Проклятый Лекарь. Том 5

Глава 2

Свиридов огляделся еще раз, словно ожидая, что из стен выскочат шпионы. Он наклонился ближе.

— Глава Ордена Очищения — это Волконский! — напряжённым шёпотом произнёс он.

Выговорил фамилию с благоговейным ужасом, как будто назвал имя древнего демона.

Его глаза лихорадочно блестели. Моё некро-зрение показывало его ауру как дрожащее, нестабильное пламя, намертво привязанное к моей воле.

Волконский. Михаил Волконский.

Аристократический щенок, которого я публично выпотрошил на медицинской дуэли.

Я списал его со счетов как раздавленную моську, отползшую в свою нору зализывать раны и оплакивать самолюбие. А он, оказывается, в это время строил подпольную империю.

Интересный поворот. Я недооценил его амбиции, списав их на обычную спесь. Этого больше не повторится.

Новый фактор объяснял многое. У него есть ресурсы, деньги и связи рода. У него есть мотив убрать меня — публичное унижение и жажда реванша.

И у него есть идеальное прикрытие — репутация бездарного мажора, от которого никто не ждёт серьёзных, спланированных ходов.

— Волконский? — мой тон был абсолютно спокойным, почти безразличным. Как у патологоанатома, уточняющего фамилию на бирке трупа. — Доктор Михаил Волконский из нашей больницы?

— Именно он, повелитель! — почтительно склонил голову Свиридов. В его голосе звучал триумф.

Я прокрутил в голове последние недели. Его длительное отсутствие не может быть депрессией после проигрыша, это скорее стратегическое погружение в новую миссию.

Пока я укреплял власть в клинике, он собирал свою армию в тени. Рациональный ход. Но предсказуемый. Всегда нужно искать врага не там, где шумно, а там, где слишком тихо.

— Его, кстати, давно не было видно в больнице, — произнёс я, словно размышляя вслух. Мне нужно было, чтобы Свиридов выложил больше информации.

— Вот именно! — он возбуждённо закивал, его дыхание сбилось от волнения, он даже сделал шаг ближе. — Он на длительном больничном, на который все почему-то закрывают глаза. Но по моим данным, скоро он с него выйдет. И тогда диверсии станут еще чаще и масштабнее!

Диверсии… Поддельное распоряжение было пробным камнем.

Они тестировали систему, искали слабые места. Теперь, когда лидер готов выйти на сцену, начнутся основные действия.

Атака на Сомова, саботаж оборудования, медийные скандалы. Примитивно, но при массовом применении может сработать против обычной администрации.

Цель очевидна — создать хаос, в котором Сомов будет выглядеть некомпетентным слабаком.

Затем Волконский явится в роли «спасителя», поддержанный своими людьми внутри и связями снаружи. Классический рейдерский захват, только вместо завода — ведущая клиника Империи.

— А чего он добивается? — мой прямой, холодный вопрос вернул разговор от паники к конкретике. — Какова конечная цель?

— Точно не знаю, но учитывая, что он методично подставляет Сомова…

— То власть Сомова ему неугодна, — я закончил его фразу, произнося это как непреложный факт. — А вот власть заключённого Морозова была вполне приемлема. Значит, они были связаны. Возможно, один был покровителем другого.

Связь Волконского с Морозовым теперь была очевидна.

Морозов был ширмой, административным тараном и сборщиком компромата. Волконский — «чистый» аристократ, который должен был прийти на всё готовое после того, как Морозов зачистит поле.

Моё вмешательство сломало им всю схему. Теперь Волконскому приходится импровизировать, а это всегда приводит к ошибкам.

— Все верно! Какой вы умный, повелитель! — закивал Свиридов.

Подхалим.

Хотя некромантское подчинение делает людей излишне услужливыми, атрофируя критическое мышление и преувеличивая лесть. Побочный эффект, который определённо требует доработки.

Непрактично.

Подхалимство — это операционные издержки. Главное — результат. А результат есть: враг идентифицирован, его мотивы и примерная стратегия ясны. Теперь наступает стадия активной защиты и подготовки к контрнаступлению.

— Так, ладно, — я принял решение. — Волконский будет действовать через своих агентов внутри. Первый и самый очевидный вектор атаки — служба безопасности, которую он считает верной Морозову. Значит, нужно перекрыть этот канал. Мобилизуй все ресурсы на усиление охраны «Белого Покрова».

Я сделал паузу, давая ему осознать масштаб задачи. Затем продолжил:

— Мне нужна блокировка любых несанкционированных действий. Проверять всё: от поставок медикаментов и реагентов до плановых калибровок оборудования. Любой сбой, любая поломка теперь рассматривается как потенциальная диверсия. Особое внимание — к ВИП-крылу и операционным. Любая диверсия должна быть пресечена в зародыше. Понял?

— Так точно! — он выпрямился, его взгляд стал жёстким. Солдат, получивший приказ.

Какой молодец.

— Леонид и Вячеслав — верные мне люди, — продолжил я. — Их лояльность скреплена ужасом и моей волей. Они верны. Сделай их своими заместителями. Повысь оклад. Их можно оставить на ключевых постах. Остальных охранников, всё наследие Морозова, увольняй. Немедленно.

Я смотрел ему прямо в глаза, вбивая каждый приказ как гвоздь:

— Под любым предлогом: профнепригодность, нарушение дисциплины, подозрение в кражах. Мне всё равно. Зачисти неугодных и набирай новых. Лояльных. Проверенных. Бывшие военные, отставники из спецслужб. Люди, которые понимают слово «приказ» без лишних вопросов. Деньги — не проблема. Безопасность клиники — мой приоритет.

— Будет исполнено! — в его глазах плескался восторг от масштаба задачи и оказанного доверия. — А Сомов?

— Если у него возникнут вопросы, на которые ты не сможешь ответить, то отправляй его ко мне, — твердо сказал я.

Контроль над службой безопасности — это контроль над всеми физическими входами и выходами, над системами наблюдения. Это глаза и уши клиники.

Отдавать их в руки какого-то ордена рискованно. Так что нужно как можно быстрее навести там порядок.

— И дай мне свой номер телефона, — добавил я. — Мне нужен прямой, незамедлительный доступ к оперативным данным. Без посредников вроде Сомова. Любое происшествие, любое подозрение — доклад лично мне. В любое время суток.

Свиридов поспешно достал смартфон.

Мы обменялись номерами.

Закончив, он убрал свой аппарат и снова, по выработанной рабской привычке, попытался поклониться в пояс.

— Да хватит кланяться прилюдно! — мой голос прозвучал резко, как щелчок кнута. Это была коррекция поведения. — Мы в больничном коридоре, а не в тронном зале!

Он вздрогнул и замер, залившись краской.

— Простите, повелитель! То есть… простите, доктор Пирогов.

— Вот так лучше, — мой тон стал спокойнее. Дрессировка окончена, можно приступать к работе. — Иди, выполняй поручение.

— Есть! До свидания!

Свиридов развернулся и быстрым, почти строевым шагом удалился по коридору, полный решимости и энергии. Я смотрел ему вслед.

В больнице действует тайный орден, который хочет поставить своего человека во главе «Белого Покрова».

Интересно, зачем им контроль над элитной больницей?

Доступ к медицинским картам знати?

Возможность устранять неугодных под видом врачебной ошибки? Или это просто бизнес?

Контроль над закупками, страховыми выплатами… Миллиарды. Вероятнее всего, комбинация всех факторов. Власть — это когда у человека есть и деньги и возможность решать, как живут другие.

Что ж, пусть попробуют.

Они играют в политику и интриги. Я же практикую медицину в её высшем проявлении.

Будь то опухоль в мозгу или «Орден» в моей клинике. Посмотрим, что у них получится против некроманта с растущим влиянием.

У меня есть ресурсы, знания и абсолютное преимущество — они даже не подозревают, с кем на самом деле связались.

Я направился в палату к Долгорукову.

Палата барона была просторной: огромный телевизор на стене, удобное кожаное кресло, столик с нетронутым обедом из ресторанного меню.

Сам барон лежал на кровати, небрежно откинувшись на подушки.

Его рука свисала с кровати, но это не мешало ему уткнуться в экран смартфона. Из динамиков доносился нарочито глупый, визгливый смех из какого-то комедийного шоу — явная попытка заглушить унизительные воспоминания о вчерашнем фиаско.

— Ну что, полегчало? — спросил я, входя в палату.

Долгоруков вздрогнул и оторвался от экрана, быстро его погасив.

— Святослав! Да, уже лучше. Вкололи что-то, рука почти не ноет. Но я все еще не понимаю, что на меня нашло с Аглаей. Это было… унизительно.

Он всё ещё ищет оправдание.

Его гордость, его самооценка как мужчины и аристократа, растоптана. Он потерял контроль, и для человека его склада это хуже физической боли.

Ему нужна не правда, а обезболивающее для эго.

— Приворотное зелье на тебя нашло, барон, — мой тон был спокойным, как при констатации очевидного медицинского факта.

— Зелье? — он даже приподнялся на локте. — Но… ты же говорил Ярку, что это последствия ауры Аглаи!

Он не так прост, как кажется. Запомнил детали.

Хорошая память, ценное качество.

— Ярку я сказал то, что он должен был услышать, — я подошёл к его кровати, заглядывая в карту пациента. — Чтобы он не задавал лишних вопросов и не усложнял ситуацию для тебя. Представь, что бы он подумал о ней, знай он правду? О том, что на самом деле кто-то из твоих многочисленных поклонниц решил пойти ва-банк и подсыпать тебе приворотного зелья. Дешёвая алхимия, но, как видишь, сработала. Тебе нужно проверить всех, с кем спал за последнее время.

Долгоруков задумался, почесав здоровой рукой затылок. Его лицо выражало смесь облегчения и озадаченности.

— Вроде бы никто не мог… Все были адекватными… — пробормотал он.

Я медленно перевёл на него взгляд и, подойдя вплотную к кровати, посмотрел ему в глаза.

— Уверен? — мой голос прозвучал тихо, но с такой интонацией, что барон понял — я знаю о его похождениях гораздо больше, чем он думает.

Он не выдержал взгляда и опустил глаза. Вся его аристократическая бравада лопнула, как мыльный пузырь.

— Ладно, — выдохнул он. — Много кто мог. Чёрт! Это же надо всех проверять!

— Вот и проверяй, — кивнул я. — Будет чем занять голову, пока тут лежишь. Составь список всех отвергнутых дам за последний год. Вспомни все детали: кто, где, при каких обстоятельствах. Ищи ту, у которой был доступ к твоим напиткам в ресторане.

Я уже собирался уходить. Операция по стабилизации его эго прошла успешно, пациент переведён из состояния паники в состояние активного поиска. Но я остановился у двери, словно только что вспомнил о незначительной детали.

Актив «барон Долгоруков» ценен. Но сейчас его лояльность основана на восторге и недавних событиях.

Это нестабильно. Нужно укрепить связь.

Его хроническая травма плеча — идеальная точка входа. Излечив то, с чем он давно смирился, я переведу его из разряда союзника в разряд вечного должника. Небольшая инвестиция в его здоровье принесёт огромные дивиденды в будущем.

— Кстати, — небрежно бросил я через плечо. — Я продлил твою госпитализацию на неделю. Не спорь.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я продолжил, не давая ему вставить ни слова:

— Раз уж ты здесь, займёмся твоим плечом. Я всё помню — старая военная травма, россыпь мелких осколков у сустава. Найду лучшего хирурга в Империи, и мы решим эту проблему раз и навсегда.

— Но я же уже привык, оно почти не болит… — начал было он.

Я поднял руку, останавливая его на полуслове. Мой взгляд был абсолютно непреклонным.

— Никаких «но». Решено.

Долгоруков смотрел на меня секунду, затем его плечи обмякли. Он откинулся на подушки, полностью принимая мою волю. Демонстрация полного подчинения.

— Хорошо, — покорно кивнул он и, уже переключившись на новую задачу, начал загибать пальцы на здоровой руке. — Так, кто мог подлить… Маргарита — я отказал ей в прошлом месяце. Елизавета — расстались скандально, она грозилась отомстить. Ольга — та вообще психованная…

Выйдя из палаты Долгорукова, я подвёл итог — актив «барон Долгоруков» надёжно закреплён. Долговая зависимость — самая прочная из всех видов привязанности, который мне известен.

Теперь нужно обеспечить качественное исполнение обещания. Мне нужен не просто хирург, а лучший. И я знал, к кому обратиться.

По пути в коридоре я заметил старшую сестру терапевтического отделения, Марфу Игнатьевну, опытную и строгую женщину, державшую в кулаке весь младший медперсонал.

— Марфа Игнатьевна, — остановил я её.

Она обернулась, её лицо было готово выразить недовольство, но, увидев меня, тут же сменилось на уважительное. Мой авторитет в клинике круто вырос за последние недели.

— Доктор Пирогов?

— Продлите госпитализацию барону Долгорукову, — мой тон был спокойным, но не терпящим возражений. — Минимум на неделю. Готовим его к плановой операции на плече. Все необходимые распоряжения я внесу в систему позже.

— Слушаюсь, доктор Пирогов! — отчеканила она как солдат и поспешила выполнять приказ.

Я двинулся дальше и за поворотом столкнулся с компанией из трёх человек.

Впереди, подобно ледоколу, натужно рассекающему воздух, плыл Рудаков. За ним, как лоцманский катер, семенил Костик. И замыкала процессию Варвара.

Рудаков заметил меня, его плечи на мгновение напряглись. Он тут же демонстративно отвернулся к Костику, повысил голос и с помпой начал свою импровизированную лекцию.

— Пойми меня, Константин, что без понимания патогенеза амилоидоза почечных клубочков любая терапия — это стрельба из пушки по воробьям! А ты мне что заявляешь?..

Костик, пойманный между двух огней, выглядел несчастным. Он бросил на меня быстрый, извиняющийся взгляд и торопливо закивал Рудакову, делая вид, что ему невероятно интересно.

Варвара же, наоборот, демонстративно замедлила шаг, отпуская мужчин вперёд. Её улыбка была адресована исключительно мне.

— Привет, Свят! — её голос был негромким, но прозвучал так, чтобы Рудаков точно услышал. — Не обращай внимания на нашего павлина, у него линька.

Интересный ход. Она публично дистанцируется от Рудакова и обозначает свою лояльность мне. Умная девушка.

Она видит, кто теперь обладает реальной властью в клинике.

— Здравствуй, Варя. Работаю, — ответил я спокойно. Я дал ей понять, что заметил её манёвр, но не собираюсь немедленно на него реагировать.

— Все мы работаем, — она подошла ближе, её карие глаза с интересом меня изучали. — Может, разбавим рутину? Кофе после смены? Обсудим интересные клинические случаи.

Последняя фраза была очевидным предлогом. Её взгляд говорил совершенно о другом. Она была настойчива.

Но мне сейчас совершенно не до её зазываний в коморки.

— В другой раз, — мой тон был дружелюбным, но окончательным. — Сегодня график плотный.

Варвара не выглядела обиженной. Она умна и поняла намёк. Коротко кивнув и едва заметно подмигнув, она развернулась и элегантной походкой догнала своих спутников.

Рудаков, услышав наш короткий диалог, лишь плотнее сжал челюсти и, бросив на меня быстрый злобный взгляд, ускорил шаг, увлекая за собой Костика.

Я проводил их взглядом.

Варвара — фигура интересная. Её нужно будет держать в поле зрения. Полезный инструмент, если правильно его откалибровать. Но это задача на потом.

Сейчас — хирург для барона.

Хирургическое отделение располагалось на третьем этаже восточного крыла.

Воздух здесь пах иначе, чем в привычной мне терапии. Резче, стерильнее, с едкими нотками йода и озона после кварцевания.

Коридоры были шире, стены окрашены в успокаивающий зелёный цвет. Всё было рассчитано на быструю транспортировку каталок и минимизацию стресса.

Тишина здесь была не расслабленной, а напряжённой, рабочей.

Мне нужен не просто хирург. Мне нужен художник и ювелир.

Тот, кто сможет работать с микроскопическими осколками, не превратив плечо барона в кровавое месиво. В этой клинике был только один такой человек — Доктор Ильюшин.

Дверь в ординаторскую была приоткрыта.

Это было «логово» хирургов, и оно разительно отличалось от нашего. Никаких стопок научной литературы. На вешалках висели зелёные операционные костюмы, на столе стояли тарелки с остатками больничного обеда, пахло крепким кофе.

Разговоры здесь велись не о теориях, а о сугубой практике.

Я вошёл без стука.

Все разговоры мгновенно стихли. Четверо мужчин в хирургических робах оторвались от еды и посмотрели на меня. Мой статус «ходячей легенды», заработанный на публичной дуэли и череде «медицинских чудес», бежал впереди меня.

Взгляд нашёл того, кого я искал. Ильюшин Савелий Тимурович. Тридцать пять лет, невысокий, с намечающимся животиком, который не могла скрыть свободная форма.

Каштановые волосы уже начинали редеть на макушке. Внешность была обманчива. Его аура в моём некро-зрении была спокойной, сосредоточенной. Но на кончиках пальцев она светилась ярче, почти белым — безошибочный признак исключительного таланта и феноменальной концентрации.

Этот человек «жил» своими руками.

— Здравствуйте, господа. Приятного аппетита. Доктор Ильюшин, можно вас на пару минут?

Он поднял голову от тарелки с перловой кашей, которую поглощал с видом человека, не евшего сутки.

— Доктор Пирогов? Конечно.

В его взгляде было чистое профессиональное любопытство. Он знал, кто я.

Мы вышли в пустой коридор.

— У меня к вам деликатное дело, Савелий Тимурович, — начал я, обращаясь к нему по имени-отчеству. Уважение — дешёвая смазка для сложных механизмов.

Нужно было подать информацию так, чтобы заинтересовать его как профессионала, а не просто «попросить». Хирурги любят сложные задачи.

— Слушаю внимательно, — кивнул Ильюшин.

— Барон Долгоруков. Левое плечо. Старое осколочное ранение. Пуля прошла навылет, но оставила за собой шлейф металлической пыли. Мельчайшие фрагменты, которые не видны на стандартном рентгене. Они создают хронический асептический воспалительный процесс. Я… — я сделал едва заметную паузу, — … уверен что там постоянный очаг раздражения в плечевом суставе. В сырую погоду — адские боли. Нужно провести ревизию раневого канала и извлечь каждый микрограмм металла. Ювелирная работа.

Я закончил и посмотрел на него.

— И лучшего специалиста по таким операциям, чем вы, в этой клинике, да и во всей Москве, не найти, — эта лесть была не пустыми словами, а констатацией факта, что делало её вдвойне эффективной.

Ильюшин не торопился с ответом. Он задумчиво потёр подбородок, его глаза чуть прищурились. Он оценивал не меня, а задачу. Он все-таки профессионал, знающий себе цену.

— Хм-хм-хм… — промычал он. — Интересный случай. Действительно, нетривиальная задача. Я помогу вам, доктор Пирогов.

— Отлично! Когда сможете…

— Но за ответную услугу, — перебил он меня, подняв палец.

Он торгуется. Интересно.

— Какую услугу? — спросил я, сохраняя спокойствие.

— У меня есть пациент. Месяц лежит в нашем отделении. Консилиумы, профессора, светила из-за границы… Никто не может поставить диагноз. Загадка. Поможете мне с диагнозом — я в тот же день прооперирую вашего барона. Сделаю всё в лучшем виде. Если нет — извините, но мой график расписан на месяц вперёд. Ищите другого хирурга.

Мои губы тронула улыбка. Не тёплая, не дружеская. Это была улыбка патологоанатома, которому привезли редкий и интересный труп для вскрытия.

Ильюшин, заметив её, невольно сделал шаг назад, ему явно стало не по себе.

Вызов принят. Это даже лучше, чем я ожидал.

Я не просто получу услугу, я получу её в обмен на демонстрацию своей силы. Он думает, что предлагает мне сложную задачу. На самом деле он предлагает мне сцену для очередного триумфа.

А благодарность спасённого им пациента — это дополнительный бонус в мою копилку Живы. Сделка выгодна со всех сторон.

— Договорились, Савелий Тимурович, — произнёс я. — Ведите к своей «загадке».

Мы шли по коридору хирургического отделения. Ильюшин двигался быстро, говорил отрывисто, на ходу.

В его голосе и жестах сквозило плохо скрываемое профессиональное раздражение. Эта загадка не просто ставила его в тупик — она его оскорбляла как специалиста, как хирурга, привыкшего видеть врага и резать его.

— Пациент Белозеров, Михаил Степанович. Пятьдесят два года, купец второй гильдии, — начал он, когда мы свернули в более тихий сектор, предназначенный для «тяжёлых» и «непонятных» случаев. Воздух здесь казался более застойным. — Лежит у нас уже три недели, а по факту — почти месяц, если считать первичные консультации.

Купец. Значит, платежеспособный. Клиника не будет держать «бесперспективного» пациента месяц бесплатно, занимая дорогую койку.

Это добавляет давления на врачей и объясняет, почему Ильюшин так взвинчен. На кону не только здоровье пациента, но и репутация клиники перед богатым клиентом.

— С чем поступил? — мой вопрос был коротким и деловым.

— Жаловался на уплотнение в области шеи, переходящее на нижнюю челюсть. Плотное, почти каменное, медленно, но неуклонно увеличивается в размерах.

— Опухоль? — я задал простой, наводящий вопрос, чтобы направить его рассказ в нужное русло.

— Вот в том-то и дело! — он почти выплюнул эти слова. — На КТ и МРТ картина абсолютно типичная: большое образование, прорастает в подкожную мышцу шеи и даже в надкостницу нижней челюсти. Выглядит как агрессивная саркома. Классика жанра. Девяносто девять процентов за злокачественный процесс.

— Но? — я не дал ему сделать паузу, подталкивая к главному парадоксу.

— Но биопсия ничего не показывает! — в его голосе прозвучало отчаяние. — Брали уже четыре раза из разных участков, иглой и открытым способом. Гистология каждый раз как под копирку: плотная фиброзная ткань с массивной лимфоцитарной инфильтрацией. Проще говоря, хроническое воспаление, рубцы и участки некроза. Но ни одной раковой клетки! Ни одной!

— Итак, резюмирую, — произнёс я, останавливаясь и заставляя его сделать то же самое. — Клинически и радиологически — агрессивный рак. Гистологически — доброкачественное воспаление. Верно?

Он остановился посреди коридора, повернулся ко мне и развёл руками в жесте полного бессилия.

— Именно! Мы в абсолютном тупике! Это сводит с ума!

— Какие варианты действий рассматривались? — продолжил я допрос.

— Два. Оба чудовищные, — он потёр уставшие глаза. — Первый — радикальная операция. Удалять всё, что выглядит подозрительно. Это калечащая операция: удаление половины нижней челюсти, части языка, группы шейных лимфоузлов. Мы изуродуем человека. И если это не рак, то это будет чудовищная, непростительная врачебная ошибка, которая сломает мне карьеру и репутацию клиники.

— Второй вариант?

— Ждать и наблюдать. Но это тоже страшно. Вдруг мы упускаем драгоценное время? Вдруг это какая-то редчайшая форма рака, которую наши онкологи просто не могут идентифицировать? Образование медленно, но верно растёт. Оно уже сдавливает сосуды и подъязычный нерв, у него начались проблемы с дикцией.

— Сколько раз собирали консилиумы?

— Дважды! — фыркнул он. — Мнения разделились ровно пополам. Одни кричат «резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита!», другие — «не навреди!» Приглашали даже профессора Соколовского из университета. Вы же знаете, это главный онколог Империи, человек, который видит рак насквозь. Он смотрел стёкла два дня. Вердикт: «Злокачественного роста не вижу. Но что это такое — понятия не имею».

Идеально. Задача максимальной сложности.

Чем труднее загадка, тем выше будет моя репутация после её решения. Тем крепче будет сидеть на крючке Ильюшин. И, как вишенка на торте, благодарность спасённого купца Белозерова наполнит мой Сосуд. Беспроигрышная ситуация со всех сторон.

Мы подошли к одноместной палате в конце коридора. Ильюшин остановился, положил руку на дверную ручку и, прежде чем её повернуть, посмотрел на меня. В его взгляде была смесь надежды и профессионального скепсиса.

— Вот мы и пришли, — его голос стал тише. — Готовы увидеть медицинскую аномалию?

— Всегда готов к аномалиям, — ответил я с ноткой скуки. — В моей практике их хватает.

Мы вошли.

Обычная одноместная палата. На кровати у окна полулежал мужчина средних лет.

Несмотря на болезнь, в нём чувствовалась былая мощь: сильные, рабочие руки купца, привыкшего держать своё дело в кулаке. Умные, хоть и усталые глаза.

Но вся его жизненная сила, казалось, была высосана и сконцентрирована в чудовищной деформации левой стороны его шеи.

Образование, размером с крупное яблоко, искажало контуры лица, оттягивая угол рта вниз и создавая асимметричную, болезненную маску.

Белозеров читал газету, но при нашем появлении медленно отложил её.

— Савелий Тимурович! Новости есть? — голос мужчины походил на стон.

— Михаил Степанович, это доктор Пирогов, — представил меня Ильюшин. — Лучший диагност нашей больницы. Я попросил его взглянуть на вас.

— Ещё один доктор? — купец тяжело вздохнул. В его голосе была глубокая, выстраданная усталость и скепсис. Он видел десятки «светил», и все они оказались бессильны. — Сколько меня уже смотрело…

— Михаил Степанович, я доктор Пирогов, — я подошёл ближе, мой тон был спокойным и уверенным. — Позвольте взглянуть.

Картина, что открылась мне, была странной. Не было ни единого, разумного паразита, высасывающего жизнь. Не было проклятия или концентрированного сгустка тёмной магии, как в случае с Ольгой.

Это было нечто иное.