Проклятый Лекарь. Том 2

Глава 3

Волконский явно удивился моему быстрому и лёгкому согласию. Он ожидал споров, возражений, обвинений в нечестности.

Но промолчал. Развернулся и зашагал в сторону элитного диагностического крыла, уже уверенный в своей скорой победе.

Ох и павлин.

Диагностическое отделение встретило меня стерильной прохладой. Это был храм науки «Белого Покрова». Воздух, пропущенный через магические фильтры, был лишён даже намёка на больничные запахи. Он буквально искрился от заклинаний дезинфекции.

В просторном, залитом светом смотровом кабинете нас уже ждал доктор Решетов. Мужчина лет пятидесяти с аккуратно подстриженной бородкой клинышком.

У него был взгляд человека, который не просто знает, что он самый умный в комнате, а упивается этим знанием. Такие обычно оказываются самыми опасными — не потому, что действительно гениальны, а потому, что слепо верят в собственную непогрешимость.

— Коллеги, — Решетов поднялся из-за своего стола с видом благосклонного монарха, снисходящего до аудиенции. — Рад приветствовать вас в моём отделении, доктор Пирогов. Итак, правила нашего… небольшого состязания, — он сделал паузу, наслаждаясь моментом. — Они просты, но строги.

Он поднял один палец.

— Правило первое: молчание. Вы не имеете права задавать пациентке ни одного вопроса. Ни о жалобах, ни об истории болезни, ни о том, что она ела на завтрак. Ни-че-го. Ваш единственный источник информации — это объективные данные.

Он поднял второй палец.

— Правило второе: неограниченные ресурсы. Вы имеете право назначить любое, я подчёркиваю, любое диагностическое исследование, доступное в этой клинике. От простого анализа крови до сложнейшей магической томографии. Лаборанты и диагносты будут выполнять ваши указания в приоритетном порядке.

Он поднял третий палец.

— Правило третье: время. Победителем будет считаться тот, кто первым предоставит мне на этом планшете, — он похлопал по устройству на своём столе, — окончательный, подтверждённый и, главное, верный диагноз с планом лечения. Любая ошибка в диагнозе — автоматический проигрыш.

Он обвёл нас своим монаршим взглядом.

— Правила ясны, господа?

Волконский уверенно кивнул. Я — тоже.

— Отлично, — Решетов жестом фокусника указал на кушетку в центре кабинета, где под тихий писк мониторов жизненных показателей лежала пациентка средних лет, укрытая простынёй.

— Женщина, сорок два года, поступила час назад с жалобами на…

— Стоп, — мой голос прозвучал в стерильной тишине неожиданно резко. — Никаких заранее подготовленных пациентов, доктор Решетов.

Решетов поморщился так, словно я предложил ему выпить прокисшего молока.

— Простите, молодой человек?

— Вы слышали. Вы с господином Волконским могли договориться заранее. Подготовить удобный, классический случай, где он блеснёт своими книжными знаниями. Соревнование будет гораздо честнее, если противник не будет знать правильный ответ заранее. Чтобы обеспечить, так сказать, чистоту эксперимента. И чтобы ни у кого, включая самого главврача Морозова, не возникло сомнений в вашей беспристрастности.

— Ты обвиняешь меня в жульничестве⁈ Да как ты смеешь⁈ — Волконский побагровел.

— Я лишь предлагаю исключить саму возможность таких подозрений, — я пожал плечами. — Давайте дождёмся пациента, который поступит в клинику после того, как мы все трое встретились здесь. «С колёс». Так будет честно. Или вы боитесь, доктора?

Заведующий диагностическим отделением застыл с приоткрытым ртом. Я упомянул Морозова. Он понял, что я не блефую и готов поднять скандал, который ударит по его репутации.

Хотя я бы в любом случае выиграл. Нет поводов сомневаться в своих навыках. Но не хотел давать Волконскому преимущество, когда можно все сделать иначе.

— Хорошо, — процедил Решетов сквозь зубы. — Будь по-вашему. Ждём нового поступления.

Мы ждали двадцать минут. Волконский нервно ходил по кабинету из угла в угол. Решетов демонстративно сел за стол и начал заниматься своей работой.

Я же просто стоял у окна, абсолютно спокойный. Эта выдержка бесила их ещё больше.

Наконец пискнул планшет, известивший о поступлении пациента. Решетов распорядился везти его в отделение.

Двери распахнулись без стука. Санитары вкатили каталку. На ней, под кислородной маской, лежала женщина. Без сознания, кожа имела нездоровый оттенок, дыхание — поверхностное, частое.

Решетов подошёл, взял у медсестры планшет.

— Горохова Варвара Павловна, — зачитал он. — Тридцать шесть лет. Поступила только что, найдена без сознания. Состояние тяжёлое, заторможенное. Анамнез собрать невозможно — пациентка неконтактна. На руках у вас первичные анализы крови и данные осмотра скорой. Доступ к любым дополнительным исследованиям — по вашему требованию.

Он театрально взглянул на большие настенные часы.

— Время пошло, господа. Кто первый поставит точный, окончательный и главное, подтверждённый диагноз и предложит верное лечение — тот и будет считаться победителем. Начинайте.

На стальном столе уже лежали распечатки первичных данных. Я бегло пробежался по ним взглядом.

Давление семьдесят на сорок — коллапс. Пульс частый, нитевидный. Общий анализ крови — на удивление адекватный, без резкого повышения лейкоцитов. ЭКГ — только синусовая тахикардия.

Глюкоза в норме. Стандартный, почти бесполезный набор для экспресс-диагностики. Он говорил о том, что пациентка умирает, но не говорил почему.

Волконский же не стал терять ни секунды на изучение скучных бумаг. Он подскочил к пациентке и начал свой спектакль. Демонстративно-быстрый осмотр: стетоскоп к груди на две секунды, резкая пальпация живота, проверка рефлексов молоточком.

Каждое его движение было рассчитано на внешний эффект, на профессора Решетова. «Посмотрите, как уверенно и профессионально я работаю. Посмотрите, какой я молодец».

— Картина ясна как день, — заявил он, с важным видом выпрямляясь. — Классический септический шок неясного генеза. Низкое давление, тахикардия, угнетение сознания — все признаки налицо. Нужно немедленно начинать инфузионную терапию и вводить антибиотики широкого спектра, пока мы ищем источник инфекции.

Решетов, поглаживая свою аккуратную бородку, важно кивнул.

— Согласен с молодым коллегой. Первоочередная задача — стабилизация гемодинамики и противошоковые мероприятия. Диагноз сепсиса действительно наиболее вероятен при такой неспецифической клинической картине.

Сепсис. Ну конечно.

Самый очевидный и самый ленивый диагноз в такой ситуации. Когда не знаешь, что происходит, — вали всё на сепсис и заливай пациента антибиотиками. Авось поможет. Дилетанты.

Я не спешил.

Медленно, подчёркнуто спокойно я подошёл к кушетке. Не к сердцу и лёгким — их уже проверили и ничего не нашли.

Меня интересовало другое. Я внимательно, сантиметр за сантиметром рассматривал её кожу, ногти, слизистые оболочки глаз. Взял её безвольную руку и поднёс ладонь к яркому свету диагностической лампы.

И тут я почувствовал движение. На грудь пациентки взгромоздилось что-то невидимое и костлявое.

Нюхль. Он забрался прямо на бедную женщину, встал на задние лапки и начал своё представление.

Сначала он уставился на неё своими зелёными огоньками-глазами с таким сосредоточением, словно хотел разглядеть все морщины на ее подбородке. Затем он нетерпеливо повернулся ко мне и отчаянно замахал когтистой лапкой, как бы говоря: «Ну что ты копаешься⁈ Давай уже!» Потом снова уставился на пациентку, а через секунду — опять на меня, снова размахивая лапами.

Он намекал на нечестную борьбу.

— Я понял твои намёки, — мысленно обратился я к фамильяру. — Хватит пытаться выстрелить в нее лучами из своих глаз. Ты же не носишь трусы поверх синих трико и красный плащ. Я не буду использовать некро-зрение. Это было бы нечестно. Да и слишком легко. Сегодня работаем только головой и глазами, как обычные люди.

Нюхль недовольно фыркнул, но слез с пациентки и устроился на подоконнике, продолжая сверлить меня укоризненным взглядом.

А я тем временем заметил кое-что интересное.

Цвет её кожи был странным. Не просто бледность от шока, не типичная «мраморность» при нарушении микроциркуляции. Это был грязноватый, почти бронзовый оттенок, особенно заметный на костяшках пальцев и в складках кожи на шее.

Любопытно. Очень любопытно.

— Что, Пирогов, не можешь определиться? — голос Волконского сочился ядом и триумфом. — Время-то идёт. А пациентка не становится здоровее от твоих медитаций над её ладошками.

— Терпение, Михаил. Я осматриваю пациента, а не выбираю мясо на рынке, — ответил я, не прекращая осмотр пациентки. — Здесь важна точность, а не скорость. Хотя вам, судя по всему, ближе второй подход.

Волконский захлебнулся воздухом, готовый взорваться, но Решетов бросил на него предупреждающий взгляд.

Я закончил осмотр.

Кусочки пазла начинали медленно складываться в моей голове, но общая картина была ещё неполной. Нужны были недостающие детали — результаты биохимии.

— Будем ждать результатов биохимии, — спокойно сказал я. — Без них любой диагноз — просто гадание на кофейной гуще.

— То есть ты не можешь поставить предварительный диагноз по клинической картине? — Волконский явно наслаждался моментом. — А ведь ещё вчера изображал из себя лучшего диагноста в этой больнице!

Решетов смотрел на нас с плохо скрываемым удовольствием, как на двух гладиаторов на арене. Ему явно нравилось это представление.

Что ж, пусть наслаждается. Первую кровь пролил Волконский. Но последний удар будет за мной.

Покинув смотровую, я направился к лестнице. Пациентка была без сознания, так что опросить её не представлялось возможным. Я был спокоен, что правила дуэли не будут нарушены.

Мне нужно было проветрить голову и спокойно обдумать то, что я увидел. Бронзовый оттенок кожи. Это была ключевая улика.

На лестничной площадке между вторым и третьим этажом, где обычно было пустынно, меня поджидал Фёдор. Мой друг выглядел взволнованным и слегка запыхавшимся, будто бежал за мной через всю клинику.

— Свят! Наконец-то! — он схватил меня за рукав. — Ты знаешь, что творится в больнице? Это же безумие!

— Если ты про нашу с Волконским дуэль, то да, я в курсе. Я же один из участников.

— Нет, ты не понимаешь! — Фёдор понизил голос до заговорщического шёпота. — Тут целый подпольный тотализатор организовали! Ставят все! От санитаров из морга до заведующих отделениями! Я с утра видел, как доктор Решетов ставил с вашим Сомовым! Только не знаю на кого.

Вот это новость. Впрочем, учитывая любовь местного населения к азартным играм и скуку больничной жизни, удивляться не стоило. Моя репутация против репутации Волконского. Это было шоу. И люди хотели хлеба и зрелищ.

— И какие коэффициенты? — поинтересовался я из чистого любопытства.

— На Волконского — один к полутора. Он считается фаворитом, потому что Решетов — его покровитель, — пояснил Фёдор. — На тебя — один к трём. Но я не поддался общему мнению! — он гордо выпятил грудь. — Поставил на тебя свою месячную зарплату! Не подведи, друг!

Месячная зарплата ординатора. Сумма не то чтобы огромная, но для Фёдора — более чем существенная.

— Надеюсь, ты не останешься голодным до следующего жалованья, — я усмехнулся и, достав из кармана кошелёк графа Акропольского, вытащил оттуда несколько крупных купюр. — Держи. Поставь ещё и от меня. На мою победу.

— Ты… ты ставишь сам на себя⁈ — Фёдор округлил глаза.

— Уверен, Волконский сделал то же самое. Это называется уверенность в своих силах, друг мой, — я подмигнул. — Беги, пока букмекеры не закрыли приём ставок.

Он, сияя от восторга, умчался с быстротой гончей, учуявшей зайца. А я направился в ординаторскую. Нужно было дождаться анализов. Там меня ждал ещё один сюрприз. В своём любимом кресле у окна, закинув ногу на ногу, восседал Сомов.

— А, Пирогов. Как поживает наш главный гладиатор? Главный участник медицинского события года?

— Пока что жив, — осторожно ответил я. — Слышал, вы тоже сделали ставку, Пётр Александрович?

— Дорогой мой, — он расхохотался. — Конечно поставил. И хочу проследить, чтобы мои инвестиции не пропали зря. Я поставил на тебя очень приличную сумму. Так что не подведи. Могу помочь с диагнозом? — предложил Сомов с хитрой улыбкой. — Чисто по-дружески.

— Спасибо, но я предпочту победить своими силами, — вежливо отказался я.

— Правильно, — одобрил он. — Настоящая победа должна быть честной.

— Кстати, о честности, — спросил я. — Что там с нашим Волковым?

Сомов помрачнел.

— Не знаю. Его никто не видел несколько дней. Думаю, Морозов с ним основательно… побеседовал. Нельзя лезть в дела кланов таким наглым и опасным способом. А вот с Воронцовой как? Пришли результаты её КТ?

Я быстро глянул в планшет. Действительно, результаты были загружены.

— С ней всё хорошо, — ответил я. — Опухоль локализовали, она маленькая, операбельная. Скоро назначим операцию. Прогноз самый благоприятный.

— Отлично! — Сомов поднялся из кресла. — Ну что ж, иди, ставь свой диагноз. Я займусь твоими пациентами пока. Не подведи меня, Пирогов. И помни — всё отделение, нет, вся больница сейчас смотрит на тебя. Никакого давления, конечно.

Я ушёл, а он остался один. Давления, конечно, никакого. Просто на кону моя репутация, деньги Фёдора, деньги Сомова и, что самое смешное, моя собственная ставка. Что ж, пора было выигрывать.

Когда я вернулся в диагностическое отделение, оно уже не было храмом тишины. У стен смотровой собралась небольшая, но представительная толпа. Я узнал заведующего хирургией Краснова, нашего Костика, даже пару седовласых профессоров из академии.

Видимо, новость о первой в истории «Белого Покрова» медицинской дуэли разлетелась по всем этажам, как вирус.

Решетов недовольно косился на незваных зрителей, но выгнать их не решался — слишком уж влиятельные персоны пришли посмотреть на представление.

— А вот и результаты биохимии! — торжественно, как глашатай на королевском турнире, объявил он, принимая планшет от подбежавшего лаборанта.

На большом настенном экране, подключенном к системе, высветились цифры. Я впился в них взглядом, и внутри что-то радостно ёкнуло.

Вот оно! Ключ. Доказательство.

НАТРИЙ — 118 ммоль/л (резко снижен).

КАЛИЙ — 6,8 ммоль/л (резко повышен).

Волконский просиял, как начищенный до блеска медный самовар. Он повернулся к собравшимся, как актёр, вышедший на поклон после удачной премьеры.

— Ну вот! Что я и говорил! — его голос звенел от триумфа. — Острая почечная недостаточность на фоне септического шока! Гиперкалиемия и гипонатриемия — это же классические, хрестоматийные признаки! Почки отказывают, отсюда и этот электролитный дисбаланс. Решетов, вы согласны?

Заведующий диагностическим отделением важно кивнул, поглаживая свою аккуратную бородку.

— Безусловно, Михаил. Картина полностью укладывается в сепсис с развитием полиорганной недостаточности. Необходимо немедленно начинать коррекцию электролитных нарушений, усилить антибактериальную терапию и, возможно, потребуется гемодиализ, — ответил он.

Я смотрел на те же самые цифры, но видел совершенно другую, гораздо более изящную и зловещую картину. Слишком уж правильным, почти идеальным был этот электролитный сдвиг.

Почки при сепсисе отказывают медленно, постепенно, а здесь — резкий, почти математически точный дисбаланс: натрий — вниз, калий — вверх. Это не следствие шока. Это его причина.

А эта странная, бронзовая пигментация кожи, которую они оба благополучно проигнорировали… Кусочки пазла встали на место с почти слышимым, приятным щелчком.

— Мне нужен ещё один анализ, — спокойно сказал я, прерывая их триумфальное обсуждение. — Последний. Уровень кортизола в крови. И тестостерона. Срочно.

Волконский расхохотался. Громко, демонстративно, на всю смотровую.

— Кортизол? Гормон стресса? Серьёзно, Пирогов? — он повернулся к зрителям. — Господа, пока мы тут пытаемся спасти жизнь пациентки, мой оппонент решил заняться фундаментальными академическими изысканиями! Может, ещё и гороскоп её составить? Или на картах Таро раскинуть?

Лёгкий смех прокатился по рядам зрителей. Я оставался абсолютно невозмутимым.

Решетов смотрел на меня со смесью недоумения и проснувшегося профессионального любопытства.

— Кортизол? Довольно… необычный выбор, — произнёс он. — Но правила есть правила — любые анализы по требованию участников. Сестра, срочный анализ на кортизол и тестостерон!

— Это пустая трата времени! — заявил Волконский. — Мы теряем драгоценные минуты! Пациентка умирает от септического шока! Я начинаю лечение немедленно! Сестра, готовьте капельницу с Норадреналином и подключайте наш самый мощный антибиотик резерва — меропенем!

— Начинайте, — я пожал плечами, отходя в сторону. — Посмотрим, что из этого выйдет.

Пусть суетится. Это даст нам немного времени. А я подожду анализ, который превратит его триумф в пепел и докажет, что он — не просто некомпетентный врач, а опасный для жизни пациентов идиот.

Пока Волконский суетился у пациентки, изображая бурную деятельность, а Решетов с видом мудрого наставника давал ему «ценные» указания, я проголодался.

Решил спуститься в столовую.

Анализ на кортизол будет готовиться не меньше пары часов. Пропускать обед из-за этого цирка было бы неразумно. Это тело, в отличие от моего прошлого, некромантского, требовало регулярного питания.

Да и нужно было сменить обстановку, чтобы спокойно обдумать финальный ход.

Я вошёл в столовую и сразу понял, что новости распространяются здесь быстрее, чем любая инфекция.

Варя и Оля сидели за столиком у окна и, увидев меня, отчаянно замахали руками, подзывая к себе. Судя по их возбуждённым, раскрасневшимся лицам, они были в курсе всех деталей представления, развернувшегося наверху.

— Свят! — Оля подвинулась, освобождая мне место. — Это правда, что ты…

— … что ты вызвал Волконского на медицинскую дуэль⁈ — перебила её Варя. — И что Решетов — судья?

— Не совсем, — я взял булочку с их подноса. — Это он вызвал меня. На дуэль с пистолетами. А я просто предложил более цивилизованный и интересный вариант. Но в целом — да, правда.

— Мы поставили на тебя! — выпалила Варя и тут же густо покраснела. — То есть… мы просто верим в твои профессиональные способности. Больше, чем в его.

— Обе поставили? — я усмехнулся. — Отлично. Можете уже присматривать себе новые туфли. Или что вы, девушки, там покупаете после внезапного обогащения.

— Ну… — Оля смущённо замялась, явно не ожидая такой самоуверенности. — Скажем так, мы пока планировали просто не умереть с голоду до следующей зарплаты. Но если ты выиграешь, то да, определённо будут туфли! И пир на весь мир!

Прекрасно. Теперь от моей победы зависела не только моя репутация и деньги Сомова, но ещё и гардероб двух моих коллег. Ответственность росла как снежный ком.

После обеда, оставив девушек обсуждать возможные исходы дуэли, я решил заглянуть в морг. Проведать, так сказать, моё основное рабочее место.

Доктор Мёртвый, как обычно, сидел в своём кабинете, окружённый формулярами и протоколами вскрытий.

— А, Пирогов, — он поднял голову от бумаг. — Пришёл примерить моё кресло? Рановато.

— Просто проведать, Всеволод Кириллович. Как дела в нашем тихом царстве мёртвых?

— Тихо, спокойно, никто не жалуется, — Мёртвый хмыкнул, повторяя свою стандартную шутку. — В отличие от верхних этажей. До меня дошли слухи о вашем… тотализаторе. Кстати, я тоже поставил.

Я застыл на пороге.

— И ты, Брут? — тихо пробормотал я.

— Что? Какая ещё брюква?

— Ничего. Классическая цитата. Спасибо за доверие, Всеволод Кириллович.

— А что такого? — доктор Мёртвый пожал плечами. — Хорошие коэффициенты, редкая интеллектуальная интрига. Поставил на тебя, кстати. Волконский — бездарь, он бы и живого от мёртвого не отличил без подсказки. Так что не подведи. Не люблю проигрывать.

Покидая морг, я думал о том, что если я сейчас проиграю, то разорю половину своих знакомых. От санитаров до заведующих.

Прекрасная, просто восхитительная мотивация для победы. Но её у меня и без них хватало.

Когда вернулся в диагностическое отделение, представительная толпа стала чуть больше.

Картина в смотровой была безрадостной. За несколько часов моего отсутствия состояние пациентки только ухудшилось. Несмотря на массивную инфузионную терапию, которую ей вливали, и лошадиные дозы антибиотиков, её давление упрямо не поднималось, а сознание угасало всё глубже.

Волконский нервно, как тигр в клетке, ходил вокруг кушетки, хотя отчаянно пытался это скрыть за маской профессиональной озабоченности.

— Организм не реагирует на терапию, — бормотал он себе под нос, но так, чтобы все слышали. — Нужно усилить дозы, подключить вазопрессоры для поднятия давления…

— Может, дело не в дозах, Михаил? — тихо, но отчётливо произнёс я. — Может, дело в том, что вы лечите не ту болезнь?

— Заткнись, Пирогов! — огрызнулся он. — Ты со своими дурацкими анализами только время тянешь!

И тут двери распахнулись. В смотровую почти вбежала молоденькая лаборантка, её лицо было раскрасневшимся от спешки. В руках она держала тот самый, заветный листок.

— Результат на кортизол! Срочно! Из лаборатории просили передать лично в руки! — воскликнула она.

Решетов взял анализ и, не глядя, передал ассистенту, чтобы тот вывел результат на большой экран. Цифра появилась крупным, безжалостным шрифтом, чтобы все могли видеть.