не считал особенно важным умение фехтовать, поскольку у него на службе стояли силы намного более мощные, чем мечи и топоры. Но и он не мог не признать мастерства сошедшихся в отчаянной схватке бойцов, которая, будучи помножена на ярость, на жажду жизни и желание отомстить, делала поединщиков еще более быстрыми, сильными и беспощадными, нежели обычно.

В прочем, не только Кратус, словно завороженный, следил за мерцанием клинков, вычерчивавших широкие дуги и с лязгом сталкивавшихся. Все, кто явился во дворец с Эрвином, пристально наблюдали за этим диковинным танцем, подлинной пляской Смерти, следя, как мечутся по залу, то атакуя, то уходя в глухую защиту, чтобы мгновении спустя вновь ударить, бойцы, охваченные яростью. Даже умелые воины, такие, как Витар, никогда не забывавшие про дисциплину и осторожность, отвлеклись на это зрелище, пожалуй, лишь сегодня в полной мере оценив боевое мастерство своего предводителя.

Приказ Эрвина вырвал чародея из забытья, и тот вдруг понял, что за спиной давно уже звучит дробный топот, нарастающий с каждым мгновением. Гвардейцы, наемники, охранявшие дворец и саму жизнь государя, сплоховали, позволив врагу проникнуть внутрь, но уж теперь хотели поквитаться сполна, готовые убивать без пощады и надеявшиеся, что государь еще жив. Что ж, Кратус был готов встретить их.

- Не суйся вперед, - приказал чародей верному Эгерту, который за месяцы странствий стал тенью мага, вечно следуя за ним. - Я не хочу задеть тебя ненароком.

- Слушаюсь, - кивнул воин, перебирая пальцами на рукояти тяжелой баделеры, которую он предпочитал любому иному оружию. Насколько мог видеть Кратус, с этой жуткой даже на вид саблей он обращался виртуозно. - Я буду рядом.

Маг знал, что Эгерт будет неподвижно стоять за его левым плечом, держа клинок наперевес, готовый в любой миг вступить в бой. Раз воин уже спас жизнь Кратусу, отчего доверие к нему мага возросло еще больше, хотя чародей и прежде ценил верность этого сурового рубаки. Он был настоящим мастером, но никто, даже сам Кратус не знал ничего о прошлом этого молчаливого, вечно насупленного и угрюмого парня. Не известно было даже откуда Эгерт родом.

Чародей считал, что его спутник и верный страж - уроженец Побережья, возможно, даже Видара, но полной уверенности в этом не было. В прочем, не это являлось главным, а то, что могучий воин, по-собачьи преданный магу, всегда был рядом, считая великой честью оберегать своего господина от любой опасности, благо возможности явить свое мастерство, учитывая весьма нескучную жизнь чародея, появлялись достаточно часто. Но сейчас, верил Кратус, для клинка могучего Эгерта не останется работы, ибо он окончательно освоился с творением древнего эльфийского мага, подчинив его себе, и перестав полагаться на случай.

Забыв о своем телохранителе, чародей выступил вперед, привычно окунаясь в океан силы, заключенный в Линзе, диковинном творении далеких предков. Мага буквально распирало, и он с нетерпением ждал того момента, когда можно будет выпустить скопившуюся где-то в груди мощь, рвать, крушить, убивать, забыв обо всем.

Гвардейцы спешили, движимые страхом и чувством стыда, ибо впервые не смогли защитить своего короля, того, кто возвысил их, безродных чужеземцев, над всеми рыцарями и лордами, кичившимися десятками поколений славных предков. Они торопились, успев вооружиться, и даже натянув доспехи, хотя о броне позаботились далеко не все. Не меньше полусотни бойцов, ощетинившись клинками и алебардами, приближались к трапезной, готовые к бою. И они с удивлением замечали, что кроме нескольких мертвецов не наблюдают более никаких признаков врага, даже не представляя, кто именно и зачем пробрался во дворец себе на погибель.

Оберт Дер Габельн, лично возглавивший спешно собранный отряд, неуклюже бежал, спотыкаясь и лязгая доспехами, при этом еще успевая подгонять своих воинов. Случилось неслыханное - во дворец проник враг, проник, миновав многочисленные посты, и оставив за своей спиной дорожку из трупов, по которой теперь и шли гвардейцы, точно охотничьи псы по следу спугнутого зверя. Каждый из них испытывал смятение, ведь будучи теми, кому более всего доверял король Альфиона, они не оправдали его надежд. Но еще была возможность исправить ошибку, смыв позор кровью врагов. Не важно, кто, как, для чего прокрался во дворец, главное, что сейчас они ощутят на себе весь гнев гвардейцев короля Эйтора, и никто не уйдет отсюда живым.

Казавшийся бесконечным коридор внезапно уткнулся в приоткрытые двери трапезной залы, из которой лился яркий свет, и доносились звуки боя, которые легко узнал каждый из воинов в алых мундирах, украшенных головой вепря на гербовом щите. А перед дверьми стояли два человека, один из которых был даже не вооружен. Увидев их Дер Габельн опешил на мгновение, но затем разглядел в самом проеме еще с десяток вооруженных самострелами и мечами воинов, и уверился, что без боя все же не обойдется, чему он был весьма рад.

- Стой, - рявкнул капитан гвардии, когда между гвардейцами и их безымянным противником оставалось шагов сорок. - Оружие к бою! Латники - вперед, лучники - во вторую линию!

Наемники, прошедшие суровую школу еще в родном Дьорвике четко исполнили приказ. Толпа словно выплюнула вперед три десятка воинов с алебардами и мечами, а за их спинами расположились немногочисленные лучники. Вообще длинный боевой лук был не лучшим оружием для схватки в такой тесноте, но зато хватит и одного зала, чтобы смести ничтожную горстку врагов. На таком расстоянии бронебойные стрелы насквозь прошьют любые латы, и тот, кто окажется мишенью, не будет иметь ни единого шанса. Чистая победа, причем почти без крови!

Как ни странно, те двое чужаков, что так отважно выступили вперед, даже не дрогнули. Более того, у одного из них, узкоплечего, тщедушного, никак не казавшегося воином, на устах промелькнула злорадная улыбка. Увидев ее, капитан королевской гвардии ощутил безотчетный страх, ибо он не привык, чтобы так встречали приближение его исходящих яростью бойцов.

Оберт Дер Габельн стал на левом фланге шеренги мечников, невольно теснее прижимавшихся друг к другу, образуя стальной кулак, способный в могучем порыве смести любого противника. Рыцарь, один из немногих, был облачен в латы, к тому же нахлобучив на голову элегантный салад, оставлявший наполовину открытым лицо. В руках воин сжимал верный клинок, тяжелый полутораручный меч, не раз приносивший своему хозяину победу на турнирах и в настоящем бою.

- Эй, вы, - гаркнул в полумрак коридора капитан гвардии. - Немедленно сложите оружие, и тогда вас будет ждать справедливый суд! А если не подчинитесь, то все будете убиты без пощады!

Почему-то Дер Габельн не решился атаковать с ходу, пожелав решить дело миром. Возможно, противник не казался ему, рыцарю, прошедшему десятки сражений и сотни смертельных дуэлей, по-настоящему серьезным, достойным того, чтобы потом гордиться этой победой, и воин, с молоком матери впитавший кодекс чести, попытался обойтись без никчемного кровопролития. В прочем, его предложение вызвало вовсе не тот ответ, какого ждал Оберт.

- Ты, ничтожество, как смеешь грозить великому магу, - совершенно по-змеиному прошипел тщедушный человечек, на голове которого рыцарь заметил странную диадему, как будто бы из хрусталя. - Подите прочь, псы, если вам дороги ваши никчемные жизни!

Узкоплечий подался вперед, будто хотел атаковать, и Оберт Дер Габельн, решив более не медлить, взмахнул мечом, подав знак лучникам. Скрипнули тугие тетивы из сыромятной кожи, такие, что не теряли упругости ни в мороз, ни под дождем. И одновременно тщедушный человек, величавший себя магом, тоже взмахнул рукой, будто нанося рубящий удар по нисходящей незримым клинком.

В последний миг дьорвикский рыцарь увидел, как в воздухе перед его противником наливается пронзительно-голубым светом смутно знакомый символ. Дер Габельн еще успел удивиться, а затем провалился в ледяную бездну, за секунду до того, как окончательно угасло сознание, ощутив, как в легкие врывается морозный воздух, и кровь застывает в жилах.

Признаться, оказавшись лицом к лицу едва не с полусотней до зубов вооруженных воинов, Кратус на мгновение растерялся. О, вовсе нет, он не испугался, ибо прежде выходил победителем из схваток с еще более многочисленным противником. Трудность была в том, что большая часть известных чародею боевых заклятий казалась слишком разрушительной, чтобы применять их в стенах дворца без опасности для самого себя и своих спутников. Тем более мощными станут они, пройдя сквозь Линзу, потому-то Кратус и потратил несколько мгновений на размышления, найдя, наконец, нечто стоящее в тот же миг, когда лучники были готовы спустить тетивы, а строй латников качнулся, словно наступающая на берег океанская волна.

- Иса! - вдохнул маг, начертив перед собой руну Льда.

Коридор озарила вспышка, столь яркая, что Эгерт, о существовании которого маг успел позабыть, зашипел, прикрыв ладонью глаза. На несколько секунд воин ослеп, но Кратус был уверен, что его помощь не понадобится. Его чары разили наверняка, и подтверждением тому был сдавленный вопль ужаса, исторгнутый разом всеми до единого воинами Эрвина, в чьей памяти навсегда остался этот странный бой, жуткая расправа, подобной которой они не видели никогда раньше.

Волна холода прокатилась по коридору. Ледяной ветер вбил в глотки гвардейцев готовые вырваться оттуда проклятья и удивленные крики, обжигая легкие, обращая в лед кровь и плоть. Кто-то из лучников успел разжать пальцы, освободив тетиву, пустив стрелу, но и она на лету превратилась в ледяную иглу, а затем рассыпалась кристаллами инея.

Когда Эгерт открыл слезившиеся глаза и, прищурившись, взглянул на гвардейцев, он увидел лишь четыре дюжины статуй, словно высеченных изо льда. Но ни один мастер не добился бы такой точности, изобразив все до единой складки на одеждах воинов, каждую морщинку на их лицах, застывших в гримасе гнева. Кажется, никто из наемников даже не понял, что умирает, расставшись с жизнью легко и воистину молниеносно, и Эгерт лишь восхитился своим господином, ибо верил, что настоящий воин не должен доставлять своим жертвам лишних мучений.

Один из воинов, стоявших в первом ряду, невысокий плечистый рыцарь в тяжелых латах, обратился в лед как раз в тот миг, когда хотел сделать шаг. Он так и застыл, оторвав левую ногу на три дюйма от пола, вскинув над головой длинный клинок. И, стоило только Эгерту бросить на него взгляд из-под плотно сжатых век - глаза все еще резало - рыцарь покачнулся, а затем упал вперед, с хрустом рассыпавшись на множество бесформенных кусков льда, разлетевшихся по всему коридору. И тотчас из-за стен дворца, таких толстых, что выдержали бы и прямое попадание из требушета, донесся протяжный звук боевой трубы, а затем - мерные удары сигнального колокола.

- Они объявили тревогу, - сквозь зубы процедил Кратус. - Поднимают гарнизон! Кажется, нам сейчас придется попотеть, если не хотим, чтобы гвардейцы обложили нас, как медведя в берлоге.

Некоторые воины, толпившиеся за спиной мага, опасливо взглянули друг на друга. Победа Кратуса над целым отрядом гвардейцев изрядно напугала их, но одновременно и вселила уверенность, ведь рядом со столь сильным магом им, казалось, нечего бояться. Но мысль о том, что к дворцу уже движутся несколько сотен разъяренных наемников, наверняка узнавших о гибели своих товарищей и жаждущих мести, породила страх.

- Эгерт, идешь со мной, - отрывисто приказал каркающим голосом Кратус. - Возьми еще четверых, с арбалетами. Живее, иначе гвардейцы сейчас ворвутся во дворец!

Они бросились по коридору, превратившемуся в диковинную галерею скульптур, одновременно красивых, как все по-настоящему совершенное, и жутких в своей дьявольской точности. Наверное, кто-то из следовавших за Кратусом воинов ненароком толкнул одного из обратившихся в лед гвардейцев. Жертва чародейства, тяжеленная глыба, качнулась, ударившись о стену, и промерзшая насквозь плоть рассыпалась мириадом осколков. Тогда еще один из воинов выхватил из ножен меч и ударил по ледяному шлему другой статуи, разбив ее пополам.

Началось какое-то безумие. Все, включая и Эгерта, так и не убравшего в ножны свою жуткую саблю, принялись крушить то, что еще минуту назад было полными жизни, сильными и отважными воинами. С треском разбивались статуи, в ушах стояли яростные крики, в которых не было ничего человеческого, свистели клинки, а под ногами хрустела ледяная крошка. Спустя минуту все было кончено.

- Довольно, - зло вскричал Кратус, горящим взором обводя своих спутников его голос, громовыми раскатами пронесшийся под гулкими сводами дворца, привел их в чувство. Воины с ужасом озирались, украдкой бросая друг на друга испуганные взгляды. Никто не мог бы объяснить, что напало на них. - Хватит, глупцы, - только голос чародея связывал этих людей с реальностью. - Достаточно забав! Нас ждет дело, а вы тупите клинки об эти ледышки. Здесь рядом еще полно живых врагов, чтобы тратить силы на тех, кто уже мертв. Вперед, будьте вы прокляты!

За их спинами раздался звон упавшего на камень клинка, а затем прозвучал торжествующий, полный ненависти голос Эрвина. Принц одолел своего противника.

Эрвин не замечал ничего вокруг себя. Он не обратил внимания на схватку чародея с гвардейцами, лишь затем краем сознания отметив, что часть его воинов опрометью кинулась прочь из зала и с трудом связав этот факт с доносившимися снаружи протяжным пением трубы, в котором явственно слышались тревожные нотки. Но все это было не важно сейчас. Для принца Эрвина, наследника Альфиона, весь мир сократился до шероховатой рукояти клинка, которую он сжимал до боли в ладонях обеими руками, и перекошенного от страха лица его противника, шаг за шагом пятившегося под ударами охваченного яростью принца.

Эрвин наносил удары с методичностью молотобойца в кузнице, вкладывая в каждый выпад всю силу, всю свою ярость, заставляя Эйтора отступать. Он чувствовал в короле страх, ужас поражения, ведь тот, кто посмел назвать себя правителем Альфиона, знал, что проигрыш в этом поединке означает смерть. И потому он бился со всей стойкостью, раз за разом подставляя под клинок Эрвина свой меч, ухитряясь все еще отражать удары.

- Умри, - кричал принц, для которого оружие стало частью его тела, выполняя любой приказ хозяина. Широкая полоса стали чертила круги и зигзаги, так что воздух стонал под выпадами. Эйтор отступал, но пока держался стойко. Эрвин же лишь чаще наносил удары, утробно рыча: - Умри! Умри же!

Этот бой не мог продлиться долго, хотя самим противникам он казался растянувшимся на целую вечность. Эйтор, вынужденный отступать, понимал, что обречен. Да, он неплохо владел клинком, быть может, не хуже своего соперника, пусть и учились они этому смертоносному мастерству по-разному. Но на стороне Эрвина была ярость, какой никогда не знал король Альфиона, а Эйтором овладел страх. Он затылком ощущал леденящее дыхание смерти, явившейся сюда, в этот дворец, чтобы забрать его жизнь.

- Проклятье, - Эйтор вдруг оступился, припав на правую ногу, поскользнувшись в луже вина, что натекла из кубка, которым мгновение назад лорд Грефус отбивался от стрелков. - Нет! - Под коленом что-то хрустнуло, и по телу вдруг разлилась боль. Король понял, что нога больше не слушается его, не то вывихнутая, не то и вовсе сломанная.

Эйтор замер в нелепой позе, будто преклоняя колено перед своим противником. И принц воспользовался этим, обрушив на его голову свой клинок. Его противник вскинул меч, пытаясь защититься, но удар Эрвина выбил оружие из рук Эйтора. Его клинок скользнул по гладкому мрамору, отлетев к огромному камину. Король, растерявший все свое величие, упал на спину, перебирая ногами и пытаясь отползти назад. Его взгляд был прикован к мерцавшему, отражая пламя многочисленных факелов, острию меча, направляемого твердой рукой Эрвина.

- Ублюдок, - сквозь зубы прорычал принц. Он навис над поверженным противником, точно демон возмездия, могучий и неумолимый. - Я считал тебя братом, а ты видел во мне врага. Ты всегда завидовал мне, и отнял все, чем я дорожил. - В голосе Эрвина слышались гнев и боль, та боль, которую он хранил в сердце двадцать три года, которая точила его изнутри, ради которой он сжигал самого себя желанием мести. Казалось, принц был готов зарыдать, но рука его не дрожала. - Ты лишил меня наследства, лишил моего королевства. Ты отнял ту, которую я любил всем сердцем! Ты предал мою веру, и сейчас вернешь мне все, чего лишил прежде. Я возьму твою жизнь, а с ней - все, что у тебя еще осталось. Умри!

Держа клинок обратным хватом, Эрвин занес его над дрожащим от ужаса, от предчувствия собственной смерти Эйтором. Принц был готов вонзить меч в грудь противника, точно кол - в сердце вампира. Король крепко зажмурился, моля Судию, чтобы все случилось быстро, без лишней боли. Но смерть так и не пришла.

Королеве Ирейне, забытой всеми, тихо, как мышка, сидевшей возле своего супруга все происходившее в этот день казалось каким-то странным сном. Известие о готовящемся пире в честь доблестных воинов юная государыня приняла молча, с трудом сдерживая слезы. Она предпочитала проводить свои дни в покоях, отрезанных от всего остального мира прочными дубовыми дверями и бдительной стражей. Ирейна видела лишь слуг, молчаливыми тенями скользивших по отведенным ей комнатам, да своего мужа, приходившего в ее спальню по ночам.

Юная королева по своей воле избрала участь затворницы, и едва ли когда-нибудь всерьез тяготилась одиночеством. Шумному обществу фрейлин Ирейна предпочитала чтение, благо, весьма богатая библиотека, которую собирали многие прежние короли Альфиона, была к ее услугам, а читать она выучилась на два года раньше свого брата-рыцаря. Порой семнадцатилетняя королева играла на арфе или лютне, но музицировать для самой себя, взрывая тишину треньканьем струн, было вовсе не так интересно, как забавлять публику, вот только желания видеть кого-либо возле себя с каждым днем, проведенным в стенах дворца, отнюдь не прибавлялось.

Больше всего Ирейна хотела бы вернуться в замок своего отца, окунувшись в размеренную, какую-то сонную жизнь того, что заносчивые жители Фальхейна с презрением величали провинцией, или, еще хуже, дремучей глухоманью. Там она могла бродить по окрестным лесам, забыв о приличиях, отпустив слуг и стражников, ибо вилланы искренне любили справедливого и вовсе не злого Долмуса, своего господина, а потому не посмели бы обидеть и его дочь. Или можно было запереться в самой высокой башне, вытащив спрятанную там книгу, в которой древний мудрец описывал движение небесных тел, и на несколько часов погрузиться в тайны мироздания, чтобы затем жарко спорить с придворным магом и философом, который не мог создать ни одного заклятия, но знал, кажется втрое больше, чем было написано во всех книгах, завалявшихся в закоулках родного замка. Но ее мечтам не дано было исполниться, во всяком случае, это точно не могло случиться именно сегодня.

- Лорд Грефус вернулся с победой, - даже не думая о возражениях, сообщил своей маленькой королеве Эйтор. - Он со своими рыцарями разгромил орду дикарей-хваргов, и сегодня я даю пир в честь героев. Ты должна сопровождать меня, Ирейна. Это будет великая честь для храброго воина, если торжество почтит не только владыка Альфиона, но и его венценосная супруга. - А затем король развернулся и вышел прочь, будучи уверен, что Ирейна не посмеет спорить.

Она не спорила. Будто пребывая в бреду, королева позволил умелым служанкам одеть себя в роскошное платье с длинным шлейфом, покрыть заботливо уложенные локоны бисерной сеткой и нанести на щеки совсем чуть-чуть румян, просто для того, чтобы не казаться призраком. И затем, дождавшись Эйтора, Ирейна последовала за ним в трапезный зал.

Королева была обязана присутствовать на балах и торжественных ужинах, а потому заранее знала, что ее ждет. Король и его гости обменялись здравницами, восхваляя мудрость, доблесть и прочие достоинства друг друга, не забыв, как водится, помянуть и неземную красоту юной королевы. Но с каждым опустошенным кубком тосты становились все менее связными и все более непристойными. Музыканты, шуты и жонглеры старались, как могли, слуги только и успевал подносить полные кувшины и бутыли вина, лорды хмелели, и обстановка становилась совершенно невыносимой. О королеве, которая оказалась единственной дамой на пиру, быстро забыли, в том числе и сам государь, хотя он выпил не так много. Благородные господа пошло шутили, время от времени кто-то принимался горланить похабные песни или героические баллады, причем брани и в тех и в других было одинаковое количество. В конце концов, одного из рыцарей стошнило прямо на стол, за что сотрапезники наградили его парой подзатыльников, но слуги и гвардейцы погасили ссору, вытащив выпивоху на свежий воздух.

Когда распахнулись двери, и на пороге зала возникла целая толпа вооруженных до зубов людей, не рыцарей и не гвардейцев, Ирейна даже почувствовала облегчение, но, увидев, как изменился в лице ее муж, поняв, что за столом вдруг воцарилось полное безмолвие, она испугалась, едва сдержавшись, чтобы не заплакать от страха. А предводитель тех людей вызвал ее короля на бой, и никто из доблестных рыцарей даже не пытался вступиться за него, никто даже не шелохнулся.

Диковинный танец двух воинов, сверкание клинков, со стоном резавших воздух, завораживало, и Ирейна, видевшая и прежде, как бьются рыцари, оцепенела, не в силах отвести взора от этого зрелища. Ее король держался стойко, сумев даже потеснить своего более рослого и, кажется, более быстрого противника. Но потом что-то изменилось, Эйтор оступился, упал, обронив клинок, а его противник, могучий воин с горящими глазами, застыл над королем, воздев свой меч для последнего удара. В тот же миг снаружи, кажется, на дворцовой площади, что-то полыхнуло неестественно белым огнем, раздались истошные крики, звон клинков. Для Ирейны это словно стало знаком к действию. Ее король, ее муж, тот, кого она еще не научилась любить, но единственный, кому она могла верить в этом огромном городе, тот, кто, кажется, сам любил ее искренне, был в опасности. Его жизнь могла прерваться прямо сейчас, у нее на глазах, и юная королева, вскочив с трона, метнулась к поверженному Эйтору, заслоняя его от чужого клинка.

- Пощади, - раздался под высокими сводами пронзительный девичий голос, полный боли и страха, не за себя, за другого. - Заклинаю тебя, чем бы ни обидел тебя мой король, оставь ему жизнь! Убей меня, но прояви милосердие к тому, кто честно бился с тобой!

В этот миг словно кто-то нашептывал на ухо Ирейне нужные слова. И тот воин, что уже намеревался вонзить клинок в униженного, беспомощного Эйтора, дрогнул, не сумев закончить движение. Меч замер на весу, в нескольких дюймах от груди короля Альфиона.

- Уйди, прошу, - прохрипел сдерживая рвущееся из груди дыхание, Эйтор, не отводя глаз от острия меча, угрожавшего ему. - Твоя жертва напрасна, Ирейна. Пусть свершится то, что должно. Я заслужил смерть. Пусть восторжествует справедливость! - И, обращаясь уже к Эрвину, замершему в какой-то странной нерешительности, дерзко добавил: - Что же ты, братец? Рази, закончи начатое, исполни свою мечту!

Невероятно, но неожиданное заступничество юной королевы придало Эйтору силы. Еще мгновение назад дрожащий от страха, он вдруг понял, что больше не боится смерти, и с каким-то наслаждением приготовился встретить тот миг, когда оточенная сталь вонзится в его сердце. Если на этом свете останется кто-то, кому он, бывший король Альфиона, по-настоящему дорог, не из-за богатства или власти, которой можно пользоваться по своему смотрению, а просто потому, что он - такой, какой есть, то лишиться жизни уже не так страшно.

Но и Эрвин вдруг ощутил, как глубоко в душе что-то треснуло, словно лопнула туго натянутая струна. И он понял, что не сможет нанести этот последний удар на глазах тощей, бледной, точно бесплотный дух, рыжеволосой девчонки. В бою, когда противник твердо стоит на ногах и держит клинок - без малейших колебаний, но сейчас, когда его враг уже повержен, когда его закрыл своим хрупким телом этот ребенок, еще не осознавший, что может править целой державой, исполнить задуманное было превыше сил принца.

- Прочь, - стиснув зубы, прорычал он, замахнувшись на Ирейну, дрогнувшую, но даже не пытавшуюся отступить. - Убирайся! Он знает, что должен мне, и час расплаты настал в эту ночь, - гневно вскричал Эрвин, испепеляющим взглядом уставившись на короля. - Уйди!

- Меня, - пролепетала в ответ юная королева, овладевший которой страх не имел ничего общего с боязнью смерти и боли. - Прошу, меня, не его!

На мгновение на глаза принца навернулись слезы, черты лица девчонки поплыли, искажаясь до неузнаваемости. В какой-то миг Эрвин увидел свою Ильму, укоризненно взиравшую на него и что-то беззвучно молвившую, обращаясь к своему возлюбленному. И столь ярким, столь похожим не реальность было это видение, что невольно принц отступил, опуская риттершверт, будто силы вдруг оставили его. Он понял, что не сможет теперь исполнить свою мечту, не сумеет насладиться местью, которой и жил все эти годы.

А Эйтор, даром что сам был на волосок от гибели, невольно попытался залоснить свою королеву, перестав бояться собственной смерти, но, испугавшись, что сейчас на его руках испустит дух это юное, чисто телом и душой создание.

- Значит, и тебе ведомы иные чувства, кроме зависти и алчности, брат мой? - хищно протянул принц, пытаясь скрыть под маской жестокости свою растерянность. Те, кто явился с ним сегодня во дворец, ждали жестокой и быстрой расправы, и он не хотел разубеждать их в своей решительности. Но и убить, быстро, без лишних сомнений, отныне Эрвин тоже не мог.

- Возьми мою жизнь, - тихо, но твердо вымолвил король Эйтор, взглянув в ничего не выражающие глаза своего врага. - Так будет правильно. Но не трогай ее, ведь он еще ребенок, и ни в чем не виновата, - умоляющим тоном произнес он. - Не будь тем зверем, каким кажешься!

- А ведь она любит тебя, раз уж готова отдать собственную жизнь, лишь бы спасти твою, - покачал головой Эрвин. - А ты, ценишь ли эту жертву? Что ж, пусть у тебя будет время обдумать все, - вымолвил он, не ожидая ответа. - Я не стану убивать тебя прямо сейчас, бывший король Альфиона. Нет, это случится позже, - кровожадно процедил он, буквально поедая взглядом своего врага. - Ты будешь ждать смерти, не зная, когда она явится за твоей никчемной, подлой душой. Вскоре твое сердце будет замирать, едва ты услышишь звук шагов за дверью темницы. Умереть в бою легко, ожидание и неизвестность - вот самое страшное. И ты сполна познаешь то и другое, так, что будешь умолять меня о милосердии, будешь слезно просить о том, чтобы закончить начатое сегодня. Это будет неплохое наказание для тебя, брат мой. А твоя маленькая королева пусть пока останется со мной, - добавил он, увидев слезы в глазах Эйтора. - Я ведь так давно не ведал женской ласки!

Он резко развернулся, двинувшись прочь из зала. Король, так и не осмелившийся подняться на ноги, проводил Эрвина пристальным взглядом. А тот, поравнявшись с застывшим у дверей, точно в почетном карауле, воинами, возглавляемыми верным Витаром, отрывисто приказал:

- Всех благородных господ - под замок. Да смотрите, чтобы никто не припрятал кинжал в складках камзола! Думаю, заложники не помешают. Девку - в мои прежние покои в северном крыле, и пусть, тысяча демонов, слуги, наконец, наведут там порядок! А это ничтожество, - принц кивком указал на распростершегося на полу короля. - Это ничтожество запереть в какой-нибудь грязной каморке. Пусть он сполна насладится одиночеством, но смотрите, чтобы в отчаянии наш славный государь не наложил на себя руки! - И принц, не слыша гневных криков Эйтора и рыданий Ирейны, вышел прочь. Также не видел он, как двое дюжих бойцов грубо схватили под локти обмякшую от страха и отчаяния королеву, потащив ее вслед за своим предводителем.

Уже за порогом Эрвина настиг донесшийся откуда-то из города гром, сопровождавшийся истошными, полными немыслимых мучений криками, словно с кого-то, по меньшей мере, заживо сдирали кожу. Небо над Фальхейном озарялось то мертвенно-синим, то слепяще-белым светом. Хоть бой во дворце уже закончился, Кратус, наконец, нашедший возможность явить себя во всей мощи, продолжал сражение за столицу Альфиона. Похоже, чародей двигался по центральным кварталам, методично истребляя рвущихся к резиденции государя гвардейцев-наемников. Немного поразмыслив, принц решил не мешать колдуну, который отлично знал свое дело. Наконец, можно было и отдохнуть.