Пушкин, кружка, два ствола

Глава 14 Провинциальная романтика

Глава 14 Провинциальная романтика

Центральное освещение в «Орхидее» было выключено. Горели только светильники над барной стойкой и кокетливо подмигивали гирлянды, погружая зал в пульсирующий вспышками радуги полумрак. Атмосферу порочного эротизма несколько нарушали доносящиеся из кухни ароматы котлет и жареного лука, но публику это нисколько не смущало. За дальним столиком о чем-то беседовали, склонившись друг к другу головами, два потерханных мужичка. У окна щебетала о чем-то стайка девушек, обегая быстрыми взглядами зал. Сидящие напротив парни жизнерадостно улыбались им, но к решительным действиям переходить не спешили. Вечер еще только начинался.

Даже певучий дедок был относительно трезв. Он тихонько сидел за столиком в углу, что-то беззвучно шептал полупустой бутылке «Царской охоты» и светло улыбался.

— Давай вот сюда, тут потише будет, — Сумароков развернул Дину, направляя ее в сторону от колонок. — Ты не передумала насчет виски?

— А это безопасно? Пить местное виски?

— Естественно, нет. Но в этом весь смысл!

— Тогда давай виски.

Сумароков махнул рукой, и из темноты вынырнула уже знакомая Дине официантка.

— «Джек Дэниелс», пожалуйста. Сегодня тетьНина котлеты жарит? Отлично. Тогда нам котлеты, хлебушек, соленых огурчиков и капусты с клюквой.

— Может, салат? — растерялась Дина. — «Цезарь» там или…

— С ума сошла? Этого цезаря свежим еще Брут видел. И мясную нарезку никогда не бери — она тут неделями в холодильнике ждет, пока кто-то закажет. А котлеты тетьНина жарит отличные. И соленья сама делает, попробуй — не пожалеешь.

— Очень познавательно.

— Обращайся, — Сумароков замолчал, устало откинувшись на спинку стула. По его худому лицу, словно взбесившиеся светлячки, прыгали радужные вспышки света. Подошла официантка, выставила на стол бутылку, тарелку с солеными огурцами и два пузатых коньячных бокала. Все так же молча Сумароков свинтил крышку и разлил виски симметричными порциями.

— Ну, за романтику, — он протянул бокал, и Дина легонько ударила стеклом о стекло. Прозрачный холодный звук растаял в грохоте басов, как льдинка в кипятке.

— За романтику.

В аромате виски отчетливо слышалась сивуха, и огурчики оказались очень кстати — острые, хрусткие, с густым ароматом чеснока и укропа. Сумароков тут же разлил по второй, официантка поставила перед Диной тарелку с парой котлет и ломтем черного хлеба.

— Может, нужно было водку брать? Для полной аутентичности?

— Для полной надобен самогон, — логично возразил Сумароков, энергично наваливая себе на тарелку капусту. — Да ты ешь, ешь. Поговорить и потом можно.

Дина хотела спросить, о чем эдаком он собирается говорить, но корочка на котлете ломалась с отчетливым хрустом, как первый осенний ледок, а из разлома на тарелку тек прозрачный масляный сок. Наплевав на правила этикета, Дина тут же подобрала этот сок хлебной корочкой. Сумароков одобрительно подмигнул ей, ни на секунду не прекращая работать ножом и вилкой.

— В «Орхидею» можно ходить только по вторникам, пятницам и субботам. В эти дни готовит тетьНина. В остальные дни на кухне Даша, племянница Камиля. А у Даши руки из задницы.

— Гайд по местным злачным местам?

— Народная мудрость, проверенная практикой. Не пей из копытца, козленочком станешь.

Парни, достигнув, наконец, требуемой концентрации алкоголя в крови, подсели к девушкам. Кокетливый девичий смех взлетал над столом, с легкостью перекрывая хриплые вопли Лепса.

«Ну, хоть какая польза от девочек», — философически рассудила Дина, наматывая на вилку капусту, словно спагетти.

— Слушай, я тут подумал, — склонился к ней через стол Сумароков. — В прихожей всегда висят зеркала. А вампиры в зеркалах не отражаются. Значит, жертва уже на входе должна заметить, что с гостем что-то неладно. Хрущевка не графские хоромы, там коридор в три шага шириной. Мимо зеркала точно пройти придется.

— Во-первых, не вампиры, а упыри, — терпеливо поправила Дина. — А во-вторых, амальгаму сейчас делают на основе алюминия. Поэтому нежить в зеркалах замечательно отражается. Вот если бы в хрущевке висело антикварное зеркало с амальгамой из серебра… Тогда, конечно, Изотова не отразилась бы. Но толку с этого ноль целых ноль десятых. Жертва-то уже под мороком.

— Ну да. Логично, — вздохнул Сумароков. — Попробую на «Авито» антикварное зеркало поискать. Маленькое какое-нибудь, карманное. Ты не знаешь, как можно проверить подделку?

— Сунуть под нос упырю. Если отразился — тебе впаривают позорнейший новодел. Жень, ну почему опять эта вот ерунда?

— Какая?

— Вот эта. Почему мы разговариваем только о работе?

— Потому что это интересно? — предположил Сумароков. — Ладно, не будем о работе. А о чем ты хотела поговорить?

— Например, о тебе. Ты говорил, что учился в области. Почему там не остался?

— Ну почему не остался? Очень даже остался, — криво улыбнулся Сумароков. — На три месяца.

— А потом?

— А потом я арестовал депутата. И меня выперли обратно в деревню… Да шучу я, шучу, — заржал Сумароков, явно наслаждаясь вытянувшейся физиономией Дины. И тут же перестал смеяться. — Бабка у меня заболела. Рак. От операции отказалась. Упиралась, что в больнице ее насмерть зарежут, а дома и стены помогают. Я пытался переубедить, но… — поморщившись, Сумароков махнул рукой. — Сначала я только на выходные домой мотался, а потом понял: нет, не потяну. Надо или бабку бросать, или работу.

— А родители?

— Родители на машине разбились, когда я в пятом классе учился. У меня только тетка двоюродная где-то под Вологдой — понятия не имею, где именно. Сто лет уже не общались. И бабка. Была.

— Извини, — Дина плеснула виски в дурацкие коньячные бокалы. Сумароков оценил результат, долил до ста грамм и выпил содержимое ровно и просто, как воду.

— Я сначала думал, что ненадолго тут. Врачи бабке полгода давали… А она два прожила. За это время все связи в области отвалились, нормальные должности давно и прочно заняли. Ну я и подумал: а какая, собственно, разница? Карьеры я все равно не сделаю, а без карьеры… Без карьеры можно и тут поработать. Хотя бы нервы никто не мотает.

— Не скучно?

— Теперь нет. Живу, как в сказке.

— Чем дальше, тем страшнее?

— Не то слово. Насколько я помню схему, потом придется Кощеевы яйца искать. К такому жизнь меня не готовила. Ну вот, мы опять говорим о работе.

— Действительно… Ну и черт с ним. Тут нормальная музыка бывает? — завертела головой Дина.

— Нормальная — это какая?

— Танцевальная. И я не Верку Сердючку имею в виду.

— Сейчас.

Сумароков махнул официантке, что-то прошептал, и через несколько минут сипящий через динамики Стас Михайлов умолк. Девушка, склонившись над пультом, потыкала пальцем в невидимые переключатели, и над залом поплыл прозрачный голос Селин Дион. My heart will go o-o-on…

— Серьезно? — изумилась Дина. — «Титаник»?!

— Не придирайся. Она старалась, — Сумароков поднялся и протянул Дине руку. — Ну что? Пойдем?

Все еще офигевшая, Дина опустила ладонь на его запястье.

— Ну, пойдем…

В смутном полумраке зала Сумароков казался чужим и странным — высокая темная фигура с холодным чеканным лицом. Дина шагнула вперед, положила руку ему на плечо и тут же почувствовала, как твердая рука подхватывает ее под талию. Не было никакого топтания на месте, не было неуклюжих покачиваний. Сумароков повел легко и точно, и Дине оставалось только следовать за ним так же легко и естественно, как вдох следует за выдохом. В поле зрения мелькали другие пары, мерцающие гирлянды, старичок, склонившийся над своей бесконечной бутылкой. Но все это было просто фоном — осталось только плавное, как биение волн, движение, ощущение крепких мышц под ладонями и светлые, серебряные в призрачном свете софитов глаза.

Дина не заметила, когда закончилась музыка. Просто в какой-то момент поняла, что в зале тихо, а она стоит неподвижно, все еще прижавшись к Сумарокову и обхватив его за шею.

— Мы отвлеклись от работы? — склонившись, прошептал он. Совершенно неромантичный запах алкоголя и соленых огурцов разбил сказочное очарование момента, но Дине было плевать. Она медленно провела рукой по гладко выбритой щеке, и Сумароков, прикрыв глаза, потянулся за ладонью, словно огромный кот.

— Где ты научился так танцевать?

— Ну я же рассказывал — меня воспитывала бабушка. Я еще вальс умею. И медленный фокстрот.

— От женщин, наверное, отбоя нет?

— Я берег эти таланты для той самой, единственной, — томно закатил глаза Сумароков, но тут же, не выдержав, фыркнул — и притянул Дину к себе совершенно не танцевальным движением. — Тебе не кажется, что тут слишком душно?

Они вывалились в пронзительную свежесть осенней ночи, обнявшись и хихикая, как парочка нетрезвых подростков. То ли алкоголь так действовал на Дину, то ли сияющая, медово-лаковая луна, но почему-то ей казалось забавным повисать на Сумарокове, прижимаясь к нему всем телом. Забавным. И очень приятным.

— Ты посмотри, какие тут яркие звезды, — Дина запрокинула голову к небу. — В городе звезд почти не видно…

— Еще один плюс жизни в деревне. У тебя всегда есть звездное небо. Нормальный вискарь не всегда, а неба — навалом, — Сумароков наклонился, его светлые, мягко мерцающие в лунном свете глаза оказались совсем рядом. Дина видела теплые рыжие крапинки на холодном серебре радужки.

— Вискарь можно и из города привезти…

— Ценю конструктивный подход, — Сумароков поцеловал ее в нос, потом в скулу, в подбородок… Короткие, легкие поцелуи скользили по коже, как облетающие с ветвей лепестки. Дина, блаженно улыбаясь, подставляла лицо и шею, а в небе плыла, покачиваясь, тяжелая медная луна.

— Женька… — прошептала Дина и остановилась, не зная, что говорить дальше. Но говорить было и не нужно — Сумароков поцеловал ее уже всерьез, и Дина провалилась в этот поцелуй, как в черное звездное небо. Она чувствовала, как большие горячие руки гладят ее по плечам, по бокам, по спине, забираются под куртку… — Стой… — хрипло выдохнула Дина. — Стой.

— Что? — Сумароков медленно отстранился. Дыхание у него стало тяжелым и глубоким, зрачки расширились, залив темнотой серебряную радужку. — Что не так?

— Дети.

— Что?!

— Дети. Тут могут быть чертовы дети.

— Откуда тут дети?

— А на пустыре откуда?! Вездесущие маленькие засранцы, — Дина провела языком по горящим от поцелуев губам. — Мы не должны забывать о моральном облике учителя.

— Какой ужас, — ухмыльнулся Сумароков. — Может, родители на тебя накатают заяву?

— И принесут тебе.

— Пускай несут, — легко согласился Сумароков. — Мы же не только аморальные, мы еще и коррумпированные!

Быстро поцеловав Дину в нос, он подхватил ее на руки и уверенно зашагал к машине.

Утром в квартире всегда было пасмурно. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую листву старой липы, подсвечивая ее нежным золотом. Дина осторожно выбралась из кровати, сразу же нашаривая тапочки — от пола ощутимо тянуло холодом. Сумароков еще спал, уткнувшись носом в подушку, его взъерошенная макушка едва выглядывала из убаюкивающе-теплых глубин одеяла.

Включив обогреватель, Дина поставила на огонь джезву и закурила, приоткрыв окно. С улицы уже тянуло легким, неуверенным еще морозцем, тревожно и странно пахло дымом — кто-то, наверное, уже затопил печь. Думать об этом было странно. Не в далеком прошлом, не в гостевой, инстаграмной деревне, а прямо здесь и сейчас люди достают воду из колодцев, топят печи, сыплют курам зерно, а козам… тоже, наверное, что-то сыплют. Траву. Или семечки. Черт его знает, что эти козы любят.

По полу прошлепали мягкие шаги. Дина кивнула, не оборачиваясь, и улыбнулась разгорающемуся солнцу.

— Носки хотя бы надень. Квартира еще не прогрелась.

— Да ладно тебе, нормально все, — Сумароков плюхнулся на табуретку и оглушительно, со стоном зевнул. — Ты чего в такую рань поднялась?

— План урока составить надо. Ну и с Маркушевым что-то придумать. Понятия не имею, как употребить его хулиганские устремления на пользу обществу.

— Да очень просто, — Сумароков шумно потянул носом, вдыхая аромат закипающего кофе. — Это же Маркушев. Ходячий протест. Просто запрети ему вмешиваться.