Проклятый Лекарь. Том 8

Глава 18

Прожекторы слепили глаза.

Десятки лучей сходились на мне, как на главном экспонате в музее ужасов. Жёсткий и беспощадный галогеновый свет превращал ночь в подобие операционной. Каждая деталь видна, каждый изъян обнажён. Тени исчезли, растворились в этом искусственном дне. Спрятаться было негде.

— Пирогов, — обличительным тоном произнёс Стрельцов.

Его голос разнёсся через громкоговоритель, установленный на крыше одного из автозаков. Причем он говорил спокойно, с интонацией диктора, объявляющего прибытие поезда.

— Не дёргайся. На этот раз ты попался с поличным, — приказал он.

И остановился в пяти метрах от меня. Идеальная дистанция — достаточно далеко, чтобы я не мог дотянуться даже при внезапном рывке. Достаточно близко, чтобы видеть моё лицо, читать мои реакции.

Профессионал знает правила работы с опасными подозреваемыми. Вероятно, учился по имперским методичкам — тем самым, которые писались ещё при прошлом императоре. Классическая школа, проверенная временем.

— У нас всё записано, — продолжил Стрельцов, кивая на одного из бойцов.

Я проследил за его жестом. Боец с камерой на шлеме — маленькой, но явно высококачественной. Современная техника обеспечивала цифровую запись и мгновенно передавала на сервер. Всё, что происходило на этой поляне, уже хранилось в архивах Инквизиции.

— Использование запрещённой некромантии, — Стрельцов начал перечислять, загибая пальцы в перчатках. — Призыв нежити. Боевое применение магии тьмы. Создание некромантических конструктов. Нелегальное содержание мёртвых сущностей. И, самое интересное…

Он обвёл взглядом поляну, как режиссёр, оценивающий декорации перед спектаклем.

Костомар сейчас представлял собой груду костей на траве, разбросанных в художественном беспорядке. Череп отдельно, смотрит пустыми глазницами в небо. Грудная клетка лежала поодаль, несколько рёбер отсутствует. Руки, ноги, позвонки валялись россыпью, как детали неудачно собранного конструктора.

Ростислав стал, как едва заметное мерцание. Призрак был настолько истощён, что практически не отличался от лёгкого колебания тёплого воздуха. Только при очень внимательном взгляде можно было заметить очертания человеческой фигуры.

Кирилл был весь бледный, осунувшийся, с синяками под глазами и трясущимися руками. Магическое истощение делало его похожим на пациента после тяжёлой операции. Или на наркомана в период ломки — тот же блуждающий взгляд, та же неуверенность в движениях.

— … наличие у тебя целой команды, — закончил Стрельцов, и в его голосе прозвучало что-то похожее на удовлетворение. — Скелет. Призрак. Маг света. Целое гнездо, Пирогов. Целая ячейка.

Он позволил себе холодную улыбку. Тонкие губы растянулись, обнажив ровные белые зубы. Улыбка акулы, почуявшей кровь.

— Поздравляю. Ты доигрался, — закончил Стрельцов.

Бойцы вокруг не двигались. Стояли как статуи в чёрной броне, автоматы наведены, пальцы на спусковых крючках. Тридцать человек минимум я насчитал, пока Стрельцов произносил свою речь. Плюс снайперы на крышах, их как минимум двое, судя по характерным отблескам оптики.

Артефакты-нейтрализаторы на их груди мерцали синим светом. Маленькие кристаллы в серебряных оправах, вшитые прямо в бронежилеты. Подавители магии — технология, которую Инквизиция разработала специально для операций против сильных магов. Создают поле, которое гасит любые магические проявления в радиусе нескольких метров.

С такими штуками даже архимаг становится обычным человеком. Беспомощным, уязвимым, лишённым главного преимущества.

А я с тремя процентами в Сосуде и так был почти обычным. Подавлять уже особо нечего.

Безвыходная ситуация.

Три процента Живы. Команда в руинах. Десятки стволов, направленных в лицо. Капитан Инквизиции с триумфальной улыбкой.

Мозг автоматически начал перебирать варианты. Привычка, выработанная за тысячу лет — в любой ситуации искать выход. Даже когда выхода, казалось бы, нет.

Бой?

Чистое самоубийство. Даже если бы я был в полной силе: сто процентов Живы, полный резерв некроэнергии, свежий и отдохнувший, то против такого количества подготовленных бойцов с подавляющими артефактами шансы стремились к нулю. Тридцать человек, обученных работать против магов. Снайперы на крышах. Бронемашины с магическими экранами. А я измотанный, обожжённый, с энергией на три слабых удара.

Один серьёзный выстрел, и всё закончится. Быстро, возможно, даже безболезненно. Но закончится.

Это для меня неприемлемо.

Побег?

Невозможен. Окружены со всех сторон — я видел, как бойцы перекрыли все выходы с поляны. Забор слева, здание справа, машины сзади и спереди. Теневой переход? Не владею — это техника для теневиков, а я некромант.

Телепортация? Не моя специализация, да и энергии не хватит. Просто убежать ногами? С тремя процентами Живы я пробегу метров десять-пятнадцать, прежде чем мышцы откажут. Потом упаду, и меня поднимут. Или не поднимут, если бойцы решат стрелять.

Тоже неприемлемо.

Сопротивление?

Бессмысленно. Только ухудшит ситуацию. Статья за нападение на представителей власти — это дополнительные годы к сроку. Или пуля в голову «при попытке к бегству», ведь Стрельцов не выглядел человеком, который будет долго церемониться с опасным некромантом.

Что остаётся?

Сдаться.

Простое, очевидное решение. Поднять руки, опуститься на колени, позволить надеть наручники.

Но просто сдаться, значит проиграть. Значит, оказаться в камере Инквизиции, где меня будут допрашивать, пытать, ломать. Где моя команда будет «утилизирована» как нелегальная нежить: сожжена, развоплощена, уничтожена. Где Кирилл получит срок за соучастие — молодой парень с перспективной карьерой, сломанный из-за того, что связался со мной.

Категорически неприемлемо.

Значит, нужно думать дальше. Нужно найти способ превратить поражение в инструмент.

Арест — это не конец. Это начало нового этапа. В тюрьме тоже можно действовать, если знать как. Если иметь рычаги влияния.

Или же… Саблин.

Мысль пришла внезапно, как вспышка света в темноте.

Саблин — ключ.

Он знает что-то важное. Настолько важное, что Альтруист рисковал собой, пытаясь его освободить. Не просто послал подчинённых, а явился лично, вступил в бой, получил унизительный удар в пах от Нюхля.

Зачем? Почему? Что такого ценного в этом оборотне-неудачнике?

Это всегда информация.

Саблин что-то видел. Что-то слышал. Что-то знает, возможно, сам того не осознавая. Иначе Альтруист просто дал бы ему умереть. Орден не церемонится с провалившимися агентами.

Если эта информация попадёт к Инквизиции… нет, не просто к Инквизиции. Если она попадёт к правильным людям в Инквизиции, к тем, кто понимает масштаб угрозы…

Орден Очищения — не просто банда в чёрных плащах. Это организация с корнями в самых верхах Империи. Воронки по всему городу, агенты в больницах, связи с аристократией. Если Стрельцов узнает, насколько глубоко они проникли, будет крайне весело.

План начал формироваться. Сырой, недоработанный, с кучей переменных и неизвестных. Но лучше, чем ничего.

Сдаться, но не проиграть. Позволить себя арестовать, но сохранить контроль. Использовать систему против системы.

Главное — не показать, что у меня есть план. Пусть Стрельцов думает, что победил. Пусть наслаждается триумфом.

Пока что.

— Хорошо, капитан. — Я медленно поднял руки. Демонстративно медленно, чтобы ни один нервный боец не решил, что я тянусь к оружию или готовлю заклинание. Ладони развёрнуты вперёд, пальцы растопырены. — Вы победили. Я сдаюсь.

Стрельцов прищурился. В его светлых глазах мелькнуло подозрение. Он не ожидал, что я сдамся так легко. Привык к сопротивлению, к попыткам бегства, к отчаянным выходкам загнанных в угол магов.

А я стоял спокойно. Руки подняты, лицо расслаблено, дыхание ровное. Образцовый арестованный из методички.

— Без фокусов, Пирогов, — предупредил он.

— Какие фокусы, капитан? Я реалист. Вас тридцать, я один. Вы со снаряжением, я в обгоревших тряпках. У вас подавители, у меня же не осталось магии. Математика простая.

Он помолчал, обдумывая мои слова. Потом коротко кивнул.

— Наденьте на него наручники. И на остальных тоже. Всех, — распорядился он.

Двое бойцов подошли ко мне. Отработанные движения — один держит на прицеле, второй надевает наручники. Синхронность, которая достигается только месяцами совместных тренировок.

Металл был холодным. Серебряный сплав с рунической гравировкой — я узнал характерный узор. Браслеты щёлкнули, смыкаясь на запястьях. Руны засветились синим — магический блокиратор активировался, создавая поле подавления вокруг моих рук.

Ощущение было неприятным. Как будто часть меня отрезали, отгородили невидимой стеной. Некромантическое чутьё — то самое, которое позволяло ощущать смерть, тьму, потоки жизненной энергии — притупилось, стало далёким и размытым.

Впрочем, подавлять особо было нечего. Три процента — это почти пустота.

Следующим был Кирилл.

Парень не сопротивлялся, он стоял, опустив голову, позволяя защёлкнуть наручники на худых запястьях. Его руки дрожали — мелкий тремор, характерный для состояния острого стресса и магического истощения. Бледное лицо, синяки под глазами, потрескавшиеся губы. Он выглядел как человек, который не спал трое суток и пережил автокатастрофу.

В каком-то смысле так и было.

Потом боец подошёл к Костомару.

И остановился.

Мой верный скелет лежал на траве россыпью. Зелёные огоньки в глазницах черепа едва тлели — признак критического истощения некромантической энергии. Но всё ещё горели.

Боец, молодой парень, судя по комплекции, растерянно посмотрел на Стрельцова. И спросил:

— Э-э-э… капитан? Как мне это… арестовывать?

— Ну что, служивый? — голос Костомара раздался из черепа. Глубокий баритон, с ноткой насмешки. — Растерялся? Понимаю, нечасто видишь живой скелет. Вернее, мёртвый живой скелет. Вернее… тьма, сам уже запутался.

Боец отшатнулся. Автомат в его руках дёрнулся, направляясь на череп.

— Оно говорит! — его голос сорвался на фальцет. — Капитан, оно говорит!

— «Оно»? — Костомар изобразил бы возмущение, если бы у него было чем изображать. — Я, между прочим, потомственный дворянин. Был. Много лет назад. Так что извольте обращаться уважительно. «Ваше благородие» подойдёт. Или «господин скелет», если формальности утомляют.

Ростислав, точнее, то мерцание в воздухе, которое было Ростиславом, хихикнул. Звук раздался отовсюду и ниоткуда.

Я не выдержал и тоже усмехнулся. Губы растянулись сами, несмотря на ситуацию, несмотря на усталость, несмотря на наручники. Костомар оставался собой даже в разобранном виде.

— Прекратить балаган! — рявкнул Стрельцов. Его лицо потемнело от злости. Идеальный контроль дал трещину и эмоции прорвались наружу. — Это арест! Официальная процедура! А не представление в цирке!

— А по-моему, очень похоже на цирк, — невинно заметил Костомар. — Клоуны в чёрном, прожекторы, публика в партере… Только слонов не хватает. И попкорна.

— Заткните его! — Стрельцов повернулся к бойцу. — Заклейте ему рот! Или… — он замолчал, осознавая абсурдность ситуации.

— Как? — боец развёл руками. — У него рта-то нормального нет! Только челюсть! И она… она не закрывается!

Нижняя челюсть Костомара действительно болталась отдельно, упала куда-то за грудную клетку. Череп мог говорить и без неё, хотя звук получался немного гнусавым.

Стрельцов сделал глубокий вдох. Потом ещё один. Я узнал технику — диафрагмальное дыхание (дыхание животом, а не грудью) для контроля гнева. Кто-то учил его управлять эмоциями. Учил хорошо, но у всякого контроля есть предел.

— Так и забирайте, — процедил он сквозь зубы. — Кучей. Все кости сложите в мешок. До единой. И если хоть одна потеряется…

— Только запомните, как взяли, — добавил Костомар, пока бойцы начали собирать его останки в большой брезентовый мешок. — В таком же виде и положите обратно. Я не люблю, когда мои кости путают. Особенно фаланги пальцев — они все похожи, но каждая на своём месте. И запястные кости — их восемь, учтите. Ладьевидная, полулунная, трёхгранная…

— Заткнись уже, — прорычал боец, запихивая череп в мешок.

— … гороховидная, кость-трапеция, трапециевидная, головчатая и крючковидная, — невозмутимо закончил Костомар изнутри мешка. — Анатомию надо знать, молодой человек.

Один из бойцов выронил берцовую кость. Она покатилась по траве, остановившись у моих ног.

— Эй, осторожнее! — возмутился голос из мешка. — Это моя любимая нога! Правая! Или левая? Тьма, сам не помню уже…

Следующая проблема обнаружилась с Ростиславом.

Боец с наручниками — другой, постарше, с сержантскими нашивками на рукаве — уверенно направился к тому месту, где мерцал призрак. Протянул руки, чтобы надеть браслеты на полупрозрачные запястья…

И его руки прошли сквозь пустоту.

Он замер. Посмотрел на свои ладони — пустые, с болтающимися наручниками. Потом на призрака. Потом снова на ладони.

Попробовал ещё раз. Медленнее, аккуратнее, с прицелом.

Тот же результат. Наручники звякнули друг о друга, не встретив никакого сопротивления. Руки прошли сквозь Ростислава, как сквозь туман.

— Ну давай, попробуй ещё раз! — Ростислав захохотал. — Может, с разбегу получится? Или с прыжка? Попробуй подпрыгнуть и в прыжке схватить! Я подожду, мне спешить некуда!

Сержант выругался. Негромко, сквозь зубы, но я расслышал. Что-то про «чёртову нежить», «некромантское отродье» и «почему мне всегда достаётся самое дерьмовое задание».

— Проблемы, капитан? — я позволил себе лёгкую усмешку. Губы болели от ожогов, но усмешка того стоила. — С нематериальными сущностями всегда так. Законы физики, знаете ли. Призраки не имеют физического тела — их материальная составляющая осталась в могиле. Соответственно, они не могут взаимодействовать с материальными объектами. Базовая метафизика, первый курс любой магической академии.

Стрельцов повернулся ко мне. Взгляд, как два ледяных клинка, нацеленных в переносицу.

— И на призрака найдём управу, — прорычал он. — Есть методы. Специальные артефакты. Заклинания изгнания.

— Не сомневаюсь. У Инквизиции наверняка богатый арсенал. Но пока вы будете доставать эти методы, связываться со специалистами, ждать разрешения на применение… — я сделал паузу. — Он просто улетит. Призраки, знаете ли, не ограничены стенами. Или наручниками. Или вашими бронемашинами.

Стрельцов открыл рот и закрыл. Он понимал, что я прав. Ростислав мог исчезнуть в любой момент, пройти сквозь стену, улететь в ночное небо, и никакая Инквизиция его не остановит. По крайней мере, не прямо сейчас, не с теми ресурсами, что были под рукой.

— Впрочем, — я изобразил великодушие, насколько это возможно в наручниках, — я готов помочь. В знак доброй воли и сотрудничества с властями.

— Помочь? — в голосе Стрельцова звучало недоверие.

— Ростислав, — я повернулся к мерцающему силуэту. — Будь добр, сопроводи этих джентльменов добровольно. Поедем вместе. Без принуждения, без изгнаний, без артефактов. Просто как гость.

Призрак материализовался чуть плотнее, насколько это возможно для существа без материального тела.

— О, разумеется! — он отвесил издевательский поклон в сторону Стрельцова. Глубокий, театральный, с заломом несуществующей шляпы. — С превеликим удовольствием! Пусть великая и могучая Инквизиция хоть так почувствует себя всемогущей! Арестовать призрака — это же такое достижение! Войдёт в историю! «Капитан Стрельцов и его подвиг: как надеть наручники на туман»!

Несколько бойцов фыркнули, но тихо, стараясь не привлекать внимания капитана. Но я заметил. И Стрельцов заметил тоже.

Желваки на его скулах заходили ходуном. Контроль держался на честном слове.

Маленькая победа. В нашей ситуации это уже достижение.

— Святослав Игоревич… — голос Кирилла был тихим, надломленным.

Он подошёл ко мне, насколько позволяли бойцы, стоявшие по бокам. Два шага, не больше. Но этого хватило, чтобы я увидел его лицо вблизи.

Он выглядел очень плохо.

Бледность — не просто от усталости, а восковая, нездоровая, с сероватым оттенком. Признак нарушения периферического кровообращения (снижения притока крови к коже и конечностям). Глаза были широко раскрытые, с расширенными зрачками даже в ярком свете прожекторов. Мидриаз (расширение зрачков) — реакция на сильный стресс или шок. Губы — потрескавшиеся, с запёкшейся кровью в уголках. Обезвоживание плюс нервное напряжение.

Его руки дрожали. Мелкий тремор, который он не мог контролировать. Пальцы подёргивались, как у человека с болезнью Паркинсона. Только это была не болезнь — это было магическое истощение. Организм требовал энергии, которой не было, и протестовал единственным доступным способом.

— Я перестал чувствовать свою силу, — продолжил он, голос срывался. — Совсем. Как будто… как будто её никогда не было.

Он посмотрел на наручники на своих запястьях. Руны пульсировали синим в такт его сердцебиению.

— Эти штуки… они что-то делают. Я чувствую себя… пустым. Как будто часть меня вырезали. Как будто я… неполный, — признался он.

Подавляющие артефакты. Неприятная технология, разработанная специально для таких случаев. Они не просто блокируют магию, они отрезают мага от его источника силы. Создают барьер между сознанием и резервом, делая энергию недоступной.

Для обычного человека это ничего особенного. Для мага же, как внезапно ослепнуть и оглохнуть одновременно. Кирилл раньше чувствовал свет внутри себя — тёплый, яркий, живой. И вдруг — пустота.

— Это нормально, — сказал я тихо, но уверенно. Голос врача, успокаивающего пациента перед операцией. — Артефакты блокируют связь с твоим резервом. Временно. Как анестезия — она отключает чувствительность, но не убивает нервы. Как только наручники снимут, всё вернётся.

— А если не снимут? — в его голосе прозвучал страх. Настоящий, глубинный страх человека, который боится потерять часть себя.

— Снимут. Рано или поздно. Инквизиция — не садисты. Они хотят информации, а не мучений ради мучений. Допросят, разберутся, и снимут.

Не совсем правда. Инквизиция могла и не снять, особенно если решит, что подозреваемый слишком опасен. Но Кириллу не нужно было это знать. Ему нужна была надежда.

— Святослав Игоревич… — он сглотнул, адамово яблоко дёрнулось на худой шее. — Что с нами будет?

Хороший вопрос. Честный ответ — понятия не имею. Зависит от тысячи переменных, большинство из которых вне моего контроля.

Но честный ответ сейчас не поможет. Ему нужна уверенность. Точка опоры в хаосе.

— Не переживай, — я посмотрел ему в глаза. Прямо, твёрдо, без тени сомнения. — Всё под контролем. Просто делай, что я говорю, и не грусти. Это часть плана.

— Плана? — в его голосе мелькнула надежда. Тонкая, хрупкая, как первый лёд на осенней луже. — У вас есть план?

— Всегда есть план, Кирилл. Всегда.

Он кивнул. Не то чтобы успокоился полностью — страх никуда не делся, я видел его в расширенных зрачках, в напряжённых плечах, в дрожащих руках. Но теперь к страху примешивалось что-то ещё.

Доверие.

И я его не подведу.

— Спасите! Помогите! — Голос Саблина прорезал ночной воздух как пожарная сирена.

Метаморф извивался на земле, насколько позволяли путы, пытаясь привлечь внимание инквизиторов. Его жёлтые волчьи глаза бегали от одного бойца к другому, отчаянно ища того, кто выслушает.

— Я барон Саблин! Олег Георгиевич Саблин! Потомственный дворянин! Меня похитили! Эти гнусные некроманты схватили меня среди бела дня! Держали в плену! Пытали! — кричал он.

Он был хорош. Надо отдать должное — играл убедительно. Голос дрожал в нужных местах, срывался на фальцет от «пережитого ужаса». Глаза блестели от непролитых слёз — скорее всего, настоящих, вызванных страхом перед будущим. Всё тело выражало страдание и мольбу невинной жертвы.

Жаль, что я знал правду.

— Они заставляли меня делать ужасные вещи! — продолжал Саблин, распаляясь всё больше. — Угрожали! Применяли чёрную магию! Я сопротивлялся, но они… они слишком сильны! Я — жертва! Невинная жертва этих монстров!

Несколько бойцов переглянулись. Кто-то пожал плечами, мол, всякое бывает. Кто-то скептически хмыкнул.

Стрельцов подошёл к Саблину. Неторопливо, с тем же размеренным шагом, что и ко мне. Остановился, посмотрел сверху вниз — холодно, оценивающе. Как патологоанатом на интересный труп.

— Барон Саблин, значит, — произнёс он задумчиво. — Похищенный. Замученный. Невинная жертва.

— Да! Да! Именно так! — Саблин энергично закивал. — Вы должны меня освободить! Я требую! Как дворянин Империи…

— А почему, — перебил Стрельцов, — вы связаны ремнями из некромантской лаборатории?

Он присел рядом с метаморфом, разглядывая путы. Чёрная кожа, серебряные пряжки, руническая вязь по всей длине.

— Специальными ремнями, — продолжил капитан. — Которые блокируют способности. Редкая вещь. Дорогая. Такие не продаются в обычных магазинах.

Саблин замер. Его рот открылся и закрылся — как у рыбы, выброшенной на берег.

— Я… это они… они меня так связали… потому что я сопротивлялся…

— И почему, — Стрельцов говорил ровно, без эмоций, но каждое слово падало как молоток судьи, — наши детекторы показывают на вас следы тёмной магии? Свежие следы. Не следы жертвы, а следы практикующего.

— Это… они заставляли… я не хотел…

— И, — финальный удар, — что им от вас нужно было во время боя? Того самого боя, который мы наблюдали издалека через оптику? Вы же все время провалялись связанный.

Саблин понял, что его спектакль провалился. Видел по его лицу, как надежда сменяется осознанием, как осознание сменяется страхом. Настоящим страхом, не наигранным.

— Я… — он облизнул губы. — Я могу всё объяснить…

— Разберёмся.

Стрельцов выпрямился и махнул своим людям:

— Этого тоже забираем. В отдельную камеру. Подальше от остальных. В отделении выясним, кто тут жертва, а кто соучастник. Или организатор.

Двое бойцов подняли Саблина и поволокли к машинам. Он больше не кричал о своей невиновности. Молчал, опустив голову.

Умный ход — молчание. Всё, что он скажет сейчас, будет использовано против него. Лучше подождать адвоката. Если ему дадут такого.

Впрочем, мне было плевать на его юридические перспективы. Главное — он в руках Инквизиции. В той же системе, что и я. Рано или поздно наши пути пересекутся снова.

Тогда посмотрим, что он на самом деле знает.

Нас повели к автозакам.

Тяжёлые бронированные машины с решётками на окнах выстроились в ряд у забора детского сада. Три штуки — для меня, для команды и, видимо, для Саблина. Серьёзная операция. Стрельцов не поскупился на ресурсы.

По пути я увидел Сергея.

Мой водитель лежал на земле, лицом вниз. Руки заломлены за спину, двое инквизиторов удерживают. Третий возится с наручниками — обычными, не магическими. Для Сергея магические не нужны. Он не маг.

— Простите, босс! — крикнул Сергей, заметив меня. Его голос был хриплым — видимо, сопротивлялся активно. — Они появились из ниоткуда! Как призраки! Я даже не успел среагировать толком…

Он не договорил, один из конвоиров надавил ему на затылок, вжимая лицо в траву.

— Молчать! — рявкнул тот.

Но я успел заметить кое-что интересное.

Рядом с Сергеем сейчас находится три инквизитора. Лежат. Горизонтально.

Первый держится за челюсть, кто-то из товарищей прикладывает пакет со льдом. Нижнечелюстной вывих — смещение нижней челюсти из суставной впадины, или перелом. Хотя судя по отёку, скорее второе.

Второй согнулся, обхватив живот руками. Удар в солнечное сплетение или печень. Если в печень, то может быть внутреннее кровотечение. Серьёзно.

Третий просто лежит на боку, держится за колено. Повреждение связок или мениска. Без рентгена не определить, но ходить он точно не сможет.

Три элитных бойца Инквизиции. Обученных, экипированных, в бронежилетах и с оружием. И все трое выведены из строя одним человеком. Безоружным водителем, который «просто возит босса».

Очень интересно.

Сергей не просто водитель. Это я понимал давно — его наняла служба безопасности Ливенталей, а граф не стал бы приставлять ко мне обычного шофёра. Но такой уровень… три элитных бойца, прежде чем его скрутили…

Надо будет выписать ему премию. Большую. И поинтересоваться его биографией подробнее. Если выберемся отсюда.

— Не переживай, Сергей, — сказал я громко, чтобы он услышал. — Ты сделал всё, что мог. Даже больше.

— Заткнись, — буркнул конвоир, подталкивая меня в спину прикладом автомата. — Разговаривать будешь на допросе.

Сергея подняли и повели к отдельной машине. Обычной, не бронированной, без магических экранов. Гражданская полиция, не инквизиторы.

Хороший знак. Его статус определили как «гражданский соучастник», а не «опасный маг». Гражданских допрашивают мягче, держат в обычных камерах, дают адвоката. У него будет шанс выкрутиться. Особенно если граф Ливенталь вмешается, а он наверняка вмешается, его людей так просто не сдают.

Перед тем как запихнуть меня в автозак, бойцы провели обыск.

Тщательный, методичный, профессиональный. Двое держат, третий обыскивает. Проверили каждый карман: нашли телефон, ключи, какую-то мелочь. Прощупали каждый шов одежды — ничего. Заставили снять ботинки — пусто.

Всё найденное упаковали в прозрачные пластиковые пакеты с бирками. Дата, время, имя задержанного, перечень содержимого. Бюрократия в действии.

Потом один из бойцов достал артефакт-детектор. Небольшой прибор, похожий на металлоискатель. Рукоятка, экран, сенсорная панель на конце. На корпусе выгравирована руническая гравировка, мерцающая тусклым светом. Стандартное оборудование Инквизиции для выявления магических следов.

Специалист поднёс прибор ко мне. Медленно провёл вдоль тела от головы до ног.

Артефакт завыл.

Протяжный, тревожный звук отдавался, как сирена воздушной тревоги. Красный индикатор на экране вспыхнул, замигал быстро-быстро, потом загорелся постоянным светом.

Специалист отшатнулся. Посмотрел на прибор так, как будто не верил показаниям.

— Капитан! — его голос звучал встревоженно. — От него фонит некромантией! Уровень… — он снова посмотрел на экран. — Уровень зашкаливает! Как от открытой могилы! Нет, как от целого кладбища!

Стрельцов подошёл. Взял детектор из рук специалиста, сам провёл вдоль моего тела. Результат был тот же — вой, красный свет, зашкаливающие показатели.

— Интересно, — он посмотрел на экран, потом на меня. В его глазах горело что-то похожее на охотничий азарт. — Очень интересно.

Потом повернулся к специалисту и приказал:

— Запишите показания. Сохраните данные. Это улика. Главная улика.

Он снова повернулся ко мне. Улыбнулся той самой хищной улыбкой, которую я уже видел. Улыбкой охотника, загнавшего добычу.

— Ну вот и всё, Пирогов. Главный некромант столицы. Я тебя поймал.

Главный некромант столицы. Громкое звание. Несправедливое, ибо в Москве наверняка есть некроманты посильнее меня, просто они умнее прячутся. Но Стрельцову нужен был трофей. Громкое дело. Заголовки в газетах. Карьерный рост.

Что ж, пусть думает, что победил. Пусть наслаждается триумфом. Пока что.

— Поздравляю, капитан, — сказал я ровно. Без сарказма, без угроз. Просто констатация факта. — Надеюсь, это поможет вашей карьере.

Он усмехнулся:

— О, ещё как поможет. Грузите его.

Бойцы подхватили меня под руки, развернули к автозаку. Задняя дверь была открыта, внутри находились металлические скамьи вдоль стен, решётки на узких окнах, тусклое освещение от единственной лампочки под потолком. Камера на колёсах. Уютно, как в морге.

Один боец залез внутрь, готовясь принять арестованного. Второй подтолкнул меня к ступенькам.

И в этот момент раздался… Хлопок.

Резкий, оглушительный, как выстрел из пушки прямо над ухом. Барабанные перепонки завибрировали от звукового удара. На секунду я оглох — только звон отдавался в ушах, как после контузии.

А потом выступил черный непроглядный дым.

Он появился из ниоткуда — просто возник, материализовался из воздуха, заполняя пространство вокруг. За секунду поляна превратилась в чернильный океан. Непроницаемый, осязаемый, густой настолько, что казалось: его можно потрогать.

Я не видел ничего. Вообще ничего.

— Что за… — бойцы тоже обратили внимание.

И начали кричать наперебой:

— Тревога!

— Всем оставаться на местах!

— Я ничего не вижу!

— Держать периметр! — приказал Стрельцов. — Нужно разобраться, что это такое!