Проклятый Лекарь. Том 5

Глава 10

— Но-о-о! — продолжила возмущаться Раиса Павловна.

— AB-плазма универсальная! — пришлось надавить мне. — Живее!

Медсёстры работали с лихорадочной скоростью профессионалов, почуявших, что счёт идёт на секунды. Маша накладывала жгут на плечо Лилии, Раиса Павловна обрабатывала локтевой сгиб спиртом. Резкий запах этанола ударил в нос.

— Вены спазмированы! — Маша пыталась нащупать вену. — Из-за шока! Не видно!

— Дай я! — Раиса оттолкнула ее. — У меня рука легче!

Она взяла катетер и с первой попытки попала в едва заметную под отечной кожей вену. Темная венозная кровь показалась в павильоне катетера.

— Есть! Фиксирую! — сообщила она.

— Подключаю систему! — Соколова быстро присоединила капельницу к катетеру. — Открываю на полную!

Я краем глаза видел, как желтоватая плазма потекла по прозрачной трубке. Слишком медленно — самотеком из пакета капало, может, двадцать капель в минуту.

— Мало! — процедил я. — Нужно струйно! Давление!

— Но это опасно! — запротестовал Мельников. — Может быть перегрузка правых отделов сердца! Отек легких!

— Без плазмы она умрет… через минуту! — я чувствовал, как мой энергетический стент начинает разрушаться. — Жмите на пакет!

Граф, в отличии от всех, не стал спорить. Схватил пакет с плазмой обеими руками и начал сдавливать, как будто выжимал мокрое полотенце.

— Вот так! — он давил с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Быстрее, черт возьми!

Скорость инфузии увеличилась в разы. Плазма лилась в вену Лилии мощной струей.

Я лихорадочно думал, удерживая стент последними силами.

C1-ингибитор, в каждом миллилитре плазмы есть немного C1-ингибитора. Нормальная концентрация — двадцать пять миллиграммов на сто миллилитров. При НАО нужно минимум пятьсот миллиграммов. Значит, нужно влить…

Математика давалась с трудом. Мозг, лишенный энергии, отказывался считать.

Два литра. Минимум два литра плазмы для терапевтического эффекта.

— Второй пакет готовьте! — приказал я. — Как первый кончится — сразу подключайте!

Я чувствовал каждую каплю плазмы, попадающую в кровоток Лилии. На энергетическом уровне это выглядело как золотистые искры, гасящие черное пламя воспаления.

Прошло тридцать секунд — целая вечность, когда борешься за каждый вдох.

Сорок секунд.

Пятьдесят.

И вдруг — я почувствовал, как давление на стент начало ослабевать. Отек дрогнул, словно живое существо, получившее смертельную рану.

Работает! C1-ингибитор блокирует систему комплемента! Прекращается выброс брадикинина!

— Смотрите! — воскликнула Маша. — Лицо! Отек спадает!

Действительно, губы Лилии начали уменьшаться. Из сарделек они превращались обратно в человеческие губы. Щеки тоже сдувались, как проколотые воздушные шары.

— Дыхание улучшается! — Соколова не отрывала глаз от монитора. — Сатурация девяносто! Девяносто два!

Прошла минута.

Черты лица Лилии становились все более узнаваемыми. Глаза из щелочек превращались в нормальные веки. Шея из бочки становилась нормальной.

— Первый пакет кончается! — объявила Раиса Павловна.

— Второй! Быстро! — я наконец смог ослабить концентрацию. Отек спадал, стент больше не нужен.

Граф схватил второй пакет и начал выдавливать с тем же энтузиазмом.

Полторы минуты.

Дыхание Лилии стало глубоким, ровным. Хрипы исчезли, свист прекратился. Цвет лица из синюшного стал бледно-розовым.

Две минуты.

Я убрал руки и попытался встать. Мир закачался, пол ушел из-под ног. Граф подхватил меня под локоть:

— Держитесь, доктор!

Сосуд показывал тридцать пять процентов. Маловато, конечно, но не смертельно. Похоже, такой эффект — результат быстрых выливаний из себя Живы. Но ничего. Главное — Лилия жива.

Пациентка закашлялась. Резко, надрывно, с хрипами — но это был кашель живого человека, а не предсмертный хрип. Она инстинктивно попыталась сесть, но я придержал ее за плечо:

— Лежите. Не двигайтесь. Организм в шоке.

Она открыла глаза. Взгляд был мутным, расфокусированным — типичные последствия гипоксии мозга. Зрачки реагировали на свет с задержкой.

Несколько секунд она просто смотрела в потолок, моргая, как сова на солнце. Потом взгляд начал фокусироваться, зрачки сузились, и я увидел в ее глазах проблеск сознания.

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только хрип. Голосовые связки были все еще отечны, хотя уже не критично.

— Не говорите, — я покачал головой. — Гортань травмирована отеком. День-два, и голос восстановится.

Она кивнула — едва заметно, но кивнула. А потом посмотрела на меня так…

В ее глазах было все. Шок от осознания, насколько близко она была к смерти. Ужас воспоминания о том, как воздух не шел в легкие, как тьма наползала с краев зрения.

Удивление, что она все еще жива. И безграничная, абсолютная, чистая благодарность.

Благодарность человека, вырванного из лап смерти в последнюю секунду.

И меня накрыло.

Волна Живы обрушилась на мой опустошенный Сосуд как водопад Ниагара. Это была не просто энергия благодарности — это была БЛАГОДАРНОСТЬ с большой буквы. Концентрированная эссенция признательности за спасение от мучительной, страшной смерти от удушья.

За возможность увидеть своих детей-близнецов.

За право сделать еще один вдох.

За саму жизнь.

Сосуд наполнялся с бешеной скоростью. Тридцать пять процентов… пятьдесят… семьдесят!

Невероятно. Вот это эффект. Спасение от смерти такого уровня дает больше Живы, чем десять обычных благодарностей. Почти полный Сосуд за один раз!

Или здесь еще играла роль, что моими действиями была спасена не одна жизнь, а сразу три. Если считать детей Лилии. Проклятье знает толк в благодарности. Кто его разберет, за что конкретно оно раздает столько Живы.

Но эта теория казалась мне вполне жизнеспособной.

Слабость мгновенно отступила как утренний туман. Зрение прояснилось, руки перестали дрожать. Я выпрямился, отпуская руку графа:

— Спасибо, я в порядке.

— В порядке⁈ — Бестужев смотрел на меня как на воскресшего мертвеца. — Вы только что… вы… как вы это сделали⁈

— Восточная медицина, — пожал я плечами. — Древние техники. Управление праной.

— Не врите мне! — он схватил меня за плечи. — Я видел всякое, но это… Вы заставили ее дышать, просто держа руки! Это невозможно!

Очень даже возможно, если ты некромант. Но тебе об этом знать необязательно.

— Остаток второго пакета поддайте медленнее, — я переключился на медицинские указания, уходя от неудобных вопросов. — Капельно, сорок капель в минуту. И добавьте дексаметазон — синтетический гормон — восемь миллиграммов внутривенно. Снимет остаточный отек.

— Есть! — Раиса Павловна сразу начала регулировать капельницу.

Доктор Мельников подошел ко мне. В его глазах больше не было презрения или злости — только профессиональное уважение пополам с изумлением:

— Доктор Пирогов, я… я должен извиниться. За свое поведение. За сомнения. Вы были абсолютно правы.

— Бывает, — я пожал плечами. — НАО — редчайшее заболевание. Многие врачи за всю карьеру не встречают.

— Но как вы так быстро поставили диагноз? За секунды!

— Ключевые признаки были очевидны. Рецидивирующие отеки в анамнезе — она сама сказала. Неэффективность антигистаминных — тоже ее слова. Бледный плотный отек без гиперемии и зуда. Отсутствие бронхоспазма и крапивницы. Все указывало на НАО.

— Блестяще, — Мельников покачал головой. — Просто блестяще. А я… я чуть не убил ее адреналином.

— Не вы первый, не вы последний. По статистике, тридцать процентов пациентов с НАО умирают от неправильного лечения при первом серьезном приступе.

— Тридцать процентов! — ужаснулся Петров. — Это же каждый третий!

— Именно. Поэтому так важна правильная диагностика. Кстати, нужно взять анализы. Уровень C1-ингибитора, C4-компонент комплемента. И генетический тест на мутации.

— Запишу, — Соколова достала блокнот. — А лечение? Что дальше?

— Острый приступ купировали. Но нужна профилактика. Даназол, анаболический стероид, по двести граммов в день — увеличивает синтез C1-ингибитора печенью. Или транексамовая кислота, это антифибринолитик, по грамму три раза в день.

— А специфические препараты? — спросил Мельников. — Вы говорили про Беринерт?

— Дорого. Очень дорого. Одна доза — пятьдесят-сто тысяч рублей. Для профилактики нужно две дозы в месяц минимум.

— Сто тысяч⁈ — ахнула Маша. — За одну ампулу⁈

— Рекомбинантный человеческий белок. Сложнейшее производство. В Российской Империи не делают, везут из Китая.

— Я оплачу, — вмешался граф. — Сколько нужно — столько и оплачу. Лилия Павловна — ценнейший сотрудник. И мать двоих детей.

И женщина, которая знает, где у тебя скелеты в шкафу. Такими не разбрасываются.

Пока медсестры перекладывали Лилию на каталку для транспортировки в палату, вокруг меня собралась толпа врачей. Новость о чудесном спасении уже разлетелась по клинике.

— Доктор Пирогов! — подбежал молодой врач, которого я раньше не видел. — Я Сергей Витальевич, заведующий диагностическим отделением! Это было потрясающе! Как вы определили НАО так быстро?

— Опыт, — уклончиво ответил я.

— А эта техника… как вы назвали… тибетская? Где можно научиться?

— В Тибете, — я сохранял серьезное лицо. — Монастырь Ганден. Но они берут не всех. Нужно пройти испытания.

— Какие испытания?

— Медитация в ледяной воде, хождение по углям, левитация…

Я веселился. А почему нет? Пациент спасен. Живы получено с лихвой, можно и побаловать себя.

Несу полную чушь. Но чем абсурднее ложь, тем охотнее в нее верят.

— Невероятно! — врач смотрел на меня как на гуру. — А вы не могли бы провести мастер-класс? Для наших врачей!

— Возможно. Поговорим позже.

Наконец Лилию увезли в реанимацию для наблюдения. Толпа врачей разошлась по своим делам, обсуждая увиденное. В коридоре остались только мы с графом.

Он смотрел на меня странным взглядом — смесь восхищения, уважения и суеверного страха.

— Пирогов, — наконец произнес он. — Пойдемте в мой кабинет. Нам нужно поговорить.

В кабинете он первым делом направился к бару. Достал графин с виски, налил себе полный стакан и выпил залпом, как воду.

— Хотите? — предложил он, наливая второй.

— Теперь можно, — я взял стакан.

После такого напряжения алкоголь был почти медицинской необходимостью. Виски обжег горло, но приятно расслабил мышцы. Я откинулся в кресле, чувствуя накатывающую усталость — обычное последствие адреналинового выброса.

— Пирогов, — граф сел напротив, не сводя с меня глаз. — Вы который раз повергаете меня в шок. Сначала за пять минут раскрыли мою финансовую схему. Потом спасли Лилию от верной смерти. Причем спасли так… так… У меня нет слов!

— Я просто делал свою работу.

— Не скромничайте! Вы — гений! Настоящий, черт возьми, медицинский гений! Я видел многих врачей, лучших в стране! Но такого… ТАКОГО не видел никто!

Он встал, подошел к сейфу, встроенному в стену. Набрал длинный код, повернул массивную ручку. Достал папку в кожаном переплете.

— Знаете, что это?

— Понятия не имею.

— Договор на передачу клиники «Новая заря». Я составил его еще вчера вечером, после разговора с Анной. На всякий случай. Все, что нужно — ваша подпись.

— Граф, я еще не дал окончательного согласия…

— А теперь дадите! — он стукнул кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнула чернильница. — И знаете почему?

— Почему?

— Потому что если вы НЕ возьметесь за эту клинику, я сойду с ума! — он говорил абсолютно серьезно. — Повешусь от отчаяния! Или уйду в запой на месяц! Или в монастырь! В тот самый, тибетский!

Я рассмеялся:

— Это шантаж, граф?

— Это ультиматум! Святослав, вы только что на моих глазах совершили невозможное! Вы воскресили человека! Ну, почти воскресили! Вернули с того света! Если вы способны на ТАКОЕ, то уж с какой-то убыточной клиникой точно справитесь!

— Медицина и бизнес — разные вещи.

— Чушь! — он махнул рукой. — И то, и другое требуют умения видеть то, что не видят другие! Находить нестандартные решения! Думать на три шага вперед! У вас все это есть!

Он придвинул договор ко мне:

— Условия прежние. Клиника переходит в вашу полную собственность после года успешной работы. Мои пять миллионов возвращаете в течение пяти лет, без процентов. Полная автономия в управлении — нанимаете и увольняете кого хотите. Начальный бюджет: миллион на реорганизацию и ремонт.

— Миллион? Вы же говорили пятьсот тысяч, — напомнил я.

— Это было до того, как вы спасли Лилию. Теперь миллион. Не спорьте — я не отступлю.

Я взял ручку, но не торопился подписывать:

— У меня есть условие.

— Какое? Два миллиона? Три?

— Нет. Лилия Ростова становится еще и моим медицинским консультантом. С сохранением ее зарплаты от вас.

— Согласен! Конечно! Она прекрасный специалист! Что еще?

— Еще… — я задумался. — Право привлекать любых специалистов по моему выбору. Без согласования с вами.

— Да хоть Папу Римского привлекайте, если он в медицине разбирается! Согласен на все!

Это. Было. Максимально. Странно.

Однако такой карт-бланш был огромным соблазном. И я не был бы Архиличем, если бы не проверил, куда он ведет. А вдруг Бестужев — в чем я сильно сомневаюсь — все-таки искренен в своих словах?

Но ничего, главное, что я буду готов к любому развитию событий. Уж очень интересно знать, куда ведет эта дорожка.

Взял ручку и размашисто подписал договор.

Граф просиял, как ребенок на Рождество:

— Отлично! Прекрасно! Завтра с утра мой нотариус оформит все юридически! А сейчас это надо отметить!

— У меня еще пациенты в больнице… — напомнил я.

— Они могут подождать, — усмехнулся Бестужев.

— Вы уверены, что хотите, чтобы будущий руководитель «Новой Зари» так относился к пациентам?

— Да вы парень не промах! — расхохотался Бестужев. — Прошли проверку. Что ж, не смею задерживать.

Через пять минут черный седан, за рулем которого был Сергей, плавно мчал меня по улицам Москвы в «Белый Покров».

Виски графа тридцатилетней выдержки все еще циркулировал в моей крови. Я чувствовал характерное тепло в желудке, легкую расслабленность в мышцах и едва заметное замедление реакций. Алкоголь делал свое дело, растворяя напряжение прошедшего дня.

— Святослав Игоревич, — Сергей посмотрел в зеркало заднего вида, — к больнице подъезжаем. Минут пять, и будем на месте.

— Хорошо, Сергей. Спасибо за предупреждение.

Пять минут. Не могу же я заявиться в больницу, разя перегаром, как последний алкаш. Особенно после сегодняшнего триумфа.

Репутация полетит к чертям быстрее, чем Костомар разберется на части.

Я прикрыл глаза и сосредоточился на внутренних ощущениях. Активировал некромантское зрение, обратив его внутрь себя.

Картина была интересной — золотистые потоки Живы текли по венам и артериям, но в них плавали темные сгустки. Молекулы этанола — C₂H₅OH — выглядели как черные точки в золотой реке.

Нужно их расщепить. Превратить в воду и углекислый газ. По сути, провести ускоренное окисление без участия печеночных ферментов — алкогольдегидрогеназы и ацетальдегиддегидрогеназы.

Я призвал некромантскую энергию из Сосуда. Совсем немного — полпроцента. Больше не требовалось для такой деликатной работы.

Черные нити энергии смерти потекли из центра груди, распространяясь по кровеносной системе. Я визуализировал процесс — некромантская энергия обволакивает каждую молекулу спирта, разрывает химические связи, перестраивает атомы.

Ощущение было необычным. Словно по венам пробежал холодный ветер, выдувая алкогольный туман из мозга.

Тепло в желудке сменилось прохладой, расслабленность — трезвой собранностью.

Процесс занял около тридцати секунд. Я открыл глаза и глубоко вдохнул. Никакого запаха алкоголя. Проверил пульс — ровные семьдесят два удара в минуту, как у трезвого человека.

Семьдесят процентов в Сосуде. Ничего не потратил на отрезвление. Неплохая цена за мгновенную детоксикацию. Интересно, сколько бы алкоголики заплатили за такую услугу?

— Святослав Игоревич, — Сергей снова посмотрел в зеркало, — вам нехорошо? Вы как-то резко побледнели.

— Все в порядке, Сергей, — я улыбнулся. — Просто прокручиваю в голове события дня. Многое произошло.

Клиника «Новая заря». Тридцать два койко-места. Текущие убытки — триста тысяч рублей в месяц. Это три миллиона шестьсот тысяч в год. Граф вложил пять миллионов и не смог вывести в плюс.

Но граф — бизнесмен, а не медик. Он не понимает специфики. Для него клиника — это просто бизнес-единица. Для меня же — источник Живы.

Посчитаем. Тридцать две койки, средняя занятость в клиниках — семьдесят процентов. Это двадцать два пациента постоянно. Средний срок госпитализации — десять дней. Значит, оборот — шестьдесят шесть пациентов в месяц.

Если хотя бы половина будет искренне благодарна за лечение — это тридцать три порции Живы ежемесячно. По три процента каждая в среднем — сто процентов в месяц. Полный Сосуд каждый месяц гарантированно.

— Приехали, Святослав Игоревич, — Сергей остановил машину у главного входа больницы.

— Спасибо, Сергей.

Больница «Белый Покров» встретила меня привычной атмосферой — гул голосов, скрип каталок по кафелю. Вечерняя смена уже заступила, в коридорах было относительно спокойно.

Я едва успел сделать три шага от входа, как телефон взорвался трелью. На экране высветилось фото Анны Бестужевой — профессиональный портрет, где она выглядела как модель из глянцевого журнала.

Не теряет времени.

Я принял вызов.

— Свят! — ее голос был полон энтузиазма, как у ребенка, получившего долгожданный подарок. — Папа рассказал! Ты согласился! Клиника теперь твоя! Это же потрясающе!

— Технически она станет моей только через год, — педантично поправил я. — Если я выполню условия договора и выведу ее на самоокупаемость.

— Ой, да брось! — она явно махнула рукой, хотя я этого не видел. — Это же формальности! Главное — мы теперь деловые партнеры! А деловые партнеры обязаны обсуждать дела за ужином!

— Анна, я же уже говорил, что у меня…

— Стоп-стоп-стоп! — перебила она. — Никаких отговорок! Слушай внимательно и запоминай. Пункт первый — ты теперь совладелец бизнеса моего отца. Пункт второй — деловой этикет требует совместного ужина для обсуждения деталей. Пункт третий — отказ будет воспринят как неуважение к семье Бестужевых. Вопросы?

Манипулятивная стерва. Превратила личное желание в деловую необходимость. И это… восхищало. Да и формально она права. Протокол действительно предполагает совместную трапезу деловых партнеров.

— Деловая встреча в ресторане «Золотой фазан»? — скептически уточнил я. — Это же одно из самых дорогих и романтичных мест в Москве. Ты же там захочешь встречаться.

— А что такого? — невинно спросила она. — Отличное место для конфиденциальных переговоров! Отдельные кабинеты, никто не подслушает, официанты вышколены. Плюс кухня — мишленовская звезда! Ты же не ел нормально весь день?

Она была права. После завтрака я употреблял только виски графа. Желудок уже начинал выражать недовольство урчанием.

— С чего ты взяла? Шпионишь за мной? — чуть усмехнулся я.

— Папа рассказал! Говорит, ты отказался от закусок, только виски пил — всего стаканчик! Пьяный на работу поехал…

Проницательная девочка. И информирована отлично. Папаша ей все докладывает.

— Нет, я весь его выветрил, — усмехнулся я.

— Да ладно! Как? — удивилась Анна.

— Профессиональный секрет, — уклончиво ответил я.

— О, обожаю секреты! Расскажешь за ужином! И кстати, Свят… — ее голос стал серьезнее. — Мне действительно нужно обсудить с тобой кое-какие детали по клинике. Папа не все тебе рассказал. Есть… нюансы.

— Что за нюансы? — насторожился я.

— При встрече расскажу, — тут же сказала Анна.

Шантаж информацией. Умная девочка. Знает, как заставить мужчину прийти на свидание — пообещать важные сведения.

— Хорошо, — ответил я. — Во сколько?

— Восемь вечера! Столик на мое имя, скажешь администратору. И Свят… надень что-нибудь приличное. Это все-таки «Золотой фазан», дресс-код строгий.

— У меня только один костюм.

— Темно-синий? Который ты носил на приеме у отца? Пора бы обзавестись хотя бы вторым.

Она помнит, во что я был одет на приеме две недели назад? Забавно.

— Да, этот.

— Отлично подойдет! Он тебе очень идет. Подчеркивает цвет глаз.

Цвет глаз? Серьезно?

— Все, договорились! Восемь вечера, не опаздывай! И не вздумай отменять — я приеду за тобой сама и привезу силой! — сказав это, она отключилась.

Настойчивая, как танк. И хитрая.

Я убрал телефон. Информация о клинике может стать серьезным козырем. Если в клинике действительно есть скелеты в шкафу, лучше узнать о них заранее.

Я прошел в ординаторскую — в это время она обычно пустовала.

— Нюхль, выходи, — прошептал я.

Ящерица тут же выскочила наружу и уселась на моем плече.

— Ших? — Нюхль наклонил костяную голову, вопросительно глядя на меня.

— Найди мне пациента, — приказал я. — Того, кто действительно нуждается в помощи. Желательно что-то интересное, не банальную простуду или гастрит.

— Ших-ших! — костяная ящерица кивнула и спрыгнула с моей ладони.

Он побежал к двери, просочился в щель под ней и исчез в коридоре.

Теперь осталось только ждать. Пока есть время, нужно пользоваться моментом наполнять Сосуд Живой.

Я вышел из ординаторской и неспешно пошел по коридору, делая вид, что просто обхожу отделение. Нюхль бежал впереди, но держался в тени, прижимаясь к стенам. В полумраке вечернего освещения его костяная фигурка была почти невидима.

Он останавливался у нескольких дверей, принюхивался — хотя чем может нюхать скелет без носа, загадка — качал головой и бежал дальше.

Привередливый сегодня. Ищет что-то особенное.

У палаты номер двенадцать он задержался дольше обычного, даже поскреб дверь коготками, но потом отрицательно мотнул головой.

— Ших… — разочарованно прошипел он.

У палаты номер восемнадцать история повторилась.

Может, сегодня нет ничего интересного? Вечер пятницы, сложные случаи обычно поступают в начале субботы.

Нюхль поднялся по лестнице, и мы пришли в диагностическое отделение. Я прошел по коридору, стараясь ступать тихо. Нюхль юркнул вперед и спрятался за урной для мусора у двери кабинета.

У одной из дверей он вдруг замер. Зеленые огоньки в глазницах вспыхнули ярче, хвост выпрямился как стрела.

— Ших! Ших-ших! — он начал яростно скрестись в дверь когтями.

— Здесь? Уверен?

Огоньки вспыхнули еще ярче — знак абсолютной уверенности. Нюхль даже подпрыгнул от нетерпения.

— Что там такого особенного?

— Ших-ших-ШИХ! — он указал костяной лапкой на дверь, потом на меня, потом снова на дверь.

Очень взволнован. Последний раз такую реакцию я видел… еще в прошлой жизни.

Я толкнул дверь и вошел.

У диагностической кушетки стоял врач спиной ко мне.

На кушетке лежал пациент — мужчина лет пятидесяти с характерным желтоватым оттенком кожи.

Желтуха. Диагноз всплыл в мозгу на автомате. Но какая? Механическая — от закупорки желчных протоков? Паренхиматозная — от поражения печени? Или гемолитическая — от разрушения эритроцитов?

Врач склонился над пациентом, пальпируя живот:

— Болезненность в правом подреберье… Печень увеличена на четыре сантиметра… Край плотный, бугристый… Селезенка пальпируется…

Он выпрямился и начал делать записи в истории болезни, бормоча себе под нос:

— Билирубин общий сто двадцать микромоль на литр… норма до двадцати… Прямой восемьдесят… это две трети, значит, холестаз… АЛТ и АСТ повышены в три раза — аланинаминотрансфераза триста, аспартатаминотрансфераза двести восемьдесят… Щелочная фосфатаза пятьсот единиц при норме до ста двадцати…

Голос показался знакомым. Очень знакомым.

Черт, неужели это…

Врач закончил писать, отложил ручку и обернулся.

Мы оба замерли как изваяния.

— Волконский, — произнес я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Пирогов! — в его серых глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся интересом. — Какая неожиданная встреча.