Проклятый Лекарь. Том 2

Глава 17

— Он мёртв! — истерично взвизгнула какая-то дама в изумрудном платье. — Убийца! Барон Долгоруков убил его!

— Это подлое убийство! — выкрикнул молодой офицер, явно приятель Свиридова, выхватывая шпагу из ножен. — Арестовать барона немедленно!

Громкое заявление, если учесть, что Долгоруков правил дуэли не нарушал. Но сейчас все были на эмоциях, и это мало кого интересовало.

Толпа загудела, как встревоженный улей. Ещё минута — и начнётся самосуд. Аристократы обожают драмы, особенно когда кровь уже пролита.

Игнорируя истерические крики и звон стали, я сосредоточился, активируя некро-зрение.

Картина, открывшаяся мне, заставила мысленно выругаться.

Физическое тело Свиридова было абсолютно цело — никаких пулевых ранений, никаких повреждений органов. Но его энергетическая структура… это было поле боя после магической бомбардировки.

Каналы Живы были не просто повреждены — они были выжжены, разорваны в клочья, словно кто-то взорвал внутри него крошечное, злое солнце. И самое интересное — остатки его жизненной силы всё ещё слабо циркулировали в этих обрывках, медленно утекая в ничто.

Он умирал не от пули. Его естество разрывалось на части изнутри.

Магия. Определённо. И очень грязная.

Я снова открыл глаза. Хаос вокруг нарастал.

Несколько офицеров уже окружили Долгорукова, требуя, чтобы он сдал оружие. Бестужев пытался их урезонить, но его никто не слушал.

Игнорируя всё это, я начал методично, сантиметр за сантиметром обыскивать тело Свиридова.

Карманы мундира — пусто. Манжеты — ничего.

Расстегнув верхние пуговицы его мундира, мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое и неестественно холодное под тонкой тканью рубашки.

Серебряный медальон на тонкой цепочке.

Старый, потускневший, покрытый тонкой паутиной трещин, как будто от внутреннего напряжения. Из самой глубокой трещины струился едва заметный, призрачный, тёмный дымок, который был виден только моему зрению.

Бинго.

Я сжал холодный металл в кулаке. Теперь всё встало на свои места.

Это была не дуэль. Это было убийство. Изящное, умное и почти идеальное.

«Почти» — потому что они не учли одного. Что на этом приёме будет врач, который умеет смотреть не только на тела, но и на души.

Кто-то из молодых офицеров, приятелей Свиридова, выкрикнул то, о чём подумали все:

— Убийство! На дуэли! Это же подлость!

Все учитывали, что дуэль планировалась до первой крови. Правда, обычно в таких случаях не выбирают огнестрел. Но это уже дело самих дуэлянтов.

— Он даже не ранен! Долгоруков использовал какую-то тёмную магию! — подхватил второй, и толпа ещё сильнее загудела.

— Взять его! Он опозорил честь мундира!

— Я целился в плечо! — Долгоруков попытался перекричать шум, его лицо было бледным от ярости и потери крови. — Моя пуля не могла его убить! Я — офицер, а не палач!

Зачем тогда вообще устраивать дуэль, если они не собирались друг друга убивать? Ну и порядки в этом мире. Одна показуха и ничего больше.

Гул толпы всё нарастал и нарастал.

Я медленно поднялся на ноги. Моё спокойствие было абсолютным контрастом общей истерии.

— ТИХО ВСЕМ!

Мой голос не был громким, но он был наполнен такой ледяной, непререкаемой властью, что прорезал пьяный гул как скальпель.

Все разговоры и крики мгновенно смолкли. Все взгляды обратились ко мне.

Я медленно поднял руку, демонстрируя треснувший серебряный медальон. Свет софитов тускло отразился от паутины трещин, привлекая всеобщее внимание.

— Барон Долгоруков невиновен! — объявил я. — Вот ваш настоящий убийца!

Обожаю театральные эффекты. Они так хорошо работают на эту публику, привыкшую к дешёвым драмам.

Я шагнул в центр круга, завладев всеобщим вниманием. Я не оправдывался, а читал лекцию.

— Перед вами — защитный амулет третьего класса, — начал я, поворачивая медальон так, чтобы все видели трещины. — Его задача — поглотить кинетическую энергию пули и рассеять её. И он это сделал! Пуля барона Долгорукова даже не коснулась тела этого человека!

Я сделал паузу, давая им осознать первую часть моего объяснения.

— Но этот артефакт был либо старым, либо, что более вероятно, дешёвой и бракованной подделкой. Вместо того, чтобы рассеять энергию в пространстве, его магическая матрица дала сбой. Он преобразовал чистую кинетику в неконтролируемый магический импульс. Этот импульс ударил по центральной нервной системе владельца как разряд молнии, вызвав мгновенную остановку сердца и паралич дыхательного центра. Поручика Свиридова убил не свинец. Его убила его собственная, дешёвая защита!

О том, что эту защиту могли продать или подарить ему целенаправленно, я, разумеется, промолчал. Ни к чему им сейчас думать об этом.

Моя лекция была чистой, кристальной импровизацией, рождённой за долю секунды. Но она звучала научно, убедительно, и главное — снимала вину с Долгорукова, превращая убийство в трагическую случайность.

Сейчас мне нужно было время, а не самосуд.

— Но он же мёртв, — пролепетал кто-то из толпы.

Я снова опустился на колени рядом с телом, повернувшись к ним всем спиной. Это был жест абсолютной уверенности. Я полностью игнорировал их, сосредотачиваясь на «пациенте».

— У нас есть несколько минут, пока его мозг не умер окончательно. И я не собираюсь тратить их на споры с дилетантами. А теперь — тишина.

— А разве… — начал было еще один.

Я резко повернулся к говорившему. Мой взгляд был полон праведного гнева.

— НЕ МЕШАЙТЕ МНЕ РАБОТАТЬ! — ответил я так, что замолчали даже самые пьяные. Это был не просто крик, это был приказ врача, который борется за жизнь пациента.

Я видел их лица. Шок, недоверие, страх… и крошечная, безумная искра надежды.

Свиридов был совсем плох.

Его энергетическая структура была уничтожена. Но сейчас мне нужна была не их вера, а их тишина. Их полное, безоговорочное подчинение.

И я его получил.

Сейчас существовали только я и моя задача.

Я видел, как остатки Живы поручика утекают из его разорванных энергетических каналов, как вода сквозь решето.

Просто влить в него свою энергию? Бесполезно.

Она вытечет через те же дыры. Нужно было действовать как хирург. Сначала — ушить сосуды, а потом уже пускать по ним кровь.

Починить трубы, а потом заливать воду.

Проблема была в том, что «трубы» были мертвы. Выжжены магическим импульсом начисто. Обычная медицина здесь была бессильна.

Но мёртвая ткань… мёртвая ткань — это моя специализация.

Я же некромант, чёрт возьми! Я могу восстанавливать мёртвые кости, сшивать гниющую плоть. Почему я не могу восстановить мёртвые энергетические каналы?

А целительная сила… она создаст временный барьер, «энергетический кокон», который удержит остатки его души, пока я буду оперировать.

Две силы. Две половины моей проклятой сущности. Тьма и Свет. Они будут работать не друг против друга, а вместе.

В тандеме.

Я опустился на колени на холодный пол, положив левую руку на грудь Свиридова, туда, где должно было биться сердце, а правую — на его холодный лоб.

Левая рука — канал для тьмы. Правая — источник света. Идеальный баланс.

Из моей левой ладони потекли тончайшие, почти невидимые чёрные нити тёмной энергии. Они проникали в его астральное тело, находя разорванные каналы.

Они действовали не как грубая сила, а как хирургические иглы, начиная сшивать обугленные, оплавленные края, восстанавливая мёртвую, выжженную ткань души по одной крупице.

Работа была ювелирной, адски тяжёлой. Как сшивать порванную паутину в полной темноте при свете догорающей свечи.

Одновременно моя правая рука, лежащая на его лбу, начала излучать мягкое, серебристое свечение.

Оно не проникало внутрь. Оно окутывало тело Свиридова полупрозрачным, мерцающим коконом, создавая энергетический барьер.

Временную заплатку, которая не давала последним остаткам его Живы окончательно рассеяться в холодном ночном воздухе.

Работать двумя противоположными по своей сути энергиями одновременно оказалось не просто сложно — это было пыткой.

Как играть на рояле, одной рукой исполняя погребальный марш, а другой — колыбельную. Тьма пыталась поглотить свет, свет — испепелить тьму. Моё собственное тело стало полем битвы для этих двух сил.

Пот градом катился по лицу, заливая глаза.

Руки, которые никогда не дрожали даже во время самых сложных операций, начали мелко вибрировать от чудовищного напряжения.

Зубы были сжаты до скрипа. Толпа, затаив дыхание, наблюдала за этим молчаливым священнодействием, не понимая ничего из того, что происходило на самом деле. Они видели лишь странное свечение и врача, борющегося за жизнь безнадёжного пациента.

— Святослав, что происходит? — голос Аглаи, полный тревоги, прорвался сквозь мою ледяную концентрацию.

— Аглая! — не открывая глаз, с трудом выдавил я.

Мой голос был сдавленным от напряжения. Сначала я хотел приказать ей не мешать, но тут же пришла другая, спасительная мысль.

Она… ментал.

Она умеет управлять потоками. Не генерировать, но направлять.

— Подойди. Осторожно. Положи руку мне на плечо. Не бойся. Мне нужна не твоя сила, а твоя дисциплина. Твоё умение фокусировать. Просто думай о том, чтобы он выжил. Представь, что ты собираешь рассеянные лучи в одну точку.

Она без колебаний выполнила мою просьбу.

Тёплая, живая ладонь легла на моё плечо.

И я почувствовал это. Хаотичные, враждующие потоки внутри меня, готовые разорвать меня на части, начали выстраиваться в упорядоченную, вибрирующую структуру.

Её ментальная сила работала как линза, как фокусирующий кристалл. Боль не ушла, но хаос сменился порядком. Работа пошла вдвое быстрее.

Но это создало новую проблему.

Некромантская энергия, не подпитываемая близостью смерти как в морге, таяла на глазах.

Мои резервы были почти исчерпаны.

Чёрные нити, сшивающие его душу, становились всё тоньше. Ещё несколько минут — и они просто растворятся. Мне нужно было другое окружение. Мне нужна была тишина.

Темнота. Эхо смерти.

— Долгоруков! Михаил! — крикнул я, не открывая глаз. Я выбрал его, потому что он был солдатом. Он поймёт приказ. — Помогите мне перенести его! Вон туда! В подсобку за сценой! Быстро! Чтобы там нас никто не видел!

— Зачем? — начал было барон, его голос был полон недоумения.

— Люди сбивают меня. Иначе он точно умрёт! Действуйте!

Толпа начала роптать. Кто-то пытался возразить, кто-то шагнул вперёд, чтобы помешать.

— Что он делает? Он его убьёт!

— НЕ МЕШАТЬ ДОКТОРУ ПИРОГОВУ! — новый властный приказ заполнил зал.

Голос графа Бестужева прогремел над толпой, как выстрел из пушки. Он не просил, он приказывал.

— Охрана, очистить коридор! Никого не пускать! Барон, делайте, что он говорит! — это было адресовано Долгорукову. И, наконец, мне: — Святослав, делайте, что должны! Я беру всю ответственность на себя!

Его слова были абсолютной властью. Он дал мне полный карт-бланш.

Долгоруков, получив приказ, больше не колебался.

Он, как солдат, подхватил тело Свиридова с одной стороны, я — с другой, стараясь не разрывать контакт. Аглая шла рядом, её рука всё ещё лежала на моём плече, она была моим «фокусирующим кристаллом».

Мы втроём — раненый барон, перепуганная графиня и я, некромант на пределе сил — несли «труп» в темноту подсобки, оставляя за спиной ошеломлённую, затихшую толпу аристократов и всесильного графа Бестужева, который стал моим личным телохранителем.

Подсобка за сценой встретила нас запахом пыли, нафталина и старого, отсыревшего бархата. Мы с бароном Долгоруковым бережно, словно это была хрупкая драгоценность, а не почти мёртвое тело, опустили Свиридова на пыльный пол.

Аглая захлопнула за нами тяжёлую дубовую дверь, отрезая нас от мира живых, от света факелов и пьяных криков.

— Барон! — я указал в сторону коридора. — Шкаф фокусника! Тот, что на колёсах! Катите его сюда, живо!

Долгоруков был в полном недоумении. Его лицо выражало гремучую смесь шока, усталости от ранения и немого вопроса: «Что за чертовщина здесь происходит?»

Но он подчинился. Военная выучка — прекрасная вещь. В хаосе битвы солдат выполняет даже самый странный приказ командира, не задавая лишних вопросов.

Когда он вкатил в подсобку обитый бархатом гроб, я медленно поднялся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Барон, то, что вы сейчас увидите, должно остаться между нами. Навсегда. Дайте мне слово офицера, — попросил я.

Долгоруков выпрямился, несмотря на раненое плечо. Его взгляд был твёрд.

— Клянусь. Даю слово чести.

Я взялся за позолоченные ручки и резко распахнул дверцы шкафа. Костомар буквально вывалился наружу, как плохо упакованный товар, едва не уронив свой огромный рюкзак с учебниками.

— Я ем грунт? — вежливо и вопросительно произнёс он, озираясь по сторонам.

Долгоруков открыл рот. Закрыл. Снова открыл.

Он смотрел то на меня, то на скелета, то на «труп» на полу, и я видел, как его блестящий, циничный аристократический мир трещит по швам.

— А я-то думал, что он слишком живо дёргался для реквизита, — наконец выдавил он. Это была отчаянная попытка его мозга найти хоть какое-то рациональное объяснение происходящему.

— У него своеобразное костлявое обаяние, — подхватила Аглая, которая, в отличие от барона, чувствовала себя в этом балагане как рыба в воде. — Привыкайте, ваше благородие.

— Знакомьтесь. Мой ассистент, — сказал я, подходя к Костомару и отряхивая с его плеча вековую пыль. — У него богатый внутренний мир. И сейчас он поможет спасти жизнь поручика.

Я положил руку ему на костяное плечо. И я начал впитывать её.

Накопленную Костомаром за долгие столетия в загробном мире чистую, концентрированную энергию смерти. Она текла в меня холодным, бодрящим потоком, наполняя мои опустевшие резервуары некромантской силы.

Костомар был не просто слугой. Он был идеальным аккумулятором. Ходячей батарейкой, заряженной самой смертью.

— Что вы делаете? — прошептал потрясённый Долгоруков, его голос был полон суеверного ужаса.

— Спасаю вашу честь и жизнь поручика Свиридова, барон, — ответил я, отнимая руку от Костомара и возвращаясь к телу. Я чувствовал, как по моим венам разливается ледяная мощь. — Вы же этого хотели? А теперь — тишина. Мне нужна полная концентрация.

С восстановленными силами работа пошла быстрее.

Чёрные нити некромантии двигались с ювелирной точностью, сшивая последние разрывы в энергетической паутине поручика. Мёртвая, выжженная ткань души срасталась, образуя новые, цельные пути для будущего течения Живы.

Это было похоже на работу космического ткача, восстанавливающего саму ткань реальности по одной нити за раз.

Наконец я убрал левую руку. «Хирургическая» часть была закончена. Каналы восстановлены.

Система была цела, но пуста. Как идеально отремонтированный двигатель без единой капли топлива. Теперь предстояло самое сложное — запустить его.

Я положил обе руки на грудь Свиридова. Теперь не было разделения на тьму и свет. Только чистая, концентрированная воля.

Я начал медленно, осторожно, контролируя каждую каплю, вливать в него свою собственную Живу. Я чувствовал, как тёплая, золотистая энергия течёт по только что восстановленным путям, как она заполняет пустоту и смешивается с теми остатками Живы, что в нём были, заставляя спящую систему пробуждаться.

Это было похоже на то, как первая весенняя вода заполняет сухое, растрескавшееся русло реки.

Минута. Две. Пять. Десять.

Толпа за дверью уже начала волноваться, доносились нетерпеливые, пьяные голоса. Но здесь, в нашей пыльной, импровизированной операционной, время остановилось.

Когда я почувствовал, что система заполнена, то резко отдёрнул руки.

Я отшатнулся от тела, как будто меня ударило током, и тяжело опёрся о стену. Совершенно опустошённый. Руки подрагивали, перед глазами плыли тёмные круги.

Я мысленно заглянул в Сосуд. Шесть процентов.

Спасение от магической смерти на глазах у толпы аристократов было оценено проклятьем по самому высшему разряду. «Щедрая» плата за адский труд.

— Закончил, — прохрипел я.

— И что теперь? — барон Долгоруков, бледный от потери крови и напряжения, склонился над Свиридовым. — Он жив?

Я вытер пот со лба рукой. Я мог бы солгать. Сказать, что всё будет хорошо. Но я посмотрел на Долгорукова.

На его раненое плечо, на его стальное лицо солдата. Он заслуживал правды. Честность — лучшая политика. Особенно с такими, как он.

— Каналы восстановлены. Его собственная Жива теперь запечатана внутри и циркулирует. Я запустил систему. Но… его сердце не билось почти пятнадцать минут. Мозг был без кислорода. Я поддерживал минимальный кровоток своей силой, но хватило ли этого? Вернётся ли к нему сознание, или он останется просто… телом с работающей душой? Мне и самому интересно. Такого я раньше никогда не делал.

Мы стояли в полумраке пыльной подсобки — я, измотанный до предела; Аглая, сжавшая кулаки до побелевших костяшек; барон Долгоруков, забывший о своей ране; и Костомар, неподвижно застывший в углу.

Все мы, затаив дыхание, смотрели на неподвижное тело поручика Свиридова. Ждали. Секунды тянулись как часы.

И тогда…