Псы Господни 2

Глава 8

В замок Вокулёра мы вернулись, как я и предполагал, в сумерках. Наёмникам дал отбой, и те с радостью свалили в ближайший трактир. Чучельника отправил с докладом к отцу Томмазо. Понятно, что сообщить чего-либо вразумительного он не сможет, но хотя бы обозначит наше возвращение. Сам остался охранять телегу. Подогнал её ближе к донжону, чтобы свет от фонарей со стены и башен никому не позволил подобраться незамеченным. Распрягать волов не разрешил, неизвестно, вдруг придётся перегонять на другое место.

Из башни, которую нам предоставили для постоя, выскочил Щенок и защебетал обрадованно:

— Господин Вольгаст, как хорошо, что вы вернулись. Я так скучал, так скучал, а вы?

Я не скучал, я даже не вспомнил о нём ни разу, не до воспоминаний было, но ответил согласием, чтоб не разочаровывать мальчишку:

— Скучал, ага. Только устал очень, не до разговоров сейчас.

Он понимающе кивнул:

— Конечно, такая трудная дорога. А почему вы не идёте отдыхать? Хотите, я сбегаю в поварскую и попрошу, чтоб нагрели котёл воды для омовенья?

— Спасибо, ты настоящий паж, цены тебе нет. Но я ещё не разобрался с делами, и неизвестно когда разберусь. Так что возвращайся в башню, я приду позже.

— Хорошо, господин. Припасти вам что-нибудь на ужин?

— Ага, будет здорово.

Из донжона вышел Клещ, я сразу махнул Щенку рукой:

— Всё, иди, потом поговорим.

Мальчишка юркнул обратно в башню. Клещ проводил его тяжёлым взглядом и повернулся ко мне.

— Особого предложения ждёшь, Сенеген? Я тебе не мальчик, как этот, чтоб за тобой бегать. Если надумал второго пажа из меня сделать…

— Ты бы не ругался, Клещ, — примирительно заговорил я. — Лучше посмотри на это, — и щелчком отправил ему серебряный су из запасов Жака Шира.

Клещ на лету поймал монету, взглянул мельком.

— Ну, и что здесь особенного? Обычный су.

— Новенький, муха не сидела. Угадай, где я его нашёл.

— Я тебе цыганка на рынке угадывать?

— Здесь, — я похлопал по борту телеги. — И их ещё много.

Клещ раздумывал секунду:

— Иди за мной.

— И оставим телегу без присмотра?

— Ничего с ней не случится. Идём, расскажешь всё монсеньору.

Вслед за Клещом я поднялся по лестнице и вошёл в донжон. Бывать в подобных помещения мне ещё не доводилось, впрочем, как устроены донжоны внутри я примерно знал. Принцип был один и тот же: на втором-третьем этажах хозяйственные и жилые помещения, внизу подвал, в котором равно хранили как запасы продовольствия на случай осады, так и пленников. На самом верху караулка и сторожевая площадка. Разница заключалась лишь в размерах. Донжон замка Вокулёр был, скажем мягко, не очень большим, хотя считался королевским замком. Над ним по-прежнему развивался синий стяг с золотыми лилиями, раздражая любителей английского порядка. Но Робер де Бодрикур плевать хотел на всех недовольных. Он и внутри донжона показывал, кто в доме хозяин. В общем зале над камином висел королевский герб, а на гобеленах обязательно красовалась лилия.

Общий зал занимал весь второй этаж. За большим столом сидел отец Томмазо. Инквизитор расположился по-хозяйски. Слева стояли кубок и кувшин, справа возвышалась стопка книг и чистой бумаги, рядом чернильница, гусиные перья в стаканчике. По столу были разбросаны свитки, на некоторых сохранились обломки печатей. Похоже, пришла почта, и отец Томмазо был поглощён чтением. Ни меня, ни Клеща он не заметил.

В кресле возле камина сидела Марго, читала книгу. Одета она была в узкое зелёное платье, волосы собраны в пучок и спрятаны под чепчик. Ну что ты, сама милота! Даже не предполагал, что кроме штанов и рубах она возит с собой женскую одежду. На шее ожерелье с зелёными и красными камушками; название сказать не возьмусь, но точно драгоценные. На пальцах золотые перстни, моя печатка против них как кролик против волка — ни в какой зачёт не идёт. Кстати, о кроликах. Наина нанизала одного на вертел и жарила над огнём камина. Не знаю, в чём она его мариновала, но запах стоял одуряющий. По сути, я и шёл на этот запах. После завтрака в трактире Паньи-сюр-Мёз у меня маковой росинки во рту не было. В животе забурлило, во рту скопилась слюна, но боюсь, этот кролик не про мою честь, так что придётся давиться чечевичной похлёбкой в солдатской поварне.

Бодрикура в зале не было. Из уважения к монсеньору великому инквизитору он передал главный этаж донжона в его распоряжение, а свои дела решал в караулке. Хотя какие у него могут быть дела кроме как ухлёстывать за Марго? Чтобы расшаркиваться пред красоткой места здесь хватало вполне, даже мы с Чучельником могли разместиться, но, видимо, рылом не вышли. Что ж, подождём, когда выйдем.

— Монсеньор, — окликнул инквизитора Клещ.

— Что тебе, Жан?

Отец Томмазо отбросил очередной свиток, потянулся за следующим, их ему любезно подавал брат Стефан.

— Сенеген… Он кое-что нашёл, монсеньор.

— Что же?

— Деньги.

— Деньги? И много?

— Думаю, что очень много.

Отец Томмазо посмотрел на меня. Посмотрел не только он, но и Наина, и брат Стефан. Не смотрела лишь Марго. Она продолжала читать, видимо, сюжет был очень завлекательный.

— Сколько же?

— Точно не скажу, монсеньор, — пожал я плечами.

— Он не умеет считать, — не отрываясь от книги проговорила Марго.

— Умею! — с вызовом ответил я и повернулся к отцу Томмазо. — Но их там слишком много.

— Где там? Ты можешь объяснить подробно?

— В телеге, монсеньор. Я выполнил ваш приказ, Жак Шир…

— Это можно опустить, — мягким голосом проговорил инквизитор.

— Хорошо. В общем, осталась телега со специями. Я подумал, чего добру пропадать? Местные всё равно растащат, а так довезу до Вокулёра, передам вдове или детям, ну и нам за это по закону две пятых положено, как нашедшим пропажу. Согласитесь, монсеньор, со специй неплохой навар получится, даже если продать подешёвке. Но меня удивило, что тележные колёса слишком глубоко осаживаются. Товару вроде бы не много, быки бежать должны, а вместо этого едва плетутся. Хоть сам впрягайся и помогай. А после того, как на нас напали…

— На вас напали? — отец Томмазо удивлённо повернул голову.

— Да так, семь всадников. Одного Чучельник подстрелил, да я одного подранил. Над ним сейчас Сельма хлопочет. Он что-то знает обо всём этом, но не говорит. Подумал, вы сможете разговорить.

— Хорошо, правильно сделал, что привёз. Обязательно разговорим. Дальше?

— А дальше я заглянул под мешки со специями, а там корзины с этим.

Я высыпал на стол несколько монет. На их звон оглянулись все, в том числе и Марго. Как я и говорил, монеты были свежей чеканки, не потёртые не единым краешком, один в один, что я конфисковал у Лушара. Отец Томмазо повёл по ним пальцами, словно погладил, и кивнул:

— Брат Стефан, распорядись, чтобы все монеты принесли сюда. И пленного пусть отправят в подвал, я поговорю с ним позже, — он немного помолчал, продолжая разглядывать серебро. — Ты радуешь меня, Вольгаст. Эти монеты… Что ты об этом думаешь?

Я победоносно взглянул на Марго, та лишь криво усмехнулась.

— Монсеньор, если вы помните, я рассказывал вам, что нашёл в кабинете прево кошель с новенькими су. Так вот, те су и эти явно с одного монетного двора. Клянусь, здесь замешен мастер Батист.

— Не торопись с выводами, сын мой. Почему ты решил, что они отчеканены в одном месте?

— Обратите внимание на аверс, монсеньор. Видите перемычки на лучах креста? Это зубья. Это бургундский крест! Монеты отчеканили ни в Париже и не в Туре, а где-то в Бургундии. Их отец — герцог Филипп Добрый. У него сговор с мастером Батистом. Подумайте, монсеньор, Реймс ленное владение герцога Бургундии, значит он и поставил мастера Батиста смотрящим над городом. Ну, смотрящий, это нечто вроде теневого прево. Все в Реймсе подчиняются ему, но при этом никто в лицо не видел. Когда вернёмся, я обязательно навещу пару другую человечков и выясню про этого мастера всё досконально. Уж я его прищучу, поверьте.

Я потряс пальцем, дескать, держитесь, супостаты, скоро приду за вами, однако отец Томмазо мои доводы не принял.

— Ты всё усложняешь, сын мой. Ты настолько помешался на своём мастере Батисте, что видишь его буквально повсюду. А тут другое. Герцог Филипп сейчас остро нуждается в деньгах. Балы, турниры, войска — всё это требует содержания, и я бы с тобой согласился, если бы серебро текло из Реймса в Дижон[1]. Но здесь происходит обратный процесс.

— Хотите сказать, монсеньор, что бургундец что-то затевает? Причём, нечто масштабное, так? И центр этих замыслов опять же в Реймсе. Значит, я всё-таки прав, мастер Батист замешан в этом!

— Опять ты со своим мастером, — огорчённо вздохнул отец Томмазо. — Ты слишком высоко его возносишь. В действительности он лишь мелкая сошка в руках более могущественных людей. Ты не в ту сторону смотришь, Вольгаст, думай шире.

Шире? Куда уж ширее, разве что инквизитор намекает на какую-то более значимую фигуру.

— Хотите сказать, в этом замешаны… э-э… могут быть замешаны королевские особы? Дофин Карл, например, или… — я сощурился. — Генрих Пятый? Вы его имели ввиду?

Предположение более чем смелое, ибо не в моём статусе поглядывать на персоны подобного ранга, однако Марго дважды хлопнула в ладони и проговорила:

— Моё мнение, монсеньор, этого бастарда надо лишить головы, она у него слишком много знает.

Отец Томмазо оценил шутку мягкой улыбкой.

— Его голова нам ещё пригодится, у меня на неё большие планы.

— Но всё равно следует быть осторожней. Если эта голова вдруг возжелает самостоятельности, она принесёт нам очень много неприятностей.

Марго говорила так, словно я стою где-то далеко. Для меня это прозвучало оскорбительно, пришлось её осадить:

— Не могли бы вы, мадмуазель, следить за своим словесным потоком? Я так-то всё слышу.

— Эта голова ещё и слышит, монсеньор, — не снижая напора усмехнулась девчонка. — Берегитесь её.

В зал вошёл брат Стефан, следом за ним потянулись монахи; они входили попарно с корзинами, и ставили их возле стола. Всего оказалось девять.

— Это всё? — спросил отец Томмазо, глядя на брата Стефана.

— Всё, — кивнул келарь. — Думаю, около тысячи ливров.

— Пересчитайте.

— Конечно, монсеньор.

— Вольгаст, а ты ступай. Отдохни с дороги.

Я поклонился и направился к выходу, но вспомнив о полученных в бою трофеях, остановился на пороге.

— Монсеньор, так получилось, что мы с Чучельником кое-что поимели с тех всадников. Две неказистых лошадки, мелочовка всякая…

— Оставьте себе, заслужили.

— Благодарю вас, монсеньор.

Я снова поклонился и вышел за дверь.

На улице топтался Щенок.

— Господин, вы видели⁈ — глаза его сияли. — Видели, да⁈ Это же сколько денег! Вот бы нам горстку. Мы бы тогда купили вам лошадь, чтоб ездить, как и подобает рыцарю.

— У меня есть лошадь, — зевнул я.

Усталость обняла меня за плечи и слегка придавила к земле. Следовало навестить гарнизонную поварню — и спать. Поездка оказалась изматывающей. Жак Шир, Ив дю Валь, наёмники, дурачок Теофиль. Столько событий уместилось в два дня…

— У вас есть лошадь? Правда? А какая?

— Малыш, давай об этом завтра. Сейчас бы перекусить чего-нибудь. Что давали на ужин в поварне? Пойдём проверим.

— Не надо никуда ходить, — всплеснул руками мальчишка. — Я уже всё приготовил, правда, холодное. Повар отказался разогревать.

— Не страшно, я и от холодного не откажусь.

Мы прошли в башню. Убранство внутри было убогое: по центру кострище, вокруг тюфяки. Хорошо хоть дров было в избытке, кастелян-таки раздобрился. Щенок подал миску с чечевицей; холодная она с трудом лезла в рот, но увы, кроликов для меня никто не приготовил. А утром…

Я проснулся от того, что все городские колокола трезвонили как сумасшедшие. Их многозвоние лезло в голову через уши и взрывало мозг. Сука, ну что у вас за праздник случился… Какое-то время я пытался игнорировать шум, прикрывался плащом, считал овец, представлял Марго в ванной. Ничто не помогло. Встал злой как… Рядом, скрестив ноги, сидел Щенок, на коленях лежала миска с варёными яйцами, сыром и хлебом. Сам он грыз яблоко, сочное, по подбородку стекал сок. Увидев, что я открыл глаза, мальчишка заулыбался.

— Доброе утро, господин. А я уже успел сбегать на конюшню и посмотреть вашу лошадь. Чучельник показал мне её. Крепкий жеребец, да ещё буланый. Мне такая масть очень нравится. За рану на крупе не беспокойтесь, конюх сказал, что быстро заживёт. Он сшил края и смазал дёгтем. Недельку постоит и можно будет ездить.

Пока он говорил, я очистил яйцо, отломил хлеба. Сбоку стояла кружка с молоком. Отхлебнул.

— Что за праздник в городе?

— Вы про звон? Ну как же, — лицо Щенка растянулось в улыбке, — казнь сегодня. На торговой площади ведьм сжигать будут.

— Ведьм? — я поперхнулся. — Кхе… Каких ведьм?

— А тех, что господин Робер де Бодрикур приговорил вчера к смерти. Капитан замка Вокулёр является одновременно городским прево, потому и приговорил. В полдень на торговой площади состоится казнь. Я видел, как туда повезли целый воз хвороста. Вот будет зрелище!

— Где вы успели их найти? Два дня назад никаких ведьм не было.

— Ведьм найти не сложно, если знаешь, как искать. Монсеньор Томмазо в этом хорошо разбирается, понятно почему папа назначил великим инквизитором Франции его. Одну привели вы с Чучельником, вторую капитан Клещ доставил. Он специально ездил за ней в деревушку ниже по течению Мёза. Привёз в клетке. Она огрызалась и клацала зубами.

— Погоди, — до меня стало доходить. — Та, что мы с Чучельником, это лет тридцати с лицом как у коровы?

— Как точно вы её описали, господин, — кивнул Щенок, и хихикнул. — Как у коровы, ага. Я видел её вчера на суде. Вот как вы сказали, так и есть.

Это что, пока мы катались в Паньи-сюр-Мёз жену Жака Шира признали ведьмой? Не слишком ли быстро? Два дня прошло, и пока я разбирался с мужем, жену приговорили к сожжению. Однако, ситуация. Когда мы вели её в донжон, и мысли не возникло, что она ведьма. Полненькая, добродушная, дети по лавкам. Понятно, муж радужной окраски, да ещё контрабанда серебром, фальшивомонетчик. За это однозначно смерть, причём более суровая, чем его одарил я. А жену-то за что? Типа, жена за мужа отвечает? Но проблема в том, что когда жену приговаривали, никто не знал кто есть Жак Шир на самом деле. Что-то перемудрил отец Томмазо. Вечером в зале у меня сложилось твёрдое убеждение, что бедный Жак каким-то образом помешал нашему отцу-инквизитору и его инквизиторским делам, за что и был приговорён. О серебре никто не знал, а когда узнали, то сильно пожалели, что я уже привёл приговор в исполнение.

Ну ничего, у них есть товарищ, который пытался отбить телегу, вытрясут из него информацию, а не вытрясут, тогда пусть попробуют обратиться за пояснениями к герцогу Филиппу. Во будет весело, если он сам об этом ничего не знает. Кто-то в его владениях штампует фальшивую монету, да ещё в таких объёмах, а он ни сном, ни духом. Но в любом случае, помяните моё слово, в этом замешан мастер Батист. Прево Лушар его человек, и первые такие монеты я нашёл именно в его кабинете. Надо бы черкнуть весточку маме, чтоб она не тратила то серебро, а то саму привлекут как фальшивомонетчицу.

В башню заглянул брат Стефан.

— Брат мой Вольгаст, ты ещё здесь?

— А где я должен быть?

— Ну как же, все мы должны присутствовать при наказании этих ведьм. Их уже выводят из темницы, скоро отправляемся, поторопись. Если опоздаешь, отец Томмазо будет недоволен.

Честно говоря, у меня не было планов присутствовать при наказании ведьм. Не люблю я подобные зрелища, не привык. Но отца Томмазо лучше не расстраивать, так что я не стал доедать завтрак, а поднялся и направился следом за братом келарем. Щенок увязался за мной. Его глазки по-прежнему сияли. Для жителей средневековья казнь — это, в первую очередь, зрелище. Развлечение, мать их! Моя сентиментальность есть порождение всеобщей гуманизации двадцать первого века и никому из них не может быть понятна. Как бы не приняли за труса, а то и вовсе за поборника дьявола.

Во дворе замка стояла одноосная повозка с большими колёсами, на ней деревянная клетка. Из донжона вывели двух женщин. Обе были закутаны в плащи, на головах серые чепцы, завязанные под подбородком огромным бантиком. В виду трагичности ситуации бантики казались настолько дурацкими, что вызывали жалость. Но только у меня. Большинство людей, находившихся во дворе — солдаты гарнизона, слуги, священники — воспринимали всё происходящее как нечто само собой разумеющееся. Некоторые сыпали шуточки, кто-то следил за женщинами спокойно и с интересом. Пожалуй, лишь отец Томмазо и Марго оставались равнодушными. Участь приговорённых их не беспокоила и не трогала. Марго и вовсе постояла и ушла, не собираясь становиться частью толпы. Я бы с удовольствием поступил так же, но едва выйдя во двор попал на глаза Клещу. Тот махнул рукой:

— Сенеген!

Я подошёл.

— Ты где пропадаешь? Почему за тобой нужно посылать кого-то?

— Пардон, мессир, не знал, что для убийства двух слабых женщин вам нужен я.

— Шутишь, понятно. Только запомни, шутник, враги не ведают ни возраста, ни пола. Даже ребёнок может вонзить стилет тебе в спину. Если ты не осознаешь этого как можно быстрее, долго не проживёшь. Уяснил?

— Так точно. А в чём вина этих двух страшных врагов?

— Они ведьмы.

Клещ произнёс это настолько уверенным голосом, что осталось только развести руками:

— А, ну раз ведьмы, тогда да.

— Опять шутишь. А между тем та, что зовётся Луизой Шир, вместе с мужем подмешивала в специи колдовские травы, вызывающие у людей страшные видения и смерть.

Я пожал плечами. Возможно, они и впрямь что-то подмешивали в специи, но скорее всего это была травяная пыль, которую эти неудачники добавляли в свой товар с целью увеличения объёма продукции и, соответственно, выручки. Но всё равно это не повод, чтобы сжигать человека.

— Она сама в этом созналась?

— Разумеется. Отец Томмазо поговорил с ней, и она покаялась во всех грехах.

Ну, отец Томмазо умеет разговаривать, я испытал это на себе. Правда, мне повезло, был признан невиновным, жене Жака Шира повезло меньше.

— А вторая дама?

— Эта ещё хуже. Утверждает, что слышит голоса и видит образы архангела Михаила и святой Екатерины.

— Как интересно. Что же они ей советуют?

— Что нужно изгнать англичан из страны и короновать дофина Карла.

— И что в этих советах плохого?

— Это кощунство! — Клещ вытаращил глаза, но тут же сощурился. — Я не понимаю тебя, Сенеген, ты сегодня болтлив сверх меры. Хочешь сказать, что обычный человек может говорить с архангелом Михаилом?

— Во-первых, ничего подобного я не утверждал. Это не более, чем твои домыслы, которые ты приплёл непонятно с какой целью. Во-вторых, если эта женщина употребляла в пищу специи с колдовскими травами от четы Шир, то ничего удивительного в этих видениях нет. Ты бы и сам их увидел… — и тут моя память заработала. — Погоди-ка… а как зовут вторую ведьму?

— Как? — капитан на секунду задумался. — Жанна из Домреми, дочь Жака д’Арка. Ещё и семнадцати нет, а уже во всех тяжких грехах погрязла.

Я задохнулся. То есть… Это же Жанна д’Арк! Орлеанская Дева! Та самая, которая… Она должна прийти в Вокулёр к Роберу де Бодрикуру с просьбой отправить её в Шинон к дофину Карлу. После первой просьбы Робер пошлёт её обратно, а после второго обращения решится и выделит сопровождающих, и это станет началом конца английского владычества… Твою мать, её нельзя сжигать!

Последние слова я, кажется, произнёс вслух.

— Как это нельзя? — нахмурился Клещ. — Ты о чём сейчас, Сенеген? Она ведьма!

Объяснять что-либо Клещу было бессмысленно. Если я признаюсь, что родился на шестьсот с лишним лет раньше текущих событий, и поэтому знаю, что Жанна д’Арк должна снять осаду Орлеана, освободить Шампань, короновать дофина Карла и стать символом Франции… Господи, да меня самого приговорят к смерти. И как быть?

— Где отец Томмазо?

Хотя причём здесь отец Томмазо? Что он может изменить? Не важно, кому я буду рассказывать о своём дне рождения и поступках этой деревенской девчонки, меня один чёрт признают ведьмаком и привяжут к одному столбу с Жанной. Так что же делать? Что делать⁈

Под улюлюканье солдат женщин посадили в клетку, возница щёлкнул кнутом, повозка тронулась. Клещ подтолкнул меня.

— Идём. Мы должны находиться рядом.

Рядом… Надеюсь, меня не заставят подносить спичку к костру. Да и вообще, зачем быть рядом, что от меня может зависеть?

Повозка проехала по мосту и свернула на улочку, ведущую к торговой площади. И тут я увидел отца Томмазо. Он шёл вместе с монахами в своей обычной белой доминиканской рясе, поверх которой была накинута чёрная мантия с капюшоном. В руках он держал толстую свечу, и шёл, низко опустив голову. Молился. Но при этом, клянусь, видел всех и вся и меня в том числе. Сука! Зачем он приговорил эту девочку к смерти?.. Да, да, конечно, не он, а Робер де Бодрикур. Но мы же прекрасно понимаем, кто именно стоит за приговором. Церковь допрашивает подозреваемого, и в случае упорства ссылается на невозможность вернуть грешника в лоно Церкви. Дальше происходит передача его светским властям, которым не остаётся ничего иного как приговорить того к смерти.

Жанна наверняка упорствовала. Я же видел, как Мила Йовович доказывала всем и каждому, как разговаривает с архангелом Михаилом, за что в итоге и пострадала. Разница лишь в том, что в реале и в фильме это происходит после победы над англосаксами, а сейчас до.

Что будет с историей? Ей уже достаточно того факта, что король Генрих V не помер, как ему полагалось в 1422 году, а продолжает отжимать французские земли. Вести с полей войны приходят не утешительные. Орлеан в осаде, дороги на Бурж и Шинон под воздействием английских летучих отрядов, сам Генрих громит города Пуату. Кольцо вокруг дофина медленно, но уверенно сжимается. Уже поползли слухи, что Карл со всем двором намеревается бежать в Кастилию, покуда гасконцы не перекрыли последний путь через Лангедок и Фуа. Остановить это может только Жанна. Она то самое знамя, которое способно сплотить разрозненные силы французов, поднять дух армии и вернуть всё на круги своя. Что вообще будет с историей, если Англия поглотит Францию? Какие изменения произойдут в том мире, в котором я родился? Возможно, он станет лучше, не знаю, но рисковать как-то не хочется. История есть история, и пусть она идёт так, как идёт. А для этого нужно освободить Деву.

[1] Столица Бургундии.