Проклятый год

3

Незнакомец сказал, что его фамилия — Голливуд. Один Прайс счел нужным сострить:

— Как же, как же… Знавал я там кое-кого!

Пришелец вроде бы нахмурился. Трудно было сказать — наночастицы практически сгрызли юношу изнутри, адская боль делала его мимику судорожной и неопределенной. По виску расползлись бляшки и сыпь. Кожа вздулась в местах, до которых добрались насекомые, особенно на шее, где укусы слились в сплошную массу из трех отвратительных беловатых шишек. Тут не одна сотня летучих тварей поживилась.

— Я пришел отвести вас на наше место, — заявил Голливуд. В избушке воцарилось молчание. Гость опять нахмурился, не вставая с кровати, обвел окружающих взглядом. Парню не было еще и двадцати. Черноглазый, черноволосый, подтянутый, похожий на японца — настоящий калифорнийский мальчишка-серфер, растягивает слова на тамошний манер, вздергивает подбородок перед каждой паузой.

Он напоминал Кэму его собственных братьев, смуглокожих, но в остальном ничем не отличавшихся от соседей, коренных американцев. На западном побережье великая нация во всей красе проявила себя как плавильный тигель, смешав разные культуры в одну и приправив ее соусом из невиданных свобод и благополучия.

— На той стороне долины, — пояснил Голливуд, — у нас есть врач, сельхозинвентарь. И, это… куда больше свободного места.

— Почему? — спросила Эрин.

— Просто повезло.

В его широкой улыбке не было и намека на тревогу.

— Я не о том. Почему ты рисковал жизнью? Какая вам с этого польза?

Парень осторожно пожал плечами, но даже этот легкий жест заставил его зажмуриться от боли. Он, видимо, не раз прокручивал предстоящий разговор в мыслях.

— Вы здесь, а мы там — нехорошо так.

— А рация у вас есть? — спросил Сойер.

Кэм с удивлением оглянулся на приятеля. Такой вопрос можно было ожидать скорее от Прайса. Какая разница? Военные из Колорадо не пришлют за ними самолет, даже если бы тот мог сесть в горах.

Японец кивнул.

— Да, коротковолновка.

— Гражданский диапазон или любительский?

— Кажется, любительский.

— Сколько вас там? — спокойным тоном продолжал расспросы Сойер. Что-то очень уж он невозмутим. Видимо, вопрос о рации — лишь отвлекающий маневр. Кэм попытался подать приятелю знак, но тот словно ослеп и не замечал ничего вокруг, вперив взгляд в лицо Голливуда.

— Вместе со мной — девять.

«Боже, их меньше, чем нас!» — подумал Кэм.

— Еда, жилье есть? — допытывался Сойер.

— Есть домик и как бы отдельная квартира во дворе. И еще — огромная цистерна с пропаном. Отапливались газом всю зиму. А теперь хотим вырастить как можно больше овощей, так что без вашей помощи мы не справимся. У нас только четверо по-настоящему взрослых.

Ладонь Сойера дрогнула и сжалась в кулак.

— Трудно поверить, что вы смогли выжить так близко от опасной зоны. Вам наверняка пришлось постоянно делать вылазки на ту сторону, так ведь? — спросил Голливуд.

Несколько человек отвернулись, скрывая эмоции. Голливуд бросил на них озабоченный, ищущий взгляд.

— Да, мы — такие, мы — крутые, — вставил Кэм.

Японец снова расплылся в улыбке:

— Вот поэтому мы и хотим с вами объединиться.

После Йоргенсена убили Лумаса — его звали то ли Чед, то ли Чак, — торгового менеджера с волосатой, как у животного, грудью и толстым платиновым кольцом на толстом же пальце. Кэм отвлек ленивого сучару окриком, а Сойер подскочил сзади и шарахнул молотком по черепу. Лумас рухнул на четвереньки и заскулил. Он всегда скулил. Кэм отбил себе носки и голени, пиная грузное тело, пока Сойер не оттолкнул его и не прикончил лежачего.

Разделка туши оказалась нелегкой задачей. Драгоценное мясо предстояло как следует законсервировать, разделить на порции. Сладкий жирок с солью…

Следующим в списке Сойера шел Джим Прайс, но Кэм не хотел лишних осложнений. Лумаса никто не любил, в то время как Прайс сделался неоспоримым лидером самой большой группировки на вершине — некоторые в нем просто души не чаяли. Планировалось устроить «честную» лотерею, которую можно было исподтишка контролировать, но тут сдохли последние батарейки, и Нэнси Мак-как-там-бишь-ее вскрыла себе вены от запястья до локтя.

Потом с любимого утеса Кэма бросилась вниз миссис Льюелинг. Видимо, думала, что там уж до нее не доберутся…

Когда они возвращались из набега в опасную зону, пробираясь в лагерь по глубокому, до колен, снежному крошеву, что-то лопнуло во внутренностях Пита Чуйко. Он истекал кровью целых восемь дней, сопровождая каждое движение окружающих взглядом, в котором сквозили понимание и ужас, пока его зрачки наконец не остановились в одной точке.

Тиммерман скончался от воспаления легких.

А после бесплодной вылазки к домикам для туристов, которые они обчистили еще в прежние набеги, уже на безопасной высоте вдруг упала как подкошенная Эллен Джентри. Люди говорили: инсульт — не повезло. Сойер не мог сдержать смех. «Да нет, — возразил он, — нам-то еще как повезло».

Семь человеческих тушек позволили остальным дотянуть до весны.

— А что, если это западня? — Сойер приблизился к Кэму сзади и остановился, задумчиво поглядывая на зазубренный северный хребет.

— А-а, ты еще не перестал со мной разговаривать, — Кэму хотелось скрыть за шуткой облегчение и любопытство, но вышло неуклюже, и он тут же пожалел — в последнее время Сойер повсюду слышал двусмысленные намеки и мог запросто полезть в бутылку. Начнешь извиняться, получится еще глупее. Чего ради тратить нервную энергию?

Юноша вернулся к своему занятию — взламыванию затвердевшего снежного наста лыжей для слалома, зарекомендовавшей себя на удивление разносторонним инструментом.

Сойер сделал шаг, словно собрался уходить. В действительности он просто хотел привлечь внимание.

— Парнишка, возможно, врет, — с расстановкой произнес Сойер. — Что, если наши соседи решили подогнать скот поближе к бойне?

Кэм посмотрел на девственно-белый снег, открывшийся под толстой коркой грязного льда. Как если бы природа подбросила утомленному разуму готовую метафору. Но снег выглядел чистым только на первый взгляд, он был спрессован силой земного притяжения и оттепелью. Кэм снова принялся долбить сугроб лыжей.

— Ты сам подумай, — Сойер опустился рядом с ним на колено и принялся складывать куски смерзшегося снега на одеяло, заменявшее им носилки. — Пока дойдем, будем валиться с ног. Даже четверо взрослых справятся — проломят башку и поминай как звали.

— Не проломят.

— Или одних баб себе оставят.

Кэм посмотрел вправо-влево — лишь каменные изломы темнели на фоне бледного неба. Прайс отрядил им в помощь шестерых, наряд таскал снег мелкими партиями в хранилище — естественное углубление в базальтовом ложе, один край которого надстроили и укрепили. Недалеко от них, сидя на гранитной плите, Эрин подставила тело лучам солнца. Девушка отпросилась с работ, пожаловавшись на головокружение.

Не сводя с нее глаз, Кэм, понизив голос, возразил:

— Нет, не станут они этого делать. На такой риск пошли, столько усилий… Голливуд мог и не добраться.

— Но ведь добрался!

— Из нас тоже не все дойдут.

— Это точно! Если кое-кто не дотянет, нам с тобой, считай, повезло, — Сойер небрежно схватил покрывало за два конца, жестом предлагая Кэму последовать его примеру. — Западня — не западня, а идти так и так надо. Просто хотел напомнить тебе, чтобы не терял бдительности.

— Посылать парня был резон, только если им на самом деле нужна помощь.

Сойер мотнул головой.

— Если… — начал он, но передумал. Видимо, мысль оказалась слишком неприятной, чтобы произносить ее вслух.

Еще какое «если»!.. Если переход и удастся, что их ждет в будущем? Опять убийства и людоедство? Достойны ли они жертвы Голливуда и не лучше ли подохнуть на месте?

Альберт Уилсон Сойер был себялюбив, как крыса, и, стоило ему почуять угрозу, не колеблясь прибегал к насилию. Эти свойства помогали ему выжить в самых трудных условиях. Кэму здорово повезло обзавестись таким другом, и он поддерживал приятеля почти инстинктивно, но в один прекрасный день сильные стороны Сойера могли обернуться слабостью, если только тот не перестанет лезть на рожон и видеть угрозу там, где она существовала лишь в его воображении.

Кэм бросил еще один взгляд на Эрин и дальше — в долину. Его охватила глубокая, безнадежная печаль, он с трудом сдержался, чтобы не сказать вслух, что сожалеет о своей участи и том, как низко они пали.

Конец света притаился на четвертой полосе газеты «Пчелка Сакраменто». Если бы не Мэтт Хатчинсон — приятель Кэма и большой любитель политических сплетен, — юноша вряд ли обратил бы внимание. После двух лет учебы в университете мозги у Мэтта окончательно съехали набекрень. Хатч, как его звали друзья, не пропускал ни одной разоблачительной программы типа «Под перекрестным огнем» или «60 минут», при каждой их встрече, клокоча от негодования, то советовал посетить какой-нибудь веб-сайт, то настойчиво совал прихваченную с собой мятую газетную вырезку. Для завзятого лыжника он вел себя по меньшей мере странно. На пик Медвежий люди попадали по разным причинам, однако жадное внимание к политическим махинациям двадцать первого века в их числе не значилось.

Пик затерялся в абсолютной глуши. Зимой число местных жителей едва переваливало за четыре сотни. Сверх того, в течение недели, обычно на выходные, наезжало еще около тысячи туристов. С наступлением лета численность постоянных обитателей сокращалась до нескольких десятков. За места культурного отдыха могли сойти лишь пиццерия без лицензии на продажу спиртного, единственный бар с одним бильярдным столом да угловая комната бензоколонки с шестью игровыми автоматами модели 1997 года. Кабель то и дело отказывал, временами полностью вырубались электричество и телефонная связь, и не менее одного раза за лыжный сезон снегопад блокировал все ведущие на вершину дороги.

Кэм относился к Мэтту дружелюбно — вошедший в раж приятель представлял собой забавное зрелище. Хатч, сам того не замечая, иногда вслух спорил с говорящими головами в телевизоре. Кэм не смотрел ничего, кроме спортивных программ. Везде постоянно что-нибудь бомбили, кого-нибудь насиловали, отравляли воду и хищнически вырубали леса. Так недолго и депрессняк словить.

Юноша приготовился к очередному излиянию, когда Хатч, ворвавшись в захламленную штаб-квартиру лыжного патруля, хлопнул его свернутой в трубку «Пчелкой» и воскликнул: «Нет, ты слышал, что творится?»

— Да-да, Хатч, с ума можно сойти…

— Но ты ведь еще не знаешь, о чем я говорю!

Застегивая ботинки и положив газету рядом с собой на скамью, Кэм послушно пробежал несколько абзацев. Четыре смертельных исхода в Эмеривилле и Беркли, еще четверо, а может быть, и больше, серьезно больны. Поначалу ошибочно полагалось, что смерть вызвала агрессивная бактериальная инфекция. Дочитать до конца не вышло — Бобби Джегер, завязывая шнурки на своих ботинках, бесцеремонно опустил зад прямо на газету. Кэм отпихнул его, оба заржали, и Бобби шмыгнул к выходу, пока Хатч и его не взял за пуговицу.

Кэм тоже поднялся. Он не любил опаздывать на «первый прогон». Так на базе называли халявный спуск, когда вся разметка и вехи уже проверены, а лыжные лифты еще не включили для публики. Горный склон представлял собой манящее сочетание панорамных видов и скрытых от глаз лощин и островков леса. Выпадали дни, когда солнце светило так ярко и стояла такая звонкая тишина, что он снова чувствовал себя мальчишкой.

Кэмерон Нахарро не тащил на себе креста по жизни. Слегка раздражала нехватка денег, к женскому телу не прикасался восемь месяцев, мать постоянно зудела по телефону, что он забрался в такую даль, но, как все любители спорта, Кэм умел без остатка растворяться в своем увлечении. Ничто не могло сравниться с ощущением звериного азарта и послушности мышц. Огибая деревья, устремляясь вниз по склону для могула, он пьянел от скорости, уверенности в себе и ясности в голове.

Кэму исполнилось двадцать три года.

— Хатч, друган, иногда ты такой занудный, — посетовал он, пока оба спускались по узкой дорожке к лыжным козлам.

— Ну, так что ты думаешь?

— Я думаю, что у тебя совершенно нездоровые интересы. Смотри, какое утро! Лови кайф, пока не началась пурга и не отправили расчищать склон для детишек.

Весь март снег шел как по заказу, и на вечер сводки снова обещали обильные осадки.

— Нет, правда, — не сдавался Хатч. — Помнишь, пару лет назад все перепугались из-за вспышки менингита? А как налоговые денежки тратили на поиски сибирской язвы, помнишь?

Кэм пожал плечами. У лыжных козел присела на корточки, поглаживая края новеньких «династаров», Табита Дойл. Юноша заготовил улыбку на тот случай, если они встретятся взглядом. Шансы, понятное дело, были невелики. Среди местных на каждую особу женского пола приходилось по три парня, многие куда симпатичнее его. К тому же Табби только что порвала с прежним ухажером. В конце концов, Кэм выделялся среди персонала цветом кожи. Горные лыжи — спорт белых. Даже проработав на пике три года, смуглый юноша все еще притягивал к себе удивленные взгляды. Не каждой девушке такое понравится. Табиту и красавицей-то трудно было назвать — на маленьком личике выделялись припухшие, вечно растрескавшиеся губы. Но на ком тут еще практиковаться?

Хатч тараторил без умолку:

— Почему у властей штата нет объединенной в сеть медицинской базы данных, хотел бы я знать?

— Вы об эпидемии этой, что ли? — спросила Табби.

Кэм лишь пожал плечами в ответ:

— Хатч раскипятился не на шутку.

— Думаете, я не волнуюсь? Вы прессу сегодня утром читали?

— Только эту. — Хатч помахал газетенкой. — Четверо мертвецов.

«Надо же!.. И сюда ее притащил. Гороскопы в лыжном лифте собрался читать?» — промелькнуло в голове у Кэма.

— Тридцать восемь, — поправила Табита.

После полудня военные и Национальная гвардия задействовали в районе залива Сан-Франциско протоколы реагирования на биологическую угрозу, закрыли все аэропорты и заблокировали все скоростные автодороги. Людям советовали не выходить на улицу, не уезжать, не открывать окна и не включать кондиционеры. Мать, трое братьев и годовалая племянница Виолетта, почти все друзья и знакомые Кэма оказались в ловушке гигантской карантинной зоны.

Дозвониться удалось только с седьмого раза. Не зря говорят: семерка — счастливое число. Кэм проболтал с матерью сорок минут, пока та сама не велела повесить трубку. Сказала, что прекрасно себя чувствует. Просила помолиться за братьев — она не смогла с ними связаться, сколько ни пыталась, и только видела дым на горизонте да иногда слышала звук сирены. По телевизору показывали карту отмеченных красным цветом районов на восток от залива — как раз по соседству с Конкордом, где жил Грег.

Говорят, что самые неугомонные матери — еврейки, однако мать Кэма, испанская католичка, умела оперировать комплексом вины, как вор отмычкой. У нее находился ключик к любой ситуации.

В беседе с третьим сыном мама предстала воплощением доброты.

Христос, видимо, знал, что делал, превратив ее сыночка в «ми пахарито вагабундо» — дорогую ее сердцу птичку-бродяжку, зато как она теперь рада, что Кэмерон оказался вдалеке от родных мест. Мать просила не возвращаться, ибо главным отныне стало продолжение рода Нахарро.

Хатч намылился драпать на восток, в Неваду — туда многие бежали, — но Кэм не хотел остаться без телефона. Ему мерещились звонки, он даже иногда поддавался наваждению и снимал трубку. А всего несколько дней спустя, когда попытки сдержать эпидемию потерпели окончательное поражение, выяснилось, что наночастицы сами собой погибают на большой высоте. Несколько сотен зараженных сумели обойти блокпосты и укрыться в горах. Ходили слухи о пилоте, открывшем люк военного транспортника и выбросившем за борт взбесившегося десантника. Никто не знал точно, какая именно высота гарантировала защиту от техночумы, тем не менее начался беспорядочный массовый исход, которому никто не мог помешать, кроме самих беженцев, — сотни тысяч гражданских и военных пробивались сквозь толпы себе подобных, между брошенных и разбитых машин, топча тела визжащих в агонии калек. Тех, кому повезло выбраться из этого ада, на склонах сьерры встречал наметенный за три дня пурги восьмидесятисантиметровый снежный покров.

Сойер шел первым, за ним по льду и снегу топал Кэм, он все еще не мог оторвать взгляда от долины и чуть не упал, ударившись голенью о камень. Напарники переглянулись. Сойер кивнул, словно в знак согласия, хотя Кэм ни о чем его не спрашивал.

— Я хотел тебе кое-что показать, — поманил его спутник.

— Давай сначала сбросим снег в хранилище.

— Пока нет никого…

Сойер так резко опустил свой край одеяла, что Кэму пришлось наклониться вперед всем телом, чтобы не растерять груз.

— Вот ради чего ты тут уродуешься? — хмуро спросил Сойер.

— Не все же уйдут с нами…

— Пусть сами о себе позаботятся. — Сойер направился вниз по склону.

Кэм поспешил за ним, бросив последний взгляд на Эрин. Девушка распласталась на теплом граните и пролежит так без движения не один час, если не потревожить.

— А вдруг придется вернуться? — заметил Кэм. — Те, что остались, могут еще пригодиться. Я как лучше хотел.

Сойер только хмыкнул в ответ.

Через полминуты он замер и спрятался за валуном. Метрах в пятидесяти ниже по склону топал Даг Силверстейн. При двухметровом росте Даг был худ как щепка. Вернее, таким он был в самом начале, при первой встрече с Кэмом, теперь же и вовсе превратился в подобие огородного пугала. Сжимая в охапке свившиеся кольцами куски жесткой противокомариной сетки, он смахивал на выходца из другого мира. Ага! Готовится к охоте на кузнечиков. Сойер подождал, пока долговязая фигура скроется из виду, и только тогда покинул укрытие.

Западная оконечность высокогорного плато, где они жили, сужаясь, переходила в длинный, косой кряж, напоминавший трамплин для прыжков в воду. Еще дальше тот сползал к океанскому берегу нагромождением вершин и впадин, высота гор постепенно понижалась, закрывая горизонт последней, горбатой, как спина тиранозавра, холмистой грядой. И лишь прямые линии и петли немногих заметных отсюда дорог, гирлянды высоковольтных передач да одинокая далекая радиовышка свидетельствовали, что на равнине совсем недавно существовала человеческая цивилизация.

Почву на хребте изрыли норами сурки — старшие братья белок, покрытые жестким красно-коричневым мехом, с толстыми хвостами и мускулистыми лапами — верткие, как неприличные мысли. Все проверенные норы, похоже, были брошены обитателями, но Кэм все же решил поставить три коробчатые ловушки. Он не заглядывал на этот участок несколько недель — во-первых, Мэнни был рад без памяти, что ему доверили собственное дело; во-вторых, сурков мог спугнуть топот лишних ног. Юноша надеялся, что Сойер привел его сюда, чтобы показать свежие следы, новые норы либо весенний приплод, или — учитывая его мрачное расположение духа — доказательство, что все сурки давно передохли.

Нос щекотали запахи полыни и сосновой пыльцы. Кэм подставил лицо ветру и тут заметил странную выцветшую полосу, пересекавшую долину с севера на юг.

— Господи, и это все, что ты хотел мне показать?

Альберт оглянулся с явным недоумением. Кэм махнул рукой в сторону долины. Сойер быстро скосил глаза.

Буро-серые проплешины огромных размеров — больше полутора километров в ширину каждая — искромсали вечнозеленые леса. Кэм отчаянно пытался прикинуть в уме масштабы бедствия, мысли путал нахлынувший ледяной ужас: «Неужели все наши потуги впустую?»

— Это наночастицы поработали?

Сойер отрицательно покачал головой:

— Жучки или термиты. Если бы наноорганизмы достигли степени саморазвития, на которой научились разъедать древесину, они бы уже явились в гости на нашу гору. Пошли!

Кэм переставлял ноги медленно и осторожно, не в силах оторвать глаз от открывшейся внизу картины разрушения. В конце концов, эрозия почвы и оползни прикончат уцелевшие после нашествия жучков и термитов деревья. Долина превратится в безжизненное море грязи. И это лишь вопрос времени.

Пройдя еще двадцать метров, они достигли границы обитаемого мирка. Альберт остановился в ничем не приметном месте. Кэм заметил, что его спутник положил ладонь на кусок кварца с мутно-белыми прожилками. Сойер отмерил три шага и, прежде чем опуститься на колени перед одиночным валуном, бросил опасливый взгляд на верхушку склона. Камень как камень, но из-под него Сойер вытащил что-то завернутое в черный пластик.

«Еда!» — пронзила разум Кэма внезапная догадка. Он ощутил спонтанный прилив радости и благодарности. За ними с опозданием явилось чувство вины. Он тоже украдкой глянул вверх, вихрем закружились мысли об Эрин, случайных свидетелях, соленой ветчине и густой тушенке. Глаза сами собой закрылись, как у ребенка, внимающего шелесту разворачиваемого рождественского подарка. Сейчас, сейчас…

Сойер держал в руке револьвер.

Джим Прайс, как всегда, орал:

— Из Колорадо передают, что противоядие почти найдено! Им помогает экипаж орбитальной станции! Осталось совсем недолго!

Кэм обвел собравшихся взглядом — двадцать две фигуры. Все население горного пика столпилось на пыльной площадке перед избушкой Прайса, даже замотанный в одеяло Голливуд стоял, прислонившись к стене хижины. Вид у всех был одинаковый. Несколько месяцев лишений отразились на лицах обитателей горной вершины, превратив их в маски приговоренных к смерти.

О чьих-либо мыслях всегда легче судить по жестам и мимике, положению тела. Сторонники Прайса стояли позади вожака плотным полукольцом, скорее напоминавшим по форме слезу.

Никто из них не остался рядом с Голливудом. С чего бы это?

Джим взмахивал руками, как курица крыльями:

— Спасение вот-вот придет! У Колорадо — университеты, армия и астронавты…

— Не раскатывайте губу, — голос Голливуда прозвучал тихо, как шелестение ветерка, у парня не осталось либо сил, либо желания спорить. То, что гость произнес фразу безо всякого нажима, подсказывало, что он, возможно, повторяет свои доводы с обеда. — Колорадо последние пять месяцев долдонит одно и то же: еще немного, еще чуть-чуть… Им каких-то там проб не хватает.

— И все же лучше подождать!

— Всю оставшуюся жизнь?

Кэм, Эрин и Сойер, еще две пары и несколько одиночек остановились у края площадки. К ним присоединился Мэнни. «Большинство тех, кто с нами, согласятся идти, — сделал мысленный вывод Кэм. — Люди Прайса напряжены, насторожены. Наши, наоборот, спокойны».

Тому, что они были в меньшинстве, не приходилось удивляться.

У Маккрейни девять недель назад разбились очки, он не сможет передвигаться без поводыря. Ему нашли другие, но в них Маккрейни почти ничего не различал с расстояния больше трех метров. Джордж Уэксмен осенью из-за атаки наночастиц потерял глаз и теперь отказывался выходить за барьер. Сью Спенглер — на шестом месяце беременности. Даже если согласится рискнуть, с таким пузом далеко не уйдет, а ее любовник, Билл Фолк, без нее — никуда. Эйми Вонг и Эла Пендерграффа удерживал на месте маленький ребенок, сынок Саммер.

Не отходя от Прайса ни на шаг, Лоррейн вылила на сторонников новый водопад слов, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно:

— Нам ни за что не пройти через долину! Вы только посмотрите на него — он сюда-то еле добрался, а кормежка у него была получше нашей!

Кэм спокойно возразил:

— На этой вершине нам тоже нечего ловить. Здесь слишком много народу, и выжить смогут только единицы.

— Зачем уговариваешь? Пусть остаются, — пробормотал Сойер.

— Голливуд не выдержит перехода. Чтобы прийти в себя, ему потребуется еще несколько недель. Мы тоже могли бы набраться сил, доев припасы.

— Фиг вам! — выкрикнул Маккрейни.

— Без припасов мы долго не протянем! — Прайс демонстративно выступил вперед. Фолк и Даг Силверстейн шагнули за ним следом.

Безучастность на лицах собравшихся сменилась гримасой жадности и нетерпения. Уэксмен и несколько отдельно стоящих фигур поспешно отодвинулись из круга, но Кэм, ощутив прилив адреналина, наоборот, ступил прямо в его центр.

В такие моменты он как никогда остро чувствовал разницу между собой и остальными, его смуглая кожа как бы обретала вес и плоть — юноша начинал ощущать ее физически, особенно лицом, широкими скулами. Промелькнуло опасение, не выдаст ли он мимикой сокровенные мысли, не заметят ли другие, что ему страшно?

— Выслушайте меня, — попросил Кэм.

«Я нашел эту штучку на роскошной зимней даче с видом на реку, — рассказал накануне Сойер, — помнишь эти хоромы?» Кэм помнил: рай на земле, да и только, — шестиметровый диван вокруг сложенного из камня камина, двойные рамы, огромная печь, два нагревателя воды и целая цистерна пропана. Они прочесали сваленный в кучу лыжный инвентарь и запасы консервов, набивая и так уже раздутые рюкзаки, оставляя ошметки кожи и кровавые отпечатки пальцев на мебели из полированного дуба. «Дело швах, — продолжал Сойер. — Этот скот Лумас начал припрятывать еду. Прайс опять носился с идеей выборов. Я прикинул, что девятимиллиметровый ствол и две пачки патронов могут пригодиться больше, чем лишняя пара пакетиков с крекерами».

— Нам здесь больше ничего не светит, — Кэм старался говорить ровным тоном, не повышая голоса. — Мы и так чуть не отдали концы. Вы же сами знаете. Попытка перейти на другую вершину опасна, но нам ничего иного не остается.

Прайс потыкал указательным пальцем в направлении Кэма и его группы.

— Идите, если хотите. Мы вас не держим. Но мы не позволим доесть всю нашу провизию!

Кэм даже пожалел, что не испытывал к Джиму ненависти. Так было бы проще. Прайса окружали хорошие люди, лучшие из лучших по определению, бойцы. Они вместе истекали кровью, делились последним и в холода согревали друг друга теплом своих тел. У них общие грехи. Разве это не стоило попытки спасти их?

Спасутся они — возможно, и ему простится.

Кэму хотелось добрым поступком загладить собственные грехи. Если все начать сначала, зажить лучшей жизнью, может быть, еще получится не вспоминать об ужасах, творившихся на этой горе под оком холодных, бескрайних небес.

Прайс в поисках поддержки оглянулся через плечо на группу сторонников, точь-в-точь как перед ним это сделала Лоррейн:

— Мы никому не позволим брать еду сверх установленной меры!

В центр круга к Кэму, опередив Сойера и Мэнни, выскочила еще одна одинокая фигура — Бакетти.

— Еда — наша тоже! — воскликнул он, обнажив в комке бороды гниловатые зубы. За последние несколько дней Кэм не слышал от бедолаги ни слова, давно махнул на него рукой и теперь ощутил, как в сердце шевельнулась странная гордость.

Такое чувство — слабость, отвлечение разума.

Прайс продолжал орать:

— Это — общая еда!

— Именно! — рявкнул в ответ Сойер. — Бакетти, я сам и эти ребята чуть спины не сломали, таская припасы в гору. Мы заслужили напоследок поесть вдоволь…

— Голосовать! Давайте проголосуем!

— …и мы поедим вдоволь, Прайс. — Сойер перенес вес тела на выставленную ногу. Даг Силверстейн тоже подался вперед.

Кэм остановил их, подняв руки. Силверстейн отступил, но Сойер не уходил из круга. Юноша в отчаянии толкнул приятеля, одновременно скользнув руками по его груди сверху вниз. Оружия под одеждой вроде бы не было.

Дыхание Прайса смердело перекисшим желудочным соком. Кэм, пересилив отвращение, придвинул лицо вплотную и произнес:

— Пошли с нами, Джим.

— Пусть остаются, — прорычал Сойер.

— Мы обязательно дойдем, — гнул свою линию Кэм, — Голливуд уже разведал самый легкий путь. Мы доберемся до них быстрее, чем он до нас. Ну же! Весной в горах всегда идут дожди. Как только начнутся — сразу выступаем.

По расчетам Сойера, в зоне низкого атмосферного давления граница наночумы смещалась ниже на добрых триста метров. Обитатели вершины выбирали для вылазок наихудшую погоду. Риск поскользнуться в темноте и холоде на льду или мокрых камнях, попасть под снежную лавину или заблудиться стоил того, чтобы уменьшить время контакта с наночастицами.

— У нас просто нет выбора. Неужели ты не понимаешь? — продолжал Кэм, — если здесь останутся больше пяти-шести человек, к декабрю вы будете жрать друг друга.