Псы войны: пробуждение Ареса

Проблеск надежды

На протяжении следующих нескольких часов я исполняю обязанности квартирмейстера и ношусь взад-вперед с инструментами и флягами с водой. Еды нет и не предвидится, но без нее мы можем продержаться долго.

Кажется, Диджею удалось продвинуться с починкой фонтана, но с приходом темноты температура упала до минус ста по Цельсию, а значит, снаружи делать нечего. На обогрев гермоскафа уходит слишком много энергии, а мы должны экономить батарейки. При резком похолодании нам предписано немедленно залезть в палатку, а при отсутствии таковой спрятаться в траншее или канаве и укрыться слоем пыли. Кто остался последним, закапывает всех, а потом и сам зарывается рядом, как сможет. На Рейнире мы проходили специальный курс по выживанию в походных условиях, тренировались до посинения. Как я уже говорил, весь фокус в том, чтобы как можно теснее, по-щенячьи, прижаться друг к другу. Щенки умеют согреваться в холода.

На КЛУ Тек учился на санитара, и хотя ему самому изрядно досталось — многочисленные ушибы и пара сломанных ребер — он пытается оказать медицинскую помощь офицерам. Взгляд его ясных голубых глаз может успокоить кого угодно — хоть раненого генерала, хоть испуганную лошадь.

Кодовое название нашего отряда — «Трюкач», он состоит из двух огневых команд. Мы с Теком входим в состав первой — слабопольный расщепитель, скорострельные винтовки-болтеры и ракетомет. Если мы приземляемся во всеоружии, конечно. Понятия не имею, зачем нам кодовые названия, скорее всего, враги не понимают наш язык. Мы их, по крайней мере, не понимаем. Насколько я знаю, нам ни разу не удалось перехватить переговоры между кораблями или боевыми подразделениями антагов. Ни малейшего шанса расшифровать их язык. Если он у них вообще есть.

Вот почему я не люблю, когда антагов называют антами — муравьишками. Настоящие муравьи передают информацию самыми разными способами. Муравейник — цельный организм, единый мозг, где отдельная особь выполняет одновременно роль мускула и нейрона. Каждый член колонии — и разведчик, и строитель, и чуть-чуть генерал. Когда муравьиная колония настраивается на решение какой-либо задачи, информация собирается из десятка разных мест по принципу распределенной сети. Насекомые общаются, соприкасаясь усиками-антеннами, а химические ферменты, которые они выделяют, — природный GPS-навигатор, не дающий сбиться с пути. Я ни за какие коврижки не согласился бы воевать с ними. Бойцовый Петух и Ви-Деф раз и навсегда окрестили наших врагов муравьишками и отказываются называть их иначе. Джо, кстати, тоже. Как-нибудь я перескажу вам свой ночной кошмар, в котором меня жалят сотни гигантских муравьев.

Боже, как холодно! Я едва борюсь с желанием прикорнуть где-нибудь в уголке. Чтобы не заснуть, брожу туда-сюда между полусдувшимся командным шатром, куда забилось все начальство за исключением Руста, и северной веткой траншеи, где лежит сломанный фонтан. Ноги заплетаются, я едва ковыляю, но это далеко не самое плохое. В шлеме воняет тухлятиной. Надеюсь, у меня не началась гангрена. Мой гермоскаф давно превратился в банку с прокисшим рассолом, но в остальном работает — и на том спасибо. Переполненные фильтры не справляются с очищением воды, она протухает и поглощает кислород. Все нуждается в замене, в подзарядке. Все, включая меня.

В конце концов я выбиваюсь из сил и сажусь возле фонтана. Сон манит все сильнее. Тихая, мирная смерть. Прямо перед моим носом дыра, из которой торчат ноги Диджея. Он выкопал из песка основание фонтана, снял крышку люка и нырнул туда с головой. Наш инженер почти не подает признаков жизни, лишь время от времени подергивает ступнями и упирается коленками в песок. Фонтаны — внушительные сооружения, когда-то их сбрасывали, привязав к огромным аэростатам, но со временем фонтаны сделались больше и дороже и стали более хрупкими, поэтому их начали спускать на парашютах-невидимках, а в отдельных случаях — с реактивными двигателями для торможения. Китайский фонтан — маленький, допотопный и, судя по всему, как следует шмякнулся о равнину. Может, был неправильно запакован. Полковник Орлов, с трудом приковылявший в траншею из командного шатра, объяснил, что несколько водонакопительных цистерн раскололось, а программа самодиагностики не запускается — очевидно, в уверенности, что обследование не покажет ничего хорошего. Фонтан-неврастеник.

Диджей время от времени дрыгает ногами и елозит коленями по песку. Только так мы и понимаем, что он еще жив.

Внезапно верхняя часть фонтана оживает, и из нее выпрыгивают лопасти водонакопителя. Мы с Орловым ликуем. Обнадеженные, к нам присоединяются Казах, Мишлен и Ефремов. Но лопасть не раскрывается полностью и не крутится — дурной знак.

Наконец, Диджей вылезает из своей норы и качает головой.

— Слишком сильные повреждения внутри, — кричит он.

Ничего не слышно. Тогда мы с Кахазом, Мишленом и Диджеем сбиваемся в кучу, словно футболисты во время совещания на поле, и соприкасаемся шлемами.

— Система не запускается. Можно сделать перемаршрутизацию шины, но тогда сломанные компоненты тут же высосут всю энергию. Посадят батарейки в один момент. Ума не приложу, как быть. Если найдете какие-нибудь запчасти, тащите сразу ко мне, хорошо?

Пошатываясь, бредем к командному шатру. Гермоскафы воняют так, что одуреть можно. Нам неохота проводить ночь, прижавшись к полковникам и генералам, но выбор прост: урви у офицеров глоток воздуха и тепла или подохни снаружи.