Псы Господни 2

Глава 13

Сборы много времени не заняли. Оседлали лошадей, ссыпали в мешки ливры, взяли кое-что по мелочи. Бодрикур наблюдал за нами из дверей донжона. Его раздражало, что серебро мы забираем. Уверен, ссора специально была затеяна с целью выжить меня из замка. Непонятно только, с чего он решил, что деньги я оставлю ему. И конечно же тут была замешана ревность. Как он смотрел на нас с Марго во время обеда с Нуаданом! Я выбирал для неё лучшие куски, она улыбалась, благодарила. Такое не прощается. Два самых сильных чувства — любовь к женщине и любовь к деньгам — перемешались. Два в одном. Думаю, мы ещё дождёмся от него пакостей.

Из башни вышел Макфэйл.

— Уезжать?

— Уезжать, — кивнул я.

— Тяжёлый мешки, — указал он на груз. — Далеко идти лошадь устанет. Усталый конь плохо в бой.

— Да нам недалеко. Рядышком тут обоснуемся.

Где именно мы обоснуемся, я пока не решил. Можно выбрать трактир, постоялый двор, взять в аренду дом, а то и попросту выкупить. Денег хватит. Вопрос в другом: как эти деньги уберечь от любителей поживиться за чужой счёт? Рано или поздно люди узнают о содержимом этих мешков, и у нас начнутся проблемы. Вокулёр не Реймс, с организованной преступностью здесь слабовато, зато хватает всякого рода гастролёров, начиная от мелких воришек и вплоть до безработных наёмников. Единственный способ удержать их от опрометчивого шага, набрать собственную команду головорезов.

Я взял под уздцы буланого и повёл на мост. Оглянулся как бы ненароком на своих, не отстают ли, а сам глянул на донжон. Бодрикур по-прежнему стоял в дверном проёме, провожая нас взглядом. До последнего я надеялся, что Марго последует за мной, ведь сейчас она нарушает прямое указание отца Томмазо, но, по всей видимости, общество Робера ей больше по душе, чем моё. Не понимаю только, зачем она приглашала меня тогда в бегинаж?

День только начинался, не во всех ещё домах открыли ставни, хотя трубы каминов уже во всю дымились. Я шёл по главной улице к торговой площади, поглядывал по сторонам. Что я хотел увидеть? Вывески с надписью «продаю», «сдам в аренду»? Реклама до пятнадцатого века покуда не докатилась, и если существовала, то исключительно в виде молвы и табличек с названием трактиров, а самые востребованные рекламные агенты — герольды. Но таковых, увы, на моём пути не наблюдалось, поэтому я и шёл к торговой площади, как к единственно возможному рекламному агентству средневековья. Скоро там соберётся народ, из угла в угол потекут слухи, сплетни, начнутся обсуждения, глядишь, что-то разузнаю о наличии свободных помещений.

Торговая площадь Вокулёра имела форму обрезанного овала. Центр был вымощен камнем, на котором ещё сохранились следы недавнего костра. Торговых лавок, как в Реймсе, не было, продавцы подвозили товар на ручных тележках и раскладывали его прямо на земле или досках, либо подгоняли телеги и повозки и готовились вести торговлю с них. Выстраивались ровными рядами, между ними прохаживался помощник бальи, взимал пошлину. Подошёл и к нам. Мы только-только пристроились с краешка, разгрузили лошадей, брат Стефан и Лидия присели на мешки сверху, и тут нате вам:

— Чего-то я вас раньше не видел. Кто такие? Чем торгуете? Развязывай мешки!

Вместо мешков я распахнул плащ, демонстрируя собачью голову, и прошипел сквозь зубы:

— Именем святой инквизиции… вали нахер в ту клоаку, из которой выполз.

Настроение у меня было поганое и, клянусь мощами всех двенадцати апостолов, вздумай он открыть рот, отвалил бы ему люлей двойную порцию. Он это понял, заулыбался, начал кланяться и пятиться задом пока не упёрся в чью-то телегу. Развернулся, и с прежним самодовольным видом двинулся вдоль торговых рядов.

Рынок заполнился от силы на четверть, первые покупатели только начали подходить. Продукция разнообразием не радовала: глиняная посуда, корзины, холсты. За обувью шли к сапожнику. Он разместился неподалёку от нас, снимал с клиентов мерки и говорил, когда можно приходить за готовой обувью. Очередь к нему не стояла, за последние полчаса подошёл только полный мужчина, кажется, он стоял недалеко от меня во время казни, и скособоченная старушка, но она заказывала обувь не себе, а дочери.

Дальше, там, где рыночный овал обрезался, торговали продуктами: сыр, творог, живая птица, свиные туши. От реки подъехала телега, гружёная корзинами с рыбой. Из соседнего проулка вышили ободранные мужички, споро её разгрузили и юркнули назад в проулок. Я присмотрелся. Лицо одного из грузчиков показалось знакомым.

— Чучельник, я пойду прогуляюсь, ты за старшего. Если что, ори громче.

Чучельник хмыкнул, а я кивнул Щенку, чтоб шёл за мной, и направился в продовольственный угол. Под ногами завертелась облезлая шавка. Она тянулась носом к висящим над землёй свиным тушам. Можно было дать ей пинка, чтоб не мешалась, но уж больно она походила в этот момент на моего пажа. Тот, как и дворняга, принюхивался к подносу с дешёвыми сладостями. Я порылся в поясной сумке, вынул денье и протянул ему:

— На. Только больше не делай такой вид, будто тебя не кормят.

Свернув за продовольственные ряды, я вышел к проулку, где сидели рыночные грузчики. Прижавшись к стене дома они развели костерок и на хлипких языках пламени поджаривали рыбу. Торгаш расплатился с ними парой окушков, но на бригаду из семи человек этого явно мало. Не представляю, как они собираются делить между собой заработанное.

Все семеро сидели вокруг костра и жадными глазами следили за рыбой. Мимо проходил народ, брезгливо сторонился. Грузчики и правда выглядели бомжевато: грязные, обросшие, с высохшими от голодухи лицами. Лишь один был более-менее упитан, видимо, присоединился к бригаде недавно. Его я и окликнул:

— Хруст!

Он вздрогнул и обернулся. Зрительная память меня не подвела, это действительно был один из тех наёмников, с которыми мы столкнулись в Паньи-сюр-Мёз. Рене Хрустящая корочка. Он ещё в тот раз мне понравился. Когда незнакомые всадники напали на нас, он спокойно смотрел, как они приближаются и готовился к встрече. Выдержка у мужчины была. И, честно, я удивился, увидев его среди рыночного сброда.

— Господин де Сенеген?

Он привстал. В глазах сквозило смятение.

— Узнал? Молодец, — и поманил его пальцем. — Подойди. Что ты здесь делаешь? Среди этих… Я думал, ты нанялся очередной караван сопровождать. Торговые пути в этих краях оживлённые.

— Не получилось наняться, — пожал плечами Хруст. — Дороги, может, и оживлённые, да только желающих заработать больше, чем нужно.

— Ну не в охрану, так наоборот, в разбойники. В твоём случае выбирать особо не из чего.

— Шутите, господин? Я таким не занимаюсь, родители меня правильно воспитали.

— Разумеется, — с серьёзным видом согласился я, — поэтому в наёмники и пошёл.

Возле костра зашумели, грузчики принялись делить рыбу. Хруст обернулся. Если он сейчас не вернётся в этот круг, то своей доли, пусть крохотной и совсем не способной насытить, не увидит. Я стоял, скрестив руки на груди, ждал, как он поступит. Если уйдёт, то пускай уходит, значит, судьба его такая — таскать корзины за мелкую подачку; останется — возьму к себе.

Хруст остался. Сглотнул, когда бригада захрустела мелкими костями, но не ушёл. Я одобрительно кивнул, однако радовать его своим предложением не спешил.

— А всё же, почему в разбой не ушёл? — спросил я и указал на бригаду у костра. — С ними лучше?

— Наверное, лучше, господин, — повёл плечами Хруст. — Бодрикур отбил всякое желание заниматься разбоем. Он свой город крепко держит, продыху не даёт никому. На прошлой неделе повесил одного, а четверых приказал выпороть за то, что забрали у какого-то крестьянина двух кур, — Хруст усмехнулся недобро. — Жёсткий он, этот Бодрикур… Тот крестьянин радоваться должен, что ему брюхо не вспороли, а он нажаловался — и вот пожалуйте.

Хруст говорил так, будто те пятеро имели право грабить крестьян, и когда заслуженное возмездие настигло их, оказались неприятно удивлены: а нас за шо?

— Закон одинаков для всех, — твёрдо сказал я. — Украл — получи. Бодрикур мог повесить всех, но проявил милосердие, так что выжившим самим грех жаловаться.

— Да ладно, — отмахнулся Хруст. — С каких пор закон стал одинаков для всех? Вы, господин, видели, как сожгли Луизу Шир. Я знал её. Ходил в караване с её мужем, которого вы между прочим… Но бог с ним, его может и за дело, а уж Луизу точно по навету. В церкви она разве что не ночевала, по воскресеньям и праздникам милостыню людям несла, и вдруг нате вам — ведьма. Какие-то там зелья варила, с дьяволом зналась. Ложь это всё. Тут другое.

— Что другое?

— Что, что… Приходской священник поглядывал на неё, намекал всячески, а она женщина честная… была. А он, сука, сходил до вашего инквизитора, да наговорил. Тот поверил… А знаете, что с детьми её сталось?

— Что?

— В тот же день пропали. А добро всё из дома вынесли.

Лицо Хруста сделалось жёстким, руки, до того плетьми висевшие вдоль тела, поднялись, пальцы растопырились, словно он хотел схватить кого-то.

Я хлопнул его по плечу.

— Остынь. Я не для того пришёл, чтоб жалостливые истории выслушивать.

— А для чего?

— Люди мне нужны. Люди, владеющие оружием, не задающие вопросов, способные выполнить любой приказ. Знаешь таких?

Хруст сглотнул.

— Владеющие оружием? — на его лице отразилась надежда. — Ну… А сколько платите? Всё от оплаты зависит, господин.

Я пролистал мысленно расценки на наёмников. Самыми дешёвыми были как раз такие, как Рене Хрустящая корочка. Таким цена шесть-восемь денье в день, и это с учётом того, он сам себя будет обеспечивать: и харч, и оружие, и крышу над головой. Дальше цены повышались, и чем лучше была экипировка, тем круче задиралась планка. Латники получали от десяти денье, арбалетчики не меньше. Конный сержант требовал полтора-два су, кутилье не меньше двух, экюйе четыре плюс расходы на коня.

Я намеревался содержать армию за счёт оставленной отцом Томмазо казны. Ни к чему, чтобы мои люди бродили по городу в поисках пропитания и ночлега, всё должно быть в одном месте и централизованно, поэтому ежедневная оплата будет меньше. Что касается снаряжения, то желательно иметь нечто более-менее однообразное, хотя бы чтоб кольчуги были у всех, на крайняк, стёганки и железные шапки.

— Меч твой где?

Хруст потупился и пробормотал невнятно:

— В кости проиграл…

— Что ж ты жизнь свою на кон не поставил? Кому ты без оружия нужен?

Он поник ещё больше, и я махнул рукой:

— Ладно, четыре денье в день. Еда и тюфяк за мой счёт. Подходят условия?

Хруст закивал:

— Подходят. Да за четыре денье, да чтоб жратва от хозяина, да я…

— Будешь делать всё, что скажу. Скажу волком вой — будешь выть, скажу глаз себе выколи — выколешь. Захочешь улизнуть, найду и спущу шкуру. В прямом смысле.

— Согласен!

Ну вот я и нашёл первого бойца, осталось пятьдесят девять. Правда для начала не мешало бы найти жильё.

Подбежал Щенок.

— Господин, вот! — он протянул мне горсть жареных орехов.

— Сам грызи. Мне не орехи, мне дом нужен. Большой, чтоб все поместились. Прошвырнись по рядам, поспрашивай, может кто чё знает или подскажет.

Щенок кивнул, но Хруст придержал его.

— Погоди, малец. Дом ищите, господин?

— Есть что-то на примете?

— За дом не скажу. Тут много кто комнаты сдаёт в наём, но чтоб дом целиком… Знаю, постоялый двор продают. Не в городе, чуть дальше, по дороге на Жуанвиль. Место глухое, но от города недалеко, пол лье. Хозяин помер, а вдове вести хозяйство не по силам. Думаю, много не запросит.

— Почему?

— Так она второй год продать его не может. Я ж говорю, место глухое, лес, холмы, народу мало. Прежний хозяин с цеховиками сговаривался, те у него по праздникам гуляли. Теперь пустует.

Постоялый двор, да ещё за городскими пределами. Может, это как раз то, что мне надо? Ни ушей лишних, ни глаз. Удобное место, чтоб своими делами заниматься.

— А где хозяйка сейчас?

— Живёт у племянницы на улице Святого Себастьена. Могу проводить.

Других предложений у меня не было, а за спрос денег не берут, так почему бы не прогуляться по седым от инея улочкам?

— Что ж, давай навестим хозяйку, попробуем сторговаться.

Вообще, приобрести постоялый двор, да ещё на отшибе, подальше от чужих глаз, идея неплохая. Мне понравилась сразу. Тут тебе и база, и место для тренировок, и минимум соблазнов. Четыре денье в день деньги всё равно неплохие, на пиво и проститутку хватит, а где пиво и женщины, там и драки. Начнутся проблемы с местными жителями, с Бодрикуром. Мне подобное ни к чему, Бодрикур и без того при звуке моего имени вздрагивает. Вопрос: сколько это будет стоить?

Понимание цен на строительство жилья в моей голове присутствовало. В данном случае речь шла о загородной постройке, цена которой зависит от размеров, материала, близости города, дорог и прочих нюансов, и варьировалась от десяти до ста пятидесяти ливров. Тут я не учитываю отели аристократов, храмы и крепостные укрепления. Стоимость уже готовых помещений может быть выше или ниже, всё решает прибыльность и состояние. Прибыльность, я думаю, у предлагаемого постоялого двора отсутствует, а состояние… Ну, если хозяйка второй год его продать не может… Надо посмотреть.

Я велел своей команде подниматься. Снова загрузили мешки на лошадей и двинулись за Хрустом. Я обратил внимание, как сухонький мужичок в обносках поглядывает за мешками. На вид небольшие, но лошади под ними прогибались и нервно сучили копытами. Когда мы отошли, оборвыш внимательно осмотрел следы, даже пощупал пальцами глубину следа.

— Щенок.

— Да, господин.

— Того мужичка видишь?

— Да, господин.

— Сможешь проследить за ним? Мне нужно знать, кто он и чем занимается.

— Сделаю, господин. Только как я вас потом найду?

Действительно, как он нас потом найдёт? Город мы не знаем, только площадь да замок.

— Слышал, о чём мы с Хрустом говорили?

— О постоялом дворе?

— Именно. Я собираюсь купить его. Находится он по дороге на Жуанвиль…

— Я понял, господин, ждите меня к ужину с вестями.

Он крутанулся на месте и рванул к торговым рядам.

Я почти сразу забыл о нём. Щенок мальчишка бойкий, добьётся результата там, где армия не справится, выпытает и всё разузнает, а мне нужно определиться с местом. Мысль купить постоялый двор так плотно засела в голове, что я уже почти купил его, оставались формальности: заключение договора и оплата.

Идти пришлось недалеко. Вокулёр сам по себе город маленький, далёких мест в нем нет, поэтому пятнадцать минут спустя мы стояли перед трёхэтажным фахверковым домом, который ввысь был больше, чем вширь. Впрочем, соседние дома были такие же, да и весь этот квартальчик походил на местную высотную застройку. Первые этажи, как и обычно, использовались под мастерские, всё, что выше, определялось под жильё.

Мы остановились перед плотно закрытой дверью, над которой висела вывеска с изображением свечи. Похоже, тут живёт свечных дел мастер.

Хруст ударил в дверь кулаком. Почти сразу послышался стук деревянных башмаков и мужской голос вопросил:

— Чего надо? Сегодня на продажу свечей нет, всё скупил кастелян замка.

— Открывай, это я, Рене, мы к тётке Джаккет.

— Кто это «мы»? — голос стал настороженным.

— Святая инквизиция, — вступил в разговор я. — Открывай, пока дверь не выломали!

Скрипнул запор, дверь открылась. На пороге стоял невысокий лысоватый мужчина в двухцветной котте и коричневых шоссах. Судя по одежде, профессия свечника приносила неплохой доход.

— К тётке Джаккет? — свечник выглядел растерянным. — Она… Мы всегда ходим к воскресной мессе, соблюдаем посты. От священника к нам никаких нареканий не было. Мы добрые, богобоязненные, ответственные люди, соседи подтвердят. Никаких ведьм и ведьмаков в роду отродясь…

Я махнул рукой:

— Да мы не поэтому поводу. Где тётку прячешь?

Свечник ткнул пальцем в небо.

— На чердаке у неё каморочка. Хотите подняться?

— Э, нет, дружище. Давай спускай её вниз.

С братом Стефаном мы прошли в зал. Это был не обычный зал, где за обедом и по праздникам собиралась семья и работники, а мастерская. Воняло жиром, прогорклым маслом. Возле закопчённой стены стояли казаны, под которыми тлели угли, внутри кипела мутная клееобразная жижа. Несколько подмастерьев и учеников за длинным столом катали фитили.

Я подвинул к себе ногой табурет, сел, брату Стефану табурета не досталось, и он остался стоять, сложив руки на животе.

По ступеням зашаркали подошвы, в зал в сопровождении свечника спустилась старуха. Она была закутана в подобие пледа и сильно щурилась. В мастерской свечных дел мастера было темно, свет исходил только от углей под казанами и двух масляных светильников на столе.

Увидев старушку, я уступил ей место. Она села и вздохнула:

— Чего ты с места сдёрнул меня, сынок? Старая я, вишь? Не мог сам подняться? Саму меня спускаться заставил. А как потом назад? Мне седьмой десяток, ноги болят, не ходят. Нешто так трудно было самому до меня дойти?

Седьмой десяток? А на вид все девяносто. Но, видимо, жизнь не лёгкая выдалась.

— Ладно, мать, не ворчи, я тебя порадовать пришёл. Хочу твой сарай выкупить. Избавишься наконец от своих гнилушек, вздохнёшь облегчённо.

— Гнилушек? — приподнялась с табурета старуха. — Как у тебя язык-то повернулся? Дом добрый в два этажа, загон, амбар рядом, конюшня. Гнилушек, ишь! Всё крепкое, как вчера строили. Прибраться только, паутину смести, камин затопить — и живи. Дрова рядом, ручей. Ты цену мне сбить хочешь? Не по-божески это. Я женщина старая, муж помер, сыновья сгинули. И ведь прошу-то всего ничего… семьдесят ливров.

Охренеть у неё расценки! Семьдесят ливров! Ничего у неё с семидесяти ливров не слипнется? Я посмотрел на келаря, тот пожал плечами, дескать, ты начальник, тебе и решать.

— А земля под двором чья?

— Моя, — закивала женщина. — И купчая есть. Всё честь по чести с сеньором Жуанвилем договорено. Он хотел в лен, да муж не согласился, выкупил место вдоль дороги. Всего семнадцать акров чистой земли и леса. Бери, родимый, не прогадаешь.

Я попытался перевести акр в метрическую систему, получалось, если не ошибаюсь, четыре сотки, а в общем зачёте почти семь гектар. Представить такую площадь мысленно не удалось, но воображение нарисовало достаточно большое поле. В общем, нормально, мне хватит. За такой объём семьдесят ливров не много. Однако поторговаться не мешает.

— Давай за пятьдесят, мать. Всё понимаю: жизнь тяжёлая, хлеб дорогой. Но и ты пойми: место глухое, заброшенное, большой выгоды с него не получишь, если вообще что-то получишь. Как бы не прогореть.

— Чё ж тогда покупать надумал, коль прогореть боишься? — наехала на меня старушка. — Стало быть, чуешь пользу… Последнее тебе слово — шестьдесят четыре ливра и ни денье меньше. Согласен так согласен, ан нет, то я пошла.

Она действительно встала и шаркающей походкой двинулась к лестнице. Я остался на месте. Ухватившись за перила, она обернулась.

— Ну так чё решил? Шестьдесят два ливра, и будь ты проклят.

Я не ответил. Ещё лет десять она будет искать покупателя на свой двор и не найдёт. По всей видимости, место там и впрямь не выгодное, а земля, наверняка, поросшие лесом холмы.

— Чёрт с тобой, разбойник, бери за пятьдесят девять. Ну, чё молчишь, согласен что ли?

Если помолчать ещё немного, она скинет цену до пятидесяти пяти, но того и гляди её удар от жадности хватит, и смерть её на моей совести окажется.

— Согласен. Завтра брат Стефан принесёт деньги, оформит договор у бальи на имя братьев-проповедников. Поставишь подпись, получишь пятьдесят девять ливров, как договорились.

— Чтоб ты сдох, поганец, — плюнула старушка и поползла вверх по лестнице.