Проклятый Лекарь. Том 8

Глава 8

Сила.

Вот что я чувствовал, стоя перед сжавшейся воронкой. Чистая, незамутнённая, первозданная сила. Та самая, которую я потерял тысячу лет назад, когда проклятие вырвало меня из моего мира и швырнуло в тело никчёмного бастарда.

Некромантическая энергия, поглощённая от призраков рода Ливенталей, бурлила во мне как расплавленный металл в тигле. Каждая жила гудела, каждый нерв вибрировал. Кровь — и без того не совсем человеческая — теперь ощущалась как жидкий огонь с привкусом могильной земли.

Приятное сочетание. Как кофе с коньяком, только смертоноснее.

Сосуд Живы показывал сто процентов. Но это была уже не та сотня, что раньше. Ёмкость увеличилась. Раньше мой Сосуд был как стакан — вмещал определённый объём, и всё. Теперь он стал как бочка. Та же цифра, но масштаб другой.

Проклятие адаптировалось. Эволюционировало. Как вирус, который мутирует в ответ на антибиотики. Только вместо того, чтобы стать опаснее для меня, оно стало… полезнее?

Проклятие как симбионт, а не паразит. Я уже приходил к такому выводу раньше.

— Святослав? — голос Аглаи в голове звучал встревоженно. — Твоя аура… она изменилась. Стала ярче. Плотнее. Как будто ты…

— Стал сильнее, — закончил я за неё. — Потому что стал. Ритуал поглощения сработал лучше, чем я рассчитывал. Аристократические призраки оказались питательнее, чем обычные. Видимо, голубая кровь даёт бонус к некроэнергии. Кто бы мог подумать, что сословные привилегии работают даже после смерти.

— Это… хорошо?

— Это необходимо. Потому что та штука, — я кивнул на пульсирующий шар тьмы размером с теннисный мяч, — всё ещё может превратить кладбище в кратер. И у нас осталось…

Посмотрел на воронку некромантическим зрением. Структура деградировала с каждой секундой. Как опухоль на последней стадии — агрессивная, нестабильная, готовая метастазировать во всё окружающее пространство.

— Минут двадцать пять. Может, тридцать.

— Тогда чего мы ждём⁈

Хороший вопрос. Чего я жду?

Обернулся к своей команде. Зрелище было… специфическим.

Кирилл сидел на надгробии какого-то статского советника, привалившись спиной к мраморному ангелу. Из носа всё ещё сочилась кровь, руки тряслись. Магическое истощение в чистом виде — как марафонец после финиша, только вместо мышц отказали энергетические каналы.

— Кирилл, — позвал я. — Отдыхай. Твой свет нам ещё понадобится, но не сейчас. Сейчас — моя работа.

— Но я могу… — он попытался встать и тут же рухнул обратно.

— Ты можешь лежать и восстанавливаться. Это приказ. Нарушишь и получишь лекцию о вреде героизма для здоровья. На три часа. С картинками.

Он кивнул и закрыл глаза. Умный мальчик. Знает, когда отступить.

Костомар стоял рядом — вернее, пытался стоять. После тактической дезинтеграции он пересобрался обратно уже во второй раз, но тоже как-то криво. Левая рука торчала из правого плеча, три ребра отсутствовали вовсе, а череп был повёрнут затылком вперёд.

— Костомар, — вздохнул я. — Соберись. В прямом и переносном смысле.

— Я ем грунт? — донеслось откуда-то из области поясницы. Похоже, пока он собирался в единое целое, челюсть отвалилась и застряла между позвонками.

— Да, Костомар. Но сначала поверни голову правильно. И руку переставь. Ты похож на картину Пикассо в период кубизма.

Кости защёлкали, перестраиваясь. Зрелище было как в фильме ужасов, только со звуковым сопровождением из хруста и скрежета. Секунд через тридцать передо мной стоял относительно нормальный двухметровый скелет.

— Я ем грунт! — бодро заявил он, теперь уже из правильного места.

— Отлично. Ростислав, статус?

Призрак гвардейского капитана материализовался рядом. Всё ещё полупрозрачный от потери энергии, но уже не настолько, чтобы сквозь него читать надгробные надписи.

— Готов к бою, ваше некромантское превосходительство! — он отдал честь. — Хотя должен заметить, что последняя схватка была несколько… интенсивной. Меня чуть не развоплотили собственные сородичи. Какое бесчестье для офицера гвардии!

— Ты пережил. Это главное.

— Технически я не могу «пережить», поскольку уже мёртв. Но я понимаю метафору.

Вольдемар стоял чуть поодаль, неподвижный, как статуя. На его халате добавилось пятен — теперь к старым загадочным субстанциям примешалась эктоплазма призраков. Серебристая, переливающаяся, совершенно не сочетающаяся с бурыми разводами трупной жидкости.

— Вольдемар, ты как? — уточнил я.

Зомби медленно поднял руку. Показал четыре пальца. Потом, подумав, добавил большой.

— Пять из десяти? Улучшение налицо.

Медленный кивок.

— Дыра в животе не мешает?

Он посмотрел вниз, на зияющую прореху, через которую виднелся позвоночник. Пожал плечами. Жест был красноречивее слов: «А что с ней сделаешь?»

Резонно. Зомби — существа практичные. Если что-то нельзя исправить прямо сейчас, нет смысла об этом беспокоиться. Философия, достойная буддийских монахов. Только пахнет хуже.

— Идём, — я сделал шаг к воронке. — Пора вырвать эту занозу.

За мной двинулись трое. Скелет, призрак и зомби. Звучит как начало анекдота. «Заходят в бар скелет, призрак и зомби…» Только вместо бара — эпицентр некромантической аномалии, способной уничтожить всё вокруг.

Юмор у меня специфический. Профессиональная деформация. Когда каждый день имеешь дело со смертью, начинаешь шутить о ней. Иначе сойдёшь с ума. Или станешь некромантом. Хотя я уже некромант. Так что, возможно, уже сошёл с ума и просто не заметил.

Воронка встретила нас, как старого врага — с яростью и ненавистью.

Стоило мне приблизиться на десять метров, как она взорвалась активностью. Чёрно-фиолетовый шар запульсировал быстрее, выбрасывая сгустки концентрированной некроэнергии. Каждый сгусток был размером с кулак и летел со скоростью пистолетной пули.

— Рассредоточиться! — крикнул я, уходя в сторону.

Первый сгусток прошёл в сантиметре от моего уха. Воздух обжёг холодом — не физическим, а метафизическим. Как будто сама смерть дохнула мне в лицо.

Приятно. Напоминает о доме.

Костомар принял три сгустка грудной клеткой. Кости почернели, покрылись изморозью, но выдержали. Преимущество скелета без души — некроэнергия проходит сквозь него, не находя, за что зацепиться. Как вода сквозь сито.

— Я ем грунт! — он бросился вперёд, размахивая костяными кулаками.

Героически и бесполезно. Воронка была нематериальной. Бить её физически — всё равно что бить туман. Но Костомар хотя бы отвлекал внимание.

Вольдемар действовал умнее. Встал между мной и воронкой, работая живым или, вернее, мёртвым щитом. Сгустки врезались в его тушу и… застревали. Мёртвая плоть поглощала некроэнергию как губка воду. Зомби слегка раздувался с каждым попаданием, но держался.

Побочный эффект: дыра в его животе начала затягиваться. Некроэнергия — отличный материал для регенерации нежити. Природная переработка отходов.

— Ростислав! — крикнул я. — Разведка!

— Слушаюсь!

Призрак нырнул прямо в воронку. Для бестелесного духа это было относительно безопасно — его уже нельзя убить, только развоплотить. А развоплощение для опытного призрака — временное неудобство, не более.

Секунду спустя его голос зазвучал в моей голове. Это была ментальная связь, установленная ещё в начале его прыжка:

«Структура нестабильна. Семь опорных точек почти разрушены. Ядро пульсирует с частотой примерно два удара в секунду. Это как сердце перед инфарктом — аритмия, экстрасистолы, фибрилляция».

Медицинские термины от призрака девятнадцатого века? Он определённо наслушался моих лекций. Или книжек перечитал.

«Слабое место — нижняя часть ядра. Там структура тоньше всего. Как аневризма — тонкостенное выпячивание, готовое лопнуть».

— Понял. Выходи оттуда, — велел я.

Ростислав вылетел из воронки, слегка потрёпанный, но целый. Эполеты на его мундире потускнели, сабля потеряла призрачный блеск. Но он улыбался.

— Разведка завершена! Докладываю: противник деморализован и готов к уничтожению!

— Противник — это сгусток энергии. Он не может быть деморализован.

— Детали, ваше превосходительство. Детали.

Чего это он на официальный тон перешел? Ну, один раз еще можно понять, а тут постоянно. Шутник, блин.

Я начал готовить ритуал разрушения. Классическая техника — концентрация некроэнергии в точке, формирование резонансной волны, направленный удар по структуре. Базовый курс боевой некромантии, первый семестр.

Проблема была в том, что воронка тоже состояла из некроэнергии. Атаковать её моей силой — всё равно что лечить алкоголизм водкой. Технически возможно, но результат непредсказуем.

Первый удар врезался в воронку. Чёрная молния, сотканная из чистой смерти.

Результат: воронка вздрогнула, сжалась… и выросла на двадцать процентов.

— Твою некромантскую душу! — выругался я.

Она питалась моей атакой. Поглощала некроэнергию и использовала для стабилизации. Как раковая опухоль, которая перехватывает кровоснабжение здоровых тканей.

— Проблемы? — Аглая в голове звучала обеспокоенно.

— Небольшие. Моя атака её усиливает вместо того, чтобы разрушать.

— Это плохо?

— Это очень плохо. Представь, что ты пытаешься потушить пожар, а вода превращается в керосин.

— И что делать?

Хороший вопрос. Что делать, когда твоё основное оружие работает против тебя? Использовать другое оружие.

А что, если…

Идея была безумной. Настолько безумной, что любой нормальный маг назвал бы меня сумасшедшим. Одновременное использование двух противоположных типов энергии — это как смешать материю с антиматерией. Результат — аннигиляция. Взаимное уничтожение.

Я посмотрел на свои руки. А ну-ка разделим потоки. Левая — рука некроманта. Тысячу лет она несла смерть, разрушение, тьму. Правая — рука лекаря. В этом теле она спасала жизни, исцеляла, восстанавливала.

Две противоположности. Смерть и жизнь. Тьма и свет. Инь и ян.

Но именно это мне и нужно.

— Костомар, Вольдемар! — крикнул я. — Отступить на десять метров! Ростислав — прикрывай!

— Я ем грунт? — в голосе Костомара прозвучало сомнение.

— Да, Костомар. Ты будешь есть грунт, если останешься здесь. Потому что тебя размажет по этому самому грунту. Отступай!

Они отошли. Я остался один перед воронкой. Закрыл глаза. Сосредоточился.

Левой рукой потянулся к воронке. Не физически — энергетически. Ощутил её структуру, пульсацию, голод. Она была как чёрная дыра — втягивала всё вокруг, не различая.

Начал вытягивать из неё энергию. Медленно, осторожно, как хирург извлекает опухоль. Некроэнергия потекла по моей руке — холодная, тёмная, пахнущая могилой и вечностью.

Одновременно правой рукой открыл Сосуд Живы. Не весь — это было бы самоубийством. Только часть. Десять процентов. Двадцать. Тридцать.

Золотая энергия жизни хлынула наружу. Тёплая, яркая, пахнущая весной и надеждой.

Две энергии встретились в моём теле. Боль была… неописуемой. Представьте, что вас одновременно сжигают и замораживают. Что каждая клетка вашего тела разрывается на части и собирается заново. Что ваша душа — если она у вас есть — проходит через мясорубку размером с галактику. Примерно так.

Крик вырвался из горла, как раненый зверь, заполнил кладбище, отразился от надгробий. Но я не остановился. Направил обе энергии — смерть и жизнь, тьму и свет — прямо в ядро воронки. В то слабое место, которое нашёл Ростислав. В аневризму, готовую лопнуть.

Столкновение было… красивым. Чёрное и золотое сплелись в спираль. Закрутились друг вокруг друга, как любовники в танце. Ускорились. Слились. И взорвались. Вспышка была такой яркой, что я ослеп на секунду.

Воронка распалась. Не просто распалась — рассыпалась на миллионы искр. Чёрно-золотых, мерцающих, прекрасных. Они взлетели в небо, как салют, закружились в воздухе, как снежинки, и медленно, одна за другой, растаяли.

Воцарилась абсолютная, звенящая тишина.

Я стоял в центре кладбища, тяжело дыша. Ноги подкашивались. В голове звенело, как после контузии. Но я улыбался. Потому что сработало. Безумный план, противоречащий всем законам магии, сработал.

— Святослав? — голос Аглаи был еле слышен. — Ты… ты жив?

— Относительно, — прохрипел я. — Физически — да. Психически — под вопросом. Но воронки больше нет.

— Я видела… вспышку. Даже отсюда, от ворот. Это было…

— Красиво?

— Я хотела сказать «ужасающе». Но да, красиво тоже.

Ноги наконец подкосились. Я рухнул на колени прямо посреди чьей-то могилы. Судя по надписи — «Граф Пётр Ливенталь, 1756–1823, верный слуга Отечества».

— Простите, ваше сиятельство, — пробормотал я надгробию. — Ничего личного. Просто устал.

Надгробие не ответило. И слава тьме, после сегодняшнего дня я бы не удивился, если бы оно заговорило.

— Это было… — Кирилл не мог подобрать слов. Подбежал ко мне. Сел рядом, всё ещё бледный, но с горящими глазами. — Это было невероятно круто!

— Это было невероятно больно, — поправил я, массируя виски. Головная боль пульсировала в такт сердцебиению. Как мигрень, только магическая. — И невероятно рискованно. Не повторяй.

— Но как вы это сделали? Смешали некромантию и Живу? Это же невозможно! Я читал. Все учебники говорят…

Надо бы проверить библиотеку и спрятать слишком опасные книжки. А то эта его страсть к чтению далеко может зайти.

— Учебники пишут люди, которые боятся экспериментировать, — ответил я. — А я — опытный некромант. Мне можно то, что нельзя другим.

— Это несправедливо!

— Это жизнь. Привыкай.

Команда собралась вокруг меня. Потрёпанные, уставшие, но живые. Ну, относительно живые, учитывая, что половина из них технически мертва.

Костомар сел рядом, скрестив костяные ноги. Поза была почти медитативной.

— Я ем грунт, — сказал он задумчиво.

— Философствуешь?

— Я ем грунт.

— Понимаю. Битва заставляет переосмыслить жизнь. Даже если ты уже мёртв.

Ростислав парил над нами, полупрозрачный и довольный.

— Должен признать, — заявил он торжественно, — это была достойная битва! Жаль, что меня не было на парижской битве — я бы показал французам, что значит сражаться!

— Твой дух воина прятался за надгробием, когда графиня Ливенталь пыталась ударить тебя веером, — напомнил я.

— Это была тактическая передислокация! Благородный офицер не поднимает руку на даму, даже если она призрак!

Вольдемар сидел чуть поодаль, привалившись к склепу. Дыра в его животе почти затянулась — некроэнергия от воронки пошла на пользу. Теперь вместо сквозного отверстия был просто глубокий шрам. Прогресс.

Я проверил Сосуд Живы. Шестьдесят три процента. Потратил почти сорок на аннигиляцию. Много, но оно того стоило.

— Что теперь? — спросил Кирилл. — Возвращаемся?

Костомар поднял руку, привлекая внимание:

— Я ем грунт!

— Что, Костомар?

— Я ем грунт! — он указал на небо.

Я посмотрел вверх. Рассвет. Первые лучи солнца пробивались сквозь облака, окрашивая небо в розово-золотые тона.

Мы провели на кладбище всю ночь.

— Пора возвращаться, — сказал я, поднимаясь. Ноги всё ещё дрожали, но уже меньше. — У некоторых из нас есть работа.

— У вас сегодня смена? — удивился Кирилл.

— Нет. Но у меня есть беременная… знакомая, которой я должен сообщить новости. И чем раньше, тем лучше.

Пока команда собиралась, я отошёл в сторону. Мне нужна была минута тишины. Минута, чтобы осмыслить произошедшее.

Сел на скамейку у старого склепа. Мрамор был холодным, но я не обращал внимания. Холод — привычное состояние для некроманта.

Итак, что мы имеем?

Первое: мои некромантские силы выросли. Значительно. Поглощение энергии аристократических призраков дало больше энергии, чем я ожидал. Сейчас я чувствовал себя… мощным. Не на уровне Архилича, конечно. Но значительно сильнее, чем вчера.

Второе: я успешно провёл аннигиляцию — смешение Живы и некроэнергии. Теоретически невозможная техника, которая почему-то сработала. Почему? Из-за моей двойственной природы? Из-за проклятия? Из-за уникального сочетания факторов?

Не знаю. Нужно больше данных. Потом разберусь.

Третье и самое интересное: Сосуд Живы остался прежним по ёмкости. Я проверил дважды. Сто процентов — это всё ещё сто процентов. Объём не увеличился. А вот некромантская сила — увеличилась.

Вывод напрашивался сам собой. Проклятие имело два аспекта: лекарский и некромантский. Лекарский — Сосуд Живы, необходимость спасать жизни, энергия от благодарности. Некромантский — возвращение моих старых способностей, сила от поглощения мёртвых.

И похоже, лекарский аспект достиг потолка. Сосуд больше не рос. Может, потому что я уже спас достаточно жизней. Может, потому что тело имело свои ограничения. А может, проклятие решило, что пора переключиться на другой режим. Теперь оно развивало некромантию.

Вот что кладбище животворящее… нет, мертвотворящее делает…

Я прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Сила бурлила внутри, как подземный источник. Чёрная, холодная, голодная. Я чувствовал каждую могилу на этом кладбище. Каждый скелет, каждую горсть праха. Мог бы поднять их одним усилием воли. Создать армию в сотню мертвецов.

Очень соблазнительно. Но бессмысленно. Армия нежити посреди Москвы — это не оружие, это проблема. Привлечёт Инквизицию, полицию, возможно — армейские подразделения. И тогда никакие связи не помогут.

Нет. Сила должна быть скрытой. Точечной. Хирургической. Как скальпель, а не топор.

Пока что…

Проклятие направляло меня. Я понял это теперь с полной ясностью. Оно не просто ограничивало — оно формировало. Пока я следовал главному правилу — спасал жизни — оно давало мне топливо. А когда топлива становилось достаточно, открывало новые возможности.

Сначала выживание. Потом стабильность. Теперь — рост силы.

Сделка с дьяволом? Возможно. Но дьявол, который платит вовремя и не мелочится — терпимый деловой партнёр.

«Слышишь меня, проклятие?» — мысленно обратился я к чему-то внутри себя. «Я принимаю твои условия. Буду спасать жизни. Буду развивать силу. Посмотрим, куда это нас приведёт».

Ответа не было. Проклятия не разговаривают. Они просто есть.

Но мне показалось — только показалось — что что-то внутри меня удовлетворённо кивнуло.

У ворот кладбища нас ждали.

Ярк стоял, скрестив руки на груди, с выражением профессионального облегчения. Типичная реакция начальника охраны после успешной операции: «Слава богу, никто не умер, мне не придётся писать отчёт».

Аглая бросилась ко мне, едва я вышел за ограду.

— Ты в порядке? Я чувствовала боль. Когда ты смешал энергии. Как будто меня саму разорвало на части.

— Побочный эффект ментальной связи, — я мягко отстранил её. — Предупреждал же. Фантомная боль.

— Это было больше, чем фантом. Я думала, ты умираешь.

— Почти. Но не совсем. Разница принципиальная.

Она посмотрела на меня — бледная, с кругами под глазами, но живая. И с чем-то новым во взгляде. Уважением? Страхом? Тем и другим?

— Кладбище очищено, — доложил я Ярку. — Воронка уничтожена, призраки упокоены. Ваши предки больше не будут беспокоить живых.

— Как вы это сделали? — Ярк не скрывал любопытства. — Я видел вспышку. Всю округу осветило.

— Профессиональная тайна. Скажем так: применил нестандартный подход.

— Нестандартный подход, который чуть не убил его, — добавила Аглая.

— Побочные эффекты неизбежны. Главное — результат.

Ярк кивнул. Военная логика: потери допустимы, если миссия выполнена.

— Граф Ливенталь будет благодарен. Очень благодарен.

— Благодарность — это хорошо, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Но лучшей благодарностью будет, если граф сдержит своё обещание. Мне нужен доступ в государственное хранилище артефактов.

Ярк не отвёл взгляда. Уважаю — многие на его месте занервничали бы.

— Я передам. Но решение за графом.

— Разумеется. Просто напомните ему, что я только что спас его родовое кладбище от превращения в эпицентр некромантической катастрофы. Это должно стоить хотя бы пропуска в архив.

Аглая шагнула вперёд:

— Я поговорю с отцом. Сегодня же. Обещаю, Святослав, он сдержит слово. После всего, что ты сделал…

— После всего, что сделал, я хочу спать, — перебил я. — Двенадцать часов минимум. Без снов, без видений, без ментальных связей. Просто тьма и тишина.

— Это можно устроить.

— Отлично. Тогда мы поехали. Кирилл, команда — в машину.

Я развернулся и пошёл к джипу Сергея, который терпеливо ждал на обочине. За мной потянулись остальные: скелет, призрак, зомби и измотанный маг.

Семья. Странная, мёртвая на три четверти, но семья.

Поездка выдалась веселенькой.

— Нет, — спорил Кирилл.

— Но я же… — пытался гнуть свою линию Ростислав.

— Нет, — стоял на своем Кирилл.

— Это дискриминация! — возмущался призрак.

— Это здравый смысл. Ростислав, ты бестелесный. Ты не занимаешь физическое пространство. Почему ты вообще споришь о месте в машине?

Призрак скрестил призрачные руки на призрачной груди. Выражение лица было максимально обиженным.

— Дело в принципе! Я офицер! Я не могу просто… раствориться в воздухе, пока другие едут с комфортом! — объяснил он.

— Какой комфорт? — простонал Кирилл. Он был зажат между Костомаром и Вольдемаром на заднем сиденье. — Я сижу между скелетом и зомби. От одного пахнет могилой, от другого — разложением. Это не комфорт, это пытка!

— Я ем грунт, — обиженно сказал Костомар.

— Вот! Он даже не отрицает, что пахнет!

— Кстати, да, — заметил я с переднего сиденья. — В прошлом мире ты был более чистоплотным скелетом.

Сергей молча вёл машину. За время работы на меня он научился игнорировать абсурдные разговоры. Профессионализм высшего уровня.

— Между прочим, — продолжал Ростислав, паря над крышей джипа, — в мое время офицеры ездили верхом! На благородных скакунах! А не в этих… железных коробках!

— В твоё время не было джипов, — напомнил я.

— Вот именно! Прогресс должен улучшать жизнь, а не ухудшать!

— Ты мёртв. У тебя нет жизни, которую можно ухудшить.

— Существование! Посмертное существование! Не придирайся к словам!

Вольдемар издал звук — что-то среднее между рычанием и вздохом. Для зомби это было эквивалентом раздражённого «заткнитесь оба».

— Вольдемар прав, — сказал я. — Все заткнулись. Едем молча.

Тишина продержалась ровно сорок секунд.

— Я ем грунт, — сообщил Костомар.

— Что⁈ — взвился Кирилл. — Опять⁈

— Он просто констатирует факт, — пожал я плечами. — Не обращай внимания.

— Как не обращать внимания, когда он говорит это каждые пять минут⁈

— Практикуй дзен. Или затычки для ушей. Что найдёшь первым.

Кирилл застонал и уткнулся лицом в ладони. Между скелетом и зомби. Картина была достойна какого-нибудь артхаусного фильма ужасов.

Ростислав, всё ещё паривший над крышей, начал напевать какой-то гвардейский марш. Фальшиво. Очень фальшиво.

— Ростислав.

— Да?

— Если ты не прекратишь, я найду способ развоплотить тебя навсегда.

Пение прекратилось.

Остаток пути прошёл в относительной тишине. Только шум мотора, редкие вздохи Кирилла и периодическое «я ем грунт» от Костомара. Обычная поездка в моей жизни.

Особняк в Барвихе встретил нас тишиной. Странной тишиной. Никого не было. Хотя доктор Мёртвый и Светлана должны быть.

— Странно, — пробормотал я.

— Что странно? — Кирилл плёлся следом, еле переставляя ноги. Магическое истощение плюс ночь без сна — убийственная комбинация.

— Не видно Светланы и доктор Мёртвого.

— Может, спят?

— Мёртвый не спит. По крайней мере, я не видел. У патологоанатома бессонница — профессиональное заболевание.

Я прошёл через гостиную, проверил кабинет. Пусто. Спустился в подвал — туда, где Мёртвый оборудовал свою лабораторию. Дверь была закрыта. Изнутри доносились голоса.

Постучал. Раз, два.

— Занято! — донёсся голос Мёртвого. Возбуждённый, почти маниакальный. — Критический момент! Не входить!

— Это я, Святослав.

Пауза. Потом звук отпираемого замка. Дверь открылась, и я увидел… интересную картину.

Лаборатория была завалена бумагами, книгами, какими-то схемами. На столах громоздились колбы, реторты, кристаллы непонятного назначения. В углу мерцал ритуальный круг — неаккуратный, явно начерченный в спешке.

Посреди всего этого хаоса стояла Светлана. С блокнотом в руках, с безумным блеском в глазах, с пятном чернил на щеке.

— Святослав Игоревич! — она бросилась ко мне. — Вы вернулись! Отлично! Вы должны это увидеть!

— Что именно? — хмыкнул я.

— Доктор Мёртвый учит меня некромантии! Это потрясающе! Я уже могу чувствовать потоки энергии! Ну, немного. Иногда. Когда очень сосредоточусь.

Я медленно повернулся к Мёртвому. Тот стоял у стола с видом гордого родителя.

— Ты учишь её некромантии.

— Да! Она способная ученица! — заявил он.

— Ты. Учишь. Её. Некромантии.

— Повторение не изменит факта, — он развёл руками. — Она сама попросила! Сказала, что хочет стать, как вы!

Я посмотрел на Светлану. Она сияла, как начищенный самовар.

— Хочу стать некроманткой! — заявила она гордо. — Как вы, Святослав Игоревич! Спасать людей, видеть болезни, управлять силами жизни и смерти!

— Во-первых, — я потёр переносицу, — я не некромантка. Я некромант. Мужского рода. Во-вторых, некромантия — это не «управление силами жизни». Это про смерть. Только про смерть. В-третьих…

Посмотрел на Мёртвого:

— Ты сам ещё не некромант. Ты… стажёр. Энтузиаст. Любитель с амбициями. Какое право ты имеешь кого-то учить?

Мёртвый надулся, как индюк.

— Я провёл тысячи вскрытий! Создал конструкта! Изучил все доступные трактаты!

— Ты создал конструкта, который чуть не развалился на глазах. Это не достижение, это катастрофа, которую я еле замял, — вздохнул я.

— Детали! Главное — принцип! И кстати, раз уж вы здесь…

Он схватил меня за рукав и потащил в угол лаборатории.

— Я нашёл способ вернуть Костомару голос!

Я остановился.

— Что?

— Голос! Речь! Коммуникацию! — Мёртвый размахивал руками, как ветряная мельница. — Он же говорит только «я ем грунт», да? Это из-за повреждённых речевых центров. Я нашёл способ их восстановить!

— Костомар — скелет. У него нет речевых центров. У него вообще нет мозга.

— Именно! Поэтому обычные методы не работают! Но я придумал кое-что новое!

Он подбежал к столу, схватил кипу бумаг.

— Смотри! Руническая матрица, интегрированная в челюстную кость! Плюс кристалл-резонатор для усиления магических вибраций! Плюс… — он понизил голос, — капля твоей крови как связующий элемент.

— Моей крови?

— Ты же его хозяин. Твоя кровь — ключ к его сознанию. Или к тому, что от него осталось.

Я посмотрел на схемы. Потом на Мёртвого. Потом снова на схемы.

Безумие. Чистое безумие. Но…

— Это может сработать, — признал я неохотно.

— Конечно может! Я же гений!

— Ты маньяк с медицинским образованием. Но иногда это одно и то же.

Мёртвый расплылся в улыбке. Редкое зрелище — обычно он выглядел как похоронный агент с несварением желудка.

— Так ты разрешаешь?

— Не сейчас. Сейчас я хочу спать. Можешь делать, но я в этом участвовать не буду. Бери Костомара, и если он согласится, то вперед.

Мертвее он его все равно не сделает. А любую его ошибку я исправлю. А так — пускай развлекаются. Уж лучше так, чем по подворотням лазить в поисках тьмы.

— Но… — попытался возразить Мёртвый.

— Потом, — я развернулся к двери. — И, Светлана?

— Да, Святослав Игоревич? — обратилась она.

— Никакой некромантии без моего присмотра. Это приказ.

Она кивнула, но в глазах мелькнуло разочарование. Как у ребёнка, которому запретили играть с опасной игрушкой.

Я поднялся наверх, дошёл до спальни, рухнул на кровать. Заснул раньше, чем голова коснулась подушки.

Проснулся от запаха гари… Не сильного — скорее, лёгкого привкуса в воздухе. Как будто кто-то неумело жарил яичницу.

Часы показывали десять вечера. Четырнадцать часов сна. Рекорд для меня.

Спустился на кухню. Кирилл стоял у плиты, помешивая что-то в сковороде. Судя по цвету и консистенции — яичницу. Судя по запаху — горелую яичницу.

— Доброе утро, — сказал я.

Он подпрыгнул, едва не уронив лопатку.

— Святослав Игоревич! Вы проснулись! Я… пытался приготовить завтрак, но Светлана куда-то пропала, и я…

— Вижу.

Яичница была чёрной по краям и сырой в центре. Кулинарный шедевр уровня «студент на сессии».

— Садись, — я отобрал у него лопатку. — Я сам.

Через пять минут на столе стояла нормальная яичница. С помидорами, зеленью и правильной степенью прожарки. Не шедевр, но съедобно.

Кирилл смотрел на меня, как на волшебника.

— Вы и готовить умеете?

— Тысячу лет жил один. Научился всему, — ответил я.

А Кирилл замялся — не понял, пошутил я или нет.

Мы ели молча. Точнее, Кирилл ел, а я пил кофе и думал.

— Где Костомар? — спросил я между глотками.

Кирилл пожал плечами:

— Не видел его со вчерашнего вечера. Кажется, он ушёл с доктором Мёртвым.

— Ростислав? — позвал я.

— Тоже не видел. Может, в саду? Он любит парить над розами и декламировать стихи, — отозвался Кирилл.

Странно. Обычно Костомар был рядом. Как тень. Как верный пёс, если бы пёс был двухметровым скелетом с речевым дефектом.

Я допил кофе. Встал.

— Пойду проверю лабораторию.

Спустился в подвал. Постучал в дверь. Никакого ответа.

Толкнул. Там было открыто. Внутри был… порядок. Странный, непривычный порядок. Книги на полках, колбы на местах, бумаги аккуратно сложены. Как будто кто-то тщательно всё прибрал.

И в центре комнаты — ритуальный стол. На столе лежал Костомар. Опутанный проводами, рунами, кристаллами. Как пациент в реанимации, только вместо медицинского оборудования — магическая аппаратура.

Рядом стоял Мёртвый. С безумной улыбкой на лице.

— О! — он обернулся на звук моих шагов. — Святослав Игоревич! Ты вовремя! Я как раз закончил!

— Закончил что?

— Процедуру! Улучшение! Он провёл на столе всю ночь, впитывая руническую матрицу. Теперь всё должно сработать! У него должен появиться голос.

Я подошёл ближе. Посмотрел на Костомара.

Череп был тем же — желтоватые кости, пустые глазницы, щербатые зубы. Но в челюсть был вплавлен кристалл — маленький, голубоватый, едва заметный. И по костям бежали тонкие линии рун.

— Ты уверен, что это безопасно? — спросил я.

— Абсолютно! Ну, относительно. Процентов на семьдесят. Может, шестьдесят, — вдруг начал сомневаться он.

— Шестьдесят⁈

— Это много! Для экспериментальной процедуры — практически гарантия успеха!

Я глубоко вздохнул. Сосчитал до десяти. Потом до двадцати.

— Ладно. Запускай. Убить мертвеца всё равно невозможно, — сказал я.

Мёртвый кивнул. Начал отключать провода, снимать руны, деактивировать кристаллы. Его движения были уверенными — что бы я ни говорил о его квалификации, руки у него были умелые.

Наконец он отступил.

— Готово. Теперь нужно подождать.

— Сколько? — уточнил я.

— Минуту. Может, две. Руническая матрица должна интегрироваться с его… сущностью.

Мы ждали.

Тридцать секунд. Ничего.

Минута. Тишина.

Полторы минуты. Я уже начал думать, что эксперимент провалился.

И тогда Костомар открыл глазницы.

Зелёный огонь его глаз вспыхнул ярче обычного. Пальцы дрогнули. Рёбра приподнялись, имитируя вдох.

Он сел на столе. Медленно, как восстающий из гроба мертвец в дешёвом фильме ужасов. Повернул голову. Посмотрел на меня. Потом на Мёртвого.

Вся комната замерла. Я затаил дыхание. Мёртвый стиснул кулаки. Даже воздух, казалось, застыл в ожидании. Костомар приоткрыл челюсть. И…