Проклятый Лекарь. Том 5

Глава 16

Я быстро подавил остатки некроматской энергии, загнав их глубоко в Сосуд. Теперь я был обычным человеком. По крайней мере, для поверхностного сканирования.

Старший из троих инквизиторов — мужчина лет сорока пяти — сделал шаг вперед. Седые виски, аккуратно подстриженная бородка, шрам через левую бровь. Глаза серые, холодные, как лед на Москве-реке в январе.

На погонах — три звезды. Капитан инквизиции.

Капитан — это серьезно. Они не разбрасываются высокими чинами. Обычно по больницам ходят лейтенанты, максимум поручики. Капитан — это когда есть серьезные подозрения.

Дамы, увидев инквизиторов, мгновенно прекратили визжать. Даже воздух в помещении как будто загустел от страха.

Все боятся инквизицию. Даже аристократки. Потому что перед инквизицией все равны — хоть граф, хоть нищий. Подозрение в запрещенной магии — и ты уже на костре. Ну в смысле — за решеткой. А там и до смертной казни недалеко.

А в запрещенных магических практиках могли заподозрить кого угодно… Проще говоря, в ней подозревали неугодных Империи людей.

Даже Нюхль замер и начал медленно, незаметно ползти обратно ко мне.

Умная ящерица. Чует опасность.

Сомов сделал еще шаг вперед, разглядывая разгром:

— Я требую объяснений! — его голос дрожал от ярости. — В моей больнице! В лечебном учреждении! Драка! Беспорядок! Это недопустимо!

Сомневаюсь, что его вывела из себя именно драка. Скорее приход инквизиции, а этот случай с дамами лишь стал поводом, чтобы выплеснуть ярость. Однако мне понравилась вторая сторона Сомова. Таким и должен быть главврач. Персонал у него должен по струнке ходить, опасаясь накосячить.

Он повернулся к санитарам:

— Демид! Иван! Как вы это допустили⁈

— Петр Александрович, — начал Демид, — мы пытались…

— Молчать! — рявкнул Сомов. Очень логичено с его стороны, попросить объяснений, а потом не дослушать оправданий. Да наш главврач, на пределе. — Потом поговорим! Сначала я хочу знать, кто эти… эти…

Он не находил слов, глядя на растрепанных аристократок.

Старший инквизитор — капитан — окинул взглядом разгромленное фойе. Разбитое окно, перевернутая мебель, кровь на полу, порванные платья, женские туфли и шляпки, разбросанные повсюду.

— Действительно, весьма… живописная картина, — сказал он ровным, лишенным эмоций голосом. — Я видел поля сражений, которые выглядели лучше. Но в больнице такие вещи просто недопустимы.

Его взгляд скользнул по присутствующим и остановился на мне. Я почувствовал, как эти серые глаза буквально сканируют меня с головы до ног.

— Доктор Пирогов, полагаю? — уточнил он.

Он знает, кто я. Значит, пришли не случайно.

— К вашим услугам, господин…? — я вскинул бровь.

— Инквизитор Стрельцов. Капитан Алексей Петрович Стрельцов.

Он сделал шаг ближе:

— Я много слышал о вас, доктор. Говорят, вы творите… чудеса.

Проверяет. Ищет реакцию на слово «чудеса». Инквизиторы обучены читать микровыражения лица.

— Никаких чудес, капитан Стрельцов, — ответил я максимально спокойно. — Только медицина, упорный труд и немного везения.

— Везения? — он поднял бровь. — Странно. Мне говорили, что вы ставите безошибочные диагнозы. Что вы видите болезнь там, где другие врачи ничего не находят.

— Опыт и наблюдательность. Ничего сверхъестественного.

Я сохранял хладнокровие.

— Конечно, — его губы дрогнули в подобии улыбки. — Ничего сверхъестественного. В нашей империи некоторое сверхъестественное запрещено. Статья триста первая Уголовного кодекса — применение запрещенной магии карается смертью.

— Я знаю законы, капитан.

— Не сомневаюсь. Образованные люди всегда знают законы. Особенно те, которые их касаются.

Намекает. Пытается спровоцировать.

«Нюхль, исчезай. Немедленно. Без следов и остаточной энергии.» — Я послал мысленную команду своему фамильяру, стараясь сохранить абсолютно нейтральное выражение лица.

Костяная ящерица на полу едва заметно дрогнула — знак, что приказ понят — и начала процесс контролируемой дематериализации.

Нюхль растворялся в воздухе. Процесс занял ровно три с половиной секунды.

И именно в этот момент капитан Стрельцов едва заметно приподнял левую бровь.

Черт возьми. Он заметил.

Движение было минимальным — подъем брови на миллиметр, не больше. Девяносто девять процентов людей не обратили бы внимания. Но я много изучал микровыражения лиц. Пациенты часто врут о симптомах, но лицо всегда выдает правду.

И это микродвижение брови кричало громче любых слов: «Я засек аномалию в энергетическом поле».

Он чувствует некромантию. Не видит напрямую — иначе бы уже арестовал — но ощущает возмущения в потоках магической энергии. Интересный тип. Крайне интересный и чертовски опасный.

Я припомнил, что читал об инквизиторах в книгах этого мира. Их специально отбирают среди людей с врожденной чувствительностью к магии. Они не маги сами по себе — использование магии для инквизитора означает немедленную казнь, но способны ощущать ее присутствие. Как собаки-ищейки чуют наркотики или взрывчатку.

Инквизиторов их обучают годами. Учат различать типы магии по «запаху» энергии. Некромантия пахнет гнилью и холодом. Стихийная магия — озоном и дымом. Целительство — травами и солнечным светом. Проклятия — серой и кровью.

И Стрельцов явно из опытных. Капитан инквизиции в сорок пять лет — это либо гений, либо фанатик. А судя по холодному расчету в глазах — и то, и другое.

Но он не подал виду, что заметил что-то необычное. Просто продолжил осматривать разгромленное фойе, отмечая взглядом разбитое окно, опрокинутую мебель, капли крови на полу.

Умный хищник. Не показывает жертве, что учуял ее. Будет наблюдать, собирать доказательства, плести паутину. А потом ударит — быстро, точно, смертельно.

— Безобразие, — пробормотал главврач Сомов, вытирая вспотевший лоб уже насквозь мокрым платком. — Абсолютное безобразие. В моей больнице! В лечебном учреждении!

— Действительно, весьма прискорбно, — согласился Стрельцов ровным тоном. — Но инцидент, полагаю, исчерпан? Дамы были разняты, виновные… не наказаны, но хотя бы пристыжены.

— Да-да, конечно, — закивал Сомов. — Сейчас санитары все приберут, стекольщика вызовем, к обеду все будет как новое!

— Прекрасно, — кивнул Стрельцов.

Сомов повернулся к толпе медработников, собравшихся поглазеть на последствия драки:

— Внимание! Всем внимание! — его голос сорвался, и он прокашлялся. — Коллеги! Прошу внимания!

Шум стих. Все повернулись к главврачу.

— С сегодняшнего дня, — Сомов сделал глубокий вдох, — в нашей больнице начинается плановая проверка Святой Инквизиции.

По толпе пробежал шепоток. Медсестры переглядываются, санитары нервно переминаются с ноги на ногу, врачи напряженно молчат.

Все боятся инквизиции. Это нормальная реакция нормальных людей. Даже те, кому абсолютно нечего скрывать, инстинктивно страшатся черных мундиров. Генетическая память о кострах, когда в Империи карали даже невиновных.

— Прошу всех отнестись к этому спокойно! — продолжал Сомов, хотя сам был далек от спокойствия. — Это обычная процедура! Инквизиторы будут присутствовать при вашей работе, наблюдать, задавать вопросы, проверять документацию!

— И искать следы магии, — добавил Стрельцов громким голосом. — Любые аномалии, подозрительные предметы, странные случаи исцеления. Все, что выходит за рамки общепринятой медицины.

— Но у нас нет ничего подобного! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся капитан, и от этой улыбки мороз пробежал по коже. — Значит, проверка пройдет быстро и безболезненно. Как простой медосмотр.

Ага, как же. Инквизиторский «медосмотр» обычно заканчивается костром для пациента.

— Никаких отклонений от обычного распорядка! — Сомов пытался взять ситуацию под контроль. — Работаем в штатном режиме! Лечим больных, выполняем назначения, ведем документацию!

— И помните, — Стрельцов повысил голос, — сотрудничество с инквизицией обязательно по закону. Отказ отвечать на вопросы карается по статье двести девяносто восемь Уголовного кодекса — от трех до пяти лет общественных работ.

— А препятствование проверке или попытка скрыть улики, — добавил молодой лейтенант, — это уже статья триста вторая. Пособничество магическим преступлениям. От десяти лет каторги до смертной казни.

— Через повешение, — уточнил третий инквизитор, поручик. — Или сожжение, если будет доказано использование магии.

Толпа притихла окончательно. Даже дышать, казалось, стали тише.

— Ну что стоите? — вдруг рявкнул Сомов. — По местам! Работа не ждет! У нас больные люди!

Народ начал медленно расходиться. Медсестры торопливо семенили по коридорам, врачи степенно расходились по кабинетам, санитары принялись убирать разгромленное фойе.

Сомов осторожно повернулся к Стрельцову:

— Капитан, прошу вас в мой кабинет. Обсудим детали проверки. Я предоставлю все необходимые документы.

— С удовольствием, — Стрельцов кивнул своим подчиненным. — Лейтенант Морозов — осмотрите первый этаж. Особое внимание на аптеку. Проверьте все препараты, особенно те, что могут использоваться в алхимии.

— Есть, капитан! — отчеканил лейтенант.

— Поручик Власов — вам морг и патологоанатомическое отделение. Ищите следы некромантии. Любые аномалии в состоянии трупов — докладывать немедленно.

— Слушаюсь!

Морг. Конечно же морг. Первое место, где инквизиция ищет некромантов. Однако от Мертвого они ничего не добьются.

Стрельцов направился к лифту вслед за Сомовым, но у самых дверей остановился и обернулся. Его взгляд нашел меня в толпе расходящихся медработников:

— Доктор Пирогов!

— Да, капитан? — спокойно отозвался я.

— Мы обязательно побеседуем. У меня есть к вам несколько вопросов.

— Я к вашим услугам. В любое удобное для вас время.

— О, время я найду, — он усмехнулся. — И вопросов будет много. Очень много.

— Готов ответить на все.

— Посмотрим, — его глаза сузились.

Я остался стоять посреди постепенно пустеющего фойе, анализируя ситуацию.

Итак, что мы имеем. Инквизиция в больнице на целую неделю минимум. Возможно, дольше. Капитан Стрельцов явно заинтересовался мной персонально. Он что-то заподозрил — иначе не стал бы так пристально наблюдать.

Варианты развития событий:

Первый — это плановая проверка, я просто параноик, и через неделю они уйдут. Вероятность — процентов десять. Инквизиция не разбрасывается капитанами для рутинных проверок.

Второй — кто-то донес. На меня, на мои «чудесные» исцеления. Но тогда почему не арестовали сразу? Значит, донос неконкретный, без доказательств. «Доктор Пирогов лечит слишком хорошо, это подозрительно». Вероятность — процентов тридцать.

Третий — проверяют нового главврача. Сомов на посту всего пару недель. Вероятность — процентов сорок.

Четвертый — ищут что-то конкретное. Магический артефакт, запрещенные алхимические препараты, следы некромантии. Может, кто-то из пациентов умер при странных обстоятельствах? Вероятность — процентов двадцать.

Скорее всего, комбинация факторов. Пришли проверить Сомова, заодно поискать магические следы, а если повезет — поймать настоящего мага. Меня.

Что делать? Очевидно — максимально сократить использование некромантии. Никаких чудесных исцелений, никаких манипуляций с некромантской энергией. Только целительская магия, в которой я не силён. И обычная медицина.

Проблема лишь в том, что мое проклятие требует ежедневно спасать жизни. А без некромантии мои способности уменьшаются в разы. Придется компенсировать усердием и везением.

И нужно подготовить алиби для всех подозрительных случаев. История с «тибетскими практиками» работает, но нужно больше деталей. Может, даже состряпать фальшивые документы о обучении в Тибете?

Нет, это проверят. Лучше придерживаться полуправды — особая наблюдательность, нестандартное мышление, везение.

А еще нужно предупредить Нюхля, чтобы не появлялся без крайней необходимости. И Капитана с Костомаром дома — чтобы вели себя тише воды, ниже травы. Инквизиция наверняка установит за мной слежку.

Девяносто процентов в Сосуде — это хорошо. Но против целого отделения инквизиции этого мало. Стрельцов один стоит как минимум боевого мага среднего уровня — у него наверняка есть артефакты против магии. А с ним еще двое помощников.

Нужна не сила, а хитрость. Изображать обычного, слегка эксцентричного врача. Никакой магии, только медицина и удача.

Сзади раздались женские голоса. Я обернулся.

Те самые аристократки, которые полчаса назад катались по полу, выдирая друг другу волосы, теперь стояли кучкой возле окна и оживленно что-то обсуждали.

— Вы видели эту ящерицу? — восклицала графиня Воронцова, придерживая разорванное на плече платье. — Она была как настоящий скелет! Кости, и больше ничего!

— Омерзительное создание! — поддержала княжна Оболенская, промакивая платком расцарапанную щеку. — Откуда такая гадость? Это вообще законно — держать мертвых животных?

Я подошел к дамам, стараясь выглядеть строгим и профессиональным:

— Дамы, раз уж вы все здесь и более-менее успокоились, прошу следовать за мной.

— Зачем? — надменно спросила статс-дама Курагина, глядя на меня как на прислугу.

— Затем, что я лечащий врач барона Долгорукова, и мне нужно обсудить с вами его состояние.

Эффект был мгновенным. Все разговоры прекратились, все взгляды устремились на меня.

— Миша! — воскликнула графиня. — Как он? Операция прошла успешно?

— Он жив? — спросила княжна.

— Когда можно его увидеть? — добавила купеческая дочь.

— Пройдемте в конференц-зал, — я жестом указал направление. — Там и поговорим. Здесь слишком много ушей.

И инквизиторских глаз. Хотя обсуждение состояния пациента — это нормальная врачебная практика. Ничего подозрительного.

Но нужно помочь Долгорукову разобраться с этим цирком. Десять невест на одного барона — это слишком даже для распутника.

Конференц-зал располагался в административном крыле больницы — небольшая комната с овальным столом из полированного дуба, двенадцатью стульями с высокими спинками и портретом императора на стене.

— Садитесь, дамы, — я жестом указал на стулья.

Они расселись, инстинктивно разделившись на две группы. Графиня Воронцова заняла место во главе стола справа, княжна Оболенская — слева. Остальные распределились между ними, создавая подобие двух враждующих лагерей.

Как на военном совете. Две армии перед битвой. Только вместо генералов — влюбленные дамы, а вместо солдат — их амбиции.

Я остался стоять, опершись руками о стол:

— Итак, дамы, прежде чем обсуждать состояние барона, я хочу понять — что вас всех сюда привело? И не говорите, что случайно встретились.

— Мы пришли навестить жениха! — заявила графиня с таким видом, словно это объясняло все.

— Будущего мужа! — поправила княжна.

— Он обещал жениться на мне! — вставила купеческая дочь.

— Нет, на мне! — возразила баронесса фон Штейн.

— Девочки, он раньше всех присматривался ко мне, — величественно произнесла статс-дама Курагина.

— Это потому что вы старше всех! — съязвила одна из сестер Веселовских.

— Дерзкая девчонка! — возмутилась статс-дама.

— Дамы! — я повысил голос. — Тихо!

Они замолчали, но продолжали обмениваться злыми взглядами.

— Значит, барон обещал жениться на каждой из вас? — уточнил я.

— Не обещал, а намекал, — уклончиво ответила фрейлина Волконская.

— Очень прозрачно намекал! — добавила вторая сестра Веселовская.

— Он подарил мне кольцо! — графиня продемонстрировала перстень с сапфиром.

— А мне — брошь! — княжна показала украшение на груди.

— А мне написал стихи! — купеческая дочь полезла в ридикюль за бумагой.

— Стихи⁈ — фыркнула баронесса. — Он и мне писал стихи! Те же самые, готова поспорить!

— Как вы смеете! — возмутилась купеческая дочь.

— А давайте сравним! — предложила одна из сестер.

— ТИХО! — я рявкнул так, что задребезжали стекла.

Наступила тишина.

— Так, продолжим, — продолжил я уже спокойнее. — Барон Долгоруков — редкостный ловелас, который обещал жениться всем подряд. Прекрасно. Теперь перейдем к медицинской части. У меня есть новости о состоянии барона после операции.

Все дамы напряглись.

— Боюсь, новости неутешительные, — я сделал паузу для драматического эффекта. — Крайне неутешительные.

— Он умер⁈ — воскликнула одна из сестер.

— Нет, но возможно, смерть была бы милосерднее.

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась графиня.

— Операция прошла с осложнениями. Серьезными осложнениями.

Я обвел взглядом притихших дам:

— При извлечении осколка хирург повредил важнейший нерв. Спинномозговой нерв в области поясничного отдела позвоночника. Если точнее — нервус спиналис лумбалис, — так на латыни звучит «поясничный спинномозговой нерв». Пафосно и устрашающе. — Отвечающий за иннервацию нижних конечностей.

— Говорите по-человечески! — потребовала купеческая дочь.

— По-человечески? Хорошо. Барон парализован ниже пояса. Навсегда.

Несколько дам ахнули.

— Парализован? — переспросила графиня. — Но это же…

— Это значит, что он больше никогда не сможет ходить. Остаток жизни проведет в инвалидном кресле. Потребуется постоянный уход — кормление, мытье, смена белья, массажи для предотвращения пролежней.

— Пролежней? — не поняла фрейлина.

— Некроз мягких тканей от постоянного давления. Если парализованного человека не переворачивать каждые два часа, на коже образуются язвы. Глубокие, гноящиеся, с неприятным запахом.

Несколько дам поморщились.

— Но это еще не все, — продолжил я. — Паралич нижних конечностей часто сопровождается нарушением функций тазовых органов. Проще говоря — недержание мочи и кала.

— Фу! — воскликнула одна из сестер Веселовских. — Это отвратительно!

— Это медицинская реальность, — пожал я плечами. — Барону потребуются памперсы. Как младенцу.

Сестры Веселовские переглянулись.

— Я… мне нужно подумать, — сказала первая.

— И мне, — добавила вторая. — Это слишком… неожиданно.

— Конечно, — кивнул я. — Понимаю. Не каждая готова связать жизнь с инвалидом.

Они встали и быстро вышли, не прощаясь.

Две долой. Осталось восемь. Продолжаем отсев.

— Разумеется, — продолжил я, — инвалидность — это дорого. Очень дорого. Специальное кресло — сотни тысяч рублей. Сиделка — тысячи рублей в месяц. Лекарства от осложнений — еще пятьдесят. Массажист — тридцать. Врач для регулярных осмотров — двадцать.

— Двести тысяч рублей в месяц? — купеческая дочь быстро считала. — Это два миллиона четыреста тысяч в год!

— Минимум. А если начнутся серьезные осложнения — инфекции мочевыводящих путей, пневмония от застоя в легких, тромбозы от неподвижности — расходы удвоятся.

— Пять миллионов в год… — она продолжала считать. — За десять лет — пятьдесят миллионов. За тридцать — сто пятьдесят!

— А барон проживет тридцать лет в таком состоянии? — практично спросила баронесса.

— При хорошем уходе — возможно. Хотя средняя продолжительность жизни парализованных — десять-пятнадцать лет. Из-за осложнений.

— И все его состояние уйдет на лечение? — уточнила купеческая дочь.

— Все и еще придется занимать. Его состояния хватит на него одного лет на двадцать при экономном расходовании. И это единственное, что радует

— А потом?

— Потом — нищета. Богадельня. Или смерть от отсутствия ухода.

Купеческая дочь встала:

— Что ж, очень жаль барона. Искренне сочувствую. Но я не могу связать свою судьбу с… с банкротом. У меня репутация. И папенька не поймет.

Она направилась к двери, остановилась:

— Передайте барону, что я буду молиться за его здоровье. Это все, что я могу сделать.

Три долой. Молитвами паралич не вылечишь, но хоть совесть успокоит.

— Кстати, о деньгах, — продолжил я. — Есть еще одна проблема. Имение барона заложено в банке. Ежемесячный платеж — пятьсот рублей. С учетом расходов на лечение, он не сможет платить.

— И что будет? — спросила баронесса.

— Через год банк заберет имение за долги. Барон останется не только инвалидом и нищим, но и бездомным.

Баронесса фон Штейн встала:

— Без денег, без имения, без здоровья… Это уже не барон. Это никто. Пустое место.

Она подошла к двери, обернулась:

— Жаль. Он был красивым мужчиной. Был.

За ней вышли еще две дамы, имен которых я так и не запомнил.

Шесть долой. Осталось четыре. Переходим к деликатной части.

— Но финансы и инвалидность — это еще не самое страшное, — я понизил голос до интимного шепота.

Оставшиеся — графиня Воронцова, княжна Оболенская, статс-дама Курагина и фрейлина Волконская — подались вперед.

— Что может быть хуже? — спросила статс-дама.

— Повреждение спинного мозга затронуло не только двигательные функции. Пострадала также… интимная сфера.

— Что вы имеете в виду? — не поняла графиня.

— Я имею в виду, что барон теперь страдает от полной эректильной дисфункции. В народе это называют импотенцией.

— Импотенцией? — переспросила княжна.

— Неспособность к совершению полового акта. Член не встает. Совсем. Никогда.

Статс-дама Курагина резко встала:

— Мужчина, который не может исполнять супружеские обязанности — это не мужчина вовсе. Это евнух. А мне евнухи не нужны.

Она величественно направилась к выходу:

— Я слишком молода и не могу без платонической любви. Всего доброго.

Семь долой. Честная женщина — уважаю.

— А дети? — спросила фрейлина. — Он сможет иметь детей?

— Исключено. При таком повреждении нарушается не только эрекция, но и сперматогенез — процесс образования сперматозоидов. Даже если бы каким-то чудом эрекция произошла, семенная жидкость стерильна.

— Никаких наследников? — уточнила она.

— Никаких. Род Долгоруковых на нем прервется.

Фрейлина встала:

— Императрица никогда не одобрит брак без возможности произвести наследника. Дворянский род должен продолжаться. Это мой долг.

Она сделала реверанс:

— Передайте барону мои искренние соболезнования.

Восемь долой. Остались две самые упорные.

Я внимательно изучал оставшихся — графиню Воронцову и княжну Оболенскую. Они сидели друг напротив друга, не шевелясь, глядя мне в глаза.

Либо они действительно любят Долгорукова, либо у них есть очень веские скрытые мотивы.

— Что ж, дамы, — я сел на стул между ними. — Должен признать, я впечатлен. Ваши чувства к барону действительно глубоки, раз вы готовы связать свою жизнь с парализованным, нищим, импотентным инвалидом.

Графиня выпрямила спину:

— Доктор Пирогов, любовь не измеряется деньгами или физическими возможностями. Я люблю Мишу таким, какой он есть.

— Истинные чувства выше телесных немощей, — добавила княжна. — Я готова посвятить жизнь заботе о нем.

Трогательно. И похоже они обе действительно влюблены по уши.

— Прекрасно. Восхищаюсь вашей преданностью. Но есть проблема.

— Какая? — насторожилась графиня.

— Вас двое. А барон один. И в его состоянии любовный треугольник может стать фатальным. Стресс противопоказан парализованным — может случиться инсульт.

Дамы переглянулись.

— Что вы предлагаете? — спросила княжна.

— Вам придется договориться. Либо одна уступает другой, либо вы как-то делите обязанности по уходу.

— Делим⁈ — возмутилась графиня. — Я не собираюсь делить мужа!

— Я тоже! — поддержала княжна.

— Тогда решайте между собой. Но без драк. Барону нужен покой.

Они смотрели друг на друга долгим взглядом.

— Может, пусть он сам выберет? — предложила графиня.

— Пускай, — одобрил я. — Только не сразу. Для начала ему следует прийти в себя.

Посмотрим, как Долгоруков выкрутится.

Мы отправились в палату к барону.

Сам Долгоруков лежал на кровати, бледный как полотно. Последствия общего наркоза еще были заметны — расширенные зрачки, легкий тремор рук, периодическое помутнение взгляда.

Увидев нас, он попытался приподняться на локтях:

— Доктор Пирогов! Вы пришли!

Потом его взгляд упал на дам, и на лице отразился чистый, неподдельный ужас:

— Екатерина⁈ Александра⁈ Вы… вы обе здесь⁈ Вместе⁈

— Миша! — графиня бросилась к кровати. — Милый! Как ты?

— Мишенька! — княжна не отстала. — Родной!

Барон выглядел как кролик между двумя удавами:

— Ур-ра… — пробормотал он. — Вроде бы в порядке…

Бедняга совсем растерялся. Не ожидал такого поворота.

Я прокашлялся:

— Барон, мне нужно сообщить вам важную информацию о результатах операции.

— Результатах? — он нахмурился. — Но доктор Ильюшин сказал, что все прошло отлично! Осколок удален, кровотечения не было, швы наложены идеально!