Псы Господни 2

Глава 2

Я дошёл с отцом Томмазо до ворот монастыря Святого Ремигия. Всю дорогу инквизитор молчал. Прохожие, завидев нас, жались к стенам, кланялись, кто-то несмело просил благословения. Отец Томмазо не глядя крестил их, его в спешке хватали за руку, целовали. Возле монастыря я остановился, не зная, что делать дальше. Хотел было последовать за отцом Томмазо, но Клещ придержал меня.

— Иди домой, попрощайся с матерью. Утром приду за тобой.

Дома меня не ждали. Мама сидела в зале опустив голову, напротив лила слёзы Перрин, Щенок ворошил угли в камине. Когда я встал на пороге, они не сразу поняли, кто перед ними. Смотрели на меня минуту или больше. Первым очнулся Щенок.

— Господин!

Он подскочил ко мне, преданно заглядывая в глаза. Подошла мама, дотронулась до лица, словно проверяя, я это или призрак. Они уже похоронили меня, а я взял и вернулся. Случаются же чудеса.

— Вольгаст…

Я схватил её руку, прижался губами, и ещё минуту мы стояли так, не шевелясь и не говоря ни о чём, и только всхлипывания Перрин нарушали тишину. Потом я выпрямился.

— Мама, я ненадолго. Завтра ухожу.

— Куда? — тут же заинтересовался Щенок.

— Пока в монастырь Святого Ремигия…

— Ты решил принять постриг? — спросила мама. — Что ж, после всего случившегося…

Я покачал головой.

— Не совсем. Я вступил в братство псов Господних. Я теперь защитник монахов-проповедников.

— Инквизиторов?

— Да, мама. Вы считаете мой поступок неверным?

— Напротив, я рада этому. А что будет с нами?

— Отец Томмазо обещал позаботиться обо всём. Он сказал, что больше вам ничто не угрожает.

— И за это ты стал Domini Canes.

— За всё надо платить. Послезавтра утром мы отправляемся в Нанси. Не знаю сколько времени это займёт, может быть, несколько месяцев. Деньги у вас есть… Гуго похоронили?

— Да, на кладбище Сен-Морис. Пришлось заплатить два ливра, зато место очень хорошее, недалеко от входа.

— Два ливра дорого.

— Старик отдал за тебя жизнь. Это дорогого стоит.

Мне стало неловко. Гуго действительно умер, по сути, прикрыв меня собою. В темноте не больно-то ясно было кто есть кто, и вполне возможно, что тот болт предназначался мне, а я о двух ливрах заговорил.

— Я ему благодарен. Правда. Вернусь, поставлю каменную плиту, пусть все знают, кто под ней лежит.

Перрин зарыдала громче. Мы прошли к камину, Щенок подбросил дров, и под их треск и гудение огня мы молча просидели до поздней ночи.

Утром пришёл Клещ, с ним послушник в подряснике и драном плаще. Послушник встал в дверях, всем видом изображая покорность, Клещ прошёл к столу и положил на столешницу мой меч и клевец.

— Собирайся, Сенеген. Госпожа Полада, вот этот, — он кивком указал на послушника, — отныне будет делать всё, что прикажете: за водой ходить, двор мести. Кормить только не забывайте, а если и забудете, то не страшно, другого пришлём, — он хмыкнул. — Ну, Сенеген, готов? Вещи не бери, всё, что необходимо, дадим, — и похлопал по мечу. — Главное, его не забудь.

Я опоясался, обнял маму, потрепал Щенка по плечу. Мальчишка всхлипнул:

— Господин, вы обещали взять меня пажом.

— Как стану рыцарем, обязательно возьму. А пока приглядывай за Лобастым, договорились?

Выходя из дома, я постучал по притолоке. Клещ прищурился.

— Что за жест, Сенеген?

— Чтобы домой вернуться. Традиция такая.

— Чья?

— Есть один народ.

Я не стал вдаваться в подробности, да и Клещ ни о чём больше не спрашивал. Пока мы шли до монастыря, я попытался узнать о своих новых братьях.

— Много нас?

— Кого «нас»?

— Псов Господних.

— Ты, я и Чучельник.

— Трое?

— А куда больше? На мой взгляд, и ты лишний. Хорошо дерёшься, хорошо фехтуешь, но для пса этого мало.

— А что ещё нужно псу?

Клещ посмотрел на меня, как на описавшегося младенца.

— Про мозги что-нибудь слышал?

— Нет, а что это?

— Это такая штука, которой тебе придётся научиться пользоваться.

— Поможешь?

— Куда я денусь.

Мы дошли до монастыря. Привратник открыл ворота, поклонился. Клещ провёл меня через двор к маленькой дверце с торца главного здания. Здесь нас ждал монах в рыжей рясе, открыл дверку и первым вошёл внутрь. Трепещущий огонёк светильника выхватил из темноты каменные ступени. По узенькой лестнице спустились в подвал. Потолки низкие, идти пришлось сильно наклоняя голову. Пространство огромное, поделённое на несколько улиц. Большую часть занимали бочки, на каждой стояла маркировка римскими цифрами. Скорее всего, это год, а значит, в бочках вино. Попробовать бы. Из каждой. Такая жажда обуяла. Зачем нам какой-то Верден?

— Клещ…

— Чего тебе?

Старший Пёс не был настроен на шутливый лад. Он вообще относился ко мне с негативом. Не знаю, чем было вызвано подобное отношение, вроде я его никаким местом не задевал и в начальники не рвался. А может он сам по себе такой, недоверчивый, так что если общаться с ним, то исключительно по серьёзке.

— Это… чё мы сюда запёрлись? Сумрачно тут как-то.

— Сейчас увидишь.

Мы прошли до конца улицы, монах свернул вправо и, поднимая светильник над головой, повёл рукой:

— Вот.

Огонёк светильника горел неярко и неровно, но всё же позволил разглядеть то, на что указывал монах. На деревянных поддонах лежали мечи, топоры, булавы, ровненько друг на друга были сложены стёганки всех видов и фасонов. С другой стороны выстроились в ряд стойки с бригантинами, кольчугами. Улица была длинная, конец её терялся где-то во мраке, и не сложно было предположить, что оружия и доспехов здесь хватит на маленькую армию. Человек триста вооружить можно наверняка. Видимо, всё это предназначалось для снаряжения монахов, которыми по факту должен командовать мой адвокат.

Клещ кивнул:

— Выбирай.

Я подошёл к вопросу выбора серьёзно. Во-первых, снаряжение должно отвечать тем проблемам, с которыми я мог столкнуться. Вряд ли предполагалось моё участие в каких-либо крупных военных событиях типа битвы при Азенкуре или осады Орлеана, скорее всего, предстоящая служба будет сродни наёмнику, только более высокого ранга, как никак святую инквизицию охранять придётся. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, что на отца Томмазо кто-то отважиться наехать. Во-вторых, нельзя выделяться на общем фоне. Клещ и Чучельник носят бригантины, значит и мне следует выбрать её.

Я провёл ревизию, осмотрел все имеющиеся доспехи. Результат не порадовал. Похоже, местный арсенал не просто не использовали, а даже не чистили. Влажность в погребе была такой, что железо покрылось слоем ржавчины. Кому только в голову пришло держать в одном месте вино и оружие? Но это пол беды. Я примерил все бригантины, и они оказались либо малы, либо коротки. Прикидывал так и эдак, ничто не нравилось. Глядя на мою возню, монах нервничал, ему не терпелось выбраться из подвала на свежий воздух. Клещ, наоборот, смотрел с пониманием. Он как никто другой осознавал важность каждого надетого на себя предмета экипировки.

Покрутившись ещё с полчаса, я наконец выбрал бригантину на кожаной основе с двумя стальными пластинами на груди и одной на спине. По длине бригантина едва доходила до низа живота, зато имела застёжки спереди и по бокам, что позволяло подогнать размеры под меня. Ещё бы защиту на руки и бёдра, однако ничего подобного в монашеском арсенале не оказалось. А жаль, без них возникало ощущение, что ты наполовину раздет.

— Кольчугу тоже возьми, — то ли посоветовал, то ли приказал Клещ.

— Зачем?

— Затем, что в лесах много живодёров. Надо объяснять, кто это?

— Не надо.

Живодёрами называли отряды наёмников, оставшихся без работы. Не скажу, что их было слишком много, всё-таки боевые действия между Англией и Францией продолжались, и найти хозяина особой сложности не составляло, да и местные работодатели, в смысле, крупные землевладельцы, графы, бароны и прочее так же нуждались в отчаянных людях для решения внутренних конфликтов. Тем не менее на дорогах было небезопасно, и многие путешественники и торговцы предпочитали собираться в большие караваны, прежде чем выступать в путь, что резко повышало шансы на выживание.

Кольчугу я выбрал с коротким рукавом и без подола. Честно говоря, я вообще не стал бы её брать. К чему мне лишний вес? На двоих с бригантиной это примерно десять кило, плюс меч, клевец, плащ, поддёвка. А ведь всё это придётся тащить на себе пешим порядком.

— Щит брать будешь?

Лишних пять килограммов? Я отрицательно мотнул головой.

— Тогда пошли.

Остаток дня я занимался чисткой и подгонкой бригантины. Нашёл лавку недалеко от того места, где отец Томмазо искал во мне дьявола, и при помощи песочка и тряпочки, а также шила и кожаных шнуров, приводил обмундирование в надлежащий вид. Дело было знакомое, в клубе у нас специальных портных не было, всё приходилось делать своими руками. Никто меня не тревожил, только монах однажды принёс кружку горячей травяной настойки и кусок хлеба с варёной рыбой. Типа, обед. Я, конечно, разносолов не ожидал, и к чему-то подобному готов был, но хотелось увеличенной порции, примерно в два раза.

Спать пришлось в общей келье. Тот же монах отвёл меня в пристрой слева от главного здания и указал на узкие нары. Ни подушки, ни одеяла, лишь соломенный тюфяк, да и тот хлипкий, каждая заноза ощущалась. А ещё холод. Днём, пока двигаешься, его не чувствуешь, но стоило лечь, как он полез изо всех щелей и во все дыры. По углам кельи стояли жаровни, послушник всю ночь подкладывал в них уголь. Увы, но мои нары располагались в центре, тепло до меня не доходило, поэтому спал я не раздеваясь и закутавшись с головой в плащ.

Проснулся от осторожных шагов, вздохов и бормотанья. Монахи вставали, творили утреннюю молитву, кто-то скрипел, кашлял. Я поднялся невыспавшийся, злой и замёрзший. Клещ предупреждал, что в дорогу пойдём с самого ранья. В щели сквозь ставни пробивал серенький свет, люди в келье походили на отяжелевшие призраки. Один из таких подплыл ко мне и сказал:

— Брат Вольгаст, тебя ждут, поторопись.

Брат. Я уже им брат. Однако. Тем не менее, запахнул плотнее плащ и вышел из кельи.

На улице падал снег. Крупный, не частый. Ветра не было, и белая холодная подстилка полностью покрывала двор. При каждом шаге она скрипела, вызывая в душе ностальгию по настоящей зиме. Откуда-то со стороны приплыла мысль: а в России сейчас сугробы по колено. И стихи:

Вот север, тучи нагоняя,

Дохнул, завыл — и вот сама

Идет волшебница зима… [1]

Красиво, чёрт возьми!

Но всё же снег меня не обрадовал. Одежда моя соответствовала в лучшем случае середине осени, а сейчас один-два градуса ниже нуля. Чтобы не замёрзнуть, нужно ходить подпрыгивая.

По центру двора собирался караван: четыре больших повозки, запряжённые попарно мулами. Первая повозка предназначалась для пассажиров, точнее, для одного пассажира — отца Томмазо. С виду неказистый деревянный фургон, не крашенный, местами побитый. Я подошёл ближе, разглядывая его. Три стороны глухие, передняя открыта, но при необходимости её можно было завесить кожаной шторой. Внутри фургона крепилось кресло, на нём лежали подушки, тут же стояла жаровня и сундучок для личных вещей. Главный инквизитор Шампани путешествовал без особого комфорта, но со всем необходимым.

Оставшиеся повозки монахи и послушники загружали мешками, сундуками, корзинами. Сверху их накрывали плотной тканью и обвязывали верёвками. Возле первой повозки стоял Чучельник, навалившись плечом на борт. Арбалет он держал на сгибе локтя. Интересный экземпляр: на вид лёгкий, изящный, композитная дуга, ложе с изгибом, позволявшее использовать его в качестве примитивного приклада. На поясе Чучельника болтался железный крюк, за который цеплялась тетива при зарядке. Это позволяло перезаряжаться быстрее, правда, в ущерб убойной силе и дальности полёта болта. Но как я уже говорил, в крупных сражениях, где это действительно имело значение, мы участвовать не собирались, а для отпугивания крестьян и мелких воришек сойдёт вполне.

— Сенеген! — махнул мне Клещ.

Я подошёл.

— Держи.

Он протянул большой свёрток. В толстый шерстяной плащ было завёрнуто сюрко с собачьей головой, меховые полусапожки и краги из толстой кожи. Всё это стоило хороших денег, не менее пятнадцати су, думаю.

— Это тоже тебе, — добавил Клещ, высыпая мне в ладонь горсть серебра. — На всю поездку. Пищей и кровом тебя обеспечат, так что можешь пропить или потратить на шлюх. Но я бы посоветовал зря не тратить. Неизвестно, что в дороге может случится.

— А что может случится?

— Всякое, — отмахнулся Клещ, не вдаваясь в подробности.

Я подсчитал — двадцать пять су. Неплохое подспорье. Убрал монеты в поясную сумку, переобулся, надел сюрко, новый плащ. Сразу стало теплее, святая инквизиция заботилась о своих последователях. Старую обувь завернул в старый плащ и сунул в угол повозки. Не выбрасывать же. Вещи хорошие, весной пригодятся, если дотяну, конечно.

Сборы заканчивались. Вышел отец Томмазо, сел в первую повозку, на передок взгромоздился кучер. Из конюшни вывели двух лошадей, не дестриэ, но приличные, сгодятся и для боя, и для покатушек. На одну сел Клещ, и я ненароком подумал, что вторая для меня. Ну а почему нет? Всё-таки дворянин, пусть и бастард…

Увы. Из главного здания вышел юноша, с головой закутанный в плащ и запрыгнул в седло. Возле него, придерживаясь за путлище, встал… встала Наина.

Девка в мужском монастыре? Одета по-походному, к бедру пристёгнут серьёзных размеров сакс. В тесном рукопашном бою или узком переулке он будет покруче моего клевца. Но не это главное. Если Наина здесь, значит юноша… Марго?

Я смотрел на всадницу открыто, не скрывая интереса. Она повернулась ко мне; из-под капюшона был виден только подбородок и губы, но я узнал — да, это она. Марго с нами? Хотя чему я удивляюсь? Клещ говорил, что она работает на отца Томмазо. Это же по его приказу она спасла меня от Жировика, следила за мной, за паханом, за Шлюмберже-младшим, пусть земля ему будет стекловатой. Возможно, и бургундцу дю Валю она не просто так глазки строила, а с определённым прицелом, как не крути, а рыцарь-баннерет приближённый к герцогу Филиппу, по-любому владеет интересной информацией. Может она и спит с ним?

Я сплюнул, конь под Марго затоптался и повернулся ко мне задом. Отец Томмазо выглянул из фургона и посмотрел на меня так, словно прочитал мои мысли. И покачал головой.

Хитрый дядечка. Может он тоже с Марго… того… А чё бы нет, начальник…

Я нахмурился, ладно, проехали, не моё это дело. И вообще, чем больше я узнавал отца Томмазо, тем больше мне казалось, что он не тот, кем хотел казаться. Этот человек не только представитель святой инквизиции, монах-доминиканец с серьёзными полномочиями — он эмиссар. Шампань сейчас находится под властью Бургундии, но душой всегда была с Францией. Люди в Реймсе в массе своей поддерживали дофина Карла, англичан не любят, бургундцев ненавидят. Если я правильно понимаю, отец Томмазо прикрываясь своим служебным положением шпионит для двора дофина, строит козни Генриху V, и, чёрт возьми, несмотря ни на что мне это нравится, ибо полностью соответствует моим личным симпатиям. Всё-таки отец научил меня любить Родину.

Кучер щёлкнул вожжами, и караван, выстраиваясь вереницей, потянулся со двора на улицу. Сразу же повернули направо, в обход аббатства к воротам Сен-Никез. Мы с Чучельником шли первыми, в полном облачении. Я сам себе казался великим, даже распахнул плащ, чтобы прохожие видели на сюрко собачью голову. Когда караван полностью вышел с монастырского двора, я оглянулся, охватывая взглядом процессию. Внушительная. За фургоном бодрячком двигались три десятка монахов и послушников, где-то между ними мелькала серая шапочка Сельмы. Всё верно, отправляться в поход без лекаря, всё равно что пытаться переплыть море без спасательного жилета. Дальше скрипели колёсами три повозки, замыкали шествие Клещ и Марго. Я не видел, какое оружие было у девчонки, но оно наверняка было, и не ошибусь, если скажу: она умеет им пользоваться.

Едва прошли полсотни шагов, сбоку послышалось:

— Господин!

По другую сторону улицы бежал Щенок и махал рукой.

— Господин, возьмите меня… Господин, можно я тоже с вами? Вы обещали. Я пригожусь.

Рискуя попасть под копыта, он прошмыгнул перед мулами и, подскочив ко мне, ухватил за руку. Я свёл брови.

— Что ты здесь делаешь? Дома тебя ищут…

— Не ищут. Я сказал и госпоже Поладе, и Перрин. Они знают. Госпожа Полада даже благословила меня, велела приглядывать за вами. Возьмите, пожалуйста, а? Госпоже я сейчас всё равно не нужен, у неё этот послушник, он всю работу исполняет. Возьмите…

Я бы взял. Честно. Привычка полагаться на слуг уже настолько овладела мной, что отказ от неё вызывал фантомную боль в сознании. Но, увы, не от меня сие зависело.

— Послушай…

— Вольгаст, возьми мальчика, — из фургона выглядывал отец Томмазо. — Возьми. Я не против, чтобы у тебя был слуга. Тем более такой славный.

Я промолчал, а Щенок заулыбался и пошёл рядом со мной, стараясь шагать так же широко. Чучельник покосился на мальца, но ничего не сказал. Он вообще неразговорчив. Даже когда дорогу загораживала чья-то повозка, он лишь смотрел на возчика, и тот без лишних пояснений сворачивал в сторону.

[1] Пушкин, «Евгений Онегин».