Проклятый Лекарь. Том 5

Глава 7

Кирилл Красников лежал на больничной кровати, моргая с частотой стробоскопа.

Его глаза были ясными — никакого помутнения роговицы, зрачки реагировали на свет адекватно — но в них читалась полная, абсолютная растерянность.

Как у человека, который заснул дома, а проснулся на Марсе.

Он попытался приподняться на локтях. Мышцы дрожали от напряжения — почти месяц без движения даёт о себе знать. Атрофия — уменьшение мышечной массы от бездействия — начинается уже через семьдесят два часа постельного режима, а тут целых тридцать дней.

— Полегче, Кирилл, — я мягко, но настойчиво удержал его за плечо. — Вы месяц пролежали без движения. Мышечная масса уменьшилась на пятнадцать-двадцать процентов, ощущение положения тела в пространстве нарушено, вестибулярный аппарат дезориентирован. Попытаетесь резко встать — упадете и разобьете голову. Оно вам надо?

— Месяц? — его голос был хриплым, как у курильщика со стажем. — Но я… я ничего не понимаю… Что со мной произошло? Где я? Кто вы?

Классическая посткоматозная дезориентация.

Плюс возможная ретроградная амнезия. Удобно. Не придётся объяснять, как я его воскресил некромантией.

В этот момент дверь палаты распахнулась с такой силой, что ударилась о резиновый ограничитель на стене. Звук получился как выстрел из пневматического пистолета.

В проём ворвалась целая толпа — три медсестры, два санитара, дежурный реаниматолог Семёнов и даже уборщица с ведром, которая случайно оказалась рядом.

Мониторы продолжали свою какофонию — каждый аппарат пищал в своей тональности, создавая адскую симфонию тревоги.

Монитор сердечного ритма показывал тахикардию (учащённое сердцебиение) — сто сорок ударов в минуту. Пульсоксиметр (прибор для измерения насыщения крови кислородом) мигал красным — сатурация упала до восьмидесяти пяти процентов.

Даже автоматический тонометр сошел с ума, показывая то двести на сто двадцать, то восемьдесят на пятьдесят.

— Что здесь происходит⁈ — Семёнов, крупный мужчина с седой бородой а-ля Хемингуэй, бросился к аппаратуре. Его белый халат развевался как плащ супергероя. — Пульс под двести! Это желудочковая тахикардия! Опасное нарушение ритма сердца⁈ Где дефибриллятор⁈

— Спокойно, коллега, — я поднял руку в успокаивающем жесте. — Никакой тахикардии. Пациент пришёл в сознание после месячной комы. Это стрессовая реакция организма. Показатели уже стабилизируются, посмотрите сами.

Действительно, цифры на мониторах начали приходить в норму. Пульс опустился до девяноста, давление выровнялось до ста тридцати на восемьдесят, сатурация поднялась до девяноста шести процентов.

— Это невозможно! — воскликнула старшая медсестра реанимации Раиса Павловна, женщина лет пятидесяти с лицом уставшей от жизни учительницы математики. — Он же был в глубокой коме! Третья степень по шкале Глазго! Никаких реакций на болевые стимулы! А теперь…

— Это чудо! — подхватила молодая медсестра Катя, девушка лет двадцати с наивными глазами первокурсницы. — Самое настоящее чудо!

Никакого чуда тут нет, детка. Только некромант с сомнительной моралью и способностью манипулировать жизненной энергией. Цинично, но это факт.

— Никаких чудес, — твёрдо произнёс я вслух. — Спонтанное восстановление сознания при комах неясной этиологии встречается в пятнадцати процентах случаев. Редко, но бывает. Просто нам повезло попасть в эту статистику.

На самом деле — в полутора процентах. И то если очень повезёт. Но им лучше не знать реальную статистику, а то начнут копать глубже.

— Но мы же всё перепробовали! — Семёнов всё ещё не мог поверить в происходящее. Он подошёл к Красникову и начал проверять зрачковые рефлексы фонариком. — Стимуляторы ЦНС! Ноотропы последнего поколения! Даже экспериментальный протокол с транскраниальной магнитной стимуляцией. А это — воздействие магнитным полем на мозг, между прочим!

— И что? — пожал я плечами. — Может, именно комплексное воздействие и дало отсроченный эффект. Знаете, как бывает — долго ничего, а потом бах — и результат.

— Но такая реакция мониторов… — Раиса Павловна подозрительно смотрела на меня. — Я тридцать лет в реанимации, но такого не видела. Как будто его током ударило.

Близко к истине, дорогая. Только ток был энергетический, а не электрический.

— Стрессовая реакция симпатической нервной системы, — уверенно соврал я. — Массивный выброс гормонов стресса — адреналина и норадреналина после длительного угнетения. В литературе описаны подобные случаи.

— В какой литературе? — Семёнов прищурился.

— Журнал «Неврология и нейрохирургия», прошлогодний выпуск. Статья профессора Жданова из Питера. Могу дать ссылку, если интересно, — я усмехнулся.

Конечно, никакой статьи нет. Но пока он будет искать несуществующего Жданова, я успею замести следы.

— Ладно, допустим, — Семёнов отступил. — Но протокол требует полного обследования. МРТ головного мозга, ЭЭГ, полный неврологический статус…

— Безусловно, — кивнул я. — Но не сейчас. Пациент только что вышел из комы. Ему нужна адаптация. Слишком агрессивная диагностика может вызвать рецидив. Дайте ему час на стабилизацию, потом обследуйте сколько душе угодно.

— Час? Но…

— Коллега, вы хотите рискнуть и потерять пациента из-за спешки? Или дать организму время на адаптацию?

Семёнов поджал губы. Логика была железной — никто не хочет быть виноватым в ухудшении состояния.

— Хорошо. Час. Но я буду ждать в ординаторской, — заявил он.

— Как угодно. А теперь, коллеги, прошу всех выйти. Слишком много людей — это стресс для пациента. Мне нужно провести первичный опрос и оценку когнитивных функций.

— Но я должна проверить витальные показатели! — возразила Раиса Павловна.

— Мониторы работают, всё записывается автоматически. Если что — сработает сигнализация.

Медики нехотя потянулись к выходу, бросая любопытные взгляды на Красникова, который сидел на кровати с видом человека, наблюдающего театр абсурда.

— И пожалуйста, — добавил я вслед, — никакой информации вне этой палаты. Пациент имеет право на конфиденциальность. Если журналисты узнают про «чудесное исцеление», нам всем мало не покажется.

Это подействовало. Никто не хотел иметь дело с прессой.

Когда дверь закрылась, я повернулся к Красникову. Он сидел на кровати, обхватив колени руками, и выглядел потерянным, как ребёнок в супермаркете.

— Итак, Кирилл, давайте спокойно разберёмся. Начнём с простого — что вы помните?

Он нахмурился, морщины на лбу образовали глубокие борозды.

— Я… я не знаю, — запинаясь, произнёс он. — Всё как в тумане. Точнее, вообще ничего. Пустота. Как будто меня не существовало до этого момента.

— Вы помните своё имя?

— Нет. Вы сказали — Кирилл. Кирилл… — он попробовал имя на вкус, как незнакомое вино. — Звучит… нормально? Но не откликается внутри.

— Фамилия? Возраст? Профессия?

— Ничего. Абсолютная пустота.

Полная ретроградная амнезия. Или он гениальный актёр. Но судя по расширенным зрачкам и микродвижениям глаз — не врёт. Мозг действительно обнулился.

— Спокойно, — мой голос прозвучал ровно и спокойно. — Не паникуйте. Это предсказуемо после того, что вы перенесли. Ретроградная амнезия. Давайте разберёмся вместе. Посмотрите на свои руки.

Кирилл с недоумением, словно видел их впервые, поднял ладони к лицу.

— Что вы можете о них сказать? — мягко подтолкнул я его. — Они привыкли к тяжелой работе? Или к чему-то другому?

Он долго, с детским любопытством рассматривал свои пальцы.

— Не знаю… — пробормотал он. — Пальцы длинные… а на кончиках… — он потёр подушечки большого и указательного пальцев друг о друга, — … кожа твёрже. Мозоли. Странные. Не от лопаты.

Мелкая, постоянная, повторяющаяся работа. Не физическая сила, а точность. Музыкант? Ювелир? Или…

— Хорошо. Теперь попробуем иначе, — я сменил тактику. — Я назову несколько совершенно разных слов. Не пытайтесь вспомнить. Просто прислушайтесь к себе. Вызывают ли они у вас какие-то… ощущения? Чувство чего-то знакомого.

Кирилл неуверенно кивнул, его взгляд был полон страха и надежды.

— Первое слово, — начал я, делая первый бросок наугад, — «скальпель».

Он нахмурился, прислушиваясь к пустоте внутри себя.

— Ничего… Холодное что-то. Металл, — пробормотал он.

Мимо. Врачебная стезя не его.

— Второе слово: «сольфеджио».

Кирилл поморщился почти с отвращением:

— Нет… Скучно. Пыльно.

И не музыкант. Прекрасно. Круг сужался. Я сделал последнюю, самую вероятную, по моему мнению, ставку.

— Третье слово, — произнёс я медленно и четко. — «Дебаггер».

Эффект был мгновенным. Глаза Кирилла на секунду расфокусировались. Он замер, его дыхание остановилось. Он смотрел сквозь меня, словно в его сознании на мгновение открылось окно в другой, забытый мир.

— Дебаггер… — произнёс он медленно, почти на автомате, слова лились сами, чужие и одновременно родные. — Инструмент… для поиска ошибок в коде… точка останова… трассировка стека…

Он замолчал так же внезапно, как и начал. Перевёл на меня испуганный, ошеломлённый взгляд.

— Откуда я это знаю⁈ — его голос сорвался на шёпот. — Что это за слова⁈

Я почти незаметно улыбнулся. Бинго.

— Это слова из вашей прошлой жизни. Из вашей профессии, — объяснил я, видя, как в его глазах зарождается хрупкое понимание. — Похоже, вы программист. То, что сейчас произошло — это работа вашей процедурной памяти. Вы не помните, что вы это знаете, но вы помните, как это делается. Ваша декларативная память, отвечающая за факты, события, за вашу личность временно стёрта. Но ваши навыки, ваша суть — они остались. Это очень хороший знак. Значит, повреждения мозга не критические.

Кирилл сидел и смотрел на меня, хлопая глазами.

— Доктор… простите, как вас зовут?

— Святослав Пирогов. Можете звать просто доктор Пирогов.

— Доктор Пирогов, расскажите, что со мной случилось? Почему я здесь? Почему ничего не помню?

Я сел на стул рядом с кроватью, приняв позу заботливого врача:

— Месяц назад, пятнадцатого числа, вы пришли в нашу клинику с жалобами на учащённое сердцебиение и головокружение. В приёмном покое, прямо во время заполнения документов, у вас случился приступ. Внезапная потеря сознания, остановка сердца.

— Остановка сердца? — его глаза расширились. — Но это же…

— Клиническая смерть, да. Три минуты ваше сердце не билось. К счастью, я оказался рядом. Провёл сердечно-лёгочную реанимацию, использовал дефибриллятор. На третьей минуте сердце удалось запустить.

— Вы спасли мне жизнь…

— Это моя работа. После реанимации мы провели полное обследование. У вас диагностировали синдром удлинённого интервала QT — это наследственное заболевание, при котором нарушается электрическая активность сердца. Может привести к внезапной остановке, что и произошло.

На самом деле я сначала диагностировал этот синдром, а потом уже провёл реанимационные мероприятия. Но это уже так… лирика…

— Наследственное? Значит, у моих родителей…

— Возможно. Но не обязательно. Иногда это спонтанная мутация. К сожалению, мы не смогли связаться с вашими родственниками. Ваш телефон был с паролем, а документов при вас не было.

— И я был в коме месяц?

— Да. Это частое осложнение после остановки сердца. Мозг страдает от кислородного голодания, впадает в защитное торможение. Мы поддерживали ваши жизненные функции, ждали пробуждения. И вот, сегодня вы очнулись.

— Спасибо, — Красников протянул руку для рукопожатия. Ладонь была влажной и холодной. — Не знаю, как отблагодарить. У меня, наверное, есть деньги? Или страховка?

— Не беспокойтесь об этом сейчас. Главное — вы живы и в сознании. Остальное решим.

В момент рукопожатия я почувствовал слабый приток Живы — пять процентов влилось в Сосуд.

Маловато. Но учитывая его состояние и амнезию, даже это неплохо. Не понимает, за что благодарит, но благодарен на инстинктивном уровне. Сосуд показывает пятьдесят процентов. Половина есть.

Пока Красников переваривал информацию, я решил проверить его энергетическое состояние. Активировал некромантское зрение.

То, что я увидел, заставило меня внутренне вздрогнуть, хотя внешне я остался спокоен.

Потоки Живы восстанавливались — золотистые ручейки текли по энергетическим меридианам, наполняя тело силой. Некромантская составляющая была минимальной — тонкие чёрные нити, остатки моего вмешательства.

Но за всем этим, в глубине, мерцало нечто странное.

Серебристо-голубое свечение. Пульсирующее, живое, разумное. Оно не смешивалось ни с Живой, ни с некромантской энергией, существуя отдельно, как масло на поверхности воды.

Что это, чёрт возьми?

Я перебрал в памяти все известные мне виды энергий. Обычная магия имеет другую сигнатуру — более агрессивную, искрящуюся. Демоническая — красная или фиолетовая.

Это было что-то другое. Древнее. Чуждое.

Может, это та самая энергия, которая держала его между жизнью и смертью? Или он не простой программист? Может, носитель какой-то древней силы, которая проявилась в момент клинической смерти?

— Доктор? — Красников с беспокойством смотрел на меня. — Вы как-то странно на меня смотрите. Что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке. Просто оцениваю ваше состояние. Знаете, есть определенные признаки, по которым опытный врач может многое сказать о пациенте.

Например то, что в тебе сидит неизвестная сущность.

— И что вы видите? — уточнил он.

— Вижу, что восстановление идёт хорошо. Но вам придется остаться в больнице ещё минимум на неделю, лучше на две.

— Две недели? Но я чувствую себя нормально…

— Сейчас — да. Но кома — это серьезная травма для мозга. Могут быть отсроченные последствия. Судороги, например. Или повторная остановка сердца. Нужно наблюдение.

На самом деле мне нужно понаблюдать за этим странным свечением. Когда он наберётся сил, посмотрим, как эта энергия себя проявит. Может, получится её изучить. Или извлечь. Или использовать.

— Хорошо, доктор. Если вы считаете нужным… Я вам доверяю. Вы же спасли мне жизнь.

— Просто делал свою работу. Кстати, вы голодны? Месяц на внутривенном введении питательных веществ — желудок отвык от нормальной пищи.

— Теперь, когда вы сказали… да, есть хочется. Но как-то странно — вроде голодный, но аппетита нет.

— Нормальная реакция. Начнём с бульона и сухариков. Потом постепенно расширим диету. Я распоряжусь, чтобы принесли.

Выйдя из палаты, я посмотрел на часы — половина третьего. Чёрт, встреча с графом Бестужевым через полчаса!

Быстро набрал номер Сергея:

— Я буду у главного входа через пять минут.

— Уже подъезжаю, Святослав Игоревич.

Как всегда пунктуален.

По пути к выходу заскочил в ординаторскую. Семёнов сидел там с кислой миной, изучая распечатки мониторов.

— Ну что, коллега? Можете обследовать пациента. Только аккуратно — он дезориентирован, полная амнезия, — предупредил я.

— Амнезия? Это плохо… — вздохнул Семёнов.

— Или хорошо. Не помнит месяца в коме — меньше психологическая травма. Кстати, я оставляю его под своим наблюдением. Буду вести как лечащий врач.

— Но он же реанимационный больной!

— Был. Теперь стабилен. Обычная терапия. Если не возражаете, конечно.

Семёнов пожал плечами:

— Ваше право. Но если что — ответственность на вас.

— Разумеется.

Ответственность мне не страшна. Главное — держать Красникова под контролем, пока не разберусь с этой странной энергией.

Ровно через пять минут черный автомобиль Ливенталей остановился у крыльца больницы. Водитель, как всегда, был безупречен — выбритый, в строгом костюме, с непроницаемым лицом профессионала.

— Куда едем, Святослав Игоревич? — сразу узнал он.

— Клиника «Золотой крест», Остоженка, семнадцать.

— Частная клиника графа Бестужева?

— Она самая. Ты знаешь это место?

— Возил туда пациентов пару раз. Роскошное заведение. Палата стоит как моя годовая зарплата.

— Вот именно. При таких ценах они умудряются терять триста тысяч в месяц. Интересно, правда?

— Очень интересно, — Сергей тронулся с места. — Если без пробок — минут двадцать.

Пока машина катила по московским улицам, я размышлял о предстоящей встрече.

Итак. Что мы имеем? Граф Алексей Петрович Бестужев. Шестьдесят два года. Вдовец — жена умерла десять лет назад. Одна дочь — Анна, двадцать четыре года. Один сын — Пётр. Владеет сетью частных клиник. Плюс отдельные больницы без сети — три в Москве, две в Питере, одна в Нижнем. Состояние оценивается в пятьдесят миллионов рублей.

Связи на самом верху — дружит с министрами, генералами, банкирами. Может одним звонком решить любой вопрос или уничтожить любого человека. И такой человек не может найти вора в собственной клинике?

Не верю. Либо вор — кто-то очень близкий, кого он покрывает. Либо это проверка моих способностей. Либо есть третий вариант, который я пока не вижу.

— А вот и клиника, — Сергей указал на здание впереди.

Клиника «Золотой крест» выглядела как дворец екатерининской эпохи, волшебным образом перенесённый в двадцать первый век.

Четырёхэтажное здание с колоннами, лепниной и позолоченными элементами декора. У входа — фонтан с мраморными купидонами. На парковке — сплошь иномарки представительского класса.

Понтов на миллиард, а денег не хватает. Классика жанра.

В холле меня встретила роскошь, бьющая по глазам как боксёрская перчатка.

Мраморные полы — каррарский мрамор, если не ошибаюсь. Хрустальные люстры — богемское стекло, ручная работа. Картины в золоченых рамах — подлинники или очень дорогие копии. Даже воздух пах дорогой смесью французского парфюма и свежих орхидей.

За стойкой ресепшена сидела девушка, похожая на модель из глянцевого журнала. Идеальная причёска и макияж, идеальная улыбка номер три — вежливо-отстранённая.

— Добрый день! Чем могу помочь? — сразу поинтересовалась она.

— Мне нужен кабинет триста двенадцать. Я к графу Бестужеву. Доктор Пирогов.

Эффект был мгновенным. Идеальная маска слетела, глаза расширились:

— Вы тот самый доктор Пирогов?

— Он самый, — кивнул я.

— Ой! — она зарделась, как школьница перед любимым певцом. — Это такая честь! О вас вся Москва говорит! Вы герой!

Слава — штука приятная, но опасная. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

— Граф вас ждёт! — девушка вскочила. — Я провожу! Это такая честь! Можно с вами сфотографироваться?

— Давайте после встречи. Не хочу заставлять графа ждать.

— Конечно! Пойдемте!

Она повела меня по широким коридорам, щебеча как канарейка:

— У нас тут так красиво! Видите эту люстру? Привезли из Вены! А картины — это коллекция графа! Тут есть даже Айвазовский! Настоящий! Меня, кстати, Лена зовут.

Айвазовский в коридоре больницы. Либо копия, либо граф совсем потерял чувство меры.

По пути я отмечал детали.

Медицинское оборудование — последние модели, всё импортное. Палаты больше похожи на номера пятизвездочного отеля. Персонал в идеально отглаженной форме, но как-то нервный. Постоянно оглядываются, перешёптываются.

Нездоровая атмосфера. Страх? Или что-то ещё?

Здесь было ещё роскошнее, чем в «Белом Покрове». Но за роскошью пряталась некомпетентность персонала. За качественной медпомощью местные аристократы всё-таки обращались в «Покров».

Кабинет триста двенадцать находился в конце коридора на третьем этаже. Двойные дубовые двери с бронзовыми ручками в виде змей, обвивающих чашу — символ медицины.

— Граф ждёт вас, — сказала Лена и, сделав книксен, удалилась. Книксен, серьёзно? Так со всеми или только со мной?

Я постучал и вошел.

Кабинет оказался размером с теннисный корт. Сто квадратных метров минимум.

Но это был не кабинет врача, а скорее тронный зал вельможи. Массивный письменный стол красного дерева, за которым можно было играть в настольный теннис.

Кожаные кресла, в которых можно было утонуть. Книжные шкафы до потолка с фолиантами в кожаных переплётах. Персидские ковры, которые стоили как квартира в центре.

Даже небольшая зона отдыха с диваном, журнальным столиком и мини-баром.

Граф Алексей Петрович Бестужев поднялся из-за стола. Внушительная фигура — метр восемьдесят пять, широкие плечи, военная выправка. Седые виски придавали солидности.

Костюм от дорогого портного сидел идеально. Часы на запястье — если не ошибаюсь, тысяч триста минимум.

Альфа-самец маркирует территорию. Весь этот кабинет как демонстрация власти и богатства. Психологическое давление на посетителя.

— А, доктор Пирогов! — граф обошёл стол, протягивая руку. — Давно не виделись! Анна столько о вас рассказала интересного! Я уже с нетерпением ждал нашей новой встречи.

Рукопожатие было крепким, даже слишком. Проверка на прочность.

— Рад встрече, граф, — первым начал я.

— Проходите, присаживайтесь! Чай? Кофе? Коньяк? У меня есть Том Перильсот, двадцатилетней выдержки.

— Спасибо, ничего не нужно.

— Деловой человек, люблю таких! — граф вернулся за стол. — Сразу к делу, без церемоний!

Он откинулся в кресле, сцепил пальцы в замок:

— Анна рассказала вам о проблеме?

— В общих чертах. Клиника теряет деньги при полной загрузке.

— Именно! И знаете сколько? — хмыкнул он.

— Триста тысяч в месяц, если Анна не преувеличила.

— Не преувеличила. Иногда больше. В прошлом месяце — триста пятьдесят тысяч.

— Серьёзная сумма.

— Для меня — да. Я богат, но не настолько, чтобы разбрасываться такими деньгами. Ещё полгода — и придётся закрывать клинику.

— Граф, давайте конкретнее. Что именно вы от меня хотите?

— Найти вора. Или дыру, в которую утекают деньги. Я нанимал аудиторов — толку ноль. Менял управляющих — результат тот же. Даже частного детектива нанимал — и тот ничего не нашёл.

Интересная загадка. Или проверка.

— И почему вы думаете, что я найду?

— Анна говорит, у вас особый взгляд на вещи. Нестандартное мышление. Плюс вы не связаны с моим бизнесом — свежий взгляд со стороны.

Логично. Хотя всё равно что-то тут не так.

— Условия? — уточнил я.

Лучше было услышать их от графа лично, а не через Анну.

— Найдёте причину — тридцать тысяч единовременно плюс должность консультанта с окладом пять тысяч в месяц. Не найдёте — разойдёмся без претензий. Даю неделю.

А ещё я получу доступ к его аппетитной дочке. Хотя он и так у меня есть.

— Согласен. Можно посмотреть документы?

Граф указал на толстенную папку на столе:

— Всё здесь. Финансовые отчёты за последние полгода. Все приходы-расходы, все закупки, все зарплаты. Три килограмма бумаги.

Я взял папку — действительно тяжёлая — и открыл. Внутри были аккуратно подшитые документы, разложенные по месяцам. Счета, накладные, платёжки, ведомости.

Искать воровство, перелопачивая каждую бумажку — дело муторное. Нужно искать паттерны, повторяющиеся схемы, аномалии.

Граф наблюдал, как я листаю документы.

— Обратите внимание на раздел закупок медикаментов, — проговорил он. — Мне кажется, там что-то нечисто. Цены завышены процентов на двадцать.

Я поднял руку, не отрываясь от бумаг:

— Граф, позвольте мне самому разобраться. Без подсказок. Свежий взгляд, помните?

Бестужев рассмеялся.

— Ха! Хорошо! — сказал он. — Не буду мешать гению за работой! Хотите, я выйду?

— Нет, сидите. Мне нужно пять минут.

— Пять минут? На три килограмма документов?

— Я не буду читать каждую бумажку. Буду искать аномалии.

Я методично просматривал документы. Январь — стандартный набор расходов. Зарплаты, медикаменты, коммуналка, расходники. Февраль — то же самое. Март…

Стоп. Что это?

Попался!

Я захлопнул папку и посмотрел на графа. Тот сидел в кресле, сложив руки на животе, и внимательно наблюдал за мной. В глазах — любопытство и что-то ещё. Азарт?

— Ну что, доктор? — спросил он. — Нашли что-нибудь интересное?

— Да. Нашёл.

Граф подался вперед. В его глазах загорелся хищный огонёк:

— И? Говорите! Кто ворует мои деньги? Главбух? Управляющий? Кто этот негодяй?

Я выдержал паузу, глядя ему прямо в глаза:

— Это вы, Алексей Петрович.