Пропавшая невеста

Глава 7

С того дня ее жизнь… не изменилась.

Все так же вставая утром, она куталась в старый ватник, брала лопату и шла разгребать дорожки-тоннели. Ей даже не приходилось наматывать шарф на пол-лица на случай, если кто-нибудь забредет на опушку и подойдет близко к хижине – к счастью, таких дураков не было. Жители деревни набирали снадобий до того, как снег заваливал лесные тропы, и вплоть до самой весны не беспокоили старую травницу, случайные охотники обходили эти места, потому что зверь сюда забредал редко, а простые путники в такую глушь не забирались, предпочитая держаться проторенных дорог.

Ника все так же помогала Нарве колдовать над зельями. Теперь, когда речь к ней вернулась, работа шла гораздо быстрее. Выпускница гимназии, прирожденная целительница и травница, с удовольствием раскрывала старухе, приютившей ее в своем доме, все секреты. Научила делать так, чтобы настойка полынницы не пахла грязными носками, улучшила зелье от мигрени, показала как сортировать сушеные побеги смоквы – какую надо толочь, а какую проваривать полностью.

Нарва была счастлива. За всю свою жизнь она не встречала человека так же сильно увлеченного травничеством, как она, поэтому с радостью делилась опытом и впитывала новый.

Вместе они прожили зиму и встретили первые проблески весны.

Постепенно дни становились длиннее, снег серел и таял, сугробы по обе стороны дорожек уменьшались, и все чаще в воздухе появлялся тот самый аромат, который предвещал обновление и пробуждение.

Ника ждала.

Каждый день, выполняя привычную работу, она прислушивалась к едва заметному движению соков в белых березах и наблюдала за грачами, прилетевшими через южный перевал. А по ночам, укутавшись в теплый платок, садилась на крыльцо и долго смотрела в небо, выискивая среди звезд знакомые только ей сигналы и знаки.

Единственное, что ее волновало – это возвращение кхассера. По словам старухи, он возвращался весной иногда в первые дни, иногда с перелетными птицами. В этом году он не торопился, и Ника искренне надеялась, что ей хватит времени сделать то, что задумала.

К концу марта снег, который все еще царствовал в чаще и на опушках, начал выпускать из своего плена спящие поля. Сначала темные проталины появились на открытых местах, где солнце прогревало землю весь день, потом подобрались к кромке леса. Все ближе и ближе, обходя участки, куда падали тени от пушистых елей.

И вот однажды, проснувшись на заре и услышав мелодичный свист первых дроздов, Ника поняла, что время пришло. Она тихонько собралась, стараясь не разбудить старую Нарву, сладко посапывавшую на своей узкой кровати, и вышла из избушки. Узенькими тропками, вьющимися среди еще голых деревьев, девушка добралась до ближайшего поля и, остановившись на его краю, прислушалась.

Вокруг было тихо. Рассветное солнце только поднялось над горизонтом и лениво пробивалось через молочно-белый туман, струящийся по земле, не в силах полностью разогнать его.

Доминика вздохнула полной грудью, стараясь вобрать в себя силу этого места, скинула ватник, разулась и, тихо ойкнув, ступила босиком на еще стылую землю. Закатала рейтузы, оголяя колени, и опустилась на четвереньки. Было холодно. Дыхание теплыми клубами вырывалось изо рта, но она продолжала раздеваться. Сняла платок, позволив волосам рассыпаться по плечам, расстегнула верхние пуговицы на рубахе. Хитрый ветер тут же швырнул в лицо растрепанную прядь, скользнул за пазуху, пробирая холодом до самых костей.

Встав на четвереньки, Ника зарылась пальцами в пульсирующую жизненными токами землю и приготовилась слушать.

Ее силы, привычно откликнувшись на зов хозяйки, теплыми волнами бежали от груди до плеч и вниз по рукам. Доминика прикрыла глаза, позволяя им течь наружу, сплетаться с потоками, омывающими со всех сторон, проникать все глубже и глубже, расползаться во все стороны.

Потом тихо позвала духов природы, прося у них приоткрыть завесу тайны. Вокруг было тихо и серо, но перед мысленным взором Доминики раскрывалась совсем иная картина. Она видела белые трепещущие нити, разбегавшиеся во все стороны. Они пульсировали, дрожали, искали.

Возле самых пальцев притаился корень одуванчика, готовый первым пробиться навстречу солнцу. Мать-и-мачеха дремала в паре метров от того места, где сидела Ника. Старая ольха болела, но еще боролась за жизнь.

Доминика вдохнула побольше воздуха и раскинула мерцающие нити еще дальше.

На другом конце поля уже проклюнулся первый горицвет, а в лесном овраге, к западу от лачуги травницы глубоко в земле сидели семена семилистника.

Все не то.

Ника искала, перебирала, тянулась за каждым всплеском жизни, но не находила того, в чем так нуждалась.

Зажмурилась и вытолкнула свою сеть еще дальше – до самой реки, захватив склон горы. Потом еще дальше, пробивая лес на другом берегу. Потом еще.

От напряжения ее тело дрожало. Пальцы, посиневшие от холода, жадно сжимали комья земли, впитывая каждую каплю силы.

Еще дальше.

Что-то черное полоснуло по мерцающим нитям, заставляя их испуганно сжаться и отпрянуть.

Стоп.

Оно. В сизом лесу у подножия. Слабое, но живое.

Нашла.

Ника свернула свои сети и ничком упала на землю. Ее била крупная дрожь, от холода зуб на зуб не попадал, но она улыбалась. Сжав в кулаке ком земли, поднесла его к губам и прошептала:

– Спасибо.

Ей пришлось пролежать еще несколько минут, прежде чем нашла силы сесть. Потом, мотаясь, поднялась на ноги и оделась. Пора возвращаться. Старой Нарве незачем знать, куда она ходила и чем занималась.

Тем же вечером во время ужина при свете тусклых свечей она сказала старухе о своих планах:

– Мне надо обойти открытую землю.

– Завтра можем…

– Нет! – поспешно выкрикнула Ника, потом мягче добавила: – Нет. Я должна это сделать сама, одна. Ты эти места хорошо знаешь, дружишь с ними, а я все еще чужая. Мне нужно побыть с природой наедине, настроиться на потоки. Без этого ничего не получится. Ты же знаешь.

Нарва недоуменно нахмурилась. Эта девочка из Шатарии иногда говорила такие странные вещи. Всю свою жизнь она занималась собирательством, знала когда какой цветок следует сорвать и как сделать надрез на коре, чтобы не навредить дереву, но о потоках слышала впервые. Причин не доверять Нике или сомневаться в ее словах у Нарвы не было, поэтому она пожала плечами и согласилась:

– Иди. Только не заблудись. Нож возьми.

– Непременно.

Для того, что Доминика собиралась сделать, нож был необходим.

Несмотря на то, что весна в долине набирала обороты, темнело все еще рано. Но сегодня вместо того, чтобы, как обычно, сидеть на крыльце и наблюдать за звездами, Доминика отправилась в постель. Она забралась под одеяло едва ли не раньше своей пожилой соседки, отвернулась к стенке и прикрыла глаза, намереваясь хорошенько выспаться перед долгой и сложной дорогой.

Сон подступил быстро. Ей снилась Шатария, родная академия Ар-Хол и выпускной бал. Вокруг кружили сияющие лица выпускниц, готовых отправиться на поиски любви с загадочный Андракис. Они гадали, каким будет их суженый, мечтали, а Ника стояла посреди зала и не могла сказать ни слова. Она хотела крикнуть, что все это обман, что нет никакого отбора и благородных воинов, готовых преклонить колено перед прекрасными избранницами, но голос не слушался.

Нике казалось, что ее вообще никто не замечал. Все проходили мимо, разговаривали и смеялись, и только старый ректор гимназии сэр Мейлис смотрел с осуждением… и пониманием.

Потом ее выкинуло на корабль, к ногам дико хохочущей Мойры. По ее рукам ползли зеленые ядовитые змеи, между губ скользил тонкий раздвоенный язык, а глаза были цвета янтаря. В них полыхало пламя. Все ближе и ближе. Затягивая, заставляя трепетать.

Хлоп! И вместо Мойры перед ней молодой кхассер. За его плечами угрожающе подняты темные крылья, на губах – хищная усмешка. Он жуткий, но такой… такой… Сердце пропускает удар, когда его взгляд затягивает тьма, и еще один, когда он подступает ближе. Что-то сладкое и в то же время пугающе-острое скручивается в тугую спираль чуть ниже пупка. Ей хочется сбежать, и в то же время остаться. Кхассер протягивает руку, намереваясь прикоснуться к ее щеке…

На этом моменте Ника проснулась. Подскочила на кровати, судорожно ловя воздух ртом и сминая пальцами тонкое одеяло. В груди гремело, и ощущение острой сладости никак не хотело отступать, заставляя плотнее сжимать бедра.

– Дура!

Подведя неутешительный итог, Доминика спустила ноги с кровати, нащупала на полу большие войлочные тапки и пошаркала к окну. Еще темно, но в небе появлялись первые призрачные отблески рассвета.

Пытаться уснуть еще на пару часов не было смысла. За ребрами, разгоняя остатки дремы, продолжало грохотать сердце, а жажда действий толкала вперед.

Пока Нарва досыпала свои беспокойные сны, Ника вскипятила чайник, скромно позавтракала и, одевшись потеплее, вышла на крыльцо. В ее худой заплечной сумке болталась краюха хлеба, прошлогоднее моченое яблоко, фляга и перочинный нож с костяной ручкой.

На рассвете в лесу было холодно и торжественно красиво. По земле кружевами стелилась тонкая корочка льда. Красуясь хрустальными нарядами, стройные березы низко склоняли тонкие плети, а хмурые ели, наоборот, расправляли пушистые лапы.

Доминика проворно сбежала по ступеням, подобрала походную палку и отправилась в путь. Она прошла по кромке еще пустующих полей, выбралась на просеку, освободившуюся от снега, и по ней добралась до реки.

Перебираться по льду было опасно – темная вода на мелководье уже разбивала зимние оковы, а чуть поодаль в большой проруби неспешно кружили отколовшиеся льдины. Нике пришлось двигаться вдоль берега до тех пор, пока на ее пути не попался узкий деревянный мостик, перекинутый по осени кем-то из крестьян. Перилл не было, поэтому она шла, для равновесия широко раскинув руки и напряженно слушая, как под ее весом надсадно трещали старые доски.

Только оказавшись на противоположном берегу, Доминика смогла выдохнуть.

– Жуть, – прошептала она, оглянувшись на реку, и отправилась дальше.

К полудню стало припекать. Пользуясь тем, что вокруг нее глухой лес и ни одной живой души, Ника позволила себе снять капюшон. Тут же налетел ласковый ветер и принялся играть с ее волосами. Она улыбнулась, подставила лицо солнышку и прикрыла глаза.

Каждую весну ее наполняло предчувствие чего-то хорошего. Так было и сейчас. Все будет хорошо. Надо только избавиться от серых нитей.

Еще через пару часов она добралась до сизого леса, раскинувшегося у подножия гор. Ненадолго остановилась возле родника с обжигающе-холодной водой. Умылась, сделала несколько глотков, после этого опустила обе ладони в воду и снова попыталась найти то, зачем проделала такой долгий путь.

Белые нити покорно окутали землю, запульсировали, набираясь силы, и указали направление. Совсем близко, на подлеске за оврагом.

Опушка встретила ее подозрительной тишиной. Среди голубых елей не сновали любопытные белки, не ворковали первые горлицы. Даже ветер, казалось, притих и лишний раз боялся пошевелить листвой.

Значит, не ошиблась…

Ника нашла нужное место между двух поваленных крест-накрест деревьев – холмик, похожий на кротовую нору, с белесыми, будто усыпанными пеплом, краями. Доминика бросила сумку, опустилась на колени и начала осторожно разгребать рыхлую землю. Ямка становилась все глубже, но она продолжала копать до тех пор, пока пальцы не коснулись чего-то влажного и неприятно холодного.

Брезгливо поджав губы, Ника рассматривала свою находку.

Это было семя размером с крупный боб. Уродливое: бурое с красными наростами и розовыми нитями корней, похожими на червей, вяло копошащихся в земле.

Хищный маринис. Растение, запрещенное в Шатарии и других странах. Столь редкое, что встретить его практически невозможно. Разве что в местах, подобных Андракису, где из-под земли пробивается рой злобных валленов, приносящих в своих желудках чужеродные семена.

Его следовало уничтожить, пока семя слабое и едва живое, иначе оно само начнет уничтожать все, до чего дотянется. Поглотит траву, пробившуюся рядом, задушит деревья, выпив из них все соки. Убьет любого, кто попадется в его щупальца.

Природа сама пыталась избавиться от чужеродного пришельца – засыпала землей, так что не пробиться, отводила воду, не позволяя сделать и глотка, закрывало от теплого солнца. Душила всеми силами. И ей это почти удалось… Если бы не Доминика.

Она бережно вынула семя из глубокой ямы, переложила в ямку поменьше. Зажмурившись, уколола палец острием ножа и выдавила несколько капель крови. Розовые отростки тут же встрепенулись и потянулись к ее руке, а потом, не нащупав ничего в воздухе, начали яростно впиваться в землю, извиваясь и присасываясь к ней словно живые.

Ника слегка присыпала семя землей. Затем соорудила вокруг него небольшой защитный барьер из прошлогодней листвы и веток, рядом положила моченое яблоко. И, убедившись, что все в порядке, двинулась в обратный путь.

Ей нужно вырастить этот чертов маринис до седьмого листа. Значит, придется приходить, заботиться и подкармливать, ведь его яд – единственное, что могло разрушить магические оковы. Даже такие, как серые нити на ее запястьях.

Дорога обратно показалась ей дольше и сложнее, будто поход к сизому лесу стоил ей не капли крови, а гораздо дороже. Настроение было на нуле, и мысли, которые она обычно гнала прочь, снова просочились в голову.

Почему так все вышло? Почему она ехала в Андракис, полная надежд на светлое будущее, а получила серые нити и, вместо замужества, сидит в сторожке с пожилой травницей, прячется ото всех, а теперь еще и вынуждена выращивать запретный маринис?

Не так она себе представляла светлое будущее. Совсем не так.

Ничего, вот вырастит цветок, сожжет ненавистные путы и найдет способ сообщить своим, какие тут на самом деле отборы. И тогда все изменится! Бедных выпускниц перестанут отправлять в Андракис…

Ай!

Поглощенная собственными мыслями, Ника совсем забыла о коварных досках на узеньком мосте. Одна из них – та, что с краю – не выдержала ее веса и с треском обвалилась. Доминика ухнула вниз, но в последний момент успела зацепиться за целые доски. Они тоже угрожающе потрескивали.

Вися в метре над студеной рекой, Ника нелепо болтала ногами и пыталась не свалиться, а снизу угрюмо шептала река.

– Ой-ой-ой…

Стараясь не паниковать, Ника начала медленно подтягиваться. Не получалось – сил не хватало. Тяжелая неудобная одежда тянула вниз, а заплечная почти пустая сумка казалась просто неподъемной. Вдобавок пораненный ножом палец пульсировал и не давал нормально ухватиться.

Кое-как Ника умудрилась лечь животом на мостик и, подтягиваясь руками, поползла вперед.

С обвалом первой доски старый мост будто достиг своего предела. Он ходил ходуном, скрипел, обсыпался на хлипкий лед трухой и деревянными почерневшими щепками. И каждый раз, когда под рукой раздавался предательский треск, у Доминики обрывалось сердце. Ладно, если просто упадет в ледяную воду и искупается, но вдруг тут глубина такая, что не выплывешь?

Попыток подняться на ноги она не делала, продолжала ползти вперед и молиться, чтобы хлипкая переправа выдержала.

Еще немного… Еще чуть-чуть… От напряжения у нее сводило пальцы, от страха – скручивало живот. Она боялась даже нормально дышать, поэтому лишь изредка хватала воздух ртом и ползла.

До берега оставались считанные метры, когда стало совсем плохо. Одна из жердей, служивших опорой, надломилась, и весь мост повело сначала в одну сторону, потом в другую. Ника зажмурилась, уже готовая к тому, что окунется в студеную реку, но внезапно почувствовала, как кто-то схватил ее за шкирку и швырнул на берег.

Кубарем прокатившись по примятой прошлогодней осоке, Ника уткнулась в нее носом и замерла. С ее головы сполз тяжелый капюшон, плащ распахнулся… и прятаться было уже поздно.

Ее спаситель ничего не говорил и не предпринимал. Просто стоял позади и буравил ее пронзительным взглядом. Ника осторожно приподнялась, тыльной стороной ладони провела по губам, стирая с них землю, и обернулась.

У самой кромки воды стоял молодой мужчина. Такой высокий, что рядом с ним Ника чувствовала себя настоящей малышкой. У него были широченные плечи и могучая грудь. Закатанная до локтя рубашка открывала натруженные руки с четко прорисованными венами, широкие запястья, перехваченные металлическими обручами, и внушительного вида кулаки. Здоровяк был одет просто: в темно-зеленые брюки, заправленные в высокие рыбацкие сапоги, и куртку, подбитую кроличьим мехом. Головного убора на нем не было, и ветел бессовестно трепал светлые волосы.

Несмотря на внушительный вид, на злодея он похож не был. В его голубых глазах Ника не увидела угрозы, лишь недоумение и любопытство. Не отрывая от него настороженного взгляда, медленно поднялась на ноги, вытерла внезапно вспотевшие ладони об одежду:

– Спасибо, что вытащил.

– Пожалуйста, – он рассматривал ее как нечто удивительное, – в этих местах осторожнее надо быть. Течение сильное, мигом под лед утащит.

– Я думала, что успею пройти, – Ника подобрала с земли мешок, снова натянула на голову капюшон, – спасибо еще раз.

– Ты куда?

– Ухожу. Мне пора… по делам.

Она молилась, чтобы он не начал расспрашивать, кто она и откуда, и не увязался следом за ней. Однако здоровяк не стал набиваться на разговор и пытаться ее удержать. Вместо этого вернулся к мосту и начал его доламывать, чтобы больше никто не попытался по нему перебраться на другой берег и не пострадал.

Воспользовавшись тем, что парень отвлекся, Доминика поспешила уйти. На сегодня приключений с нее было предостаточно.

Уже в сумерках она вышла на знакомую опушку и устало побрела к избушке. Над покосившейся трубой неспешно вился дымок, а в окнах едва заметно плясало пламя одинокой свечи, которую Нарва оставила специально для нее.

– Вернулась, – облегченно выдохнула травница, – я уж думала, что все, пропала девка. Хотела в деревню за мужиками бежать и на поиски отправляться.

– Да что со мной станет…

Ника сбросила сумку, повесила плащ на гвоздь и пошла к умывальнику.

– Есть будешь?

– Нет, Нарва, спасибо. Я так устала, что не чувствую голода.

– Как обход? Проверила землю? – спросила старуха.

– Да, – Доминика вытерла лицо мягкой тряпицей и, чтобы приглушить любопытство травницы, рассказала лишь то, что посчитала важным: – В этом году будет хороший урожай трилистника. За рекой пробиваются новые ростки черной лозы, ее настой помогает при отравлениях, поэтому надо будет ей помочь, подвязать хорошенько. А вот старая ольха на границе с лесом погибает – жуки выгрызли сердцевину. Если не сожжем, то переползут на соседние деревья.

– И все это ты узнала сейчас? Когда еще ни листочка, ни травинки не проклюнулось? – старуха недоверчиво, но в то же время восхищенно покачала головой.

– Да. Я полезная. А ты от меня избавиться хочешь, – проворчала Ника.

С приходом весны Нарва все чаще говорила, что надо поставить хозяина в известность. К счастью, Брейр еще не вернулся, но это могло случиться в любой момент.

– Глупости говоришь.

– Думаешь, мне разрешат здесь остаться, если узнают правду? Как бы ни так. Заберут в замок, и некому будет тебе подсказывать. А я так хотела научить тебя новым зельям, – как бы невзначай обронила Ника, – жалко…

Травница пригорюнилась. Как бы она ни любила хозяина, но страсть к травничеству была сильнее. Очень уж ей хотелось узнать у Ники что-то новое.

– Ладно, – проворчала она, сдаваясь, – думаю, месяц-другой ничего не изменит. Можем повременить. Тем более Брейр занят будет, незачем его отвлекать…

– Вот и я так думаю, – кивнула Доминика.

Пары месяцев должно хватить, что проклятый цветок набрал силы.