Мысли, которые не дают уснуть

Этим утром я снова думаю о Марсе. Вот что странно: иной раз я стоял в гермоскафе посреди безжизненной Красной пустыни — вокруг только застывшая лава, пыль и песок — и чувствовал себя свободным, нужным, окрыленным, а сейчас стены этой роскошной квартиры давят на виски сильнее, чем экран шлема. Даже воздух, которого тут в избытке, кажется тягучим словно желе, от него становится тесно в груди, и он противнее, чем вонь протухших фильтров.

На столе нетронутая тарелка с хлопьями. Они кишат жучками. Прямо не знаю, что делать с этой живностью — вывернуть их в мусорку или завести с ними беседу. Чувствую себя хреново. Меня трясет, но не от кофеина, хотя я только что выпил кружку свежесваренного крепкого кофе — на Марсе о такой роскоши можно только мечтать. Меня трясет оттого, что мои сверхчувствительные кошачьи усы подсказывают: близится момент, когда я получу ответы на все вопросы, и эти ответы мне не понравятся. Не хочу ничего знать. Я отключил телефон и домофон, теперь зайти в квартиру может только тот, у кого есть ключ. Не надо мне новостей. Забаррикадируюсь внутри и буду терзаться и дрожать в одиночестве. Хватит. Достали. Я потерял все ориентиры, я не знаю, где я. Скорей бы пришел Джо или кто-то, кто объяснит, что за хрень творится кругом и сколько еще мне нужно держаться в тени.

Господи, в каком же я дерьме. Вляпался по полной.

Я смотрю на дверь. Холл, отделенный от гостиной несколькими ступенями, освещен лучами занимающейся на востоке зари. Восходящее солнце разноцветными бликами отражается в сине-зеленых окнах и стеклянных стенах соседнего небоскреба.

Кто-то идет сюда. Мои сверхчувствительные усы говорят мне, что это не Джо. Это незнакомец. Я встаю и на автопилоте бреду к двери. Дрожь все никак не унимается. Когда моя нога касается первой ступени, раздается звонок — колокола Биг-Бена. Ужасно старомодно. Проходит целая вечность, прежде чем я отпираю замок, но кто бы ни стоял по ту сторону, терпения ему не занимать. Распахиваю дверь. На краткий миг мне кажется, что сейчас я дам выход своей злобе, выпрыгну навстречу с криком «буу!», но я не двигаюсь с места.

Незваный гость оказывается женщиной. Маленькая, черноглазая, с пышными формами, аккуратным носиком и коротко подстриженными рыжими волосами, она стоит на пороге и смотрит на меня без всякого выражения — расслабленно и спокойно. На незнакомке серое пальто и красно-фиолетовый шарф, а пахнет от нее розами — такие духи обычно выбирают женщины в возрасте. Но она едва ли старше меня.

— Да? — говорю я.

— Меня послал Джозеф.

Многозначительная улыбка.

— Он сказал, я найду вас здесь.

Женщина заглядывает мне за спину, пытаясь рассмотреть квартиру.

— Он очень извиняется, что не смог прийти сам. Надеется на ваше понимание.

Я стою на пороге как баран и молчу.

— Джо дал мне код от домофона и лифта, — говорит пахнущая розами женщина.

Я продолжаю пялиться на нее.

— Можно войти? — спрашивает незнакомка. Спокойно, твердо, и не ходит вокруг да около. Ей явно не впервой иметь дело с космодесантниками, которым звездец как плохо.

— С Джо все в порядке?

— От него нет вестей уже несколько дней.

— Где он?

— Не знаю.

— У него проблемы?

— У Джо всегда проблемы.

— Вы его девушка?

— Я что, похожа на дурочку?

Милая улыбка смягчает резкость ее слов.

— Он пригласил меня сюда — поговорить с вами. Монета у вас?

— У меня много всяких монет.

— Но эта особенная. Очень важная. Серебряная?

— Это вы должны сказать, какая.

— Платиновая.

— Ага.

— Что на ней написано?

— Цифры.

— Верно.

Кажется, я прошел ее проверку, по крайней мере, начальную.

— Вас, наверное, волнует судьба Тил. Последнее, что я слышала — она жива. Правда, это было давно.

— Откуда вы знаете про Тил?

Она склоняет голову набок и протягивает руку.

— И все-таки, можно войти?

Я освобождаю проход, женщина шагает через порог, и я закрываю за ней дверь. Дрожь внезапно стихает. Хорошо, когда ты не один. Внезапно мне хочется поделиться с ней моей историей. Надоело держать все в себе. Кажется, я иду на поправку.

— Пахнет кофе, — говорит незнакомка.

— Я ничего не чувствую. Отходняк после космолина. Полный звездец.

— А мои розы? Слышите аромат?

— Ага.

— Ну, значит, и запах кофе скоро почувствуете.

— Спасибо на добром слове.

— Не за что.

Я направляюсь в кухню, достаю кружку и выливаю остатки кофе из графина. Незнакомка не идет за мной. Она стоит в холле и, вытянув шею, заглядывает в комнаты.

— А вы, ребята, неплохо живете.

— Спасибо. Но квартира не моя.

Я даю ей чашку.

— Одеться не хотите? — спрашивает она, стараясь не опускать взгляд ниже моего подбородка.

Я смотрю вниз. Я голый.

— Да, конечно. Извините.

— Джо не говорил вам, что я медсестра?

— Он вообще про вас не упоминал, — бросаю я через плечо, направляясь за халатом.

— Странно. Моя специальность — медпомощь в условиях вакуума и минимальной гравитации, метаболизм во время боевых действий, а также кислородные травмы: аноксия и гипоксия.

— СНЗВ? — спрашиваю я из спальни.

— Нет. Они, кстати, большие молодцы — многим ребятам помогли. Но я работала на орбите.

— До сих пор на службе?

— В отпуске на неопределенное время. Жду трибунала.

— Ух ты, повезло.

— Хм.

— Как вас зовут?

— Меня не зовут, я сама прихожу.

— Круто. Вы друг только для Джо или для Тил тоже?

— Я друг для всего Марса. Надеюсь.

Я возвращаюсь в холл, завязывая по пути пояс халата.

— Покажите мне монету, — просит она.

Я ни на секунду не выпускаю серебристый диск из рук. Сжимаю его в ладони как Голлум — «моя прелесть!» — по моим наблюдениям, это началось еще на Марсе, в штольне. Я нерешительно, даже робко разжимаю кулак и протягиваю руку.

Незнакомка хочет взять монету.

Я отдергиваю ладонь.

— Имя, звание, порядковый номер.

— Первый лейтенант Элис Харпер, медслужба корпуса морской пехоты США, ожидаю трибунала и увольнения из армии с лишением званий и привилегий.

— Ограничения по здоровью?

— Множественные раковые опухоли. Их вылечили, но космолин мне теперь противопоказан. Дорога в космос закрыта навсегда, — говорит она и, чтобы рассеять мои подозрения, добавляет: — Это мои настоящие имя и звания, придурок ты безмозглый.

Вот теперь она и правда похожа на космодесантницу.

Я снова протягиваю Элис платиновый диск. Женщина крутит его в руках — у Элис маленькие, изящные пальцы, а ногти обрезаны под корень и накрашены бесцветным лаком — переворачивает, подносит к глазам, потом отдает мне обратно.

— Хорошо сохранилась.

— Что ты имеешь в виду? Вторая монета…

— Расскажи мне обо всем, что произошло, — говорит Элис, делая шаг в комнату. — Можно присесть?

— Конечно.

Она опускается на диван.

В тот же миг у меня срабатывает какой-то внутренний блок: не хочу я ничего говорить. Не хочу чтобы они снова и снова умирали у меня на глазах. Я стою посреди комнаты как баран, пялюсь в окно и молчу.

— Поверь, я умею слушать. Если расскажешь мне все, то, возможно, я смогу объяснить значение монеты.

Надо взять себя в руки. Я ведь хочу узнать больше. Кое-что я уже понял. Немногое, но для начала достаточно. Алжирцы и форы не были первыми, кто нашел штольню и стал добывать там полезные ископаемые. За три-то с половиной миллиарда лет.

История становится все масштабнее, все запутанней. И погружаться в нее надо не торопясь, постепенно. Как в обжигающую ванну.

Загрузка...