Пропавшая невеста

Глава 16

– Не смотри на меня! – крикнула, и кузнец тут же развернулся лицом к двери, уставившись ошалелым взглядом на мутную пелену дождя.

– Я просто… – не выдержал, покосился через плечо.

– Отвернись, я сказала! – Ника вцепилась в платье.

Оно было все такое же сырое и противно холодное, но она попыталась натянуть его через голову и запуталась в мокром подоле. Ткань скаталась и никак не хотела распрямляться.

Боги… Какой позор! Почему он пришел именно сегодня?! Зачем?

– Поговорить надо, – упрямо повторил Лука, сжимая пудовые кулаки и жадно прислушиваясь к возне за спиной.

Он как увидел ноги ее длинные и стройные, так окончательно дар речи потерял. Волосы темные распущены, под светлой рубашкой видно стан: ладный, изгибистый, округлые бедра и талия такая, что запросто ладонями обхватить можно. Настолько красивая девушка, что в паху ломило и сердце дубасило, норовя проломить ребра.

Как такую другому отдать? Тем более тому, кто просто попользуется, как игрушкой, и бросит. Или и того хуже – наиграется сам и другим на потеху отдаст. А с ним, с Лукой, она счастлива будет. Он ее на руках носить будет и все что захочет для нее сделает. Каменной стеной от всех забот укроет.

Права была служанка верткая, когда сказала, что нельзя свое счастье другим отдавать. Бороться надо. Если потребуется – силой брать. И пусть сейчас синеглазая разгневается, но потом спасибо скажет за то, что избавил от незавидной участи бесправной содержанки.

– О чем? – прокряхтела она, протискиваясь в узкую горловину.

Шнуровка еще эта! Будь она неладна!

– Об этом, – кузнец принял решение, кивнул сам себе и развернулся к ней лицом.

– Что? – Ника замерла, застряв в куче мокрых складок, так и не опустив подол платья до конца.

Взгляд, которым Лука впился в ее колени, ей очень не понравился. Слишком открытый и откровенный. Он неприятными мазками проходил по коже и вызывал желание спрятаться. Вроде тоже обжигал, но по-другому. Не было тех самых мурашек, которые толпами бегали по спине и рукам, когда смотрел кхассер.

– Отвернись, – попросила она, протискивая руку в сырой рукав, – я еще не готова.

– Нет, – твердо сказал он и наоборот сделал шаг в ее сторону.

Доминика неуклюже отпрянула:

– Лука!

– Ты прости меня, что вот так, – он стащил сырую куртку и бросил ее на пол, – но иначе не получится. Кхассер не отдаст тебя добровольно.

– Чего?

Ника попятилась, насторожено наблюдая, как он выправляет рубаху из-за пояса.

– Хозяин, конечно, осерчает, когда узнает. Но я объясню. Скажу, что любовь это. Настоящая. Выпорет наверняка, так что места живого не останется. Но ничего. Ради тебя на любые жертвы готов. Справлюсь.

– Уходи, Лука, – выдохнула Доминика, когда пятиться уже было некуда. Она прижалась спиной к шершавой стене, распласталась на ней, словно пытаясь просочиться наружу, – обещаю, что не скажу Брейру о том, что ты тут говорил. Только уйди.

Он покачал головой и ободряюще улыбнулся:

– Сама потом спасибо скажешь.

За что спасибо? За то, что силой взять хочет?

– Ты с ума сошел! – Она снова нащупала потной ладонью кочергу. Схватила ее, выставляя перед собой. – Не подходи! Кричать буду!

– Кричи, – согласился он.

В тот же миг, будто в насмешку, за окном раскатисто ударил гром. Кричи не кричи – никто не услышит. Да и не бывает путников в этой глуши. Только если случайно кто забредёт в поисках ночлега.

– Лука, прекрати, пожалуйста! Ты меня пугаешь!

Кузнец не слушал. В мыслях он уже был там, в счастливом будущем, где рядом красавица жена и куча ребятишек таких же синеглазых, как их мать. Да, поначалу сложно будет. Но потом все наладится. Он в это верил.

Ника даже замахнуться нормально не успела, когда он стремительно шагнул к ней, одним движением вырвал кочергу из дрожащих рук и отшвырнул в другой угол сторожки. Девушка испуганно охнула и попыталась сбежать, проскочив у него под рукой, только кузнец, несмотря на свои внушительные размеры, ловким оказался и быстрым, как гадюка.

– Отпусти меня, – взвизгнула она, когда его руки сомкнулись на талии.

– Ты не бойся. Я нежным буду. Аккуратным. Первый раз… он сложный, болезненный, а потом распробуешь, и все по-другому будет. Тебе понравится…

Ника ничего не собиралась пробовать. Вместо этого пнула его по колену, выскользнула и бросилась к двери.

– Не тронь меня! – закричала, когда Лука поймал ее на пороге, подхватил на руки, будто весила не больше кошки, и понес к топчану.

Доминика вырывалась, кусалась, била кулаками, по широченной, могучей груди кузнеца, но он и не замечал ее сопротивления. Положил ее на топчан и сам опустился рядом.

Ника лягнула его, не глядя. Попала в бок острой пяткой, так что Лука охнул от неожиданности. Но не рассердился, наоборот – растекся в довольной улыбке. Строптивая, смелая, не забилась в угол, как бы девки из деревни сделали, а сопротивляется, хоть и понимает, что силы не равны.

Темные волосы разметались и спутались, на щеках алел яркий румянец, а губы казались ярче спелой малины. Ему отчаянно хотелось попробовать их на вкус.

Он ухватил за тонкую щиколотку и без усилий подтянул брыкающуюся Нику к себе. Платье, которое она так и не смогла нормально надеть, задралось, обнажая сначала колени, потом молочные нежные бедра. Лука шумно сглотнул. Ничего прекраснее в своей жизни ему видеть не доводилось.

Хорошо, что та служанка к нему прибежала и уму-разуму научила. Так бы и сидел увальнем и смотрел, как его счастье в чужие руки уплывает.

– Моя, – прохрипел, подтягивая еще ближе к себе, – моя, слышишь? Не отдам.

В глазах лихорадочный, жадный блеск.

Ника не выдержала и завизжала.

– Тише ты, дуреха. Голос сорвешь. Потом лечить придется… – заботливо произнёс он, пытаясь задрать платье повыше.

Она вцепилась в подол, забрыкалась, выкручиваясь из его рук. Почти смогла.

– Ловкая, как куница, – восхищённо прошептал Лука, но на всякий случай одной рукой прижал Нику к топчану так, что она и пошевелиться не могла.

– Лука, прекрати. Пожалуйста. Мне страшно.

– Это пока, – лихорадочно мечась взглядом по голым ногам, прохрипел он, – потом хорошо будет. Я умею быть нежным.

– Я не хочу.

– Захочешь. Сама просить будешь и ластиться, как мартовская кошка. Потерпи немного, – свободной рукой попытался справиться с пряжкой, – сейчас…

Он не договорил.

За окном снова полыхнуло, раздался особо злой раскат грома. И здоровенный кузнец, способный одним ударом коня свалить, отлетел к стене, словно беспомощный котенок.

Злая тьма взметнулась во взгляде, полностью вытесняя янтарь. Он больше пальцем не прикоснулся к кузнецу, но того сначала скрутило от боли, потом выгнуло так, что затрещали кости и глаза налились кровью. Тело больше не принадлежало ему. Оно полыхало в плену ярости кхассера. Каждую клеточку, каждый сантиметр раздирала агония.

Лука хрипел. С его губ клочьями падала серая пена, из правого уха потекла тонкая струйка темной крови. Он чувствовал, как звериные когти сжимаются вокруг сердца, но ничего не мог сделать. Воля кхассера непререкаема, его сила неоспорима. Поддавшись сладким мечтам, он забыл об этом.

– Стой! – Сгорая от стыда и ужаса, Ника натянула подол на свои голые ноги, скатилась с топчана и бросилась к Брейру, – остановись, не надо!

Он убивал Луку. Медленно, неотвратимо, слегка изогнув губы в циничной усмешке. Ника чувствовала его тьму. Она была повсюду. Под старыми половицами, среди бревенчатых стен и протекающей крыши. Заполнила маленькую сторожку до предела, так что даже стекла в окнах начали протестующе скрипеть.

– Не убивай его. Пожалуйста! – взмолилась она. Кхассер не слышал. – Брейр! – Доминика отчаянно повисла у него на руке. – Остановись! Умоляю!

Темный взгляд полоснул по ней. Всего на долю секунды, просто задел мимолетом, но ей показалось, что вывернули наизнанку. Боль была настолько острая и быстрая, что даже вскрикнуть не успела, как все прошло.

Лука рухнул на пол и, слабо постанывая, пытался пошевелить руками. Они больше его не слушались – переломаны, разодраны, хоть с виду и выглядели как обычно. Рот наполнялся кровью, а внутри… внутри расползалось ощущение непоправимого урона.

– Жалеешь его? – сквозь зубы процедил кхассер.

Тьма чуть притихла. Он сдерживал ее, не позволяя наброситься и разорвать. Хотя хотелось. Хриплое надрывное дыхание кузнеца звучало как музыка, притягивало, нашептывало «добей его… забери никчемную жизнь… оборви ее».

Желание убивать было настолько сильным, что кхассер едва держался. Останавливала только ее маленькая трепещущая ладонь на сгибе локтя. Даже через рубаху он чувствовал жар и дикое биение сердца. Настолько быстрое, что его собственное разгонялось в унисон.

– Может, я зря вам помешал? – не отводя от нее взгляда, кивнул на кушетку.

Доминика покраснела еще сильнее, хотя казалось, что сильнее невозможно. Щеки полыхали. Очень хотелось отвернуться, спрятать лицо в ладонях, а еще лучше спрятаться самой. Где-нибудь далеко-далеко, чтобы никто не знал о ее позоре.

– Я не жалею, – просипела она, – но убивать нельзя! Жизнь – это дар. Ты не можешь лишить его этого дара.

– Могу, – он равнодушно пожал плечами.

– Нет, Брейр. Нет, – пытаясь его сдержать, она гладила его по руке, не замечая, как от невинных прикосновений деревенеют мышцы, – пожалуйста. Прогони из Вейсмора, посади в темницу. Что угодно, но не убивай. Он заслуживает наказания, но не смерти.

Глупая маленькая девочка. Она еще не поняла, что смерть уже стояла на пороге, не знала, что хотя с виду кузнец и выглядел целым – внутри месиво. Взгляд зверя не оставлял шансов тем, кто посмел разозлить кхассера.

Брейр смотрел в ее ясные синие глаза и чувствовал, как его затягивает. Ее касания, легкие и невинные, успокаивали, и слабость, в которой не было ничего постыдного, медленно растекалась по венам, вытесняя ярость зверя.

– Надо быть милосердным, – прошептала она и отступила, спрятав руки за спину.

Ему тут же захотелось вернуть ее обратно и снова почувствовать тепло прикосновений.

Лука в углу слабо шевельнулся и застонал, но стон тут же перешел в бульканье – легкие забивало кровью, и каждый вдох мог стать последним.

– Поверь, милосерднее его добить. Чтобы не мучился. Его время закончилось.

– Ты забыл, с кем имеешь дело, андракиец? – скупо улыбнулась Доминика.

Ее все еще трясло от ужаса, но теперь, когда кхассер больше не пытался на ее глазах убить человека, к ней вернулась способность мыслить. Еще раз убедившись, что Брейр не будет ей мешать, она подошла к кузнецу и опустилась перед ним на колени, глядя, как по загорелому лицу уже расползлась предсмертная синева.

Прикоснувшись к его едва вздымавшейся груди, Ника испуганно отдернула руку и вскрикнула. Она мягкая была! Будто нет ни ребер, ни грудины, просто мясо, затянутое кожей.

Она растерянно обернулась к Брейру. Неужели он вот так запросто… одним взглядом?

Кхассер не отвел взгляда в ответ на немой вопрос, не пытался объяснить и ни о чем не жалел. Наоборот – до сих пор недоумевал, как смог остановиться, когда уже подошел к самой грани.

Доминика вернулась к умирающему. Испытывая липкий ужас и стараясь не думать о том, что перед ней фарш в человеческой оболочке, снова положила руки ему на грудь. Прикрыла глаза, пытаясь нащупать линии жизни. Они все были растрепаны, перемешаны, разорваны и едва откликались на ее призыв.

Ника облизала пересохшие губы, не зная, что кхассер жадно наблюдал за этим жестом. Ревность скручивалась с желанием обладать, утихающая ярость – с неподдельным интересом. Он и вправду забыл, что это не просто девочка с небесно-синими глазами. Это высшая. Целительница. Говорят, магам из Шатарии в своем ремесле нет равных. Вот и выпал шанс убедиться.

Тем временем Ника ухватила первую, едва трепещущую ниточку и соединила ее, заново запуская затихавшее мужское сердце. Следующая ниточка – и ему стало чуть легче дышать. Следующая…

Одну за другой она нащупывала нити жизни, восстанавливала их, наполняя своей силой. Сращивала кости, заново собирала органы, убирала боль.

Брейр не поверил бы, если бы не увидел сам, как щеки кузнеца приняли нормальный человеческий оттенок, как он вдохнул – глубоко и с упоением, и распахнул глаза.

– Ника, – прошептал Лука, – я видел во сне ангела. Это была ты.

Вместо ответа она залепила ему звонкую пощечину, проворно увернулась от рук, которые он к ней протянул, и спряталась за спиной кхассера. Она сделала свое дело, вытащила его с той стороны. На этом все. Никакого прощения.

Медленно, придерживаясь рукой за стену, кузнец поднялся на ноги. Он был все еще слаб. Его лоб покрывала испарина, ноги дрожали, с трудом держа могучее тело.

– Мой кхассер, – он склонил голову перед молодым хозяином, – прости. Я виноват.

– У тебя есть два часа, чтобы покинуть Вейсмор. Если после этого встречу тебя на своей территории, она, – Брейр кивнул на Нику, прятавшуюся за его плечом, – больше тебе не поможет. Никто не поможет.

Лука сник. Он знал, что нет ему прощения. И не понимал, как служанка та глазастая сумела мозги ему запудрить и столкнуть на порочный путь, с которого уже не было возврата к прежней жизни.

Он просто дурак. Большой вымахал, да бестолковый.

– Спасибо, – обронил, не поднимая глаз от пола, и вышел из сторожки под проливной дождь.

– Спасибо, что отпустил его, – Доминика вытерла вспотевшие ладони, чувствуя, как по телу расползается дрожь.

– Тебе плохо, – Брейр моментально почувствовал смену ее состояния.

– Нет. Просто слабость. Мне надо немного посидеть.

– Что я могу сделать? – подхватил ее под локоть, когда пошатнулась.

– Если у тебя нет шоколада, то ничего, – кисло пошутила она, – отпусти.

Кхассер нехотя разжал пальцы, позволяя ей отойти.

Доминика села на край топчана и уткнулась лицом в свои ладони, пытаясь восстановить дыхание. Эти ощущения, после того как вылечивала кого-то, – они дурманили. По венам истома какая-то растекалась. Жесткая, колючая, болезненная, но вместе с тем приятная.

После этого всегда хотелось шоколада. Не горького тёмного, а нежного молочного, разливающегося на языке блаженной сладостью.

Воспитанницы академии Ар-Хол, обладавшие даром целительства, регулярно отправлялись в обители для бедных. Они облачались в длинные скромные одежды, закрывали лица вуалями и шли лечить страждущих под чутким присмотром наставников. Бедных, старых, грязных, бездомных. Всех, кто нуждался в помощи. В гимназии любили учить милосердию. А вечером воспитанницы возвращались в гимназию, собирались в малой гостиной и пили травяной чай с шоколадными конфетами и мармеладом, восстанавливая силы.

Откат, который накрыл в этой старой сторожке, был самым сильным в жизни Доминики. Еще ни разу ей не доводилось заново собирать человека. Буквально по клеточке, по косточке. Она справилась, но ее собственная сила, получившая такой всплеск, бунтовала, кипела, стягивая к себе все ресурсы организма.

– Тебе плохо, – раздалось рядом.

Ника вздрогнула и отняла руки от лица. Кхассер сидел перед ней на корточках, опираясь локтями на свои колени.

– Все хорошо. Просто откат. Так и должно быть.

Он взял ее за хрупкое запястье, пытаясь нащупать пульс. Быстрый, как у испуганной птички, но слабый, едва уловимый.

– Ложись.

– Не надо, – она вяло отмахнулась, – все в порядке, правда. Просто нужно восстановить баланс.

– Ложись!

Когда она снова замотала головой, Брейр поднялся, бесцеремонно обнял ее за плечи и силком уложил на жесткий топчан.

– Не дергайся, – осадил, когда попыталась вскочить.

Сил на возражение не было, поэтому Ника смирилась. Расслабилась, прикрыла глаза, пытаясь успокоить свои линии жизни. Они бесновались в диком танце, то дымясь от переполняющей их силы, то замирая, практически лишившись подпитки.

Как же хотелось шоколада! Она бы даже без чая съела целую плитку, а то и две. Можно просто сахара в кусочках или ломоть ягодного пирога. Да хоть яблоко в конце концов!

Только в строжке ничего не было, кроме сухарей, а от них толку ноль. Несладкие.

Брейр уселся рядом и положил ей руку на лоб:

– Ты вся горишь.

– Это нормально. Так и должно быть, – повторяла она.

– Надо было позволить этому придурку умереть!

– Нет, Брейр, не надо, – она слабо перехватила его руку.

Его прикосновения обжигали. Проходились миллионами игл по коже. Острых, болезненно-ядовитых. Но боль сжималась, превращаясь совсем в другое ощущение, томительное, пульсирующее. По-своему острое.

– Я просто полежу минутку.

Она прикрыла глаза. Крутило, будто перебрала вишневого вина.

Они с Винни как-то пробрались в погреб гимназии, где у смотрителя был припасен бочонок вина для торжественных случаев. Откупорили его, наполнили флягу и пронесли к себе в комнату. И вечером, когда уже всех разогнали по кроватям, тайком пили из маленьких колпачков и глупо хихикали. Сначала было просто весело, потом стало крутить. Ника помнила то состояние, когда прикрываешь глаза – и тебя уносит, будто волшебный ураган выхватывает из собственного тела.

Сейчас было то же ощущение: легкость, смешанная с хмелем. Она была пьяна без вина от собственной силы, которая вышла из-под контроля.

Нужен шоколад…

– Мне холодно, – прошептала, хватаясь пальцами за топчан – как же сильно кружит!

– Тебе холодно, потому что ты в сыром. Иди-ка сюда, – он приподнял ее с подушки и начал стаскивать платье.

– Эй! – возмутилась Ника, не открывая глаз. – Прекрати.

– Не дергайся.

– Брейр, – сердито шлепнула его по руке, – да что ты…

– Ничего.

Платье сдалось под его напором и улетело на пол. Стиснув зубы, кхассер смотрел на хрупкое нежное тело, едва прикрытое тонкой батистовой рубашкой. В нем кипела ярость, смешанная с ревность и желанием. Этот проклятый кузнец трогал ее! Прикасался к гладкой коже, хотел…

С губ сорвалось рычание.

– Я его убью!

– Дай мне одеяло. – Ника уже вовсе стучала зубами.

От вонючей тряпки толку будет мало.

– Тебе другое тепло нужно.

– Что ты делаешь?

Она почувствовала, как заскрипел и прогнулся старый топчан, но глаза так и не открыла. Комната так быстро вращалась, и от этого мутило

– Грею, – коротко ответил кхассер, подтягивая ее к себе.

– Нет! Стой! – возмутилась она. – Не надо!

– Надо, – упрямо сказал он, заключая в кольцо рук и не позволяя отодвинуться.

Доминика попыталась высвободиться, но он лишь плотнее прижал ее к себе. Девушка повозилась у него на груди, поворчала, а потом затихла, боясь сделать лишний вдох.

Его тепло было такое… вкусное. Оно проникало под кожу, наполняло, успокаивало. А еще рождало внутри что-то странное, от чего сбивалось дыхание и становилось сухо во рту.

Брейр чувствовал, как дрожь от холода сменяется совсем другой.

Зря он это затеял. Переоценил свои силы. Хотел помочь, согреть, а вместо этого теперь жадно вдыхал аромат ее волос и едва держался, чтобы не перешагнуть хрупкую грань, после которой уже не сможет остановиться.

– Согрелась? – хрипло спросил.

– Нет.

Соврала. И он это знал.

– Ника, – едва сглотнул, – я знаю только один способ наверняка согреть женщину, но…

Он давал ей выбор. Позволял отступить передумать, хотя внутренности скручивало от желания почувствовать ее, сделать своей. Он хотел сделать все правильно, быть благородным, но когда она сама потянулась за поцелуем, сдался.

– Ты прости меня, но к черту благородство!

Накрыл ее губы своими, дурея от вкуса. Такого сладкого, что у самого закружилась голова. Энергия кхассера была сильной, непоколебимой, как скала. Она успокаивала ее собственную, беснующуюся в диком танце, окольцовывала, превращая из бушующей реки в ласковый ручеек.

– Это лучше, чем шоколад, – выдохнула она ему в губы и провела тонкими пальчиками по щеке. В ее взгляде пылал огнь предвкушения, – но я хочу больше.

– Я тоже, – обхватил ладонями тонкую талию и подтянул ближе к себе, уже зная, что сегодня его ничто не остановит.